Текст книги "Практика по Магловедению (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

*****

– Не колдовать, не колдовать, – пробурчал Дамблдор, стряхивая с колен яблоневый цвет. – Всем можно, а мне – нет?

– Тебе – нет, – отрезал Аберфорт.

– Найди Геллерта, – заискивающе попросил директор.

– Иди ты к мерлиновой бабушке, Альбус, – вышел из себя капитан. – Я уже не могу слышать это имя! У нас проблемы, а ты только об одном думаешь!

– Ну и какие у нас проблемы? – флегматично спросил директор. – По-моему, все отлично. Фестиваль – шикарный, ну а что до колдовства, так всё пока по мелочи…

– А ты хотел Аваду? Подожди, жюри объявит результаты, тогда будет шоу по полной программе, – хмуро сказал Аберфорт.

– Чего мы ждем? Объявлен перерыв, – сказал Альбус. – Идем в буфет, может, там Ге… может, там чай разливают.

Аберфорт с усмешкой посмотрел на брата.

– Ге? Ге-е-е-э… – вдруг проблеял он козьим голосом собственного патронуса.

*****

Глава 23. Композиция “Судьба”

Мистер Риддл отнял от лица театральный бинокль.

– Хвост, однако, превзошел сам себя, – произнес он. – А я уж было собрался громить аппараторскую. Вижу – на сцене мрак, танцоры синие как утопленники, а тут вдруг такие эффекты, надо же, – он взял в щепоть несколько яблоневых лепестков: – Что-то я не припомню, чтобы финансировал спецэффекты.

– Вы и не финансировали, мистер Риддл, – почтительно сказал Люциус Малфой. – Наверное, Петтигрю устроил вам сюрприз.

– Не люблю сюрпризы, – скривился мистер Риддл. – Интересно, где он взял цветущую яблоню в июле месяце?

– Не представляю, – пожал плечами хореограф «Вол-де-Морта».

– Ладно, главное, мы произвели впечатление. Осталось не ударить лицом в грязь с «Судьбой», – мистер Риддл навел бинокль на первые ряды: – А вот и Старик! А вы мне подкинули дезу, будто он выжил из ума и потерял память. Вот он, подлец, сам посмотри, – мистер Риддл ткнул бинокль под нос Малфою.

Люциус давно заметил Дамблдора, но предпочел ничего не говорить. Из вежливости он заглянул в бинокль.

– Да, и в самом деле, – согласился он.

– Не той стороной держишь, – Риддл перевернул бинокль и опять ткнул в лицо Малфою, лишь чудом не выбив тому глаз.

– Вижу, Старик куда-то направился. Нет, все-таки он странный стал. Вы заметили, как он одет, мистер Риддл?

– Это он нарочно. Знаешь, миллионеры частенько любят под бедноту косить. Скромняга Дамбл, – презрительно сказал мистер Риддл.

– Вы меня простите, я побегу. Хочу еще раз прогнать наш коронный номер.

Мистер Риддл схватил Малфоя за рукав:

– Не подведи, – хриплым шепотом сказал он. – Не то… – он не договорил.

Люциус Малфой побледнел, кивнул и вылетел из ложи директора «Упивающихся Ритмом», как выпущенная из лука стрела.

*****

В буфете бесплатно раздавали напитки и сладкие пончики.

– Вау, мисс Сладкие Сиськи любит лимонад, – прошептал клубный нахал на ухо Долорес Амбридж.

– Меня зовут Долорес, – вздернула нос Амбридж.

– Даже так, – поднял бровь наглец.

– Мистер Билл, вам больше нечем заняться, чем приставать к честной женщине? – спросила Амбридж, нервно косясь на задумчиво жующего пончик Скримджера.

– Честная женщина? – переспросил мужчина. – Где? – он осмотрелся вокруг и даже заглянул под скатерть.

– Вы меня с кем-то путаете, мистер Билл, – сердито сказала Амбридж.

– Тебя ни с кем не спутаешь, – голос мужчины походил на мурлыканье крупного хищника. Он наклонился ближе к Амбридж и прошептал, почти касаясь губами ее уха: – Как насчет культурно уединиться?

– Я не могу, – неожиданно для себя самой прошептала помощница мэра. – Я должна быть с мистером Скримджером, – она кивнула в сторону ссутулившейся фигуры своего начальника.

– Может… это самое… нейтрализовать твоего Скруджера? – Ты только скажи. Я для тебя на все готов, моя Сладкая Задница.

Щеки Амбридж опалило стыдливым румянцем.

– Нельзя ли потише, Билл, – шикнула она на мужчину.

– Я выйду в фойе после пятнадцатого номера, – шепнул ей на ухо коварный соблазнитель. – Выходи за мной через минуту, а местечко найдем, театр большой…

Глаза Амбридж блеснули, но она промолчала.

– М-м? – спросил Билл.

– М-м, – неопределенно промычала она.

*****

Люциус Малфой включил фонограмму, и, сложив руки на груди, критически осматривал репетирующую группу.

На композицию «Судьба» и он сам, и директор «Упивающихся Ритмом» возлагали большие надежды. Этот танцевальный номер был лучшим рок-н-роллом, который Люциусу приходилось видеть до сих пор, но не благодаря особой сложности акробатических трюков или богатому разнообразию движений, – номер был оригинальным и необыкновенно зрелищным, и хореограф справедливо рассчитывал произвести в зале фурор и покорить сердца придирчивых членов жюри. А самое главное, ему хотелось одержать победу над Северусом Снейпом. Изощренная сладость мести была в том, что автором композиции «Судьба» был не кто иной, как сам Северус Снейп. «Судьба» была подарком, созданным им в свое время для Драко. Что ж, враг будет побежден своим же оружием, и это будет только справедливо, думал хореограф «Вол-де-Морта».

– Пора, – хлопнул в ладоши он. – На выход.

Драко метнул взгляд за штабеля декораций, где вытирал локтями пыль наблюдавший за репетицией поэт. Гилдерой ободряюще махнул ему рукой и бросился в зал отвоевывать себе место.

К счастью, занимавшая его кресло старушка куда-то испарилась, и Гилдерой плотно уселся во втором ряду, вцепившись в подлокотники: теперь он не сдвинулся бы с места даже под осуждающими взглядами сотни старух. Что до осуждающих взглядов, то в них недостатка не было, – Локхарт, хотя и снял парик, накладные ресницы отклеить так и не удосужился, да и помада, слегка размазанная по скуле мимолетным поцелуем Драко, красноречиво свидетельствовала о ветрености и нетрадиционных склонностях поэта.

Гилдерой задумчиво подпер щеку рукой и вперил тревожный взгляд в опущенный занавес: до начала оставались считанные минуты.

Танец «Судьба» вызывал у Локхарта противоречивые чувства. Номер его восхищал, и вместе с тем… заставлял жестоко ревновать. Драко исполнял танец в паре с девушкой, и как юноша ни убеждал поэта в том, что телесный контакт с партнершей – обычное дело в рок-н-ролле, и невозможно выполнить трюк, не прикоснувшись к своей напарнице, – сердце Гилдероя сжимали отравленные когти жестокой ревности.

Раздался третий звонок, свет в зале погас, и рампа окатила занавес приветственными огнями.

Краем глаза Локхарт заметил, как поспешно пробрался к выходу какой-то мужчина, затем тенью проскользнула женщина.

– Дорогие гости, дорогие члены жюри, мы продолжаем наш замечательный конкурс, на котором сегодня демонстрируют свое мастерство лучшие из лучших. Итак, поприветствуем, в номинации «Эстрадный танец» – заслуженный коллектив «Вол-де-Морт», композиция «Судьба». Встречайте!

Публика зааплодировала. Свет в партере почти полностью погас, занавес медленно поднялся, и зрители с удивлением увидели огромную освещенную софитами коробку, представляющую собой колоду карт.

Динамики взорвались зажигательными ритмами рок-н-ролла, и на сцену навстречу друг другу выбежали парень и девушка. Остановившись в центре сцены, они вырвали у публики невольные аплодисменты – так завести публику мог только рок-н-ролл.

Поэт не мог оторвать взгляд от Драко: тот был чудо как хорош собой, – в серебряном костюме, в черной шляпе и с маленьким черным галстуком-бабочкой. Девушка в короткой красной тунике бодро дрыгала ногами, вызывая у Локхарта внутренний зубовный скрежет.

Внезапно тревожно раскатились ударные, взвыл саксофон, ведущий основную мелодию в аккомпанементе, и из коробки, символизирующей карточную колоду, выпрыгнули карты всех мастей: танцоры в черно-белых костюмах, с блестящими пиками, трефами, червами и бубнами на груди. Петтигрю, очевидно, оправившийся от потрясения, добросовестно поливал сцену лучами красных и белых прожекторов.

Танец «карт» был фантастически красив. Менялись рисунки, танцующие сходились то по двое, то по четверо, синхронно выписывая ногами совершенно невероятные вензеля. Карты символизировали удачу, и Драко проделывал с партнершей немыслимые вещи: шутливо отталкивал ее на расстояние вытянутой руки, затем резко привлекал к себе, чтобы потом забросить девушку себе за спину, и, лихо прокрутив на плечах, дать ей проскользнуть у него между ногами. Несчастный поэт едва не рвал зубами рукав собственной блузки.

Внезапно свет померк, карты сложились в комбинацию «невезения», Петтигрю пустил на сцену тревожные красные и синие лучи, и Драко с девушкой «расстались» – танцевали порознь, у правой и левой кулис, а в центре сцены, словно бы насмехаясь, корчились злые карты Судьбы. Винсент Крэбб, получивший от Люциуса затрещину за оплошность с килтом, на сей раз превзошел самого себя, лихо и неутомимо вскидывая ноги: в этом номере он был бубновым королем, одним из четверки.

Красный прожектор высвечивал центр, где весело и бесшабашно дрыгали ногами бубны и пики – «карты невезения», а синие печальные лучи скользили по серебряному костюму Драко, превращая его в сказочного страдающего принца. Драко и девушка тянули руки друг к другу, но карты паясничали, преграждали им путь и всячески препятствовали сближению, за что Гилдерой был им в этот момент весьма благодарен.

Далее, следуя замыслу постановщика, Драко бросался «в сражение» с Судьбой, – под вновь сменившийся ритм аккомпанемента «разгонял» злодейские карты. Их место занимали червы и трефы, и Петтигрю, не жалея сил и электроэнергии, поливал их белым и золотистым светом прожекторов. И вновь, символизируя победу любви над превратностями Судьбы, в центре сцены плясали юноша и девушка, синхронностью движений подчеркивая единство чувств.

Гилдерой вновь ощутил скребущий сердце коготок ревности. Коготок наливался ядом, заострялся, превращаясь в рыболовный крючок, становясь все больше и терзая все мучительней. Драко с партнершей блестяще выполнили еще один «дюлейн» и «тодес», – и вот уже не крючок, а китобойный гарпун ревности рвал сердце бедного поэта.

Паре оставалось выполнить «кугель». Драко подхватил партнершу под колени и молниеносно забросил себе на плечо. «Кугель» предполагал очень быстрое вращение вытянутого в струнку тела девушки на плечах партнера. Гилдерой с неожиданной злобой вспомнил, как еще вчера у Драко ломило спину, – девушка была далеко не пушинкой. Поэт сощурил глаза и, глядя на кружащуюся на плечах Драко партнершу, мысленно представил себе, как девица раскручивается вертолётиком и летит к чертовой бабушке в голубые дали. В то же мгновение произошло непоправимое. То ли Драко допустил ошибку в поддержке, то ли девушка потеряла баланс, – внезапно амплитуда ее вращения изменилась, и девушка упала на пол, ударившись головой о подмостки. Зал ахнул от ужаса. Несмотря на случившееся, девушка быстро вскочила на ноги, подхваченная сильным рывком Драко, и танец продолжался. Локхарта охватило чувство отчаяния. Он видел, как через силу улыбаются молодые люди, и какого нервного напряжения им стоит сохранять самообладание. Последние раз всхлипнул саксофон, и номер завершился.

Зрители были потрясены увиденным. Зал буквально взревел, – шум аплодисментов был слышен даже на улице. Случившееся с девушкой несчастье еще больше расположило сердца зрителей к исполнителям рок-н-ролла, – молодые, талантливые и красивые артисты рисковали для них, и даже оплошность с трюком не могла испортить общего впечатления от фееричности номера. Локхарт встал вместе со всеми. По его щекам текли слезы, но он их не замечал. Он, Гилдерой Локхарт, едва не убил девушку. Обманывать себя он не хотел. Сердце подсказывало ему, что он, и только он, во всем виноват.

«Несчастлив тот, чьи желания исполняются», – с горечью подумал поэт.

Он посмотрел на того, кого любил. Держа девушку за руку, Драко поклонился зрителям. Когда же он поднял голову, Локхарт заметил странный блеск в его серебристых глазах. Непролитые слезы юноши капнули на раненое сердце поэта, и боль эта была в десятки и сотни раз острей, чем боль от когтей ревности.

*****

– Щенок! Ты все испортил! Всё пропало! – Люциус с размаху ударил сына по щеке. Удар был так силен, что Драко не удержался на ногах и упал на сложенные стопкой фанерные декорации, изображающие небесные светила.

– Иди к черту! Я все делал правильно! – со злостью выкрикнул он.

– О чем ты думал, кретин! О своем бездарном писаке? Я поймаю его и задушу голыми руками! – в ярости выкрикнул Малфой-старший.

– А ну попробуй, задуши! – невесть откуда взявшийся поэт вынырнул из-за декораций и замаячил перед глазами хореографа, прикрывая собой Драко. Люциус с недоумением уставился на накладные ресницы и потоки туши на скулах поэта. Подозрительный вид Гилдероя не прибавил ему симпатии в глазах хореографа.

Аристократическое воспитание Малфоя включало в себя приемы английского бокса. Не долго думая, Люциус точным элегантным ударом послал поэта в нокаут. Локхарт взмахнул руками и повалился на небесные светила, из-за которых только что выбрался Драко. Но то ли оттого, что в последний раз Люциус боксировал в десятилетнем возрасте, то ли потому что поэт оказался достаточно крепким мужчиной, – Локхарт почти мгновенно вскочил, выхватил из стопки картонное солнце и одним ударом нахлобучил на шею Люциусу. Вокруг раздались смешки – Малфой-старший стал похож на циркового тигра, застрявшего в обруче с огненными языками.

– Только попробуй, попроси моего благословения, подлец! – яростно выкрикнул Люциус в спину убегающему Гилдерою, пытаясь выбраться из кольца.

В ответ послышался смех и топот. Малфой в злобе сорвал с шеи картонное солнце и оглянулся: так и есть, проклятый мальчишка сбежал вместе с Локхартом.

*****

На груди у Скримджера рыдала Долорес Амбридж.

– У-у-украл и су-су… сумочку, и к-колье… и кольцо, – захлебывалась слезами Амбридж, орошая белую манишку мэра Хогсмида.

Скримджер успокаивающе гладил ее по спине.

– Я вызову полицию, его в два счета найдут, – сказал мэр.

– Не надо полицию, – всхлипнула Амбридж.

– Но колье стоит бешеных денег, – возмутился Скримджер. – И сумочка с деньгами…

– Мне не жалко колье! К черту сумочку! К черту кольцо! Я бы ему и так все это отдала, – истерично выкрикнула Амбридж.

– Я тебя не понимаю, – искренне изумился Скримджер.

Амбридж не отвечала. Она продолжала рыдать, окончательно потеряв способность связно говорить.

«Странные существа, женщины», – в который раз подумал мэр.

*****

Глава 24. Локхарт – Петтигрю: второй раунд. “Милая Чарити”

От автора: осторожно, легкие розовые со… гхм, насморк, одним словом.

– Гилли, перестань ерунду говорить, – Драко усиленно оттирал платком размазанную тушь под глазами Гилдероя. – Скажи еще, ты развязал вторую мировую. Чего уж там, если брать вину на себя, то – по полной.

– Я желал ей зла, – сокрушенно пробормотал Локхарт, ловя и целуя пальцы Драко, сжимающие платок.

– Думаешь, я не желал? – Драко рассмеялся. – Эта корова знаешь, сколько весит? Не бойся, с ней все в порядке, испугалась только.

– Баллы снимут? – поэта успокоила мысль, что девушка не слишком пострадала.

– Вероятно, да. Самое обидное, что акробатика не приносит дополнительных очков, но вот снять баллы за испорченный танец могут. Если посчитают, что он испорчен.

– Испорчен? – возмутился Гилдерой. – Да это самое красивое, что я в жизни видел! А «Ирландская весна»? Да я помолодел лет на десять от одного этого номера!

– Не надо тебе молодеть, – пробормотал Драко. Он обнял его за поясницу и уткнулся носом в кокетливый вырез на блузке. – Ты и так хорош, – Драко вдруг нахмурился: – Так и будешь ходить в этой тряпке? Спасибо, лифчик хоть снял.

Локхарт тяжело вздохнул.

– Знаешь, я спрятал мои вещи в надежном месте. Думал, что в надежном. Вернулся – всё украли.

Локхарт вспомнил, как долго шарил под раковинами в мужском туалете, вызывая насмешливое недоумение мужчин. Один так засмотрелся на грудастую даму с мужским лицом, что промазал мимо писсуара. «Мадам, это мужской туалет», – сказал он. «А я гермафродит, – огрызнулся Локхарт. – «Куда хочу, туда и хожу».

– Подожди минутку, я принесу тебе что-нибудь.

Гилдерой открыл было рот, чтобы возразить, но Драко уже умчался.

Через минуту юноша вернулся, держа в руках абсолютно новую мужскую рубашку, на которой еще болтался ценник. Поэт мельком глянул на ценник и отшатнулся:

– Я такое не надену! Где ты это взял? Даже я за такие деньги не купил бы.

– Надевай немедленно! Нам тут тусоваться до оглашения результатов! А тебе еще идти проверять Петтигрю, перед тридцать пятым номером.

– Парик потерял, лифчик выбросил, – хмуро констатировал поэт.

– А кто виноват? Ты же знал, что миссия еще не выполнена, – с поддельной суровостью сказал Драко.

– Я расстроился из-за девушки, – признался Локхарт.

Драко любовно надел на Гилдероя белую рубашку из тончайшего египетского хлопка.

– Тебе идет, – довольно сказал юноша, застегивая восьмиугольные пуговицы – фирменное отличие рубашек Стефано Риччи. Еще бы, отец всегда умел выбирать одежду.

*****

За декорациями, изображающими старинный замок, был полумрак, и только где-то высоко под потолком тускло горела слабенькая лампочка. Издалека доносились звуки музыки и голос ведущей: фестиваль продолжался.

– Скажи, что я хорошо танцевал, – Гарри шутливо прижался подбородком к подбородку мистера Снейпа.

– Возгордишься, – мистер Снейп смотрел на Гарри сверху вниз слегка насмешливым взглядом из-под ресниц.

– Нет, не возгоржусь. Скажи, что я хорошо танцевал, – упрямо повторил Гарри, прижимаясь бедрами к бедрам хореографа. Юноша осторожно поцеловал, а потом лизнул его шею, теряя голову от солоноватого вкуса кожи и волнующего запаха тела Северуса.

«Чем от вас пахнет, профессор?» – «Маглами. Проклятыми маглами», – вдруг пронесся странный диалог в голове Гарри. Он потер внезапно заболевший висок. В последнее время юноша плохо спал, и его преследовали странные видения, о которых он никому не хотел рассказывать.

Хореограф понял молчание Гарри по-своему.

– Ты хорошо выступил, ты… был… великолепен, – пробормотал мистер Снейп. Он пробрался ладонями под рубашку от костюма «Тарантеллы», которую Гарри так и не снял, и погладил кончиками пальцев мгновенно затвердевшие соски. Не отрывая взгляда от распахнувшихся от возбуждения зеленых глаз, хореограф наклонился к приоткрытым губам юноши и проник языком в его рот, – сначала нежно, потом все глубже и настойчивей. Желание вспыхнуло в обоих практически мгновенно, будто поцелуй стал горящей спичкой, брошенной в лужу бензина.

– Сделай со мной что-нибудь… или убей, – Гарри задыхался от возбуждения, вжимаясь в бедра мужчины и теряя остатки самообладания.

Мистер Снейп не отвечал. Его губы опять впились в губы юноши, руки лихорадочно шарили по черным бриджам итальянского костюма, пытаясь расстегнуть крохотные пуговицы, но они почему-то не поддавались.

Заминка, по-видимому, отрезвила мистера Снейпа.

– Это… неправильно. Не здесь. Не так, – он отстранился, тяжело дыша, и Гарри видел, чего ему стоило это решение. Не только видел, а чувствовал бедрами твердость не одного только характера мистера Снейпа.

– После фестиваля… – начал хореограф.

Гарри посмотрел на него странным долгим взглядом.

– Не надо ничего говорить, – севшим голосом сказал он. – Да, конечно. Фестиваль прежде всего.

Юноша вдруг развернулся на каблуках и быстро пошел по проходу, цепляя плечами декорации и сваливая на пол реквизит.

– Гарри, постой! – позвал мистер Снейп, но Гарри не остановился.

*****

Гилдерой Локхарт бесшумными шагами прошел по коридору. Возле аппараторской он остановился. Дверь была приоткрыта, и поэту была видна круглая жирная спина осветителя, согнувшегося над пультом. При виде этой спины Локхарт почувствовал прилив отвращения. Он вспомнил ощущение поцелуя Петтигрю на своих губах и вздрогнул. Поэт заметил, что дырка в полу прикрыта куском фанеры. Локхарт пожалел, что не догадался запереть осветителя в подвале, – тогда бы ему не пришлось опять возиться с проклятым бобром, как он его про себя обозвал.

Времени на сожаления не оставалось: на сцене выступал коллектив под тридцать третьим номером. Локхарт рывком распахнул дверь аппараторской и одним прыжком очутился рядом с Петтигрю.

– Где моя сестра? – холодно осведомился он, бесцеремонно сдергивая с осветителя наушники.

Мистер Петтигрю ошеломленно уставился на поэта.

– Какая такая сестра? – Петтигрю притворился, что не замечает сходства нежданного визитера с давешней блондинкой.

– Моя сестра, Хильда! Она здесь была, – надвинулся Локхарт на осветителя. Поэт рванул кресло с Петтигрю, откатывая его от пульта.

– Что вы себе позволяете! – возмутился осветитель. – Не знаю я никакой сестры! Вон отсюда, или я вызову дежурного!

– Я тебе вызову! – Локхарт схватил Петтигрю за воротник и сильным рывком вытащил из кресла. – Куда ты дел Хильду, старая крыса? – с этими словами он пнул ногой кусок фанеры, закрывающей провал в полу: – А это еще что? – грозно спросил он, подталкивая осветителя к краю.

Петтигрю неожиданно проявил недюжинную силу и изворотливость. Он вырвался из рук поэта и отскочил в другой конец комнаты.

– Если ты про эту дуру, что тут была, так она перепортила мне все настройки и сбежала, – брызжа слюной, злобно прошипел он.

– Дура, говоришь? – прищурился Локхарт, угрожающе надвигаясь на осветителя и подталкивая того к яме. За спиной Петтигрю вдруг тонко засигналил таймер: пора было менять настройки.

– Уйдите отсюда! Мне надо работать! – с яростью выкрикнул «бобер».

Внезапно он прыгнул всей тушей на Локхарта и толкнул его к выходу с такой силой, что поэт с грохотом врезался спиной в дверь.

– Ах ты гад, – Локхарт ринулся на осветителя, пытаясь повалить того на пол, но крепкий приземистый Петтигрю стоял, как скала. Более того, внезапно он размахнулся и двинул поэта кулаком в лицо с такой яростью и силой, что из носа Локхарта тут же брызнула струйка крови, заливая белую рубашку. Не чувствуя боли, поэт молниеносно нанес «бобру» ответный удар, вложив в него всю свою злость. Вероятно, злости было недостаточно, – Петтигрю слегка покачнулся, но устоял. Хуже того, он быстро развернулся, схватил, как пушинку, собственное кресло и, не глядя, нанес поэту сокрушительный удар. Перед Локхартом мелькнула маленькая круглая лампочка в потолке аппараторской, лампочка вдруг превратилась в хвостатую комету, пронеслась перед глазами поэта и, наконец, медленно погасла, погружая всё во мрак. Перед тем, как сознание окончательно покинуло Гилдероя, он услышал отдаленный грохот, и в его голове неспешно проплыла поэтическая строфа о грозе в начале мая. Гилдерой Локхарт рухнул на пол и больше ничего не чувствовал.

*****

– Где ты ходишь? – Рон поправил перед зеркалом синий блестящий галстук и жестом заправского денди заломил поля черной фетровой шляпы. – К тебе тут уже поклонница приходила, – он хихикнул, выставив большие передние зубы.

– Поклонница? – удивился Гарри. Он быстро стащил через голову рубашку и начал лихорадочно выдергивать из чехла костюм «Чарити».

– Мадам лет тридцати-сорока, – с кривой улыбкой вставил Финниган. – Подарок тебе оставила, – он подвинул Гарри коробку шоколадных конфет и захохотал: – Мистер Снейп ревностью изойдет, как узнает.

– Иди к черту, – рассердился Гарри. – Я не знаю никаких мадам!

– Зато она тебя знает, – Рон повернулся другим боком, изучая шляпу в новом ракурсе. – «Гарри такой талантливый мальчик, ах, как жаль, что я его не застала», – Рон перекривил томный женский голос.

Гарри недоуменно пожал плечами. Он определенно не имел знакомых женщин такого возраста. Задумываться времени не было. Юноша быстро натянул белые брюки, рубашку и жилет: элегантные костюмы для «Милой Чарити» были сшиты со вкусом и достаточно удобны, что было немаловажно – номер был динамичным, и ничто не должно было сковывать движений. Гарри с неудовольствием натянул черный парик-каре, не переставая досадовать на то, что по странной прихоти хореографа, роль мисс Чарити досталась именно ему.

– Проверь, может, в конфетах любовная записка? – не унимался Финниган.

Гарри окинул Симуса взглядом, которым смотрят на душевнобольных. Тем не менее, он открыл коробку и ткнул Финнигану под нос ее содержимое: дюжину красивых шоколадных конфет.

– О, Гарри сегодня угощает, – издевательским тоном сказал Финниган, выхватывая двумя пальцами конфету.

– Не жри перед концертом, – Рон шлепнул его по руке, и конфета покатилась на пол.

– Жрут – такие как ты, Уизли, а я – ем, – Финниган проворно схватил другую и сочно зачавкал. – Кстати, где мистер Снейп? Мы даже не порепетировали напоследок.

– В самом деле, – сказал Невилл. – Теперь уже не успеем.

Гарри промолчал. После того, как они расстались с Северусом, прошло не менее получаса. Вполне можно было прогнать номер несколько раз. Быть может, он, Гарри, неправ? Может, фестиваль – не самое главное для мистера Снейпа?

До их выхода оставалось около пяти минут.

– Все готовы? – Гарри услышал ровный голос мистера Снейпа, но отвернулся, не желая встречаться с ним взглядом.

– Поттер, вы до сих пор не обуты, – буркнул хореограф.

– Иду, – бесцветным голосом ответил Гарри. Он натянул тонкие белые носки, сунул ноги в лаковые туфли и бросился догонять остальных. Ему показалось, что в туфли попал какой-то песок, но остановиться и вытряхнуть времени не было: ведущая объявляла «Милую Чарити».

*****

Пальцы мистера Снейпа сжали его руку.

– Я знаю, ты хочешь сказать, «Постарайся, Гарри», – быстро проговорил юноша, выдергивая руку.

– Нет, – хореограф попытался опять поймать его ладонь, но было поздно: их линия уже выбегала на сцену, вовлекаемая в антре ритмами джаза.

В первую минуту Гарри, не задумываясь, легко и красиво выполнил блок движений, напоминающий скользящий бег на месте, изобразил чувственную пластичную волну, которая вызвала у зрителей невольный вздох восхищения, и красивыми прыжками переместился в другой конец сцены для предстоящих шести фуэте. Буквально на первом повороте Гарри почувствовал острую боль в ступнях ног. Он зафиксировал взгляд на воображаемой точке, чтобы не потерять равновесие, и к шестому повороту эта точка расплылась у него перед глазами от подступивших слез: его ступни горели, будто с них живьем содрали кожу. То, что Гарри принял за попавший в туфли песок, было чем угодно, только не песком. Продолжая улыбаться, Гарри механически кружился по сцене, проделывал прыжки, вращения и прочие элементы танца так виртуозно, что никто из присутствующих в зале не заметил, что еще минута – и милая Чарити упадет от боли. Улыбка Гарри превратилась в мучительный оскал, глаза заволокло слезами, но усилием воли он не позволял им скатиться по щекам. В какой-то момент он вдруг встретился взглядом с Драко Малфоем – тот стоял в проходе и с тревогой смотрел на Гарри. Юноша вдруг почувствовал, что от взгляда Драко его окатило волной облегчения, – боль словно бы отступала, но продержится ли он до конца, Гарри боялся даже думать.

«Я никогда никого не любил», – горькие слова мистера Снейпа вдруг вонзились в его сердце тупой иглой.

«Я не могу на тебя обижаться. Северус, я люблю тебя. Я буду любить за двоих. Ради тебя я готов танцевать в аду на углях», – вдруг с неожиданной ясностью понял он.

Повернувшись на каблуках, он на секунду увидел бледное лицо Северуса Снейпа. Хореограф стоял, впившись помертвевшими пальцами в кулису, и неотрывно смотрел на Гарри. Юноше показалось, он видит привидение: грудь хореографа окутывало странное свечение. Внезапно, словно вырвавшись из невидимого плена, от его тела отделился сгусток света и превратился в сияющую голубую лань. Лань вылетела на сцену, легко отталкиваясь копытцами от лучей прожекторов, словно они были твердью, и закружилась вокруг Гарри, к восторгу зрителей и страху остальных танцоров: никто не предупредил их о подобных светоэффектах.

Гарри вдруг показалось, что его сердце охватывает пламя, и фантастический невидимый огонь жидкой лавой растекается по его телу, заливает румянцем щеки, высушивает слезы на глазах. Улыбка Гарри вдруг стала по-настоящему теплой: боль ушла.

Чувство захлестнувшего сердце восторга вдруг взорвало его сознание. В эту секунду Гарри забыл, где находится и что делает. Он знал эту лань. Она прилетала к нему во сне. Она подходила к его постели и укладывала невесомую голову ему на грудь, и он успокаивался; легко, как дуновение ветра, касалась его разгоряченного лба, и его оставляли дурные сны. Гарри вдруг поверил, что этой ланью была любовь Северуса Снейпа, который никогда… никого…

Заключительный фортепианный аккорд и прощальный стон саксофона вдруг заставили Гарри совершить нечто экстраординарное. Вместо заключительных шести фуэте, он, превратившись в охваченный светом волчок, выполнил тридцать два молниеносных поворота, завершив последний в ту секунду, когда затих последний аккорд.

Зал на мгновение замолчал, потрясенный увиденным, и вдруг взорвался громогласным ревом аплодисментов. Люди что-то кричали, буквально прыгали, до Гарри донеслись выкрики «Браво!» и «Бис!», кто-то скандировал «Ча-ри-ти!». В его затуманенном болью сознании вдруг пронеслись другие крики – «Гриф-фин-дор!» и «Гарри Поттер поймал снитч!», и Гарри наверняка бы упал, если бы справа и слева его не поддержали сильные руки Невилла и Рона. Ему казалось, поклон длится вечность. Наконец, под неумолкающий рев восторженных зрителей, группа покинула сцену.

Зайдя за кулису, он едва не повалился на пол, но знакомые сильные руки вдруг подхватили его и понесли куда-то. Через минуту он почувствовал, что его опустили на скамью. Северус расстегивал его жилет, – видимо, решил, что Гарри не хватает воздуха.

– Ноги, – простонал Гарри. Он приоткрыл глаза и увидел над собой взволнованные лица танцоров.

– Матерь божья, – ахнул кто-то. Мистер Снейп осторожно снял с Гарри лаковые ботинки. Носки были пропитаны кровью по самые щиколотки.

– Телефон! Скорую! – Гарри не думал, что мистер Снейп умеет кричать.

– Уже не так больно, – прошептал он, вслушиваясь в тревожные голоса.

Скорая была вызвана. Краем уха Гарри услышал, что что-то плохое случилось и с Финниганом – у того была безостановочная рвота.

– Гарри, потерпи, уже едет, – мистер Снейп обнял его и прижал к своей груди. Гарри открыл глаза, ожидая увидеть насмешку, написанную на лицах приятелей, но встретил только сочувствующие и испуганные взгляды, прикованные к своим ногам.

– Это стекло? – спросил Гарри, заранее зная ответ.

Мистер Снейп не ответил, но судя по тому, как горько искривились его губы, Гарри понял, что угадал.

– Скорая, – сказал Невилл, неотрывно глядевший в окно.

Хореограф поднял Гарри на руки и крепко прижал к себе.

– Я поеду с тобой, – глухо сказал он.

*****

Глава 25. Воскресение Гилдероя. Поимка афериста