Текст книги "Сердце моё"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Съежившись на скамейке, я обнимаю колени руками, подтянув их к животу. А под голову кладу свёрнутую втрое толстовку. Благо, на мне теплый свитер ручной работы, пожертвованный чьей -то доброй и весьма талантливой рукой.
"Итак, что мы имеем?"– думаю я, подытоживая дни новой жизни, жизни, которую я, хоть и помнила, но предпочла бы забыть. Вероятно, Святослав ищет меня. Как ни странно, но мысль о том, что не ищет и давно живёт своей жизнью, пока я играюсь в Борна* неприятно задела самооценку.
Конечно, мне нужно прекращать это. Рано или поздно со мной случится что-то нехорошее. Улица– не только такие наивные добряки как Сара. Улица это и отпетые преступники, и наркоманы, и всякого рода моральные уроды.
Кажется, оставаясь здесь, я всё больше подкидываю дров в костер страха перед какими-то решительными действиями. Иногда меня пугает мысль– а что если бездомные вот так вот и скатывались по наклонной? Боясь перемен? Боясь важных шагов в жизни? Обещая, что сегодня не сделали, но вот завтра – точно. А потом ежедневно перенося это завтра до тех пор, пока твой окоченевший труп не найдут где-то под мостом
*Джейсон Борн – герой фильма, шпион. Скрывался от правительства, меняя обличие, место проживания, легенду ь
Man
Святослав:
Я сам не свой все эти долбаные три с половиной недели. Напряг свои связи, копов, Соболь помогает мне, искренне озаботившись совсем не своей проблемой. Но Талова будто сквозь землю провалилась. Она не обращалась ни в полицию, ни в посольство, ни в церкви, ни фонды на худой конец. Иногда липкие щупальца страха не дают уснуть, поднимаясь вверх по позвоночнику, заставляя едва ли не выть от ощущения собственного бессилия. Что, если Таловой уже нет на этом свете? Сбежала, воспользовалась той единственной валютой, что у нее осталась, которой привыкла пользоваться. Получила наркоту, и, " на радостях", употребила столько, что сердце не выдержало. Сердце Алёны.
Чёрт! Она ведь ещё который день без таблеток – вряд ли она даже знает названия препаратов, что принимала. Да и где ей их найти?
С силой хлопая дверцей шкафа, выхожу из комнаты, направляясь вниз, к машине. Я сам езжу по улицам каждый день и ночь, выискивая ее. Охрана тоже делает это, но мне нужно осознавать, что что-то хоть отдаленно в моих руках, иначе я свихнусь.
Hookers* лениво бродят по улицам у баров и кафе, поджидая клиентов, бездомные тарахтят тележками или что-то жгут в больших железных бочках, расположившись полукругом у них. Но Леры нигде нет.
Я ненавижу себя за то, что творил. Наверно, если бы я мог повернуть время вспять, я бы не вел себя так? Как больной бесчеловечный ублюдок! И в то же время не отпускает мысль– а что, если бы я не был так добр к ней в тот день в парке? Зачем мне понадобилась ее открытость, радость?! Зачем я хотел почувствовать хоть на миг ничем не замутненные эмоции – ни страхом, ни желанием мне угодить, опять же, продиктованным страхом?
Этого я уже не узнаю.
Проезжая вдоль ворот одного из парков, краем глаза цепляю до боли знакомую фигуру. Неужели?! Талова?! Резко останавливаюсь, вглядываясь. Нет, это кто-то другой. Короткие светлые волосы, торчащие клочками вверх. Наверно, бездомная, что пробралась в парк для ночлега.
Я совсем обезумел, если Талова мерещится мне едва ли не в каждой встречной.
Завожу машину и вновь трогаюсь кружить по улицам.
И эта ночь проходит бесследно с тем же печальным результатом – Таловой нет. Нигде. Будто в воздухе растворилась. Устало выхожу из машины, присаживаясь на капот, щелкаю зажигалкой. Вот и курить снова начал.
Затягиваясь, выпускаю струйку терпкого дыма. Неприятно осознавать собственное бессилие, но так и есть. Впрочем, усмехаюсь я, деньги решают все.
***
New York, New life
Валерия:
–Да ладно, ты с России?– полноватая низкая девушка, Энн, или просто Аня, набирает в шприц лекарство, постукивая по нему указательным пальцем. Затем, отворачиваясь, вводит препарат старичку, что сидит перед ней на стуле.
–Да, оттуда,– смущаясь, говорю я, стараюсь поскорей выскользнуть из небольшого микроавтобуса волонтерской службы. Но Энн меня останавливает:
–Пожалуйста, не уходи. Я сейчас ещё несколько человек приму– и подойду к тебе. Я хотела бы поговорить.
Я киваю, уже зная, что сбегу сразу же, едва моя нога ступит на горячий от солнца асфальт. Сбегу, а потом буду длинными холодными ночами отчитывать себя за трусость, за то, что не рискнула довериться.
Сейчас я уже согласилась бы и на предложение Линды, и на что угодно. Сейчас, когда за одну прошлую ночь меня дважды пытались изнасиловать. Первый раз я едва отбилась от компании пьяных бездомных, что бежала за мной почти пару кварталов, что-то выкрикивая вслед. А второй раз, уже на рассвете, я проснулась от неприятных ощущений и с ужасом обнаружила, как мою грудь лапает волосатая мужская рука. Заорав так, что в окнах стал зажигаться свет, люди стали выглядывать на улицу, а толстый почти беззубый мужчина, нависавший надо мной, отпрянул, ударившись затылком о стену, я побежала так, как не бегала никогда с тех пор, как сбежала от Святослава.
Я понимаю, что добром мое существование на улице не кончится.
***
–Эй, Мадама, я не дам тебе уйти!– насмешливый и до неприятия бодрый голос Анны останавливает меня, когда я с парой пакетов одежды, себе и Саре, бреду к мосту, где та сейчас обитает.
Испуганно вздрогнув, я обвожу глазами территорию вокруг в поисках ее микроавтобуса. И припускаю дальше, едва не уронив бумажные пакеты. Анна смеётся:
–Я сегодня не на смене. И приехала за тобой.– своей большой рукой она обхватывает мою руку, заставляя остановиться– Извини, но я вижу, что тебе нужна помощь. Больше, чем другим.
Я нервно сглатываю– она права. Чертовски права. Но я не могу произнести ни слова, чувствуя только как отчаянно стучит сердце.
–Значит так, – берет она ситуацию в свои руки– Сейчас мы пойдем с тобой, выпьем кофе и поговорим. Верно? А там и посмотрим.
И уверенно ведёт меня за собой, к первой ближайшей кафешке.
–Кстати, неплохо вышло– кивает она на мои волосы.
–Спасибо– почти шепчу я, пытаясь справиться с волнением. Мне кажется, сейчас моя жизнь изменится. Я чувствую это.
***
–Не может быть...– неверяще прицокивает языком Аня, сканируя меня как рентген. Мы уже поели, причём, я ела так, что даже видавшая виды Аня с сочувствием смотрела, как жадно я поглощаю яйца, бекон и свежую булочку. Ещё бы, в последнее время я боялась куда-то выбраться, едва наступал вечер. Получается, я питалась лишь пару раз в неделю у волонтеров, да изредка покупала по утрам дешёвые завтраки или хот-доги в маленьких уличных палатках. Ещё один раз, когда я просила милостыню, меня едва не забрали в полицию– видимо, я зря решила, что здесь можно делать это где угодно, исходя из десятков тех попрошаек, что встречались мне на пути.
–Это правда– тихо киваю я, неспешно наслаждаясь вкусным ароматным кофе с молоком. Мне думается, если я стану жить нормально, найду работу, и, о, Боже, жилье, то каждое утро буду покупать себе целый стакан этого чудесного напитка! Целый большой стакан.
–Но, получается, если то, что ты говоришь, верно, то часть его денег, ну, что он в браке заработал, по крайней мере, твоя? – подслеповато щурится она, вглядываясь в моё лицо.
–Наверно– равнодушно произношу я– Но это – в России. Здесь же...– я разводу руками, и Анна кивает.
–Да, здесь будет и сложно найти его активы, если они вообще имеются. И сколько вы в браке? Несколько месяцев?
–Примерно так. – подтверждаю я, смакуя остатки кофе.
Я не называла Анне имени и фамилии моего мучителя, не желая втягивать и ее в происходящее. Да и из своего назвала лишь имя, Валерия. Не смогла соврать этой милой доброй девушке, что искренне сочувствовала мне. Но и рассказывать правду полностью было попросту опасно.
–Знаешь, я ведь приглядывалась к тебе. Ну, всё это время. – неожиданно начинает она– Ты не употребляешь, верно? – удовлетворившись моим отрицательным кивком, она продолжает– Не занимаешься всякими ...кхмм... непристойностями– она немного краснеет, будто школьница, пытаясь сгладить слова глуповатой шуткой – А то сейчас бы и дом, и машина, и драгоценности у тебя были бы... Извини, я ...Так– она бьёт себя по коленям ладонями– Я всегда веду себя глупо, когда нервничаю. Извини.
Я улыбаюсь в ответ, сглаживая ситуацию:
–Нет, не переживай. Я не употребляю– в это момент я знаю, что не лгу. Если бы я употребляла наркотики как пытался меня убедить Соболев, то вряд ли даже отсутствие памяти побороло бы ломку и желание принять ещё. Он лжет. Как и во многом другом. Иногда мне думаются совершенно безумные варианты– а вдруг я – богатая наследница. Он специально женился на мне, чтобы получить мои миллионы. А я тут память потеряла, не могу подписать ничего, не вызывая подозрений. И слухи просочились. Он ведь сам потащил меня на тот вечер. Но здравый смысл тут же обрывает такие мысли– ну-ну, не миллионерша– миллиардерша, может? Как же– меня тогда бы искали, нашли и спасли. А не вот это вот всё.
–Хорошо. Я тут подумала, мы, русские, должны помогать друг другу– Аня машет рукой, чтобы я и не смела возражать– Ну вот, смотри. Поехали ко мне, поживешь у меня немного. Я в фонд обращусь, с документами временными помогут и работой.
Я хочу и обнять ее, расцеловать за то, что поверила в меня, дала шанс. Я ещё помню те презительные взгляды, которыми одаривали меня люди в первое время, когда я ещё не освоилась, ходила грязная, голодная, измученная от недосыпа вызванного страхом, что если я усну, на меня обязательно кто-то нападет. Будто для людей даже находиться рядом со мной было весьма мучительно. Будто я могла в любую секунду обворовать или начать клянчить денег. Но только я открываю рот, чтобы произнести хоть слово, как со мной случается почти истерика. Такая, что люди вокруг начинают коситься, а в глазах Ани я вижу сострадание.
–Прааастиии, п-п-п-пжалста, п-прпаасти– реву я, выплакивая все, что со мной происходило и происходит. Трудности не заставляли меня рыдать так, как это проявление человечности– Прастии, я простаааа ...Столькоооо всего....я усталааа– пытаюсь я объяснить Ане, пока та, пересев ко мне, обнимает и пытается отереть мне слезы салфетками.
–Ну, ну, хватит, успокойся, пожалуйста– точно мама она баюкает меня, слегка покачивая – я понимаю, это трудно. Очень трудно. Я сама приехала сюда по визе таланта, следом за парнем, но было очень тяжело. Очень. Даже вдвоем. Особенно, с ним– она как-то с горечью добавляет, а затем, спохватившись, чуть отстраняется– так, давай слезы вытрем – и вперёд. Я ведь договорилась с нашим фондом, чтобы мы через часик были.
Икнув, я удивлённо смотрю на неё – с чего она была так уверена, что я соглашусь? Аня лишь отмахивается:
–Я вижу людей. Чувствую, считай. Вот и то, что ты согласишься, знала– она смешно проигрывает бровями– нет, ну, конечно, и мое умение убеждать вкупе с моим дьявольским очарованием сыграли свое дело– она хлопает меня по коленке– Так, встаём, вытираем сопли– и пошли!– и протягивает мне еще стопку чистых салфеток
***
После фонда, где мне примерно, конечно, через Аню в качестве переводчика, объясняют, что и как со мной будет дальше, я немного приободряюсь. Меня обещали трудоустроить как волонтёра. Конечно, проблемы с документами и официальным трудоустройство никто не отменял. Но мне дадут комнатку, которую я буду делить ещё с одним волонтером, еду, и даже деньги небольшие будут давать. " Зарплату официальную нельзя, а вот пожертвование отдать как бездомной– всегда можно"– подмигнула мне Аня, объясняя.
Когда мы ехали обратно на метро, Аня точно страж шла рядом, ни на сантиметр не отступая, охраняя меня будто птица своего птенчика. Я же была ошарашена. Ещё на пути к фонду на меня раз сто накатывало дикое желание рвануть рычаг стоп-крана в метро, выбежав из вагона, затеряться в толпе. Или уже у дверей развернуться, бросившись обратно. Мне казалось, вдруг мы сейчас войдём, и внутри все разом станут неодобрительно пялиться на меня, как бы молчаливо спрашивая Аню, кого и зачем она к ним притащила. Но наоборот, внутри были дружелюбные, хоть и слегка уставшие от объема работы люди. Поэтому меня с радостью и приняли в волонтёры – как объяснила Аня, для местных это хоть и благородная работа, но отнюдь не работа мечты. И уж точно не самая высооплачиваемая
Help
Валерия:
Мы были у Ани уже несколько часов. Сначала она как добрая хозяюшка, не слушая моих возражений о том, что я лишь недавно поела с ней же вместе, накормила меня очень вкусным салатом и жареной картошкой с ветчиной. Потом отправила меня в ванну, выдав чистое полотенце и одежду. В ванне на меня снова накатило, хоть я и пыталась успокоить себя – как она вот так? По-человечески? А вдруг я чем больна? Заразна? А она – в свою ванну, вещи выдает.
–Лера, я сейчас сбегаю в магазин, я быстро?– раздался у двери Анин голос. Я поспешила крикнуть " хорошо", а потом бросила " закрой меня только", чтобы было честно. Потому что нельзя быть такой доброй, настолько доверчивой.
Услышав через минут десять наслаждения теплой водой звук ключа в замке, я подумала, что Аня только уходит. Потому что не слышно было раньше, ну, или вернулась, а двери все-таки не закрыла.
Звук шагов по полу, а затем– насмешливый и слегка пьяный мужской голос:
–Энн, солнце мое, ты где?
Я замерла, не зная, что делать. А вдруг он сейчас войдёт в ванну? Двери я не закрывала, ведь считала, что мы с Аней вдвоем. Выскочив из ванны как ошпаренная, я рванула к двери. Но стоило мне протянуть руку, как та резко открылась. Передо мной стоял высокий блондин с длинными спутанными волосами. В темной старой кожанке, черных джинсах и зелёной футболке, с кучей всяких перстней, цепей и тату. Он буквально ощупал меня взглядом, сально улыбаясь:
–Так-так, и что это у нас тут? Подарок на мою днюху?
Я дернула ручку двери на себя, но он без малейших усилий удержал дверь на месте, продолжая сверлить меня недобрым взглядом:
–Do you speak English? – внезапно спросил он, проведя кончиками по моим коротким светлым волосам.
–Пожалуйста...– выдавила я, в душе злясь на себя за эту неуместную стеснительность. Нужно бы отпихнуть его да рвануть дверь на себя. Или развернуться, пускай смотрит, и одеваться.
–Ооо, да ты фром Раша?– он откровенно издевался надо мной. Я начала замерзать, не зная, что делать. Но меня спасло появление Ани.
–Все, я дома – раздался ее голос в прихожей, и парень, толкнув дверь на меня, хитро подмигнул мне, повернувшись в сторону прихожей:
–И я дома, малышка. Я думал, ты в ванной, уже шёл, чтобы присоединиться – казалось, он специально смущает меня, зная, что я все ещё стою за дверью.
–О, нет, Макс. У нас гости– раздался ее голос совсем рядом с ванной, а затем – звуки поцелуев– Она поживет немного с нами, пока фонд не выделит ей жилье. У Леры сложная жизненная ситуация.
–Ты что же, теперь берешь работу на дом?– грубо хохотнул мужской голос.
–Макс, прекрати,– недовольно возразила Аня– можешь хоть немного побыть серьезным? Убери руки. – упрекнув его, она направилась на кухню. И тяжёлой поступью Макс направился за ней:
–Ну тогда хоть накорми меня, раз секс в этом доме теперь под запретом!– опять громко бросил он, будто упрекая в этом меня.
Когда я вышла из ванны, замерев в коридоре, не зная, куда идти, то услышала, что Аня с кухни позвала меня:
–Лера, иди к нам, посиди с нами. Хочешь тортик? Я взяла небольшой. Тут, конечно, они как резиновые, не то, что у нас ...
Я зашла на небольшую, совмещенную с комнатой, кухню, где Аня что-то размешивала в кастрюльке на стойке, а Макс валялся на диване с тарелкой, переключая каналы.
–Спасибо, Ань, но я наелась уже.
Макс шумно проглотил еду, затем, окинув меня, немного нелепо выглядевшую в больших на несколько размеров вещах Ани, заржал точно конь, хлопая себя ладонью по коленке:
–Ну, ну мать, ты ее до своих размеров раскормить пытаешься? Или чё?
Я вздрогнула, боясь даже оборачиваться к Ане. Неужели мужчины и вправду такие? Грубые, бесчувственные, не понимающие, что и как говорят, как могут задеть всего лишь словом. Мне стало ужасно неловко, что я была хоть косвенной, но причиной такого обращения.
–Макс, заткнись, а?– беззлобно осадила его Аня, видимо, уже привыкшая к подобным выкрутасам– Садись, Лер.
Мы поели под неустанные глупые шутки или бахвальство Макса, на которое Аня снисходительно смотрела, точно мама на несмышленного ребенка. После я помогла Ане загрузить посудомойку, а Макс вновь уселся на диван с банкой холодного пива.
–Слышь, малая?– он повернулся ко мне – хочешь послушать, как я играю?
Аня смешливо закатила глаза, разводя руками – видно, похвастать перед другими Макс любил. Но, оказалось, он действительно неплохо играл на гитаре.
–Это ещё чё, скоро мы нормального вокалиста найдем, сменим трепло это– Аня кивнула, видно, зная, о ком идёт речь– и вот тогда все. Известность, туры, поклонницы – он мечтательно поднял вверх руку, будто махал толпе фанатов.
–Пойдем со мной– поманила меня Аня– пускай этот Курт Кобейн недоделанный помечтает.
–Эээ, honey! – перешёл на полуанглийский Макс– stop talking about me.
–Ладно, ладно. Пойдем, покажу тебе комнату.
–Я не понял, ты чё ее, в моей студии разместить хочешь? – недовольно вскочил с дивана Макс, бросаясь за нами
–На время. – скупо отрезала Аня, выдерживая его суровый взгляд – И потом, ты сам сказал, что пока звуковика с вокалистом не найдете, нет смысла репетировать.
Мне было ужасно некомфортно, что они ругаются, по сути, из-за меня:
–Ань, может, я пойду?– неуверенно начала я– Осталось немного ведь? Ну, как с работой решится?– я готова снова была вернуться на улицу, лишь бы не причинять неудобств этой чудесной девушке, единственной, кто пожалел меня.
–Так, ты мне тут ещё не начинай. – качая головой, пожурила меня Аня – Этот-то ясно, дурак, ребенок большой – Макс состроил детскую рожицу, кривляясь– Но ты-то умная. Поживешь тут, ничего не будет. Макс сейчас вынесет все инструменты в зал.
Комната, которую отвели мне, была крохотной, но своей. Пускай и на время. Небольшой диванчик, стол, ободранный на спинке компьютерный стул, куча постеров на стенах– будто в пору моего детства. Только жаль, что в детдоме заставляли при каждой проверке срывать всё со стен.
И тут я замерла– память! Неужели возвращается?
–Лер, ты чего? – озабоченно склонилась надо мной Аня, перестав заправлять одеяло в цветастый пододеяльник.
–Все хорошо, устала просто немного– отделалась Я дежурной фразой.
Аня лишь оглядела меня, кивнув:
–Сейчас застелю, этот дурень последнее вынесет – кивнула она на Макса, что выходил из комнаты с инструментами и монитором.
–Я все слышуууу! – смешно искажая голос отозвался Макс.
Застелив мне диван, Аня отошла к двери:
–Ложись, я же знаю, на улице не выспаться– ласково взглянула она на меня. И я, хоть и пыталась сдержаться, снова расплакалась.
–Не реви, Лер. – покачала головой Аня– на улице плакать нужно было. А сейчас у тебя все только хорошее начинается, так что не расстраивайся. Радуйся наоборот, что плохое кончилось. Ну, отдыхай. – она вышла, бесшумно прикрыв дверь за собой.
***
На следующий день рано утром Аня отвела меня в фонд к волонтёрам. Меня поставили на сортировку лекарств. Хоть я и не знала языка, но разделить все медикаменты по виду и надписи смог бы даже ребенок. Я понимала, что и на это дело у них были сейчас свои сотрудники, что меня поставили попросту из жалости и чтобы хоть чем-то на время занять. Понимала и старалась сделать все как можно лучше, как можно быстрее. Сердце стучало как сумасшедшее– казалось, вот сейчас проверят, как рассортировала, найдут кучу ошибок, и выгонят с позором. Или передумают брать к себе, кому я нужна без знания языка? Не то, что помогать буду– мешаться стану.
Max
Макс:
Анька задолбала своей жалостью. Когда в России жить вместе только начали, то тащила в дом всяких собачек-кошечек. Повернута на волонтерстве была. Сюда переехали, на людей перешла. Ей, блин, визу так аннулируют– нифига же не делает. Она отлично пишет, несколько книг выпустила в России, а здесь как погрязла с этим бомжами, так и всё. Затянуло.
Но, правда, Лерка эта– первая, кого Аня в дом притащила. Несмотря на жалость, адекватность в Аньке есть– тащить кого ни попадя с улиц не стала бы. Помню, даже матери с мальчиком лет 12 она выбила оплачиваемый властями номер в отеле, не рискнув пригласить к нам. Потому что там мать была– полный неадекват. Кстати, потом та, напившись, разнесла номер. Мальчика изъяли, передав в приемную семью, потом его отец, вроде, забрал.
Лера тусуется у нас уже неделю, мозоля мне глаза. Ещё и комнату мою заняла, считай, святая святых. Рецетиционный зал, дворец раздумий, где я один на один с муками творчества. А теперь там эта мелкая внаглую обосновалась. Пускай не думает, что я не замечаю того, как она вертит жалостливое Анькой. Чуть грустное выражение лица сделает или слезу пустит– и Анька растаяла, несётся то шмотки ей брать, то выбивать первую зарплату авансом, чтобы " Лера себе телефон хоть взяла". Мелкая хитровыдуманная сучка!
Лениво прохожусь по комнате– Лера как мышь засела в своей, вернее, моей, комнатенке, даже ни звука не слышно. Анька на работу с утра побежала, а я дома. Сейчас у нас временный творческий кризис, мать его! Ещё и перепугались все.
Такая злость накатывает, нихера не получается. Нихера из того, зачем приехал. Неудачник долбаный.
Мой нос улавливает запах горелого. Мать твою ж! Яичница. Бегу к плите, но там только угольки остались. Выключаю, ухватываясь за ручку сковороды полотенцем, открываю кран и бросаю её туда вместе со всеми содержимым.
Блядь! Ещё и эта курица то ли дрыхнет, то ли просто предпочитает не выходить, пока я дома. Устроилась тут себе на всем готовеньком. Сегодня, вроде как, Анька ее с собой потащит вечером, на ночную смену. А днём, значит, эта мелкая отдыхать будет? Хоть бы пожрать приготовила, чтоль?
Краем глаза отвлекаюсь на выпуск новостей, где говорится о вознаграждении. Эх, никогда не находил никого, а хотелось бы. Бабло тут дают огромное. Здесь, в Штатах, вообще все не как у нас– полиция или родные потерявшихся, либо шерифы и окружные управления за информацию о преступниках дают весьма неплохое бабло.
Я лениво рассматриваю лица потерявшихся с информацией о сумме награды за них, конечно, уже заведомо понимая, что ни в жизнь не найду их в " большом яблоке". Что, конечно, не отменяет огромного желания получить награду. Возясь с пачкой сока, уже собираюсь отвернуться в поисках чистого стакана, как вдруг что-то привлекает мое внимание. На экране появляется девушка– длинные каштановые волосы, темные глаза, испуганно-детское, трогательное выражение лица. И бегущая строка "Valeria Soboleva. The reward is 1,000, 000 dollars. Missing from home, the family is worried. Valeria is mentally ill, we ask those who have any information about her whereabouts to contact us by phone +..." *
Стакан с соком замирает в руке, не успевая добраться до рта. Ёпт твою ж, это лям баксов за какую-то девку?! Кто её семья? Становится даже немного обидно – пропади я, за меня не дали бы и доллара.
Усмехнувшись, я порачиваюсь к холодильнику, чтобы поискать что-то съестное, но какой-то маленький червячок внутри меня грызет, не успокаиваясь. Будто я упускаю что-то важное, очень важное.
****
–Опа, проснулась, спящая красавица?– ухмыляясь, специально смущаю мелкую пигалицу пристальным взглядом, пока она, съежившись, пытается проскользнуть на кухню мимо меня.
–Доброе утро– неловко улыбается она в ответ, зыркая глазами назад, за мою спину. Видно, хочет сбежать, дождавшись, пока я уйду.
–Я сегодня целый день дома, малышка. Ты и я, одни, сечешь, о чем я?– не знаю почему, но мне так нравится её поддевать, видеть, как она краснеет, смущается. Это вам не грубоватая Анька, что тут же осадит или "причешет" в ответ своим языком без костей так, что ты сам засмущаешься. Эта наоборот – вся как-то съеживается, ручки тонкие свои на, надо заметитл, весьма аппетитной маленькой груди, сложит, и смотрит затравленно так, как зверёк маленький.
В моих глазах мелькает картина, как я стою вот так же, на кухне, а она смотрит на меня тем же слегка испуганным взглядом. Но смотрит, стоя на коленях, держа в руках мой член ...
–Блядь!– злюсь я на самого себя вслух. Лера вздрагивает, отходя и упираясь попкой в столешницу. Нет, я, конечно, мудак, но не настолько, чтобы насиловать. Сама согласится, позже. Анька? А что Анька, она знает, что мы, рокеры, нифига не верные. Ну вот ни разу. Знает и о моих загулах, и о паре-тройке верных фанатов, группиз, как их тут называют. И как они нам на фестивалях иногда настроение поднимают. И не только настроение.
–Давай, готовь, что ты там хотела – резко бросаю ей, уходя на диван – На двоих сделай, я с самого утра жрать хочу.
Она испуганно кивает, не двигаясь с места. Наблюдает, как я ухожу, и только тогда начинает стучать дверцами шкафов, звенеть посудой. Умница– девочка, послушная. И на меня снова накатывает волна дикой похоти. А я и не знал, что я – доминант. Оказывается, маленькая послушная рабыня – моя тайная извращённая фантазия?
Пока она готовит, я скроллю ленту в Фейсбуке. Ни одного подписчика за день, это хреново. Популярность падает, да и то, что было, вряд ли популярностью назвать. Местечковые концерты или выступления в прокуренных пабах и барах, где никто нихера нас и не слушал.
Уже собираюсь отложить телефон, как снова мелькают объявления о поиске людей. И снова лицо той девицы, такое же испуганное как и у...Да нет, не может быть?! Мои руки начинают подрагивать– если это так, то я, мать его, самый везучий человек на двух континентах. Сорвать джек-пот просто! Здесь Леру вновь разыскивают, но уже информация более полная – ищет муж, ее привезли на лечение в Штаты, но она сбежала. Блядь, что в ней такого, что мужик готов отвалить миллион, лишь бы вернуть? Может, она сама – богатая? Но вряд ли, зачем ему её возвращение, когда гораздо лучше, если она пропадет без вести? Хотя, хер их, богатах, поймёшь. Может, у них контракт какой, что её деньги– только её? Да и нет у нее нихера, иначе бы она попросту бабосы свои задействовала, а не на улице отиралась, не бомжевала.
–Лера?– я держу телефон в руке, будто пристально изучая в нем что-то.
–Да?– оборачивается она ко мне, напряжённо ожидая . И на лице– то же, мать его, выражение. Испуганно-детское.
–Сделай мне ещё кофе, пожалуйста? С молоком и сахаром, я просто сам не особо как в этом специалист, вечно бурда получается– специально тяну я время, сравнивая ее лицо с фото в телефоне. Сердце сейчас выпрыгнет из груди– это она! Волосы отрезала, покрасила! Но это– она. И даже малая толика сомнений– что делала на улице девушка, чья семья за нее миллион бакинских отваливает, оказывается погребенной под грудой здравого смысла– ну написано же, что кукуха уехала у нее. В такое я поверить готов– у моего отчима от пьянок тоже крыша протекала. До сих пор помню, как мы с мамкой прятались в комнате, закрываясь на ключ, когда она, пьяный, ходил и орал, разговаривая с кем-то, видимым лишь ему. А потом, как трезвел, был вполне нормальным мужиком, адекватным.
–Да, хорошо– вздох облегчения срывается с ее губ. Видно, думала, прям тут домогаться начну? Нет, Валерия Соболева, мои планы на тебя резко изменились. Трахнуть кубышку с золотом? Ни в коем разе, на миллион я потом сто таких отделаю. Правда, мои глаза с сожалением скользят по ее тонкой фигурке, я несомненно пожалею, что не оприходовал эту. Обязательно пожалею. Но плакать, утираясь не рукавом, а зелёными шуршащими бумажками, куда как приятнее.
–Тебе сейчас сделать кофе? Или как приготовлю, вместе дать?– интересуется она, отвернувшись к плите.
–Сейчас– вылетает у меня раньше, чем я успеваю подумать
Пока она готовит кофе, я мозолю пальцы, то увеличивая фото на экране, то уменьшая. Нервная дрожь проходит по всему телу. Фак! Звонить сейчас? Спугну, убежит. Нужно выйти, закрыть ее и набрать. А затем ждать, пока приедут мои денежки вместе с ее взволнованной родней. И? Отчего я так не поступаю? Отчего сижу как дебил, пялясь на ее округлую попку в больших Анькиных штанах.
Лера идёт как на эшафот с этой кружкой кофе и какой-то шоколадкой, ставит её передо мной, а я, ухватываясь пятерней за ее руку, тяну эту бродяжку, не выходящую из головы, на себя:
–Эээ, а " приятного аппетита" пожелать?– несу чушь, просто чтобы подольше задержать ее около себя.
–Приятного– шипит она, пытаясь сбросить мою руку, но я лишь удобнее перехватываю ее за руку, и почти усаживаю на себя. Я как долбаный маньяк– мне, оказывается, нравится страх в её глазах, попытки сопротивляться.
–Ну же, Лера, давай... иди сюда– как безумный шепчу, покрывая её шею жадными влажными поцелуями.
–Отпусти, я буду кричать!– пытается она увернуться, на что я лишь усмехаюсь.
–Кричи, я скажу, что поймал тебя на воровстве, хотел звонить в полицию, а ты устроила целое представление в ответ. Моя рука, соскальзывая с ее талии, начинает путешествие к резинке штанов. Она отбивается, но я с силой сжимаю её шею, так, что дышать она начинает с трудом.
Да, мать твою. Как у нее там все узко, как приятно. Ничего, что она сухая– сейчас я доведу ее до такого состояния, что трястись будет, умоляя трахнуть. Стерва! Что-то в ней определенно есть, раз муж обещает такое бабло.
–Отпустиии– затравленно шепчет она, глотая слезы.
–Отпусти её!– Аня, метая взглядом молнии, стоит на пороге комнаты.
Я расцепляю руки, выпуская из своих объятий эту мелкую сучку. Я даже рад, что Анька вмешалась, иначе я бы не только бабла не получил, но и срок мог бы получить. Кто знает, что обо мне рассказала бы эта своему муженьку.
Сбросив сумку с плеча прямо на пол, Аня направляется к нам.
–Я не при чём, она сама на меня полезла, Ань,– начинаю я оправдываться, хоть мне глубоко фиолетово. Будто Анька и так не знала о моих загулах – Я с тобой столько лет, а эту ты неделю знаешь.
–Заткнись! Просто заткнись– бросает мне Аня, уводя Леру в комнату. Ну и похер, на обеих. Я хватаю телефон, выходя из квартиры. Сейчас получу свое бабло– и Аньку тоже брошу, задолбала. Вообще не девушка, а баба какая-то в возрасте, поведение как у мамаши моей. Девушка должна быть...ска, опять эта Лера в голову лезет!
*Валерия Соболева, вознаграждение 1 000 000 долларов. Пропала из дома, семья беспокоится. Валерия психически нездорова. Просим каждого, кто обладает информацией, связаться по телефону...
Hide and seek
Анна:
–Лер, успокойся. Успокойся, пожалуйста.– мое сердце разрывается, видя слезы Леры. Да, я сама виновата– оставила этого урода с ней. Почему я верю не своему парню, с которым живу уже второй год, а Лере? Неизвестной бездомной девушке? Да потому, что знаю Макса как облупленного! Он изменял мне в России, продолжил это и здесь. Когда я находила в его телефоне смски или даже интимные фотки девушек, он лишь усмехался в ответ, бросая что-то очередное из своего тупого юмора. " Детка, это– последствия известности" или же " Ну, Ань, ты наоборот должна радоваться, что у тебя такой парень, все его хотят. А обладаешь – одна ты". Затем обязательно начинал приставать, приговаривая, что я для него – единственная и неповторимая, потом следовал секс, после которого он обязательно требовал " пожрать", считая, что все свои мужские обязанности он уже исполнил.
