Текст книги "Сердце медведя (СИ)"

Автор книги: Мурзель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Внезапно что-то словно взорвалось в ее голове. Перед глазами возник Сигизмунд. Его тяжелое тело, похоть, прерывистое дыхание… Виола и сама не поняла, как у нее в руке оказался подсвечник…

Замах.

Удар.

Противный хруст височной кости.

Манчини даже не вскрикнул, а как-то сразу обмяк, тяжелым кулем придавливая Виолу к матрасу. На ее обнаженную грудь закапало что-то теплое.

Несколько мгновений Виола пролежала в оцепенении, а затем ее почему-то разобрал нервный смех. Она высвободилась из-под тела «супруга» и взглянула на него, все еще не сознавая, что натворила. В мерцающих отблесках камина Виола увидела, что голова барона измазана кровью, а на виске зияет рана, из которой торчат белесые осколки костей.

«Пока смерть не разлучит вас…»

Глава 43

Манчини был мертв. Окончательно и бесповоротно.

– Боже! Я убила его!

Виолу захлестнула волна ледяного ужаса. Ее начало трясти так сильно, что застучали зубы. Да, этот мерзавец заслужил свою участь, но что будет с ней? За убийство полагается смертная казнь, и неважно кто твой отец – хоть граф, хоть сам великий князь. Если бы Манчини не был ее супругом, то можно было бы оправдаться тем, что она защищала свою честь… Но законный муж просто по определению «не может» изнасиловать свою жену, а значит, пощады не будет.

Однажды ей доводилось видеть, как сжигали на костре мужеубийцу. Несчастная так страшно кричала, что эти крики еще долго преследовали Виолу в кошмарных снах. Неужели теперь и ей уготована та же доля? Даже отец не сумеет ее защитить. И захочет ли после всего, что она натворила?

Господи! И что теперь делать? Виола несколько раз глубоко вздохнула, чтобы обрести способность ясно соображать, и с опаской посмотрела на Манчини. Тот лежал ничком, а из-под его головы по матрасу расползалось кровавое пятно.

Бежать! Надо бежать! Виола подхватилась с постели, придерживая на груди разорванную рубаху. Сначала нужно одеться. Взгляд лихорадочно забегал по сторонам. Свадебное платье служанка забрала с собой, но зато на спинке стула висел камзол Манчини, а на сиденье были сложены его штаны. Мужская одежда… что ж, так даже лучше.

Виола накинула камзол и принялась застегивать пуговицы. Пальцы дрожали так, что она с трудом попадала в петли. Наконец ей это удалось. Ну вот, так хотя бы не видно, что сорочка изодрана в клочья. Затем Виола влезла в штаны. Они были немного велики – значит, придется потуже затянуть ремень.

«Мне не впервой носить одежду с чужого плеча», – горько усмехнулась она, вспомнив, как утопала в рубахе и штанах Бьорна, когда ее везли в Хейдерон.

Обувь? Пару секунд Виола переводила взгляд со своих заляпанных грязью туфель на такие же грязные сапоги несостоявшегося супруга и, в конце концов, сделала выбор в пользу сапог.

Что теперь? Деньги? Виола расстегнула висящий на ремне кошель. В нем нашлось несколько серебряных монет. Негусто, но все же лучше, чем ничего.

«Если что, продам кольцо», – подумала она.

Кстати о кольце – Виола подошла к постели и боязливо коснулась руки барона. Та была еще теплой. Виола стянула с безымянного пальца покойника обручальное кольцо и сунула себе в карман.

«Господи! Мало того, что я убийца, так еще и мародер!» – мелькнуло в ее голове, но Виола тут же отогнала эти мысли. Некогда терзаться угрызениям совести. Вот если ее схватят, тогда в темнице перед казнью у нее будет достаточно времени, чтобы подумать о своем безнравственном поведении, а сейчас надо сосредоточиться на побеге.

Виола пока не знала, куда бежать, зато знала – откуда. Главное – выбраться из замка, и она знала – как. Еще в детстве отец показал ей потайной ход, ведущий за пределы крепостной стены. Этим ходом она и собиралась воспользоваться.

Накрыв покойника с головой, Виола выскользнула за дверь и заперла ее на ключ. В коридоре никого не было, а снизу доносились приглушенные отголоски пира. Хорошо, чем сильнее напьются, тем позже обнаружат мертвеца.

Стараясь ступать как можно тише, Виола пробиралась под сводами, тускло освещенными неверным пламенем факелов. Сколько лет эти стены были ей домом… а теперь она нависали, давили, заживо погребали под громадой выщербленных камней.

Сердце дико стучало, дыхание со свистом вырывалось из груди. Все еще не верилось, что она убила собственного мужа. Хотя, какой он ей муж? Безумец, одержимый мыслью ее заполучить. Но если он так вожделел ее, почему же тогда палец о палец не ударил, чтобы вызволить из заточения? Если бы он не испугался медведя и дождался ее у Броккова клыка, Виола оказалась бы дома намного скорее…

Правда, тогда не было бы того счастья с Бьорном, пускай короткого и мимолетного. И пусть все закончилось болью и разочарованием – если бы можно было все повторить, то Виола, не раздумывая, снова бы кинулась в омут с головой.

По пути ей так никто и не встретился. Гости пировали в большом зале, а челядь прислуживала им, как обычно, не упуская возможности тайком угоститься с барского стола.

Виола сняла со стены факел и спустилась по щербатым ступеням в винный погреб. Повеяло прохладным воздухом, пахнуло плесенью и дубовой корой.

Длинные ряды бочек терялись в подвальном полумраке. В самом дальнем углу на боку лежала огромная бочка обхватом в человеческий рост. Виола подошла к ней и нажала незаметный рычажок. Круглое днище, скрипнув, провернулось на петлях. Второго дна у бочки не было – она вплотную прилегала к проему в каменной кладке.

Виола, пригнувшись, вошла внутрь. В проходе явно очень долго никого не было: в свете факела клубилась густая пыль, а на лицо налипла противная паутина. Брр, какая гадость! Брезгливо смахнув паутину, Виола повернула второй рычажок, чтобы днище снова встало на место, и двинулась в путь.

Узкий коридор вскоре уперся в спиральную лестницу, которая, резко закручиваясь, уходила под землю. Виола начала спускаться по бесконечным ступеням. Хотелось пуститься в бег, но приходилось сдерживаться, чтобы не запнуться носками чересчур свободных сапог и не сломать себе шею.

Виола лихорадочно хваталась за холодный ноздреватый камень, пытаясь справиться с головокружением. Виток. Еще виток. Она запыхалась, спина стала мокрой от пота. Господи, когда эта лестница уже закончится? В полумраке были слышны только собственные шаги, треск факела да шум крови в ушах – остальные звуки поглощала массивная толща земли и камня.

Наконец, сойдя с последней ступеньки, Виола оказалась в узком тоннеле. В желтом пятне света она видела лишь рябые от плесени своды прямо перед собой, а все остальное терялось в непроглядной мгле. Проходом явно давно не пользовались – пол был усеян обломками камней, и приходилось тщательно глядеть под ноги, чтобы не споткнуться. Спертый тяжелый воздух давил на грудь, и хотелось поскорее выбраться наружу.

Виоле казалось, что она идет уже целую вечность. Отец как-то показывал ей на карте, что тайный ход пролегает под крепостью и рекой. Когда на потолке заискрились капли воды, а от затхлой влажности стало трудно дышать, Виола поняла, что сейчас над ней нависает огромный пласт воды и земли. Ее пробрала дрожь при мысли, что своды могут не выдержать, и вся этой масса обрушится ей на голову.

Через какое-то время в зыбком мраке показалась еще одна винтовая лестница. Наконец-то выход! Это придало Виоле сил, и наверх она взобралась очень резво. Еще один рычажок отпер окованную железом дверь, и в лицо дохнул свежий холодный воздух. Повеяло грибами и прелыми листьями – Виола снова оказалась ночью в лесу. Кажется, это входит у нее в привычку.

Но что теперь? Мерцание факела едва разгоняло темноту. Поднялся ветер, зашумели деревья. Виола помнила по карте, что неподалеку лежит чья-то усадьба. Нужно добраться до нее, потому что коротать остаток ночи в лесу – удовольствие сомнительное. Да и от выхода из подземелья следует убраться как можно дальше, ведь когда в замке обнаружат ее пропажу, отец первым делом кинется проверять тоннель.

«Сколько раз я уже пыталась бежать, но впервые бегу из родного дома, – с горечью подумала Виола. – И где теперь мой дом? У меня его больше нет. Ни дома, ни имени, ни отца…»

По пути попался мелкий, но довольно широкий ручей, и Виола несколько раз туда-сюда перешла его вброд, чтобы сбить с толку собак, которых граф несомненно пустит по ее следу.

К счастью, перелесок был не слишком большим, и вот уже через пару десятков минут впереди мелькнул огонек. До Виолы донеслось коровье мычание. Похоже, поместье уже близко. Она прибавила шаг и вскоре деревья сменились аккуратными рядами виноградных кустов. Какая удача: на некоторых даже остались грозди, и Виола с удовольствием подкрепилась сочными сладкими ягодами.

Теперь нужно дождаться утра. Тревожный ветер гонял по небу клубящиеся облака. Время от времени в разрывах туч проглядывала луна, озаряя окрестности серебристым сиянием. В один из таких моментов Виола увидела в стороне от усадьбы несколько темных построек. Должно быть, амбары или сараи для скота. Конечно, это тебе не мягкая кровать под бархатным балдахином, но крыша над головой и пучок сухого сена – тоже неплохо.

Виола отринула мысль постучаться в дом и попросить хозяев о помощи. Нет. Имение слишком близко к замку – первым делом отец будет искать ее здесь. Нужно переночевать и идти дальше. Главное, чтобы поблизости не оказалось собак.

Но, увы, едва Виола приблизилась к постройкам, как послышалось низкое рычание, переходящее в злобный лай. Проклятье! Эта гадкая псина переполошит все имение! Виола попыталась подкрасться к сараю с другой стороны, но чертова шавка не умолкала.

Пришлось уйти несолоно хлебавши. К счастью, на краю виноградника, где собака ее не чуяла, стоял покосившийся навес. Виола, вышвырнув оттуда поломанные бочки и садовый инвентарь, примостилась на какой-то ящик. Она завернулась в плащ и так дотянула до утра, время от времени проваливаясь в беспокойную дрему.

Пробуждение было тяжелым. Из-за неудобной позы затекла рука, и теперь в нее словно вонзались ледяные иголки. Все тело ныло, а неудачно повернутая шея мстила пульсирующей болью в затылке. Проклятье! Виола протерла глаза и огляделась. Уже почти рассвело. Ряды виноградников терялись в густом тумане, который холодными щупальцами заползал под одежду, пробирая до самых костей.

Желудок требовательно заурчал. Виола поднялась со своего импровизированного ложа и, сорвав с куста тяжелую гроздь, утолила голод. На одном винограде долго не протянешь, но и на том спасибо.

Но что теперь? Главное – убраться отсюда подальше. Сейчас раннее утро, и у нее еще есть час-другой форы, прежде чем в замке обнаружат пропажу и снарядят погоню. Но как? На своих двоих далеко не уйти. Может, получится украсть лошадь? Пока туман не развеялся, надо подобраться поближе и изучить окрестности.

Она побрела в клубящемся мареве почти на ощупь, не видя ничего кроме смутно проступающих из белесой дымки зарослей. Это было так странно и завораживающе. Виола словно утонула в молочном киселе, и мир вокруг уменьшился до расстояния вытянутой руки. Казалось, будто ее перенесло в иную реальность, в которой нет ничего, кроме нее самой и нескольких виноградных кустов, болтающихся в зыбкой пустоте.

Но вот послышались голоса и собачий лай. Иллюзия развеялась. Виола по-прежнему находилась в огромном враждебном мире, в котором ей предстояло как-то выживать. Она вдруг ощутила свою неприкаянность и острое одиночество. От жалости к себе перехватило горло, но она запретила себе распускать нюни. Слезами горю не поможешь, нужно действовать!

Озираясь по сторонам, Виола кралась между рядами кустов. Зеленые лапчатые листья с легким шелестом задевали одежду, роняя на нее холодные капли росы. Дымка понемногу рассеивалась, уступая место погожему дню. Нужно поторопиться. Вот впереди показалась каменная ограда поместья. Виола затаила дыхание. Собака ее, к счастью, пока не учуяла: судя по запаху жареного мяса, на кухне готовился завтрак, и у псины было куда более важное занятие, чем прогонять незваных гостей.

Виола сглотнула слюну. От былой тошноты не осталось и следа, и она совсем бы не отказалась от доброго шмата баранины или свинины.

Вдруг где-то рядом фыркнула лошадь. Виола подпрыгнула на месте от неожиданности. Неужели она нашла то, что ищет? Сделав несколько шагов в направлении звука, она увидела большую повозку, запряженную парой лошадей. Черт! Даже если бы Виола умела распрягать и седлать коней, это заняло бы целую вечность. С чего она вообще взяла, что если найдет конюшню, то там ее будет дожидаться оседланный скакун?

Но не стоит впадать в уныние. Раз не удастся выбраться отсюда на коне, то, может, получиться на телеге? Виола подошла к повозке и приподняла сукно, прикрывающее груз. Это были бочки, судя по запаху – с давленым виноградом. Наверняка, их повезут на ярмарку или на винокурню. Да все равно куда, лишь бы подальше отсюда!

Эх, была не была! Виола забралась в телегу и, примостившись в углу, спряталась под пыльной дерюгой. Теперь главное не чихнуть!

Через несколько минут передок слегка просел под чьим-то весом. Свистнул хлыст, заскрипели колеса, и телега неспешно тронулась, увозя Виолу в туманную даль.

Глава 44

Несколько месяцев спустя.

– Она умирает, – голос настоятельницы Корнелии едва пробивается сквозь пелену нечеловеческой боли.

«Это про меня», – мелькает в измученном мозгу, но Виоле уже все равно. Окружающий мир колеблется и расплывается, словно марево над раскаленной землей.

Вот уже вторые сутки боль – это все, что определяет ее существование. Дикая, невыносимая, изнуряющая боль. Виола уже и не помнит свою жизнь до этой боли. Кажется, она длится целую вечность и будет продолжаться еще долго-долго, до самого конца. Если смерть означает избавление от этих мук, то Виола согласна умереть прямо сейчас.

Схватка ослабевает, и Виола замирает, скорчившись на боку. Сейчас ей не больно. Ей страшно. Страшно вдохнуть, страшно пошевелиться, страшно спугнуть это блаженное состояние.

Пассивное ожидание новой боли – само по себе мучение. Небольшая передышка, и вновь от боков живота к пупку пробегают мурашки. Они щекочут, покалывают, царапают кожу острыми коготками. Что-что сдавливает, напрягается изнутри. Нет, пожалуйста, еще минуточку! Еще чуточку полежать. Просто полежать, а не корчиться, как полураздавленный червь. Виола задерживает дыхание и застывает. Вот бы найти такую позу, в которой было бы не так больно!

Боль пока что еще терпима. Может, получится к ней приспособиться? Как-то с ней жить? Но нет. С каждой секундой, с каждым ударом сердца она усиливается, набирает мощь. Виолу словно распяли на дыбе, и палач подносит заточенный крюк к ее животу. Вот он поглаживает кожу, слегка оцарапывая ее. Вот проводит с нажимом, так, что вдоль позвоночника пробегает огненная волна. Виола зажмуривается до вспышек в глазах. Она уже знает, что ждет впереди, и жалобно стонет от самого лишь предчувствия. Едва она успевает сделать короткий вдох, как в нутро вонзается острие, а в поясницу одновременно втыкают раскаленную кочергу и ворочают ею, раздирая плоть на куски.

Больно… Как же больно! Виола слепнет и глохнет. Ее затягивает в другую, кошмарную реальность, где все дымится пылающей серой и залито кипящей смолой.

Безжалостный мучитель подвергает Виолу все более изощренным пыткам. Ее пронзают копьями, заживо потрошат, кувалдой дробят кости таза на мелкие осколки. Она уже не кричит и не мечется, а истошно воет, разрывая в клочья скомканную простыню.

– Дыши! Дыши! – сквозь звон в ушах пробиваются голоса, но Виола не понимает, чего от нее хотят. От боли она не может ни выдохнуть, ни вдохнуть. Ей хочется свернуться в ком и заползти в какую-нибудь дыру. Размозжить о стену голову. Выпрыгнуть в окно. Что угодно, только бы закончился этот кошмар!

Ей кажется, что сейчас она умрет, что невозможно вытерпеть такую боль, и не умереть, но с каждой секундой боль становится все сильнее. Тело выгибается дугой, с искусанных губ слетает надсадный вопль.

– Молитесь, сестры, – словно из-под толщи воды до нее доносится голос настоятельницы Корнелии. – Придется разрезать живот, чтобы достать ребенка.

– Но ведь она умрет!

– Она не может разродиться уже вторые сутки! Они оба умрут. Мы должны попытаться спасти младенца!

Виоле уже все равно. Пускай разрезают, пускай достают этого проклятого ребенка, только бы прекратилась эта чудовищная пытка!

Когда боль немного ослабевает, сквозь багровую пелену перед глазами проступает пламя жаровни, зыбкий силуэт настоятельницы Корнелии и нож, который та накаляет над огнем. Пот льется ручьями, стекает по лбу и спине, пропитывая измятые простыни и подушку. Ничего. Скоро этому настанет конец.

В животе снова возникает сильнейшее напряжение. Поясницу начинает адски ломить, а внутренности словно хватает каменная рука и наматывает их на кулак. Сгущается кровавый туман. Все тело тянет, выкручивает и разрывает. Виола визжит, ощущая, будто ее распиливают пополам ржавой пилой.

Когда схватка отступает, Виола, тяжело дыша, кладет ладони на огромный твердый живот. Пускай режут. Больнее уже не будет.

Женская фигура в черном одеянии заслоняет тусклый, падающий через оконце свет.

– Потерпи, сестра, – произносит ласковый голос, – скоро все закончится.

Чьи-то руки хватают Виолу за плечи, другие – задирают на ней рубаху.

– Держите ее крепче, – говорит Корнелия и заносит над животом раскаленный нож.

Виола набирает воздуха в грудь и зажмуривается…

С пронзительным скрежетом на петлях поворачивается дверь.

– Матушка Корнелия! На нас напали! – верещит испуганный женский голос.

– Что?! Кто напал? – оглядывается Корнелия.

– Хейды!

– Господи помилуй! Скорее! Нужно спрятать реликвии!

В следующий момент мир вокруг взрывается топотом и заполошными криками, которые уносятся за дверь и затихают вдали. Все смолкает. Виола открывает набрякшие веки. Никого. Все убежали и бросили ее одну, подыхать от невыносимой боли. Нож валяется на полу возле кровати. Дотянуться до него и одним махом со всем покончить! Виола свешивается с постели, но ее снова выгибает мучительной судорогой, и она падает на холодный пол.

Боль становится еще сильнее. До спасительного ножа рукой подать, но Виола не может ни пошевелиться ни вдохнуть. Из охрипшего горла вырывается глухое рычание, перед глазами расплываются огненные круги. Почти теряя сознание, она делает рывок и сжимает пальцы вокруг рукояти. Собрав все силы, поднимает налившуюся свинцом руку, занося нож над животом…

С грохотом распахивается дверь. От испуга внутри все резко сжимается, нож выпадает из ладони. В тот же миг в теле вдруг зарождается что-то мощное и первобытное. Все мышцы напрягаются помимо воли, и этому совершенно невозможно противостоять. Что это? Агония? Предсмертные судороги?

– Виола!

Ее подхватывают под мышки и поднимают с пола. Она открывает глаза. Так и есть – она умирает, и у нее, должно быть, видения. За ней явился ангел… почему-то в облике Бьорна. Теперь Виоле не страшно, боли больше нет, и она блаженно откидывается на подушку. Все кончено.

Но нет, это еще не конец. Виола вдруг ощущает следующую волну. Дикую, мучительную, но вместе с тем невыразимо сладостную. Что-то внутри очень сильно давит вниз, словно живот пытается дотянуться до коленей.

– Давай, принцесса! Ты сможешь! – «Ангел Бьорн» хватает ее за руку.

Виола мычит и рычит, до хруста сжимая твердую мужскую ладонь. Тело действует само, и, кажется, что нет на свете ничего важнее. Безумно хочется облегчиться, Виола тужится – и вот что-то большое и круглое как арбуз, распирает промежность, протискиваясь между ног.

– Есть головка! – слышит она голос Бьорна.

«Господи, а он-то откуда тут взялся?» – Виола думает об этом и тут же забывает, потому что ее накрывает следующей потугой. Она отчаянно стискивает зубы, набирает воздуха в грудь. Все мышцы напрягаются. Она плавно выдыхает. На этот раз ей требуется гораздо меньше усилий. Из нее выскальзывает что-то продолговатое, и тут же раздается недовольный басовитый плач.

– Сын, Виола! У нас сын! – голос Бьорна дрожит от волнения.

Она открывает глаза и видит на его руках странное существо с ярко-розовой кожей, измазанной в крови и какой-то белесой субстанции. Из живота новорожденного к ее промежности тянется перекрученная сизая пуповина. Глаза-щелочки спрятаны под припухшими веками, а из провала беззубого рта вырывается на удивление громкий для такого маленького создания крик.

– Какой страшненький! – измученно усмехается Виола, не веря в реальность происходящего.

– Весь в меня!

Бьорн подносит младенца поближе, и она убеждается, что это мальчик. Взгляд невольно падает на его ножки. Крохотные сморщенные ступни, нежные розовые пяточки…

Растопыренные пальчики размером с горошину…

И каждый… каждый из них свободно отделяется от другого…

***

Когда Виола проснулась, то первым делом ощупала свой живот – он был мягким и опавшим, как пустой мешок.

– Ребенок! – взволнованно прошептала она.

– С ним все в порядке, сестра, – ласково сказала послушница Виктория, сидящая на стуле рядом с кроватью.

Виола с облегчением откинулась на подушку. В памяти возникли бесконечные часы невыносимой боли. Сами физические ощущения, как ни странно, почти забылись, но эти муки и корчи – такое не забудешь никогда.

«Значит, я родила, и младенец жив, – подумала Виола. – А все остальное – Бьорн, нападение хейдов – мне привиделось в горячечном бреду».

– Я хочу увидеть ребенка, – попросила она.

– Конечно! – сестра Виктория поднялась со стула. – Его унесли, чтобы обмыть, запеленать и позволить тебе немного отдохнуть. Бедняжка, ты едва не отдала богу душу.

Виктория вышла из кельи, а Виола в изнеможении прикрыла глаза. Все дико болело, но это была скорее мышечная усталость. Какое счастье, что ей удалось благополучно разрешиться от бремени! Роды – это сущий кошмар! Если все женщины проходят через такое, то удивительно, как люди еще до сих пор не вымерли.

В следующий момент низкая дверца отворилась, и, пригибая голову, в келью с ребенком на руках вошел… Бьорн.

Виола ахнула, схватившись за грудь. Губы задрожали, на глаза навернулись слезы. Она хотела что-то сказать, но из горла вырвался лишь истеричный всхлип.

– Только не реви, принцесса. – Бьорн подошел к постели и, опустившись на стул, поднес драгоценный сверток поближе.

Младенец спал. Круглая голова, тонкие прядки русых волос, маленькое личико с надутыми щеками – Виолу отчего-то дико умилил его вид, и до дрожи захотелось прижать ребенка к груди.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Бьорн. Его голубые глаза заискрились такой заботой и нежностью, что Виола едва сдержалась, чтобы не разрыдаться.

– Словно по мне проскакал табун лошадей. – Она через силу улыбнулась, ощущая боль в потрескавшихся губах. – Дай мне его поскорее!

– Отдохни, пока есть возможность. Этот мелкий засранец тебе еще до смерти надоест, – усмехнулся Бьорн.

Виола невольно залюбовалась белозубой улыбкой в золотистой бороде, и тут кое-что пришло ей на ум.

– Его пальцы на ногах…

– Они не сросшиеся, – закончил за нее Бьорн. – Это мой сын.

Виола недоверчиво хмыкнула. Она так долго и мучительно размышляла над тем, кто отец ребенка. С Бьорном она была всего несколько раз, и то, в эти дни принимала настой. А как часто ее насиловал Сигизмунд – и не сосчитать.

– Как такое возможно? – удивилась она.

– Не знаю, – пожал плечами Бьорн. – Наверное, у меня хрен длиннее.

– Фу, пошляк! – Она с возмущением стукнула его по плечу.

– Тише! – Он прикрыл собой младенца. – Разбудишь мелкого – он нам обоим житья не даст. Ну что ж, раз ты можешь драться, то и ребенка удержать в состоянии.

Ловко поддерживая сына на предплечье, он помог Виоле привстать и подоткнул ей под спину подушку. Затаив дыхание, Виола взяла малыша на руки. Как же он сладко пахнет! Такой крошечный! Так хочется уберечь его от всех бед и невзгод! Странно, Виоле никогда особо не нравились младенцы, но сейчас она вдруг ощутила такой прилив нежности и любви, что не выдержала и все-таки разревелась.

Бьорн ласково обхватил ее за плечи, и несколько минут они просидели в обнимку, втроем, наслаждаясь единением и покоем в их маленькой новой семье. Виоле не верилось, что все это происходит на самом деле. Когда несколько месяцев назад она, голодная и отчаявшаяся, переступила порог этого монастыря – все, на что она надеялась – это найти пристанище, ведь в целом мире ей больше некуда было пойти.

Коротая одинокие ночи в тесной келье, она часто вспоминала Бьорна, мысленно разговаривала с ним, но не думала, что когда-нибудь снова его увидит. Ребенок рос в животе, и она уже свыклась с мыслью, что это дитя – плод изнасилования, потомок жестокого Сигизмунда. Но случилось чудо – сын оказался от ее любимого мужчины, и сам он сейчас здесь, рядом с ней, а не с женой в Хейдероне.

Виола боялась пошевелиться, чтобы сон не развеялся. Но это был не сон. Крепкое плечо Бьорна, тихое сопение малыша – это был не сон. Это была реальность, которая превзошла все ее ожидания.

Наконец она подняла голову и посмотрела на Бьорна. Он все понял без слов.

– У тебя наверняка куча вопросов? – предположил он, и она кивнула. – Я отвечу тебе на все, обещаю, любовь моя, вот только вправлю своим дуралеям мозги.

– Каким дуралеям? – удивилась Виола.

– Ну… – Бьорн тихонько, чтобы не разбудить сына, поднялся со стула. – Я ведь пришел не один. Я же вроде как ярл, и со мной моя дружина. Пойду еще раз напомню этим обалдуям, чтобы не лапали монашек и не ссали по углам.

Виола прыснула и тут же поморщилась от боли в истерзанном теле.

– Ладно, иди, – сказала она. – Только ненадолго.

– Я позову ту женщину… Викторию, чтобы посидела с тобой, – сказал он прежде, чем скрыться за дверью.

***

Когда Бьорн вернулся, Виола как раз пыталась приложить ребенка к груди. Молоко еще толком не пришло, но младенец жадно тыкался ей в сосок, умильно причмокивая слюнявым ротиком.

Скрипнула дверь. Виола вздрогнула и попыталась прикрыть вырез рубахи, на что Бьорн сказал:

– Тебе ни к чему стыдиться, принцесса. Моя женщина кормит моего сына – разве может быть зрелище прекраснее этого?.. Да, кстати, ты сама хочешь есть?

– Боже, да! – выдохнула она, вдруг осознав, что вот уже почти двое суток во рту не было и маковой росинки.

– Я чего-нибудь принесу. – Сестра Виктория торопливо подхватилась со стула и выскочила за дверь.

Бьорн проводил ее насмешливым взглядом.

– Чего это они все такие пугливые? – поинтересовался он, садясь у кровати.

– Так не каждый же день увидишь кучу свирепых мужиков в женском монастыре, – усмехнулась Виола.

– Это мы-то свирепые? – Бьорн недоуменно поскреб отросшую бороду. – Хотя, не все монашки нас боятся. Некоторые так пялятся на моих ребят, словно не прочь с ними согрешить.

– Не вздумайте! – Виола погрозила ему кулаком.

– Ваша главная мегера, Корнелия, или как там ее, точно так и сказала, а еще пообещала оторвать яйца тому, кто покусится на честь… «божьих невест».

– Ума не приложу. – Виола наморщила лоб. – Почему она до сих пор терпит вас здесь, а не послала за стражей?

– Вопрос в цене. – Бьорн многозначительно похлопал кошель у себя на поясе. – Я отсыпал этой ведьме столько серебра, что хватит отгрохать еще один монастырь. А взамен она позволила нам остаться здесь до тех пор, пока вы с ребенком не окрепнете настолько, чтобы можно было забрать вас в Хейдерон…

Он осекся и с беспокойством заглянул Виоле в глаза.

– Ты же поедешь со мной в Хейдерон? – осторожно осведомился он.

«Хоть на край света!» – вскричало ее сердце.

– А как же Альвейг? – вслух спросила она.

Бьорн не успел ответить, как распахнулась дверь, и в келью вошла Виктория с глубокой миской в руках.

– Вот, я принесла немного бульона.

До Виолы донесся непревзойденный аромат куриного мяса, и желудок требовательно заурчал.

– Давай, сестра, я подержу ребенка, а ты поешь, – предложила послушница.

– Он только заснул. – Виоле почему-то жутко не хотелось выпускать сына из рук.

– Давай тарелку. – Бьорн протянул к Виктории руку. – Я сам покормлю мою принцессу.

В глазах монахини мелькнуло удивление, но она безропотно вручила ему миску и ушла.

– С Альвейг мы развелись, – сказал Бьорн, зачерпывая ложку бульона. – Ну-ка, открывай ротик!

Теплая золотистая жидкость благодатно оросила пересохший рот. Виола жадно проглотила бульон, ощущая, как силы возвращаются к ней, и тут же потянулась за следующей порцией.

– Как развелись? Почему? – поинтересовалась она, съев еще пару ложек.

– Потому что я был полным кретином, когда возомнил, что смогу без тебя жить. – Бьорн тяжело вздохнул. – Но я честно пытался сделать Альвейг счастливой. Пытался заново создать с ней семью… Не получилось. Чем дольше мы притворялись, что все как прежде, тем сильнее нас обоих тошнило от этой лжи. Да и местные кумушки тотчас же ей растрепали про нас с тобой. Про то, что я отдал Грондаль за «ангалонскую шлюху». Про то, что из-за тебя убил ее отца. Пришлось рассказать ей, как все было на самом деле.

В этот момент младенец тихонько закряхтел и засучил крохотными ручонками.

– Тш-ш! – Виола инстинктивно принялась его укачивать, и ребенок затих. – И что она? Упрекала тебя?

– В том-то и дело, что нет… И это было самым поганым. Она была такой понимающей, такой всепрощающей. Лучше бы она начала орать и браниться. Послала бы меня куда подальше – и мы бы намного раньше перестали друг друга мучить.

Он замолчал, взглянул на сына и осторожно прикоснулся к маленьким пальчикам. Его лицо осветила теплая улыбка. Виола тоже улыбнулось – так трогательно и забавно смотрелся толстый огрубелый палец рядом с крохотной розовой ручонкой.

Бьорн снова вздохнул и, набрав очередную ложку бульона, поднес Виоле ко рту.

– И в постели у нас ничего не получалось, – сдавленно произнес он, когда она сделала глоток.

Виола вздрогнула и затаила дыхание, благодарная за откровенность. Сама бы она ни за что не решилась об этом спросить.

– Альвейг так и не оправилась после… того случая, – продолжил Бьорн. – Я пытался ей помочь, но не сумел: ее рана слишком глубока… Стоило до нее дотронуться, как ее тут же начинало трясти… В конце концов, она даже разрешила мне спать с другими женщинами.

Виола чуть не подавилась бульоном.

– И что ты? – ошалело спросила она.

– Ну… – Бьорн потупился. – Сходил к Гритте разок-другой. Только почувствовал себя после этого еще паршивей. Как будто предаю… ее, себя, тебя… Я ведь так и не смог тебя забыть. Каждый день, каждую минуту думал о тебе. Ты так и стояла у меня перед глазами… Чтобы хоть как-то отвлечься, я с головой ушел в дела Рюккена. Отговаривался, мол, у ярла куча забот, а на самом деле мне просто не хотелось возвращаться домой. По вечерам я нажирался как свинья, чтобы заглушить пустоту и дерьмо внутри себя, и приходил домой, когда Альвейг уже спала. Только, думаю, она не спала, а притворялась. А я делал вид, что этого не замечал… В общем все катилось псу под хвост, пока однажды Рагнар по пьяни не проболтался, что когда отвозил тебя домой, ты блевала под каждым кустом. Меня как по башке шарахнуло, когда я понял, что ты могла носить моего ребенка.