Текст книги "Практика по Магловедению (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Мистер Снейп, вы как с креста снятый, – подметила мисс Трелони и легонько икнула. – Давайте я вас подкрашу, – она потянулась к лицу хореографа дрожащей рукой с обсыпанной пудрой пуховкой.

– Благодарю покорно, – отшатнулся хореограф. Он осмотрел придирчивым взглядом танцоров: – Все на выход. Надо прогнать пару раз «Тарантеллу», – сказал он и прибавил: – мисс Паркинсон, вы конечно простите, но у вас левый глаз существенно больше, чем правый.

*****

– Где тебя носит, идиот! – накинулся на сына белый от бешенства Люциус Малфой. – Даже на конкурсе ты отцепиться не можешь от своего проклятого поэта! Я тебе сейчас такую поэзию устрою, – он замахнулся рукой и едва сдержался, чтобы не дать Драко затрещину: синяки на лице не вписывались в сценический имидж танцора хорнпайпа.

– Да я… – начал Драко.

– Да ты даже не переоделся! – Люциус швырнул в лицо сыну ирландский костюм: однотонный зеленый килт, белую рубашку и гольфы.

Драко быстро оделся и с ненавистью оглядел свое отражение: в глубине души он не переваривал ирландские танцы, которые грозили гротескным перекачиванием икроножных мышц. От нытья волынок ему каждый раз хотелось взвыть. Ирландский килт выглядел безобразней шотландского – он напоминал Драко старую юбку мисс Трелони. Но выбора не было, отец выяснил, что хорнпайп вновь входит в моду, и настоял на том, чтобы представить этот танец в номинации народных.

– Драко, будь другом, помоги, – запыхтел Винсент Крэбб: его килт никак не застегивался на поясе.

– Жри больше в «Макдональдсах», – Драко с трудом скрепил застежку на объемистой талии приятеля. – Каким мы номером?

– Девятым, – Крэбб втянул живот. – А «Судьба» – тринадцатым. Повезло, не устанем.

– Ну да, не устанем, – буркнул Драко. – И переодеться не успеем.

– Успеем, – спокойно сказал Гойл. – Помощников хватает, – он махнул рукой в сторону суетящихся костюмеров, гримеров и нанятых Люциусом ассистентов.

– Все в малый зал, прогонка номеров, – выкрикнул в рупор Малфой-старший: коллективу «Вол-де-Морт» повезло переодеваться в огромном театральном подвале, напоминающем бункер. Вместе с ними здесь находились еще по меньшей мере четыре группы танцующих рок-н-ролл.

Драко бросил досадливый взгляд в зеркало на свой килт и покорно направился за отцом.

До первого звонка оставалось двадцать минут.

*****

– Мы на месте, – сказал капитан Аберфорт, махнув рукой в сторону серой громады театра «Доминион».

– Ах, какая красота, – умилилась Амбридж, разглядывая громоздкий шедевр архитектуры двадцатых годов.

– Фредди Меркьюри, наш человек, – радостно сказал Гриндевальд, любуясь большой скульптурой знаменитости на портале здания.

– И здесь геи? Мне хватило мужского клуба, – разнервничался турист Айзекс. После оргий в Лабиринте ему всё еще было больно ходить. – Вы уверены, что это просто фестиваль?

– Вне всякого сомнения, – успокоил его Аберфорт. – Пройдите в билетную кассу, а ты, Альбус, иди со мной, буквально на пару слов.

Капитан увлек брата на скамью.

– Присядь, Альбус, я должен тебе кое-что сказать.

– Что еще? – кисло спросил Дамблдор, не ожидающий ничего хорошего от дорогого родственника.

– Есть веская причина, по которой мы здесь, – начал капитан. – Этот фестиваль – не просто очередной пункт в программе ваших развлечений. Здесь присутствуют люди, которых ты хорошо знаешь. И за многих из них ты несешь ответственность.

– Мне осточертели разговоры об ответственности, – поморщился Дамблдор. – Я жду не дождусь, когда все оставят нас с Геллертом в покое.

– Я не буду ничего говорить, – сказал Аберфорт. – Я просто сделаю это.

Он полез в карман капитанского мундира и извлек небольшой сверкающий диск на серебряной цепочке.

– Надень его, – властно приказал капитан.

– Он не катит к моему прикиду, – возмутился Альбус.

– Надень, – непререкаемым тоном сказал Аберфорт.

Альбус Дамблдор тяжело вздохнул и обреченно набросил на шею странное украшение.

Через секунду его глаза полезли на лоб.

– М-мерлин, дожился! – воскликнул он, дико озираясь по сторонам.

– Вот-вот, – сурово сказал Аберфорт.

Дамблдор с ужасом оглядел свои мешковатые джинсы.

– И это директор «Хогвартса», – покачал головой он.

– Бандану сними, – насмешливо сказал Аберфорт.

Альбус сорвал с головы засаленную бандану с пацификом.

– Мерлин всемогущий, – пробормотал он и с отвращением швырнул бандану в ближайшую урну.

– Я думал, тебя обеспокоят твои аферы, а ты волнуешься из-за одежды, – хмуро сказал капитан.

– Пусть тебя это не волнует, брат. Сам разберусь, – насупился Дамблдор-старший.

– А теперь выслушай меня, Альбус. Я вернул тебе Отражатель не для того, чтобы ты тут же спланировал новую аферу или, наоборот, занялся самобичеванием. У нас проблемы. Украден второй Отражатель.

– Что? – нахмурился директор. – Я хотел попросить, чтобы ты дал его Гелле…

– К черту Геллерта! – разъярился капитан. – Ты понимаешь, что вокруг происходит, или уже окончательно выжил из ума? В этом зале сейчас Мерлин знает что может произойти. Здесь все – и Риддл, и министр, и авроры, и почти весь Хогвартс! Если пострадает хоть один человек, я лично подвешу тебя за бороду на шпиль Биг Бена!

– Что я должен делать? У меня нет палочки, – сказал Дамблдор.

– Само собой. Палочка остается только у того, кто запускает Хронотрон.

– Снейп?

– Думает, что это игрушка. Остаюсь один я. Но тот, кто похитил Отражатель, наверняка воспользуется беспалочковой магией. Я прошу тебя, Альбус, будь начеку. Не вздумай просто так колдовать, пока не увидишь, что кому-то из школы грозит опасность. Увижу, что обманул – закину Хронотроном твоего Геллерта на сорок лет вперед.

– Он столько не протянет, – испугался Дамблдор.

– Значит, в твоих интересах вести себя благоразумно, Альбус, – холодно сказал Аберфорт. – Все, идем. Фестиваль начинается.

*****

– Лучшее изобретение шотландцев, – простонал Гилдерой, шаря рукой под килтом Драко.

– Это ирландский килт, – сказал юноша, нервно оглядываясь по сторонам. Отец мог невзначай заглянуть за штабеля театральных декораций.

– А есть разница? – поэт со стоном сжал упругие ягодицы Драко.

– Шотландский – в клетку, а ирландский – однотонный, – Драко запрокинул голову, открывая нежную шею поцелуям поэта.

– Пусть будет в клетку, – плохо соображая, что говорит, пробормотал Локхарт. Он опустился на колени и приник губами к голым бедрам юноши.

– Я же сказал – шотландский, зачем было спорить, – поэт потерся подбородком о приятную выпуклость, скрытую под килтом юноши.

Драко опустил взгляд и вдруг буквально подскочил от неожиданности: его килт в стиле “юбка Трелони” был в шотландскую клетку.

– Клетка… откуда? – оторопел Драко. – Я надел не тот костюм! Отец меня разорвет! – он оттолкнул Гилдероя и ринулся в костюмерную, кляня себя на чем свет стоит и изумляясь своей рассеянности: он был уверен, что чертов килт еще минуту назад был ирландским.

*****

– Достаточно, всем спасибо, – сказал мистер Снейп. – Будем экономить силы. Присядьте, у нас есть еще десять минут, – он сложил руки на груди и пружинящим шагом прошелся по залу. Издалека доносилась музыка и голос ведущего: фестиваль начался.

– Я должен вам кое-что сказать, – неожиданно сказал хореограф. – Я прошу прощения, если был… неоправданно жесток с кем-либо из вас.

Танцоры застыли с открытыми ртами. Такого признания от мистера Снейпа не то, что не ждали, но не могли даже представить, что это возможно.

– Я признаю, что мои методы не всегда были хороши, – продолжал хореограф. – Я хотел добиться от вас осознания того, что танцы – это тоже труд, и труд нелегкий. Хотел раскрыть способности каждого из вас, достучаться до той бабочки, которая спрятана внутри кокона. Хотел принудительно добиться от вас мастерства. Это было неправильно. Мастерство мертво, если не идет от сердца, и никаким силами нельзя сделать человека мастером, если он сам этого не пожелает. Но я верю, что каждый из вас предан искусству и всем сердцем стремится передать людям тот восторг и упоение жизнью, которые несут в себе танцы. Каждого из вас я уважаю как артиста. Смело могу сказать, вы – профессионалы. Сегодня вы показали мне высокий класс. Я верю, что сегодня – ваш шанс продемонстрировать свой талант зрителям, подарить публике свои сердца и донести до них свою любовь. Я в вас верю, – мистер Снейп коротко кивнул и посмотрел на часы: – Готовьтесь. Наш выход.

Гарри не верил своим ушам. Он оглянулся на остальных – лица танцоров сияли вдохновением. Падма Патил украдкой смахнула сентиментальную слезу.

– Идемте. Третья кулиса.

Гарри встретился взглядом с Северусом и незаметно изобразил пальцами букву «V» – знак одобрения и надежды на победу.

*****

Глава 21. Агент-подрывник Гилдерой Локхарт

Туристы из Хогсмида, аплодируя, отбили себе все ладони – фестиваль превосходил все их ожидания. Им повезло с билетами – хогсмидцам удалось занять места в третьем ряду, откуда была прекрасно видна сцена, украшенная лентами, гирляндами цветов и сверкающими шарами. Лучи прожекторов играли всеми цветами радуги, превращая фестиваль в сказочную феерию.

– Нам, старикам, так приятно смотреть на молодежь, – кокетливо сказала Амбридж, легонько и как бы невзначай касаясь руки мистера Скримджера.

– Долорес, кто тут старик? – возмутился мэр Хогсмида. – Это вы обо мне?

– Да нет, Руфус, это я так, – вздохнула Амбридж. – Где мои семнадцать лет…

– На большом Каретном, – отозвался знакомый хриплый голос за ее спиной. Амбридж нервно обернулась: кресло позади занимал давешний плечистый красавец из гей-клуба.

– Ах, – побледнела она. – И вы здесь? Что вы тут делаете, мистер?

– Билл меня зовут. Повышаю культурный уровень, – он вытянул изо рта жвачку и прилепил ее большим пальцем под кресло Амбридж.

– Вам это не помешает, – съязвила Амбридж. Она вздернула нос и отвернулась от проклятого красавца: пусть знает, что она – женщина культурная.

Альбус Дамблдор нервно огляделся.

– Где Геллерт? – спросил он у Аберфорта. Оба сидели в шестом ряду.

– Ты хоть минуту можешь прожить без Геллерта? – взвился капитан.

– Это все ты виноват. Ты меня задержал, и нам достались Мерлин знает какие билеты, – директор поправил очки и осмотрел зал, но в полумраке лица были трудно различимы.

– На балконе твой Геллерт, – буркнул Аберфорт. – Тише, сейчас наши выйдут.

– Поприветствуем коллектив Студии Современной Хореографии «Хогвартс»! – раскатился по залу голос ведущей конкурса.

– Где сидит жюри? – деловито спросил Дамблдор.

– Альбус, только попробуй, – угрожающе прошипел Аберфорт. – Никакой магии, никакого вмешательства, пока…

Внезапно свет на сцене погас. Наступила почти полная темнота. Начавшаяся было музыка оборвалась. В зале раздался недоуменный свист зрителей.

– Прошу прощения, уважаемые гости, уважаемые члены жюри. Техническая неполадка, – растерянно сказала ведущая.

– Началось, – проворчал Аберфорт.

Амбридж почувствовала на своей груди крепкие мужские ладони – сидящий сзади соблазнитель, не долго думая, воспользовался темнотой.

Она хотела было возмутиться поведением нахала, но передумала и отдалась во власть чувственных переживаний, повышающих культурный уровень.

*****

Гилдерой Локхарт был в ударе. Чувствуя себя агентом-подрывником, он пробрался в мужской туалет и заперся в кабинке.

Развернув принесенный с собой сверток, он извлек из него светловолосый кудрявый парик. Волосы напоминали цветом его собственные – если бы он вдруг вздумал отрастить свою золотую гриву до пояса. Провозившись минут десять с бюстгальтером, набитым поролоном, он накинул кокетливую блузку и переобулся в туфли-лодочки: здравый смысл подсказал поэту, что убегать с места преступления на каблуках будет несподручно.

Туалет был пуст. Локхарт спокойно накрасился у зеркала. Яркая помада, накладные ресницы и голубые тени для век преобразили поэта до неузнаваемости. Пакет со своей одеждой он приклеил скотчем к умывальнику: в каком-то детективе он читал и об этом.

Зеркало отобразило шикарную томную блондинку. Гилдерой Локхарт не мог налюбоваться собственной красотой: он всегда знал, что хорош собой, но в этом образе… Он полез в дамскую сумочку, вознамерившись быстро записать пришедшие на ум строки нового стихотворения, но с досадой вспомнил, что положил туда только косметичку и складной нож на случай… Впрочем, об этом случае поэт предпочел не думать. Вид ножа вернул его к действительности – поэт чуть было не забыл, что времени у него в обрез. Толкнув бедром входящего в туалет мужчину, Локхарт надел на лицо ослепительную улыбку и поспешил по коридору.

*****

Глядя в мониторы, мистер Петтигрю нервно барабанил толстыми пальцами по светопульту. Пока все шло по плану: кулисы были освещены посредственно, декорации заднего плана подсвечены тускло и невыразительно, а сценическая площадка залита мертвенным голубоватым светом. Впрочем, цветы, шары и ленты он осветил добросовестно.

Конечно, мистер Риддл просил не портить освещение для остальных конкурсантов, но на этот счет Петтигрю придерживался собственного мнения: никто и не заметит, что номера слегка проигрывают в выразительности. Зато какой эффект произведут девятый и тринадцатый номера на фоне общей серости, думал он.

Петтигрю посмотрел на часы: до выхода седьмого номера оставалось пять минут. Он злорадно ухмыльнулся, предвкушая вид танцоров «Тарантеллы» в серых костюмах с желтоватыми лицами утопленников, выловленных из Темзы третьего дня. Достаточно включить зеленый фильтр, направленный на вторую кулису, чтобы погасить красный цвет итальянских костюмов, а по переднему плану пустить лимонно-желтый с синеватыми прожилками: лучший способ добиться эффекта зомби.

– Ой, а куда я попала? – неожиданно раздался воркующий голос за спиной Петтигрю. Хлопая длинными ресницами, на него смотрела золотоволосая красотка.

Осветитель вскочил.

– Выйдете отсюда немедленно! Это служебное помещение, – рявкнул он.

– Пра-авда? – растягивая слова, сказала женщина. – Ох, ну надо же, как интересно, – она улыбнулась обворожительной улыбкой и молитвенно сложила руки: – Пожалуйста, можно мне только посмотреть? Так интересно, столько всяких кнопочек, – захлопала глазами она.

– Я занят, – буркнул Петтригрю, окидывая оценивающим взглядом пышный бюст блондинки.

– Я не буду вам мешать, – кокетливо сказала дама. – Вы знаете, так обидно, когда блондинок называют дурочками. Можно, я просто посижу с вами, посмотрю? Может, узнаю что-то новое. Кстати, вы такой симпатичный. Меня зовут Хильда, я – актриса, – дама протянула кончики пальцев осветителю. Поэт догадался надеть блузку с длинными рукавами: по его мнению, широкие мужские ладони выдавали в нем агента.

Петтигрю машинально пожал руку красавицы, запоздало подумав, что следовало бы ее поцеловать.

– Питер, осветитель, – представился он и добавил: – Хорошо, Хильда, можете смотреть, но не отвлекайте, – он хотел нахмуриться для пущей важности, но сияющая улыбка красавицы его разоружила, и Петтигрю только стыдливо улыбнулся в ответ.

– Боже, время! – спохватился он и ринулся к пульту: его таймер показал пятьдесят пять секунд до начала седьмого номера. Петтигрю надел наушники, чтобы слышать фонограмму и голос ведущей.

Блондинка изящно опустилась в соседнее кресло и придвинулась поближе к осветителю.

– А вы милый, – сказала она, призывно вздымая грудь.

– А? – Петтигрю слегка сдвинул наушники.

– Вы такой милый мужчина, – пропела красавица и невзначай положила руку на толстую ляжку мистера Петтигрю.

Осветитель расплылся в улыбке и напомнил бы известного бобра из рекламы зубной пасты, если бы не его длинные передние зубы отвратительно желтого оттенка. Локхарт внутренне содрогнулся. Работа агента-подрывника оказалась на поверку тяжелей, чем предполагал поэт. Преодолевая отвращение, он призывно погладил осветителя по бедру.

Петтигрю покосился на таймер. Тридцать секунд, машинально отметил он. Внезапно, приняв какое-то решение, он развернулся к красавице, облапил жадными руками пышную грудь и впился сочным толстогубым поцелуем в алый рот блондинки.

От неожиданности Локхарт издал нечленораздельный звук, засучил ногами, пытаясь вырваться из страстных объятий обезумевшего осветителя, подцепил ногой какой-то шнур и упал вместе с креслом, увлекая за собой тушу мистера Петтигрю. Оба с грохотом упали на пол. Петтигрю вскочил первым и взвыл от негодования: мониторы погасли – светопульт был обесточен.

– Я тут не при чем, – захлопала глазами блондинка. Она сидела на полу, раскинув длинные ноги, и глядела на мистера Петтигрю с видом невинного агнца.

– Ах ты б… дь, – лицо осветителя побагровело от ярости. – Ты все испортила, тварь! Убирайся отсюда, сука!

Чего-чего, а низменного скотства душа поэта вынести не могла.

– Как ты меня назвал? – огрубевшим голосом выкрикнула блондинка. – Да чтоб ты провалился, урод! – басом прорычала она.

Далее случилось невероятное: раздался странный угрожающий треск, мистер Петтигрю выпучил глаза, нелепо взмахнул руками, загребая воздух, и с выражением ужаса на обрюзгшем лице начал оседать куда-то вниз, – перекрытие этажа под ним внезапно обрушилось, и увлекая за собой куски штукатурки и обломки арматуры, осветитель с грохотом провалился в подвал под аппараторской. Локхарт с открытым ртом уставился на то место, где секунду назад ярился мистер Петтигрю, а сейчас зияла в полу ужасающая дыра. В воздухе еще дрожала мелкая пыль. Не веря собственным глазам, поэт приблизился к краю провала. Всмотревшись в полумрак, он увидел лежащего на полу мужчину, раскинувшего в стороны руки и ноги.

– Хороший бобёр – мертвый бобёр, – пробормотал потрясенный поэт. Он оглянулся на пульт управления и в отчаянии сжал кулаки – он все испортил! Через квадратное окошко над пультом он увидел сцену: там было темно как в гробу.

Гилдерой поднес к уху наушники.

– Попрошу всех сохранять спокойствие, – донесся до него голос ведущей.

Отчаяние накатило на Локхарта тяжелой удушающей волной. Он ринулся к пульту и онемевшими пальцами начал дергать рычаги. Внезапно он ощутил в ладонях странное покалывание. Руки налились теплом, словно он держал их над горячей плитой. Поэт с удивлением увидел, как из его ладоней вдруг заструился голубоватый свет. Разряд, подобный электрическому, прошел сквозь его позвоночник, но боли не было. Он вдруг с восторгом ощутил в себе странную силу: в эту минуту он понял, что может все.

Внезапно кнопки пульта вспыхнули разными цветами и замигали на панели регулятора. Мониторы ожили, и на экранах заскользили какие-то диаграммы и столбики. Локхарт в восторге выглянул через окно: сцена светилась феерическими огнями. Он прильнул к окошку, прижавшись носом к стеклу. Более красивого зрелища он еще не видал. Его сердце наполнялось радостью, и эта радость, казалось, напитывает светом софиты и светильники рампы. Поэт ликовал – он не разочаровал любимого.

*****

Глава 22. “Тарантелла” против “Ирландской весны”

– Ну вот, а вы переживали, – с облегчением сказал Рон, глядя, как сцена вновь озаряется огнями.

– Считайте, это вам на руку. Ваше выступление запомнится более других, – сказал мистер Снейп. – Ну что, готовы?

– Встречайте, Студия Современной Хореографии «Хогвартс», «Тарантелла»! – повторно объявила ведущая.

Гарри обернулся и встретился взглядом с мистером Снейпом. Взволнованному юноше показалось, что тот ему подмигнул.

Зазвучали первые звуки фонограммы. Из динамиков брызнула задорная танцевальная мелодия, – защелкали кастаньеты, зазвенели бубны, нежно запела флейта. Танцоров подхватил веселый вихрь. Они рассыпались по сцене, как живые красные цветы. Их движения были так легки и естественны, что зрителям казалось, будто сама музыка подбрасывает их вверх, – настолько изящны и невесомы были их маленькие прыжки, красивые быстрые повороты, синхронные взмахи порхающих рук. Публика начала аплодировать и притоптывать ногами, поддерживая танцевальный ритм. Какие-то энтузиасты вдруг вскочили с мест, и Гарри краем глаза увидел, что некоторые уже танцуют в проходах. Зажигательный танец наполнил всех таким воодушевлением, что лица людей осветились улыбками.

Чувство счастья и какой-то совершенно волшебной легкости переполнило сердце Гарри буквально до слез. Менялась мелодия, юноши сходились в пары с девушками, потом вновь разлетались в стороны, имитируя разлуку, и затем соединялись вновь. Ритм ускорялся, движения становились все экспрессивней и темпераментней. Гарри посмотрел на Джинни Уизли, с которой был в паре, и его захлестнул восторг – Джинни было не узнать: она вся светилась, будто само солнце озаряло ее изнутри особенной, яркой, сияющей красотой. Танцоры обязаны были улыбаться, но Гарри чувствовал, что сейчас все улыбки идут от самых их сердец, и юноше в какой-то момент показалось, что от них исходят теплые солнечные лучи.

Гарри видел, что многие зрители вскочили с мест и хлопают им стоя. Это победа, в упоении думал он. Внезапно он заметил, что танцующий рядом Рон вдруг начинает делать что-то странное. Одного взгляда хватило, чтобы понять – его пояс развязался, и Рон делает нелепые движения, прижимая локти к талии и пытаясь удержать на месте скользкую атласную ткань. Все мысли Гарри вдруг сосредоточились на этой алой ленте. Его глаза расширились, по телу пробежала странная дрожь. Далее всё случилось так быстро, что никто, включая самого Гарри, не понял, было ли это на самом деле. Алый пояс Рона Уизли змеей скользнул на пол, и вдруг так же быстро взметнулся вверх и молниеносно обмотался вокруг его талии, как в кадрах отмотанной назад кинопленки. Все заняло буквально секунды, и вот уже заключительный треск кастаньет оповестил о том, что номер завершен.

В зале стоял шум аплодисментов. Чей-то басовитый голос выкрикнул «Браво!», и Гарри показалось, он узнал голос директора Дамблдора. Кто-то скандировал «Молодцы!», другие крики было невозможно разобрать.

Поклонившись зрителям, танцоры легкими танцевальными шагами скрылись за кулисами.

Только что сияющая ангельской улыбкой Джинни налетела на брата разъяренным коршуном:

– Ты все испортил, придурок! Твой чертов пояс, что ты с ним вытворял!

Рон виновато ссутулился.

– Он начал с меня сползать, – пробормотал он.

– А булавки, спрашивается, зачем?! Все было классно, пока ты… – Джинни тряслась от негодования.

– Да ладно, все нормально, никто не заметил, – примирительно сказал Невилл.

– Я – заметил, – сказал мистер Снейп. – Думаю, что и жюри тоже.

– Баллы снимут? – хором спросило несколько взволнованных голосов.

Хореограф кивнул.

– Думаю, да. Но в остальном – могу вас поздравить. У меня ни единой претензии. Откровенно говоря, это лучшая «Тарантелла», которую мне довелось видеть.

– Козел ты, Рон, – пробурчал Финниган. – Испортил лучшую «Тарантеллу»!

– Сам козел, – хмуро ответил Рон.

– Он не виноват, это могло случиться с кем угодно, – сказал Гарри.

– Пусть бы пояс упал, нечего было его завязывать, – сердито сказала Джинни. – Упал себе и упал. А ты фокусничать начал.

Переговариваясь в том же духе, они вернулись в гримерную.

– Гарри, – вдруг позвал Рон. – Это не пояс, это дрянь какая-то, – сердито сказал он. – Теперь я не могу его снять.

Гарри озадаченно подергал пояс, пощупал, несколько раз заставил Рона повернуться на месте.

– Не понимаю, – удивился он. Алая лента, охватывающая талию приятеля, не развязывалась: она была пришита намертво. Недолго думая, Гарри схватил ножницы мисс Трелони и разрезал тонкий атлас.

*****

Питер Петтигрю застонал и открыл глаза. Голова гудела, как чугунный котелок. Поморщившись от боли в затылке, осветитель сел и огляделся по сторонам: он был в подвале технического этажа. Над головой зияла дыра, сквозь которую лился свет.

Память вернулась к нему мгновенно. Петтигрю глянул на часы и едва не подскочил: до девятого номера оставалось пять минут. Преодолевая головокружение, он ринулся в аппараторскую, проклиная на чем свет стоит глупую блондинку.

Влетев в комнату, он удивленно замер на месте. Блондинки не было и духу. Через окошко Петтигрю видел эффектно освещенную сцену. Коллектив, проходящий восьмым номером, усердно оттаптывал польку.

Пульт привычно мигал цветными лампочками, отображая на мониторах параметры работы осветительных приборов.

Взгляд осветителя скользнул ниже, и его рот открылся в немом изумлении – питание пульта было отключено.

Вырванный из розетки штепсель лежал на полу. Блондинка даже не догадалась подключить его обратно.

Питер Петтигрю протер глаза. Система не имела аккумуляторов, и то, что сейчас он видел своими глазами, можно было назвать мистикой: он наблюдал работу фильтров, переключение скроллеров в полностью обесточенной системе. Если бы кто-нибудь рассказал ему подобное, осветитель плюнул бы лгуну в лицо.

Из зала донесся шум – восьмой номер принимал свою долю аплодисментов.

Петтигрю тяжело опустился на колени, поднял дрожащей рукой вилку электропитания и ткнул ее в розетку.

Выглянув в окошко, он с досадой заметил, что освещение сцены вновь вернулось к первоначальному – тому, который он самолично установил для первых шести номеров. Исчезла сказочная яркость, сцену залил мертвенный голубоватый свет, мгновенно превративший молодую симпатичную ведущую в нездоровую женщину бальзаковского возраста.

Петтигрю бросился к пульту. То ли всему виной было плохое самочувствие, то ли в работе системы произошел какой-то сбой, – осветителю никак не удавалось настроить ту цветовую гамму, которую он запланировал для танцоров хорнпайпа.

Его руки дрожали, по лбу катились крупные капли пота. Ведущая объявила ирландский народный танец, и мистеру Петтигрю отчаянно захотелось вновь провалиться в яму, и желательно поглубже.

Все было тщетно, приборы ему не повиновались. Петтигрю откинулся в кресле и прикрыл глаза, чтобы не видеть происходящего.

*****

– Ошибётесь – убью, – услышал Драко напутственные слова отца.

– Встречайте, коллектив «Вол-де-Морт» , композиция «Ирладская весна», – огласила ведущая.

Зал наполнился заунывными звуками волынки. Натянув на лица обаятельные сценические улыбки, притаптывая каблуками, из-за кулис появились десять стройных юношей. Хорнпайп исполняли не все танцоры группы. По художественному замыслу Люциуса Малфоя, пятеро юношей танцевали слева и пятеро справа, через минуту в центр сцены вступали две девушки, внося яркий акцент в середину композиции.

Почти сразу же Драко заметил, что сцена освещена тускло. Не прекращая улыбаться, он продолжал стучать каблуками. Единственное, что ему нравилось в хорнпайпе – отбивать ритм каблуками и носками туфель со звонкими набойками. Драко попытался отыскать взглядом Гилдероя, но зрительный зал был погружен в полумрак. В хорнпайпе двигались только ноги, плетя по полу невидимые орнаменты, будто иголки вышивальной машинки. Руки танцующих были опущены вдоль тела, лица обращены в зал. Это давало возможность видеть зрителей, и взгляд Драко незаметно скользил по рядам, пытаясь отыскать дорогое лицо, но все было напрасно – партер был погружен во мрак.

*****

Гилдерой Локхарт был вне себя. Его место в центре второго ряда, откуда он намеревался лицезреть свою любовь, оказалось занято: в кресле расположилась какая-то ветхая старушка, сгорбившись и тряся головой. Природная британская вежливость не позволила Локхарту согнать с места старую каргу. Он попытался было усесться на корточки перед зрителями первого ряда, но на него зашикали. Какой-то мужчина призывно похлопал себя по бедру, очевидно приглашая красавицу-блондинку сесть к нему на руки. Локхарт едва не принял предложение – девятый номер уже был объявлен. В отчаянии осмотрев забитый до отказа зал, он вдруг заметил пустующее место в центре бельэтажа. Не раздумывая, поэт рванулся наверх, сдирая на ходу парик.

Он успел как раз вовремя: танец начался. С ужасом Гилдерой увидел, что сцена освещена из рук вон плохо – все казалось серым и безжизненным. Он едва не кинулся обратно в аппараторскую, но внезапно заметил, что сцена начинает светлеть. Он отыскал глазами Драко. Юноша танцевал, как эльф. Сердце поэта наполнилось такой горячей нежностью, что он вскочил и послал Драко воздушный поцелуй, потом еще и еще.

Сцена вдруг вспыхнула огнями, по лицам танцоров словно пробежали солнечные лучи.

Гилдерой вдруг ощутил знакомый прилив энергии. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он вытянул вперед обе руки и направил ладони на танцующих юношей. Сцена взорвалась феерическими брызгами света, за спинами танцоров вспыхнуло светло-зеленое зарево, пронизанное солнечными лучами. В звуки волынок вплелось щебетание птиц, и зрители партера с удивлением почувствовали в зале аромат цветущих яблонь. И это было неудивительно: откуда-то сверху, медленно кружась, на публику посыпались мелкие белые цветы. Раздались возгласы удивления и восторга – таких эффектов в театре «Доминион» еще не бывало.

На сцену выбежали две девушки, стуча каблучками. Их появление ознаменовалось новой яркой вспышкой света – на этот раз розовой. Ощущение наступившей весны было таким правдоподобным, что очевидцы чуда забыли, где находятся – со сцены дул свежий ветер, в воздухе кружились лепестки яблоневого цвета, а на подмостках плясала во всей красе и свежести сама молодость – юность Ирландии.

*****

Поначалу Драко решил, что поцелуй ему померещился. Но невидимый поцелуй повторился: юноша явственно ощутил на щеках и на губах прикосновение губ Гилдероя. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, Драко поднял взгляд на бельэтаж и увидел посылающего воздушные поцелуи поэта.

Очевидно, рядом с Гилдероем находилась какая-то световая установка – Драко померещилось, что из рук и груди поэта льются солнечные лучи.

Его сердце вдруг наполнилось радостью. Еще немного, и Драко бы засмеялся, – легко, беззаботно, как в детстве. Его ноги танцевали сами – плясали от удовольствия и переполняющей все тело легкости. На секунду ему показалось, что стоит только захотеть – и он взлетит, понесется над головами зрителей, смеясь и собирая в ладони пригоршни белых лепестков.

Музыка изменилась, и, меняя рисунок танца, ряд танцующих юношей переместился вдоль кулис. Теперь вместо светлой фигуры любимого перед Драко маячили лица Крэбба, Гойла, Нотта, Забини и Блэка. Внезапно Драко охватило предчувствие чего-то нехорошего. И этим «чем-то» был сползающий килт Крэбба, танцующего визави. Еще один подскок, и килт соскользнул с толстых ляжек Винсента и упал на пол. Драко в ужасе уставился на добросовестно взбрыкивающие бедра Крэбба в полосатых боксерах. Драко похолодел. Откуда-то из глубины его души поднялось непреодолимое желание – исправить, не видеть то, что он сейчас видит, прикрыть позор, – чем угодно, любым способом. Он на секунду опустил ресницы, ожидая услышать свист и хохот зала. Когда же он открыл глаза, то его изумлению не было границ: Крэбб был в килте. Драко решил было, что поддался обману зрения, если бы не зеленая тряпка на полу: Винсент Крэбб отбивал ритм, энергично втаптывая в сцену зеленый ирландский килт.