Текст книги "Рубеж веков-2 (СИ)"

Автор книги: Ludvig Normaien

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Не было ни жалости, ни сожаления. Всё, что попадало под руку, становилось частью войны. Теодор знал: это не просто месть, это удар по силам врага. Без еды, без крова, без воды – как долго смогут сарацины продолжать войну? Но вместе с тем он замечал, что не всем его людям, угоняющим скот или ломающим двери, это нравилось.

Зато еды было вволю: ежедневно выделялось из добычи барана или бычка на десять воинов и скота меньше не становилось.

За несколько дней вышли к горе Пангее, названной так в честь несчастного сына Ареса, чья судьба была столь же мрачной, как и глубокие золотые шахты этих гор, стали целью налёта ромеев. Нападение прошло успешно: стража, хоть и оказала сопротивление, не могла противостоять отряду, который знал, чего хотел.

Захватить удалось не всё – часть золота была спрятана или вывезена заранее, но добычи хватило, чтобы каждый из участников налёта мог прожить многие месяцы в довольстве и беззаботности. Мешочки с золотым самородками и песком теперь лежали в повозках, окружённых усталыми, но довольными солдатами, которые уже начали делить не только награбленное, но и свои планы на ближайшее будущее.

Столько денег, сколько он увидел в последние месяцы, Теодор никогда не видел.

– Мы уже близко! Ещё неделя пути, и мы соединимся с имперскими войсками.

Солдаты воспринимали эти слова с облегчением. Неделя казалась вечностью, но в сравнении с тем, что они уже прошли, это было почти ничего.

– Неделя… – пробормотал один из старших воинов, поправляя ремень. – Если к тому времени нас не достанут эти проклятые сарацинские всадники.

А их опять становилось всё больше. Сарацины накапливали силы, чтобы не дать вырваться проклятому отряду, который так нагло прошёлся по коренной территории султаната, и грозился уйти с богатой добычей.

Первая попытка сарацинов остановить войско Теодора случилась на пологом перевале у развилки дорог между Драмой (Дравискос)и Кавалой. Крепости были старые и известные. У одной – старые крепкие каменные стены, у другой – недавно обновлённые бастионы. Теодор понимал, что тратить людей и время на штурм этих твердынь – дело безнадёжное, и решил обойти их. Сарацины думали иначе.

Всадники и лёгкая пехота обрушились на колонну с обеих сторон, выбрав для атаки самый неудобный участок пути. Но Теодор успел перестроить отряд: солдаты сомкнулись в терцию, окружив обоз, раненых и тех, кто уже не мог держать оружие. Пики и алебарды выставили вперёд, аркебузы и мушкеты отбивали наскоки врага с точностью, от которой у врага росла злость.

Атаки продолжались до самого вечера. Сарацины снова и снова бросались на строй, но безуспешно. Потери росли, и в какой-то момент враг отступил. Теодор приказал продолжить движение.

Йованна ярилась, говорила что надо атаковать, чего Лемк не позволял ей. Только разрушь строй, и исмаилиты сразу попытаются воспользоваться этим. Сила ведь в том, что они прикрывают друг друга.

Как она этого не понимала?

Глава 23

История знает бесчисленное множество примеров того, как общие испытания, особенно в условиях военного времени или длительных походов, способны сблизить людей и укрепить их связи. Древние рыцари, отправляясь в Крестовые походы, или солдаты, воюющие за свою родину, нередко становились братьями по оружию, готовыми отдать жизнь друг за друга. В таких экстремальных условиях стираются социальные различия, и на первый план выходят человеческие качества: взаимопомощь, сострадание, мужество.

Через долгие недели пути и множество пройденных трудностей многие люди сроднились – офицеры, солдаты и все те, кого иначе называли бы просто людьми походного обоза. Сроднились не по доброй воле, а скорее под гнётом обстоятельств. Иной раз казалось, что ни одна из обычных связей – ни язык, ни вера, ни положение – не могла удержать их вместе, кроме этой дороги, где всем приходилось терпеть одинаково.

Походы и военные кампании – это не просто физические испытания. Общая цель, опасность, которая угрожает всем, создают уникальную атмосферу доверия и единства. Люди учатся полагаться друг на друга, поддерживать друг друга в трудные минуты. Именно в таких условиях закаляются настоящие дружеские и братские связи, которые могут сохраняться на всю жизнь.

Спасти свою жизнь, нанести ущерб врагу, помочь своей Родине, заработать средства на дальнейшую жизнь – вот что двигало вперёд тех, кто шёл в этом большом отряде, или маленьком войске самозваного друнгария, бывшего протодекарха и лагатора Теодора Лемка.

Возвращаясь после долгого отсутствия, Лемк ощущал, как сердце сжимается от тревоги. Что ждет их в Империи? Произошли ли за время их отсутствия какие-то непоправимые события? Доскакал ли гонец? Передал ли он сведения? Смогли ли ими воспользоваться?

Страх перед неизвестностью давил на него, как тяжелый камень, но Лемк старался этого не показывать.

Они выходили весной прошлого года в поход, когда империя уже казалась могущественной. Но потом это предательство Карла Савойского, поражение в битве… Теперь встает вопрос: выдержит ли она новые испытания? Не окажется ли, что за время нашего отсутствия, Империя проиграла полностью и враги стоят у стен Города?

Мысли о том, что Империя находится на грани, слаба и уязвима, были невыносимы. Но отгоняя их, Теодор понимал, что необходимо быть готовым ко всему. Возможно, их ждут тяжелые времена, и отряду придется приложить все силы, чтобы сохранить то, что осталось от былой славы.

Вторая попытка остановить войско Теодора произошла у реки Нестос/Несс (древнее)/Месты (болг.), которая, извиваясь меж зелёных склонов, несла свои воды к острову Тасос. Когда ромеи подошли к переправе у селения Таксот, они обнаружили, что другой берег уже занят врагом. Сарацины прибыли, скорее всего, из Ксанти/Енидже и Кумутзины/Гумульчине. Их было меньше, на взгляд – около полутора тысяч воинов, но местность давала им явное преимущество.

Теодор не мог позволить себе отступление. Было решено установить артиллерию на южном берегу. Разнокалиберные пушки, старые, кое-где потрёпанные и не всегда надёжные, начали свою работу. Выстрелы перекрывали гул реки, густой дым стелился вдоль переправы. Далеко не сразу, одна за другой громоздкие машины выплевывали ядра, разрывая строй врагов. Однако судьба не обошлась без несчастья: два орудия разорвало прямо на позиции, калеча собственных людей. Причина крылась в порохе – кто-то решил, что больше значит лучше. Мастеров не было и всё надо было выяснять методом проб и ошибок.

Несмотря на это, оставшиеся пушки нанесли серьёзный урон. Толпы сарацин на северном берегу, уверенные в своей неприступности, начали отступать, когда ядра врезались в их укрепления, ломая хрупкие заграждения. Ромеи получили возможность перейти реку, но страх перед тем, что каждое достижение требует собственной цены, оставался с ними.

Под прикрытием дыма, ромеи пошли в атаку.

Битва началась с отчаянной схватки за переправу через реку. Турки, выстроившие оборону на высоком берегу, сдерживали натиск ромеев всеми силами. Они плотно обстреливали пулями и стрелами наступающих, но это им не помогло. Они оказались сбиты с подготовленных позиций и стали отступать. Йованна, командовавшая македонянами, заметила, как сарацины начали отступать, и решила, что враг бежит. Это было похоже на возможность, которая выпадает раз в жизни: быстрый удар мог переломить ход боя. Но вместо осторожности она выбрала порыв и, собрав своих людей, бросилась за отступающими, не подозревая, что дальше их ждут подготовленные всадники исмаилитов.

– Йованна, не уходи далеко! – бросил Теодор, оборачиваясь через плечо, ища кого бы послать к ней. – Кто-нибудь, передайте ей мои слова!

Но слова запоздали. Йованна и её люди уже погнались за бегущими сарацинами. А потом, словно из ниоткуда, на них обрушились турецкие всадники. Это была ловушка, простая и жестокая.

Крики, звуки металла, хрип отступающих лошадей – всё смешалось в хаос. Македоняне держались до последнего, но их строй был разорван. Только вовремя подоспевшая помощь спасла остатки отряда от полной гибели. Но поле осталось усеяно телами светловолосых воинов, почти сотня из них так и не встала. Йованна стояла, тяжело дыша, среди немногих выживших, словно не осознавая, что её горячка едва не погубила гораздо больше жизней доверенных ей воинов.

Пленников становилось все больше, хотя никто не отдавал приказа брать их. Среди них попадались и богатые торговцы, и знатные семьи, и настойчивые эллины, убеждающие, что никогда не поднимали оружия против собратьев по вере, но в силу разных причин в это верилось слаба. Но и казнить невиновных (а вдруг) рука не поднималась. В цепях они уже не напоминали своих прежних себя, но их гордость и надежда на спасение всё ещё были заметны.

– Что с ними делать? – хмуро поднял вопрос в очередной раз Мардаит, разглядывая эту пеструю толпу. – Вести их дальше опасно. Сбегут – и нам придется ловить их снова, если не попадут в руки турок, которым вытреплют всё что видели.

Перед Лемком встала дилемма, столь часто возникающая в ходе войн: что делать с пленными? С одной стороны, оставить их на произвол судьбы – значит подвергнуть опасности. С другой стороны, массовая казнь пленных – слишком жестоко, это может негативно сказаться для всех участников позода, оставить кровавый след в истории.

А вести их с собой в длительном походе – непростое дело. Кормить, охранять, обеспечивать им хоть какой-то минимум условий – все это требует серьезных ресурсов. А если они попытаются бежать?

И все же, отпустить их – значит рискнуть жизнью своих солдат и мирных жителей. Между тем, многие из них непростые люди, знающие много секретов и ценные сами по себе – как товар, за который их родственники, да и они сами могут дать хороший откуп.

– Ведём их дальше, Сид. Недолго осталось.

– А знаешь, мы сейчас похожи на Каталонскую кампанию, – сказал Сид Мардаит на привале, нарезая хлеб.

Теодор, сидевший напротив у костра, поднял взгляд и нахмурился.

– С чего так? – спросил он, оглядывая лагерь: грязные палатки, израненные люди, почерневший от копоти котёл. – Мы хоть и находимся в походе, но вряд ли это напоминает что-то столь плохое…

– А кто это вообще такие? – вмешался Ховр, вытаскивая из сумы сыры, вяленое мясо и прочие съестные припасы.

Мардаит усмехнулся.

– Лемк наверняка лучше знает, но кто тут о них не слышал? Оставили после себя память… Называли себя Великой кампанией. Каталонцы Рожера де Флора. Наёмники, воины из Испании. В XIV веке их пригласил император Андроник II сюда, чтобы воевать с сарацинами, помочь сохранить последние малоазиатские владения. Армия, вроде как, приличная была – тяжёлая пехота, кавалерия. Только, понимаешь, в итоге они столько крови выпили у местных, что стали для них хуже турок. В результате, малоазийские ромеи были скорее согласны сотрудничать с исмаилитами, чем с теми, кто нанял этих дьяволов. После войны их невозможно было ни выгнать, ни прокормить. Они захватывали деревни, грабили церкви, продавали всё, что можно было продать.

– И что с ними стало? – поинтересовался Ховр.

– Да что стало? – Стефан усмехнулся. – Сначала их перебили, сколько смогли. Остальные осели где придётся, стали рыскать по чужим землям, как волки. Отряды разбились на мелкие шайки – кто остался в Греции, кто двинулся дальше. А память о них осталась, как о бедствии.

Теодор нахмурился ещё больше, перекатывая в руках кусок хлеба.

– Хочешь сказать, что и мы скоро начнём жить грабежом?

Мардаит не ответил сразу, глядя в огонь. Потом тихо проговорил:

– Сказать тебе честно? Мне кажется, что мы уже начали. И я не уверен, что это хуже того, что нас ждёт в будущем.

Под Фере, у самого берега Марицы, за которой уже начинались отбитые назад земли Империи, войско Теодора обнаружило перед собой турецкий отряд. Турки расположились на пригорке, отчётливо видимые в предзакатном свете: лёгкая кавалерия, пёстро одетая, с сверкающими железными наконечниками копьями и саблями. Пехота, состоящая из секбанов и азапов, выстроилась перед ними в неряшливой, но уверенной линии. Их было не так много, но достаточно, чтобы задержать ромеев, или нанести им существенные потери.

Однако в время шло и ни ромеи, ни сарацины не решились начать битву. Турки, видимо, понимали, что преследовать армию, перешедшую в оборонительное построение, – дело рискованное, особенно так близко к владениям ромейского императора. Теодор же не спешил давать приказ к атаке. Йованна, до сих пор ведущая себя с бесспорной решительностью, молчала после переправы через Несс.

Другие, кто собирался в тесный круг возле Теодора, высказывали общее мнение: битвы лучше избежать. Сражение близко к дому, но это вовсе не облегчало задачу. Напротив, никто не хотел умирать, когда впереди оставалось лишь несколько шагов до родных земель.

– Мы пришли не за славой, а за жизнью, – говорил Рыжеусый. – А жизнь стоит дороже любой победы.

Теодор слушал молча, глядя на вражеский лагерь, словно стараясь разглядеть, что скрыто за этим настороженным затишьем.

На «ничейной”полосе земли, разделяющей два войска, турки воздвигли лёгкий шатёр. Полотнище его было простым, пыльно-белым, лишь на вершине торчала золоченая пика. Шатёр поставили быстро, дело привычное: четыре человека натянули канаты, вбили колышки, и ткань встала, как будто сама по себе.

Вокруг лагеря ромеев поднялся лёгкий шум. Теодор смотрел на происходящее с прищуром, его лицо было непроницаемо.

– Переговоры? – удивлённо поднял брови Юц.

– Пойду, узнаю.

– А может не стоит?

– Ох, всякое может быть. – Теодор пробежался взглядом по тем, кто был рядом. – Если я не вернусь – за старшего… За старшего Евстафий.

Рыжеусый слегка поклонился, а Мардаит сжал губы.

– Надо только немного подготовиться…

В шатре, натянутом на краю турецкого лагеря, стояла тягостная тишина. Теодор сел напротив бея, сложив руки на столе из тёмного дерева. Вечерний свет заходящего солнца выхватывал его спокойное, почти бесстрастное лицо. Бей напротив, облачённый в пёструю парчу и увешанный золотыми украшениями, пытался скрыть своё недовольство.

Никто не желал друг другу здоровья, не заговаривал о погоде, о семье, об урожае, как это было обычно принято.

– Меня зовут Усман. Ты хочешь переправиться на тот берег, ромей? – спросил он, делая глоток из чаши. Голос его был сух.

– Хочу, – ответил Теодор. – И переправлюсь, с твоего согласия или без него.

Бей поднял бровь, но не ответил. Теодор продолжил:

– У нас есть пушки. Больше мушкетов. Мои люди готовы умереть, но ваш берег станет нашим, если вы решите препятствовать.

– А если не решу? – с притворным равнодушием спросил бей.

– Тогда ты сохранишь своих воинов, свою честь и свою казну, – сказал Теодор и, чуть помедлив, добавил: – А может быть, и обогатишь её.

С этими словами Теодор с усилием поднял с земли и выложил на стол сумку монетами.

Бей внимательно посмотрел на него, потом на мешочек, но всё ещё не выказал согласия.

– Сколько? – тихо спросил он, будто взвешивая в уме предстоящую сделку.

– Столько, чтобы ты не жалел об этом дне, – ответил Теодор. – Достаточно, чтобы твои воины не спрашивали, почему ты отпустил нас.

Наступила пауза. Бей потянулся за чашей, сделал глоток и посмотрел в глаза Теодору.

– Ты человек разумный, ромей. Я приму твои условия.

Он взял мешочек с золотом и поднялся.

– Надеюсь мы больше никогда не встретимся.

– Надеюсь, бей Усман. – ответил Теодор, вставая.

Рукопожатия не было, но слова были сказаны. Уже на следующий день турецкое войско снялось с места и ушло, а ромеи начали переправу.

Переправа через Марицу была делом тяжёлым и долгим. Река, казалось, лениво смотрела на суету ромеев, блестя на солнце гладью воды, что, несмотря на кажущуюся спокойность, могла вмиг потопить невнимательного. Сначала отправили трапезитов – проверить глубину, искать место, где течением можно было бы управиться без потерь. Те вернулись, промокшие, но уверенные: броды есть, хоть и ненадёжные.

(р.Марица)

Начали с того, что перевезли лёгкий обоз и часть людей. Лошади, погрузившись по грудь, неохотно шли вперёд, многие пытались уплыть обратно, но крики погонщиков и хлёсткий треск бичей всё-таки заставляли их двигаться. Многие вещи с телег приходилось переносить вручную. Другие же – надёжней привязывать, чтобы не смыло. Люди работали с утра до самого заката, пока наконец основная часть обоза и скота не оказалась на северном берегу.

Самое сложное было с тяжёлыми повозками, в которых везли пушки и боеприпасы. Их переправляли на плотах, тут же срубленых. Один такой плот всё же перевеонулся, и пришлось извлекать ядра и бочонки с порохом прямо из мутной воды, ругая и судьбу, и косоруких плотников, которые эти плоты строили.

Когда последний человек ступил на твёрдую землю северного берега, уставшие, грязные, но целые, ромеи, не теряя времени, взялись укреплять лагерь. Марица теперь осталась за спиной, а впереди была дорога, ведущая вглубь родных земель.

Люди радовались. Состояние покоя казалось таким близким, что уже казалось настоящим счастьем.

– Эй, старик! Всё ли спокойно в Империи? – крикнул Юц, натянув поводья.

– Да как сказать, господин… – заговорил старик, шаркая босыми ногами по пыльной дороге. Голос его был хриплым, будто от вечной простуды. Он снял потертый колпак, прижал к груди и так и не выпрямился из поклона. – Сарацины, как вы, через реку переправляются, грабят… Молодёжь, кур и коров увозят… А так… рыба, слава Богу, ловится. Это уж хорошо.

– Дурак! – не выдержал Юц. – Про войско расскажи! Были ли победы или поражения за последнее время?

– Ох, это… – старик замялся, почесал шершавую щёку. – Войско императора, говорят, на Дунае воюет. Побеждает, конечно же. Ну, как им не побеждать-то? Оно ведь императорское…

Он хмыкнул, но тут же притих, заметив, как Юц погрозил ему плетью.

– Но подробностей не скажу, не знаю… Старый, не помню ничего.

– Наш анабасис практически завершён, воины, – сказал Теодор. – Осталось лишь встретить комитов императора, рассказать им всё, что мы сделали, а затем найти удобное место и честно поделить всё, что мы заработали.

Лагерь оживился. Кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то, не стесняясь, рассмеялся. Один из болгар:

– Чухте ли, братя? Дележ напред! Те се върнаха живи у дома, което означава, че животът беше успешен! (Слышали, братья? Делёж впереди! Живыми домой вернулись, а значит, жизнь удалась!)

– Не спешите, – перебил всех Мардаит, подходя ближе. Старый друг посмотрел на Теодора. – Посмотрим, что нам скажут комиты. Им ведь всегда есть, что добавить.

– Ох, не каркай, Сид, – вставил Траян – Неужели после всех наших трудов они посмеют отнять нашу долю?

– Не отнимут, так сократят, – хмыкнул Сид. – Знаем мы этих комитов, их жадность всем известна. Глотка бесполезной морской воды не допросишься.

Все зашумели, засвистели, заспорили перебивая друг друга.

Теодор поднял руку, призывая к порядку.

– Не время для подозрений, друзья. Мы доказали свою верность, пролили кровь и не оставили ни одного долга неоплаченным. Империя нуждается в таких, как мы. Я верю, что император оценит наши труды.

– Теодор е во право! – поддержал его один из македонян. – Го направивме невозможното. Нека царската Палата не памети сега! (Теодор прав! Мы сделали невозможное. Пусть теперь императорский дворец вспомнит о нас!)

– Так наградит, что и не унесем. – добавил кто-то сзади.

Среди людей снова раздался смех. Один из латинян, в плотно сидящем болгарском кафтане, взял свою аркебузу и с полушутя заявил:

– Если комиты попытаются оставить нас без добычи, я потребую справедливости – с помощью вот этого.

Шутка вызвала взрыв веселья. Теодор улыбнулся, но не показал виду.

– Хорошо, – сказал он, дождавшись, пока смех уляжется. – Мы заслужили отдых. Отдохнëм чуть-чуть. Наберемся сил.

(Фух, мне тоже набраться сил... Но всё же несколько прод подряд приятно, да?)) – всё благодаря ночным сменам...)– прим.авт.

Глава 24

Ни в этот день, ни на следующий к ним никто не прибыл. Люди посмеивались над расторопностью военных и чиновников, что было на самом деле не слишком смешно. Как они вообще отражали вторжение Дамат-паши? Только когда Юц и Ховр с несколькими людьми отправились в Ипсалу, комиты зашевелились. Вместе с парнями обратно прибыл комит-силенциарий, с весьма удивленным видом. Он попросил подождать воинов еще несколько дней в лагере, обещая в дальнейшем встречу с представителем самого императора. И, конечно, праздник по такому знаменательному событию. Он позадовал вопросы и вскоре умчался обратно в город.

Все восприняли это спокойно, даже с радостью. Как же хотелось расслабиться… Год, проведенный среди врагов, в постоянном напряжении, был очень тяжелым.

Да и подготовиться к празднику требовалось достойно.

Разведали ближайшие селения, в которых наняли женщин чинить себе одежду, а многие принялись за это дело сами (с энтузиазмом, и зачастую плачевным результатом)

Лагерь наполнился оживлением, словно длинный и изнуряющий поход вдруг остался где-то далеко позади. У костров сидели воины, вычищая от пыли, грязи одежду и снаряжение. Один примерял новые сапоги, уверяя товарищей, что такой обуви мог бы позавидовать сам полководец. Другой хвалился ярким камзолом: диковинный узор на ткани заставлял остальных гадать, в каком краю его могли изготовить. Смех раздавался повсюду – кто-то пытался брить товарища, выстругивая комичные проплешины, а кто-то, окунаясь в прохладные воды Марицы, плескался, как малое дитя.

Река бурлила от тел, унося с собой грязь, пот и усталость, накопленные за долгие месяцы пути. Мужчины, один за другим, выходили на берег, с удовольствием чувствуя, как проходит усталостью. Стало видно – где была грязь, а где – загар. На белых телах, словно их никогда не касалось солнце, ярко выделялись части, которые были предоставлены погоде – кисти рук, шеи, лица. Один из воинов накинул на себя слишком длинный плащ и, с важным видом, нарочно копируя чиновника, начал раздавать «приказы», вызвав громкий хохот. Другой, натянув шелковую рубаху, вдруг заявил, что теперь он не меньше, чем богатый купец, и принялся «торговать» выдуманными чудными невидимыми товарами.

В воздухе витало облегчение. Чистая вода, одежда, добыча – всё это будто стирало воспоминания о тяготах похода. Воины чувствовали себя победителями. Пусть впереди их ждали новые испытания, но эти дни были их, вечер людей, которые выжили, выстояли и, хоть на мгновение, вновь почувствовали себя свободными.

Через несколько дней к ним прибыл с небольшим отрядом сопровождающих еще один комит.

Перед Теодором предстал высокий мужчина средних лет, с суровым, замкнутым лицом. И он явно привык отдавать приказы. Его эпилорикон был изрядно потёрт, но носился с гордостью.

– Теодор Лемк, протодекарх? – голос был резким.

– Да, – коротко ответил Теодор, приподняв голову, чтобы взглянуть на говорившего.

– Я Василий Вер, кентарх гарнизона крепости Ипсала. – представился он, чуть прищурившись.

– Вас называют друноарием. Так как вас никто не назначал, ваше звание – протодекарх. – продолжил Василий, резко, словно чеканя слова, – И вам следует подчиняться моим приказам. Вам ясно?

– Нет, – спокойно ответил Теодор, не отводя взгляда.

Повисла тишина, напряжённая, как натянутая струна. Теодор остался стоять ровно, чуть развернув плечи, словно бросая вызов.

– «Нет»? – переспросил Василий, медленно, будто не веря своим ушам.

– Именно так, – подтвердил Теодор. – Моё войско – не часть ваших гарнизонных сил. Мы пришли с другим приказом и с другой целью. Когда будет приказ моего турмарха, хартулария, магистра милиторум, первого стратега или самого басилевса – я тут же стану подчиняться вашим приказам.

Василий нахмурился, его рука чуть дёрнулась, словно собираясь что-то сделать. Но он замер, видимо, осознавая, что перед ним стоит человек, который знает свою цену и не склонен терпеть унижений.

Василий Вер нахмурился, но затем, чуть прищурившись, сделал глубокий вдох. Он был человеком горячим, но не глупым, а Теодор, стоящий перед ним, явно не принадлежал к тем, кто готов подчиниться.

– Хорошо, – наконец произнёс Василий, смягчая голос. – Похоже, вы знаете, чего хотите, протодекарх.

Теодор кивнул, не позволяя себе особо радоваться. Он понимал, что в таких переговорах важна каждая деталь, и малейшая слабость могла обернуться против него.

– Моё предложение таково, – продолжил Василий, спокойнее. – Вы ставите лагерь у города. Ваши люди остаются в лагере, выход в город небольшими партиями, без оружия. Порядок сохраняем вместе. Ваши войска – здесь гости, а значит, ответственность за мир и безопасность ложится на нас обоих.

– Порядок мы поддержим, – ответил Теодор. – Но мои люди отвечают только передо мной.

Василий внимательно посмотрел на него, словно обдумывая каждое слово. Затем медленно кивнул.

– Согласен. Но давайте обойдёмся без лишнего. Пусть держат себя в руках. Мы оба знаем, что у нас достаточно врагов снаружи, чтобы не искать их внутри.

– На том и порешим. – ответил Теодор, протягивая руку.

Рукопожатие было крепким, но недолгим. Василий ещё раз внимательно посмотрел на Теодора, словно пытаясь оценить, стоит ли он доверия. Оба понимали: в сложившихся обстоятельствах мир был лучшим исходом.

Под Ипсалой войско ромеев встретили криками ликования.

Сначала слух о приближении нескольких тысяч вооружённых воинов с обозом, тянувшимся на полверсты, вызвал тревогу. Вообще об отряде узнали заранее, но люди решили, что это очередной набег, может быть, Дамат-паши, хотя отсутствие конницы и нехарактерный порядок колонны вызывали сомнения. При этом, когда когда стало ясно, что это свои, возвращающиеся с богатой добычей и славой, радости не было конца. Мужчины покидали поля и мастерские, спешили взглянуть на героев. Женщины вытаскивали детей из домов, толкали вперёд, чтобы те хотя бы дотронулись до сапога скачущего впереди Лемка – на удачу.

Звуки приветствий перекрывали даже топот сапог:

– Слава победителям! Да здравствуют наши герои!

Девушки причесывались, надевали лучшие платья и выходили на дорогу, надеясь привлечь внимание проходящих воинов. Молодые, крепкие, закалённые битвами – такие могли обеспечить семью, куда надёжнее, чем какой-нибудь деревенский батрак. Толпа раздвигалась, шумела, кричала приветствия, пока воины, шаг за шагом, несли себя с достоинством, словно уже не просто солдаты, а участники триумфального шествия.

Теодор, даже не удерживая Гоплита, который сам знал куда надо идти, оглядывал своих людей. Толпа смотрела на них с восхищением, а ему вдруг стало ясно, как много они значат для этих людей. Разгром сарацин, добыча, добытая в пути, и одержанные победы возвысили его в глазах соратников и простых людей. Но вместе с этим на плечи легло новое бремя. Эта высота, которой он достиг, была шаткой, как вершина дерева. Стоило разжать руки – и он рухнул бы вниз, разбиваясь о камни ответственности и ожиданий.

Шаг за шагом, он двигался сквозь толпу, радуясь и тревожась одновременно.

Из крепости Ипсалы ромеев вышел встречать гарнизон, выставив своих людей в подобие парадного строя. Их попытки придать себе торжественный вид выглядели жалко: серая, потёртая униформа, доспехов почти не было, а у кого были – побитые и помятые, оружие – больше похожее на рухлядь. Лишь знамя Империи, алое и золотое, развевающееся на ветру, придавало хоть какую-то гордость этому сборищу. Сами солдаты стояли неровными рядами, переминались с ноги на ногу, многие украдкой бросали взгляды на наш отряд.

Одобрительный гул пронёсся среди них, когда они увидели людей Теодора. Ромеи шли восемь в ряд, не в ногу, но с таким сильным, уверенным шагом, что земля под ними, казалось, гудела. На плечах поблёскивали аркебузы и мушкеты, пики и алебарды вздымались, как лес. У каждого на поясе что-то да висело: ножи, тесаки, сабли и кинжалы, в сиянии стали, казалось, отражалось солнце. Одежда – яркая, добротная, новенькая – говорила о недавний хорошей добыче. У многих – кольчуги, ещё у больших – шлемы. А сами люди – плечистые, загорелые, обветренные – были воплощением силы. Ни одного слабого или хилого: тех ещё в горах оставили судьба и беспощадный поход. Это были бойцы, закалённые в долгих сражениях, молчаливые, серьёзные, с выражением на лицах, которое не спутать – ветераны, привыкшие к победам и дисциплине.

Кто-то из гарнизона свистнул, кто-то охнул, а кто-то толкнул соседа локтем. Бойцы проходили мимо, гордо неся на себе весь вес славы. И всё, что напоминало о долгом пути, – это только их обветренные лица и взгляд, которым они осматривали мир вокруг.

Местные прониары, комиты наблюдали за шествием людей Теодора с явным неудовольствием. Их взгляды скользили по воинам, по поблескивающим на солнце аркебузам и алебардам, по яркой ткани кафтанов, камзолов и дублетов.

– Слишком уж они гордые.

– Посмотри на них! Выглядят, будто бы они стали полными хозяевами всего вокруг. И что дальше?

Тот ответил с кислыми нотками в голосе:

– Придёт время, и мы напомним им, где они находятся. Сейчас пусть порадуются, но долги перед Империей никто не отменял.

– Почтенные, – раздался шёпот за спинами, едва они прошествовали мимо. – Гляньте, вам лицо вон того ничего не напоминает?

Собеседники чуть наклонились, стараясь лучше рассмотреть указанного.

– Да кто его разберёт, – пробормотал первый, – все они тут друг на друга похожи. Хотя… погоди. Вон тот, молодой? Надо Иоанна. позвать. Он тогда его видел. Если вспомнить его слова – то похож.

Выстроились на очищенной площади перед предместьем. Здесь их встречал эпарх Ипсалы и прибывший из столицы особый чиновник. Его звали Исак Лекапен, и он занимал должность квестора при магистре милитум.

Последний, как стоящий более высоко по должности, произнёс традиционную длинную речь, в которой от имени императора приветствовал и благодарил воинов, которые проделали очень долгий и славный путь.

Чиновник был облачен в длинный кафтан из темно-синего шелка, расшитый золотыми нитями, с узорами, изображающими двуглавых орлов – символ власти и величия империи. Поверх кафтана он носил длинную далматику из пурпурного бархата, отороченную мехом горностая. Широкий пояс, усыпанный драгоценными камнями, выделял его положение и подчеркивал важность фигуры.

На голове чиновника красовалась высокая шапка – скуфий, украшенный золотыми шитьём и небольшими жемчужинами, а ноги были обуты в мягкие кожаные сапоги.

Вообще старый традиционный наряд комита казался тяжеловесным и неудобным, отчего – нелепым, но выглядел торжественно, чего не отнять. Общий вид свидетельствовал о богатстве, резал Теодору взгляд.

Лицо чиновника, загорелое от средиземноморского солнца, было обрамлено густой бородой, подстриженной в классической ромейской манере. Глубоко посаженные глаза, полные мудрости (и наверняка традиционной хитрости) смотрели с показушной добротой, тогда как лицо было холодно (впрочем, умение не показывать свои эмоции считалось одним из лучших умений в течении всей истории государства).