Текст книги "Сердце моё"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
–Простить? За что? – смелею я.
–За то, что не поверил тебе ...тогда...– он замолкает, морщась как от боли,– Тогда, в день рождения. Это ведь был ...
Он не договаривает, но я понимаю, о чем речь. Да, это был мой первый раз. Который я мечтала бы забыть навсегда. Но для этого нужно осознать, принять, переболеть, пережить. Не бежать от этого ужаса, что произошел, а взглянуть ему прямо в глаза, смело сказать:" Да, я прошла через подробное – и не этому не сломить меня!".
–Да – твердо произношу – Это был мой первый раз.
И все же стыд накатывает жаркой волной, я опускаю глаза, а уже через секунду оказываюсь в кольце крепких рук. Святослав, бросившись к дивану, усаживается рядом, обнимая. Он целует мое лицо, поднимая к себе, гладит волосы, обнимает.
–Прости меня, прости! Я почти разрушил твою жизнь...– шепчет он, словно мать обнимая своего ребенка. Я поднимаю глаза, с удивлением наблюдая страдание, плещущееся в его взгляде. Неужели и правда винит себя? Почему тогда сразу не поверил?
–Я никогда ничего не употребляла!– голосом, звенящим от обиды, бросаю ему, чуть отстраняясь.
–Я знаю, теперь знаю, – вновь прижимает меня к себе он, целуя. И я сдаюсь– это как после долгого путешествия оказаться в родном доме. Его объятиях. Нежно, до трогательности, он ласкает меня, чуть поднимая, освобождает от одежды. В пару движений раздевается сам, не переставая дарить мне жаркие ласки, а затем отпускает меня на себя, удерживая за талию. Наши хриплые стоны сливаются воедино, темп ускоряется...
Before
Валерия:
Этой ночью между нами нет преград. Мы занимаемся любовью, в перерыве болтая обо всем на свете. Святослав рассказывает мне о первой жене – она была фиктивной. Нужной лишь для постоянной регистрации в городе ему, на тот момент лишь начинающему путь в бизнесе. Женщина была глубоко пьющая, но деньги любила. И выпала она из окна балкона при множестве свидетелей – сожитель закрыл ее дома, а та решила, что вот прям сейчас и любой ценой желает попасть в магазин. И пыталась вылезти с балкона на старых простынях, связанных между собой. Те, естественно, порвались. Святослав даже показал мне эту трагедию в скупой новострой сводке того времени, по ключевым словам и дате найдя в поисковике. Он похоронил ее очень достойно, а единственному сыну женшины, на тот момент, выпускнику, оплатил учебу в престижном ВУЗе, а затем устроил в одну из своих фирм.
И с Алёной ничего не было ( я пыталась не злиться, не ревновать к той, что умерла. И той благодаря которой я живу. Но слушать, с каким восторгом он отзывается о ней, каким блеском загораются его глаза, едва он говорит о той семье, что так и не случилась– невероятно больно. Почти физически!) из того, что приписывает молва. На него самого в тот момент была мощная атака конкурентов, что не побоялись всех методов устранения его как игрока– очернить жену, "несчастный случай", покушение на него самого.
Я же рассказываю, что не просто отчислилась из универа ' в никуда ', а перевелась в другой, даже с сохранением курса. Я люблю рисовать, и поступила в художественную академию. И про то, в чем он меня подозревал– я до мелочей ясно вспомнила тот день, когда меня позвали якобы на встречу с преуспевающим галеристом, который желал бы выставить несколько моих картин у себя. Я тогда едва ли не летала на крыльях, то и дело перечитывая приглашение на е-мейл. И каково же было мое удивление, когда в ресторане он, вместо обсуждения планов экспозиции, начал выспрашивать ерунду о том, как давно я знаю Святослава Соболева, как хорошо знаю. А потом и вовсе предложил такое...Я послала его, довольно вежливо, оборвав и разговор, и ужин. Сказала, что если он или кто-то ещё обратится ко мне с подобными предложениями, то я все расскажу и Святославу, и полиции. В ответ мне пригрозили тем, что теперь я должна " очень внимательно смотреть по сторонам", но я лишь окинула мужчину, что угрожает беззащитной девушке, презительным взглядом и вышла из ресторана.
Почему не сказала Святославу? Не то, чтобы не посчитала нужным, но на тот момент у нас сложилось устойчивое взаимодействие в плане того, что с ним я делилась лишь хорошими новостями. Он злился, стоило мне заговорить о чем-то, выходящим за рамки моего образа ( им же и придуманного) хорошей девочки – как например, я очень неудачно намекнула, что хотела бы сменить универ. Он битый час вдалбливал мне, зачем и для чего я учусь именно на этом факультете, что я – уже не ребенок, что скоро я буду работать у него. На мне будет большая ответственность.
Святослав, хмурясь, рассказывает мне, что действительно верит. И в потерю памяти – пришли результаты МРТ определенных зон мозга, доктора полностью уверены, что как минимум частичная потеря была. И в то, что я не употребляю– это вообще даже не обсуждается. Каждый раз, когда у меня появляется для этого возможность – я не употребляю. Ни капли. Это ни разу не поведение зависимой. Да и ломки нет, а ведь ему об этом говорили несколько врачей!
***
Каждую минуту, что мы проводим вместе, мне так хочется спросить его, а что же будет дальше, с нами? Но это ужасно стыдно– все же, годами внушаемое обществом " женщина не должна делать первый шаг" срабатывает, да и страх, что услышу в ответ нечто вроде " о каких " нас" ты говоришь?". Так что я просто наслаждаюсь временем вместе.
Святослав вскользь упоминает, что мне сделали какие-то анализы, когда забирали из отделения. Мне немного неприятно, я ведь была в отключке. Но и тут решаю не обращать внимания, наслаждаюсь каждой минутой близости. Мне уже нечего терять, я полностью растворяюсь в нем, осмелившись признаться самой себе– я люблю его. Люблю. Вот такая вот странная, больная любовь , что маскировалась под ненависть, неприятие, страх, лишь бы не признаваться самой себе в том, что влюблена.
И даже, в момент наивысшей страсти, я равно выдыхаю в его губы " люблю". Но он, кажется, и не замечает. Обхватывая меня поудобнее, приподнимает, насаживая на себя, и с силой вбивается, будто в последний раз, стараясь взять всё...
Почти под утро мы засыпаем, уставшие, довольные, обессиленные. Я даю себе обещание, что как проснёмся – признаюсь в своих чувствах. И пускай он скажет, что не испытывает похожих, и пускай лишь усмехнется в ответ на признание– не важно. Пора быть сильной. Я ведь не делаю ничего постыдного, я лишь произнесу вслух то, что испытываю.
After
Валерия:
А наутро мои надежды рушатся карточным домиком. Святослава нет рядом, лишь лёгкий след от головы на подушке рядом свидетельствует о том, что мне всё не пригрезилось, не показалось.
Я ищу его по дому, но натыкаюсь лишь на Татьяну Филлиповну, что, отводя глаза, пытается уточнить, когда я буду завтракать. На вопрос же о том, где Святослав, она выдает, что он уехал, и не знает, когда он будет. И тут же спешит скрыться в недрах большого дома, словно я– прокаженная. Не забыв крикнуть о завтраке.
Ещё немного слоняюсь по дому, затем, пробравшись на кухню, сооружаю себе простенький бутерброд из хлеба и колбасной нарезки, хихикая при этом как ребенок– такая колбаса явно не предназначена для того, чтобы её вот так ели, с простым батоном, видно, вообще не из этой оперы – кто-то из слуг принес для своих. И тут же шустрю, поднимаясь наверх, пока меня не перехватила Татьяна Филипповна, заставив поесть нормально.
Уже в комнате я замечаю на тумбочке рядом с кроватью то, что не заметила раньше. Конверт, пакет из магазина связи. Доев бутерброд, вытираю руки о себя – ну да, жизнь на улице сделала свое дело.
Беру в руки сперва пакет– там новенький айфон последней модели, а также тонкая упаковка с логотипом известного банка. Внутри– именная карта на Валерию Соболеву. Надо же, теперь я действительно, Соболева, он не солгал?
Сердце радостно замирает – значит, он тоже считает, что у нас все серьезно? Вот уже и карту мне как жене на расходы завел, телефон взял, чтобы всегда была на связи. Хотелось вскочить с кровати и петь, плясать от счастья. Возможно, моё " люблю" будет взаимным! Значит, зря я утром расстроилась.
О, конверт. Я и забыла о нем. Открываю, уже догадываясь, что там будет– указания, как и что делать ( ну, властность в Соболеве никуда не делась), что-то про " тратить, сколько посчитаю нужным"( я закатываю глаза, предвкушая банальность этой фразы. Нашелся " плейбой, миллионер, филантроп". Нужно взять и потратить разом такую сумму, чтобы он обалдел. Вот будет ему уроком). Ну и всякие там " скоро буду, я по делам".
Но содержимое конверта разом выбивает из меня воздух вместе с желанием жить. Дмитрий пишет, что он все понял – как ломал меня, как был неправ, какой непоправимый вред нанес мне, как он готов все это компенсировать... Боже, что это? Переписка двух бизнесменов, один из которых слегка подпортил другому дела, но извиняется и готов компенсировать!? Что происходит?!
Мои глаза сухие, слез, кажется, не осталось совсем. Трясущимися руками держу письмо, буквы в котором сплываются перед глазами.
Он меня отпускает! Отпускает! Сволочь! В лицо сказать не мог?! Такой весь из себя сильный, крутой, жёсткий, а побоялся сказать женщине , с которой были отношения, что он их обрывает?! И тут же догоняет осознание– а их не было. Отношений. Был лишь секс. Для него как для мужчины. Доступная женщина рядом, всегда готовая поиграть в своей кровати. Да и кровать, с горькой усмешкой констатирую, его, не моя. Или же вообще, он тянулся не ко мне, а к той единственной крохотной частичке Алёны, что осталась на этом свете. Я так зла, что если бы могла, вырвала бы это проклятое сердце из своей груди. Оно болит, кровоточит, чувствует. Ненавижу! Я его ненавижу!
Дальше следуют фразы об огромной сумме на моем счету, о том, что квартиру он мне выкупил, ту, что я снимала. Машина тоже ждёт. А также сухая фраза, что я должна собраться до вечера. Водитель ждёт, охрана предупреждена. А он сам...улетел обратно в Штаты, так всем будет проще.
Единственное, о чем он просит – пока повременить с разводом. Как я найду того, в кого влюблюсь ( он что, издевается?!), он с удовольствием даст его мне.
Вскакивая с кровати, я рву письмо на тысячи мелких кусочков. Урод! Ненавижу! Он убил меня! Не в прямом смысле, но он буквально сломал всю мою жизнь, лишил ее смысла. "Зачем?! Зачеееем?!"– реву я раненым зверем, круша комнату. Я бросаю телефон в окно, он падает вниз, звенит разбитое стекло. Слышны шаги на лестнице, минута– и в комнате появляется испуганное лицо Татьяна Филлиповны. Теперь она точно уверилась во всей той дряни, что обо мне наговорил Святослав. Но лишь бегло оглядев масштабы бедствия, она убегает обратно. Не решившись, видно, подходить ко мне в таком состоянии. Да и плевать! Плевать на всех! Почему я всегда думаю о людях? Переживаю за их чувства, боюсь обидеть ненароком. А им на меня глубоко наплевать? Вот и Соболев пользовался, пока не прискучила, и отправил восвояси, как эскортницу какую – заплатив по высшему разряду.
И тут будто на меня находит некое умиротворение свыше. Родителей потеряла? Пережила ведь, жива, здорова? Да. В детдоме не сдалась, первое время особенно, когда проверяли на прочность издевками или жестокими шутками? Не сдалась, и друзей нашла, и многих ребят ещё защищала новеньких от нападок старших. Тут ещё вспомнилось про Стеллу и Эдуарда, они меня действительно искренне любили. По крайней мере, это чувствовалось. Налажу общение и с ними.
А подарки Соболева? О, это было самым простым. Насчёт них я уже все решила– нет, я не буду с пафосом бросать их ему обратно. Да и некому бросать– улетел ведь. Я– простая девчонка из детского дома, мне не сродни разбрасываться таким богатством, в нас с самого детства закладывалась рациональность и прагматизм. Помню, мы тряслись буквально над новенькими вещами, что подарили спонсоры, потому что понимали – других ещё долго не будет. Но и оставить себе я все это не могла – ощущение, что продалась, не отпустило бы ещё долго.
Я их в тот фонд передам, что помогал детскому дому. Деньги. Квартиру я подумала– перепишу на другой фонд, тот, благодаря которому я живу. Чьи волонтёры бились за шанс на операцию для детдомовской девчонки. Там будут размещать приезжих. Кто с детками на операцию в центр приехал, чтобы не снимали спешно, не тратились на гостиницы, чтобы не нужно было отдельный сбор делать на размещение. Да и своя, считай, квартира – залог безопасности для таких деток. Многие из них – онкобольные. Которым идеальная чистота нужна после операции. Разве посуточная квартира или отель такую гарантируют? А тут фонд будет клининг брать после каждого, да ещё ведь и сами постояльцы будут понимать, что чистота – все для них.
Настроение даже слегка поднялось. Так я и в далай-ламы подамся– уже начала думать, что, может, наша встреча и все остальное были вот ровно для этого? Неплохая же помощь фондам?
Я спустилась, ни взяв ни единой вещи, кроме карты, с которой переведу все деньги в фонд. По пути меня встретила Татьяна Филлиповна, выглядывая из кухни:
–Лерочка, а ты .. всё, уезжаешь? Не поешь...И вещи не собрала?
Мне снова стало так обидно, так больно – по всей видимости, даже она была в курсе!? Кто ещё? Садовник? Охранник? Горничная? Все вокруг знали, что Соболев меня бросает, кроме, собственно, меня самой!
Но я сумела "удержать лицо":
–Нет, спасибо, Татьяна Филлиповна. Мне ещё нужно срочно в институт заехать, звонили.
Она, нервно сглотнув, кивнула, с некоторым замешательством. Может, видела валяющийся под окном телефон, так и не раскрытый? Да и ладно, я больше не увижу ни ее, ни этот дом, ни Соболева.
–Всего доброго, я спешу немного– извинилась я, продолжив путь.
–Всего доброго, Лерочка,– донеслось в спину растерянное прощание.
***
Я прошу водителя довезти до ближайшей остановки, но он начинает гнуть свое " положено доставить по адресу". Хорошо, пускай. Сдаюсь, не желая больше спорить. Я хочу просто чтобы все это поскорее закончилось
Loneliness. Part two
Святослав:
Мое сердце все ещё сжимается, стоит вспомнить ее там, в полицейском отделении. Маленькую, испуганную, с коротким ёжиком волос. Уже тогда мне хотелось броситься перед ней на колени, умоляя простить за все, что произошло с ней по моей, блядь, вине! Не нужно было вести себя как ублюдок! Больной эгоистичный ублюдок. От Таловой у меня сносило крышу так, что я не слушал никого вокруг– врачей, психологов, того же Сокола, что офигевал от моего к ней отношения. Ей нужна была доброта, поддержка, помощь специалистов. А я возомнил себя чертовым, мать его, лекарем– мозгоправом.
И, как оказалось, единственным, кому нужно было вправить мозги, оказался я. Когда Лера рассказала мне правду, я едва мог выдавить из себя хоть слово в ответ. Осознание того, какой я жалкий урод, испортивший ей жизнь, захлестнуло. Я уже знал, что она мне скажет – Соболь выяснил, что в клиниках лечилась именно ее подруга, та самая Гуля, а эта мягкосердечная дурочка Талова лишь привозила ту на очередную реабилитацию от зависимости. В последних два раза ушлая Гуля назвалась именем Леры, это и ввело нас в заблуждение изначально. У меня вообще складывается впечатление, что эту самую " Гулю" не только не радовала помощь Леры, а наоборот, злила, заставляла завидовать, невольно сравнивать себе с более успешной девочкой из детского дома, чем она сама. Тогда хоть немного понятны и все ее поступки, и отчаянно желание хоть как-то подгадить Лере. Возможно, не открытое, а подсознательное. Будто тонула сама – и изо всех сил тянула за собой Леру, что сдуру протянула ей руку помощи.
Вчера, когда увидел в глазах Таловой влюбленность, когда услышал, но сделал вид, что нет, её признание, я ещё раз убедился в правильности своего решения. Нужно отпустить её, пускай живёт, налаживает жизнь, учится, влюбляется. Пусть это все будет искренним и добровольным порывом для неё, а не мучительным отсутствием выбора, принуждением, как в случае со мной. Гребаным Стокгольмским синдромом.
Когда я забирал ее из участка, и весь мучительный день после, я не мог избавиться от глупой, бессмысленной надежды – а вдруг она беременна? Тогда можно наплевать на голос совести, бесновавшейся внутри. Тогда все и дальше будет идти своим чередом– она– моя жена, ждёт ребёнка. Любовь? Она уже влюблена в меня, не любит, а именно, влюблена. Конечно, я понимаю, что это– нездоровая больная влюблённость. Что после тех уродов, которых ее психика, чтобы не ранить себя ещё больше, не желает вспоминать, я– ее первый мужчина. Да ещё и в таких тяжёлых морально условиях. Естественно, она привязалась ко мне. Ебаный Стокгольмский синдром, а не любовь!
Но ребенка не было, когда я забрал ее из участка, то ей провели полное обследование. Она, конечно, не помнит этого, потому что спала под действием снотворного. Но факт есть факт– Талова не беременна. И мне хочется выть от этого, лезть на стену.
Я не улетел в Штаты, остался в своей городской квартире, глушить боль расставания алкоголем. Даже баб вызывать не хочется, после Леры всё не то, все не те.
В последние наши минуты я видел, как она потянулась ко мне сердцем. Это было даже и без признания понятно– раньше, когда она не доверяла мне, в ее взгляде был вечный огонек опасения, испуг. А теперь, поверив в то, что я – не монстр, каким меня ей рисовали, а просто властный и узколобый идиот, что я никого не убивал и уж, тем более, никаких измен не было ни с моей стороны, ни со стороны Алёны, она успокоилась, расслабилась.
Возможно, я ошибся. Нужно было и дальше дать ей право меня ненавидеть. Бояться. Так проще и легче– она бы думала, что ещё легко отделалась. Силилась бы забыть все то, что произошло. Возможно, ходила бы к психологу пару вечеров в неделю....
Х@р его знает...
***
Х@р его знает, как оно всё пойдёт. Потом, впоследствии. Конечно, она выучится, найдет себе парня своего возраста, семью создадут. Я стану гребаным дядей или кем я там себя видел всего пару лет назад? Удивительно, как все резко изменилось так, что теперь одна мысль о том, что раньше было едва ли не мечтой, приносит боль.
Пить не хочется. Я почти насильно вливаю в себя то ли виски, то ли какую-то другую бурду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Вливаю, чтобы не сорваться, не броситься к Таловой, не утащить ее к себе и уже никогда не отпускать
Son
Спустя два года:
Валерия:
–Стелла, я немного не успеваю, у вас получится задержаться ещё на часик? – получив от новоиспеченной бабушки Артемки заверения, что она полностью свободна и готова сидеть с ним хоть до утра, расслабленно выдыхаю. Так, значит, могу снова вернуться к расчетам. Я ведь и за себя, и за того дядю работаю. Галерея пока что окупает лишь саму себя. Чтобы быть на плаву, нужно работать.
–Лер, ты тут?– раздается из коридора голос Артема, нет, не моего сына. Молодого художника и главной звёзды моей галереи, Артема Лайно, – его работы не раз уходили за большие суммы в коллекции любителей искусства по всему миру. Пару раз Артем даже выручал нашу скромную галерею деньгами. Иногда я думаю, отчего он не уедет? Ему приходили приглашения из множества зарубежных галерей, а ещё даже пригласили в какой-то Лондонский институт искусства как преподавателя. Но Артем с маниакальным упорством остаётся здесь.
Нет, я не совсем дурочка, что не догадываюсь – у него ко мне довольно теплые чувства. Вот только я ответить на них не могу. Не именно Артему– вообще, никому. После всего, что со мной произошло, после того, как я узнала о беременности, я пыталась связаться со Святославом. Даже, наплевав на гордость, приезжала к его дому, потратив несколько бессонных ночей на поиск адреса в интернете. Но смогла найти лишь примерные координаты и пару фото забора. Благо, Стелла, нахмурившись, с битый час вспоминала название улицы– и вспомнила.
Но приезжала я зря– механической голос охранника по домофону сообщил, что Соболева нет, и когда он вернётся – никто не знает. Телефон, который он оставлял Стелле, молчал. Я попыталась даже через банк передать сообщение ему, как открывателю моего счета, но на меня лишь с недоумением покосилась сотрудница, сообщив, что таких опций у них нет.
Я попыталась связаться через все возможные номера и почтовые ящики его известных интернету фирм, но и там – тишина или же скупое " с вами свяжутся при необходимости"– я даже через трубку слышала, как с насмешкой закатывает глаза секретарь, услышав неизвестно от кого " я– хорошая знакомая Соболева, потеряла его контакты, нужно срочно связаться....". Да и, потом поняла, что таких знакомых, скорее всего, у него было превеликое множество.
Вот и все. Соболев не увидел, как родился Артёмка, не держал его на руках после. Как там? Не увидел первые шаги, первый зубик? Да, и это тоже. Та жгучая волна ненависти, в которой я купалась с головой в первое время после того, как все это произошло, постепенно стихала, оставляя вместо себя лишь грусть и непонимание – отчего он так? За что? Взял и вышвырнул, вычеркнул из своей жизни, бросив следом хорошие отступные, чтобы остатки совести не грызли?
–Лер, ау?– высокий стройный, Артем больше похож на модель, нежели на художника– Спустись со своих небес к нам, простым земным жителям – с усмешкой протягивает он, глядя на то, как смаргиваю, пытаясь избавиться от образов перед глазами, грустных воспоминаний, что не желают уходить.
–Извини, Тём, устала просто. Тут ещё – киваю на стол– столько разбирать. А Аня в декрете, у Юли дочка заболела
–И я всё сама, сама, пока не упаду как загнанная лошадь?– иронизирует Артем, приподняв бровь.
–Ну, не так, но примерно – с лёгкой улыбкой вторую ему я.
Артем, усаживаясь на стул напротив меня, улыбается во все тридцать два:
–Я ведь знал, что ты так скажешь. Поэтому и приехал помочь. Кстати, через пять минут еду доставят– видя, как я недоуменно хмурю брови, он поясняет– Ну тебя скоро ветром сдувать начнет. А я не хочу потерять такого офигенного владельца галереи– смешно разводит руками он.
Я не могу сдержать ответной улыбки– конечно, он мне безбожно льстит. Наоборот, это я должна мечтать удержать его всеми силами.
–Так, что у нас там? Давай-ка сюда – он придвигает к себе ноутбук и кипу бумаг, погружаясь в ненавистные мне сметы, цифры, столбики. А я откидываюсь на стуле, расслабленно наблюдая за тем, как кто-то делает мою работу. Оказывается, это чертовски приятно.
Через несколько минут он отправляет меня встретить доставку, естественно, как мужчина он уже все оплатил, мне нужно лишь открыть дверь и забрать пакеты у курьера.
Чуть позже мы едим, перешучиваемся, а затем Антон вызывается подбросить меня до дома. Сегодня я уже не поеду за Артемкой к Стелле, чтобы не будить. Заберу завтра. Да и машина все равно в сервисе. У подъезда я начинаю себя чувствовать неловко, точно школьница, не зная, пригласить ли на чай Артема. И, если да, то не сочтёт ли он приглашение чем-то большим, чем банальная благодарность.
–Эй, Лер, не загоняйся,– смеётся он, увидев как я хмурюсь, не решаясь, как поступить– Я к тебе в гости напрашиваться не буду. Наоборот – тебе ещё меня поуламывать придется, чтобы пришел – превращает он неловкий момент в шутку.
–Спасибо, Артем,– благодарю я. И за то, что довез, и за понимание. Отличный он парень. Жаль, мне такие, видно, не по судьбе. Иначе почему ничего не откликается на его ухаживания? Ничего.
–Пожалуйста, Лер,– в тон мне отвечает он, направляясь размашистым шагом к своей Ауди.
Устало сбросив в прихожей пальто и сапоги, плетусь к ванне, по пути отмечая, что в комнате горит свет. Забыла выключить перед уходом? Вроде, никогда такая забывчивость за мной не водилась. Захожу в комнату – и так и замираю с рукой, поднесенной к выключателю. Соболев! Как настоящий, сидит, развалившись в кресле в углу, и лениво смотрит на меня.
В ужасе я отступила назад, больно ударившись спиной о дверь. Все, крыша поехала или как там говорят. Он мерещится! Забыв про накрашенные ресницы, я с силой потерла руками глаза, но открыв их, увидела, что видение никуда не делась. Наоборот, сидело и с кривой усмешкой наюлюдало за мной.
–Правильно, Валерия, я бы тоже на твоём месте боялся-вставая с кресла, видение хищно приближается ко мне, пока, наконец, не нависает надо мной всей своей мощью– Скажи, ты ведь и не собиралась говорить мне об этом, так?
О чем оно? Он...Он осязаем, от него исходит тот же одуряющий аромат мужественности, лёгкий, свежий, с какой-то терпкой ноткой. Не может быть! Как он оказался здесь!?
–Лера, мать твою! – не сдерживается он, протягивая ко мне руку – и тут же убирая– Я спросил– ты не собиралась говорить мне о ребенке, ведь так?
Ах, вот оно что?! Явился... У меня даже нет мыслей, не то, что слов, чтобы высказать ему все! Да и ситуация выглядит до безумия неправильной, комичной. Поэтому я, не сдерживая истеричный хохот, опускаюсь по стене на пол, обхватывая колени, и хохочу как сумасшедшая. По моим щекам текут слезы, а я все смеюсь. Соболев молча наблюдает за мной, не произнося ни слова. А я, лишь немного успокаиваюсь, снова поднимаю на него взгляд – и хохочу, вытирая слезы рукавом.
Вы посмотрите, граф Монте-Кристо вернулся! Оскорбленная невинность. Возможно, это той девочке, Лере Таловой, что его любила, он мог бы внушить, что искренне не знал– от незащищённого секса могут быть дети. Но не мне, не Валерии Соболевой! Слегка успокоившись, я беру себя в руки, окидывая его тяжёлым взглядом– и не понимаю, как я раньше могла любить такого? Эгоист до мозга костей!
Не вставая, киваю ему в сторону выхода:
–Дверь там, у тебя две минуты. Не уйдешь сам – вызову полицию.
Соболев ходит желваками, но сдерживается, ничего не говоря в ответ.
–И если попробуешь все эти " да я у тебя сына заберу"– он вообще не на тебя записан, и не от тебя даже!– с обидой бросаю ему, и вижу как его самодовольное лицо, в которое я с удовольствием ударила бы кулаком, расплывается в ухмылке. Внезапно он садится на пол рядом со мной, тихо бросая:
–Лер, а если мы начнем все сначала?
***
Соболев ушел, как долбаный Карлсон – пообещав вернуться. Конечно, мы не то, что не пришли к консенсусу, но даже раз сто умудрились поссориться, поугрожать друг другу, пообвинять взаимно.
Меня до сих пор потряхивает. Хоть я и позвонила Стелле, уточнила, что у них с Артемкой все хорошо, он уже спит, а нервы все равно на пределе. А что если Соболев сейчас припрется к ним, сына забирать?! Мне обидно, что он мне не доверял, выставлял кем угодно, только не хорошим человеком, чьему слову можно безоговорочно доверять, а в этой ситуации не то, что не сомневается, но даже без доказательств поверил. Папочкой себя почувствовал?! Или у него они есть, доказательства? Начинаю нервно прикидывать, как и где он мог бы взять материалы для ДНК теста? В клинике, куда ходим с Артемкой? Ну а где ещё?
Нет, все это– уже паранойя. Загоняться не стоит, вспоминается мудрое наставление Артема. И все же я ощущаю, что грядет нечто явно нехорошее. Разбитая плетусь по комнате, собирая мысли воедино– надо сменить замки. Хотя, лучше квартиру? Или страну, пока он быстро документы не оформил на ребенка и запрет не сделал? Мне сразу вспомниличь передачи с нтв и подобных каналов, где рыдающая мать с группой репортёров умоляет у высокого забора бывшего мужа, чтобы дал с ребенком увидеться. Нет, со мной этот номер не пройдет!
Husband
Святослав:
Сказать, что я обалдел, когда мне пришло гневное письмо Эдуарда с фото ребенка, так похожего на меня, что не нужно было и экспертизы проводить. Эдуард в своем пафосно-витиеватом стиле вещал о том, что не знает, что у нас там с Таловой произошло, денег никаких моих не желает боле ( ну, к чести его отметить стоит, что и сам он неплохо в бизнесе поднялся за это время), но неужели я такой " чёрствый сухарь"( это я дословно), что мне совершенно наплевать на родного ребенка, видеть его не желаю.
Как я летел до России – не представляю. И не представляю, как вообще жил до времени, пока его не увидел. Эдуард, хоть и под неодобрительным взглядом Стеллы, что, сухо поздоровавшись, ушла наверх, в свою комнату, протянул мне сына, и я прижал к себе его маленькое тепленькое тельце, вдохнул этот запах детства, молока. И едва дышал, боясь потревожить Артема. Так она назвала его. Соболев Артем ....Феликсович. Мда, с фантазией слабенько у Леры, это в ее маму– мне вспомнилось, как впервые взял в руки личное дело " Таловой Валерии Феликсовны" .
Чтобы ребенка не записали на меня, так как мы были в браке, Лера " потеряла" паспорт. А получив новый, естественно, не просила проставить штамп о браке ( это уже дотошно выяснял Сокол). Ну а когда родила, то записала его на себя. Прочерк в графе " отец" поставила. Отлично у нас ведь система работает? ЗАГСы и остальное? Поэтому и всплывают трагикомедии то тут, то там, как нашли очередного афериста брачного, что также " терял " паспорта, получал новые, и женился на новых женщинах, не разводясь с кучей предыдущих жён.
Да и ладно, честно. За то, что родила мне такое чудо, я готов луну с неба ей достать, все простить. Да и прощать-то нечего. За это время самокопания, самобичевания я понял, что если кто из нас и был виноват во всем, так только я. А ещё понял, что люблю её. Не сердце Алёны, воспоминания о которой превратились в тихую лёгкую грусть, не просто женщину рядом с собой, и даже не мать моего ребенка, а именно Леру.
Распрощавшись с Тумановыми, я отправился к своим юристам, нужно было решать с документами. Благо, в этом случае ничего особого было не нужно, наоборот, ЗАГС очень переживал, чтобы их ошибка нигде не всплыла, да ещё плюсом совестливость или ( нежеление менять кучу документов) Валерии, что оставила себе и ребенку хотя бы мою фамилию, сыграли на руку. Пару часов– и у меня на руках новое свидетельство о рождении, а прежнее недействительным считается. Мое – первое и единственное, даже не дубликат. На нем гордо красуется дата выдачи, идентичная дате рождения Артемки. Соболев Артем Святославовия. Звучит, е-мое, я аж светился от гордости, новоиспеченный папаша, блин.
Ну а затем по мелочи – снова Сокол через старые связи ищет Леру, Тумановых я не стал напрягать, так как понял, что она и для них стала закрытой книгой. Стелла – так ни разу не была в новом жилье Леры, а жить у них Талова-Соболева напрочь отказалась с момента прилета обратно. Только в гости приезжала наездами, да и то, редко. Сблизились снова лишь после рождения Артемки.
***
Я выглядывал в окно Талову, успев пройтись по всей маленькой однушке, которую она снимала. Во двор заехала черная Ауди, сверкнув фарами. Откуда вылез какой-то долговязый хлыщ и Лера. Волосы были у нее короткие, длиной чуть повыше плеч, все ещё светлые. Но по одной ее фигурке, по повороту плеч, по тому, как она вскинула лицо, чтобы лучше видеть этого типа, я понял– это не может быть никто иной, как она.
