Текст книги "Сердце моё"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
"Я только гляну, как она там. Только гляну– и всё"– может, это мой нерастраченный отцовский инстинкт говорит? Мы с Аленой так долго ждали эту беременность, от счастья я был готов весь мир на руках носить . А теперь вот, на этой...отрываюсь. Папочка херов– сперва наорал, наказал, а теперь волнуюсь.
Включив экран монитора, вывел на него изображение из приложения в телефоне – и охерел. Здоровенный детина из охраны укутывал ее как младенца, потом, видно, уговаривал поесть, кивая на поднос, что явно сам припер! Я же сказал! Завтра! Я ведь не конченый ублюдок– уже спустя пару часов после того, как оставил Талову, собирался позвонить, приказать покормить её. Но такое самоуправство?! А завтра что, он вместо меня будет бизнес вести!? А как трогательно он ее касается, надо же, рыцарь хуев! Мнит себя рыцарем, что спустился в темницу к прекрасной принцессе, похищенной злым драконом? Так я этому рыцарю сейчас приеду и меч в одно место засуну! И нахера я еще припер столько русскоязычной охраны с собой, идиот.
Почти выбегая из клуба, набрал Тому– чтобы Сокола довезли до его места дислокации здесь, как только он того захочет. Самому Лехе набирать не стал– он поймет. У нашей дружбы нет бабских обидок или глупых принципов вроде " вместе бухали– вместе по домам разьезжаемся".
Valeria
Валерия:
Дверь моей с неприятным скрежетом открывается, а я лишь еще более забиваюсь в угол, дрожа от холода, обхватываю себя руками. Святослав. Испуганно вскидываю голову, но вижу незнакомого мне молодого человека.
Парень в костюме охранника, в свою очередь, удивленно раскрывает глаза при виде меня. Он что, не знал? И его слова это подтверждают:
–Тут холодно...– помявшись, выдает он очевидный факт, отставив поднос с едой в сторону– Ты что сделала, что он тебя так? Я думал, это он кого-то из борзых конкурентов ...– замолкает, осознав, что ляпнул лишнего. С сожалением смотрит на меня, потом переводит взгляд на незакрытую дверь– Погодь, я сейчас. Нельзя же так– бурчит он уже больше себе, чем мне.
Дверь открыта, беги– не хочу. А у меня нет сил. Я замерзла, голодна, устала. Отяжелевшие веки слипаются, всё больше клонит в сон, хоть я и совсем недавно проснулась. Уснуть бы навсегда– мысли подобного рода то и дело всплывают в сознании, пока стены бетонной коробки угнетают, давят на психику.
–Вот, держи– возвращается парень с двумя теплыми одеялами – я там это...обогрев включил еще, должно заработать уже– и вправду, слышу небольшое жужжание– тут раньше оранжерея была или как там, не знаю. Алена...жена шефа – быстро исправляется он– для цветов это сделала, ну, для сада саженцы и оранжереи – поясняет, будто мне так важна эта информация.
Парень, едва не высунув язык от старания, приподнимает меня, расстилая сперва одно одеяло, усаживает меня на него. А другим накрывает сверху, закутывая как младенца:
–Это я хорошо, что зашёл ещё. Шеф сказал только завтра можно, а до завтра ты б тут...– разводит он руками.
–Он уволит тебя?– одними губами шепчу, понемногу согреваясь.
–Свят? Не, он не такой. Он справедливый – быстро отвечает парень, сам смутившись такой рьяной защите шефа. Этот " справедливый" начальник держит в подвале человека. Ну верх справедливости, правда ведь? Все справедливые люди сперва похищают девушек, затем истязают их, изводят морально и физически, а напоследок запирают в мрачных подвалах?!
–Там это....еда, таблетки, чай. В кружке вон той. Я это... пошел, а то мало ли...Сама понимаешь. Ещё камеры стереть придётся– опять сообщил мне лишнего парень– Ну, ты...это. не говори, что заходил сегодня. Спросит завтра– скажи утром заходил...давай– казалось, только сейчас осознав возможные последствия своей спонтанной доброты, охранник уже и не рад, что связался со мной.
Дверь за парнем закрылась, а я медленно подошла к подносу– прозрачные красные капсулы яркими пятнами выделялись на темном дереве. Чем меня травят? Действительно ли все для сердца? Что если часть из препаратов – сродни нейролептикам, для подавления воли? И вновь захотелось плакать и смеяться одновременно – я не знаю даже своей фамилии, возраста. Но при этом, оказывается, знаю действие нейролептиков? Что еще скрывают просторы моего разума? Может, на Нобелевскую накопаю?
Я перекусила, разумно решив, что выбор между мучиться и мучиться голодной очевиден, выпила чаю, и снова вернулась к импровизированной лежанке
Wife-2
Святослав:
Костяшки пальцев ломило– морда у охранника Анатолия оказалась крепкой, ещё пару раз в скулу попал. Но раскрасил его знатно– будет знать, как нарушать приказы начальства. На следующем месте работы, потому что я уволил его к чертям собачьим. Заплатив, правда, нехилое выходное пособие и на лечение подбавил. Чтоб честь по чести.
Если охране позволять самоуправство, то это ни к чему хорошему не приведет. А сидел бы там какой-то уголовник под личиной бизнесмена, в которых они все в лихие 90-е перепрофилировались? И? Снес бы башку сперва тупому Толяну враз.
И бомбит меня лишь от этого! А не от того, что Таловой касался, смотрел на нее, жалел. Или желал– я х..й знает, что у этого остолопа двухметрового на уме!
Открыв железную дверь, вновь попал на представление " сон невинного ангелочка". Да она специально? Я похож на имбецила– как ни войду, так сопит в мимимишной позе, надеясь разжалобить? Смягчить? Или хер знает, на что она там надеется!
– Подъем, Талова!– подойдя ближе, рявкаю так громко, что она вздрагивая, вскакивает, едва успевая увернуться от столкновения лбом с моей челюстью. Заспанное лицо, слегка припухшие красноватые глаза – походу, и вправду дрыхла. Осознание собственной неправоты ещё больше распаляет:
–Хватит разлеживаться, женушка, – дразню я ее, с удовольствием отмечая, как она пугливо отшатывается при этих словах– Я тут кино небольшое глянуть успел– охрану начала окучивать, да? – провожу пальцем по тонкой скуле, играя как сытый кот с испуганной маленькой мышкой.
Она пытается уйти от прикосновения, это злит меня. Ухватывая девицу за подбородок, с силой притягиваю к себе, сжимая руку так, что черты её лица становится похожими на смешную гримасу шарпея:
–Я тебя предупреждал насчет персонала?! Насчёт просьб помощи, а?!– легонько встряхиваю, а она лишь упирается руками в большой ящик, на котором лежала– предупреждал? – рычу, нависая над ней. Даже отсюда я слышу гул, с которым бьётся сердце. Сердце моей жены! Настоящей жены, а не этой дешёвой подделки!
–Ты ему дала?!– отпускаю лицо, но тут же хватаю за плечи, заставляя встать– А? Твои дешевые методы – это ведь только раздвигать ноги, когда нужно? Что молчишь, Талова?! Или в рот взяла, чтобы по-быстрому!?
Из ее глаз текут слезы, но она лишь сильнее сжимает губы, словно бросая мне вызов, с ненавистью смотрит на меня. Да мне похер! Смотри! Правильно, смотри! Чтобы и я знал, какой дебил! Как поверил в то, что жизнь может быть чудесной и ванильной как в дешёвом женском чтиве. Что маленькая девочка из детдома может оставаться чистой и невинной даже тогда, когда на нее резко свалятся бабло и всеобщее внимание, любовь, забота. Нет, видно, она из таких, что привыкли к грубой силе. А любое проявление доброты она сочтет слабостью, мгновенно отбросив того, кто её, доброту, проявит в разряд " безвольных лохов".
Все мои чувства обострены до предела– я не знаю, что делает со мной ее близость. Бесит, выводит из себя, заставляет кипеть от ярости. Хочется уничтожить ее, сломать, заставить ползать по холодному полу, умоляя о прощении. Вырвать своими руками пульсирующее в ее груди сердце жены, а затем любоваться, как эта дрянь в конвульсиях бьётся у моих ног! Напускное равнодушие, которым она специально, я уверен, пользуется лишь для того, чтобы позлить, выбешивает как малолетку. Будто эта тварь– строгая учительница, что со стороны лениво наблюдает за припадком очередного капризного старшеклассника.
Прежде, чем я успеваю то сообразить, моя рука тянется к ее волосам.
–Встань на колени– хриплю я, дёргая мягкие спутавшиеся пряди так, что она тихо шипит от боли, запрокидывая голову назад– На колени, сука!
Молча глотая слезы, она падает на пол, царапая колени. Притягиваю ее к ширинке, где эрегированный член уже рвётся наружу, пульсируя вожделением. Я никогда не понимал тех, кому нравится поиграть в подчинение. Относился к таким мужикам с легкой долей презрения– в чем мужество самоутверждаться, пускай даже и в сексе, засчет слабой женщины, но сейчас сам почти в экстазе от того, как соблазнительно смотрится сверху ее запрокинутое лицо с полураскрытыми чувственными губами, влажными дорожками слёз на щеках. Я представляю, что это слезы от того, что она взяла мой член до основания, что я трахаю ее горло, насаживая все сильнее, пока не изливаюсь внутрь. Она, давясь слюной смешанной с моей спермой, сглатывает...
–Отпусти.... Пожалуйста...– наконец, сдается она, испуганно пытаясь поймать мой взгляд. Надо же– ради дозы она готова была лечь под кого угодно, а со мной сейчас ей, видите ли, страшно?!
–Ты-моя жена, Талова!– усмехаюсь я с силой прижимая ее лицом к ширинке. Даже от того, как чувствую ее сквозь ткань брюк, я готов кончить так бурно, словно только что вернувшийся из армейски солдат– Это– твой супружескийдолг– мне доставляет удовольствие обжигающая ненависть в ее взгляде. Подстегивает, заставляет чувствовать себя живым, кровь бурлить по венам взрывной смесью.
–Твоя жена– Алена!– в отчаянии выкрикнула Валерия и, видно, решив, что терять уже нечего, быстро добавила – Мне охранник рассказал!
Одним рывком я поднял ее к себе, ревя бешеным зверем в лицо:
–А он не сказал тебе, тварь, что она умерла?! Что ее сердце сейчас бьётся в твоей долбаной груди? Не сказал, а?!– встряхиваю ее с силой, так, что слышен звук ее зубов, бьющихся друг о друга– Он не сказал, что твоя сраная жизнь– результат ее смерти?!
Я вижу, что она буквально дрожит от страха, и меня раздирают на части эмоции. Одна часть меня наслаждается тем, что я смог выбить ее из равновесия, что заставил её бояться за свою гребаную жизнь – может, хоть ценить начнет, что вывел на эмоции эту лживую тварь, а другая....другая тоскливо скулит, как побитый волк, не желая смотреть , в какое чудовище я превращаюсь. Есть ещё и третья...самая мерзкая...та, что страстно жаждет, предав любую память об Алене, заключить эту маленькую стерву в объятия, успокоив, укачивать словно ребёнка, баюкая в кольце рук.
Отбросив её в сторону, пошатываясь, плетусь к двери. Весь алкоголь выветрился. Лязг закрывающейся двери разрезает повисающую тищину. За дверью ни звука. Ни слез, ни движений.
Плевать. Пускай хоть сдохнет там. Ненавижу! Её! Себя! Эту еб..чую жизнь, что хуже смерти! Я думал, что буду долбаным ангелом возмездия, ее наказанием, но кто еще чьё наказание..
Filings
Валерия:
Он уходит, а я размазываю по щекам злые горькие слезы. До крови прикусываю губу, чтобы этот ненавистный урод не слышал моих всхлипов Иногда останавливаюсь, делая мелкие глотки воздуха, перемежая их со влагой, что течет отовсюду – из глаз, носа, рта. А затем беззвучно вою, выплескивая всю боль. Мне страшно. Мне больно. Я устала.... За что он так со мной?! За что?! Если бы я знала, что все обвинения, которые он, брызгая ядом, бросает мне в лицо– правда... Но поверить в то, что я могла совершать подобное? Я чувствую отторжение даже при мыслях об этом.
Я убью его! Никогда за то время, что себя помню с пробуждения у него в доме, ничего так не желала, как этого! Убью. Сама ужасаясь своей кровожадности, начинаю строить планы, как проверну это. Просто ради тех крох гордости, что еще остались во мне. Помечтать о том, как всё будет! Столкнуть ночью с лестницы? Втереться в доверие к прислуге, спрятать пару острых вилок, а, если повезет, то и ножей.... Господи, нет! Что со мной? Я предвращаюсь в такое же чудовище как и он. Нет, так нельзя. Мне просто нужно спасаться. Здесь, в доме, вряд ли кто-то пойдет против него, да и, как я поняла, у него есть власть и деньги. А я...я даже не знаю, где мы. Не знаю, кто я. В голове– чистый белый лист вместо воспоминаний.
Может, бежать в консульство? Вот только какой страны!?– горько усмехаюсь, стирая кровь, перемешанную со слюной, с уголков рта.
Царапая спину, опускаюсь вниз по шершавой стене. Сердце стучит как сумасшедшее. Пару минут не решаясь, тянусь к подносу, хватаю с него таблетки, запихивая в рот, делаю большой глоток чая, проталкивая их в желудок – быстро, чтобы не успеть передумать. Я почти верю, что во мне– сердце его жены. Такая ненависть возможна лишь в двух случаях – либо все, что он сказал– правда. Либо он совершенно безумен. "Возможен и третий вариант– смесь безумия и правды"– едко замечает внутренний голос. И этот вариант– самый страшный...
****
Святослав:
Меня рвет на части. То я кидаюсь к двери, чтобы бежать вниз, вытаскивать Леру из подвала, бросаясь ей в ноги, умолять простить меня, такого ублюдка. Оставить ей денег , все рассказать – и пускай живет как хочет, в конце концов, это – её жизнь. То останавливаю себя, матеря на чем свет стоит – она и сдохнет. Будто это – секрет. Продолжит то, что так старательно делала все эти годы.
Но и такого, что произошло, больше нельзя допускать. Я сам себе омерзителен. Нужно успокоиться, самоустраниться. Иначе такими темпами в доме появится труп. Или два трупа – вспоминаю, невольно отдавая дань ее внутренней силе, какой всепожирающей ненавистью горели глаза Таловой. Казалось, еще секунда– и она бросится на меня, вцепившись в горло как заправский питбуль. Стерва.
Что со мной происходит? Я и ненавижу её, и желаю, как ни одну женщину на свете! Даже никакого секса– просто лежать рядом, обнять. Это всё – сердце! Моё долбаное сердце, вернее, его остатки, ошметки, что так и не собрались воедино после смерти Алены, тянутся к её сердцу, сердцу моей жены. А оно, мать его, находится в этой мерзкой, ненавистной мне оболочке.
Но тут же голос совести укоряет– и Лера тебе нравится. Нравилась. Не как женщина – как кто-то близкий, родной. Сперва– ребенок, чью судьбу ты изменил, затем– молодая девушка, за чьи успехи радовался не меньше, чем какой-то раздувающийся от гордости отец за свое чадо. А теперь...кто она для меня? Больная стерва, готовая на всё ради денег и дури? Но почему сейчас она не трясется на полу в конвульсиях, с пеной у рта? Шарится по дому как вполне здоровая – ей явно что-то нужно от меня. Так и есть. Скорее всего, это не я забрал её к себе, это она, стерва ушлая, быстро обстряпала в своей больной головенке новый план. Естественно, не одна. В компании с теми, кто едва не отправил и меня следом за Аленой и дочерью.
Башка раскалывается, хоть и алкоголь потихоньку выветривается. Беру телефон, с минуту решая, стоит ли. Но затем набираю Леху.
Тот радостно и не особо внятно приветствует меня. Он еще гудит, рядом с ним женские голоса. Вот кто никогда не теряется– Леха. В любой ситуации может найти что-то позитивное. Или кого-то позитивного. ПозитивнУЮ. Так вернее. Сокол– бабник ещё тот.
–Приезжай, Свят. Че дома тухнуть– басит он в трубку– давай, тут у тебя, оказывается, так здорово, девочки отменные, хавка – рекламирует он мне моё же заведение.
Черт бы с ним, хватаю ключи от машины, пошатываясь, выхожу из дома. Звоню охране, чтобы открыли ворота. "Нельзя за руль пьяным!"– вспыхивает в моей голове красный маячок, и тут же гаснет.
***
Evening
Валерия:
Я уже две недели в плену. Время тянется словно старая жвачка, в доме одиноко– персонал, что видит меня, либо и вправду не понимают, либо спешит сделать вид, что не понял, чтобы не было нужды вступать в любое взаимодействие с моей всеми презираемой персоной.
Больше никаких указаний насчет уборки, помощи. Наоборот – все словно забыли обо мне, будто я– бестелесный призрак, слоняющийся по большому замку, от которого слуги в ужасе шарахаются. Меня кормят, приносят всё необходимое, но не более.
Никто больше не ограничивает меня в передвижениях – я побывала почти везде в доме. В кабинет после того раза я не захожу, и даже рядом с ним стараюсь ускорить шаг. То же самое чувство и рядом с дверью в подвал. Ноги подкашиваются, едва вспоминаю те сутки, что провела там. Меня выпустили в обед следующего дня, испуганную, замёрзшую, готовую согласиться на всё, лишь бы выйти. Но новый охранник лишь на чистом русскому велел мне встать и идти за ним. Приведя меня в комнату, он передал мне указания моего мучителя– по дому ходить можно, еда будет готовиться три раза. Я могу спускаться, либо мне могут приносить все в комнату. Разрешается выходить во двор, гулять. Чтобы не было скучно– внизу телевизор, ещё библиотека. Телефон запрещен. Если я пожелаю– и в моей комнате установят телевизор. Но каналы будут ограничены, вернее, цифровые записи одобренных хозяином передач.
Все просьбы я могу передать через охрану, либо просто написать их на листе и передать любому из слуг. Необходимое купят и привезут в дом.
Таблетки принимаю исправно – всё же, шрам и самочувствие, заметно улучшающееся после их приема, вынудили согласиться с версией про операцию.
***
–This is eyes– насмешливо прищурилась на меня Лолита, та самая смуглая девушка, что когда-то с интересом поглядывала на меня в спальне. За время, что прошло с отъезда Святослава, примерно три с половиной недели, мы успели если не подружиться, то наладить какое-то подобие общения. Я держалась за нашу связь как сумасшедшая– девушка была буквально моим лучиком света в темном царстве. Человеком, помогающим не сойти с ума от одиночества м неизвестности. Пару раз Лолита даже тайком давала мне свой телефон, но разобраться мне было сложно– все там было на английском, которого я, увы, почти не знала – в школе нам до пятого класса преподавали французский, а потом место учителя иностранных языков и вовсе стало вакантно. Никто особо не горел желанием его занимать за те копейки, что предлагались в виде оклада. Поэтому и уроков у нас не было– их заменяли или игрой в волейбол, если спортивный зал был свободен, или гнали весь класс в библиотеку, наказывая сидеть тише воды.
–А это?– я показала пальцем на нос, другой рукой ухватив с блюда в центре столешницы спелую зелёную виноградину.
–Nose– Лолита, предвосхитив мои дальнейшие расспросы, сама стала указывать на своё лицо, называя его составляющие на английском – eyebrows, forehead, chicks, mouth, teeth– широко улыбнулась она, показывая зубы– this is hear– двумя пальчиками ухватила она прядь своих темных волос– and this is– обрисовала она круг вокруг головы
–Head– раздался мужской голос позади меня. Лолита так и застыла, испуганно глядя сквозь меня, за мою спину.
–Leave us– произнес мужчина.
Лолита, бросив на меня виноватый взгляд, кивнула, выскользнув из кухни.
Святослав! Сидя на высоком барном стуле, повёрнутом спинкой вперёд, к столешнице, я с ужасом слушала звук его шагов. Ближе, ещё ближе. Наконец, сильные руки в одно движение развернули меня к нему вместе со стулом. Он выглядел уставшим, слегка осунувшимся. Даже спортивный костюм был словно на размер больше, хоть фигура и оставалась по прежнему мощной. Да что там " мощной"– при желании он бы мог прищелкнуть, придавить меня одним пальцем, как букашку, особо не утруждаясь.
–Смотрю, ты как кошка: куда не брось– приземляешься на все четыре лапы, да, Талова? Живучая, стерва?– хрипло бросая мне очередные обвинения, он жадно всматривался в моё лицо, будто что-то пытаясь найти. Неожиданно он провел большим пальцем по моим губам, стирая капельку сладкого виноградного сока, а затем сделал то, что удивило меня не меньше – наклонился ко мне и... поцеловал. Его губы сминали мои, брали, не спрашивая. Руками он упирался в столешницу по обеим сторонам от меня, отрезая мне путь к отступлению. Он будто завоевывал меня этим поцелуем, пытаясь вобрать в себя без остатка, его жадный язык творил с моим такие вещи, что внизу живота стало покалывать от желания, соски под тонкой футболкой напряглись, заныли, мучаясь от отсутствия прикосновений. "Что со мной происходит? Я ведь ненавижу его?"– мелькнуло и тут же погасло удивление в затуманенном происходящим разуме.
–Lo siento Señor– раздалось позади нас. Святослав отпустил меня, краем глаза я увидела в проеме осуждающее лицо домработницы, старой Марии, которая теперь точно уверилась в своем отношении ко мне. Для нее с этих пор я окончательно и бесповоротно– " prostituta". Я хмыкнула, улыбнувшись мысли, что хоть кто-то может дать мне точную характеристику. Для Святослава я – то последняя сволочь, то – предмет для посягательств. Он думает, я не вижу, какое пламя полыхает в его глазах, когда он смотрит на меня? Я потеряла память, а не разум!
Мария будто растворилась в воздухе, оставив нас наедине. Святослав, глядя на меня так, будто стыдился своего порыва, отошел на пару шагов назад.
–Слезай, нам с тобой нужно будет кое-куда съездить.
Как собаке. Ни объяснений, ни просьб. Просто приказ. Отчего-то ещё более обидным он прозвучал на фоне того, что мы еще каких-нибудь пару минут назад страстно целовались. А сейчас..
–Я никуда не поеду!– тихо ответила я, слезая со стула. Выставив его перед собой как щит, я отступила назад, уперевшись спиной в холод каменной столешницы.
Скривившись, будто само прикосновение ко мне ему неприятно, он больно ухватил за плечо:
–Лера, не зли. Ты нужна мне сегодня– будет благотворительный вечер, я должен показать тебя. Пошли слухи...– он не продолжил, хоть я жадно, едва дыша, пытаюсь вобрать в себя каждую крупицу информации. Что за слухи? Зачем я ему? Но Святослав лишь потащил меня за собой, заставляя семенить быстрым шагом.
Уже наверху, в моей комнате, я притормаживаю, пытаясь отдышаться. Святослав отпустил меня.
–Зачем мне нужно ехать?– я подняла глаза, прижав руку к бешено бьющемуся сердцу.
–Потому что я так решил!– оборвал он меня, окинув долгим оценивающим взглядом– Сейчас приедет стилист и этот...– он слегка запинается– Который лицо красит. Хер знает как он там у вас называется – мне кажется, или он действительно смутился?
–Зачем мне нужно ехать?– я настаиваю, не сдавая позиций. Его присутствие рождает во мне странную смесь эмоций: страх, желание перечить во всем, злить, выводя его на эмоции. А ещё... ещё то, в чем боюсь признаться сама себе.
–Чтоб все знали, что ты жива и здорова, мать твою!– взорвался он, толкнув меня в приоткрытую дверь– Вперёд, Лера, сходи в душ пока время есть. – склонился он прямо над моим ухом– Будешь бесить и дальше – зайду вместе с тобой! И натру твою маленькую розовую задницу до блеска! Своим членом!
Одной этой угрозы хватает, чтобы я пулей бросилась в комнату. Следом несётся его хриплый смех.
Хорошо, что я сразу решила выполнить то, что требовал Святослав, потому что через минут десять в моей комнате уже стояло три человека– стилист, красивая и ухоженная женщина лет сорока, визажист, молодая девушка в темном коротком платье, изредка с завистью огдлядывавшая комнату и " специалист по прическам"– молодой парень со смешными женоподобными ужимками, потребовавший с порога не называть его парикмахером. Следом слуги принесли огромый ворох кофров с платьями, установили сборную вешалку, на которую быстро развесили разных оттенков прекрасные вечерние платья. Затем внесли коробки с туфлями– и началось. "Точно Золушку собирают на её первый в жизни бал" – усмехнулась я, за что получила нагоняй от Патрика, специалиста, занимавшегося моими волосами. Правда, говорил он на английском, так что нагоняй перевела Джулия– стилист. Вернее, Юлия Самсонова, как английскими буквами гласили пакеты, в которых были доставлены наряды. Женщина объяснила, что она эмигрировала в Америку еще в 90-е, так и оставшись здесь. Вышла замуж, открыла две сети – магазинов одежды и салонов красоты, а теперь осваивает новое направление в мире моды. "К такой заказчице как супруга Святослава Соболева"– широко улыбалась мне женщина, прислоняя ко мне платья по очереди – " Для меня было честью приехать лично".
Спустя полчаса я была одета в невероятной красоты шелковое серебристое платье, открывающее всю спину, а спереди красиво обрисовывающее грудь, поднимаясь кверху. Лиф держался лишь на тонкой полоске переливающихся камней, перекинутой через шею. На ногах были туфли со стразами в тон полоске и маленькими бантиками из камней по бокам. Но больше всего меня поразила своя же собственная внешность в зеркале– это я?! Неужели я действительно такая красивая? Боже, черты моего лица...они были совершенны– пухлые слегка влажные нежно-красные губы, длинные ресницы, густые брови. Ничего лишнего в макияже, ни капли вульгарности – я словно светилась изнутри молодостью и красотой. Захотелось подойти к зеркалу, прикоснуться, проверяя – я ли это на самом деле или неизвестная мне девушка? А волосы... Если изначально я представляла себе лакированные как туфли модника с района кудри или высокую пышную прическу, то очень ошибалась– волосы, сияющие словно дорогой мех, были просто распущены, заколоты с двух сторон крохотными сверкающими шпильками. На мгновение я прониклась очарованием момента так, что глупо размечталась, представив, будто действительно в моей жизни все замечательно– я счастлива, влюблена, еду с мужем на приём. Но тут же осознание всей абсурдности таких мыслей, неизвестности, что ожидает впереди, окатило удушающей волной. Я пошатнулась, едва не упав. Меня подхватили, усадив в кресло. Патрик тут же вызывался сбегать за стаканом воды, а Юлия отошла открыть окно. Девушка-визажист, чьего имени я не запомнила, а переспрашивать было неловко, тихо шепнула на чистом русском " позвони"– и сунула мне в руку небольшой клочок бумаги с номером телефона, вновь воровато озираясь. Меня осенило– это она не завидовала. А проверяла на предмет камер! Чтобы потом незаметно передать бумажеу, которую я нервно сжимаю во вспотевшей от напряжения ладони. Боже, во что я влипла? Что происходит. Нервно сглотнув, я едва заметно кивнула, про себя усмехнувшись:"Откуда мне позвонить? Телефон у Святослава попросить?".
War
Валерия:
Святослав в темном брючном костюме и черной шелковой рубашке сегодня очень красив, нельзя не отдать должное. Красивый снаружи– и монстр внутри. Окинув меня довольным взглядом, он обхватил мою талию, наклонившись:
–Прекрасно выглядишь, дорогая. Пойдем, нам с тобой нужно обсудить кое-что – он повел меня вдоль коридора, к выходу. Понемногу смеркалось. Мы шли вдоль каменной дорожки к дому, освещаемой витиеватыми фонарями причудливых форм. Неподалеку теплым светом сияла оранжерея, распространяя через распахнутые настежь двери свой дивный аромат. Вечер казалось волшебным, если бы не ощущение, что я– агнец, ведомый на заклание.
Когда мы подошли к автомобилю, Святослав, держа марку, даже открыл мне дверь– либо уже вживался в роль заботливого супруга, либо не упустил момент полюбоваться тем, как я приподниму платье, чтобы сесть– по крайней мере в его взгляде промелькнуло такое желание, что меня окатила волна смущения.
Сев рядом со мной, он тут же нажал кнопку– и между нами с водителем опустился глухой экран.
–Значит так, Лера, слушай и запоминай: ты– моя жена. Валерия Соболева– он поморщился, словно неприятно было даже в целях бутафории дать мне свою фамилию. Будто кусок от себя отрезал– Любишь меня безмерно. – хмыкнул он, откинувшись на спинку сиденья – Как и я тебя. На все вопросы отвечаешь – прохожу лечение, авария, память пока полностью не восстановилась. Если попробуешь ляпнуть что-то лишнее, просить помощи, бежать – будет хуже!– его глаза сверкнули такой неприкрытой злобой, что стало страшно.
Но какой-то маленький бесенок внутри меня так и подмывал позлить его. Возможно, это воздух свободы так действовал на меня– я чувствовала себя совершенно иным человеком, чем там, в ненавистном мне доме -тюрьме:
–А как хуже? Куда уже хуже, чем– я кивнула головой назад, на дорогу, намекая на покинутое место заточения– Убьёшь меня? Все лучше, чем сходить с ума, мучаясь от неизвестности.
–Нет, Лера,– он мрачно улыбнулася, доставая смартфон – видишь их?– протянул он мне гаджет.
С экрана на меня смотрели мужчина и женщина, "Стелла"– мелькнуло в голове, а виски заломило болью. Я их знаю, и ощущение какое-то теплое, родное. Соболев довольно хмыкнул, словно какие-то его догадки подвердились в эту минуту:
–Умничка, плохо будет им. Поверь, очень плохо.
–Кто это?– спросила я, машинально поглаживая экран телефона пальцем.
–Не дури, Талова!– зарычал он, отбирая у меня телефон – Еще скажи, родителей не узнала?!
Родителей? Это – мои родители? Мне показалось, что я не особо похожа на них. Но по ощущениям эти люди действительно были близки мне. Дороги, хоть и я не могла их вспомнить.
Краем глаза прошлась по Святославу– неужели он и вправду может претворить в жизнь свои угрозы? Хотя, о чем это я? Человек, что уже совершил преступление– держит меня помимо воли, ограничивает свободу. Издевается. И это, я уверена, еще совсем цветочки. Я не хотела бы узнать, какой он в гневе.
–В-общем,– подвинулся он ко мне, больно ухватив за коленку– Улыбаешься, не отходишь от меня и всё! Ясно?
Я пискнула согласие, скривившись от боли. Он, удовлетворенно кивнув, убрал руку, расслабившись:
–В любом случае мы пробудем там не больше часа. Постарайся не облажаться, Талова.
Отворачиваюсь к окну, чтобы не дать выплеснуться злости, бурлящей во мне, поднимающейся едким комом к горлу. Наверно, я– действительно такой плохой человек, каким рисует меня Святослав, иначе откуда внутри столько злобы? Ненависти?
И тут я чувствую, как лечу– одним рывком, я даже не успеваю осознать, что произошло, Святослав укладывает меня к себе на колени.
–Что, неприятно сидеть рядом, Лерочка?– его глаза темнеют, а в интонации проскальзывает еле сдерживаемая ярость. Но я тоже на взводе:
–Представь себе, с больным на голову похитителем как-то некомфортно, да!– мне рвёт все стопкраны, я пытаюсь отпихнуть его, но это заведомо проигрышный вариант.
–Ты поэтому так стонала на кухне? А?– слегка встряхивает он меня, а я пытаюсь отвернуть лицо, но неосознанно повернувшись, утыкаюсь ....прямо в его пах. Святослав со свистом выпускает дыхание:
–Твою мать! Умная девочка! – хрипло и горячо шепчет он, а я чувствую, как напрягается все его тело, а член пульсирует под моей щекой.
–Отпусти– шиплю я, когда его рука накрывает мою голову. Это так постыдно, и так эротично. Меня кроет от ощущений. От желания, пульсирующего по венам. Унизительная поза почему-то одновременно так развратна, так заводит, что меня накрывает мелкой дрожью. Я не знаю сама, чего хочу. Сглотнув, я машинально облизываю пересохшие губы.
–Отпусти– уже спокойнее повторяю, пытаясь встать. Охрипший голос дрожит.
