Текст книги "Сердце моё"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Annotation Святослав Соболев– это имя известно каждому в регионе И не потому, что он очень богат. Или все городские проекты в сфере благоустройства , благотворительности так или иначе связаны с его фирмой – нет. Каждый в городе, услышав его фамилию, горестно вздыхает, сочувственно качая головой. Ещё бы, каково мужчине потерять любимую жену, да ещё и беременную... Соболев возвращается с того света. Возвращается другим– озлобленным на весь мир, ненавидящим. Но задержаться он решает не просто так – какой-то малолетке из детского дома из жалости пересадили сердце его жены...
Сердце моё
Family
Loneliness
New life
The girl
Meeting
News
Happy birthday
The man
New life. Part two
Flame
One month of silence
The truth
Hate us
Wife
Boom
Other world
Fire
Night
My heart
Wrongly
Hospital
Friends
Valeria
Wife-2
Filings
Evening
War
Make love
Home
Him &I
Alone
Thought
In the middle
I and Him
Park
Escape
One
Homeless
Man
New York, New life
Help
Max
Hide and seek
Police
Exposure
Before
After
Loneliness. Part two
Son
Husband
Talks
Valerie
Brain
Talks. Part two
Little family
Workdays
Party
One+one
Way
Sex only
Disease
Souls
Memory
Believe me
Keeping secret
Sweet
Epilogue
Сердце моё
Сердце моё
Мануэлла
Family
Святослав:
–Хватит....ну перестань– жена пытается убрать мои руки, уже вовсю хозяйствующие под ее тонкой кофточкой, но я знаю– все это напускное. Алёна хочет этого не меньше меня– это выдают ее увеличившиеся от возбуждения зрачки, участившееся дыхание. В противовес словам она прижимается ко мне все тесней, ёрзая по моему каменному стояку своей круглой попкой.
–Давай уедем отсюда?– томным шепотом озвучивает она мои мысли. Легким движением головы откидывает прядь непослушных локонов назад, а я залипаю как пацан– настолько этот жест полон женственности, сексуальности. Она знает, как меня завести.
Подхватываю ее на руки под возмущенные шепотки наших соседей по модному показу, несу к выходу. Алёна лишь тихо смеётся, уткнувшись лицом мне в плечо. В машине садимся на заднее сиденье, я нажимаю кнопку– и плотный экран, выдвигаясь, закрывает нас от водителя.
–Это то, о чём я подумала? – шепчет мне на ухо Алёна, нежно обхватывая мой уже рвущий ткань брюк член.
–Да, да...– хриплю я, сжимая руками ее ягодицы. Все, чего я сейчас хочу – насадить ее на себя, до упора утонув во влажной глубине. Но жена, удовлетворенно улыбнувшись, отстраняется. Пристав на сидении, она смотрит на меня, медленно спуская кофту с одного плеча , с другого. Приспускает тонкий кружевной бюстгальтер -ее грудь, освободившись от одежды, дразнит, подрагивая в такт движению машины. " Только бы не кончить от одного ее вида.
Алена, бесстыдно раскинув стройные загорелые ноги, откидывается на спину. Она лишь подмигивает мне, видя жадный блеск в моих глазах:
–Да, я без трусиков. Сам видишь – кивает она на тонкую юбку, приподнятую теперь вверх, на талию,– они были бы лишними.
Удерживая мой взгляд, начинает ласкать себя– стерва! Знает, как это действует на меня. Ударяясь о сиденье, лихорадочно срываю с себя одежду, наблюдая, как ее тонкие пальцы входят внутрь нежно-розовых, исходящих соками, складочек.
Едва расстёгиваю брюки, как она встаёт, упираясь рукой мне в грудь:
–Дальше я сама– медленно облизывая пухлые губы языком, доводит меня до грани безумия. Усаживаясь сверху на меня, пару секунд дразнит, проходясь влажной киской по дрожащему от нетерпения члену.
–Бооо...о..же..– выдыхаю я, когда она опускается на него. Пульсируя, сокращается, вобрав меня полностью. На мгновение я вижу, как по ее лицу проходит лёгкая судорога боли , но тут же ее сменяет знакомая затуманенная страстью полуулыбка.
***
–Свят, нужно будет повысить жалованье водителю – смеется Алёна, когда тот открывает ей дверь. На лице самого водителя никаких эмоций – я выбираю только самый лучший, самый дорогой персонал. Они не задают лишних вопросов, исполнительны и никак не обозначают себя без надобности.
Алёна, не оставляя по-детски глупого желания смутить мужчину, выходя, специально задирает юбку пальчиками вверх, позволяя ему на мгновение полюбоваться округлыми бедрами. Стерва! Но такая любимая! Моя!
С ленивой улыбкой наблюдаю за ней– я знаю, такое поведение – всего лишь игра. В душе она– та девочка, которую я знал ещё с интерната. Та пухлая, неуверенная в себе малышка в очках с толстыми стеклами, что тайком плакала у меня на плече. Та, которой я обещал разбогатеть, вернуться и жениться на ней. И слово свое сдержал. По всем фронтам. Сейчас она лишь наслаждается жизнью и силой своей красоты. Пускай. Она это заслужила. У меня сносит крышу от гремучей смеси ее сексуальности и поистине детской непосредственности. " Люблю"– это слишком слабое слово, чтобы описать всю гамму моих чувств к жене. Я дышу ей, живу ей.
Спустя время, расслабленные , насытившись друг другом до приятной ломоты в теле, мы лежим, обнявшись. Фоном идёт какое-то новое кино, Алёна вдруг приподнимается, притом, делает это так сексуально, что у меня тоже все в прямом смысле приподнимается, и с хитринкой в глазах выдает:
–А я ведь и забыла, что у меня для тебя сюрприз.
Я приподнимаю бровь– сюрпризами меня Аленка балует редко, да и впринципе, что может быть нужно мужику от женщины в качестве подарка? Нет, то что нужно, я уже получил и не раз. Такие сюрпризы я люблю. Но здесь явно нечто другое, часы, чтоль, купила? Она в последнее время стала падка на все атрибуты люкса– вот и мне пыталась вдолбить, что без сверхдорогих часов или люксовой обуви от именитого дизайнера мои денежки на счетах немного не то, обесценятся, мать их? Я лишь ухмылялся в ответ, понимая, что для женщин все немного не так устроено как для нас, мужчин. Им важен внешний лоск, показуха. Нет, я знаю и кучу таких же мужиков, но там почти у каждого бедное детство и юность, обязательное желание доказать и показать всему миру. Дай такому волю– он бы ходил, обвешавшись деньгами, чтобы все сразу видели его статус.
А женщины? О, они прекрасны. И любят все прекрасное– ну естественно, а ещё бы за что меня Аленка полюбила? Кстати, она уже, соблазнительно покачивая бедрами, колыхающими тонкую шёлковую ночнушку, что-то ищет в сумочке.
–Вот он– она победно вскидывает руку кверху с чем-то тонким и еле заметным, как тонкий стик сигареты. А потом я врубаюсь...
–Это то, о чем я сейчас подумал?– едва слышно шепчу, не в силах оторвать взгляда от полоски в ее пальцах.
–Ага, я с утра уже три сделала и на кровь сдала, ХГЧ, ошибки быть не может– я беременна– радостно помахивает она тестом с двумя полосками.
–Я люблю тебя– ору я , бросаясь к ней. Обнимаю, прижимая к себе, вдыхая такой знакомый, уже родной сладковатый аромат ее любимого лосьона, глажу волосы и как дурак повторяю " люблю тебя, люблю, люблю"
Loneliness
Святослав:
Словно в немом замедленном кино смотрю, как комья мокрой земли падают на крышку гроба. Небо вместе со мной оплакивает моих девочек. Сегодня всё как в сраном зарубежном фильме– вокруг меня стоят люди в траурных шмотках, огромными черными грибами выглядят зонты над их головами. Священник, монотонно бормочущий молитву тому, кто допустил это зверство. Сладкий аромат цветов, что будет преследовать меня всю жизнь.
Кто-то подходит выразить мне сочувствие– их губы вяло двигаются, звука практически не слышно. Или это боль так оглушила меня? Вырвала из реальности, похоронив вместе с ними....моей семьёй. Семьёй, которой так и не удалось сбыться, что осталась лишь мечтой, о которой мы с Алёной тихо перешептывались после очередной ночи любви, выбирая имена нашим детям... Отчего-то на ум приходят глупости, вроде тех, что она была категорически против старославянских, вроде Архип или Леонтий...А еще она хотела детскую непременно в желтом цвете, какую-то хрень под названием baby shower и....жить, сука! Жить она хотела, блядь!
Суууука, как же больно! Хочется выть. Упасть на землю и выть в голосину, выплескивая свое горе. На задворках сознания свербит мысль-" это тебе, зарвавшийся ублюдок, за то, что посмел хвалиться своим счастьем, упиваться им"– да, я не был из тех тряпок, что боятся показаться недостаточно мужественными, признавшись в чувствах жене излишне романтично. Что из последних сил плетутся бухать с друзьями, лишь бы те их не сочли подкаблучниками. Нет. Я говорил о своей любви, жил ею....А как жить теперь...как?! Каждый день просыпаться, заново ощущая эту боль? Прокручивая в голове всего лишь одну мысль " почему это произошло с ними?" Не со мной, взрослым, успевшим изрядно нагрешить, мудаком. А с маленькой глупой девочкой, что лишь строила из себя роковую женщину, и так и не увидевшим белый свет младенцем...
Где ты, Бог?! Нахуя им нужны огромный каменный склеп, что построили за нереально короткий срок нанятые мной люди, море ебучих цветов, венки с дебильными надписями от порой чужих совершено людей?! Они хотели жить! Просто жить!
****
В доме так пусто– вся прислуга в оплачиваемом бессрочном отпуске, даже охрану – и тех отпустил. Если кто-то из конкурентов решит убрать меня сейчас– я сам с радостью выйду навстречу.
Впрочем, и этого не придется ждать– мой бывший боевой товарищ, Сокол, Леха Соколов, что сейчас стал мэром нашего долбаного городишки, самолично следил за тем, чтобы из моего дома вынесли всё оружие. А у ворот поставил своих людей– чтобы я не смог никуда уехать. Вот только ушлый сучонок не просчитал, что человек, доведенный до крайности, весьма изобретателен. Особенно бывший военный.
Сидя спиной к стене, я наблюдал, как моих исполосованных запястий толчками вытекала кровь. Воздух вокруг пропитался ее железным запахом. Я лично всадил пулю в лоб той мрази, что лишила меня самого дорогого, Ураеву. Этой черно..пой мрази, что покусилась на святое в попытках обойти меня в бизнесе и власти, выбить меня из колеи. Теперь никакие долги меня уже не держат на этой земле, я смело могу идти к своим девчонкам. Пускай обо мне и скажут, что сдох как истеричная баба– вскрылся заостренной ложкой.
–Алексей Александрович, тут это...– как сквозь толщу воды до меня доносился голос одного из гориллоподобных охранников, что приставил ко мне Сокол. Его испуганная физиономия нависала надо мной, отравляя последние минуты жизни. Я бы послал его нахуй, да вот только сознание то и дело ускользало, и всё расплывалось перед.глазами.
Очнулся я в больничной палате, весь в бинтах и капельницах, а рядом– два бугая не из моих. У моих хоть угасающие остатки интеллекта на мордах присутствуют. Сокол, сука! Его бойцы! Успел, падла! Ничего, я – мальчик взрослый, не вечно будет опекать. Немного оклемаюсь– первым делом отблагодарю его за такую навязчивую " помощь". С ноги отблагодарю. В печень. Пару разиков для выражения " огромного спасибо", думаю, будет достаточно.
Траурная морда Сокола, легок на помине, крысеныш, вырисовывается в дверях палаты. Заходи, родной, ты-то мне и нужен.
Сокол, с болью в глазах окинул меня взглядом. Ну, рад? Хуле кривишься– вот на такую жизнь ты решил обречь меня, получай-распишись! Даже немного полегчало от злорадства.
Бугаи при его появлении вскакивают с табуретов, чудесным образом до этого удерживающим их огромные туши:
–Здравия желаем...– гаркают они в унисон, ну чисто дрессированные макаки, блядь!
Сокол парой слов заставляет их заткнуться и выйти. И хорошо– мне лишние свидетели ни к чему– Соколу -то ещё жить и жить, а как вернуть былое уважение тому, кого отпиздил лежачий полуинвалид?
–Ты как?– хрипло бросает он, усаживаясь на табурет. И снова морщится– хорошо хоть, сам осознает, какую глупость брякнул. Я охуенно, а что, не видно?! Как ещё может чувствовать себя человек, потерявший семью в один миг? Странным образом боль клубится внутри меня, выдавая мне поминутно все наши с Аленой счастливые моменты– вот она, после первых операций, с круглыми и блестящими от слез глазами смотрит в зеркало, все еще не веря, что эта охренительная красотка напротив неё -она. С визгом она бросается мне на шею, перемежая поцелуи с громкими " спасибо". Этой ночью ее благодарность была гораздо раскрепощённее, чем обычно. А я был просто счастлив от того, что была счастлива она.
Вот наша свадьба– десятки гостей, на которых нам обоим одинаково фиолетово. Мы дышим друг другом. Я едва не выругался у алтаря, увидев ее, такую нереально красивую, такую воздушную, в этом белом платье...
Вот она, таинственно улыбаясь, протягивает мне коробочку, а в ней– тест с двумя полосками...
Эта боль будет со мной вечно. Терзать, грызть, рвать на части. А еще– стыд, подступающий к горлу при мыслях о том, что Алену я люблю ( я не могу даже в мыслях сказать " любил"), а дочку, что так и не увидел, так и не взял на руки– всего лишь жалею. Иногда въедливый голосок внутри меня ехидно шепчет:" Если бы был выбор, кому остаться жить, кого бы ты выбрал? Жену или ребенка?".
–Что тебе нужно? – хриплю пересохшим, сорванным от крика горлом, в котором знатно поковырялись и врачи. Трубка, по которой шёл воздух, была закреплена на щеке с помощью большого куска белого лейкопластыря. Но даже боль физическая, когда я сдирал с себя все эти шнуры, провода и датчики, не перекрыла боли душевной. Если она осталась, душа.
Сокол, пытаясь не выдать жалость в глазах, смотрит куда -то сквозь меня, подавая мне стакан с водой. Смачиваю больное горло, живительная жидкость бежит прохладным ручейком вдоль пищевода.
–Соболь– Леха никогда не был мастером словесности, а тут и вовсе растерялся. Вся его здоровая фигура сникла, он нервно щелкает суставами пальцев – его мерзкая рпивычка, бесившая меня ещё со времён армейки– ты жить должен – наконец, решается он рубануть сплеча– у тебя...
–Леха, только пиздани сейчас про " всё будет, семья, дети" – и я сам лично вырву тебе кадык! – осаждаю я его попытки побыть моим личным психологом.
–Но не так же.... Алёна бы этого не хотела– пытается он выдвинуть аргумент, что удержит меня на этом свете.
"Ты-то откуда знаешь, чего она хотела?!"– едва не реву вслух. Сокол всегда был не особо лояльно настроен по отношению к Аленке, хоть и пытался это скрыть.
Молча, превозмогая простреливающую боль, охватившую всё тело разом, отворачиваюсь к стене– все потеряло смысл. Мне не хочется даже говорить с ним, каждое лишнее слово– ненужная эмоция, удерживающая меня здесь, в этом гребаном мире. Мире без неё.
Слышу, как за спиной кряхит табурет, потом шаги по комнате – Сокол всегда ходит взад -вперед, как полоумный тигр в клетке, когда на нервяке. Наконец, он бросает:
–Ты можешь жить хотя бы ради той девчонки, которой в больнице её сердце пересадили. Она, получается, не умерла навсегда...– и тут же Сокол задыхается, давясь словами– с поистине нечеловеческой силой я слетаю с кровати, ноги, только что едва ощущаемые, пружинят, когда я бросаюсь на него, хватая за горло:
–Скажи, что ты пошутил– рычу я, всматриваясь в его побледневшее лицо. Это ж какая сука ему посоветовала этот бред мне выдать? В надежде, что я клюну на подобную чушь.
–Э...тт...тооо...пппп...ррра...ввдаа..– хрипит Сокол мне в лицо, не делая, впрочем, никаких попыток освободиться. Я отталкиваю его в сторону, собираясь с мыслями. Что за хрень?
Сокол, испуганно косясь на меня, потирает свою шею. Я сажусь обратно на кровать, впиваясь в него глазами. И молча жду, пока он придет в себя. Наконец, вновь усаживаясь на табурет напротив, он тихо начинает:
–В тот день...Ну, когда....это...ну, случилось– он похож сейчас на двоечника, что не может связно рассказать домашку, трясясь у доски– Ну, ее же привезли, оформили как ДТП ( да, ДТП. Такое вот обычное ДТП, в котором тормозной шланг оказался перерезан в трех местах– для верности). А там это... Девочка лежала, от фонда операция была, донор нашёлся. Ну, тоже в ДТП умерла...а ее перепутали...ну, это...с Алёной... Ну вот, а потом не вытаскивать же обратно...
Блеянье Сокола вырисовывается в голове в более -менее ясную картину. Пока я сперва, обезумевший от горя, выяснял, кто это сделал, а потом – отправлял гниду на тот свет, эти уроды...хирурги перепутали доноров. Взяли сердце моей жены. Так? Вот почему так испуганно косился на меня главврач, вот почему он вздрагивал от каждого моего взгляда, движения. Я-то, дебил, думал, что сопереживает. А тут вон какая х...йня.
Сволочи! Не заметить, что донор был на втором месяце?! Что это за врачи такие?!
Я отдал кучу бабла, чтобы Алену похоронили красивой – лицо пришлось гримировать не раз. Видно, и в морге решили, что я имею в виду всё тело, вырядив ее в закрытый костюм, укрыв сверху белым полотном. Я не видел ни шрамов, ничего. Глядел лишь на восковое, бледное лицо, пребывая в анабиозе.
Не может быть! Не может! Бред какой-то! Только я успел осознать, что моя жена и неродившаяся дочь погибли, как судьба, словно в насмешку, выдает, что с сердцем Алены будет жить и веселиться какой -то ребенок. Я не могу злиться на ребенка, но всё же...
–Сколько ей лет?– сглатываю вязкую слюну, сжимая до боли кулаки.
Сокол не юлит, делая вид, что не понимает, о ком я:
–Пятнадцать– отвечает он.
Пятнадцать?! Сука, это– не " девочка", это– уже подросток! Почти девушка! Эта...малолетка будет юзать сердце моей жены, а Алёна – гнить в могиле? Внезапно острая ненависть к незнакомой мне девчонке обдает жаркой волной. И я решаю в этот момент, что буду жить. Буду только для того, чтобы быть рядом с её сердцем. Невзирая на ту маленькую дрянь, что им теперь пользуется.
–Подбросишь меня домой? – морщусь, потирая перебинтованные запястья. Сокол, встрепенувшись, пару секунд втыкает, что действительно услышал именно эту просьбу.
–А... лечение? – неуверенно начинает он.
–Положусь полностью на тебя– хмыкаю в ответ– заботливая мамочка найдет мне хорошего дядю-доктора, ведь так?– не упускаю случая подъебнуть эту свою новоиспеченную накачанную няньку. Сокол лишь, облегчённо улыбаясь в ответ, кивает головой что та игрушечная собака с приборной панели.
–Пошли, мне столько нужно сделать– подгоняю я его– и дай мне хоть пальто своё – киваю на брошенное поперек другой табуретки темное пальто – не комильфо мне как-то с голой жопой по больнице шастать.
Уже в машине немного прихожу в себя, чувствуя, как адреналин забурлил, растекаясь по венам:
–Найдешь мне всё про неё– не терпящим возражений тоном доношу " просьбу" Алексею. Тот кивает в ответ– ради меня он и под поезд бросится, не задумываясь. Причин две– такой уж он человек. Человек чести. Ну и должок – я его шкурку спас. Под пулями на себе раненого вынес. Вот сейчас Леха и пытается свести счет к 1:1.
–Хорошо, все сегодня же будет у тебя. Сейчас Громову звякну только.
New life
Святослав:
Держу в руках личное дело девчонки, внутри которой сейчас находится самое дорогое в моей жизни– сердце любимой женщины. Маленькая, щупленькая, длинные темные волосы и темные глаза– ничего примечательного. Пухлые губы делают выражение лица излишне детским , наивным, невинно-ангельским.
" Талова Валерия Феликсовна". Хммм... Феликсовна. у матери, что отказалась от девочки в роддоме, не было совести, но определенно была вкус на мужчин. По крайней мере, на имена, если имя она придумала. Я бы мог пожалеть маленького брошенного матерью и с прочерком в графе " отец" ребенка, тем более, сам детдомовский, но при одной мысли о том, что она живёт засчет сердца Алёны, проживая те годы, что никогда не прожить моей жене– и ненависть к этой пигалице захлёстывает так, что руки трясутся, сжимая папку так, словно это– ее тоненькая шейка.
" Собрана, организована. В коллективе лидерских качеств не проявляет, но всегда готова помочь, поддержать. Увлечения: вязание, вышивка"– серьёзно? Не детдом, а пансион благородных девиц! Моя Аленка, при всей своей скромности, уже покуривала в классе 8м, а уж в старших классах наши ночные встречи в каморке рядом со спортзалом– да я до старости буду их помнить. А здесь?
Из не особо большого досье, что вручил мне этим же вечером Сокол, я узнал, что Валерия давно стояла в очереди на получение донорского сердца. И, вероятно, никогда бы не дождалась своей очереди, но ее взял под крыло международный благотворительный фонд " Спасение", что собрал деньги на дорогую заграничную операцию. Тут уж и наши областные, центры вдруг, один за одним, стали соглашаться на операцию, да еще и дешевле, чем за бугром. И очередь сменилась, на приоритетную. А тут вот та байкерша разбилась – и всё. Понеслась. Валерию, впопыхах, на реанимобиле повезли на операцию. На месте перепутали доноров– видно, в приоритете были денежные вопросы. Фонд перевел всё до единого рубля. А организационные, как и многое в нашей стране, уныло гребли где-то позади выгоды и личных интересов.
Бросаю досье на стол, а перед глазами все стоит лицо девчонки. Теперь мы с ней связаны. Навсегда. С сегодняшнего дня ее жизнь круто изменится.
Первым делом я нашёл для неё приемную семью , опекунов. Семью, которой плачу столько бабла, что на него безбедно могли бы прожить несколько поколений этой семьи, мать их так. "Отличные, душевные люди. У них нет своих детей, погибла дочь несколько лет назад"– отрапортовал мне Сокол, отираясь возле меня, пока я рассматривал досье кандидатов на усыновление. " И, самое главное, на все твои условия согласны"– да, Леха, тут твоя солдафонская душонка права, это – самое главное.
Пускай подрастет у них, пока я решаю, что с ней делать. Сейчас даже видеть ее мне не хотелось, боялся не сдержаться, хоть и сто раз твердил себе как мантру, что девочка ни в чем не виновата. Что это– мудаки-врачи. К слову, все из которых сейчас были уволены с позором. И как раньше говорили, " волчьими билетами" Естественно, моими стараниями. Такие хЕрурги, от слова " хер", не должны и близко к скальпелю подходить. Как и весь персонал в тот день. С таких мудаков станется и руку отрезать, а потом извиняться, пристыженно опустив глаза, что " ой, а это не вам нужно было руку, у вас просто аппендицит вырезать"). Но злость никак не отпускала– веселится, живёт....Пока моя жена кормит червей, сука! Ну и где ваша долбаная справедливость? Она– ребенок, скажете вы?! А у моей жены внутри тогда кто умер?! Кусок железа?! Такой же ребенок, мать вашу, как и эта...
Уйти! Забыть и пускай живёт . Помогать, иногда узнавать как она там, вернее, оно. Сердце моей жены. Может, мои убогие молитвы были услышаны? Алёна теперь, считай, будет жить. Не так, как я ожидал, но сердце её будет биться, пусть и в совершенно чужом теле.
Нет, отпустить Талову я не могу. Уже никак не могу. Мы связаны. Связаны навсегда, хочет она того или нет. Возможно, когда я отойду, я стану ей кем-то вроде доброго дядюшки, что опекает и любит, приму ее детей как родных. Ведь своих у меня никогда уже не будет– меня словно заколотили в том гробу, вместе с Алёной.
Десятки оплаченных мною лучших врачей и сиделок по очереди дежурили в её палате, мониторя состояние. Риски были велики – отторжение, инфекция. Всё моё существование свелось к тому, что я , затаив дыхание, ожидал очередной порции информации по состоянию Валерии. Казалось, на минуту отпущу ситуацию– и потеряю Алёну уже навсегда. Её сердце перестанет биться. И вот тогда я действительно потеряю последнюю ниточку, что связывает меня с семьёй, с жизнью.
The girl
Валерия:
–Лер, ты ж к нам приезжать в гости будешь?– с надеждой тянет пухленькая Тоня, а в глазах ее стоят слезы. До этого я защищала ее от нападок жестоких сверстников, почему -то считающих, что лишний вес– повод для того, чтобы едва ли не 24/7 изводить человека, доводя его до истерики. А теперь Тоня лишается единственной преграды между собой и группой озлобленных на весь мир детей. У нас вообще не было середняков – или злые на всех вокруг за свою трагическую судьбу дети, как маленькие ощерившиеся волчата рычащие на любые попытки сближения, или добрые и наивные до невозможности, к которым относилась и Тоня. Это она украдкой прятала конфеты от спонсоров, чтобы потом " раздать малышне ", "младшегруппникам", как коротко бросала нам, боясь, что даже мы упрекнем в излишней доброте или сострадании.
–Конечно– ласково успокоила ее, а сама невольно задрожала. Кто они, мои будущие опекуны? Какие? Нет, мы уже знакомы с ними– несколько личных встреч, один раз даже гулять в парк ходили. Но среди детдомовских бытовали страшилки о том, какими плохими на самом деле оказывались опекуны, что руководствовались только жаждой денег за опеку. Было страшно. Очень страшно. Неизвестность всегда гораздо более пугающая, чем что-то, к чему можно хоть немного морально подготовиться.
–Да сейчас прям. Забудет, как и все до этого– огрызнулась Гуля, темноволосая татарочка, что с самого рождения жила здесь. Ни одна семья даже не "смотрела" её, как выражаются у нас, потому что Гуля родилась с аномалией развития. У нее была гидроцефалия. И хоть ей почти сразу поставили шунт, и она ничем совершенно не отличалась от здоровых детей, для многих это казалось чем-то из области фантастики. Инородное тело в организме. А вот я, в особенности после операции, еще больше сблизились с Гулей. Я знала, какая она на самом деле добрая и ранимая девочка. И как ей сейчас больно и обидно, что уезжает ее подруга.
–Гуль, ну ты же меня знаешь. Никогда– обняла я ее, пряча слёзы.
–Ага, а если опекуны не разрешат? А вдруг вообще переедут?– подозрительно шмыгая носом, отстранилась она.
–Нет, ты что. В первые пару лет нельзя, вроде же?– откликнулась Тоня, сосредоточено проверяя всё, что девочки планировали передать мне на память. Секретные дневники из старых тетрадок, где Гуля проговорилась, что ей нравится Фролов из третьей группы. Красивые яркие фенечки из бисера, что плела Тоня. Несколько наших фото разных лет с мероприятий или выходов в город всей группой. Пара наборов заколок, за которые, как я подозревала, мои чудесные подруги отдали все свои скудные сбережения, заработаннные дежурствами по уборке вместо тех детей, кого изредка еще навещали родные, украдкой передавая деньги.
–А ты точно уверена...ну, что хочешь?– Тоня, неловко переводя взгляд с меня на Гулю, тихо добавила– осталось же совсем немного...
Но мы все понимали– нас растили с мыслью, что семья лучше всего для ребенка. Что детский дом никогда не даст столько любви и заботы, даже чисто физически– сотрудников мало. Слишком мало. Даже для ухода и заботы, что уж говорить о ласке и внимании.Да и втайне каждый, даже самые рьяные противники устройства в семьи, мальчишки, что били себя в грудь, крича:" Вот выпущусь– деньги со счета сниму, квартиру дадут. И всё. Что надо ещё?"– и те мечтали о семье, прсто даже себе боялись в этом признаться. Боялись вновь раскрыться, полюбить кого-то – и оказаться снова брошенными.
–Я буду скучааать– вдруг навзрыд всхлипнула Тоня, а я бросилась к ее кровати, успокаивать уже её.
*****
–Лер, а как думаешь, нас тоже заберут? – этот вопрос, заданный полушепотом, ночью, застиг меня врасплох. От кого уж, а от Иры, главной нашей задиры, не ожидала услышать. Да и что я могла ответить? Совет дать? Почему-то у нас тот, кого забирали, последние несколько дней считался живым воплощением бога на земле. Все благоговейно закатывали глаза при его появлении, тайкои просили советов о том, как предстать перед кандидатами в лучшем виде, что говорить, как сидеть...
–Конечно– сглотнув вязкую слюну, вру я в который раз за день. Вру не в том, что их не заберут– откуда мне это знать, разве я– Господь Бог. Просто считаю себя обязанной поделиться своей радостью со всеми, заставить и их поверить в то, что жизнь изменится. И они ждут ровно того же самого, потому что счастливо вздохнув, Ира укладывается поудобнее:
–Ну, эт хорошо...– мечтательно тянет она.
–Дайте поспать,а– раздаётся недовольное бурчание со второго ряда кроватей.
–Да спи, спи, ё-моё...Ну прям это, блин....– беззлобно бурчит в ответ Ира, окрылённая новым всплеском надежды.
Meeting
Святослав:
Сокол передал, что адаптация проходит успешно. Девочка понравилась семье, они– ей. Легенда о "добром дяде ", который пока что находится в заграничной командировке, но очень хочет познакомиться с новообретенной племянницей, внедрена в детские уши. Что же, отлично.
Признаться, меня знатно потряхивало первое время, когда я думал, что девочка может заартачиться, не захотеть в семью. Но Алексей был прав, сказав, что для многих там простой семейный уют – предел всех мечтаний. В тот момент даже на пару мгновений показался себе самым мерзким человеком на Земле– уродом, что использует наивную детскую мечту против самого же ребенка. Но позже отпустило– так или иначе, она должна быть рядом. Я не планирую для нее ничего ужасного, ничего плохого. Наоборот, я дам ( мне придётся, так или иначе) ей то, о чем она не могла бы и мечтать. Мы связаны. Навсегда. Как долбаное заклинание эти слова отпечатались на подкорке.
****
–А вот и Святослав, наконец-то – радостно, но заметно нервничая встретила меня Стелла Туманова, " временная мама" Валерии. Худащавая ухоженная блондинка, она проводила меня в столовую, где уже, за небольшим столом, сидел ее муж, Эдуард. Кандидат наук по философии. Там и вся внешность могла быть описана этим– прическа в стиле " озеро в лесу", дурацкие усики, накрахмаленная рубашка. Он поздоровался, сказав, что Лера сейчас спустится.
Но надо отдать должное – взяли ребенка они не из-за денег, оказалось, всё, что я отдал им, они положили на счет Леры. Чем же эта мелкая дрянь так очаровала их? Что в ней такого, что в ее присутствии все теряются? Врачи путают доноров, нуждающиеся в деньгах на разорившийся бизнес, что достался Тумановым от отца Стеллы, гордо отказываются от денег?
–Здравствуйте– неуверенный звонкий голосок выбил меня из размышлений– несуразная, с длинными ногами и руками, слегка растрепавшейся косой темных волос до пояса, похожа на худенького испуганного вороненка, выпавшего из гнезда, своими большими глазами смотрела на меня та, что была мне, к сожалению, роднее всех. Лера Фролова. Валерия.
–Здравствуй, Лера– охрипшим голосом поздоровался в ответ.
–Это твой...дядя, Святослав. Он – родственник Эдуарда.... дальний – кинув убийственный взгляд на меня, процедила Стелла. В последнее время она становилась всё менее управляемой, искреннне привязавшись к девочке, но рычаги воздействия я всё еще крепко держал в руках. Будто я – зверь какой-то, ну соврали и соврали, я ведь всё объяснил. Притом, у самих рыльца в пушку– денежки были первостепенными, когда решение принимали.
Разговор не клеился. Да и какой мог быть разговор между совершенно незнакомыми между собой людьми. Я, хоть и прочитал личное дело Леры вдоль и поперек, все еще не знал её, да и она явно была напугана сурового вида дядей, не особо похожим на того, кого ей описывали. Владельца небольшого туристического бизнеса. Больше я походил на перекачанного, слегка туповатого уголовника. Это мое простоватое выражение лица не раз помогало в бизнесе, на порах становления– многие из партнёров изначально думали, что нашли дурачка, которого можно было облапошить за здорово живёшь. А потом, когда я и мои юристы оставляли уже их самих ни с чём – вот когда было приятно смотреть на их вытягивающиеся рожи.
