Текст книги "Симфония Искажений (СИ)"

Автор книги: maybe illusion

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Фрэнки воодушевился, вскочил на ноги и зашагал взад-вперед по поляне: перед ним неожиданно распахнулась дверь в прекрасное будущее без перемен и потерь, и предчувствие этого будущего захлестнуло и ослепило его.

– Когда вернемся, я напишу для тебя симфонию! – тараторил он. – Я уже начал! А потом мы вместе напьемся! Я об этом мечтаю еще с тех пор, как чуть не сорвался в пропасть! Ты меня спас, а потом бредил про ожоги и звезды. Как ты тогда сказал? Кто-то падает и гаснет? А дальше?..

Он замер, ожидая ответа.

Маятник качнулся в последний раз и остановился.

Сид молчал. Ветер беззаботно путался в его волосах.

Некоторое время Фрэнки смотрел на него, не моргая. Потом опустился на колени, протянул дрожащую руку, коснулся его лица. Задержал ладонь на мгновение – и закрыл ему глаза.

========== III. Тишина ==========

В распахнутые окна улыбался августовский вечер, но в концертном зале все равно стояла нестерпимая духота.

Взяв последний аккорд, Фрэнки почувствовал, что выжат, как лимон. Овации долетали будто сквозь туман – впрочем, ему никогда не было до них дела. Машинально раскланявшись и приняв несколько букетов, он хотел уже удалиться за кулисы, когда один из даривших цветы нахально вцепился ему в рукав.

– Вы… – начал было Фрэнки ледяным тоном, но в следующий момент узнал своего поклонника, и мир словно снова обрел цвет. – Брэдли!..

– Он самый, – тот просиял, довольный, что его вспомнили. – Ясное дело, что по-хорошему ты и говорить-то со мной не захочешь, Фрэнсис, но… Можно тебя на минутку?

– Ты… да ты… – Фрэнки задохнулся от нахлынувших эмоций, но усилием воли взял себя в руки. – Ты у меня не отделаешься минуткой! Я тебя два года не видел! Приходи ко мне домой сегодня вечером. Адрес сказать?

– Я его и так знаю. Я даже разок наведывался к тебе, но кто-то из твоих слуг выставил меня за дверь. Предупреди их, – Брэдли с улыбкой отпустил его руку, и на том они расстались.

Приводя себя в порядок перед тем, как отправиться домой, Фрэнки думал, что этот тип совсем не изменился. Такой же огромный, нелепый и пышущий здоровьем. Он не постарел, не пополнел; как будто время для него остановилось.

А вот самого Фрэнки было не узнать. Угловатый подросток уступил место стройному молодому человеку, который больше не сутулился и держался с уверенным изяществом. Мешковатые костюмы остались в прошлом, и теперь его худощавое тело неизменно облегала одежда, подобранная с тонким вкусом, – спасибо жене. В прошлом остались и торчащие во все стороны вихры, и наивная горячность во взгляде: отныне волосы Фрэнки всегда были тщательно уложены, а в глазах застыло выражение томной усталой скуки. Впрочем, увидев Брэдли, на какое-то время он оживился.

Его лето кончилось два года назад, но этот человек словно принес с собой луч света из вчера.

***

Они сидели вдвоем в гостиной, погруженной в полумрак, и потягивали вино в тишине. Молчание вызвала взаимная неловкость – теперь это были два совершенно разных, без пяти минут незнакомых человека, и короткий миг длиной в одно лето неожиданно оказался в далеком и как будто чужом прошлом.

– Нелегко, наверное, было вернуться к концертной деятельности после долгого затворничества, – наконец осторожно сказал Брэдли.

– Знаешь, одна большая непреодолимая трудность раскладывается на много маленьких преодолимых, – отмахнулся Фрэнки.

– Не ожидал услышать от тебя нечто в таком духе.

– Это не мои слова. – Отхлебнув вина, Фрэнки задумчиво отставил бокал в сторону: – Предлагаю перейти сразу к делу.

– Как скажешь. Я понимаю твое нежелание болтать со мной – все-таки мы всегда грызлись, к тому же сейчас ты так возвысился, Фрэнсис, а я как был никчемным актеришкой…

– Я не держу на тебя зла, просто, как бы сказать… Моя жена беременна, сейчас она отдыхает, но если она проснется и увидит тебя, мне кажется, ее это выбьет из колеи. А ей нельзя волноваться. Я и сам, по правде говоря, не знаю, рад я тебе или… – Фрэнки беспомощно развел руками.

– Понимаю, – повторил Брэдли. – Тогда буду краток: мне нужны деньги. Ты сейчас в них купаешься, я думаю, тебе ничего не стоит поделиться. Во-первых, я хочу помочь родственникам Эшли. Недавно навещал их – крыша течет, в доме полное запустение, тараканы – и те издохли.

Пока он говорил, Фрэнки успел достать чековую книжку и выписать чек.

– Вот, – сказал он, протягивая Брэдли листок, – забирай. Открой им счет в банке. Я позабочусь о том, чтобы туда время от времени поступали деньги.

– Им не нужно столько, – ответил тот, взглянув на чек. – Честно говоря, мне было бы приятнее видеть сумму поменьше, а эмоций побольше. С твоей стороны. Признавайся, если бы не я, вспомнил бы ты вообще о них? У тебя удивительно короткая память.

– Это не так. Я просто не в том возрасте, когда живут воспоминаниями. – Фрэнки пожал плечами и слегка покраснел: его пристыдили. – Тебе выписать такой же чек?

– Сначала выслушай просьбу номер два. Как тебе идея восстановить Мнимое Зазеркалье?

– Что?..

– Я много думал об этом городе, – пояснил Брэдли. – Пропадает ведь почем зря в глухом лесу. Почему бы не построить там что-нибудь? Приятная зелень, близость к столице. Резонансметр разберем тихонько по винтику – он ведь так и остался там?

– Что за невероятная чушь! – Фрэнки вскочил с места, едва не пролив на себя вино.

– А что ты так разнервничался? Дай я объясню. Видишь ли, я тут потихоньку спиваться начал. И мучили меня мысли, что ничего я за свою жизнь не достиг. И уже не достигну. Тебе, Фрэнсис, не понять: ты-то с самого детства был на своем месте. Пишешь такую прекрасную музыку, радуешь и волнуешь людей. А простым смертным вроде меня остается только строить воздушные замки. Вот я и построил свой: начал мечтать, что каким-то образом поучаствую в восстановлении Мнимого Зазеркалья и тем самым принесу пользу.

– Твой замок не воздушный, – возразил Фрэнки, – он построен на костях. Это проклятое место заслужило забвение. Бросай пить, у тебя явно мозги от алкоголизма помутились.

– Да пробовал уже, но не могу. Понимаешь, лезут всякие мысли… Не у всех ведь такая короткая память, как у тебя.

– Нет уж, это как раз у тебя короткая память, если ты можешь так спокойно говорить о Зазеркалье!

Брэдли неожиданно рассмеялся и сунул руку в карман.

– А я все думал, отдавать тебе или нет, – произнес он, достал мятый конверт и протянул его Фрэнки. – Нужно ли тебе. Все-таки ты изменился, Фрэнсис, и как будто оставил прошлое.

– Что это?

– Письмо, которое я нашел в ту ночь, когда сторожил тебя, ты еще наступил на него. Оно адресовано тебе. Тогда я просто положил его в карман: мы оба спешили, а потом было уже не до того. И я совсем забыл, что оно у меня. А недавно нашел свой старый пиджак, решил постирать, оно и вывалилось. Я его запечатал и решил отдать тебе. Правда, сомневался, стоит ли.

Фрэнки смотрел то на конверт, то на Брэдли, все еще не до конца понимая, в чем дело.

– Ладно, мне пора, больше мне делать тут нечего, раз идея с Зазеркальем тебе не понравилась, – сказал наконец тот и взял свою шляпу. – Поищу себе другого спонсора. Но приятно, что ты все-таки не забыл меня, Фрэнсис. И спасибо, что помог с деньгами. Здоровья твоей жене и малышу.

Фрэнки пробормотал что-то невнятное в ответ: он не знал, хочет ли видеть Брэдли еще хоть раз. Ему не нравилось тоскливое чувство, поднявшееся внутри, словно все не так и чего-то не хватает, а еще он ощущал, как расширилась пропасть между ними двумя, никогда особо не ладившими. Луч света из вчера оказался обманчивым: вчерашнее солнце уже не поймать. Визит Брэдли выглядел скорее пародией на былые дни, неполноценной и жалкой попыткой вернуть ушедшее. Фрэнки рассудил, что такие встречи скорее оскорбляют, нежели воскрешают прошлое, повертел оставленное ему послание в руках, пожал плечами, разорвал конверт и вытащил исписанный листок.

Автор письма не подписался, но сердце у Фрэнки учащенно забилось, едва только он пробежал глазами первые строки.

«Фрэнки,

не знаю, зачем я решил тебе написать. Завтра все кончится. Мне будет уже все равно. Но, наверное, я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо после того, как меня не станет. А может, хочу попрощаться. Хотя бы так. Ты не увидишь это письмо ни завтра, ни через день, может быть, никогда не увидишь, но это ничего, вообще-то оно и не стоит твоего внимания. Просто мое последнее эгоистичное желание. Попытка объясниться.

Я никогда не собирался обрекать тебя на смерть. Еще до нашего знакомства я твердо знал, что работать над Симфонией тебе, а исполнять – мне. Ты слишком молод и слишком чист, чтобы умереть. И ты гений. Ты нужен здесь.

Я также никогда не питал иллюзий насчет того, насколько безопасно исполнение Симфонии. Я думал, что готов умереть ради искоренения Искажений. Но я оказался слаб и малодушен. Как только мы встретились и завершение Симфонии оказалось не за горами, я испугался по-настоящему. Я хотел, чтобы меня спасли. Остановили. Удержали. Я мечтал, что положу руки на эти смертоносные клавиши, и тут явишься ты, знаешь, как в кино, ха, – и скажешь что-то вроде: «Нет! Остановись! Давай просто жить, как жили двадцать лет до этого дня, пусть все как-нибудь само образуется!» Именно поэтому я показал тебе Мнимое Зазеркалье, хотя ты не должен был знать о его существовании. Единственная моя серьезная ошибка. Если ты читаешь это письмо, значит, ты не пришел. Благодарю тебя.

Я боялся, мечтал о спасении, но я постарался сделать все, чтобы ты не смог и – не пожелал меня остановить. Кто-то падает и гаснет – кто-то живет дальше со шрамом от ожога, помнишь? Я не хотел тебя обжигать.

Не знаю, чего я добился и кем ты меня считаешь после всего, что случилось, но для меня ты был самым лучшим, самым близким другом, несмотря на наше недолгое знакомство, на множество проблем и препятствий. Странно, но я к тебе привязался до невозможности. Я даже позволял себе считать тебя братом. Жаль, что я не смогу сказать тебе об этом».

Далее письмо обрывалось, еще две строчки были беспощадно вымараны.

– Жаль?! – вскричал Фрэнки, обращаясь к пустоте. Его губы предательски задрожали. – Жаль – и все? Узнать через два года, по чистой случайности, что ты считал меня братом! Как ты жесток, Сид! И что мне теперь делать? Ты не уехал и не попал в свой Город. Ты просто умер! А раз так, зачем мне эти мертвые чувства? Почему ты не сказал о них, когда мы оба были живы?!

Он капнул слезой на письмо и сразу вытер глаза сердитым детским жестом. Слово «обжигать» расплылось – намокло, не угаснув.

Сунув клочок бумаги в карман, Фрэнки подошел к роялю и задумчиво откинул крышку: он надеялся заглушить впившуюся в сердце тоску, выплакавшись в мелодии. Симфония, которую он так и не дописал. Первая часть – легкая, мягкая и беззаботная, в темпе аллегретто, вторая – andante maestoso, беспокойная и тревожная. Рожденные далекой уже весной, они были дописаны осенью; между замыслом и воплощением прошло одно сумбурно счастливое лето. В простой мотив вплелись осколки синевы, сотни падающих и гаснущих звезд, а еще – такие же мертвые и неуместные теперь чувства. Они звучали, мечтая быть услышанными, но разбивались о равнодушную стену тишины. Строки письма и звуки музыки не могли встретиться и переплестись: навечно остались в соседних измерениях, которым уже не суждено пересечься.

«Ты мне нужен, нужен, нужен здесь, – молила симфония. – Ты столь многому научил меня. Ты открыл мне ценность дружбы. Ты показал мне, сколько силы может быть в слабом человеке. Ты заставил меня поверить в бескорыстие и самоотверженность. Благодаря тебе я вырос и расправил крылья. Но к твоему свету мне никогда, никогда, никогда не приблизиться».

– Что такое? Ты плачешь? – спросила заглянувшая в комнату Сильвия. У нее был растрепанный и сонный вид – похоже, музыка разбудила ее.

– Нет, – он покачал головой и тихо взял финальный аккорд. – Нет. Просто в глаз попало что-то.

– Так красиво, – выдохнула его юная жена, прислушиваясь к тому, как последний отзвук неоконченной симфонии умирает в воздухе. – А когда ты начнешь работу над третьей и четвертой частями?

– Над третьей и четвертой? Пусть они звучат в другом измерении, – сказал Фрэнки, улыбнувшись.

И поднялся ей навстречу, пряча шрам от ожога.