Текст книги "Симфония Искажений (СИ)"

Автор книги: maybe illusion

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Это… мы правда ничего такого не делали! – выпалил несчастный влюбленный, вытянувшись по струнке и зардевшись. – Мне еще рано жениться, войди в мое положение! А если тебе интересно, почему я нарушил слово, то, извини уж, я не хотел, чтобы ты помер у меня на руках!

Сид засмеялся, глядя на него:

– Я не об этом с тобой поговорить хотел.

– Тогда, значит, о Симфонии! – с готовностью подхватил Фрэнки. – Мне вот в голову одна идейка пришла: а что, если нам исполнить ее вдвоем? Допустим, половину ты, половину я…

– Давай лучше дуэтом. И еще кого-нибудь позовем, все ж не такая тоска! И хоронят пусть в одной могиле! Ты бы хоть иногда мозги включал, а не только за моей сестрой волочился. Слушай, помоги мне сесть и не задеть эту штуку, – больной кивнул на иглу в руке.

Фрэнки выполнил его просьбу и на всякий случай остался рядом: ему очень хотелось поддержать Сида любым способом. Тот бодрился, но выглядел каким-то изломанным.

– Черт… – вяло протянул он. – Эта Мадлен… Мне следовало уберечь Сильвию от подобной компании. Глупая девчонка и так творит черт знает что, сам видишь, а тут еще подружка легкого поведения нарисовалась. А я думал только о себе, о том, как бы поразвлечься!

– По-моему, ты здесь последний человек, который думает о себе, – мягко возразил Фрэнки.

– Ох уж этот твой максимализм. Ладно, я вот что хотел спросить… – Сид тяжело вздохнул. – Где ты был в сегодняшнем Искажении? И еще – где Эшли?

– Не знаю. Задержалась? – Из-за всех треволнений, болезней и, конечно, любви про Эшли как-то и не вспоминали… – А насчет Искажения – у меня к тебе тот же вопрос!

– Задержалась, говоришь? – Сид нахмурился и закусил губу. – Ладно, давай сначала ты.

Фрэнки сбивчиво рассказал свою историю, стараясь не утомлять больного подробностями, но тот перебивал и переспрашивал на каждом шагу, а потом ненадолго задумался и заявил:

– Теперь понятно. Это было Многогранное Искажение.

– Много-что? – За двадцать лет жизни Фрэнки не узнал об Искажениях столько, сколько за пару месяцев знакомства с Сидом, – даже если учесть, что половина информации свисала с его ушей лапшой.

– Наверняка мы в них попадали и раньше, просто не знали об этом: мы ведь не были знакомы, не могли сравнить впечатления, – пояснил тот. – Представь, что все множество измерений представляет собой многогранник. И когда мы попадаем в Искажение, мы как будто оказываемся на другой грани реальности. А теперь вообрази, что одна из граней, в свою очередь, распадется на… м-м, осколки? Забыл последнюю математику, черт.

– В измерение может поместиться еще несколько, так, что ли? – уточнил Фрэнки.

– Вроде того, – его собеседник слабо кивнул. – Многогранное Искажение у каждого резонирующего будет свое. При этом оно будет создано по общим правилам… для всей грани. Как я понял, нынешнее каким-то непостижимым образом влезло к нам в головы и выудило оттуда наши идеалы, мечты и стремления, чтобы с их помощью попытаться нас убить. Ты рассказал, по сути, о своем творчестве: Искажение визуализировало то, что является для тебя самым важным в жизни. Со мной случилось то же самое.

– А что увидел ты?

– Мир, который мне все время снится. Я говорил тебе о нем, едва ли не в нашу самую первую встречу. Эшли, по всей видимости, тоже увидела свой идеал… – Сид помолчал, а потом тихо добавил: – И не вернулась.

– Что ты такое говоришь? – Не может быть, быть такого не может! – Задержалась – не значит «не вернулась»! Кто ее знает, вдруг ей там понравилось… в компании своих идеалов! Ведь у нее способность…

– Нет у нее никакой способности, – осторожно сказал Сид. – Она просто сошла с ума.

– Да о чем ты вообще?.. – забывшись, Фрэнки схватил его за плечи и тряхнул. От этого больному сразу стало плохо: он закрыл глаза и судорожно сглотнул, будто чувствуя тошноту. Когда мучитель с виноватым видом отпустил его, он упал на подушки и простонал:

– Это со мной сделала Эшли. Говорю тебе, она сошла с ума!

– Она тебя ранила? Не может быть! – ужаснулся Фрэнки. – Но за что?!

– Более того, она меня убить хотела. Она безумна. Какая еще способность? Ты видел, как она вернулась из предыдущего Искажения позже нас? Мы оба тогда валялись в отключке и узнали об этом только с ее слов. Так вот: та задержка ей примерещилась. И если на сей раз она не вернулась вместе с нами, это может значить только одно: ее поглотило Многогранное Искажение.

Сид замолчал: ему явно было трудно говорить. Оцепеневший Фрэнки уставился на пол, переваривая информацию. Ужас и чувство вины перед Эшли, мирно дремавшие до сего момента на задворках разума, воскресли с тысячекратной силой и вгрызлись в него, заставив задрожать и съежиться.

– Так это ведь я… Это ведь я, получается, ее убил! Из-за меня она стала резонирующей! – воскликнул он и сдавленно зарыдал без слез, обхватив себя руками. – Я! Я убил ее! Я убил Эшли!

– Нет! – испуганно возразил Сид. – Нет, что ты!

– Я убил ее! Убийца!.. А-а-а, убийца! – Перед мысленным взором Фрэнки проносились моменты, когда он отталкивал Эшли, грубил ей, ни во что не ставил; был ли он хотя бы раз по-настоящему ласков с ней? Чем он отплатил ей за ее любовь и преданность? Он просто жестоко растоптал жизнь невинной девушки, делая вид, что проблемы не существует. Он даже ни разу не поговорил с ней о ее чувствах – просто огрызался, отмахивался или прятался. Как низко, как малодушно, как жестоко!

– Фрэнки, посмотри на меня! – окликнул его Сид, заставив повернуться к себе. – Черт, жаль, я не могу встать и налить тебе чего покрепче. Слушай, ты не виноват ни в чем. Тебе ясно? Не виноват!

– Да ты даже не представляешь, сколько зла я ей сделал, – пробормотал тот в ответ.

– Мы все, нарочно или случайно, делаем друг другу зло, – возразил Сид. – Нельзя прожить жизнь и никого не обжечь. Разве ты насильно влюблял ее в себя? Разве ты наслаждался своей победой? Ты не мог знать, что все так обернется.

Его слова падали прохладным дождем на пылающее болью сердце, но высыхали, не успев исцелить ожог.

– Ты не хотел быть с ней не по любви. Разве это не правильно? Разве это не честно? Ты не флиртовал с ней, не обманывал ее. Ты не убийца.

– Нет, – Фрэнки покачал головой. – Нет. Я убийца. И это не первое мое убийство, знаешь…

И тут воспоминания хлынули из него непрерывным потоком, и он захлебывался в них, и в неожиданном приступе безграничного доверия он поведал Сиду историю четырехлетней давности – поблекшую в памяти, но не забытую; и вслед за сухими рыданиями пришли настоящие слезы, от которых не становилось легче, – только разрасталась гулкая пустота внутри.

– Ох, – сдавленно произнес Сид, когда рассказчик умолк и вытер глаза. – Бедный ребенок. Эта Мадлен… Ох, прости меня, если бы я только знал…

Он потянулся к Фрэнки, как будто хотел его обнять, но ограничился легким похлопыванием по руке. «Кажется, он видит во мне еще одну Сильвию, которую нужно ласкать и утешать», – запоздало догадался страдалец и, с благодарностью принимая роль младшего брата, уткнулся носом в плечо человека, перевернувшего его жизнь. «Все будет в порядке», – тихо повторял Сид, положив ладонь на голову Фрэнки, а тот сморкался в его рубашку и мысленно спрашивал себя, почему они дружны только в моменты опасностей и потерь.

_______________________________________________________________________

* Попурри – музыкальное сочинение, составленное из мотивов других пьес.

** Восьмая, тридцать вторая – длительности нот, измеряемые в долях. На письме выглядят так: http://www.mygitara.ru/uploads/posts/2009-08/1251460924_nota_1.gif

========== 6. Прелюдия ==========

Прохладный и тихий вечер плавно перешел в ночь. Высоко в небе сияли звезды – каждая на своем месте, – и этот сине-белый узор сопровождал бредущую по саду Мадлен.

Удивительно, до чего погода может не совпадать с состоянием души! Внутри у Мадлен шумела буря, а снаружи легкий ветер едва шевелил листья и шаловливо путал ее волосы. Из-за этого несогласия она чувствовала себя потерянной.

От обиды и скуки ей вздумалось подыграть сумасшедшей девчонке, возмечтавшей убить Сида, – все равно у той ничего не вышло бы! – но она и представить не могла, чем это обернется. А не учла ведь сущую мелочь: как он резонирует! Знала только, что резонирует, а как именно – даже не поинтересовалась. И теперь все ее старания пропали даром, все надежды и мечты рухнули из-за сущей мелочи. Конечно, каждый резонирующий в каком-то смысле – умирающий, ведь никто не знает, что ему припасено в новом Искажении, но – не так стремительно же! И почему ей вечно не везет? Будь у нее чуть больше времени, она бы сумела крепче привязать к себе Сида, возможно, забеременела бы от него и под этим предлогом настояла на женитьбе, а там – да хоть завтра в ящик, она только рада будет! Но теперь о таком и думать не стоит; и не только потому, что шансы на то, что Сид поправится до нового Искажения, ничтожно малы. Тихоня Фрэнки отомстил ей четыре года спустя, нашептав приятелю что-то скверное о ней. Он целый день не отлипал от больного, а кончилось все тем, что Сид вызвал Мадлен к себе и прямо в присутствии несносного Фрэнки ледяным тоном и без объяснения причин приказал оставить его дом до завтрашнего утра. Она хотела спросить, в чем дело, хотела спорить и возмущаться, но из-за того, что Фрэнки стоял рядом и смотрел на нее до странного ясными глазами, она почему-то не осмелилась возражать. Лучше потом поговорить с Сидом наедине. Малыш перестал ее бояться, ускользнул из ее сетей; малыш за четыре года возмужал и подрос. Но что такого он мог наплести Сиду? Не ту историю с Морганом же – это ведь все равно, что сознаться в убийстве! Им обоим одинаково выгодно молчать, и как бы ни был Фрэнки близок с Сидом, нет такой близости, которая способствовала бы подобным признаниям. Но если не тот случай – тогда что? Нужно во что бы то ни стало узнать! Узнать, выиграть время и склонить Сида на свою сторону – она ведь женщина, в конце-то концов, ее не забыть и не вышвырнуть за порог так просто, она обольстительна! Разве может она уступить какому-то Фрэнки?

Мадлен не любила Сида: для нее он был слишком нестабилен, неуловим и несерьезен, его внешность и сложение она находила недостаточно мужественными, а поведение – недостаточно разумным. Он походил то на торопящегося жить осужденного, жадно пьющего воздух и солнечный свет, то на тихого сумасшедшего, застывшего в неясной апатии, то на пустоголового семнадцатилетнего подростка, творящего несусветные глупости просто потому, что это весело. В Ллойдс-хаусе ей действительно больше нечего делать, она знала это; но ее женская гордость была оскорблена. Она жаждала мести – но на сей раз не в виде ножа в руке глупой девчонки, нет; она хотела заставить Сида жалеть о принятом решении, ползать перед ней на коленях, целовать подол ее платья и умолять остаться. Владеть и помыкать им, таким на первый взгляд свободным и независимым, унизить его и разбить его сердце – разве это сложно? Невыполнимо? Он ничем не отличался от тысяч ему подобных, и лично у нее было около дюжины таких мужчин; впрочем, не совсем таких.

Помимо самого Сида, человека легкомысленного и слабого, в нем как будто жило что-то еще, нечто нездешнее, потустороннее: прячась и приноравливаясь к его дыханию, оно заполняло его глаза многозначительной пустотой, замедляло мысли и движения, отвлекало от повседневных дел, маня куда-то – куда? Эту неуловимую тень Мадлен не могла ни постичь, ни подчинить.

Она вздрогнула, услышав звуки фортепиано, доносившиеся из открытого окна. Третий час ночи – Фрэнки не спится? Сначала она решила не обращать внимания на тоскливую мелодию, отдаленно напоминающую посвист вьюги, но через пару минут по коже у Мадлен поползли мурашки, а звенящие в верхнем регистре аккорды начали раздражать до головной боли.

– Да что за невозможная мерзость! – сказала она себе и сердито вернулась в дом, позабыв о том, что не имеет права даже присутствовать там, не то что велеть кому-то прекратить игру.

К ее удивлению, за роялем в гостиной оказался не Фрэнки, а Сид. Похоже, переливание крови придало ему достаточно сил, чтобы подняться с постели и мучить инструмент под утро. Услышав скрип отворяемой двери, он прервался, но даже не подумал обернуться.

Какая удача, какой подходящий момент для атаки! Сейчас они одни во всем доме не спят, а он к тому же слаб и явно не в себе. Здесь они сошлись, здесь и разойдутся – не символично ли?

– Я такого еще нигде не слышала, – сказала Мадлен и приблизилась к своей жертве.

На секунду ей показалось, что она разорвала невидимый плотный занавес, сотканный из нот, что отделял Сида от внешнего мира.

– Фрэнки называет ее Музыкой Метели, – пояснил тот отрешенно.

– Он ее написал?

– Нет. У этой музыки нет автора. Есть только исполнитель.

– Что ты имеешь в виду?

– Ровно то, что сказал. Иногда ты владеешь вещью, а иногда вещь обладает тобой. – После этих слов он наконец повернулся к ней и поинтересовался уже другим, будничным тоном: – Почему ты еще здесь? Кажется, я вполне ясно выразился, когда велел тебе оставить этот дом.

– Я сомневаюсь, что те слова были сказаны в здравом уме, – холодно возразила Мадлен, внутренне радуясь смене темы. – Почему отношение ко мне так резко изменилось? Что наплел тебе про меня Фрэнки?

– Ничего. Почему ты во всем винишь Фрэнки? Здесь я принимаю решения. Я просто вижу, что ты скверно влияешь на мою сестру.

Конечно, он не выдал бы друга так легко! Даже в таком состоянии, даже под утро.

– Ты лжешь.

Сид молчал.

– Ты будешь последней свиньей, если по абсолютно надуманному поводу выбросишь на улицу женщину, которая была с тобой, – добавила Мадлен.

– Ну, положим, не на улицу, – поморщился Сид. – Ты у нас вроде как не бедствуешь. Мы оба люди взрослые и оба понимаем, что это вот «была с тобой» в нашем случае ничего не значит. А теперь оставь меня и этот дом. Я уделил тебе достаточно времени.

Еще одно унижение! Ну уж нет, она не проиграет.

– А если я скажу, что люблю тебя? – прямо спросила она, приблизившись к нему вплотную.

– А что изменится? Да и я ведь не поверю.

– Не поверишь? Почему? Потому что не хочешь верить? Или потому что… – она протянула руку и коснулась его губ, – …боишься?

У него были пустые, ничего не выражающие глаза; словно у человека равнодушного – или оцепеневшего.

– Ты думаешь, тебя так сложно разгадать? – продолжала она, мягко распустив его волосы и разглаживая спутавшиеся пряди пальцами. – Если кто и не поймет, что у тебя на сердце, то разве что безмозглый Фрэнки. Ты хочешь казаться сильным. Хочешь защитить дорогих тебе людей. От самого себя. Ты боишься любой формы любви, любого проявления взаимности. Но на свете нельзя прожить без любви. Мир слишком холодный и жестокий, нам не согреться поодиночке. И тут вступаю я.

Она обвила его шею руками, и он с расслабленным вздохом откинул голову назад, смежив веки.

– Я могу дать тебе любовь без обязательств и сожалений, – шепнула она ему на ухо, – но не ту любовь, о какую противно замараться такому, как ты, нет. Ты достоин лучшего. Ты достоин меня!

Подобно тому, как музыкант-виртуоз извлекает нужные звуки из инструмента, умела играть с мужчинами и Мадлен; и Сид не был, не мог быть исключением – он послушно откликался на прикосновения пальцев, на модуляции голоса, на жар чужого тела в волнующей близости. Какую-то минуту назад казавшийся таким твердым в принятом решении, он сам потянулся за поцелуем и немедля получил награду, долгую и обжигающую. Мадлен уселась к нему на колени и удовлетворенно улыбнулась, почувствовав его руки у себя на талии. Сейчас она распалит и оставит его – униженным, дрожащим от неудовлетворенного желания!

– Вот видишь. Я нужна тебе, – заметила она. – Я и никто другой! Я дам тебе больше, чем способны дать наивная сестра и глупый мальчик. Так кого ты должен слушать?

– Не сравнивай, – хрипло возразил Сид.

– Как скажешь, – она пожала плечами и начала расстегивать его рубашку, глядя ему в глаза. – Можешь не верить, но я действительно люблю тебя. Все в тебе, даже напускной холод, меня только возбуждает…

Подцепив ногтем повязку у него на груди, она поцеловала воспаленный край раны, и он вздрогнул – не то от боли, не то от удовольствия.

– Что бы ни говорил Фрэнки – он сказал неправду, – внушила Мадлен своей окончательно размякшей жертве. – Давай займемся любовью прямо здесь.

Она требовательно впилась в его губы, но вместо ответа на поцелуй он с неожиданной решительностью оттолкнул ее – так, что она едва не свалилась на пол.

– Ты дешевка, – заключил он, брезгливо вытирая рот, – и приемы у тебя дешевые.

– Вот, значит, как?.. – прошипела Мадлен. Ее щеки пошли красными пятнами. Она была уверена, что Сид целиком во власти ее чар, и уже готовилась нанести удар, а он посмел опередить ее – нет, определенно они друг друга стоили! – Дешевка! А ты сам тогда – кто? Кто достоин ледяного принца? Может быть, Фрэнки? Наверняка представлял его на моем месте в ту ночь!

Сид засмеялся:

– Думаешь, если я не люблю тебя, это значит, что я не люблю женщин вообще? Тебе нужно что-то делать со своей самооценкой – неоправданно завышена.

– Да за кого ты меня принимаешь, за уличную шлюху? – Мадлен поджала задрожавшие губы. – Зазнавшийся выродок! Бездушная скотина! Ты об этом еще пожалеешь.

– У меня уже нет времени на сожаления, – он странно улыбнулся ей – будто и не ей, а чему-то, что видел сквозь нее, – и эта улыбка взбесила ее окончательно. Молча развернувшись на каблуках, она вышла, хлопнула дверью, вихрем взбежала по лестнице к себе и принялась яростно швырять вещи в чемодан.

Мадлен не принадлежала к сорту женщин, у которых всякая обида вызывает истерики и слезы; за годы актерской практики и общения с противоположным полом она научилась владеть собой и использовать эмоции только себе во благо. Поэтому она не дала воли злости, решив лучше немедленно обдумать новый план мести. Например, пустить слух, что Сид спит с Фрэнки. Заодно она и Фрэнки навредит: плакало его инкогнито! Она ядовито заулыбалась, мысленно рисуя возможные последствия, на ходу взялась сочинять, что именно и кому шепнет, чтобы вышло убедительней, а потом уронила растрепанную голову на сложенную одежду и незаметно для себя задремала: волнения волнениями, обиды обидами, а дело шло к утру и утомление давало о себе знать.

Разбудил ее звук автомобильного клаксона. Подскочив на постели, Мадлен секунду или две пыталась сообразить, где она, почему спит одетой и сколько сейчас времени. С окна тянуло утренней свежестью. Мадлен зябко повела плечами и встала, чтобы закрыть его.

Она невольно выглянула наружу, прежде чем захлопнуть створки, и сразу замерла: отъезжал Сид, в полном одиночестве, без водителя, без Фрэнки или сестры. Куда он мог собраться один в такую рань? По какому личному делу?

Ответ пришел сам: к любовнице.

И как она сразу не поняла! По всей видимости, с годами она только глупела; как она могла проглядеть соперницу? Холодность Сида и потеря интереса к ней должны были сразу сказать ей об этом, а она подозревала во всем Фрэнки – глупость какая! Конечно, Сид не таков, чтобы хранить верность одной женщине: пользуется своим обаянием, везде успевает – хитрец! Однако до чего сильно он должен влюбиться в другую, чтобы не спать ночами, играя на рояле страстные глупости, отталкивать и гнать объективно привлекательную женщину, с раннего утра срываться в объятия возлюбленной! Да еще и в таком состоянии – он ведь пока не поправился, еще попадет в аварию… так ему, впрочем, и надо!

«Я хочу увидеть ее», – возникла в голове у Мадлен ясная, не терпящая возражений мысль. Кому она проиграла? Кто оказался сильнее ее? Кто похитил Сида у нее из-под носа?

Увидеть и немедля уехать к себе – зализывать раны! Со скоростью молнии она впихнула оставшиеся вещи в чемодан, слетела вниз, выскочила на улицу, добежала до дороги и, остановив таксомотор, велела водителю следовать за автомобилем, как раз скрывшимся за поворотом.

«А если это никакая не любовница, – думала она, нервно закуривая уже в салоне, – то ты, Мадлен Долл, окажешься дурой похлеще Эшли. И в таком случае ты свое унижение заслужила сполна».

***

Фрэнки действительно день-деньской не отлипал от Сида, и отвлекавшаяся на повседневные распоряжения по дому Сильвия в итоге не сумела составить ему конкуренцию. Впрочем, оба все равно безвылазно торчали в комнате больного – по очереди и вместе, надоедали ему чрезмерной заботой, унизительно кормили с ложечки, шумели и суетились. Когда поздно вечером Фрэнки положил голову на подушку Сида, схватил его за руку и заснул, а Сильвия залезла к нему под одеяло, обняла и тоже собралась в такой позе спать, тот растерял остатки терпения, растолкал обоих и отправил «по своим постелям, и не вздумайте обойтись одной!». Фрэнки хотел во что бы то ни стало остаться, говорил, что волнуется, но Сид стоял на своем и доказывал, что после переливания крови ему гораздо лучше, что он уже здоров, а «та царапина» вообще не в счет. Пришлось подчиниться, и обе няньки уныло поплелись к себе.

Ночью Фрэнки ворочался с боку на бок: ему все чудилось, что надвигается новое Искажение, что Сиду плохо, хотелось вскочить и бежать, что-то делать, как-то помочь другу, но потом он вспоминал, что его прогнали из комнаты, тяжело вздыхал, устраивался в кровати поудобней и пытался заснуть. Иногда Сид отходил на второй план, уступая место болезненным воспоминаниям об Эшли, а потом – Сильвии: а от мыслей про Сильвию становилось как-то сладко-волнительно, а еще хотелось встать и проведать ее, а то и «обойтись одной постелью».

Промаявшись без толку час или два, Фрэнки зажег свет, оделся и решил больше не ложиться. Раз уж пришла бессонница, лучше потратить время с пользой; и Фрэнки нашел своему времени самое верное здесь и сейчас применение – он открыл Симфонию.

И так вышло, что в тот самый момент, когда Сид по памяти исполнял урезанную вторую часть на рояле, Фрэнки пробегал глазами ее же – оба были заняты одной работой, не подозревая о том.

Попытавшись на сей раз не сосредотачиваться на содержании каждой части по отдельности, а постичь замысел произведения в целом, Фрэнки неожиданно для себя нащупал нить, как ему показалось, ключ к редактированию текста. Решение выглядело таким простым и изящным, что он торопливо схватил бумагу и на ходу принялся набрасывать план исполнения, а вслед за ним – намечать, в каком темпе и настроении должны выступать новые, измененные отрывки. Словно сама Симфония наконец решила снизойти до него и подсказать правильный путь; хотя, возможно, истинность здесь обманчива, – как обманчивы россказни Сида, верного рыцаря Симфонии. В обманчивости и зыбкости, пожалуй, заключалась сама суть этой музыки. «Обманчивость, да! Обман!» – бормотал Фрэнки себе под нос и, прислушиваясь к проснувшемуся голосу вдохновения, покрывал бумагу все новыми наметками, время от времени отвлекаясь на то, чтобы тихонько нажать несколько клавиш на фортепиано и выдохнуть: «Оно! Верно!»

Ему не терпелось закончить с черновой версией хотя бы одной части до рассвета, а утром показать свою работу Сиду и сказать: «Ну как? Я на что-то способен, а? За столь короткий срок! Через неделю я подготовлю новую Симфонию, а через месяц исполню ее переложение для рояля – на рояле! И никто больше не умрет, и мы все действительно будем счастливы». Время от времени он отвлекался от дела и представлял, с каким лицом и каким тоном все это скажет; добавлял те или иные фразы в свою речь, а иногда выбирал многозначительное молчание – Сид и без слов поймет! Воображал, как тот обрадуется, как будет жать ему руку и благодарить, может быть, даже обнимет; придумывал, как отвечать на признательность, и от всех этих фантазий так умилился и растрогался, что готов был там же на месте просить почему-то у Сида руки его сестры, стоя почему-то перед ним на одном колене. А в следующий момент вбегала сама смущенная Сильвия с криком: «Я согласна!», и Фрэнки заключал ее в объятия, а потом говорил, что жениться ему пока рано, поэтому они немножко поживут вместе, а там видно будет.

Дальше Фрэнки ничего не успел придумать, потому что очнулся. Комнату заливал мягкий утренний свет. По всей видимости, увлеченный композитор задремал где-то посреди своих наивных мечтаний. Глянув на исписанные листки, Фрэнки разочарованно прищелкнул языком: он успел так мало! Даже стыдно нести показывать. Похоже, красивую сцену придется пока отложить, но в любом случае нужно как можно скорей найти друга и посвятить его в свои планы. Близилось время завтрака, а значит, Сид будет за столом, раз уж ему действительно легче; а еще там должна быть Сильвия.

Подумав о последней, Фрэнки унял желание нестись в столовую, даже не умывшись, и твердо решил не спускаться, пока не приведет себя в порядок. В последнее время ему хотелось стать привлекательным для Сильвии. Даже четыре года назад это желание, как ни странно, не посещало его, неопытного влюбленного подростка: тогда он небезосновательно полагал, что такому уроду, «чудовищу», как он, не стоит и пытаться выглядеть прилично – все равно Мадлен не понравится. Но сейчас, когда любовные дела пошли в гору, он жаждал перемен в себе. Видя отчетливую разницу между собой и ухоженным братом Сильвии, он желал казаться таким же изящным и обаятельным, и даже внутренне страдал, не зная, как этого добиться, но стесняясь спросить совета у друга. Не раз он сравнивал свою жидкую, бесцветную и вечно растрепанную шевелюру с тем, как выбившиеся из небрежно перехваченных лентой волос пряди интересно обрамляли лицо Сида; не раз удивлялся тому, как удачно сидела одежда на его тощем и длинном теле, как бывали подобраны цвета, в то время как сам Фрэнки в любом из своих облачений выглядел жалким недокормленным подростком, начисто лишенным вкуса. Подметив, что Сид обычно держит спину прямо, Фрэнки пробовал следить за собой и не сутулиться, но его хватало от силы минут на пятнадцать. Скопировать легкую походку и непринужденность манер проклятого щеголя и вовсе не представлялось возможным. В итоге ничто не выдавало внутреннюю борьбу бедняги с собственной невзрачностью, и единственным внешним проявлением боевых действий в нем стала новая привычка тщательно бриться каждый день, хоть он и не нуждался в этом. Наивный Фрэнки не догадывался, что Сильвию, привыкшую к обществу одинаково красивых, но одинаково пустых молодых людей, привлекала именно его дикость, неуклюжесть – «оригинальность».

Когда с утренней чисткой перышек было покончено, Фрэнки легко сбежал вниз, предвкушая разговор с Сидом и обмен многозначительными взглядами с его сестрой. Но в столовой оказалась только Сильвия, задумчиво ковырявшая вилкой салат, и Фрэнки не сумел скрыть разочарования в своем «доброе утро». Впрочем, он сразу спохватился, что у него нет причин быть невежливым с ней, да и есть как-то вдруг захотелось, поэтому он пристроился рядом, пожелал приятного аппетита и с довольным видом принялся уминать безвкусный салат.

– У тебя глаза красные, – сказала Сильвия, задумчиво взглянув на него. – Тоже заболел?

– Они у меня вшегда на швету крашные, – прошамкал Фрэнки с полным ртом.

– Да я не про то! Под глазами!

– А! Я не спал ночь, – он смутился: такая забота! Как мило с ее стороны беспокоиться о его здоровье!

– Я тоже плохо спала: плакала из-за Эшли, – она горестно покачала головой. – Бедняжка. Она была очень… искренней во всем.

Фрэнки пристально взглянул на Сильвию: интересно, Сид рассказал ей, что его ранила именно Эшли? Вполне мог и промолчать – это в его стиле. Тем более в обстоятельствах, когда наказание за попытку убийства последовало более чем суровое. А если бы ничего не случилось? Как далеко простирается его нездоровое великодушие?

Мгновение раздумий пришло и ушло, а после, повинуясь нахлынувшему порыву, Фрэнки бережно обнял Сильвию – по-братски, пытаясь утешить ее этим нехитрым способом, как до того утешал его Сид. Похоже, кое-чему у того все-таки удалось научиться: Фрэнки не мог припомнить, чтобы раньше так успокаивал кого-нибудь, – не было ни надобности, ни желания.

– Мы не знаем, что теперь делать… – Сильвия прижалась к нему в ответ и склонила голову ему на плечо. – В полиции нам не поверят, родственники Эшли, насколько мне известно, даже не слышали об Искажениях, поэтому проще всего – молчать и делать вид, что ничего не случилось. Но это… это неправильно, она не заслужила забвение, ее родные имеют право знать!

– Не забивай себе голову. Я уверен, что Сид придумает, как уладить дело, – Фрэнки легко спихнул ответственность на друга, даже не подумав о том, что вообще-то сам должен отвечать за случившееся с Эшли. – Кстати, где он, как себя чувствует? Отдыхает?

– Он поехал в больницу. Все-таки согласился, а ты говорил! Минут пятнадцать назад. Так что все утро – для нас одних! – Сильвия грустно улыбнулась, погладила его по щеке и отстранилась, давая понять, что намеки намеками, а она не расположена к любовным шалостям.

Фрэнки поначалу не на шутку расстроился – эх, и зачем брился, если его даже не поцелуют! – потом устыдился того, что Сильвия, знавшая Эшли неделю, похоже, больше расстроена из-за ее смерти, чем он, – хотя на деле это было не так, просто у него и без Эшли забот и тревог хватало; а потом, когда до него дошел смысл фразы «поехал в больницу», уронил вилку на тарелку и разинул рот.

– В больницу! – в ужасе повторил он. – В какую больницу?.. Не может такого быть! Он обманул тебя! Ах, ублюдок!

Вскочив с места, он перевернул сахарницу, распихал сахар по карманам и бросился к выходу.

– Стой, ты чего? – испугалась Сильвия. – Ты с ума сошел?! Да стой!

Но Фрэнки ее уже не слышал: он летел через три ступеньки на улицу, не разбирая дороги, и не спотыкался только чудом.

Зачем Сиду было обманывать сестру? Ясное дело, что ни в какую больницу он не поехал. Так куда же он направился на самом деле? К женщине? Откуда бы он взял эту женщину, если не выходил из дома? В гости к друзьям? Рано утром? Еще и с незажившей раной, с анемией – в таком состоянии только кататься и развлекаться! По каким-то делам, связанным с Симфонией? Может, в библиотеку или в архив какой? Тоже вряд ли: он сказал бы об этом Фрэнки, ведь они работают вместе, как-никак. А значит, оставался только один вариант. И его следовало проверить, причем немедленно.

Фрэнки повезло меньше, чем Мадлен: редкие машины проносились мимо, не желая подвозить его, и ему пришлось буквально броситься под колеса таксомотора, чтобы водитель затормозил и распахнул перед ним дверь с потоком площадной брани. Фрэнки пообещал ему двойную оплату за «Мнимый Рубеж, как можно скорее!», и это отчасти примирило таксиста с перспективой везти неизвестно куда чокнутого тощего уродца. Впрочем, до Мнимого Рубежа они не доехали: вертевший всю дорогу шеей и беспокойно ерзающий на сиденье Фрэнки увидел автомобиль Сида на обочине и велел остановиться, после чего сунул водителю, не глядя, мятую банкноту с прилипшим к ней куском сахара и выскочил наружу.