Текст книги "Рубеж веков-2 (СИ)"

Автор книги: Ludvig Normaien

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Теодор покосился на рядом стоящих друзей – думают ли они об опасности?

СидирМардаит теребит отошедшую оплетку на рукояти меча. Юхим сдвинул на лоб шапку и повернув ухо в сторону юрюков, прислушивается, будто бы надеясь что-то услышать. Михаил, спрятавшись за ствол дерева, не глядя подкидывал несколько шишек. Илия, туго перетянув кафтана на узкой груди, раздувал фитиль, который без этого действа начинал тухнуть. Евхит не забывал бормотать какую-то молитву святому Георгию. Месал же хмуро шевелил бровями, белеющими от упавших снежинок. Да, они все понимают. Но никто не повернёт назад, приняв решение они будут стоять на своём до конца.

В груди стало тесно, а ноги стали неметь – и Теодор даже испугался – неужели то страх пробует его сломит изнутри?

Он стал касаться висящих на перевязи-бандольере закрытых гильз с отмеренным порохом, что назывались всеми солдатами от латинян до ромеев “Двенадцатью апостолами”, вспоминая имена сподвижников, учеников мессии:

– Трижды отрекшийся Петр… Книжник Павел… А то первый Андрей… Врач Лука и Иоанн Славящий… Филипп знаток и Варфоломей… Сборщик Матфей и Фома… Тому имя Иаков… Брат “по плоти” – Зилот…

Никого, только собаки не спят, а между тем время идёт. Это не плохо – крепче спать будут.

Не закончил счёт.

– Идём.

Пошли медленно, немного увязая в снегу. Первый торил дорогу, остальные как бы прятались за его спиной.

Если сейчас проснутся, заметят, то успеют организоваться и даже при наличии луков они смогут нанести ромеям непоправимый ущерб. Все же среди дистанционного оружия ромеи давно поняли что по скорострельности аркебуза сильно уступает традиционному оружию кочевников – луку. И будь день, и юрюки бы имели возможность сесть на коней, то Лемк ни за что бы повел тех, кто выбрал его своим командиром в атаку, так как шансов бы у них было мало.

Ромеи почти успели, сначала на одном конце лагеря, потом на другом залаяли отдельные псы, и постепенно все их голоса слились в громкий хрипло-звонкий лай, который постепенно смещался в сторону людей, что шли к спящим кочевникам.

Их голоса становились всё ближе, кто-то из них бросился вперед, но нарвался на острое железо и отскочил, пятная снег кровью.

Вскрикнул от боли поваленный на снег человек.

Чьи-то нервы не выдержали и темноту разогнала вспышка выстрела, и к общему нарастающему гвалту присоединился отчаянный скулеж и вой раненого четвероногого сторожа.

Не вышло бесшумно зайти и взять своё малой кровью…

– Вперед! Бог с нами! Nobiscum Deus! Бей иноверцев! В ножи их!

– Скоро-скоро! На ножовете! Не съжалявай! – вторили ему половина на болгарском, когда уже не было смысла скрывать себя.

Голоса взревели и шеренги идущих один за другим ромеев и войнуков распались Люди, подхватившись, побежали вперед меж запорошенных снегом кустов, разя норовящих укусить собак. Теодор тоже бросился со всеми вместе, слыша, как на другом краю становища грохочут аркебузы тех, кто ушел с Зарбасом.

– Святая империя!

– Вперед!

– Георгий Победоносец!

Бежать было весьма трудно из-за снега, и пока добежал до первых войлочных жилищ, дыхание заметно сбилось, а ноги налились тяжестью. Силуэты ромеев в темноте казались практически неразличимыми – серо-черными, набросились на ошалевших, но вооруженных мужчин, что выбегали наружу практически без одежды.

Глава 3

Вокруг закипела борьба: люди дрались, пронзали друг друга, валили с ног, затаптывали.

Из кибиток, в которых поднялся детский крик, выбегали всё новые люди, вливаясь в суматоху.

Ромеи не вели никаких индивидуальных поединков: пронзи того, кто нападает на товарища, и он поможет тебе с твоим противником. Что и делал Теодор.

Выпалив в полностью одетого и вооруженного копьем воина в длиннополом халате и мохнатой шапке, что спешил к ним, Лемк воткнул прикладов вниз оружие в снег и выхватив скьявону бросился вперёд.

Если бы вокруг была бесснежная местность, то неизвестно как прошел бы ночной бой, но отражение луны от заметенной снегом местности давало достаточно освещенности, чтобы отчетливо видеть своих врагов.

Длинный выпад – и конец скьявоны входит в чревное сплетение и выронив оружие, враг падает с перекошенным от боли лицом, не в силах даже вздохнуть. И не было вопросов у Теодора от чего тот умер – от раны или от невозможности вздохнуть.

Замешкавшийся враг выбежал прямо на Лемка, продевая руки в рукава халата и так и выбежал наружу: и не одет и толком не готов к бою, за что и поплатился. Потому что от удара в голову прикладом защититься не смог.

Все же враги, выбегая, накапливались и их было не так уж мало. Сражаясь за свои жизни, дрались они отчаянно. Но первые потери и слаженность нападения играли против них.

И не стоит отставить в сторону тот факт, что из четырех десятков ромеев многие имели хорошее защитное вооружение, или хотя бы его элементы. Да ведь даже кафтан-эпилорикон из толстого сукна с подкладкой, да с какой-нибудь поддёвкой мог остановить не самый сильный удар. Застучали, зазвенели сабли сарацин по шлемам и кирасам, отскакивая без всяческого успеха от крепкого железа.

Воздух наполнился стонами и криками, призывающими высшие силы себе на помощь в этой схватке.

– Алла! Алла! Алла!

И если удары сарацинов приходились иногда на железо, то каждый удар ромеев приходился в плоть кочевников, если не убивая сразу, то нанося ужасные раны, из которых потоками исходила их сила вместе с кровью.

Вокруг сражались друзья и подчиненные и Теодор считал, что как командир должен поддерживать их боевой дух:

– Мы побеждаем! Нет пощады врагам! Святой Георгий с нами!

– С нами! В бой! Руби гнид и кровопийц!

Порой врагов заслоняли спины своих и тогда Лемк совал между ними свой тонкий меч и быстро наносил уколы, втыкая хотя бы в ногу юрюка и извлекал ее окровавленную.

Как дровосеки в молодом лесу ромеи рубили сарацин и мало где их смогли остановить.

– Алла! Алла! Алла!

– Бана гелин! (ко мне) – нашелся и их вожак, но тут же рухнул от нескольких насевших на него бойцов и получив множество ударов, рухнул под ноги и ему тут же отсекли голову.

Кто-то из ромеев и болгар уже отступал, зажимая руками раны, другие даже раненые бросались в гущу схватки, рубя напропалую.

В глазах вспыхнуло и вот уже Теодор лежит, а налетевший из темноты исмаилит с вытаращенными глазами заносит над ним саблю.

Однако Сид так полоснул его клинком промеж глаз так, что клинок скрежетнул от удара о кость и тут же пригвоздил стонущего врага острием к земле.

И уже Теодору пришлось спасать друга, когда озверевшие враги почти окружили друга.

Железо, сталкиваясь друг с другом, высекали искры, и Теодор, воспользовавшись тем, что лежит под ногами сражающихся, пронзил потроха одного ударом в пах, а потом выхватил кинжал и молниеносно нанес им несколько ударов по голым ногам.

Раненый, пронзительно визжа, упал на Теодора сверху и пришлось повозиться, прежде чем успокоить его навечно.

Зажатые с двух сторон кочевники запаниковали.

– Мерхамет! Мерхамет един!

Начали раздаваться крики врагов, просящих пощады.

Однако бой продлился до тех пор, пока все враги не бросили оружие и не распластались ниц. Снег морозил их тела, но это было ничто в сравнении с угрозой немедленно расстаться с жизнью. Потом некоторых нашли прячущимися под трупами родных… И лишь ромеи остались стоять над ними с окровавленным оружием.

Груди у всех ходили ходуном, а кто-то ещё не успокоился и жестоко добивал и так истерзанного противника под хруст ударов и бессвязная ругань.

Теодор наклонился, зачерпнул ладонью снег, смял его в кулаке и схватил пересохшим ртом.

Полагая, что вид у него был довольно плачевный, так как на лицо и одежду попало много крови, и почему-то его первым порывом было очистить одежду.

А ведь надо было отдавать приказы, организовывать помощь своим раненым и обыск становища, караул для пленных и их семей, собрать из-под ног оружие и выслать по сторонам патрули.

К своему стыду молодой протодекарх не сразу включился в этот процесс. К счастью вокруг были уже опытные люди, которым во многих делах и не надо ничего подсказывать.

Одни оттаскивали павших в одну сторону, оказывали своим раненым помощь, другие собирали все мало-мальски ценное и отправились осматривать скот и не осталось ли там кого из местных, осматривать следы – многие ли убежали. Женщины с детьми на руках или у юбок – громко визжали и рыдали над телами своих павших мужчин.

А поодаль собирали кучку выживших испуганных защитников – избитых и испуганных.

Раненых кочевников безжалостно добивали. С пальцев некоторых трупов полудикие аромуны срезали кольца.

Евхит, сохранивший во многом церковные убеждения о том, что даже подобных людей можно привести к свету истинной веры, не очень одобрительно отнесся к проявленной жестокости:

– “...Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных…”

– Нашёл время, Евих… Мы вместе учились и нам есть чем тебе ответить: “...Ибо многие поступают как враги мессии нашего. Их конец – погибель…”

– И всё же вот так раненых добивать жестоко.

Слушавший это сулиот наклонился к одному из павших и вынул у него из-за пояса маленький, можно сказать что даже детский.

– Видишь этот ножик? Небольшой, да? Это подсаадачный нож. Знаешь зачем нужен? Вырезать наконечники стрел из тел. А ещё пальцы резать, очень удобно. Что они регулярно и делали. Я насмотрелся в наших горах на подобное… А вон ту девочку удавленную на ветке видел? Думаешь с ней не…

– Прекрати!

– Прекращу. Хорошо со стороны говорить о том, что надо быть благороднее. А зло кто накажет?

На этом разговор и закончился – то было не самое лучшее время и место для философских разговоров.

Теодор наконец встряхнулся и пошевеливая уже успевших рассесться войнуков, направил всех свободных людей на главное дело – грабеж.

Всё самое ценное сносили к главной кибитке, пока сваливая всё кучи.

При этом главное богатство любых кочевников составляло отнюдь не оружие, парча, златотканные одеяния и монеты – то всегда можно было отобрать или обменять (если отобрать не получалось).

Главное же богатство – это скот. Ведь многотысячное поголовье скота, определяло их образ жизни. Здесь, в причерноморье и придунавье были у них и постоянные стоянки вокруг городов, но всё же движение с табунами и стадами было их традиционным занятием во все времена. Лошади, овцы, и другой скот, пригодный к такой жизни – умеющий тебеневать, то есть добывать корм из-под снега, давали всё необходимое для жизни этим людям. Изредка попадался крупный рогатый скот из-за того, что за ним зимой требовалось гораздо сильнее ухаживать, но всё же был и быки с коровами. Отощавшую за зиму скотину сгоняли в единый табун.

И если что и было брать в эти голодные времена у юрюков – это его.

Когда начало светать, то маленькое становище представляло собой отнюдь не редкостное зрелище кровавого сражения, удивительного только тем, что не кочевники грабили земледельцев, а наоборот. Хотя и было видно, что это досталось выискивающим ценные вещи людям определенной ценой – раны на головах, разбитые лица, порезы, у кого-то губы в лепешку, а кто-то подвесил руку на косынку.

Как главный, Теодор решал всевозможные возникающие споры и вопросы, пока всё вроде бы уже было решено, и он на какое-то время не оказался предоставлен сам себе. Решив тоже не стоять без дела, он обратил внимание на одно из жилищ, которое, как ему показалось, осталось обойденным вниманием его людей.

Откинув полог входа, он вошёл войлочное жилище. Ни женщин, ни детей тут не было, кроме бывшего хозяина, распростертого ниц на груде одеял, уже пропитавшихся кровью. Оттащив худощавое тело в сторону, он прикрыл его испорченными тряпками и тоже приступил к обыску.

Жилище было одним из крайних, а, следовательно, из бедных, но и тут Теодору удалось найти немало интересных вещей. Сабля с потертым деревянными ножнами, лук с костяными обкладками (чья кость – Лемк не знал и не понимал), кольчуга, два наконечника копья, простой же колчан/саадак с кучей стрел и отдельных наконечников, украшенный пояс с посеребренными накладками, несколько отрезов грубой шерстяной и тонкой льняной тканей, несколько простых ножей, шкатулка в которой лежали несколько серебряных серег, подвески в виде фигурок птиц, стеклянные бусы, два грубых серебряных перстня с красными камнями, перламутровые пуговицы, отдельно – бронзовые зеркало, ножницы, костяные гребни. Видно, что хозяин этого места не забывал о своей жене.

Закинул в добычу и чорабы – шерстяные носки. (Можно сказать немного наперёд, что их наличие сильно помогло пережить эту зиму, помогая сохранить тепло в их не лучшим образом сделанном жилище).

Нашел и конскую сбрую – стремена, удила, попону/чепрак, седло. Кинул в общую кучу кресала, ножницы, металлический котелок.

В один из найденных мешков напихал мелочь – пряжки, щипчики, бронзовые кругляши, бляшки, россыпь медных монет и прочее. Металл в Городе у иноземных купцов ценился высоко и его можно было выгодно продать, если удастся довезти до них.

Нет, всё же богато жили здешние кочевники-юрюки…

Перетаскивал мешки, когда к нему подошел Илия, ведя несколько замызганных и зашуганных людей.

– С этими что будем делать?

– Кто такие?

– Рабы.

– Пусть идут на все четыре стороны!

– Так помрут ведь.

– Это точно… У них есть счёты к местным жителям?

– Не говорят по-нашему.

Выяснилось, что говорят на каком-то своеобразном диалекте.

Бойчо смог разговорить.

– Нет, все кто был причастен к их обидам уже мертвы. Хотят с нами – обещают работать на нас за еду и защиту.

У Теодора была мысль дать им что-нибудь из самого простого оружия и пусть делают что хотят. При этом если сарацины узнают о том, что здесь произошло, то они обязательно пришлют отряд с погоней (если успеют), начнут разбираться и эти люди вряд ли скроются. Сейчас у них появились средства к содержанию людей, и они могли позволить себе поделиться провизией с еще несколькими людьми.

Да и не так скучно будет в оставшиеся дни зимы.

А добра уже набралось столько, что хоть всю округ созывай на помощь!

Особенно несколько телег с едой:

Мороженая баранина, говядина, конина, козлятина, да туша оленя. Ощипанные куропатки и голуби. Много было и замороженной рыбы: осетры, сом, сазан, жерех, лещ, густера, судак, стерлядь, щука, налим и много другого.

– Вот тебе и скотоводы…

– На реке жить и не ловить рыбу грешно даже для них.

Много было и мешков пшеницы, ячменя, проса, гороха и риса. Тут же связки чеснока и лука. В кожаных мешках переливался кумыс, было вино и буза – просяной алкогольный напиток.

– Награбили, твари, как есть – награбили!

Все были удивлены достатком кочевников в сравнении с жалким достатком болгар, на которых уже насмотрелись за весь теплый сезон.

– Вот куда всё девается…

– Кочевники – опора местной власти!

Кто-то из аромун выдал, а некоторые ромеи поддержали:

– Надо бы на кладбище к ним заявиться, покопать. Мало ли там чего с собой кладут...

– Ты чего это удумал?

– А чего? Имущество мёртвым уже ни к чему, а нам прибыток.

– Так это же покойники!

– И что?

– Не будет тебе покоя по жизни!

– Ой, сколько так говорят! Опасность может грозить только от местных жителей, что не потерпят разграбления могил предков. Но надо просто выяснить где чужаки…

– А чужаков они и сами уже разграбили!

– Возможно и так, а может и нет…

– Вы болтайте языками, да не забывайте работать! Сейчас время трудиться! Успеете ещё всё по сто раз кряду обсудить!

– А что делать?

– Грузимся! Потом всё переберём! Запрягайте телеги!

– Да какие телеги? Они по лесу не пройдут!

– А зачем нам в лес? Давайте на лёд вытащим и прямиком до Никополя.

Так и решили делать. Однако вопрос встал с свободными руками. Часть не могла работать из-за ран, часть была занята охраной пленников и была в патруле. Надо было что-то решать, так как время не стояло на месте.

Теодор предложил ромеям воспользоваться трудом пленных, как когда-то они – трудом рабов. Все согласились.

– Эй вы, кто поможет нам всё это увезти, тех мы отпустим на волю!

Вызвались несколько человек. Другие уже отошли от пережитого ужаса, кто-то презрительно отвернулся, сплюнул под ноги, кто-то не поверил.

– Что с оставшимися пленниками будем делать?

– Кочевники… Слышал, что их генуэзцы за самую малую цену берут -не самые лучшие работники.

– А женщины и дети?

– Почем знаю? Мессинцы, к примеру, всех берут.

– Им дай – они и мать родную продадут… – зашептали некоторые. – Хуже иудеев.

– Я бы не брал всех – в табор превратимся. Чем нас больше – тем мы медленнее, тем сложнее будет обороняться если что-то пойдет не так.

– Смотри, как злобно смотрит.

– На ночь надо их связывать, а то можем и не проснуться.

– Декарх, что скажешь?

Лемк решил не брать женщин и детей.

А пленники, что отказались работать… Кинжал сулиота и сабли аромунов были быстры. Все были поражены тому, как он спокойно и деловито сделал это дело, но понимали необходимость такого шага. Никого не смутила жестокость – всех смутила их деловитость, будто бы ничего и не произошло. Изрубили всех до последнего – и продолжили грузить телеги со всеми…

Здесь, на древней земле, поливаемой из поколения в поколение кровью её жителей за свою свободу, за жизнь, жестокость была распространена повсеместно. И представители любого из народов, проживающих здесь, из поколения в поколение передавали сказания о борьбе с соседями и обиды, засевшие в общей памяти народа. И события практически каждого года, каждого десятилетия не давали этим чувствам остыть.

Ромеи убивали болгар, друг друга, всевозможных кочевников и другие соседние народы, а те в ответ восставали и убивали множество множеств ромеев и друг друга, отхватывали себе куски территорий

Шли годы, десятилетия, сотни лет проходили, а полученная свобода с падением власти единой империи принесла лишь непрекращающееся кровопролитие.

И для многих уже тяжелая рука константинопольских владык – автократоров, басилевсов, императоров и диктаторов, как их не называй, уже не воспринималась как нечто ужасное.

И Лемк всей своей молодой душой хотел бы остановить эти смутные времена, вернуть наследие своего народа, принести мир, порядок и единый закон для всех.

Закинув в телеги все самое-самое ценное, согнали весь скот в единый табун затем уже и тронулись вниз по реке, к Дунаю.

Оставшимся женщинам и детям оставили хромых и успевших сильно отощать животных, среди которых были и кобылицы, и старые мосластые коровы. Может из сострадания, может от того что этот старый скот всё равно уже рисковал не выдержать дороги до Никополя.

Осталось вернуться с добычей.

Глава 4

Перед тем как ушли, аромуны, как имеющие свои счёты с юрюками (извечный спор кочевников за хорошие пастбища), всё что не могли испортить, изрезать и растоптать – сложили в кучу и справили на них нужду. И уже с чувством выполненного долга двинулись дальше.

Первое время приноравливались к движению. Подстегиваемые возможной погоней из соседних селений, в которых могли располагаться другие части тех же акынджи, ромеи и болгары выкладывались изо всех сил, чтобы отогнать большую отару овец и табун коней подальше. Вот только телеги, конечно, тормозили весь путь – пока выбрались на чистое место, где было не так много снега, знатно запыхались. Тут помогли силы пленников, которым не забывали раздавать тумаков, чтобы они не экономили силы.

Тут Теодор и обратил внимание на одного из пленников. Молодой парень не слишком был похож на кочевника. Да он вообще не походил обликом на смуглокожих сарацин, если не считать отращенной по их моде бородки, да будто подведенных краской бровей, что смотрелось немного неестественно.

Теодор знал не так мало слов сарацин, чтобы вполне сносно говорить, но ответы были такие же ломаные, парень явно подыскивал слова, и дальнейшая их беседа прошла на смеси ромейско-сарацинско-греко-болгарских слов.

Парень явно не ожидал к себе внимания, отвечал быстро, немного торопливо.

Идущие рядом ромеи, держащие руки на оружие и озирающиеся по сторонам, а также раненые, прислушивались к разговору, насколько это можно было сделать через скрип телег и блеяние отары.

На первые вопросы он испуганно глядел, но молчал, пока один из ромеев не вмешался в беседу:

– Бесполезный… – щелкнул пальцем по эфесу, намекая на возможные последствия для пленного.

– Понимаю! Понимаю!

– Кто такой? Как зовут?

– Мехмед Борис-оглы. Акынджи.

– Откуда ты родом?

– Я из местных – с Витоши, мой отец Борис Станчин.

– А ты Мехмед? Вероотступник? – закричали все вокруг. – Сжечь его!

– Погодите!

– Верно ли то, что ты принял исмаилитскую веру?

– Верно…

– С чего ты так поступил?

– Мы живем небогато, у отца есть дело свое, и по договору с кадиаскером он стал платить меньше налогов…

– А самому не противно было?

Мехмед испуганно озирался на всех, что враждебно и презрительно смотрели на него.

– Отвечай!

– Н-нет, – лязгнул зубами парень, когда его хорошо встряхнули за воротник. От холода ли, от страха ли, у него задрожала челюсть. – Многие переходят к сарацинам на службу, меняя веру – в том ничего плохого нет, так как мож-ж-жно занять большие высоты!

– У этих поганых своих хватает, чтобы чины ещё всяким дуракам раздавать!

Мехмед не остался в долгу:

– Основателем всех акынджы был Кёсе Михал-бей! Сподвижник самого Османа! Ромей, как вы! Михаил Коссес!

– Значит ты акынджи?

– Ну д-да!

– Из какого отряда?

– Эээ… Отряда…Керен-бея.

– Кто вообще такие акынджи?

Пусть так или иначе все из нас, кто уже сталкивался с сарацинами и так немного знали, но послушать лично от врага Теодору было весьма интересно. Со слов Мехмеда выходило, что акынджи – это налетчики. У них нет выплат, за исключением добычи, которую они могут получить при грабежах, на войне. Они же – разведка, что идут впереди, опустошают страну врага со всех сторон, внося растерянность в стан врага. Вступившие в ряды по рекомендации имамов и судей, они были связаны строгой дисциплиной внутри, так как наказание было одно – смерть. Десяток воинов возглавлял онбаши, сотню – субаши, тысячу – бигбаши (бекбаши?).

– Баши – главный?

– Голова.

По его рассказу выходило что их корпус после боёв в Унгорской Пустоши перевели сюда, на пополнение и зимний отдых, чтобы летом весной не тянуть издалека.

Их субаши был в соседнем селе, а двух онбаши послал к дружественному племени кочевников, где на них и наткнулись ромеи.

Если его слова были верны, то весна будет "весёлой".

– Это что летом удар по нам?

– Того не знаю.

Теодор подумал ещё, чего бы такого спросить.

– Знаешь ли ты где держат сына герцога Карла Эммануила, Филиппа?

– Слышал! Тех воинов знатно наградили… А молодого пашу увезли в Медоку, за Софией, в один из охотничьих замков султана Селима.

– Кто его охраняет? Как к нему можно проникнуть?

– Того я не знаю!

– Теодор, друг, для чего это тебе?

– Представьте, друзья, такое, что может мы отправимся в султанское логово прокрадемся и выкрадем герцогского сына, а? Чем не ход?

– Держи карман шире! Для его освобождения тебе нужна будет целая армия! Неужто ты думаешь, что даже зная его местоположение, тебе удастся так просто туда проникнуть и увести? Ты думаешь Карл Эммануил не пытается? А ведь у него армия есть!

– Пусть так, но вы только подумайте о том, что выкравший его стал большим человеком! Сразу все, о чем мы с вами мечтаем станет вполне достижимым! Мы займём комитские должности, нас возьмут на службу, станем дворянами!

– А разве нам плохо сейчас? Ещё год-два и никого из сарацин на наших землях не окажется, и мы вернёмся в Город вполне обеспеченными людьми!

– Сарацин может и не станет, а вот куда денутся латиняне, что получили тут целые города? Да и с ценами… Вот у тебя будет много серебра – но ты видел как цены растут? Зерно из-за Дунавы привозят втридорога!

– Что ещё можешь рассказать?

– А что интересно? – растерялся пленник.

– И каково это сражаться против своих?

– Кто "свои"? Мы, болгары, сотни лет подданные султана! Он принёс нам мир, дал возможности достичь вершин! Каждый, кто сомневается в этом и есть настоящий предатель!

– Ну да, сначала лишив свободы.

– Свободой надо ещё уметь пользоваться! Зато долгое время никто и не смел посмотреть в нашу сторону, не то что решиться вторгнуться вглубь земель. На западе правители готовы были откупаться за продление мира, а анатолийцы не решались пересечь море…

Мехмед разговорился. Видимо то, что его не убили сразу, придало ему уверенность в том, что его отдадут за выкуп отцу.

– Как относятся в стане вашего войска к войне?

– От неё все устали. Для многих было неожиданным, что ромеи стряхнули пыль с ворот и открыли заржавевший ворота своего города. Никто не предполагал, что их удар с тыла будет таким сильным и неожиданным, что силистрийцы окажутся разбитыми

– Но среди румелийцев очень много тех, кто хочет продолжении войны, поскольку она их кормит. Купцы же и прочие добропорядочные жители хотят прекращения, поскольку это не приносит барышей, сплошные убытки. Они хотят лишь, чтобы султан забрал земли Силистрией себе и на том прекратил войну. В Унгории города переходят из рук в руки и прибытка нет. А когда будет перемирие, то можно будет наказать мятежные задунайские земли.

– Какие последние известия о войне ты слышал? Известно у вас что-то о французах, что собираются вмешаться в войну.

– Ты нашёл что спрашивать у простого воина…

– Да, я слышал. У нас много о том говорят. Французские наемники, что сражались на стороне имперских сил недавно сдали ряд крепостей – я помню о трёх: Пап, Дьор, Шопрон и теперь султана от Вены отделяет совсем небольшое расстояние.

– Наверняка их король в этом замешан!

– Вот чёрт…

– Не поминай…!

– Теперь точно имперцы разбегутся и нам придётся драться без всякой помощи со всем исмаилитским миром сразу!

– А тебе как будто бы и плохо! Да разве мы не видели, что среди ромеев становится много тех, кому драка пахнет слаще вина и жареного мяса?

– Всегда те, кто пролил чужую кровь, с трудом возвращаются к своему старому месту в жизни. А чаще и не возвращаются вовсе, предпочитая проводить время у костров, проедая отобранное у врагов и строя новые планы налётов. – вставил знающий о чем говорит сулиот Зарбас, чей народ прославился беспрестанной борьбой против захватчиков.

– Ну, с нами подобного не будет!

У одной из телег отвалилось колесо, и на время разговор прервался. Однако Лемк, обойдя растянувшийся отряд, вновь вернулся к Мехмеду.

– Слушай, вот есть велика река – кто как её не называл: Истр, Дануба, Дунава… А как на языке твоих хозяев она зовётся?

– Туна.

– Тео, а зачем тебе?

– Да просто интересно. Не всегда же знания нужны для чего-то.

– Интерес ко всему несущественному не поможет тебе занять в жизни высокое положение.

– Зато мне интересно жить и узнавать старое и новое! А там где-то что-то и пригодиться.

Добравшись до большого острова, что недалеко от Никополя, устроили ночевку, предварительно заколов одного барашка ради свежатины – могли себе позволить. Там же с утра щедро одарили проводника Батко и отпустили его восвояси.

Прежде чем двинуться дальше, посоветовавшись, собрали пленников и обратились к Мехмеду:

– Ты наверняка хочешь покинуть нас. И хоть ночью ты не сделал попыток освободиться, за что мы благодарим тебя, так как получили возможность ночью отдохнуть, мы верим, что свобода зовёт тебя. Так ли это?

– Если бы вы отпустили меня, я был бы счастлив! И впредь бы нёс в своем сердце благодарность, а не обиду к вам.

– Это хорошо! Видишь тот берег? Если доберешься до него сейчас, то обретёшь свободу и мы не будем держать на тебя зла.

– Да вы что? – раскрасневшийся от перспективы искупаться в ледяной воде вероотступник даже побледнел. Его губы затряслись и бородка – взъерошенная, с налипшим мусором и инеем на усах она не производила щегольский, бравый эффект. – Реку и летом же не каждый переплывет!

– Ну ты же не каждый, ты ведь особенный! Ты акынджи – верный, славный воин на службе султана! Ты не зря говорил о том, что в акынджи так просто не попасть. Мы все живем в этих краях с самого рождения и наслышаны о том, на какие деяния они способны. Потому мы делаем тебе немалое одолжение, давая возможность покинуть нас. К тому же смотри по берегу сколько льда – немалый путь сократишь себе.

– Я не пойду!

– Тогда ты останешься здесь, твоё мясо съедят волки, а твои кости размоет половодьем и не будет у тебя никогда даже могилы, где твои родители смогут оплакать тебя.

– Так ведь и так…

Теодор его перебил:

– Так у тебя есть шанс! Если не выплывешь, то я сообщу твоим родным место твоей гибели. Выбирай, пока мы перекладываем поклажу.

На телегах с плохими осями, слетающими колесами мы решили снять лишние захваченные пожитки. Их жалко было бросать – можно было продать комитам хартулария, так как в армейском обозе телеги тоже постоянно ломались, из-за чего постоянно задерживали всех.

В то утро Мехмед, и другие пленные свой выбор сделали, и у ромеев теперь появилось минимум одно дело – заглянуть в одно горное селение, поведать о том, чтобы не искали могилу сына и какая судьба оказалась во многом по воле отца семейства.

Возвращались довольные, хоть на зимовке их не ждали родные.

Раненые были рады тому, что не зря пролили кровь. До весны далеко – все затянется, срастется. Невредимые – что сохранили шкуру в целости и сохранности.

Все были рады, что не зря мерзли. Испытывали облегчение. Испытывали гордость, что сразили немало врагов, и как крестьяне испытывали приятное чувство что сделали в целом хорошую работу. Радовались, что в целом немного отомстили старым врагам, которые слишком долгое время наносили им обиды.

Но больше всего радовались, что возвращаются с огромным прибытком, который может поправить их положение, повысить благосостояние их семей. Молодые люди верили, что скоро война закончится и весь их достаток, что они добывали на этой войне, применят в мирной жизни по окончании контракта, и сильно удивят оставшихся друзей, когда вернутся.

Никто не загадывал, но при том дефиците продовольствия, что царил вокруг, одна отара овец стоила очень хороших денег. А уж кони, пусть низкорослые и косматые, точно всем сгодятся!

А комплекты собранного оружия? А тряпья? А всех остальных вещей?

Никто вслух не жалел, что не довели пленных, не продали их в рабство – грех гневить Господа!

Тут можно было одеть и содержать какое-то время полсотни мужчин! И это всё теперь принадлежало людям, которые и поношенную одежду считали хорошим приобретением, а лепёшку из прогорклой муки с примесями не считали чём-то плохим.