Текст книги "Brainstorm (СИ)"

Автор книги: Miss_Ank

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 34

В эту ночь мы так и не добрались до главного, но довели друг друга до изнеможения руками и губами – я не рискнул настаивать на большем, а Дженсен не предлагал, очевидно повинуясь какому-то внутреннему ощущению, которое, невзирая на мои ухищрения, ставило запрет на полноценный секс. Но, чёрт побери, я получил невероятное, сногсшибательное наслаждение, подчиняясь его языку, мягким настойчивым губам, устроившим свою маленькую оргию на моём теле, ласковым пальцам, ритму дыхания и биения сердца... Дженсен точно так же, как и я сначала, дразнил меня, заставляя искать его губы, рваться навстречу и бессильно падать, просить, умолять, чтобы он не останавливался... он был везде и всюду, в этой темноте, закрывшей мне глаза белым шёлком, его руки гладили, пощипывали, царапали и тут же проходились по коже стремительными нежными движениями, и я вёлся следом, лишь чудом удерживаясь на грани очередного оргазма. И когда я позволял себе соскользнуть и взорваться до ослепительно белых звёзд во мраке, застилающем глаза, Дженсен в синхрон подхватывал мой стон, доводя себя до экстаза быстрыми резкими движениями. Вместе. Всегда – вместе.

И всё это время он называл меня по имени. Когда я требовал – и когда молчал.

Прости, Джей Коул, но теперь моя очередь.

Я выкорчую тебя из его сознания, я не дам ему смотреть на меня и видеть тебя. Я чёртов эгоист, я хочу, чтобы Дженсен Эклз принадлежал мне и только мне – и никакому блядскому прошлому не пробиться сквозь шёлковую защиту моей собственнической, нетерпеливой любви.

Пока он называет меня по имени, тебя, Джей Коул, здесь нет.

Дженсен уснул, когда время перевалило за пять и нам оставалось спать часа три, не больше. Я лежал и таращился в темноту, не веря сам себе – у меня получилось вытащить его, получилось убедить в том, что я – это я... Я не знал, насколько хорошо это сработает и что случится, когда мы проснёмся, но думать об этом постоянно тоже не мог, то и дело уплывая в блаженную дремоту... в конце концов, я справлюсь, мы справимся, и всё будет хорошо... Если уж судьба устроила мне качели, то сейчас я определённо был на взлёте. И надеялся задержаться в этой позиции подольше.

Голова Дженсена лежала на моём плече, размеренное дыхание щекотало кожу, убаюкивая. Я дышал с ним в унисон, кончиками пальцев поглаживая его шею. Смотрел в темноту, убеждал себя, что прав, во всём прав...

И изо всех сил отталкивал, загонял в глубину подсознания навязчивую мерзкую мысль, что пусть я и добился того, что хотел, мне всё равно страшно...

Страшно.

Часы тихо щёлкнули, отмеряя очередные полчаса.

Чёрт с ним... С Коулом, с прошлым, со всем этим дерьмом... У меня есть Дженсен. Здесь и сейчас.

Едва я приготовился отчалить в сладкое путешествие по волнам заслуженного сна, как Дженсен внезапно заворочался, скатился с меня и зарылся лицом в подушку. Я воспользовался этим, чтобы прижаться к нему сзади и уткнуться губами в шею под влажными от пота волосами, потеребить кожу... Глаза закрывались, и последнее, что я отпустил, погружаясь в сон, было ощущение горячего тела рядом, изгиб в изгиб. Так, как оно и должно быть. И никого – между нами.

– Джей...

Я рывком выпал из дрёмы, ещё не успевшей перерасти в полноценный сон. Дженсен лежал на боку, спиной ко мне, и невнятно бормотал, вздрагивая. Я снова услышал «Джей», и потом сразу «нет... не надо... пожалуйста», а потом Дженсен прошептал сбивчиво, на выдохе, содрогнувшись всем телом:

– Джей, пожалуйста... не уходи... подожди меня, Джей... прости меня, я не хотел... я не брошу больше... я с тобой... Джей... это кровь... чёрт, кровь... не уходи... я сам.... я сейчас...

Каждое слово этой лихорадочной скороговорки впивалось в моё сердце как острый коготь.

– Дженс! – я встряхнул его за плечо, развернул к себе, мельком отметив зажмуренные глаза, искажённое болью лицо. Чёртов Коул, не сумел достать в реальности – явился во сне. Я поймал себя на мысли, что от сочувствия к Коулу я скатился до ненависти, но бороться с этим ощущением не мог и не хотел.

– Ш-ш, – прошептал я, прикоснувшись губами к мокрым от пота коротеньким волосам на виске Дженсена. – Не уйду. Обещаю. Я – не уйду. Пусть кто угодно говорит тебе «делай что хочешь», уходит и умирает – но не у тебя на руках, Дженс, и не я, клянусь тебе, не я...

Дженсен что-то невнятно пробубнил мне в плечо, часто задышал, и я обнял его крепче.

– Джаред, – вдруг пробормотал он отчётливо. – Жарко.

Я улыбнулся, слегка отодвинулся, стащил с него простыню.

– Лучше?

Дженсен не ответил, дыхание выровнялось, и я понял, что снова пусть ненадолго, но победил.

Я проснулся со смутным ощущением тревоги и пустоты; пошарив рукой рядом, я обнаружил уже остывшую постель и тут же сел – остатки сна слетели в один миг. Как ему удалось так неслышно уйти... то ли я действительно тупо отключился после многократной разрядки, то ли Дженсен в прошлой жизни был кошкой, но факт есть факт: за окном было темно, будильник дощёлкивал последние секунды до звонка, а рядом со мной никого не было.

Первым делом я схватился за телефон – ни звонка, ни сообщения. Выключив будильник, я встал и прошёлся по квартире, словно надеясь, что Дженсен где-то здесь, но уже понимал, что, кроме смятой подушки и запаха на моей коже, губах, пальцах, не осталось ровным счётом ничего.

На кухне моё внимание привлёк жёлтый стикер на холодильнике – я, поджимая пальцы ног, которые нещадно холодил каменный пол, снял его и прочёл нацарапанные карандашом буквы:

«Не хотел тебя будить. Увидимся. Дж.»

Звучало более чем сдержанно – после такой-то ночи... Я прилепил стикер обратно на дверцу и взглянул на телефон в руке, который машинально прихватил из комнаты. На сей раз я не колебался ни минуты.

Длинные гудки. Бесконечно долгие длинные гудки – как позывные забытого спутника. Земля вызывает Дженсена Эклза, приём...

«Ground control to Major Tom...»*

Я стоял голый посреди кухни, дрожал от знобкой прохлады и писал сообщение – единственное, что, по сути, умел делать на все сто.

«Дженсен, это Джаред. Ты уехал так внезапно, что я даже растерялся. Я очень хотел многое тебе сказать утром, я надеялся, что мы проснёмся – как и засыпали – вместе, но если ты решил по-другому, я готов подождать. Это была Ночь с большой буквы».

Блядь, какая-то банальная хрень. Я ещё и писать разучился, приехали...

«Дженсен, это Джаред. Спасибо тебе».

О, господи, час от часу не легче...

Я ещё раз набрал номер, послушал гудки, успокоил себя тем, что он наверняка в душе, или вырубил звук, или едет в машине... словом, придумал кучу объяснений, не поверив толком ни в одно, и с тяжёлым сердцем отправился в ванную. Мне совершенно не хотелось лезть в душ – я весь пропитался его запахом, сладким, терпким, вызывающим неконтролируемые жаркие видения. Я был в его поту, слюне, сперме, обожжённый его дыханием, вылизанный, оттраханый всеми возможными способами, кроме одного, и выше моих сил было избавиться от его незримого присутствия одним махом. Пришлось буквально заставлять себя включить воду.

Стоя одной ногой в душе, я позвонил снова. Длинные гудки. Автоответчик бархатным голосом: «Привет, это Дженсен Эклз, пожалуйста, оставьте сообщение, и я обязательно вам перезвоню».

– Дженсен, – сказал я и откашлялся, прочищая горло. – Это я, Джаред. Я... чёрт.

Слова кончились ещё ночью, когда он пришёл ко мне – растерянный, заснеженный, совершенно потерявший связь с реальностью. И тогда, когда я шептал ему на ухо, что никогда, вот честное слово, никогда не оставлю его. А сейчас я совершенно не знал, что сказать, и только мучительно хотел снова увидеть его.

Приняв душ и выпив кофе, я снова набрал номер, снова послушал позывные одинокого спутника. Меня охватило вполне реальное беспокойство. Но с другой стороны он оставил мне записку, он не исчез без объявления войны... «Увидимся». Значит, должны.

Явившись в «Киннетик» ровно в десять утра, я обнаружил, что автомобилей Кинни и Дженсена на парковке нет. Офис выглядел пустынным – часть народу разъехалась в отпуска, но Гэмбл была на месте. На меня она взглянула косо, но приветствие из себя выдавила.

– И тебе отличного дня, Сара, – улыбнулся я, чувствуя, как внутри меня растёт чудовищное напряжение, натягивается, дрожит на грани обрыва. Я сел за рабочее место, включил компьютер и уставился в монитор невидящим взглядом.

– Джаред! – Это Лорен. – Сегодня встреча с тем клиентом, помнишь? По игре. Презентация готова?

Ах, да. Сегодня же понедельник. Мы с Дженсеном должны были ехать презентоваться. Ещё в пятницу я представлял себе, как это будет: шикарный, спокойный, чуть улыбающийся Эклз в лёгкую продаёт нашу грандиозную идею, а я скромно вворачиваю свои реплики, окончательно добивая и очаровывая клиента. Но это было в пятницу. Сегодня я даже представить не мог, что из этого получится. И Эклза нет до сих пор... Я звонил ему ещё пять раз, но бесполезно: гудки и мягкий голос, произносящий одну и ту же фразу.

Я ответил Лорен, что презентация готова, открыл письмо от Гэмбл с просьбой набросать текст для радио-ролика по кофе и только собирался приступить, как моргнул значок чата. Женевьев.

«падалеки, привет. рассказывай. К сожалению, не могу оторвать задницу – нужно обзвонить кое-кого срочно, но руки свободны. Что было?»

«когда?»

«тебе лучше знать. Я про тебя и Д. подарок?»

«да»

«я тебе должна сотню?»

Меня вдруг охватило отвращение. К Жен, к себе, к этому идиотскому спору. Дженсен стоял у меня перед глазами – каким я его запомнил, прежде чем провалиться в сон: тяжело прильнувший к моему плечу, глаза блуждают под веками, ресницы дрожат... И голос, умоляющий проклятого Джея не оставлять его.

«нет. Оставь себе. Купишь новую побрякушку»

«Джей, что случилось?»

«ничего не случилось»

«так я и поверила»

«дело твоё»

«жен, я просто не спал почти. Устал. Давай потом»

«падалеки, ты заебал своими вечными «потом», которые не случаются «никогда»

Зелёный огонёк сменился на красный. Я равнодушно закрыл окно чата и принялся за работу, стараясь отвлечься. Мимо проходили коллеги, здоровались, отпускали какие-то шутки на тему моего пятничного дебюта, я на автомате отвечал, улыбался, отшучивался, а сам ужасно хотел, чтобы все эти люди разом исчезли, оставив меня в покое.

В одиннадцать я осторожно поинтересовался у секретарши на ресепшене, не звонил ли мистер Эклз. Получив отрицательный ответ, я подошёл к Саре. Она тоже не знала, где Дженсен, но выглядела спокойной – очевидно, встреча планировалась во второй половине дня, а у Дженсена была привычка исчезать, не предупредив.

Ближе к двенадцати я встал и отправился за кофе. Кулер располагался в чертовски неудобном месте, в узком закутке сразу за лифтами, и завернув за угол, я уткнулся взглядом в широкую спину, обтянутую пижонским светлым пальто. Кинни резко обернулся, и у меня возникло ощущение, что он сейчас выплеснет на меня кофе. Орехового цвета глаза сузились, губы дёрнулись в гримасе злобы, но мне сейчас был важнее конструктивный диалог, чем бессмысленный скандал, и я всё ещё лелеял надежду, что буду услышан.

– Поговорим? – первым предложил я.

Он, не сказав ни слова, развернулся и указал взглядом на дверь, ведущую на чёрную лестницу. Ей пользовались редко, но я знал, что она открыта. Мы спустились на пролёт, Кинни порылся в кармане, достал сигареты, прикурил, и я увидел, что у него слегка дрожат руки.

– Я звонил ему всё утро, он не брал трубку, – проговорил он хрипло.

– Я знаю, – сказал я, прислонившись к противоположной стене. – Я тоже ему звонил. Я был с ним этой ночью, Кинни. – Увидев, как меняется лицо Брайана, я спокойно добавил, глядя в его глаза:

– И теперь мне хотелось бы кое-что прояснить.

_____________

*Песня Дэвида Боуи – Space Oddity

Глава 35

В первую секунду я думал, что Кинни меня ударит – он подался вперёд, сжимая кулаки, весь лоск моментально слетел с него, как ветхое тряпьё, и я увидел, что скрывается под этим напускным высокомерием: смесь ярости, неверия и… страха.

Я не пошевельнулся. Спокойно смотрел, как он медленно отступает к стене, прислоняется к ней спиной и внезапно горько усмехается.

– Что ты хочешь знать, Падалеки?

– Всё, – сказал я. – Теперь – всё.

Он закрыл глаза и провёл языком по губам, поджимая их: фирменная «фишка» Кинни, которой он, по слухам, поймал немало крупных рыбок. Я ждал. Я теперь готов был ждать вечно. И наслаждаться чувством вины, внезапно появившимся в этих ореховых глазах, обрамлённых густыми ресницами, в каждой чёрточке этого надменного красивого лица, которое словно поплыло, искажённое болью.

– Ну же, – сказал я. – Давай, Кинни. Подумай, с чего бы ты хотел начать. Может быть, с ответа на мой вопрос, на хера ты принял меня, если видел, на кого я похож? Думал, пронесёт? Или, блядь, где-то в глубине души, – я скрипнул зубами, – ты хотел посмотреть, что будет?

Брайан отшатнулся – он явно не ожидал, что я знаю о Коуле, и внезапно как-то обмяк, привалившись к стене. Нервно хлопнул себя по карманам.

– Я ошибся, – наконец сказал он, и за эти два простых слова мне захотелось его убить. Причём немедленно. Но я сдержался, сжав кулаки в карманах и до боли впившись ногтями в ладони.

– Я подумал, что он излечился, – бесцветным тоном продолжал Кинни, глядя в запылённое окно. – Никакой реакции на тебя, полное безразличие, помнишь? Я, блядь, думал, что Эклз настолько глубоко похоронил Коула в душе, что всё кончено. Что ты для него – никто. Ты и был никем, пока не начал... – Он резко отвернулся к окну. – И тогда я понял, что три года без срывов, без колёс, без психиатров этих сраных – ничего не значат! Он по-прежнему тебя хочет, Падалеки... точнее не тебя – его.

Мне не хватало воздуха. Но я дышал. Я продолжал дышать вопреки всему.

– Ты знал Коула?

Он глянул на меня исподлобья.

– Может быть, если уж ты вознамерился распять меня на кресте, начнём с ног? Я переехал в Даллас, когда мне исполнилось шестнадцать. Закончил там последний класс, в другой школе… Моя мать познакомилась с Донной Эклз, когда та припёрлась к нам домой со своими брошюрками о спасении. – Он усмехнулся. – И вот результат: Кинни и Эклзы быстро сдружились семьями. Меня познакомили с Дженсеном. Тихий забитый парень, сопливый одиннадцатилетка… Хрен знает, почему мы вообще стали общаться.

– Может быть, потому что ты раньше был не таким засранцем?

Он бросил на меня мрачный взгляд.

– Зришь в корень, Падалеки. Мне стало его жалко… У других в его возрасте были велики, скейты, хуй знает, что ещё… а Эклз вечно сидел дома. Или в церкви с матерью. Или в её обществе «Унюхавших кокс» или как, блядь, там…

Ироничная ухмылка юного Брайана Кинни, отчего-то пожалевшего юного Эклза, робкая ответная улыбка Дженсена, мальчика с огромными синяками под запавшими зелёными глазами, россыпь веснушек, рыжеватый чубчик… «Ты чего всё время дома сидишь, пацан? Хочешь, покатаемся на тачке? У меня отец в боулинг на всю ночь, машина наша…»

– Я никогда не ходил на эти их ёбаные собрания, но Дженсена всегда туда таскали. Донна работала в школе, где учился Эклз, и, по слухам, регулярно промывала ему мозги. Мол, ты должен вести себя прилично, не оскорблять Господа нашего, держать руки на одеяле и всё такое… Я сначала думал, что это всё невинные шалости, вроде гиперопеки, в конце концов, многие матери не хотят, чтобы их чадо выросло хер знает в кого. Но потом… – Он снова прикурил, уже, наверное, третью, затянулся, выпустил дым, глядя себе под ноги. – Дженсен загремел в больницу. С первой попыткой самоубийства.

– В одиннадцать лет… – прошептал я потрясённо.

Брайан кивнул, горько ухмыльнувшись.

– Сказать, что я охуел – это ничего не сказать. Из чувства противоречия я решил вытащить пацана из этого ада. Посрался с родителями, закатил истерику Донне, угрожал, как мог. Она перестала пускать меня на порог, но я ухитрялся подкарауливать Дженсена в школе, пытался с ним разговаривать… После больницы он вообще ушёл в себя, и было чертовски тяжело. Но в итоге я сумел до него достучаться.

«Она сказала, что это плохо…»

«Что?»

«Ну… много думать о мальчиках. Понимаешь, она нашла мои рисунки… Я нарисовал Коула. Много раз. И написал, что хочу держаться с ним за руку. Всё время».

«Кого ты нарисовал?»

«Джея Коула. Мы учимся вместе. Он очень… хороший. Мне кажется, он меня понимает. А мама… Брайан, почему мама меня так не любит? Я настолько плохой? Я не хочу её расстраивать, понимаешь? И Господа – тоже. Вот я и решил, что выпью эти таблетки… Всё равно ничего хорошего не выйдет».

«Блядь…»

«Что?»

«Ничего. Дженс, ты только больше так не делай, ладно? Ещё немножко, и ты вырастешь. И будешь делать всё, что захочешь. Рисовать кого хочешь, любить там, не знаю… Осталось потерпеть совсем чуть-чуть».

– Совсем чуть-чуть, блядь. Следующий срыв у него случился в тринадцать. Думаю, их с Коулом тупо застукали и подняли на смех. А потом доложили Донне. Она снова упекла Дженсена в лечебницу, откуда он вышел абсолютно другой. Прилежный мальчик, примерный, ангелочек, одно слово… Блядь, я снова попытался поломать то, что наворотила эта ёбнутая фанатичка, но Эклз окончательно закрылся на все замки, захлопнулся в свою ракушку и перестал разговаривать со мной. Но я знал, что для Коула в нём всегда есть место. Просто его всё меньше и меньше.

Дженсену шестнадцать. Очередной срыв. Он ненавидит себя за то, что любит, ненавидит своё тело, которое предаёт его всякий раз, когда он хочет сказать Коулу, что больше так не может… Но Джей настойчив, Джей нежен, Джей влюблён и свободен, и Дженсену отчаянно хочется хотя бы немножко этой свободы, потому что от огромной распирающей любви ему уже некуда деться… Они целуются за углом, забыв об осторожности, и снова попадаются – так глупо и бездарно, что хочется орать от несправедливости. Мама заставляет его молить Господа о прощении, а потом бьёт по щекам. Ещё раз, и ещё. Он плохой мальчик. Отвратительный. Гадкий. Признай это, Дженсен Росс Эклз, и ещё пять раз Отче наш, до хрипоты, до истерики…

– Он не мог от неё уйти. Держался за мать, как за соломинку. Считал, что она права во всём. Но не мог отпустить Коула… У него, блядь, такое в душе творилось, представить страшно… И когда Коул уехал на полгода чёрти куда, бросил Дженсена, тот снова чуть себя не угробил. Накупил в аптеке всякого дерьма и закинулся. Еле откачали… Я навещал его в больнице, пока Донна корёжила детские души в школе…

«Брайан…»

«М?»

«Я не могу так больше, понимаешь? Зачем я вообще здесь нужен? Кому я здесь нужен?»

«Помолчи. Не надо, Дженс…»

«Ты говорил, что я вырасту, и всё закончится. Я вырос, но я не стал лучше. Только хуже, Брайан… всё только хуже. И Коул уехал. Я люблю его, правда. До сих пор люблю. И всегда буду».

«Дженс…»

«Он не вернётся, правда? Это, наверное, так здорово – быть таким, как он. Свободным».

– Коул вернулся. Жил в каком-то трейлере, работал на заправке. Я увиделся с ним. Рассказал про Дженсена… Поинтересовался, какого хера он свалил, фактически бросив парня… Тот что-то наплёл про заработки, но я видел, что он страдает. И любит… наверное. И я в тот же день просто забрал Эклза из дома и привёз к Коулу, потому что не мог больше смотреть, как Дженсен мучается и готовится снова свалить из этой грёбаной жизни. Я ведь тоже… любил его, Падалеки. Всегда любил.

Сияющие зелёные глаза, полные надежды. Впервые забыто чувство вины, мать, школа, срывы… Кинни стоит возле машины и жадно смотрит, как Дженсен, спотыкаясь, подбегает к Джейсону Коулу, и тот ловит его в объятия, смеясь, высокий парень с ямочками на щеках и взлохмаченными тёмными волосами, пронизанными солнцем…

– Они оба сбежали на следующий день. Я сам отвёз их на автовокзал. Донна Эклз подозревала, что я замешан в этой истории, и, походу, меня прокляла. Но я знал, что поступаю правильно. Знаешь, Падалеки, – проговорил Кинни, впервые посмотрев мне в глаза, – я ведь не хотел его отпускать. Я как чувствовал, что всё обернётся хуёво. Но у него были такие глаза… Такие, блядь, глаза, что я просто не смог ему всё объяснить. Я вообще-то не верю в любовь, Падалеки. Больше не верю.

Я молча смотрел на него. И ждал продолжения. Мне пока было совершенно нечего сказать.

-Уже после их отъезда я узнал, что пока Дженсен кочевал по больницам, Коул ухитрился схлопотать нож под ребро. Он вообще… ну, лез в драку постоянно. Всё время ему казалось, что его хотят унизить. Может быть, поэтому он с Дженсеном не виделся какое-то время, боялся, что его психозы окончательно Эклзу крышу снесут.

Я достал телефон и набрал номер, не сводя глаз с Кинни, который курил, роняя пепел на светлое пальто. Длинные гудки.

– А потом, – проговорил Брайан, – мне позвонил Эклз. И пригласил в Мемфис. Я уже жил в Нью-Йорке, работал в агентстве… Он как-то разыскал мой телефон. Блядь, прошло почти два года, как они с Коулом уехали, и я не надеялся, что ещё раз его увижу. Да и не хотелось особо… Нахуй мне чужое счастье? – Он усмехнулся краем губ и затушил очередной окурок. – Но я поехал. Собрал манатки, взял отпуск и поехал. И знаешь что, Падалеки? У них был какой-то идиотский съёмный домик, работа раз от разу – гаражи, заправки, магазины, тут неделю, там… Но они были счастливы. Это точно. Я в жизни не видел счастливее людей, которым было бы настолько хорошо вместе. Это даже не любовь, – губы Кинни презрительно дёрнулись. – Это вообще что-то запредельное. Со стороны Эклза уж точно.

Он помолчал, глядя в окно, за которым валил мягкий снег.

– Я видел, что творится с Дженсеном. Он буквально дышал Коулом. Не отпускал. Всё время, даже когда мы пили пиво на заднем дворе их хибары, трогал его за руку, обнимал… Словно боялся, что тот исчезнет.

– А Коул?

– А ему… нравилось. Блядь, кому не понравится такое обожание да ещё такого смазливого парня? Я думаю, он любил Дженсена… по-своему. Но любил. У него были какие-то мутные дела с местными барыгами, но Эклзу он благополучно врал, что всё в порядке, бояться нечего. Но я видел, что не всё так гладко. То ли он задолжал, то ли что…

Я снова набрал номер и стоял, слушая гудки.

– Когда всё случилось, ты был там, Кинни? Это же ты его нашёл, да?

Брайан передёрнулся, тряхнул пустую пачку, смял и бросил на пол.

– Я собирался уезжать. Уже почти попрощался с ними, но тут Дженсен позвонил и сказал, что поссорился с Коулом. Из-за каких-то его делишек. Эклз то ли обнаружил, что Коул темнит, то ли тот сам в горячке ляпнул, но факт: парень просто хлопнул дверью и умотал на стрелку. С Дженсеном приключилась форменная истерика, он умолял меня поехать с ним следом, на какую-то заброшенную фабрику, где вроде бы встречаются местные барыги и решают свои дела…

Они мчатся по залитому солнцем двору заброшенной ткацкой фабрики, сердце где-то в горле отстукивает бешеный ритм, и Дженсен что-то шепчет на бегу. Может быть, молится. Может быть, просит прощения… Ни одной машины на пустой заросшей стоянке перед перекошенными воротами. Кроме старого пикапа Джейсона Коула.

– Мы опоздали. Эти парни уже смотались, и Коул лежал там, весь в крови. Его ударили ножом, наверное, раз десять. Но этот парень оказался крепким орешком. Он ещё дышал. Правда, недолго.

Дженсен падает на колени – падает в эту чёрную застывшую кровь, и глаза его заволакивает беспредельное, страшное безумие; он кричит, он просит Коула простить его, не уходить, не оставлять его одного, отталкивает руки Кинни, плачет и всё время гладит умирающего по лицу, оставляя кровавые полосы, как в фильме про коммандос. А когда Коул умирает, так и не сказав ни слова, Кинни пытается увести Дженсена, но тот не поддаётся – он как камень, как чёртов камень: застывший, холодный, безразличный – стоит на коленях в солнечном луче, залитый кровью Коула, и, кажется, совсем не дышит…

– Мы вызвали полицию. Они приехали довольно быстро, забрали нас в участок. Меня отпустили почти сразу, а Дженсена продержали до утра. Я дождался его в машине, он вышел и сразу попросил отвезти его домой. Я остался с ним на ночь. Просто сидел рядом и слушал, как его выворачивает от боли. Его не били, но словами, знаешь ли, тоже можно отделать ещё как…

– Дальше, – проговорил я.

– А на вторую ночь он сбежал. До этого он на одной ноте часа три спрашивал меня, почему Коул перед уходом из дома сказал, чтобы он, Дженсен, «делал что хочет»… Почему Коул его не дождался. Почему Коул так с ним поступил.

«Брайан… он сказал, что поступит, как должен поступить, уедет и разберётся, что это его жизнь, и в ней должно быть место чему-то кроме меня, а мне… мне он сказал: «Делай с этим что хочешь». Почему он так сказал, Брайан? Почему? Почему? Почему?»

– Когда я проснулся и понял, что Эклза нет, я сразу просёк, куда он поехал. Выскочил и буквально в чём был рванул на улицу, чудом поймал попутку… Но снова, блядь, опоздал.

Он взлетает наверх, в пустой разгромленный цех, залитый утренним солнцем, облачка пара у губ – сентябрь, первая осенняя прохлада… Сердце в ледяных когтях. На полу – тёмные пятна в меловом обводе в форме человеческого тела. Он, дрожа, озирается и зовёт Дженсена, но тот не откликается. И голос теряется в пустоте под крышей, разлетается на мелкие осколки, болезненным эхом врезается в уши… Где ты? Где ты, блядь, щенок зеленоглазый, чокнутый на всю голову, ГДЕ ТЫ?!

– Я словно что-то почуял, – голос Кинни был удивительно спокоен, словно мёртв. – Взбежал по лестнице на самый верх, вышел на крышу… Снова позвал его. Костерил его на все лады от страха и думал, только бы всё было хорошо. И я больше никогда его не отпущу. Никогда в жизни.

Двор кажется замусоренным солнечным пятном с высоты пяти этажей, а фигурка Дженсена – крохотной скорченной куклой в ослепительно белой пустоте. Пока Кинни летит вниз, перепрыгивая через ступеньки и рискуя свернуть себе шею, он всё время думает, что пока не видно крови, пока не видно чёртовой крови, всё должно быть в порядке, ведь правда, ведь правда же?!

– Дженсен был жив, но в коме – почти не дышал. Я вызвал скорую, его увезли в больницу. Я дежурил там днём и ночью, пока мне не сказали, что он выживет, но, скорее всего, от сильного удара головой помнить не будет ни хрена. Я позвонил его матери. Она приехала на следующий день, и я свалил в Нью-Йорк, меня грозили уволить за то, что я укатил в самоволку... Мне позвонили из клиники, когда Дженсена выписали, почти полгода спустя. По-моему, когда стало ясно, что Эклз ни черта не помнит, ему сказали, что он попал в аварию, что-то такое… И мать увезла его домой, в Даллас.

Кинни закрыл глаза. Его лицо было бледным, голос дрожал.

– Я позвонил ему. Дженсен узнал меня сразу и очень удивился, что я в Нью-Йорке. Он стал – другим. Спокойным, нормальным парнем. Он не помнил ничего, что было хоть как-то связано с Коулом. Не знал, что жил в Мемфисе два года, про детство почти ничего не помнил… Мы снова начали общаться, я приезжал к нему несколько раз. Эклз был в норме, если не считать, что вообще не проявлял интерес к сексу. К тому, что я гей, он отнёсся совершенно спокойно, но сам…

– А жена?

– Дэннил? Они познакомились в колледже. Всё было как-то мутно, но мамаша Донна была счастлива. Они поженились, а через полгода Дэн уехала в Лос-Анджелес. И словно бы ничего не произошло, ну, уехала и уехала… Я открыл «Киннетик» и позвал Эклза к себе – ему было всё равно, где жить, ему в то время, по-моему, вообще было на всё плевать… Срывы начались снова, не связанные с прошлым, просто дикие головные боли и приступы психоза. Он ещё пару раз оказывался в больнице, но я вытаскивал его. Фактически жил с ним в первый год после переезда. Слушал, как он разговаривает во сне. Про Коула, про Мемфис, про то, что перед убийством они поссорились, как он нашёл его умирающим, как… ну, в общем, всё такое. Он так складно рассказывал, что я несколько раз хотел записать на диктофон и дать ему послушать… А потом всё прекратилось. Дженсен вернулся в норму. И три года работал со мной – блестящая карьера, акции «Киннетика», мозги работали на все сто. Он отстранился, свёл наши отношения к необходимому минимуму. Но я всё время думал о том, когда он во мне нуждался… Когда он плакал во сне. Когда днём он был собранным, спокойным парнем, а ночью жил в вечном кошмаре и просил меня быть с ним рядом и никуда, блядь, никуда не уходить. И я искупал свою вину, возился с ним, пичкал лекарствами… И всё время думал, что тогда вместо Коула в его жизни должен был быть я.

– Ты спал с ним?

– Если только рядом, – Кинни грустно усмехнулся. – Не поверишь, какое было искушение…

Мне захотелось его ударить.

– С диктофоном не вышло, решил напомнить по-другому, да, Кинни? Подложить живое напоминание?

Брайан дёрнулся, облизал губы.

– Я думал…

– Ты сраный ублюдок, Брайан Кинни, – проговорил я. – Экспериментатор хренов… Признайся, тебе всю жизнь было интересно, что происходит в башке Эклза, верно? А тут подвернулся я, копия человека, из-за которого Дженсена закоротило на веки вечные. И ты тупо заигрался, Кинни, и понял это, когда его сорвало в первый раз. И тогда ты начал мне угрожать, да? – я почти орал, не заботясь, что нас услышат. – Ты понял, что всё может оказаться ещё хуже, чем ты думал. И сейчас ты пиздец как напуган, потому что твоя игрушка вышла из-под контроля. Ты всегда его хотел, признайся, Кинни… «Я его любил…». Да что ты, правда что ли? Или это было тупое желание трахнуть, а, Кинни?! Тебя, блядь, может быть заводило то, что он такой… недоступный? И одновременно то, что он всё время под боком, а?!

Брайан был бледнее смерти. Почти сливался цветом со стеной. Но молчал. Значит, я был прав, блядь, я был прав….

– Ты был готов терпеть меня в офисе как фон, пока я не трогал Дженсена, защита более-менее работала, но уже давала сбои. Ты тянул время, да? Смотрел, что будет? Ждал, пока его снесёт до такой степени, что он прибежит к тебе снова, потому что ты – единственный из его прошлого, кого он помнит лучше всего?! Что он сделал, Кинни?! – заорал я, подскочив к нему и ухватив за отвороты пальто, тряхнул со всей дури. – Что он сделал, что ты сдрейфил и устроил мне разнос?!

Кинни вцепился в мои руки, оттолкнул с неожиданной силой, так что я попятился и врезался спиной в стену. Я слышал его ответ как сквозь туман: в его голосе звучал стыд, боль, огромное чувство вины и ярость на меня, на себя, на весь грёбаный мир, который на сей раз отказался под него прогнуться.

«Дженсен, послушай… У нас, блядь, свободная страна, спи с кем хочешь, но, если честно, мне не нравится, как на тебя смотрит этот новенький, Падалеки. Жопой чую, от него будет куча проблем».

«Успокойся, Брайан, – Дженсен улыбается, близоруко прищурившись, и трёт уставшие глаза. А когда он снова смотрит на Кинни, в его взгляде отчётливо мелькает искорка мечтательного безумия. – Это моё дело. Моя жизнь. И я буду делать с ней что хочу».