Текст книги "Незапертые чувства (СИ)"
Автор книги: Muza_90
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
Я наблюдаю за ней и мне кажется, что я сама сейчас сорвусь. Это слишком жестоко и несправедливо. Нам просто не дают прийти в себя. Постоянно выкидывают из зоны комфорта. Заставляют вытаскивать свои чувства на свет, чтобы запечатлеть их для общего блага.
Через пару минут Джоанна перестает вырываться. Ее плечи снова начинают подрагивать. Но в следующее мгновение я понимаю, что теперь она плачет. Джоанна Мейсон плачет.
Гейл ослабил хватку и теперь просто слегка прижимает ее к себе, успокаивающе поглаживая по голове.
Я поворачиваюсь к Питу. Мне очень хочется, чтобы он обнял меня сейчас. И он, словно услышав мои мысли, притягивает меня к себе. Я утыкаюсь носом в его грудь и чувствую, что не могу сдержаться и одна слеза уже впитывается в ткань куртки Пита. Он гладит меня по спине, пытаясь успокоить.
Что уж говорить о нас, если такой человек, как Джоанна, которая никогда не показывала свои настоящие чувства, сейчас стоит и плачет.
Я слегка поворачиваю голову, чтобы увидеть ее. Она держится руками за предплечья Гейла так, словно боится упасть. Джоанна явно давно не давала волю эмоциям.
В следующий момент я не успеваю опомниться, как к ней сзади подходит Боггс и одним быстрым движением вкалывает что-то в руку. Джоанна тихо вскрикивает и начинает оседать на землю. Гейл садится вместе с ней на траву, не выпуская ее из объятий. Глаза девушки закрыты, голова покоится на сгибе его руки.
Я вырываюсь из объятий Пита и бегу к ним.
– Что ты с ней сделал? – кричу я на Боггса. Голос почти срывается на визг.
– Я успокоил ее, – он показывает мне шприц.
– Успокоил? – я с силой бью его по ладони и шприц падает на землю. – Вы каждый раз так успокаиваете людей, когда они плачут?
Сзади подходит Пит и кладет руки на мои плечи.
– Она чуть не напала не Крессиду! – невозмутимо отвечает Боггс.
– Я сказала не трогать ее! – я гневно смотрю на Крессиду.
Женщина сидит в стороне и безучастно рассматривает свои ботинки.
– Здесь командуете не вы, солдат Эвердин! – Боггс тоже повышает голос.
– Мы сейчас не на поле боя, – встревает Пит. – Крессида поступила бестактно. Она не теряла близких и ей трудно понять нас.
На несколько секунд повисает тишина.
– Операция провалена. Готовы к посадке, – говорит в микрофон Боггс и отходит от нас.
Я подхожу к Гейлу и Джоанне и присаживаюсь рядом на колени.
– Что с ней?
– Сильное успокоительное, – отвечает Гейл. – Она просто спит.
– Спасибо, что помог ей, – шепчу я. – Ее могли арестовать за это.
Он, ничего не отвечая, берет Джоанну на руки и идет в сторону места посадки планолета.
Мы провалили сегодняшние съемки. Точнее Джоанна провалила. Неизвестно как это отразится на ней. Ее все равно могут наказать.
В этот момент я осознаю, что начинаю бояться и ненавидеть Койн так же, как боюсь и ненавижу Сноу. Теперь и на стороне повстанцев мы не можем чувствовать себя хотя бы отчасти в безопасности.
========== Глава 19 ==========
Я снимаю с себя куртку и бросаю ее в угол.
– Все в порядке, солнышко? – спрашивает Флавий. – Как все прошло?
– Хуже некуда, – отвечаю я и отправляю брюки вслед за курткой. – Я знала лишь одного человека в Капитолии, которому было не все равно. Ему было не плевать на трибутов. Не плевать на то, что детям приходится убивать друг друга, для него это не было зрелищем. Его ужасали Игры.
Я смотрю на свою команду подготовки. Они молчат и смотрят на меня растерянно.
– Цинна сам того не подозревая зажег искру, – я подхожу к рядам высоких каталок с моей одеждой. – Восстание. Он выражал протест через свое творчество.
Я провожу рукой по бесчисленным нарядам. Шелк, атлас, тафта, гипюр, шифон… Руки Цинны превращали обычный кусок ткани в произведение искусства.
Обхватываю пальцами тонкую вешалку и снимаю с каталки один из нарядов. То самое «сгоревшее» свадебное платье.
– Оно погубило его, – я на несколько секунд зажмуриваю глаза и отбрасываю от себя вешалку.
– Китнисс, – на мое плечо ложится рука Октавии. – Цинна знал, на что он идет. Но его последней работой было не это.
Я поворачиваюсь к ней. Женщина подбирает с пола платье и вешает его на прежнее место.
– Платье Сойки – его гордость, – она подходит к небольшом шкафу и открывает дверцу. – Но он возложил на тебя большие надежды.
На нижних полках я вижу две большие белые коробки. Октавия достает одну из них и передает мне.
– Что это? – спрашиваю я.
– Открой и увидишь, – улыбается Вения.
Я присаживаюсь на диван. Мне страшно. Кажется, если я увижу новое творение Цинны, то станет еще больнее. Мой стилист мертв, его больше нет. Но это воскресит его на мгновение. А затем я потеряю Цинну вновь.
– Цинна просил не показывать его тебе, – говорит Флавий. – Это для особого дня.
Слегка приподнимаю крышку. Сердце замирает, когда я вижу белое кружево. Испуганно скидываю коробку на пол и обхватываю голову руками.
– Разве ты не хочешь посмотреть? – тихо спрашивает Вения.
– Я… Нет, – я качаю головой. – Нет, не хочу!
Несколько минут я молча сижу, пытаясь привести мысли в порядок. Цинна прекрасно знал чем может обернуться для меня это восстание. Не зря он приготовил для меня костюм Сойки, экипировку… Но почему свадебное платье?
– Когда он его сделал? – спрашиваю я.
– После объявления о Квартальной Бойне, – отвечает Октавия. – Тогда мы не видели их с Порцией несколько дней.
Я перевожу взгляд на вторую коробку.
– А там что?
Октавия немного мнется.
– Это костюм Пита.
Я вспоминаю Порцию. Она тоже мертва. Как и вся команда подготовки Пита. Их казнили в прямом эфире.
Наши стилисты предугадали все. Они завершили свою работу на ноте надежды, веры в светлое будущее. Они поставили на нас все, в том числе и свои жизни.
Я сползаю на пол и, решительно открыв коробку, вытаскиваю платье. Хочется забиться в угол, закричать, заплакать. Цинна снова сотворил шедевр. И этим он словно говорит:
– Я снова ставлю на тебя, Огненная девушка, – шепчу я, и по моей щеке скатывается слеза.
Я падаю на свою постель. Хочется уснуть и проспать все на свете. А проснувшись, узнать, что нет больше войны. Нет боли и страданий.
Накрываю лицо подушкой и прижимаю ее к себе руками. Перестаю дышать. Может, и не стоит? Будет легче умереть.
Я пугаюсь, когда легкие начинает немного саднить. Отбрасываю подушку и начинаю тяжело дышать.
Жизнь покатилась под откос после смерти отца. Но Пит подарил мне надежду. А затем я отправилась на Голодные игры. Все опять рухнуло. И Пит опять не дал мне упасть в бездну отчаяния. Я даже не могу представить, как бы я пережила все это без него.
И сейчас, когда снова хочется захлебнуться горем и перестать жить, он рядом. Пит не даст мне потерять себя.
– Китнисс? – голос матери отвлекает меня от размышлений. – Ты здесь?
Она заходит в мою комнату и присаживается на край постели.
Я молча смотрю в полоток.
– Китнисс, нам с тобой нужно поговорить, – она нервно гнет пальцы.
– Что-то случилось? – я приподнимаюсь на локтях.
– Не знаю, – тихо говорит мама. – Возможно, ты не захочешь это обсуждать.
Я вопросительно смотрю на нее, ожидая разъяснений.
– Я чутко сплю, Китнисс, – продолжает она. – Но дело не в том, что я слышу, как ты уходишь по ночам. Дело в том, что я догадываюсь куда.
– Все ясно, – я быстро сажусь и слезаю с постели. – И да, ты права. Я не хочу это обсуждать.
– Я не говорю, что осуждаю тебя, – вздыхает мама.
– А ты и не имеешь права меня осуждать, – хмыкаю я.
– Китнисс, вы не женаты.
А вот и оно. То самое, что всегда мешает нам с Питом.
– Между мной и Питом ничего не было, – я смотрю матери в глаза. – Если ты об этом.
Я обхватываю себя руками. Мне жутко неловко вести этот разговор. Но уже никуда не деться. Стоит все прояснить.
– Мы просто спим вместе, – продолжаю я. – Это помогает, от кошмаров.
Мама молча кивает и встает. Она уже на пороге комнаты, когда я окликаю ее.
– Мам, – тихо произношу я. – Скажи, ты сразу согласилась выйти замуж за папу?
– Нет, – она качает головой. – Я боялась. Но не смотря на все, что случилось… я испытала счастье в своей жизни.
– Мы с Питом можем скоро погибнуть, ты же понимаешь это?
– Понимаю, – мама кивает. – Поэтому говорю, что недолгое счастье лучше, чем никакого.
С этими словами она оставляет меня наедине с моими мыслями.
Возможно, Цинна был прав во всех своих решениях.
Тишина давит на уши. Царящий в кабинете полумрак угнетает.
– Это никуда не годится, – качает головой Койн. – Нужно было вколоть ей успокоительное еще до вылета. Это же Джоанна Мейсон. На нее нельзя было полагаться.
Я сжимаю подлокотники кресла так, что белеют костяшки. Немного расслабляюсь только тогда, когда рука Пита ложится на мою.
– На следующей неделе у нас запланирован Шестой и Девятый, – говорит Плутарх, глядя в свой блокнот. – Седьмой все равно уже бесполезен.
– Нет, – отрезает Койн. – На этой неделе не было ни одного ролика. Мы восполним этот пробел.
В этот момент в кабинет влетает Крессида.
– Все получилось! – радостно сообщает она.
Все переглядываются между собой. Я вопросительно смотрю на Гейла. В ответ он лишь пожимает плечами.
Свет в помещении гаснет. Включается проектор.
На экране появляется изображение Сойки. Её сменяют кадры из Седьмого. Джоанна рассказывает о себе. Ее показывают ровно до того момента, как она срывается. Кто успел это заснять? Крессида не давала команды…
После Джоанны мы видим Финника и Энни. Короткий рассказ, объятия. Несколько кадров с тренировок. То, как после мы все вместе разговариваем, смеемся.
Наконец, показывают нас с Питом. Кадры из Двенадцатого, где мы идем по городу, держась за руки. Но в следующее мгновение я готова упасть с кресла. На экране мы с Питом страстно целуемся в одном из коридоров Тринадцатого.
Все исчезает, несколько секунд мы видим только черный фон. Затем все показанные кадры начинают очень быстро сменяться один за другим. И наши голоса на фоне. Слова, сказанные нами когда-то, смонтированные в одну фразу.
«Мы не сдаемся! Мы продолжаем жить и бороться!».
Кабинет снова озаряется светом. Крессида с довольной улыбкой стоит, скрестив руки.
– Вы что, следите за нами? – я перевожу взгляд с Койн на Плутарха, затем на Крессиду.
– Специально – нет, – отвечает Плутарх.
– Но нам нужно было что-то смонтировать, и у меня появилась идея, – тараторит Крессида.
Хеймитч усмехается.
– Что-то смонтировать? – я вскакиваю на ноги. – Не смейте лезть в нашу личную жизнь, выставляя ее напоказ!
Пит поднимается следом за мной и кладет руку на мою талию. Я делаю глубокий вдох, пытаясь не сорваться.
– Мы достаточно играли на камеру в свое время, президент, – начинает Пит. – Безусловно, мы не отказываемся участвовать в съемках. Но должны быть определенные границы. И наша личная жизнь не должна соприкасаться со всем этим.
Пит на мгновение переводит взгляд на Крессиду и снова поворачивается к Койн.
– Справедливо, солдат Мелларк, – кивает президент. – Но мы не закончили на этом.
Мы с Питом снова садимся в кресло. Тон Койн не предвещает ничего хорошего.
– Благодаря нашей Крессиде ролик получился прекрасным, сегодня Бити обязательно будет пробиваться в эфир. Но я считаю, что нам необходимо небольшое изменение в расписании, – Койн переводит взгляд на меня. – Завтра вы едете в Одиннадцатый. И я жду очень захватывающее и трогательное пропо.
Я чувствую, как сжимается мое сердце. Дистрикт Руты и Цепа. Я не готова, еще не готова. Я думала, что у меня есть время.
Завтра мне снова придется окунуться с головой в боль потери и захлебнуться чувством вины. И я уверена, что сегодня ночью увижу их в своих кошмарах.
========== Глава 20 ==========
Great Northern – Driveway
Shady Bard – Treeology
Я закрываю дверь за Финником и включаю свет.
– Тесновато, – оглядывается он.
– Зато мы уверены, что тут нас точно не снимают, – усмехается Пит, присаживаясь на пол.
В подсобке действительно слишком тесно для пятерых человек, но мы все же умудряемся рассесться по кругу. Я сажусь вплотную к Питу и беру его за руку.
– Уверены? – приподнимает бровь Гейл.
– Уверены, – я закатываю глаза. – Иначе Крессида вставила бы в пропо совсем другие кадры.
Пит слегка пихает меня локтем в бок. Финник подавляет смешок, а Гейл поджимает губы.
Повисла тишина. Нам всем нужно собраться с мыслями, чтобы решить, что делать дальше.
– Как Джоанна? – я смотрю на Гейла.
– В порядке, – кивает он и отводит взгляд в сторону. – Когда я принес ее в отсек, она уже очнулась. Попросила оставить ее одну.
– Ясно. Нам стоит обсудить наше нынешнее положение, – начинаю я. – Думаю, все мы понимаем, во что ввязались и какой последует исход.
– Тут к гадалке не ходи, – усмехается Финник.
– Шутки в сторону, – говорит Пит. – Гейл, расскажи, что случилось с тем шпионом.
Гейл удивленно смотрит на него.
– Расстреляли, – он хмурится. – Но до этого ему отрезали язык, якобы за предательство. На самом же деле для того, чтобы с ним никто не мог поговорить и узнать, что он не имеет никакого отношения к ситуации в Восьмом.
– Не понимаю, – вздыхаю я. – Иметь связь с Капитолием, находясь на стороне повстанцев? Если бы среди нас и правда был шпион, мы давно были бы все мертвы!
– А если это вовсе не шпион? – пожимает плечами Энни.
Все устремляют взгляды на нее.
– Я имею ввиду, – девушка слегка ёжится, – можно быть повстанцем и революционером, но заключать мелкие сделки. Подкидывать нужную информацию инкогнито.
– Вопрос в том, кому это нужно, – говорит Финник.
Мы с Питом переглядываемся. Оклеветать президента – это очень серьезно. Неизвестно как воспримут это Финник, Энни. Но мы должны доверять друг другу, по отдельности нас раздавят. Мы на Арене, мы союзники.
Я уже открываю рот, чтобы поделиться страшным предположением, но меня опережает Гейл.
– Тут все просто, – говорит он. – Это тот человек, который нами управляет в своих целях.
– Ты имеешь ввиду… – тихо произносит Финник, сильнее прижимая к себе Энни.
– Койн пытается избавиться от Китнисс, – кивает Пит. – Она мешает ей. Повстанцы смотрят на Китнисс, они следуют за ней. Но Койн понимает, что Сойка скоро выйдет из-под контроля. Она может потерять управление. И Койн просто необходимо сделать из Китнисс мёртвый символ.
– Койн не лучше Сноу, – почти шепотом говорю я. – Мы никогда не станем свободными, если она победит. Если конечно останемся в живых, что вряд ли. Все мы больше не в безопасности.
Все молчат. Финник с Энни пытаются переварить информацию. Гейл, хмурясь, смотрит в одну точку. Пит сильнее сжимает мою ладонь.
– Ее нужно убить, – слова Гейла разрезают тишину.
Я быстро оглядываюсь, будто кто-то посторонний мог это услышать.
– Гейл, – шиплю я.
– Ты предлагаешь что-то получше? – он смотрит на меня.
– Подождите, – качает головой Пит. – Необходимо все продумать. Возможно, мы и правда сможем повернуть восстание в свою пользу.
– Какую свою? – вскидывает руки Гейл. – Наша сторона – это Койн. Все, что вы делаете идет на пользу только ей.
– Жители дистриктов не знают кто такая Койн, – продолжает Пит. – Мы должны сделать так, чтобы после падения Капитолия будущее страны оказалось в наших руках. Люди должны верить только нам. Мы подарим им лучший мир.
Ножки устали. Труден был путь.
Ты у реки приляг отдохнуть.
Солнышко село, звезды горят,
Завтра настанет утро опять.
Голос дрожит. Я смотрю, как красное пятно на груди девочки становится все больше и больше. Последний вздох, последний удар сердца. И она затихает навсегда. Ее глаза все еще открыты, но они пусты. Рута мертва.
Я просыпаюсь от собственного крика. Не понимая где нахожусь, испуганно озираюсь по сторонам. Меня окружает непроглядная тьма. И тут я чувствую, как чья-то рука касается моей щеки.
– Тише, Китнисс, – слышу успокаивающий голос Пита. – Все хорошо, это всего лишь кошмар.
Я тяжело дышу. Щелкает выключатель, и комнату озаряет тусклый свет ночника. Я пытаюсь сфокусировать взгляд на лице Пита. Вспоминаю свой сон и подавляю всхлип. Из глаз начинают течь слезы.
Пит притягивает меня ближе к себе, и я прижимаюсь лицом к его груди. Его руки крепко держат меня. Он слегка покачивается, будто пытается убаюкать ребенка.
– Я видела ее, Пит, – быстро шепчу я. – Руту. Она снова умерла на моих руках. Снова.
Не выдерживаю, начинаю рыдать в голос.
Пит ничего не говорит. Невозможно подобрать такие слова, которые утешили бы меня в этот момент, слова, которые заставят смириться со смертью. Поэтому он просто крепко обнимает меня, поглаживая по голове, и ждет, когда я успокоюсь.
Раздается тихий шорох.
– Солнышко, ты бы попила успокоительное, весь дистрикт чуть не перебудила.
Я резко поднимаю голову. У шкафа, скрестив руки, стоит Хеймитч. Он выглядит обеспокоенным.
– Прости, Хеймитч, – тихо говорю я, быстро смахивая слезу тыльной стороной ладони.
Хоть во взгляде нашего ментора нет ни капли укора, я стыдливо прячу лицо на груди Пита.
Хеймитч глубоко вздыхает и уходит. Через несколько секунд его постель скрипит за перегородкой.
– Теперь и он знает, что я сплю с тобой, – шепчу я.
Последние слова звучат так интимно, что сердце сжимается.
Несколько минут мы молчим. Из-за перегородки раздается тихий храп. Я подавляю нервный смешок.
– А кто еще знает? – Пит первым нарушает тишину.
– Мама, – коротко отвечаю я. – Мы говорили с ней днем.
– И что она сказала? – тихо спрашивает Пит.
– Если учитывать, что я снова нахожусь в твоей постели, – снова неловкость. – Ничего плохого. Она не против. Просто…
– Что просто?
Я слегка отстраняюсь, чтобы видеть его глаза. Я еще ничего не говорила Питу о тех двух белых коробках. Собираясь с духом, вдыхаю в грудь побольше воздуха. Нельзя трусить, нужно сказать это вслух, хватит бояться.
– Я считаю, что нам нужно пожениться, Пит.
Я стою перед небольшим деревянным домиком. Крыша покосилась, голубая краска давно облезла. Потрескавшиеся окна заклеили черной изолентой.
Я ощущаю, как меня сковывает ужас. Ноги становятся ватными. Я вот-вот готова упасть.
На мои плечи ложатся сильные руки.
– Ты можешь не идти, если не хочешь, – тихо говорит Пит.
Вся съемочная группа стоит чуть дальше. Красная лампочка на камерах жутко отвлекает. Я не хочу, чтобы меня снимали в этот момент. Но так нужно. Я сама захотела прийти сюда, чтобы почтить ее память, прикоснуться к ее миру. И люди должны увидеть, должны почувствовать мою утрату, мою боль. Они должны увидеть настоящую Сойку – не двигателя восстания, а простую девушку, которую коснулась смерть.
Я решительно поднимаюсь по ступеням и поднимаю руку, чтобы постучать. Но не успеваю. Дверь распахивается, и я встречаю взгляд испуганных, таких до боли знакомых карих глаз.
– Ты Китнисс, да? – спрашивает девочка.
На вид ей лет четырнадцать, не больше. Одна из сестер Руты.
– Мая, не томи гостью на пороге, – хриплый голос ее матери вырывает меня из оцепенения.
Женщина открывает дверь шире и отходит чуть в сторону, пропуская меня внутрь. По возрасту она моложе моей матери, но ее волосы уже тронула седина, а в глазах навсегда застыли тоска и боль.
– Простите, я не одна, – мой голос звучит виновато.
Мы не должны были приходить, тревожить их и снова напоминать об утрате.
– Хорошо, – женщина кивает.
Я оборачиваюсь к Питу. Он быстро поднимается на крыльцо и берет меня за руку.
– Только один, – говорю я Крессиде, которая уже готова скомандовать съемочной группе следовать за нами.
Крессида кивает и просит Мессалу отдать ей камеру.
– Нет, – я качаю головой. – С нами идет он, – киваю на Поллукса.
– Но… – начинает Крессида.
– Иначе никакой съемки, – отрезаю я.
Я тяну Пита за руку, и мы входим в дом. Поллукс следует за нами.
Я выбрала его неспроста. Не хочу, чтобы Крессида мешалась под ногами, и чтобы ее бесчувственные слова нарушили святость момента. Более того, я не хочу, чтобы кто-либо вообще командовал съемкой. А у Поллукса это получится лучше всех. У него нет языка, он безгласый.
В Одиннадцатом сейчас относительное затишье. Миротворцы сюда не суются уже около недели. Тринадцатый помог повстанцам с вооружением. Восстание вспыхнуло здесь раньше, чем в остальных дистриктах. Пострадало много людей, но не так как в Седьмом и в Двенадцатом. Большинство построек уцелело. Капитолий был слишком увлечен расправой с дистриктами заговорщиков. Я боюсь представить, что нас ожидает в Четвертом.
Маму Руты зовут Антия. У нее остались три дочери и один сын. Старшей, Мае – четырнадцать, Далии – одиннадцать, Илане – девять. Мальчику Рейли – двенадцать. Рейли – брат-близнец Руты.
Больнее всего смотреть именно на него. Он слишком похож на нее. Те же глаза, нос, губы. Я вспоминаю сегодняшний сон. До боли сжимаю ладонь Пита. Мне хочется встать и убежать отсюда.
Антия ставит передо нами чашки с горячим чаем. Я крепко обхватываю ее руками, не обращая внимания на то, как сильно жжет кожу.
Поднимаю глаза. Все семейство сидит напротив нас и не сводит с меня взгляда. Четыре пары Рутиных глаз сейчас прожгут во мне дыру.
– Китнисс, – тихо говорит Рейли. – Скажи, Рута страдала?
Мое сердце уходит в пятки. Мальчик спросил это так серьезно, с такой болью в голосе, что кажется, если я подниму взгляд, то увижу не двенадцатилетнего мальчика, а сорокалетнего мужчину, потерявшего всю свою семью.
– Рейли, – вздыхает Антия.
Она присаживается рядом с сыном и прижимает его к груди.
– Он её близнец, – через минуту говорит она. – Ему труднее всего. Близнецы всегда очень болезненно ощущают потерю. Словно умерла часть души.
Рейли отстраняется от матери. Его взгляд пронзает меня насквозь.
– Нет Рейли, – качает головой Пит. – Ей было не больно, она просто уснула.
– А мне было больно, – у мальчика дрожат губы.
Он с трудом держится, чтобы не расплакаться.
– Я спела ей песню, – тихо говорю я. – А когда она… уснула, я обложила ее тело цветами. Жаль, что вы не видели этого.
Поллукс стоит у стены со включенной камерой. Я почти не обращаю на него внимания, лишь красная лампочка немного раздражает.
– Споешь нам эту песню? – впервые подает голос Илана.
Я смотрю на девочку. По ее щеке катится слеза. Никто из них не пережил утрату Руты, как и я.
Я молча киваю и встаю с места. Подхожу к одной из стен и смотрю на небольшой кусочек бумаги, висящий на стене и перевязанный черной ленточкой с одного края. На этой фотографии Рута выглядит младше. Она счастливо улыбается. Я на миг зажмуриваю глаза и поворачиваюсь обратно. Пит обеспокоенно смотрит на меня, но я успокаивающе улыбаюсь ему. Прислонившись плечом к шкафу, обхватываю себя руками и начинаю петь.
Ножки устали. Труден был путь.
Ты у реки приляг отдохнуть.
Солнышко село, звезды горят,
Завтра настанет утро опять.
Тут ласковый ветер.
Тут травы, как пух.
И шелест ракиты ласкает твой слух.
Пусть снятся тебе расчудесные сны,
Пусть вестником счастья станут они.
Глазки устали. Ты их закрой.
Буду хранить я твой покой.
Все беды и боли ночь унесет.
Растает туман, когда солнце взойдет.
Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух.
И шелест ракиты ласкает твой слух.
Пусть снятся тебе расчудесные сны,
Пусть вестником счастья станут они.
Когда я заканчиваю, Рейли встает и подходит ко мне. Его тоненькие ручонки смыкаются за моей спиной.
– Спасибо! – шепчет он.
Илана, Мая и Далия тоже подходят ко мне по очереди. Руки дрожат, держаться становится все труднее.
Наконец, сама Антия подходит ко мне.
– Спасибо, что пыталась спасти мою дочь, – шепчет она и обнимает.
Я чувствую, как она дрожит, ее слезы растворяются на моей куртке. Она позволяет себе на миг стать слабой и вспомнить дочь. Ей всегда приходится быть сильной ради детей. Но только не в этот момент.
Когда она отстраняется, я чувствую, что больше не могу.
– Простите, – зажав рот рукой, бегу в сторону выхода.
– Китнисс, – зовет меня Пит.
Но я не останавливаюсь. Все растерянно смотрят на меня, когда я выбегаю из дома. Гейл порывается броситься ко мне, но я поднимаю руку, жестом останавливая его.
Развернувшись в противоположную сторону, бегу прочь. Не знаю куда, просто подальше ото всех. Я не хочу сейчас никого видеть, не хочу слышать ничьи слова утешения. Мне нужно, как и Антии, на мгновение утонуть в боли, чтобы потом собраться, отпустить и жить дальше.
Я добегаю до одного из заброшенных полуразрушенных домов и, влетев внутрь, падаю на пыльный пол, подтянув колени к груди и обхватив голову руками.
Я позволяю громким рыданиям вырываться из моей груди, позволяю горячим слезам впитываться в одежду.
– Прости меня, Рута, – сквозь слезы шепчу я в никуда, – Прости, что не спасла.
Дорогие мои читатели! Это моя последняя глава в этом году!
Я поздравляю вас с наступающим, и желаю счастья, любви в Новом Году! Пусть удача всегда будет на вашей стороне! Ваш автор, Саша)))
========== Глава 21 ==========
Курсивом выделен фрагмент событий, произошедших чуть ранее.
– Что ты об этом думаешь? – тихо спрашиваю я.
Я начинаю думать, что заводить сейчас об этом речь было глупой затеей. Мы, возможно, действительно еще не готовы. Страх перед смертью играет свою роль. Если бы мы были свободны и впереди была бы целая жизнь, я ни за что не пошла бы на это. Образ невесты в моем лице просто не укладывается в голове. Я не создана для этого. Не создана для роли жены.
Девушки в моем возрасте влюбляются и думают, что это на всю жизнь. Но их родители всегда пытаются отговорить от необдуманных поступков. Они уверяют, что все это гормоны, и что это обязательно пройдет. Необходимо повзрослеть, встать на ноги и тогда придет любовь, настоящая взрослая любовь.
Что заставило меня полюбить Пита? Гормоны, жалость, его доброта и жертвенность, или же нас сблизил Капитолий, война? Я не хочу сейчас задумываться на эту тему. Я не хочу идти на попятную, снова утопив себя в пучине сомнений. Я хочу верить в свои чувства.
– Так сказала твоя мама? – Пит, хмурясь, вглядывается в мое лицо.
– Нет, – я качаю головой. – Она сказала лишь, что недолгое счастье лучше, чем никакого.
– Это почти одно и то же.
– Ты сам хотел, чтобы все было правильно, – возмущаюсь я.
– Хотел, – кивает Пит. – Но вопрос в том, хочешь ли ты?
Я склоняюсь над Питом, опираясь руками на его грудь.
– Хочу, – выдыхаю в его губы.
– Я имею ввиду… – руки Пита ложатся на мою талию. – Хочешь ли ты быть моей женой?
Это небольшое уточнение заставляет меня чувствовать себя неловко. Так ли я хочу быть его женой? Или это нехватка физической близости? Возможно, я сама не знаю ответ на этот вопрос. Но я точно уверена, что хочу провести, возможно, последние несколько недель рядом с Питом. Но он должен быть уверен, что мысль о женитьбе возникла не по причине моего «голода».
– Я хочу быть твоей женой, – твёрдым голосом отвечаю я, глядя в глаза Пита.
Он поджимает губы, подавляя улыбку.
– Я представлял это по-другому, – шепчет он, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. – Я хотел бы выбрать тебе кольцо. Достаточно простое, без Капитолийских вычурностей.
– Я не ношу колец, – хриплым голосом говорю я.
– Я хотел бы просить твоей руки у твоего отца, – продолжает он.
Мое сердце, словно укололи огромной иглой. Зачем он говорит о моем отце? Папы нет уже так давно. Я уже почти смирилась с этим. Мне хочется вырваться из объятий Пита, накричать на него. Но я не делаю этого. Я просто сползаю ниже и кладу голову ему на грудь. Пит начинает пальцами перебирать мои волосы. Это немного успокаивает.
– Мне хотелось бы, чтобы твой отец был жив, – тихо говорит Пит. – Чтобы он увидел какой потрясающей выросла его дочь.
Одна единственная слеза скатывается по моей переносице и капает на футболку Пита.
– Ты бы ему понравился, – шепчу я.
Несколько минут мы молчим.
Я начинаю представлять живого отца. Закрываю глаза и почти вижу, как они с Питом весело разговаривают между собой во время ужина в один из тихих и уютных семейных вечеров. Два самых любимых мужчины в моей жизни никогда не встретятся, не пожмут друг другу руки.
– Нам не позволят, – голос Пита вырывает меня из пучины моих фантазий.
– Я поговорю с Койн, – я приподнимаюсь на локте и смотрю ему в глаза. – Она согласится.
Я пытаюсь унять дрожь в коленях. Одно дело представлять себе разговор с Койн, другое – сидеть и ждать подходящего момента.
Смотрю на Пита. Он также напряжен и задумчив. Я взяла на себя разговор с президентом, хоть он и предлагал предоставить это ему. Но нет, я должна сделать это сама.
Сейчас меня больше волнует то, что я должна говорить с ней при всех. Хеймитч разозлится из-за того, что я не поставила его в известность о своих намерениях. Гейл будет просто взбешен. Но так будет лучше, чем выслушивать по отдельности их мнения и отбиваться от попыток переубедить.
Я не смотрю на экран, когда показывают наше пропо из Одиннадцатого. Зажимаю уши, когда слышу Песню долины. Поднимаю взгляд лишь в самом конце, в момент, где мы с Питом стоим на могилах Цепа и Руты на кладбище трибутов. Я отпустила Руту. Мне стало легче.
Я вполуха слушаю поздравления и слова восхищения, когда экран гаснет. Сердце западает. Ладони становятся влажными. Мне душно. Я нервно ерзаю в кресле.
– Ну что же, – Койн постукивает ногтем по столу. – Пропо вышло очень удачным. Президент Сноу готовится выступить с речью сегодня вечером. Мы испортим ему прямой эфир.
Все начинают возбужденно переговариваться между собой. Плутарх что-то говорит Крессиде, активно жестикулируя. Все голоса сливаются в один гул. Но я слышу лишь размеренное постукивание ногтя по поверхности стола. Чувствую на себе ее взгляд.
Нервы не выдерживают. Я вскакиваю на ноги.
– Президент, разрешите обратиться, – громко говорю я.
Все разом замолкают. Теперь все взоры обращены ко мне.
Я мельком бросаю взгляд на Хеймитча. Он хмурится, в глазах немой вопрос «Что ты творишь?».
– Я Вас слушаю, солдат Эвердин, – кивает Койн.
Мои ноги становятся ватными. Я смотрю на Пита в поисках поддержки. Он тоже встает и берет меня за руку.
– Я понимаю, это против правил вашего Дистрикта, – начинаю я.
– Но война против Капитолия – это большой риск, – продолжает за меня Пит.
Я вдыхаю в грудь побольше воздуха и сильнее сжимаю его ладонь.
– Поэтому мы с Питом просим у Вас разрешения пожениться, – на выдохе быстро произношу я.
Я вижу, как меняется выражение лица Койн. Удивление, гнев, усмешка. На остальных смотреть боюсь.
– Я не ослышалась, солдат Эвердин? – громко спрашивает она. – Вы хотите выйти замуж?
Я молча киваю. Похоже, наша идея с треском провалилась.
– Вы прекрасно знаете правила Тринадцатого, – прищуриваясь, она тыкает пальцем в мою сторону. – И вы думали, что я позволю вам их нарушить?
– В глазах Капитолия мы уже женаты! – я начинаю злиться.
– Ваша церемония не несет в себе никакой юридической силы, – качает головой Койн.
– Президент, – встревает Плутарх. – Возможно…
Койн смеряет его уничтожающим взглядом, и мужчина умолкает.
– То, что вы являетесь двигателями восстания, не означает, что вам все можно, – раздраженно говорит она. – Глядя на вас, ко мне ринется толпа молодежи с подобными просьбами.
