Текст книги "Упавшие с небес (СИ)"

Автор книги: Майский День

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Помимо прочего, я рассказывал ей о жизни в большом мире. О планетах и кораблях, о Земле, её прошлом и настоящем, о том, где добыть рабочую карточку и не попасть в список ограничений.

Она слушала мои речи, как совсем маленькие дети внимают сказкам, но её практичный ум сразу вылавливал из целого повествования самые полезные моменты. Юная и неискушённая в некоторых отношениях она был прагматичнее многих взрослых.

Жизнь неожиданно стала насыщенной. Я ощущал себя настоящим богатеем, общаясь сразу с двумя симпатичными мне существами. Капитан приходил в трюм поплескаться в бассейне, а не ради прислуживавших ему людей, но посвящал мне всё больше времени, тратил его на, казалось бы, безделицу и выглядел при этом довольным. Его искренний интерес временами смотрелся не вполне уважительным, но я привык не обращать внимания на сложности взаимоотношения двух рас и потому не обижался.

Мне нравилось.

Когда же Грау узнал, что девочка вовсе не покалечена безвозвратно, а скоро поправится и правильное лечение полностью вернёт ей здоровье, то простёр своё любопытство на нас обоих. Он наблюдал за тем как я учу её человеческой речи, а между делом и мелкому ремонту, причём иногда осуществлял любознательность прямо из бассейна, сложив руки на край и опираясь на них массивной нижней челюстью.

Тита немного прихрамывала, но передвигалась уже свободно и старалась помочь мне, хотя я и гонял её отдыхать, опасаясь, что перетрудит ногу.

Когда несколько дней спустя ей пришлось возвращаться к прежней работе, мы оба ощущали потерю. Я точно был расстроен, а её мордашка даже осунулась от грусти, только бедная девочка не подавал виду, что ей не по себе и напоследок старалась схватывать всё, что только могла.

Впрочем, Грау вмешался и несколько переиграл дело. Он разрешил Титании не только как встарь приносить мне еду, но и задерживаться в трюме на короткое время, чтобы мы в свободные минуты могли общаться. Меня это благоволение чрезвычайно обрадовало, я лишь дивился как быстро недавний суровый одиночка приобрёл привязанность и ничуть её не стыдился. Двое сирот в недружественном мире, мы с Титой нашли в нашей судьбе много общего и как могли делились теплом.

А ещё через несколько дней Грау заговорил со мной особенно серьёзно.

– Ты ответственный и честный работник, Фабиан. Наблюдая за тобой, я пришёл к выводу, что среди людей немало старательных и неглупых особей. Моё мнение отчасти изменилось благодаря тебе. Пожалуй, люди вполне достойны иногда и места в экипаже, но такая смена взглядов произойдёт ещё нескоро. Пока же я хочу поощрить тебя, но не деньгами и едой, а благом, которое получить сложнее.

Я не столько обрадовался, сколько насторожился. Тангерское представление о радости могло прийтись не по моим костям. Вид у Грау был почти торжественный, он продолжал:

– На борту есть обзорный зал, которым пользуются по мере необходимости навигаторы и пилоты. Иногда он вообще пустует, и я могу разрешить тебе посещать его в твои свободные часы, если дашь обещание не отклоняться от маршрута и оставаться там не долее положенного тебе времени.

Поскольку я не планировал никаких диверсий и хотел лишь как можно дольше продержаться на рабочем месте, то незамедлительно поклялся точно следовать полученным инструкциями и не переступать запретных границ. Грау довольно кивнул и тут же внёс соответствующие изменения в мою рабочую карточку, а время разрешённых посещений обговорил два раза, чтобы я не перепутал.

Думаю, он не столько сомневался в моих умственных способностях, сколько действительно радел о порядке. Зачем – другой вопрос. Я уже уяснил, что он не горбатится в космосе ради куска еды, а вполне обеспечен и занимается своим делом не только для прибыли, но и потому что ему по душе летать от планеты к планете капитаном собственного корабля. Вполне вероятно он искренне хотел доказать своим, что человек существо разумное и склонное к равноправному полноценному сотрудничеству. Не знаю, как всё обстояло на самом деле. Я твёрдо решил ему не мешать.

Перемещаясь по космосу в трюмах для рабочих, я ведь действительно никогда не видел открытого пространства и в первый раз шёл в нужный отсек, ощущая известный трепет. Пока длилась война, я был простым солдатом и едва пожелал выучиться на пилота, как весь мир пошёл наперекосяк, пришлось соглашаться на любую работу. Так что да, этот поход в обзорный зал стал моим первым свиданием с пустотой. Я волновался и ждал от вселенной чудес.

Она не подвела. От красоты распахнутого взору мира у меня перехватило дух. Я сделал лишь несколько шагов на подгибающихся ногах и застыл, пытаясь объять всё разом.

Прекрасное зрение позволяло мне различать детали в пределах заданного разрешения, но я не думал о бездне таким словами. Я вообще забыл, что это тщательно выстроенная проекция: я видел настоящие звёзды, туманности, планеты, огни других кораблей и сложные извивы прыжковой кривизны. Последнее центральный мозг демонстрировал для пилотов, но мне казалось, что я помимо отсутствующих знаний, одной интуицией понимаю их полный смысл, знаю, как следует направить судно, чтобы прыжок получился экономичным и красивым. На миг сознание словно раздвоилось, и я ощутил себя за пультом корабля, причём не этого – другого. Мелькнули отдалённым эхом незнакомые имена: Тревор, Даниель, но зацепиться разумом за этот выверт рассудка я не успел, потому что одиночество моё закончилось и не тангеры пожаловали в свои законные владения, а те, кого я сейчас менее всего хотел бы видеть.

Палачи, явившиеся затем, чтобы в очередной раз сбросить меня на самое дно этого и без того невесёлого мира. Потоптаться по размолотой в крошево судьбе. Бежать было некуда и незачем. Я поднял к груди сжатые кулаки и напряг мышцы живота, чтобы хоть как-то защитить потроха и рёбра.

Глава 12

Ничего у меня не получилось. Ребят на расправу присылали опытных, эта парочка и разговоры разговаривать не стала, взялась за дело плотно. Не знаю, как долго они меня били, но справились с задачей успешно – в этом я своим палачам не отказывал. Я даже не сразу понял, что они ушли. Комок непрерывной дёргающей пульсирующей боли в который превратилось моё тело, пытался не растечься лужей по полу, сознание гасло на единственной мысли – держаться до последнего. На всё прочее элементарно не хватало сил. Оно ждало.

Я открыл глаза. Прекрасный звёздный водоворот виделся сияющей бездной, в которой я скоро умру, и жажда избавления от страданий оказалась одномоментно так сильна, что я едва не бросил себя в пустое пространство космоса. Там прохладное небытие сулило отдых от тягот материального мира. Впрочем, почти сразу сообразил, что ничего у меня не получится. Был ангел, да весь вышел, обломали ему крылья. Обычному человеку свобода и полёт недоступны.

Я попытался встать, но сразу понял, что не смогу. Искрошенные в мармелад рёбра и напрочь отбитые потроха оказались не главными моими бедами. Палачи размололи в дрожащее суфле хрупкое совершенство человеческих ступней. Не на что мне стало подниматься.

В голове уже билась, тираня изнутри изрядно пострадавший снаружи череп, отчаянная мысль о том, что надо убираться отсюда, пока не пришли тангеры и не увидели в какую кашу превратился их штатный смотритель купален. Если девчонку Титанию выбросили с работы за всего-навсего растянутое сухожилие, то что ждёт меня? Утилизатор?

Я попытался ползти, червяком протягивая за собой измочаленное тело, и боль всплеснулась с новой силой, вцепилась в каждый нерв, намотала на кулак скудные остатки мужества. На вой не хватало целостности лёгких потому я лишь постанывал и похлюпывал, хватая разбитым ртом по-местному влажный воздух. Горлом шла кровь, и мне ещё хватило соображения сглатывать её обратно, чтобы не оставлять за собой мерзких разводов на полу. То малое, что всё же протекало я подтирал своим ползущим телом.

Выход из зала. Здесь безупречную гладкость покрытия нарушала выемка, по которой ходила дверь. Я ощутил тонкий желоб каждой измученной клеточкой всего невероятно огромного и тяжёлого целого, но и обрадовался немного, потому что реально передвигался в пространстве, а не пребывал в плену утешительной иллюзии. Вопреки всему двигался вперёд. Возросшая скачками боль подтвердила мне правдивость сделанного вывода.

Дальше. Коридор казался незнакомым и кровавым, перед глазами плыли мутные пятна и столь любимый тангерами приглушённый свет с одной стороны усложнял задачу с другой не терзал и без того изрядно пострадавшее зрение.

Я тихо полз, опираясь на одну почти целую руку и кое-как отталкиваясь бедром и коленом. Боль плескалась с каждый движением, норовя выйти за край терпения, этот жуткий ритм помогал держаться. Давно мне не приходилось так плохо, я даже не горевал о наверняка теперь потерянной работе, стремился лишь выжить, укрыться в своей норке, пока меня не обнаружили в виде никчёмного шлака и не выкинули за борт. Да, там ждало отдохновение смерти, но вопреки всему, что со мной вытворяли, я хотел жить.

Если палачи бесконечными истязаниями вели к самоубийству, к полной потере воли, то я считал своим долгом сопротивляться им и в этом. Сдачи дать не мог, хотя и пытался: они многократно превосходили силой, зато не пасовал перед моральным давлением. Я смиренно терпел причуды работодателей, потому что нуждался в куске хлеба и крыше над головой, но злобным тварям, не стеснявшимся истязать низвергнутого с небес, готов был противостоять до последнего.

Иногда в те дни и недели, когда палачи меня подолгу не доставали, я рассудительно прикидывал, что усердная покорность, если не подарит прощения, то вполне может скостить срок (как выражались люди), но едва доходило до дела, упрямство вновь брало верх. Впрочем, мольбы о пощаде наверняка лишь добавили бы мучителям прыти. Я попробовал один раз, убедился, что не помогло, и больше не унижался.

Пытаясь отвлечь себя от боли, я старательно сосредотачивался на пустяках, на вехах пути и посторонних соображениях, но не мог удержаться даже на самых простых мыслях и полз почти автоматически, зная, что задана некая программа и её надлежит выполнять. Останавливаться боялся, поскольку догадывался, что потом уже не заставлю себя пошевелиться.

Когда знакомый запах пробился в замутнённое сознание, обняло привычное влажное тепло, я впервые выдохнул с облегчением. Харкнул на пол кровью, но здесь не остерегался напачкать: мелкие роботы-уборщики подтирали любую грязь, так что разоблачение не грозило. Близость цели придала мне сил, но до своего убежища я доползти не успел.

Корабль чуть дрогнул. От привычной скорбной мути прыжка я застыл на месте, пережидая сопровождавшую его дурноту. Дышать и то перестал, чтобы не вывернуло наизнанку, собрался, отсчитывая секунды до неизбежного улучшения самочувствия, но на этот раз оно не наступило. Привычный порядок пошёл лесом.

Я не сразу понял, что происходит, точнее не оценил несообразности новых толчков. Напряг остаток сил, стремясь доползти до своего закутка, и тут всё закрутилось всерьёз.

Корпус вновь содрогнулся, повело его так, что накренился пол, хотя подобные отклонения не предусматривались конструкцией. Меня потащило сначала к цели, потом обратно, пальцы судорожно пытались за что-то зацепиться, но ничего не находили на гладкой поверхности. В ужасе я поднял голову и посмотрел на аквариум.

Масса воды в огромной ёмкости злобно колыхалась, муть толчками вставала со дна, и мелкие твари, населявшие этот мирок, метались внутри, уже едва различимые в неспокойной взвеси. Мне показалось, что услышал их панический крик.

Купол силового поля привычно мерцал, обещая покой и надёжность, но я не верил в его несокрушимость. Происходящее с кораблём выглядело настолько неладным, что следовало опасаться любой пакости судьбы. Палачи, как всегда, подсуетились вовремя, лишив меня возможности хоть как-то противостоять бедам.

Тем не менее, вместо того, чтобы ползти прочь из опасного трюма, я потащился к приборам, попытался вглядеться в показания из неудобного положения снизу. Я по-прежнему ощущал ответственность за островок чужепланетной жизни, доверенный моему вниманию. Аквариум вблизи показался ещё более огромным и грозным, чем прежде. Я попытался сесть, чтобы дотянуться до ближнего пульта, но позвоночник прошила сильная боль, и ясно стало – ползал я со сломанным, корёжа его ещё больше, просто на общем кислом фоне не замечал отдельных деталей целого.

Я застонал от бессилия, и жалобный звук собственного голоса подхлестнул: вбил в сознание базовые навыки рабочей злости. Скрипя костями, я дотянулся до панели и попытался отрегулировать настройку полевого колпака. Я даже не сознавал, следует усилить нагрузку или снять её совсем, действовал на волне усталого отчаяния, но довести задачу до логического завершения не успел.

Корабль снова мотыльнуло. Тяжесть на мгновение пропала, а потом вернулась да так, что меня буквально размазало по полу. Вскрикнули разом все сломанные кости и порванные мышцы. Слёз уже не было, воздуха в лёгких тоже. Я не сразу сообразил, что лежу теперь не возле аквариума, а почти у противоположной стены. Крутая бочина сооружения опасно накренилась, а вода колыхалась с тяжёлой вялостью ещё не проснувшегося существа. Краем прошли искры, купол поля обозначился в воздухе мерцающим свечением, и в этот момент я понял, что всё. Катастрофу уже не остановить. Она сформировалась, запущенная кем-то, где-то для чего-то, до нас докатились вялые отголоски, но огромный бассейн сам по себе был слишком вариабельным сооружением. Его готовили к катаклизмам, но давно и недостаточно усердно.

Я попытался вдохнуть глубже, хотя и не знал – зачем. Наверное, масса этой нестабильной воды пугала перспективой захлебнуться, но для глупостей не осталось времени, а на умные решения не нашлось ни мозгов, ни сил.

Корпус дрогнул ещё раз, я ощутил его мучения своей болью и заодно всей воспалённой кожей. Воздействие на судно внешнего фактора на этот раз показалось даже не особенно сильным, но его хватило, чтобы перетянутый канат везения оглушительно лопнул. Это фигурально выражаясь. На самом деле просто нарушился баланс силы, и аквариум издевательства не выдержал.

Он раскололся почти пополам – это для начала, а потом, когда инертная масса взбаламученной воды ещё не успела рухнуть наружу, эти половины распались на несколько крупных кусков каждая.

Лучше бы рассыпался стекляшками – успел я ещё подумать, а потом стало некогда вдаваться в запоздалые подробности.

Водяная махина молотом ударила в пол, раздалась плеском, поднялась злой волной. Меня подхватило, на мгновение блаженно подвесило в невесомости, а потом вмазало со всей дури в стену, так что я чудом сам не разлетелся на осколки или не растёкся кляксой по облицовке.

Кричать я не мог, стонать тоже, боль и та, кажется, не сделалась сильнее, как видно проскочив, не задерживаясь, самый высокий отпущенный природой порог. Меня протащило по твёрдому, потом рвануло куда-то в плотных тисках стихии, опять врезало. Не знаю, зачем я открыл глаза.

Наверное, для того, чтобы увидеть летящий прямо на меня осколок бассейна, его мощный рваный край способный рассечь на запчасти и организмы покрепче. Эта глыба в довесок прочему кувыркалась, бодро и звонко как развеселившаяся лодка. Непознанная прежде программа в моём сознании отстранённо просчитала траекторию страшного полёта. Опять на мгновение почудилось, что я не жалкий червь в грязной воде, а капитан собственного корабля. В голове мелькали цифры, работала не только интуиция, прирос точный расчёт, но осознать сладость предсмертных видений я не успел, оценить их – тоже.

Я уже точно знал, что мощный иззубренный обломок размажет меня всего по стене трюма. Облицовка не выдержит, и мелкое крошево литого пластика вместе с ошмётками моего черепа размоется волнами по всему отсеку. Я перестану существовать, и где-то возрадуются твари, прогнавшие меня из рая.

Множество мыслей успело промелькнуть в гибнущем мозгу, полезных и не очень, но спасла меня не рефлексия головы, а реакция тела. Наплевав на боль и разруху мышцы содрогнулись и сократились, возможно в последний раз, руки и ноги загребли полную живности муть. Я почти успел увернуться.

Голова уцелела, большая часть тела тоже, лишь ступня, и без того перемолотая в кашу старательными копытами палачей, попала под режущую кромку и отделилась от голени так легко, словно вся нога была из пластилина.

Я успел всхлипнуть, прежде чем опять основательно накрыла боль. Обломок бассейна скользнул по стене, но уже вяло, приторможенный разлившимися водами, осел солидно на дно бывшего пола. За моей спиной с грохотом вмазался в стенку трюма ещё один, но я даже не обернулся.

Утрата части тела так потрясла, что соображал я с трудом. Меня мотало взбесившимися волнами и то швыряло к покорёженной стене, то оттаскивало прочь, но я продолжал вяло шевелить руками, тянуться туда где только что едва не погиб весь и в один удачный или не очень момент, шмат моей ноги буквально швырнуло половодьем прямо в морду, и я в него отчаянно вцепился.

Ещё одна волна, покружив предварительно в середине трюма, подтолкнула к тому же самому куску аквариума, что уже сыграл в моей судьбе жестокую роль, я даже смог вскарабкаться на него, подтаскивая себя руками за бывшие рёбра жёсткости.

В трюме что-то ещё гремело и ухало, бил в ноздри резкий запах, но я больше не обращал внимания на разгулявшуюся стихию. Я приставил оторванную ступню к культе, словно она могла прирасти на место и заторможено наблюдал, как кровь довольно вяло для масштаба события хлещет из порванных жил. Я уже должен был истечь ею и умереть. Стоило ли рыпаться? Трупу целые конечности не требовались.

Мысли плыли в голове так вяло, что не стоило вникать, я так и сделал. Продолжал складывать вместе разрушенные кости, вполне возможно, под самым нелепым углом, не пытался сосредоточиться на других проблемах. Терпел потихоньку предложенное. Я всё ещё не умер, и этот вопиющий факт напомнил, что в человеческом облике по-прежнему оставался отчасти не человеком. Кажется, я удивился, а потом всё же потерял сознание. Давно следовало, если на то пошло.

Человеку трудно судить, каким протяжённым бывает обморок, я же всегда знал время отключки с точностью почти до секунды. Вот и сейчас, едва разум вывалился из непроизвольной комы, сообразил, что отсутствовал считанные минуты. Вода ещё колыхалась, где вяло, где зло, но корабль больше не выкаблучивался, застыл в непонятном оцепенении. Я готов был поклясться, что мы не двигаемся, хотя ничего не смыслил в судовождении. Мои смутные галлюцинации о капитанском кресле оставались химерами.

Поначалу я тупо созерцал разгул стихии, вяло освещённый аварийной гирляндой, потом начал вспоминать детали произошедшего и в первую очередь полученное увечье. Глянув на ноги, я обнаружило, что оторванную деталь не потерял, так и прижимал к культе, которая продолжала кровоточить, хотя и чуть заметно.

Голова у меня кружилась, мучительно донимала тошнота, а тут и боль вернулась в тело, решив, как видно, что пришло самое время о себе напомнить. Я и застонать толком не смог, так проскрипел что-то неопределённое.

Пальцы, сведенные судорогой, упрямо удерживали вместе две части одной конечности, а в остальном я мог шевелиться, хотя и не горел желанием это делать.

Я не знал, выжил на корабле хоть кто-то из экипажа, или эта карусель накрыла многих, а то и всех, но пока и не заботился о чужих проблемах. Для начала следовало воскреснуть самому, а потом только записываться в некроманты, если вдруг возникнет такое желание.

Я постарался ни о чём не думать, просто застыть и дожидаться волны регенерации, но на этот раз она не спешила, словно возмущённая числом повреждений на которое я сподобил, хоть и не своей волей, несчастный организм.

Кроме того, мне требовалась подпитка. Обычно я терял аппетит в первые дни после восстановления, но тогда оно хотя бы начиналось, а вот сейчас обстоятельства опустили на дно такой глубокой ямы, что скопившаяся здесь тишина отдавала уже могильным совершенством. Я прищурился и попытался оглядеться. Миски с кашей, естественно, не увидел, заметил лишь знакомых червяков-чистильщиков, некогда населявших бассейн. Они бестолков плавали, едва шевеля округлыми боками, держались на поверхности, словно искали, да не нашли глубину. Живые поглотители производимых тангарской кожей отходов. Гадость. И одновременно еда.

Стараясь ни о чём не думать, я подполз ближе к воде, выловил пальцами свободной руки первого червяка и раньше, чем ноздрей достиг его запах, (хотя, чем бы он мог поразить на фоне того, что уже воняло?) отправил в рот. Вкуса я, к счастью, не ощущал, а шевеление прекратилось, едва я стиснул челюсти. Они почему-то уцелели во всех катастрофах и работали вполне прилично, я вяло прожевал червяка и потянулся за следующим.

Организм откликнулся вначале неистовой тошнотой, затем таким же диким голодным спазмом, потому я отринул сомнения, если они у меня и водились. Ловить мелких тварей оказалось несложно, да и мёртвых вокруг плавало немало, так что я почти без затруднений набил ими живот, особенно удачно пошла охота, когда спустился по покатому боку своего острова, хотя и пришлось для этого погрузиться в воду. Впрочем, влага не пугала, я и так был совершенно мокрый, да ещё покрывался коркой застывающего постепенно ила.

Наевшись, я медленно вскарабкался обратно и примостился в скрюченной волей обстоятельств позе на относительно сухом месте. Теперь пробрала дрожь, и я никак не мог определить, от холода это или просто нервное. Температура в трюме вряд ли сильно снизилась.

Хотя если произошла разгерметизация в пространстве, то вымораживание настигнет неизбежно. Я подумал об этом довольно равнодушно. Трепет вообще куда-то делся если и доставал меня прежде. Накатила почти необоримая дрёма, какая часто одолевает в моменты регенерации, но заснуть по-настоящему я так и не успел.

В трюме всё ещё что-то шумело, хотя и не сказать, чтобы интенсивно, а этот звуке пришёл снаружи. Так мне показалось, а несмотря на гудение в обколоченном ангельскими копытами черепе, слышал я всё ещё хорошо. Я насторожился, вспомнив, что хозяева на корабле тангеры и они вполне могут найти время для осмотра трюма, хотя у них наверняка много и других неотложных забот.

В глубине души я всё-таки надеялся, что сюда они явятся нескоро и дадут мне возможность хотя бы срастить кости. В нынешнем виде я годился только на выброс и иного отношения к себе не ждал. Капитан обращался со мной прилично, но ведь такая симпатия работает лишь пока ты здоров, бодр и весел. Не знаю, что тангеры делали со своими калеками, я никого из них увечным не видел. Может быть вообще усыпляли или сбрасывал со скалы.

Я притих, мечтая о том, чтобы уползти куда-то и спрятаться, но этому намерению мешала не только немочь, но и разлитая везде вода. Закапываться в ил как червяк, я не хотел, хотя желание жить охватывало иногда с такой неистовой силой, что и этот способ казался приемлемым. Удерживала от столь явного позора лишь уверенность в бессмысленности любых поползновений в эту сторону. Тангеры жили наполовину в воде и скрываться в ней от них было достаточно глупо.

Шум усилился. Кто-то уверенно прокладывал себе путь в моё неуютное убежище. Я задержал дыхание, чтобы лучше разбирать звуки и обнаружил, что рёбра скрипят не так интенсивно, как прежде – почти зажили. Мне требовалось немного времени на завершение процесса, но с этим не повезло. Палачи почему-то не удосужились отогнать от меня свидетелей. Кроме того, нога терзала болью сильнее, чем что бы то ни было другое. Я по-прежнему сомневался в том, что она способна срастись, ну или хотя бы сделать это быстро. Два куска раздробленной плоти – какая же регенерация способна была с этим совладать?

Звуки затихли. Я преисполнился надежды, но тут долетел до меня громкий скрежет с каким открываются покорёженные люки, и сомнений не осталось. Кто-то из тангеров проник в затопленный трюм и уже обозревал причинённый водой ущерб.

Запоздало пришло опасение, что с меня как раз и спросят за разор: недосмотрел за приборами и позволил силовым линиям разнести вдребезги дорогущий аквариум с вполне возможно элитными червяками, а последних ещё и жрал, давясь от жадности.

Я вытер рот о жалкие остатки рукава и насторожённо вгляделся в сумрак трюма.

Тангер уже шлёпал по воде, приближаясь, но в слабом неровном свете аварийной системы я никак не мог различить черты его лица. Не настолько хорошо я знал особенности строения этих физиономий. Лишь когда инопланетчик подошёл почти вплотную, я по некоторым деталям опознал Грау. Обрадовался, увидев его живым и не только потому, что он единственный на борту мог пожалеть и не выкинуть за порог мою траченную катастрофой и палачами шкуру. Незаметно для себя привык к нему, можно даже сказать привязался. Раньше не думал об этом, так ведь и повода не было копаться в своих, тем более чужих чувствах.