Текст книги "Упавшие с небес (СИ)"

Автор книги: Майский День

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7

Следующий прыжок – от одной точки пустоты до другой – выглядел самым рутинным. Я не то чтобы расслабился, но слегка успокоился. Холод так и не появившегося на поверхности воспоминания, ещё бродил по нервам, но удивляться не стоило. Любой, кого определили в такое положение попытается прорваться сквозь блокаду и вряд ли его ждут приятные ощущения по дороге. Боль не страшила, но мне иногда казалось, что с каждой попыткой я теряю часть оставленных мне привилегий.

Уточняя программу скачка, я старался думать о хорошем. Вспоминал Даниель, в которой обрёл надёжного товарища, её дочку, чей непосредственный восторг возле инкубатора делал её совсем ребёнком. Мне нравился воцарившийся на борту тёплый мир, пусть даже он и грозил не затянуться надолго. Созерцание восхитительной заоконной жизни тоже наполняло душу нежностью. Присутствовал там, внутри стойкий эффект самодостаточности. Я мечтал проникнуться этим ощущением.

Заказчик утверждал, что, завершив цикл развития, растения погибнут, но очень хотелось верить в бессмертие этой тщательно взвешенной системы. Мысль о том, что содержимое инкубатора цинично перемелют в муку, чтобы извлечь волшебный экстракт, выглядела почти чудовищной.

Члены экипажа редко общаются с пассажирами. Всегда есть шанс привязаться к случайному человеку, а всё, что отвлекает от холодной истины судовождения может однажды обернуться провалом. Среди пилотов и женатых-то немного. Постоянное тесное общение с искусственным разумом, сложно устроенным, капризно-текучим пространством, долгие часы уединения в рабочем кресле порождают особенный тип личности. Я ведь недаром выбрал именно эту профессию. Я ей соответствовал. Временами быть чужаком среди своих оборачивалось не самым удачным опытом.

Нетрудно понять, что совершенно скрыть свои отличия я не мог. Люди любопытны и многое замечают. Моё безразличие к женскому полу поначалу рождало подозрения в иной ориентации. Девчонки отступались, зато начинали клеиться ребята. Почему так много народу стремилось затащить в постель, я, если честно, не понимал. Рассматривал себя в зеркале и видел заурядную по человеческим меркам особь, не выдающуюся из ряда ни ростом, ни статью, ни демонической красотой черт. Я выглядел обычным мужчиной. Вполне симпатичным, если основываться на людских пристрастиях, но не более того. Борода у меня не росла никогда, и в былые времена приходилось делать вид, что я тщательно бреюсь, но при современных технологиях многие избавлялись от лишних волос на лице и теле временно или навсегда с помощью специальных процедур, так что хоть тут я не выделялся.

Почему сослуживцы стремились определить мои половые интересы? За века я испробовал множество способов насытить чужое любопытство. Врал, проще сказать, то одно, то другое, но оправдания провоцировали жалость и в итоге я просто перестал поддерживать любой разговор на эту тему.

Думаете помогло? Ничуть не бывало – домогательств стало ещё больше, но я устал от этой чепухи и продолжал её игнорировать. Забавно, что отсутствие у меня вкусовых ощущений волновало людей значительно меньше гендерного равнодушия, хотя ели они чаще, чем занимались сексом.

Вспоминая все трудности своей затянувшейся ссылки, я невольно улыбнулся. Успешно избегая человеческих отношений, ни к кому не привязываясь, потому что ничего не мог дать взамен, я внезапно едва не влюбился в мимолётный груз. Собственная сентиментальность могла только позабавить, потому я постарался выкинуть из головы все посторонние мысли и сосредоточиться на очередном прохождении сжатия.

Тревор передал все нужные данные и выжидательно смолк. Машина могла предложить несколько вариантов: в пространственных структурах существовало множество равнозначных по внешнему виду дорог, потому без пилотов корабли летать так и не научились. Мы выбирали нужный путь не только опираясь на знания, но пользуясь интуицией. Теперь, как и всегда, я выделил оптимальный маршрут почти не задумываясь. Живой мозг справлялся с этой операцией почти мгновенно.

Я запустил программу, озвучил оповещение и привычно расслабился в кресле, дожидаясь знакомых ощущений. После этого скачка предстояло несколько часов ровного хода, потому я намеревался поесть, поспать и уговорить на то же самое моих спутниц. С передвижением в обычном пространстве искусственные разумы ладили отлично и в надзоре не нуждались.

Едва прошли сжатие, как я запросил картину окрестностей и убедился, что выскочил очень удачно. Мы экономили час или два времени, и следующий прыжок с опорой на мощный базовый энергоузел должен был завершить почти половину дороги. Дальше, правда, шла частая чехарда густозаселённых миров, где двигаться приходилось с опаской, но штормовых предупреждений не передавали, и я не слишком беспокоился за безопасность прохождения.

Даниель уже хозяйничала на камбузе, готовила что-то, а не разогревала пайки, и я не мог не одобрить её заботы. Пусть сам жевал что угодно, а девочке требовалось хорошо питаться.

– Устала? – спросил я Таисию, усаживаясь рядом.

– Немного, – ответила она. – Здесь очень непривычно, ощущения странные.

– Сжатия ты переносишь хорошо, а к остальному легко приспособиться. Сейчас поедим и завалимся спать, Тревор сам подведёт нас к стартовой области.

– Здесь есть кто-то ещё? – насторожённо спросила девочка. – Кто это – Тревор?

Я широко развёл руками, показывая вокруг.

– Это он – наш корабль.

Таисия недоверчиво сощурилась:

– Вы к нему относитесь как к человеку?

Детский вопрос прозвучал неожиданно взросло, я и не нашёлся с ответом. Пилоты скорее всего, себя видели не вполне людьми, чем-то вроде промежуточной формы существования, так что тесное общение с электронными мозгами проходило для нас без последствий. Многие из тех, кто не покидал планет тоже носили усиливающие чипы, но не в таком количестве как мы.

– Вместе работаем. Чего стоим один без другого? Товарищи – да, а люди или нет – то дело десятое.

– Вся команда? – уточнила Таисия.

– Конечно.

К счастью, Даниель управилась со стряпнёй и поставила перед нами тарелки. Я машинально похвалил пищу и принялся есть. Не тянуло сейчас вдаваться в философские отступления. Я хотел безупречно провести свой первый самостоятельный рейс и старался не отвлекаться от главной задачи.

Всегда любил быть один, а сейчас отсутствие на борту других пилотов не то чтобы напрягало, а создавало непривычный вакуум. Инженеры, как правило, работают в своих отсеках и ощутимы лишь по связи, потому я тихо радовался недолгим минутам, проводимым вместе. Даниель расспрашивала Таисию о выученных уроках: не то экзаменовала по привычке всех людей её профессии, не то хотела поддержать нейтральный разговор. Я слушал про хорошо известные мне школьные премудрости почти с умилением и едва удерживался от подсказок.

Уходить не хотелось, но когда мы разбрелись по каютам, тепло соучастия осталось со мной и засыпал я, кажется, с улыбкой на губах.

Собственно говоря, я вполне мог остаться в постели и благополучно пережить в ней очередной прыжок, искусственный разум мог принимать команды и на расстоянии. После единения с кораблём построение стен становилось доступным в любом месте, но помимо путевой рутины существовали ещё непредвиденные обстоятельства и вот как раз на этот случай и следовало занимать главное кресло. Там любой пилот чувствовал себя увереннее и распоряжался быстрее и точнее. Почему так получалось – никто не знал, но я твёрдо решил на борту собственного корабля всегда свято следовать традициям.

Поэтому в нужный момент уже оказался на мостике.

Джамповый контролёр энергетического узла и сам делал неплохие расчёты, так что я получил дополнительный набор цифр и команд, но поразмыслив мгновение другое, взял один из наших с Тревором вариантов. В ответ послышалось удовлетворённое ворчание – механизм стремительно начинал очеловечиваться.

Я привычно послал оповещение и на местную станцию, и по внутренней связи. Даниель была опытным инженером, и ей совсем не требовался мой контроль, но порядок есть порядок. Груз переносил путешествие сквозь бездны пространства вполне уверенно – данные с его следящих приборов поступали на мостик регулярно, я лишь пожалел, что не успеваю как следует налюбоваться содержимым контейнера. Последующая серия прыжков требовала присмотра и сверки, а там и финиш виднелся в радужной дали изменённых равнин.

Мы вошли в сжатие под идеальным углом, и я мысленно расслабился, представляя в деталях следующий этап и не подозревая подвоха, когда всегда преследовавшая меня неудача в очередной раз с торжествующим рыком вынырнула из норы.

Едва судно перешло на ровный ход, как Тревор тревожно подмигнул огнями на виртуальном пульте и заговорил бесстрастно, но быстро, явно намекая на экстренность ситуации.

– Поступил запрос от Конгрегации Тангеры.

У человеков я нахватался не только хорошего, но и разного. Привычка к командной работе помогла справиться с раздражением. Я быстро заблокировал навигационную систему, автоматически отсекая непрошенный контроль. Ну вот, началось! Ничего приятного я со стороны этой воинственной и угрюмой расы не ожидал, потому быстро предупредил Даниель о том, что у нас завелись заморочки, и, лишь получив от неё подтверждение о введении чрезвычайного статуса в подконтрольных ей отсеках, позволил Тревору открыть запрос.

– Судно борт 84740908, вы вторглись в территориальное пространство планета Асада. Немедленно переведите системы в ждущий режим и ждите решения пограничной службы.

– Да что же это такое!

Я едва не вывалил своё возмущение в эфир и поблагодарил судьбу лишь за то, что присутствие на борту двух особ женского пола автоматически удерживало меня от крепких выражений.

– Тревор! – воззвал я, лихорадочно просматривая карты.

Зная зловредный характер тангеров я с особым тщанием проложил маршрут в стороне от их зоны влияния. Близко да, это здорово сокращало расход энергии, но с хорошим запасом.

Искусственный разум деликатно подсветил нужный участок, и я убедился, что мы действительно неведомо как очутились в сфере интересов чужого мира. Никогда я прежде не сталкивался с такими существенными погрешностями прохождения, но сделать уже ничего не мог.

В сущности, ситуация сложилась неприятная, но не трагическая. Конгрегация не рисковала задираться, а тем более воевать с куда более мощным человеческим Единением, но в своей зоне влияния стремилась прижать всё, что возможно. Эти существа словно жаждали таким образом компенсировать очевидную стратегическую слабость своей позиции. Брали не мечом так занудством и мелкими придирками.

Я принялся лихорадочно подбирать оправдания, мысленно благодаря Даниель за то, что она дала мне момент тишины, не встревая как любят иногда делать её коллеги во всякое недоразумение. Неурядица с маршрутом однозначно означала ошибку пилота. С этим предстояло смириться и жить дальше, потому я готовился к разборкам и мечтал лишь о том, чтобы завершились они скорее. Мы хорошо шли и имели небольшой запас времени, но долгие препирательства о том, кто прав, кто виноват, сводили преимущество на нет.

Пограничники на счастье ожиданием томить не стали и уже через несколько минут я общался с офицером их боевого катера, сравнимого, впрочем, по размеру с моим грузовичком.

Я без тени сомнения выложил маршрутные копии, несколько раз старательно извинился, объяснил, что не имел намерение вторгаться в чужое пространство, прокладывал курс в обход, но флуктуация сжатия сместила Тревора с заданного пути и мы самым краешком ненамеренно коснулись спорной зоны.

Некоторый бюрократический опыт я имел, потому текст шёл легко и как видно извинения, что я вставлял через каждые два слова, произвели благоприятное впечатление на собеседника. Его жёсткие интонации чуть смягчились и разговор пошёл скорее мирный, чем агрессивный. Я уже вздохнул, наполняясь робкой надеждой на благоприятное разрешение наших противоречий, когда офицер заявил, что, хотя доказательства нашей непреднамеренности кажутся ему вполне достоверными, отпустить нас без досмотра он не имеет права.

Вот теперь следовало беспокоиться по-настоящему. Нет, я не таскал контрабанды, запрещённых грузов, документация находилась в полном порядке, но сам запечатанный контейнер мог вызвать в дотошных пограничниках изрядные подозрения, досмотр же его означал гибель или, по меньшей мере, нарушение тщательно запрограммированного цикла развития драгоценных растений.

И спорить я возможности не имел. Формально закон сейчас был на стороне Конгрегации.

Даниель подключилась к общему каналу и потому слышала наши переговоры, мне не пришлось сообщать её всё отдельно. Помимо прочих скользких моментов нахождение на борту ребёнка, пусть и оформленного по всем правилам пассажиром, могло вызвать лишние вопросы. Тангеры славились непревзойдённым умением придраться к чему угодно и как угодно. Иногда казалось, что нарваться на конфликт, способный привести к масштабной войне – главная цель их существования. Следовало благодарить судьбу за то, что шустрое человечество успело обогнать эту невозможную расу в техническом развитии и сделать своё преобладание в пространстве труднооспоримым.

– Пускай их на борт, что делать, – сказала Даниель. – Корабль новый, тут в принципе нет ничего такого, к чему есть возможность серьёзно прицепиться.

– Кроме груза, – ответил я.

Она понимающе вздохнула и пообещала немедленно отправиться в трюм и стеречь контейнер от шустрых досмотровых сканеров. Я разрешил Тревору открыть доступ на борт ревизионной команде и с тяжёлым чувством на душе пошёл её встречать.

Вот именно на такой случай пилот всегда садился в рабочее кресло аккуратно одетым, хотя казусы происходили не слишком часто. Об этом я и размышлял, проделывая короткий путь от мостика до стыковочного портала. Прежде у меня серьёзных ошибок не случалось, тогда почему всё пошло наперекосяк сейчас? Я не до конца постиг программу или вмешались своей волей палачи? Я догадывался, что они такое проделать могли без труда, но в отличие от регулярных побоев, многоходовые провокации были трудно доказуемы.

Тангеры явились вчетвером. Офицер и при нём и безликие исполнители в шлемах и масках. Для это расы характерно было наличие командира, который только отдаёт приказы, но не делает ничего сам. В любом незначительном звене существовал этот обычай, вызывавший у нас чаще недоумение, чем понимание.

Я поклонился, ещё раз представился, почтительно выслушал буркнутые в ответ звание и имя. Вынужденный торчать возле этой мелкой шишки я никак не мог грудью прикрывать контейнер, быть может именно на такой случай и существовала практика начальственных бездельников: блокировать тех, кто пытался физически отстаивать свои интересы.

Тангеры не сняли защитной одежды, так что взору предстали затянутые в блестящее, очень похожие по пропорциям на человеческие, фигуры без лиц, но я, как и любой, кто болтается в пространстве, знал, что выглядят эти инопланетчики не слишком по-людски. Серая кожа, по-жабьи растянутые рты, глаза, разнесённые почти по бокам головы, а посередине лица, там, где должен располагаться нос, зияли дополнительные жаберные щели. Тангеры не только оставались двоякодышащими, но и усовершенствовали способность существования в различных средах вместе с техническим прогрессом. Я ещё подумал мельком: хорошо, что у нас не аквариум на борту, а то досмотрщики удвоили бы подозрительность, хотя купаться вряд ли бы полезли.

Я провёл офицера в нашу крохотную кают-компанию и попытался развлечь разговором, но долго мучиться не пришлось, потому что почти сразу явился один из его подчинённых и разразился длинным докладом. Я заранее дал команду Тревору записать всё, что произойдёт на борту, но непосредственно сейчас выслушать перевод не смог. Даже мой отличный слух улавливал лишь отдельные слова. Жабы ходячие умели разговаривать очень тихо. Впрочем, догадаться о содержании беседы было нетрудно.

Команду заинтересовал наш груз, причём настолько, что офицер не поленился спуститься в трюм лично. Я последовал за ним и убедился, что Даниель стойко держит оборону, монотонно, подробно и с многократным повторением всех параграфов объясняя досмотрщику, что контейнер зарегистрирован по всем правилам как приватный груз, не подлежащий осмотру и вскрытию нигде кроме места доставки. Таисия скромно держалась за спиной матери, я порадовался что она на виду, а не спряталась где-нибудь, будя у пограничников лишние подозрения.

Пока я предавался глупым рефлексиям, напарница выучила весь сопроводительный лист. Я несколько приободрился.

Тангер выслушал доводы обеих сторон, а потом с важным видом обошёл огромный ящик по периметру. Я следовал за ним как пришитый. У одного из оконец офицер притормозил и долго созерцал внутренний мир, существующий так далеко от превратностей бытия, что нелепым казалось даже предположить возможность разора. Я затаил дыхание, пытаясь понять, сможет ли представитель этой агрессивной расы проникнуться идиллическим совершенством замкнутого биоценоза.

Отлипнув, тангер завершил обход, а потом дал знак своему подчинённому, и тот ограничился фиксацией всех показаний следящей аппаратуры. Впрочем, не успел я вздохнуть с облегчением, как этот начальственный тип огорошил меня совершенно уже неожиданным распоряжением.

– Что ж, как видно корабль в полном порядке, потому могу без опасений доверить вам доставку в порт назначения единоплеменника.

Мне показалось, что разучился понимать тангерский язык или просто не догоняю в силу общей растерянности, потому рискнул переспросить:

– Кого?

– Транзитный пассажир. И в благодарность за услугу лишь поверхностный досмотр.

Нажим я ощутил вполне, и не успел ещё сообразить, какими бедами грозит прозвучавшее нетривиальное сообщение, когда мы уже дошли до портала и я воочию увидел, кого навязывал мне пограничник чужой расы. Если честно, я даже не особенно удивился. Всегда со мной так случалось: если одна беда задевала краем, то другая влепляла заряд прямо в лоб.

Глава 8

Он стоял и лениво озирался, пока мы делали последние шаги, а потом кивнул небрежно тангеру и безошибочно направился в кают-компанию. Тот палач, что привлёк моё внимание в кафе, но так ничего плохого мне и не сделал. Пока. Теперь я начинал понимать – почему. Время ещё не подоспело. Страж растягивал грядущее удовольствие.

Желание выстрелить ему в спину так обожгло душу и пальцы, что пришлось сжать кулаки. Этот жест тоже выглядел недружественно, но пока не вызывал опасений. Разрядник буквально прожигал карман, просясь в дело. Как тангеры убрались прочь, я толком и не запомнил. Очнулся стоя возле наружного люка и упираясь в него ладонями, словно хотел выйти вон из корабля и топать по космосу, пока не доберусь куда-нибудь туда, где можно спросить со всех и за всё. С каждым прожитым среди людей годом я всё явственнее убеждался, что вина моя, какова бы она ни была, намного слабее наказания. Несоразмерной казалась водружённая на шею повинность и отобранная память тоже. Всякий хочет знать, за что страдает, нечестно не сообщать об этом, заставляя мучиться ещё и предположениями: от пустячных до самых страшных.

Я дистанционно велел Тревору увеличить скорость, совсем мы и не останавливались, но после прыжка разгон на ровный ход бывал неизбежен, а потом пошёл выяснять за какие особенные провинности мне прислали палача прямо на борт, да ещё в нетривиальном единственном экземпляре.

Даниель, как всякий уважающий себя инженер, после чужого наглого вторжения наверняка засела в своей рубке, чтобы проверить досконально записи и показания бортовых систем контроля. Таисия без матери вряд ли сейчас рискнёт болтаться по кораблю, так что появилось время для приватного разговора.

Незваный гость сидел за общим столом разглядывая заурядный дизайн каюты.

– Что? – спросил я совершенно как в прошлый раз.

Наверное, трепыхалась в душе надежда, что разговор повторится словно в страшном сне, после чего этот красивый до уродливости экземпляр просто исчезнет. Для действующего ангела или кем он там был, не велик ведь труд промчаться сквозь всю вселенную, посмеиваясь как над сжатиями, так и над выполаживаниями, которых боится до нервных судорог любой нормальный пилот.

А ещё пробудилась смутная надежда узнать хоть что-то новое о собственной судьбе помимо очевидного факта, что лёгкой она по-прежнему не будет.

– Садись, поговорим, – ответил ангел, стирая из реальности первый, благоприятный вариант.

Он указал мне место напротив, а потом ногтем среднего пальца стукнул по гладкой поверхности стола. Пустяковый, хотя и нелепый жест выглядел безобидно, но я ощутил тянущее чувство неуверенности. Мне показалось, что в мире существенно сместились настройки, вот только я не мог понять, как именно. Впрочем, стоило ли тягаться с высшим существом мне, ничтожному человеку?

– Что тебе надо? – спросил я агрессивнее, чем намеревался вначале. – Пришёл делать гадости – так делай. Я изучил все ваши палаческие ухватки, если сумеешь чем-то удивить, то я удивлюсь.

Он не отвечал, разглядывал меня с отстранённым интересом скучающего энтомолога. Для него я был и остался букашкой. Я не помнил своих прошлых высот, не постиг падений, и злобное высокомерие тех, кто низверг меня во прах, откровенно провоцировало почти человеческий сейчас темперамент.

– Я уже сказал, что пришёл поговорить, – размеренно ответил этот урод. – Хотел начать беседу там, на станции, но потом решил выждать некоторое время. То, что происходило с тобой и возле тебя, требовало предварительного изучения.

Во мне не только сердце сейчас постукивало агрессивным ритмом, но заодно накапливалась и размеренно пульсировала злоба. Эта байда про необходимость отсрочки на то, чтобы вникнуть в то чего и не было, бесила хуже обычных побоев. К ним я притерпелся, а новая манера издеваться не могла не разбудить ярости. Ни со мной, ни вокруг меня не случилось ничего экстраординарного. Покупка корабля и первый рейс много значили для изгнанника, но не для ангелов, которым доступны любые небеса. Я твёрдо верил, что меня опять пытаются обмануть

– Ты не мог бы выражаться яснее?

Он ответил не сразу. Всё так же изучал поверженного в человечки собрата, словно выставочный экспонат заурядной коллекции, только теперь во взгляде прибыло брезгливости. Вероятно, для этого существа с белоснежными крыльями и помыслами я выглядел мелкой ядовитой гадиной. Благости у меня от подобного отношения не прибыло.

– А что ты сам можешь рассказать о себе? – спросил он тоже отнюдь не доброжелательно.

Мало того, что я не понял вопроса, так ещё никак не мог постичь иного: почему этот посланец так себя ведёт? Что бы ему стоило выказать дружелюбие? Да, я бы не повёлся на сладкое: не привык, чтобы меня обвешивали соплями соучастия, но такой подход смотрелся бы логично. Если желаешь что-то выведать у противника, покажи себя милым. Я сам этого не умел, но люди пользовались простым приёмом постоянно, и у них получалось.

Я не ответил, заставил свой гнев чуть притихнуть и произнёс довольно спокойно:

– Представился бы для начала. Что за разговор, когда один из двоих смотрит исключительно сверху, да ещё с изрядной долей презрения.

Он улыбнулся. Человеческая гримаса на ангельском личике выглядела откровенно лживо.

– Можешь придумать мне любое имя, если тебе так необходима эта зацепка.

Вертелись на языке разные слова, но помимо здоровой злости билось во мне и отчаяние.

– Джон Доу подойдёт?

– Как скажешь.

Обмен пустячными репликами успокоил, отчасти восстановил душевное равновесие, и я сумел поинтересоваться почти доброжелательно:

– Так что же ты хотел услышать, задавая свой нелепый вопрос? Вы там, на небесах, и так осведомлены обо всём в деталях. Если вообще заморачиваетесь моими обстоятельствами.

– Безусловно, – не стал он спорить, кивнул рассудительно. – Только действительно важные вещи может знать о себе лишь сам индивидуум. Со стороны не всё можно рассмотреть.

Надо же, обозначил меня нелепым обобщённым словом лишь бы не произносить имён. Обиделся на Джона Доу? Незамысловатость предположения неожиданно развеселила и помогла взять себя в руки. В целом, конечно, я так и не переставал кипеть, но соображать начал немного успешнее прежнего.

– То есть в голове у меня вы не копаетесь? – уточнил я как мог невинно.

Он спесиво дёрнул губой, но я уже понял затруднение. Не рисковали они считывать мои мысли, не иначе опасаясь разворошить ненароком скрытое и допустить к нему моё сознание. Прежде только предполагал, теперь почти убедился. А раз остерегаются, то и перетопчутся. Я молчал.

Что бы там не хотел услышать этот надутый спесью ангел, отвечать на вопрос не следовало. Скажу какую-нибудь глупость и раз – попаду в точку. И этот манекен с глазами встанет и уйдёт или просто растворится в воздухе. Я догадывался, что для ангелов нет преград. Когда-то и я был таким, но меня спихнули с небес и тем самым наделили законным правом недолюбливать инициаторов этого процесса.

Я знал, что присутствие Джона Доу на борту вполне может закончиться для меня привычной нешуточной мукой, когда в рубку для очередного маневра придётся ползти, захлёбываясь кровью и стонами, но пока спесивый страж оставался на борту, существовал и крошечный шанс что-то о себе узнать.

Я произнёс с небрежной уверенностью хозяина положения:

– Знаешь, Джонни, я не прочь поболтать о том, о сём, но мне просто некогда. Мы вышли на очень сложный участок пространства, а поскольку я не ангел и, помахивая крыльями, летать не могу, мне надо переговорить с Тревором и заняться непосредственно делом. Будь моим гостем, холодильник к твоим услугам и бар тоже, хотя спиртного мы на борту и не держим – не положено.

Он смотрел на меня всё так же неприятно улыбаясь – злобная пародия на живое существо.

– Никогда бы не подумал, что память удастся уничтожить так качественно. Ты ведь не притворяешься, действительно ничего не знаешь о себе прошлом. Настоящий человек.

Не скажу, что я не испытал боли, слушая эту жестокую отповедь – ещё какую, но всё же постарался скрыть своё состояние.

– И что? – поинтересовался как мог холодно. – Вы искренне сожалеете, что не сообразили низвести меня до червя? Я мало наказан? Какой вообще смысл в возмездии, если индивидуум, как ты выразился, не осведомлён о характере и размере своей вины?

– Сомнения возникали, – невозмутимо ответил он. – С одной стороны жестоко вот так выбрасывать одного из нас в неизвестность, с другой информация может оказаться опасной.

– Для меня? – поразился я.

Что-то в этом было.

– Для окружающих, – уточнил он.

Он имел в виду, что, зная какие-то крохи, я мог накидываться на людей, или опасался планов мести бессмертным? Я всё больше уставал от непонятного разговора, ощущал физическую и душевную истощённость, куда большую чем от работы или побоев, словно этот Джон Доу с лицом огламуренной смерти высасывал из меня энергию, отбирал силы для борьбы, да и просто жизни.

– Ладно. Мы мило побеседовали, но мне пора в рубку.

Я встал и решительно направился на выход. Джон Доу меня не задержал. Затворяя за собой дверь, я обернулся и увидел, что он всё так же безмятежно сидит за столом, чертя пальцем замысловатые фигуры на гладкой доске столешницы. Улыбка киношного монстра делала эту картину особенно отвратительной. Я решил не демонстрировать свою досаду, как бы мне этого не хотелось.

Ещё в коридоре всё показалось странным. Ничего конкретного – лишь ощущения, но я ускорил шаг и в рубку влетел пулей, да так и застыл прямо за порогом. Знакомого помещения больше не существовало. Осталось на месте кресло, рабочие панели всё так же подсвечивали мостик контрольными окнами, но каждый предмет словно существовал сам по себе, мерцал, а не мирно торчал в законной точке пространства. Как будто мне показывали фильм и что-то не сложилось с подачей.

– Тревор! – позвал я, не узнавая собственный вмиг охрипший голос.

Корабль не откликнулся. На миг исчезло даже ощущение пола под ногами, но потом вернулось, хотя и не так уверенно, как прежде. Рубка перестала быть рабочим помещением, превратилась в иллюзорный кисель. Я всё же шагнул вперёд, тронул навигационный стол и ощутил его пальцами, но вызвать разумный отклик от самой системы и искусственного разума так и не смог. Корабль, сосредоточие технологического совершенства, превратился в игрушку.

Я ещё не пришёл в себя от шока, колени ощутимо ослабели, но ужасная мысль о том, что могли пострадать Даниель и Таисия тут же развернула меня и заставила броситься в недра судна. Я не знал, как сумею поправить случившееся непотребство, да только почти об этом не думал.

Даниель ожидаемо нашлась в инженерной, сидела за своим пультом, но не работала, а словно спала, ровно механически дыша. Голова мирно лежала на высокой спинке кресла, плотно сомкнутые веки не трепетали ресницами. Живая женщина и словно бы нет. Таисия пристроилась на крошечном диванчике и выглядела ещё более безмятежной, чем мать. Дотронуться до той или другой я не решился.

Понял уже, чьи это фокусы, хотя не знал, как Джон Доу всё провернул и зачем. В наказание за то, что не слушался и посмел уйти от разговора? Кто бы сомневался!

Я тихо закрыл дверь и спустился в трюм, припал к окошку контейнера. Трепетный мир внутри точно так же застыл киселём, висел, мерцая, словно не решил, стоит ли ему жить или пора умирать. Стоимость погибшего груза, если спасти его не удастся, меня мало сейчас беспокоила. Продав корабль, я мог расплатиться с долгом. Не слишком и надеялся, что дадут дышать полной грудью. Не пропал бы, имея руки, ноги и голову. Спасать следовало людей, а для этого вернуться в кают-компанию и принять всё, что предложат. Ещё и поклониться, чтобы не обнесли очередной порцией дерьма.

По дороге я довёл себя до состояния безразличия, с которым и следовало встречать палачей. Гнев мог навредить не только мне и потому я отложил его на дно души.

Джон Доу восседал на прежнем месте, палец его всё так же чертил узоры, а рассеянный взгляд упирался в новую, ничем пока не осквернённую панель стены.

– Прежде вы истязали только меня и не покушались на оказавшихся не в том месте людей, – сказал я ровно, машинально пуская в ход успокоительные интонации пилота, хотя и не думал, что здесь от них произойдёт польза.

– Я тебя пальцем не тронул. Их – тоже. А кроме места в пространстве существует ещё время.

Я открыл рот, но все слова, только что стройно теснившиеся в черепе, куда-то исчезли, притихло даже зудящее состояние тревоги, неизбежной, когда весь рейс пошёл кувырком.

Последнее слово откровенно зацепило, но когда я попытался сосредоточиться, сконцентрировать внимание на этом понятии и начать разматывать клубок ассоциаций, ничего у меня не вышло, только голова заболела почти нестерпимо. Я понял, что наткнулся на блок, такое случалось сплошь и рядом, но обычно я не понимал где именно колеблется граница света и тьмы, на какой конкретно кочке я споткнулся в очередной раз, а теперь сообразил.