Текст книги "Упавшие с небес (СИ)"

Автор книги: Майский День

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Я ведь со зла, особенно в первые годы, когда кровь кипела, подумывал о том, что выход из бытия в небытие может оказаться не так и плох. Всерьёз или примерочно – сейчас и не скажешь, но мысли мелькали, куда без них. Останавливало упрямство и законное желание однажды рассчитаться с теми, кто обрёк на нелёгкое существование среди людей. Я мог играть с небытием, но призраком стать не стремился, я цеплялся за жизнь при любых обстоятельствах.

Отсутствие каких-либо ориентиров порождало совсем уже бредовые мысли. Я сам себе поражался. Реальность в принципе существует, или всё вокруг обман? Могло случиться так, что тот мир, казавшийся стопроцентно осязаемым, материален на самом деле, а иллюзорен этот? Вполне. Там мне мстилась эта жизнь, могла мечта прорваться сквозь заслоны, увести пусть ненадолго из плохой участи в относительно благополучную? Я не знал, честно говоря, которая из судеб выглядела наиболее достоверной и почему их оказалось две. Чтобы лишить меня уверенности в себе, выбить почву из-под ног, заставить метаться между мирами и погрязать в сомнениях? Почему нет? Тоже ведь отличный способ мучить и сводить с ума и без того изрядно пострадавшее от стороннего недоброжелательства существо.

Честно сказать, ум постепенно заходил за разум, желание строить версии окончательно пропало. Какой смысл терзаться, если ничего нельзя доказать? И зачем явился Джон Доу? Почему именно сейчас прискакал со своей застарелой ненавистью, которой пытался тыкать мне в морду, какой ответ желал получить на свои дурацкие вопросы? Может я бы понял смысл домогательств стража, не гори душа диким желанием начистить рыло ему самому.

Ну и ладно, от высоких материй только язва просыпается и болит живот, так что не стану я в них погружаться. Я выбрался из постели, привёл себя в порядок и отправился в рубку.

Здесь царил благословенный покой разумного существования. Тревор встретил едва ощутимым приветствием, словно сомневался проснулся я окончательно или едва наполовину. Я сел в кресло, но не стал мешать кораблю делать свою работу, просто прислушивался к ней, как умеют только пилоты. Опять возникло это тихое ощущение счастья, и я мигом забыл все ничего не стоившие предположения. Став человеком, я мог жить только здесь и сейчас, не выдали мне в комплекте другого выбора, ну и что? Я любил свой корабль, любил Даниель, делавшую существование осмысленнее прежнего, и готов был полюбить Таисию, если она перенесёт свои инквизиторские таланты на кого-то другого.

В голове заскреблась неуверенно смутная мысль, сути которой я пока не улавливал, но пришла она не от Тревора. Я напрягся, потом расслабился и почти сразу понял, какого ответа добивался от меня проклятый Джон Доу.

Поначалу это соображение показалось диким, но чем больше я в него погружался, тем яснее понимал, что кое-какие перемены в моей жизни всё же произошли. Мощные, явные, я их мог не сознавать как событие важное, но зато только что для себя озвучил. У меня появились привязанности.

Может быть, потому, что, получив собственный корабль, я впервые за долгое время осознал себя не преступником, а человеком? Приняв на плечи ответственность за других людей, поступил как полагалось? Я не думал об этом, но о чём ином говорил накопленный опыт?

Прозрение так завело, что я чуть было не крикнул в рациональное пространство рубки то, что хотел услышать одинокий палач, однако вовремя сдержался. Я не собирался так просто сдаваться и идти у него на поводу, даже если он был в чём-то прав.

– Не твоё собачье дело! – сказал я вполголоса, зная, что он услышит, если действительно этого захочет.

А пропустит мимо ушей – его проблемы.

Расплаты за дерзость не последовало, а потом и ждать её стало некогда. Приближалось очередное сжатие, и мы с Тревором, уже освоившись в своих ролях, намеревались храбро его пройти. Я прикинул и скорректировал оставшийся маршрут, выходило, что после этого прыжка самая сложная часть пути оказывалась за спиной. Дальше шёл спокойный космос, отлично провешенный маяками, и прохождение выглядело настолько каноническим, что я вполне мог дремать в своей каюте, оставив всё на Тревора.

Радужное настроение несколько подпортила мысль о бродивших где-то неподалёку палачах. Да, они могли явиться в любую секунду и опять всё испортить, но я твёрдо решил, не думать об этом и просто идти к цели. Доставить на место аквариум с распускающимися цветами, а потом, если повезёт, заполучить ещё какой-нибудь груз.

Куда кинет удача, я не загадывал, но полагал, что Таисия сможет учиться и на борту, если придётся достаточно долго пропускать школу. Сейчас существовало немало удалённых программ как раз для кочующих семейств, а мы как-то незаметно стали именно таким. Не скажу, что ответственность меня совсем не пугала, но радуясь за Даниель, которая сможет провести это время с дочерью, я решил не обращать внимания на неудобства сложившегося положения.

Таисии тоже полезно было взглянуть, как работает её мать, насколько она увлечена и предана делу и почему именно космос помогает ей держать себя в руках и не растечься киселём после смерти мужа. Потом, когда девочка вернётся на планету в семейство дяди, (а куда бы ей деваться ещё?) она уже спокойнее отнесётся к тому, что Даниель летает вдвоём с холостым мужчиной. Любого из нас держит в границах разумного внутренняя суть, а не внешние рамки, хотя и они иногда тоже, но взрослые сами решают кто и кем для них будет, и нет никакой дурацкой предопределённости, она правит бал только в сентиментальных романах.

– Выхожу на позицию, Даниель, всё в порядке?

– Отлично капитан.

Меня одолевала неожиданная словоохотливость, и при других обстоятельствах я поболтал бы с Даниель подробнее, мы бы посмеялись каким-нибудь шуткам. Пусть почти любая из них заезжена до полной гладкости, но они помогают экипажу ощущать себя единым организмом. Потом, когда девочка привыкнет, она поймёт, что в дружеских отношениях нет ничего подозрительного. Да, в жизни между мужчиной и женщиной редко случается товарищество, но экипаж – это же совсем иной организм, а уж с учётом моего равнодушия к гендерным вопросам – тем более.

– Внимание, прыжок!

– Принято.

Я откинулся на спинку кресла, постаравшись расслабиться и отдать очередному сжатию как можно меньше сил, и поначалу всё шло привычно, рутинно. Знакомые ощущения щипали изнутри и снаружи, торопливая строчка данных, которую Тревор, как всякий искусственный разум, не мог не подсунуть капитану для полной гарантии его осведомлённости, бежала на периферии зрения. Прыжок шёл в стандартном режиме и только на выходе я почувствовал неладное.

Тревор отреагировал чуть позднее, но оба мы спохватились вовремя. Пользы только от этого большой не произошло. Вопреки прогнозу и расчёту нас несло в сторону от проложенного пути. Я ещё не понимал толком, что случилось, но уже переводил все системы в тревожный режим.

– Даниель, нештатная ситуация, капсулируйтесь!

– Есть! – ответила она и умница такая, не задала ни одного вопроса.

Отвечать всё равно было некогда, да особо и нечего. Катастрофа ещё не перешла в режим свершившегося бедствия, зрела, готовая прорваться как нарыв. Сжатие истончалось, выталкивая нас прочь, Тревор бешено считал, я почти чувствовал, как кипят его электронные мозги и пытался предсказывать сам, но реальность оказалась хуже прогнозов. Импульс прыжкового толчка отгорел, покидая корабль в изменённой пустоте Перед нами предстал главный кошмар всех космопроходцев, то чего не ждёшь, но оно всё же иногда появляется, не спрашивая на то разрешения, самое дерьмистое дерьмо, в какое только можно вляпаться, странствуя по космосу, а именно – выполаживание.

Глава 15

В старину думали, что вот есть в космосе чёрные дыры и белые звёзды, а остальное всё тихо, мирно и никому не мешает. Реальность, как всегда, оказалась сложнее. Едва люди начали перемещаться в пространстве, а не просто смотреть на него глазами и телескопами, выяснили, что устроено оно довольно заковыристо. Чем быстрее бежишь, тем сильнее ветер, так и вселенная особенные каверзы выстроила для тех, кто хотел прошивать её насквозь.

Сжатия пустоты верой и правдой служили нашим кораблям, они позволяли перемещаться с невообразимой скоростью, словно свёртывая путь в маленький рулон, ровные участки тоже не доставляли хлопот, поскольку там мы двигались по простой природе, но иногда встречалось и такое. Что оно – никто, в сущности, не знал.

Я никогда не попадался в эту ловушку прежде, но как любой пилот, выучил наизусть алгоритмы действий, разработанные теоретически, так как на практике далеко не каждый переживал подобного рода переключение. Выходил из него не то чтобы целым и невредимым, но хотя бы немёртвым. Тревор в этих обстоятельствах ничего не мог сделать сам, машинная система контроля давала сбои, логика плыла, сигналы резко тормозились. Вся тяжесть принятия решений ложилась на плечи пилота, и редко кто справлялся с неординарной задачей как следует.

Я всё это знал и отчаянно боялся, как феномена, так и напортачить в прохождении, только очень хотел одолеть внезапную напасть. До хруста в стиснутых челюстях рвался, потому думал нарочито медленно, чтобы действовать быстро. Те, кто сумел выбраться из выполаживания, всегда подчёркивали этот момент, и я глубоко, ровно дышал, только что стишки про себя не прочитывал. Против нас сейчас стояла не только сама пустота, но и собственный корабль тоже.

– Даниель! – сказал я спокойным командирским голосом. – Мы влипли в некорректную глиссаду, потому, пожалуйста, оставайся на месте и присматривай за Таисией. Я выкручусь, и не из такого выбирались, опыт есть.

Приврал слегка, но иногда можно. Ради того, чтобы сберечь своё и чужое самообладание. Дышать без свиста, думать внятно, реагировать чётко. Даниель ответила не сразу, и я уже решил, что накрылась заодно и связь, хотя в выполаживании она обычно (в силу примитивности внутрисудовых коммуникаций) работала, но ответа всё же дождался.

– Дочка в капсуле, а я в операторской. Помогу сколько хватит соображения. Ты не отвлекайся, тащи нас вперёд, а я постараюсь контролировать двигатели. Резерв хороший. Мы справимся.

Мало нас пришлось на такой большой корабль, экипаж тут требовался посолиднее двоих напарников, но сетовать не стоило. Пока всё складывалось нормально. Мы боролись, это главное.

– Спасибо, – сказал я.

Отлично понимая недоговоренное, я больше ничего не сказал. Если наше прохождение накроется чёрной дырой, то погибнем все, и не придётся разбираться, кто прав, кто виноват, и кого больше жалко. Мы одновременно станем пустотой.

Думать медленно, реагировать быстро, всё фиксировать. Главное – не спешить. Заповеди немногих выживших стеклянно позванивали в затылке. Я так и делал, изо всех сил заставляя себя находиться здесь и сейчас, выбрасывая прочь ненужные воспоминания. Одно обстоятельство, внятный мазок на мрачном грунте нашей картины, казалось если не обязательным, то вполне вероятным. Палачи. Инстинкт подсказывал мне, что сюда они не проберутся. Я не знал, как вычислил этот момент, но свято в него поверил и потому смог действительно хорошо расслабиться и выполнять свой долг без оглядки на ангельских придурков.

Пространство шло неровными гравитационными ухабами, словно мы ползли как телега по разбитому просёлку. Может быть, так оно и обстояло на самом деле. Никто точно не знал. Иногда мне казалось, что под нами вокруг нас и даже в самой середине общего местоположения, лежат навалом сдохшие миры и цепляются за новенькие бока Тревора, как мертвецы за спицы колёс. Я плевал на точность аллюзий, они помогали продвигаться вперёд.

Первые слабые волны здешних искажений скорее растревожили, чем навредили всерьёз, зато помогли мне поймать ритм. Корабль сжимала и растягивала необоримая, неидентифицируемая сила. Содрогался прочный корпус. Тревор беспрерывно слал сигналы бедствия. Один за другим. Искусственный интеллект просто не мог сопоставить друг с другом показания датчиков, которые сообщали ему о состоянии всех бортовых систем и воспринимал наш чудовищный полёт как самое настоящее крушение. Машинный мозг не справлялся с ситуацией, а вот биологический имел шанс подстроиться под безумие стихии. Он-то делался не на конвейере, работал по другому принципу.

Отключить приборы слежения я не мог, они существовали как придатки корабельного разума и отчитывались только перед ним. Не помогали и не мешали сейчас, когда от них не было толку, я перестал обращать внимание на пустую дробь. Всё что мне оставалось – это принимать безумные построения Тревора к сведению, но действовать исключительно своим разумением. С каждой новой судорогой континуума я вносил нужные правки курса и шёл почти на ручном управлении.

Поначалу я действовал практически наугад, как человек, что пытается отбиться от стаи комаров, против которой бессильные его кулаки и нервы, но химия и хитрость могут сработать. Я корректировал всё что мог и что не мог тоже, вписывая понемногу разумное целое корабля в вакханалию слетевшего с нарезки космоса. Мне приходилось туго.

Как и в рулоне сжатия, здесь не было звёзд, лишь трепещущая не то тенью, не то светом среда, так что я даже не мог сказать, летим мы прямо, криво, или вовсе барражируем кругами, но и не вдумывался в детали. Я проходил очередной ухаб и с мрачным упорством записывал в машинную память его характеристики. Вот этому меня вообще не учили и, почему я этот делал, навскидку бы не ответил. Впрочем, меня никто и не спрашивал.

А потом мелочёвка закончилась. Новый гравитационный пик оказался таким мощным, что я едва не вылетел из кресла. Почудилось, что тряхнуло корабль, передёрнуло корпус как затвор винтовки, но вряд ли такое произошло на самом деле, скорее, движение тела вышло непроизвольным: мой водянистый мозг, как видно, временами оказывался ничем не лучше электронного и посылал по коммуникационным каналам нервов панические сигналы борьбы-бегства. Я заставил себя сидеть ровно и спросил, надеясь, что связь по-прежнему жива:

– Даниель, как ты?

– Неважно, – ответила она не сразу и довольно сердито. Я невольно улыбнулся. – Меня тут так мотыльнуло, что чуть не выбила башкой экран, если предположить, что у нас есть экраны.

– Меня тоже мордой в стол припахало. Это резонанс. Коробка цела?

– Хочется верить, что так оно и есть. Если контролёры не врут, то мы ещё существуем как одно целое.

Примитивные датчики, скорее всего говорили правду, только она одна за другой не успевала, потому и буксовал наш друг корабельный мозг, рассудительный до последнего кристалла. Даниель понимала ситуацию не хуже меня.

– Как Тревор? – спросила она.

– Психует. Записывай всё, что делаешь сама и параллельно то, что предлагает он.

– Так оно автоматически фиксируется.

– Нет, я имею в виду помимо Тревора, не через его сенсоры, а своим порядком. Забивай в кубышку каждую мелочь, в отдельный блок забанкуй, словно дневник ведёшь.

Она помолчала, мне показалось, что потирает ушибленный лоб.

– Полагаешь, это будет иметь историческую ценность?

– Нет, я так далеко вперёд не думаю. Я хочу научить Тревора видеть корабль в этих обстоятельствах, добавить в его полётные каталоги ещё одну сокрушительную истину. Раз ослеп машиной – прозрей человеком.

Только сформулировав свои ощущения таким образом, я понял руководившие мной мотивы. Раньше не доходило. Инстинкты подсуетились проворнее, чем голова. Не слишком ли медленно я начал мыслить? Есть же предел расхождений, и где он, я не знал.

Даниель опять помолчала, и я уже прикинул, как она меня пошлёт подальше или поинтересуется в своём ли я уме или отъехал вместе с Тревором, если отвлекаюсь на будущую благотворительность, когда нас тут сейчас размазывает по непонятному пространству, но напарница меня не подвела:

– А это интересно! – сказала она. – Принято.

Прошли сквозь нас ещё два искажения, совсем слабые. Эти колдобины не потребовали всего внимания, потому я постарался прислушаться к своим ощущениям, а не к судорогам корабля. Уловил, хотя и не полностью реакцию организма и понял, что могу справиться с отклонениями в его функциях.

– Даниель, паники не испытываешь?

– Нет, я, скорее, сердита, и не покидает чувство, что кто-то пытается дёргать за ниточки. Тебя, меня, нас. В куколки играет.

– Ага, у меня тоже. Чем выше волна, тем сильнее пойдёт разнос, но жёсткую фиксацию в рабочем кресле всё же ставить не стоит. Это наведенные реакции.

– Сообразила уже.

– Кажется, я немного приспособился. Внимание, пик! Средняя нагрузка.

– Есть!

Обмен необязательными репликами приободрил меня и, надеюсь, Даниель тоже, так что теперь мы почти не переговаривались, я давал предупреждение, когда видел очередной ухаб, она откликалась, и мы справлялись с неприятностью вместе, так словно сидели плечом к плечу. Недавно ещё я жалел, что экипаж мал, и трудно увязать на двоих такой обширный запас обязанностей, а сейчас радовался, что в связке нет лишних, и ничей панический провал или амбициозный взлёт не отвлекут нас от совместной работы.

С Даниель я чувствовал себя уютно и уверенно, а это не могло не сказаться на моей способности приспосабливаться к выполаживанию. Чем дальше мы продвигались, тем спокойнее я отдавал команды, уже не угадывал, а предвидел грядущее, потому что даже в этой кроличьей норе существовал свой порядок. Ритм. Иногда я принимался выстукивать его пальцами по ручке кресла или кромке пульта, а разок поймал себя на том, что притопываю ногой. Это нелепое возмущение посреди нормального космоса даже начинало мне нравиться. Нет, бдительность я не терял, но твёрдо поверил, что справлюсь с прохождением вполне прилично.

В одно из относительных затиший, когда потряхивало от совсем мелких судорог, я осторожно спросил:

– Как груз?

Ко мне поступали все данные, но я им не особенно верил, предугадывать искажения в электронных коммуникациях было гораздо сложнее, чем приспособиться к прочим нетривиальным обстоятельствам.

– Честно сказать, я урвала момент и сбегала в трюм, – ответила Даниель не сразу и слегка виновато. Я покрылся холодным потом, испугавшись за неё, но тут же успокоился, потому что всё обошлось и ладно. – Контейнер целый и кусты тоже не попадали, хотя бабочки куда-то спрятались.

Если не осыпались дохлые на грунт. Озвучивать эту версию развития событий я не стал, мы оба отлично сознавали реальность такого сценария. Без опылителей, как я понимал, сами кусты стоили недорого.

Нет, я застраховал груз, но, во-первых, на сумму недостаточную для возмещения ущерба, поскольку лишними деньгами не располагал, во-вторых, просто жалел прекрасные создания, которые доверили моему руководству, а я их не уберёг.

Почему-то вспомнились червяки из аквариума тангеров. Наверное, их выплеснули в море вместе с остатками воды, ила и успели промыть трюм. Теперь, имея хорошее полётное образование, а не прозябая на неквалифицированной работе, я примерно представлял, что надо делать для спасения судна капитана Грау, то есть для безопасного старта и последующего выхода на орбиту. Я даже догадывался, почему бортовой мозг не узнавал созвездий и невольно пожалел, что не могу передать нужные сведения тому Фабиану и его хорошему приятелю тангеру. Ну да, мы сами находились в критических заморочках, но я имел при себе нужный навык и продолжал получать бесценный опыт, а Грау как видно, столкнулся с проблемой впервые и его павший с небес не мог подсказать нужных для спасения команд.

Опять возникло недоумение, как ко мне подселился этот странный сон или не сон, но я был слишком занят, чтобы уделять сторонней заботе лишние мгновения. Потом разберусь, а нет, так и успокоюсь на этом.

Мы подошли к особенно высокому пику, и я тотчас предупредил о грядущих возмущениях Даниель. Команды пошли на упреждение, я привычно проигнорировал панические атаки Тревора и выстроил свой алгоритм. Всё шло чисто гладко, как по учебнику и я прилежно записывал в реестр очередное удовлетворительное преодоление препятствия, когда выполаживание закончилось.

Его просто не стало. Корабль вывалился в осязаемый мир так внезапно, что оба мы с Тревором испытали немалый шок и одинаково притихли. Он, как видно, растерялся от того, что всё стало как было, а я потому что только лишь научился работать в том пространстве, как оно сменилось этим, а здесь человек играл в ориентировании куда меньшую роль, чем внутри флуктуации.

Я вдохнул, выдохнул.

– Даниель, мы, кажется, вышли.

– Так это хорошо!

– Пока не пойму. Тревор, хватит уже рыдать об ушедшем, здесь я один ничего не сумею.

– Корпус в порядке, – доложила Даниель. – Пойти проверить груз?

– Нет! – воскликнул я.

Пока не было оснований полагать, что одна гадость сменится другой, но инстинкты вопили, что ничего ещё не кончилось. Я, правда, грешил на палачей, ждал их несвоевременного, как всегда, визита, но не угадал.

Проснулся Тревор. Выдал, не притормаживая, целый ворох установочных истин и так же, не переводя дыхания, хотя ему это и совсем не требовалось, доложил условия короткого круга:

– Неизвестная планета слева по курсу.

Потёк водопад данных из которого я, помотав головой, выделил главное. Планета находилась не только слева, но и слишком близко, а скорость наша катастрофически не догоняла орбитальную. Проще говоря, мы уже падали.

– Обновление режима! – рыкнул я на Тревора. Потом сразу переключился на канал к Даниель и велел ей закрепиться в кресле, потому что в капсулу соваться было уже поздно, и терпеть всё выпавшее до самого финала.

Какой груз! Шкуры бы спасти в такой круговерти. Тревор выдал, наконец, и правильную картинку реальности, и отсеянный от мусора остаток: скорость и высота. Я стиснул зубы, чтобы не выругаться, а потом забыл обо всём неважном.

Мы находились на грани хаотичного падения. В плотной здешней атмосфере. Я мог стартовать из промежуточной позиции и выйти на полноценную устойчивую орбиту, но не после прохождения такой невозможной дури как выполаживание. Корабль ещё не пришёл в себя, не собрался в единое ненарушенное целое, да и Тревор лишь отчасти вправил себе съехавшие набекрень мозги. Вполне возможно, что глиссада только развеялась, а не исчезла совсем, потому корабль и реагировал на ситуацию так обоморочно. Посадка грозила меньшими бедами, чем истеричный старт, это я понял сразу, в ней присутствовал шаблон, и я надеялся, что мозги корабля и мои с ходу врубятся в привычную колею и вспашут её хотя и не до гранитного основания планеты.

Она теперь плыла на экране, прекрасная континентами и морями, где голубая, где рыжая, без признаков чьего-либо присутствия, а значит, космопортов и зон обслуживания. Нежилая, несмотря на следы кислорода в верхушке атмосферы, невозможная как рождественский дед – ведь не могло быть на оживлённой трасе, которой мы всё это время держались бесхозных планет земного типа.

Я думал, откуда взялось это чудо, пока переключался на полуручное управление и давил возмущение Тревора, и выравнивал судно для посадки, и пытался удержаться от кувыркания, к которому так склонны корабли, приспособленные более для прыжков по сжатиям и странствию среди космических бездн, чем для прямого пилотажа. Хреновая, короче, балансировка была у нас в атмосфере, и я это исправлял по мере сил маневрированием и безостановочной бранью.

Тревора откровенно коротило, а песочного цвета континент приближался слишком быстро, но тормозил я по чуть-чуть, стараясь пройти по острию иглы, или как это там называется, и не уколоться. Рядом с сушей болталось море, отвлекая внимание приятным окрасом и мелькнула даже мысль сунуться в воду, где контакт обещал быть несколько мягче, но я всё же не рискнул.

Мне ведь предстояло ещё взлетать обратно. Груз грузом, доставка доставкой, но и оставаться на постоянное жительство в ничейном мире мне никак не хотелось. Я ещё не понимал – почему, но знал совершенно точно.

Тяготение планеты жадно влекло нас к себе, стремясь притиснуть к бесплодной груди залётное судно, и я балансировал на грани восприятия, ругаясь с Тревором, с собой, с корпусом и с тем ненормальным, который доверил столь лихому экипажу хрупкое совершенство аквариума. Или это там был аквариум, а здесь инкубатор? На деталях сознание уже не задерживалось.

Я наконец-то сумел собрать в один организм посылающие кольца корпуса и поверил, что мы не распадёмся на части, ещё мгновение спустя, я понадеялся, что и бока не помнём. Послал в очередной раз Тревора туда, куда обычно отправляют людей, потом двинул посадочный резерв, на скорую руку собранный из остаточных колебаний контура.

Мы закачались над истекающей мгновениями бездной, повисели в обморочном равновесии до полной балансировки, а потом пошли вниз, да так хорошо, что я удивился.

Корабль садился на планету во всём великолепии уверенного пилотирования. Наблюдал бы кто со стороны, без колебаний выдал мне золотую карту. Я бы взял. Без денег, но с честью.

Последние секунды припланечивания я провёл в оцепенении успеха, переживая то состоянии, когда всё уже сделано и изменить ничего не можешь, да и не хочешь, потому что справился с бедой. На грани прошлого и будущего, в ледяной красоте момента.

Касание вышло резким и точным, и, словно издеваясь над своим лихим капитаном, Тревор торжественно объявил по общей трансляции:

– Посадка произведена. Возврат энергии.

Это была моя законная реплика, но я махнул рукой и не возмутился.