Текст книги "Рубеж веков-2 (СИ)"

Автор книги: Ludvig Normaien

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

И тут его озарило. В его голове возник образ мушкета с длинным, острым наконечником на конце. Простой, прочный, чтобы можно было использовать его как копьё, когда враг слишком близко.

Теодор вскочил с лежанки, его глаза горели, будто он снова был на поле боя.

«Почему это не сделать? Ведь наконечник можно прикрепить к стволу! Да, металлический, съёмный. Когда не нужен, снимается, а когда враг близко – надевается! Это и не копьё, и не мушкет – это оба оружия в одном!»

Он стал ходить по камере, меряя шагами её тесный предел, и думать, как назвать это новшество.

Tibia acuta est? Острая труба? Слишком громоздко. Rostrum? Рострум – вообще -клюв, но также и нос судна… Может короче – ростр?

Так и не придя к единому мнению, он оказался прерван вошедшими гостями.

Первым вошел надзиратель и несколько стражников, которые стали осматривать помещение, деловито подходя к каждому углу. Они проверяли – не изменилось ли чего в камере, не появились ли новые вещи, изредка бросая взгляды на Теодора.

Если их Теодор за прошедшие месяцы видел не раз, то вот уже за ними вошел новый человек.

Это был мужчина средних лет, сдержанный в манерах, одетый в короткий тёмный плащ, который не имел отличительных знаков, но был сшит из дорогой ткани. Его правильное ромейское лицо не выражало никаких чувств.

– Лемк, – произнёс он. – У меня мало времени, но кое-что для вас есть.

Он достал из-под плаща несколько сложенных записок и передал их Теодору. Лемк взглянул на бумаги, но разворачивать их не стал. Вместо этого он внимательно посмотрел на своего гостя.

– Что вы принесли? И кто вас послал? – спросил он сухо.

– Это от ваших людей, – ответил посланник, делая шаг назад, словно уже всё сделал. – Они живы, но вас ждут и надеются, что всё закончится скоро. А это, – он достал ещё один клочок бумаги, свернутый вдвое, – от Георгия Ховра.

Лемк взял записку, развернул её и прочёл: «Ваши друзья рядом.»

Он молча перечитал эти слова несколько раз, затем сжал записку в руке.

– Что ещё вы можете мне сказать? – спросил он.

– Только одно, – ответил вельможа, явно нервничая. – Ваши друзья пытаются что-то сделать, но я бы не рассчитывал на их успех. На успех того, что они описывают в переданной вам записке. Здесь, в столице, всё решают не клинки и кулаки, а золото.

Он уже собрался уходить, потом задержался у двери, словно собираясь что-то добавить. Наконец, он обернулся и, понизив голос, сказал:

– Суд состоится скоро. Вам нужно быть готовым.

– Какой суд? Суд эпарха? Трибунал?

– Этого мне не сказали. Возможно, это будет военный трибунал. Вопрос слишком серьёзный, чтобы его решали только местные власти. Ваши враги настаивают на суде высшей инстанции.

Лемк криво усмехнулся.

– Значит, те, кто меня обвиняет, ищут способ либо сделать меня козлом отпущения… Это семья Конталла?

Благородный не стал возражать.

– Не только. вы многим наступили на мозоль, хотели вы того или нет. Так что вас будут судить не за то, что вы сделали, а в какой-то мере за то, кем вы стали или можете стать.

Лемк взглянул на него с неподдельным интересом.

– И кто же я, по их мнению?

– Пока никто. Но уже опасный человек, – сказал вельможа. – Человек, который знает слишком много, чтобы остаться свободным, и слишком мало, чтобы быть полезным.

Теодор рассмеялся, но в его смехе не было радости.

– Прекрасно. Значит, мой самый большой грех в том, что я был верен империи.

Вельможа отвернулся, будто не желая встречаться с его взглядом.

– Я лишь выполняю свою задачу, Лемк. Суд будет, и от того, что вы скажете, зависит, какой приговор вынесут.

– У меня такое чувство, что всё уже решено. – подытожил Теодор. – Скажу я правду или солгу – разницы не будет.

Больше Лемк в эту минуту не смог придумать что спрашивать, а посланник молчал.

– Я должен идти. Берегите себя, Лемк. Вы ещё понадобитесь Империи.

Он поднял капюшон плаща и направился к выходу, оставив Лемка наедине с его мыслями.

Он смотрел, как фигура посланника скрывается за дверью вместе с сопровождающими, а затем перевёл взгляд на записки, зажатые в кулаке. Он поспешил их прочитать.

В записке от друзей, Мардаита, Евхита и других, говорилось о том, что они делают всё возможное, чтобы Теодора выпустили. Из той суммы, что они оставили в казне отряда, были наняты хорошие табуларии/нотариусы, которые должны были помочь им победить имперскую бюрократию. Также среди солдат как отряда, так и других подразделений рассказывали о творящейся несправедливости.

За пару неделю до суда к нему допустили портного и цирюльника.

И когда пришло время, Лемк предстал перед судом в эпилориконе зелёного цвета – цвете надежды. Штаны ясно указывали на его происхождение: не аристократ, не богатый землевладелец, а человек из низших сословий. Кожаная перевязь с пустым кошелем висела на поясе, словно символ его теперешней участи – безоружный, без средств, без защиты. Сапоги, без лоска, но весьма крепкие, всё же говорили о том, что их хозяин был человеком, привыкшим к трудностям. Его волосы успели отрасти за время заключения, но были аккуратно подстрижены, как и борода, короткая и ровная. На голове не было никакого головного убора – традиционный знак смирения.

К Теодору явились ранним утром. Шум шагов по коридору раздался прежде, чем тяжелая дверь отворилась с протяжным скрипом. В темницу вошли два стражника, оба молчаливые и хмурые, с алебардами в руках, и за ними – префект тюрьмы.

– Теодор Лемк, – произнес тот сухо, не глядя в глаза. – Настал час суда.

– Наконец-то!

Декарх стражи, высокий, с обветренным лицом и слегка запавшими глазами, шёл ровным, размеренным шагом рядом с Теодором, тогда как префект ушел значительно вперед.

Он склонился чуть ближе, словно передал кому-то приказ, но вместо этого тихо заговорил.

– Вы должны знать, что о вас думают, – начал он так, будто просто делился новостями. – Многие мелкие офицеры, часть комитов… Они говорят, что вы герой.

Он не смотрел на Теодора, всё время глядя перед собой, словно боялся, что лишний взгляд может выдать его.

– Влиятельные семьи на вас обозлены…

– Убийство Конталла?

– Это не самое страшное, что вам ставят в вину. Они убеждены, что вы – сторонник той партии, что пригласила Георгия Ховра. Говорят, вы играете в их интересах.

– Это глупости! Бред! – выдохнул Теодор, не оборачиваясь.

– Возможно, – не стал спорить декарх – Но ведь это Империя. Здесь достаточно слуха, чтобы лишить человека головы. Эти семьи не просто хотят вас убрать. Они хотят, чтобы ваша смерть послужила уроком и предостережением. И ударила по Ховру.

Они свернули за угол, где жировые фонари освещали массивную дверь. Декарх замедлил шаг, и голос его стал ещё тише.

Теодор промолчал. Вигл чуть склонил голову и, не поднимая глаз, добавил:

– Успехов, во имя Империи!

С этими словами он передал Теодора другому десятнику и, не глядя больше на узника, скрылся в полутьме коридора.

Какое-то время Лемк не понимал куда они движутся. Однако попав на улицу, он слегка определился.

Вот Башня Анемаса.

А вон там мост Калинника. И поведут его сейчас в сторону Акрополя, наверное. Ведь там несколько лет назад проходил суды. А до него еще добираться весьма небыстро.

Но нет. Ему не дали посмотреть на родной город. Их целью стал расположенный неподалеку Малый Влахернский дворец. Это место само по себе многое значило. Дворец, выстроенный для частных аудиенций и деловых совещаний династии Палеологов, отличался скромностью, но при этом сохранял торжественность, что придавало происходящим в его стенах событиям особую весомость. Его залы, украшенные старинной мозаикой, изображающей сцены имперской славы, словно напоминали о том, что перед лицом закона и власти каждый должен отвечать за свои поступки, кем бы он ни был. Правда, годы запустения не обошли и это место стороной. Видны были трещины и сколы в мраморе, местами отсутствовали целые полотна мозаики. Знаменитая свинцовая крыша давно заменена на обычную керамическую.

У ворот, ведущих на территорию дворца, толпилось на удивление Теодора немало людей. Среди них ему удалось приметить Мардаита.

– Сид! Сид!!! Ты нашел кого-то из пропавших?

Тот попытался ему что-то крикнуть в ответ, но Теодор ничего не услышал.

– Молчать! – прошипели все стражники. И подкрепили приказ, довольно сильно ударив Лемка по плечу. Тут уже были не тюремные стражи. Сплошь сыны знати, или их приближенные, занявшие все возможные места, хоть сколько-то близкие к трону.

Под суд выбрали главный зал, где высокие окна пропускали достаточно света, чтобы подчеркивать каждую деталь на лицах присутствующих. Позолоченный орел – символ имперской справедливости – взирал с верхушки зала, возвышаясь над трибуной судей.

Вдоль стен, на деревянных скамьях, должны были разместиться свидетели, обвинители и те, кто пришел следить за этим процессом.

Один угол зала был закрыт завесой – велумом, за которой мог анонимно находиться император и его советники, пожелай они присутствовать.

«Шестикнижие» вселенского судьи Фессалоники Константина Арменопула, составленное около 1345 года, оставалось действующим сводом права почти пять столетий. Полное его название звучало как «Епистолия божественных и священных правил, бывшая от всечестнаго севаста и законоположителя и судии Фессалоническаго, господина Константина Арменопула». Этот свод, вобравший в себя как нормы римского права, так и предписания канонического закона, представлял собой уникальный инструмент управления, который сочетал строгую логику светских законов с моральным авторитетом церковных правил.

Насколько знал Теодор Лемк, «Шестикнижие» оставалось вполне пригодным для применения. Оно не утратило своей актуальности, хотя некоторые его положения, на первый взгляд, могли показаться архаичными. По сути, законы эти обладали фундаментальной гибкостью, позволяя интерпретацию в зависимости от контекста.

Лемк размышлял о том, как Византия, несмотря на очевидное технологическое отставание от Запада, сохраняла интеллектуальное и административное превосходство. Высокая культура государственного управления, унифицированные нормы права и развитая система образования позволяли империи держаться, даже когда внешние угрозы множились.

Высшая школа, являвшиеся источником подготовки судей, нотариусов и администраторов (востребованных в многочисленных странах латинян), сыграла здесь свою роль. Она давала не только юридическое образование, но и формировали мировоззрение, основывающееся на понимании сложной связи между властью и законом, между свободой и порядком. Возможно, именно поэтому Империя, даже в условиях упадка, смогла существовать столь долго.

В любом случае, судьи имели широкий выбор наказаний. Смертных казней старались в основном избегать как противоречащих духу Мессии и в свете милосердия императора, но существовало множество штрафов, отсечение органов, нанесение увечий, различные сроки ссылки или тюремного заключения. Законы на то и законы, что были суровы.

Лемк дословно помнил отрывок из одного документа:

«…в противном случае же сборщик налогов Фракисийской фемы должен от имени казны применить против этих крестьян (не желающих выполнять имперские и дополнительные церковные повинности– прим.авт.) справедливое наказание и принудить их – пусть против их желания – подчиниться монахам и выполнять повинности.»

И их заставили. Да так, что вскоре многие из них к исмаилитам перебежали.

Вообще, если касаться судебного процесса, то обычно шло так:

Кто-то инициировал его различными способами: подача жалобы, петиции или иска, а также постановление судебного органа. Лицо, инициирующее процесс, должно было представить свои доводы и доказательства в письменной форме.

Затем шло судебное заседание, перед судьей или коллегией судей, в зависимости от сложности дела. Стороны имели право представить свои аргументы и доказательства, а также вызывать свидетелей и экспертов для подтверждения своих утверждений. Судьи рассматривали представленные доказательства и анализировали их достоверность и значимость для дела. Доказательства могли быть письменными, устными, свидетельскими показаниями, экспертными заключениями и другими.

После рассмотрения доказательств и аргументов сторон, судьи принимали решение по делу. Решение могло быть вынесено немедленно или отложено на более поздний срок. Решение суда было обязательным для исполнения и могло быть обжаловано на следующий уровень судебной системы.

Исполнение решения суда осуществлялось в основном виглами которые могли применять различные меры принуждения, включая арест, штрафы или конфискацию имущества.

При этом всё перечисленное касалось только ромеев. Иноземцы были неподсудны ромейскому суду.

Глава 29

На удивление, дело Теодора рассматривалось не первым. Сперва быстро рассмотрели дела нескольких солдат, которые нарушили свои контракты. В меру тяжести совершенных преступлений (самым тяжелым считалось дезертирство и преступления против церковного имущества, затем утеря оружия и прочие) суд постановил, что кого-то перевести на галеры гребцом (а так как своего флота у империи не было, то это означало – продать на частные корабли). Другим вырвать ноздри и выжечь знак на лбу, чтобы заклеймить их как преступников, что считалось подходящим и достаточным наказанием. А также отработать ещё один срок контракта на новых рудниках с возможностью восстановиться в рядах.

Другим просто ставили на лоб клеймо раскаленным железом, пожизненно лишили места в армии и пенсии.

Все это было проделано без волокиты, сурово и эффективно.

И от такого начала озноб прошёл по коже ожидающего своей очереди Теодора.

В зале Теодор увидел много людей. Он был полон. Простонародья и солдат не было вовсе, хотя можно было ожидать, что хоть кто-то из них захочет взглянуть на этот спектакль. Но, видимо, их сюда и не пустили. Вместо них – лица в одеждах, отливающие золотом, вышитыми плащами и кафтанами, знаками орденов и в широченных набивных штанах-плундрах. Военных по виду оказалось немало, но их присутствие вызывало больше вопросов, чем доверия. Почему они не на войне, в своих частях, если империя нуждается в каждом, кто может держать оружие? Откуда здесь столько офицеров?

Группа знати, как всегда, разделялась на маленькие сообщества. Теодор сразу заметил Георгия Ховра, вернее Ховрина, окруженного своими сторонниками. Их взгляды ловили каждое движение обвиняемого – сочувствующие, не боящиеся ему приветливо кивнуть.

В другой стороне выделялись Исаак Лакапен и его окружение – Франгополы и прочие. Они разговаривали тихо, сдержанно, лишь изредка позволяя себе усмешки, неприязненные и высокомерные взгляды. Впрочем, таких взглядов было большинство.

Но больше всего внимание Лемка привлекали иностранцы, появление которых его удивило. Среди них были лица, которые Теодор знал издалека, а порой только по слухам. Из Неаполя – представитель богатейшего дома Садолето. Рядом – знаменитый иоаннит Кларамонт, рыцарь с бескомпромиссной репутацией, в окружении нескольких братьев ордена. Испанец Алонсо II де ла Куэва (интересно, почему неаполитанец не с ним? Вроде из одного государства) говорил с папским представителем Поссевино – фигура, чье присутствие здесь само по себе было символом.

На противоположной стороне зала расположились голландцы во главе с Корнелиусом Хаге, косившие глазами в сторону испанца и представителя римского главы. Венецианцы, в первую очередь Фредерико Нани, изображали привычный вид – демонстративную скуку. Флорентийцы, валахи с Раду Щербаном, представитель западного императора Джованни Марини. Большинства же не знал вовсе.

Все они смотрели на процесс так, будто это был не суд, а какую-то игра, навроде скачек, в которой каждый пытается угадать, как закончится партия.

– Что, больше развлечений нету в городе? – подумал Теодор, усмехнувшись.

Когда началось рассмотрение дела, первым взял слово прокурор/обвинитель.

Прокурор выдвинул против Теодора обвинения, сыпавшиеся одно за другим, словно удары в бою. Некоторые из них звучали настолько абсурдно, что было трудно удержаться от улыбки, но никто в зале не разделял абсурдности происходящего. К примеру, одно из главных обвинений касалось того, что Теодор освободил рабов на румелийской территории.

– Вы, Теодор Лемк, – прокурор говорил, чеканя каждое слово, – посягнули не просто на чужую собственность, но на священное право, защищенное законами империи. Вы освободили рабов, принадлежавших купцам, которые имеют торговые дела здесь, в столице великой империи! Которые платят налоги нашему государству, имеют торговые дворы, компаньонов и несут на себе бремя торговли, столь важной для благосостояния империи. Кто вы, чтобы решать судьбу их собственности?

Зал загудел, но судья поднял руку, призывая к тишине.

– Это был враг! – ответил Теодор спокойно, но твердо, не скрывая ни усталости, ни раздражения. – Рабы, о которых вы говорите, принадлежали сарацинам. Моим приказом они были освобождены, чтобы лишить врага сил, на которых тот опирается. И, что важнее, чтобы эти люди пришли на нашу сторону, укрепили наши ряды и отомстили за свою неволю.

– Но кто даст гарантию, что вы в дальнейшем не захотите освободить рабов здесь, в нашем государстве? – перебил его прокурор. – Вы однажды переступили черту. Что помешает вам сделать это снова?

Теодор сжал кулаки, но сдержал вспышку гнева.

– Освобождать рабов врагов и освобождать их здесь – разные вещи. – сказал он, глядя прямо в глаза прокурору. – Война требует решений, которые могут показаться жесткими, но в их основе всегда лежит благо империи. Рабы всегда были опасны. Вспомните Цахаса, раба-евнуха, который поднял против империи восстание, переметнулся к сарацинам, захватил Смирну, Фокею и восточные острова – Лесбос, Самос, Хиос и Родос! Который разбил имперский флот под командованием Кастамонита!

– Это не оправдание, – прокурор не отступал. – Закон есть закон. Ваши действия подрывают его основу. Вы – опасный человек, Теодор Лемк. Не потому, что проливаете человеческую кровь, а потому, что ставите себя выше законов, по которым живет империя.

– Это неправда! – скрестил руки на груди, давая понять, что больше ничего добавлять не собирается. Судя по всему, тут был не в том, кто прав, а в том, хотят ли его вообще слушать…

Суд длился час за часом, обвинение за обвинением. Приглашали даму из Адрианополя, которая рассказывала, как Лемк говорил ей, что всех рабов следует отпустить. Прокурор говорил ровным голосом, уверенным и непреклонным. Лемк стоял перед судьями неподвижно, не пытаясь оправдаться – зная, что каждое его слово будет либо перекручено, либо обращено против него.

– Ты отсиживался в горах, пока империя вела войну, – заявил прокурор. – Вместо того чтобы присоединиться к армиям басилевса, ты собирал шайку наемников, чьи действия не подчинялись имперскому уставу. Это – дезертирство, Теодор Лемк.

– В горах я не отсиживался, – отозвался Лемк. Его голос прозвучал твердо, хотя ему приходилось сдерживать негодование. – Мой отряд громил отряды сарацин, уничтожал караваны и захватывал припасы, которые в противном случае были бы использованы против нас. Это война, господа. А война не всегда ведется на равнинах, лицом к лицу.

– Как посмел раздавать звания империи? – загремел другой судья. – Ты ставил своих людей выше тех, кто заслужил свои должности честной службой. И особенно – безродную женщину! Поставить женщину во главе ромейского отряда – это плевок в лицо всему воинскому сословию!

– Её выбрали командиром сами люди. У неё есть недостатки. Однако если бы вы увидели, как она сражалась с сарацинами, вы бы поняли, что ее происхождение или пол не имеют значения.

– Ты платил своим людям больше, чем получают солдаты в армии! – вмешался третий судья. – Финансы империи не могут позволить себе такие траты!

– Я платил им за верность, за их кровь и жизни. И они служили империи не хуже тех, кто сидит здесь и считает монеты в казне.

Судьи зашумели, и один из них резко стукнул ладонью по столу, требуя тишины.

– Ты расправлялся с мирным населением, – снова начал прокурор, вернув себе власть над залом. – В Асенях и других местах. Сарацины или нет – это были поселения, и твои действия лишь усугубили ненависть к ромеям.

– Это были враги, – спокойно ответил Лемк. – Они поддерживали сарацин, давали им приют, еду, оружие. Вы называете это расправами, хотя они таковыми не являлись. Я называю это военными действиями.

– Ты грабил достойных людей, – продолжал прокурор. – Даже императорская доля добычи была ничтожно мала! Мы знаем, что ты захватывал значительные суммы. Где они теперь?

– Все средства пошли на содержание отряда. – парировал Лемк. – Без этих средств мы бы не выстояли. А императорская доля выплачена в тех количествах, сколько согласно закону мы должны были отдать золота.

Судьи продолжали слушать, но казалось, что их взгляды становились все более холодными.

– Ты вел переговоры с беем турок у Марицы. – продолжал прокурор – Что ты ему передавал?

– Я вёл переговоры о том, чтобы переправиться к Ипсале.

– А были ли у тебя права вести переговоры с вражескими военачальниками?

Теодор молчал.

– И последнее, – прокурор окинул зал торжествующим взглядом. – Ты убил благородного Антона Конталла, назначенного великим басилевсом дуксом провинции Мезия. Убил верного слугу империи!

– Антон Конталл изменил империи, – бросил Лемк, подняв голову. – Он предал василевса и вел себя как разбойник. Если бы я не остановил его, это стоило бы империи куда большего. Я передал документы через Петра Кавасила.

Все обернулись на стратега, который находился тут же.

– Документы мною были переданы новому хартуларию Роману Кармиаду.

После этого в зале повисла тишина. Судьи переглянулись. Прокурор склонился к одному из них, что-то шепнул, и тот кивнул.

– Да-да, нами получены документы. Но ещё не ясно, не подделка ли это, чтобы очернить уважаемого человека…

Прокурор продолжил:

– Мой вердикт, на основе изученных доказательств: Теодор Лемк за все преступления…

Он обвел зал взглядом.

– Достоин смерти.

Теодор не изменился в лице. Только слегка сжал губы, словно чтобы не сказать лишнего.

Защитник Теодора Лемка, в отличие от прокурора, говорил негромко, но с ясной уверенностью в каждом слове. Его выступление было сдержанным, без риторических излишеств, словно он апеллировал не к судейской скамье, а к высокопоставленным слушателям, в том числе и тем, кто мог находиться за велумом.

– Теодор Лемк, – начал защитник. – ромей. Не чужестранец, не наемник, пришедший с юга или запада ради наживы. Он один из тех, кто верил в идеалы Империи, кто принял присягу, подписав контракт, и с самого начала служил ей верой и правдой.

Он сделал паузу, чтобы дать судьям время осознать сказанное.

– В годы службы он доказал себя не раз. Он спас командира, рискуя собственной жизнью. Он заслуженно получил звание старшего десятника. А когда основные силы были разгромлены, когда многие отступили или сложили оружие, он собрал отряд из тех, кто не желал сдаваться.

Защитник поднял взгляд на собравшихся, его голос звучал чуть громче:

– Этот отряд нападал на врага в его же тылах, ослабляя сарацин и возвращая надежду тем, кто еще верил в победу. Этот отряд, под командованием Лемка, разбил почти целое войско Дамат-паши, силы которого насчитывали свыше пяти тысяч голов.

– Цифры завышены! – выкрикнул прокурор, но защитник не дрогнул.

– Возможно, – признал он спокойно. – Но факт остается фактом… Дамат-паша был отогнан, отряд ромеев добрался до империи. Теодор Лемк нанес серьезный ущерб султанату, ослабил врага. И не только мечом, но и разумом. Он передал ранее сведения о передвижении крупных сил врага, которые позволили Империи подготовиться к их ударам.

Защитник сделал еще одну паузу, обвел зал взглядом, в котором не было ни страха, ни волнения.

– Он сорвал мятеж Антона Конталла, – продолжил он. – Мятеж, который мог обернуться катастрофой. Конталл, чья измена могла стоить нам земель, с трудом возвращенных Империи. Теодор Лемк действовал не из личной выгоды, не ради обогащения, а как верный гражданин, законопослушный ромей.

Его голос слегка дрогнул.

– Да, у Лемка были ошибки, – признал защитник. – Но кто из нас безупречен? Много ли найдется таких, кто сделал больше для Империи, чем он? Если судить его, то за что? За верность? За решительность? За преданность своему императору?

Он выпрямился, сложив руки за спиной.

– Я утверждаю, что Теодор Лемк достоин награды, а не казни. И если вы, господа судьи, осудите его, вы осудите не только человека, но и саму идею Империи, ту идею, за которую он сражался, проливал кровь и жертвовал всем, что у него было.

В зале повисла тишина, тяжелая, как каменные стены, окружавшие присутствующих.

Теодор стоял неподвижно.

Судьи, сидевшие за высоким резным столом, обменивались взглядами, словно последнее слово еще не было решено.

В зале едва слышались перешептывания, глухие, как шорох сухих листьев, когда суд ушел за велум совещаться.

Для Лемка, прощающегося с жизнью, их отсутствие показалось очень коротким.

Вернувшийся старший судья встал, его голос, ровный и суровый, разрезал тишину.

– Теодор Лемк, – начал он, чуть помедлив, – рассмотрев все доводы обвинения и защиты, суд пришел к следующему решению.

Где-то в углу громко заскрипела портупея, кто-то переступил с ноги на ногу. В зале ожидание было почти осязаемым.

– Множество дел совершено тобой, – продолжил судья, – многие из которых вызывают сомнение и недовольство, но и немало тех, что принесли пользу Империи. В совокупности их суд постановляет: ты не достоин награды, но и смертной казни не достоин.

На миг Лемк задержал дыхание. Значит, его жизнь не оборвется здесь, в этом зале, под пристальными взглядами знати и военных.

Но голос судьи продолжил, как будто ему хотелось вдавить слова глубже, тяжелее.

– Контракт с тобой, Лемк, должен быть разорван. С этого момента ты изгнан с военной службы.

Эти слова словно ударили по воздуху. Лемк медленно поднял голову, глядя прямо на старшего судью. Рядом послышался глухой шепот – кто-то из зрителей поспешно перекрестился.

Судья не отвел взгляда, продолжая:

– Как сказано в военном законе, – он поднял пергамент, чтобы прочесть: – «Стратиоты пусть не занимаются ни земледелием, ни торговлей, ни государственной деятельностью, если они изгнаны с военной службы и лишены преимуществ стратиотов».

Каждое слово звучало четко, словно оно падало в пустой колодец.

Лемк стоял, как окаменевший, но внутри его горели два чувства: облегчение и горечь. Его не казнят, но что теперь делать? Как жить?

Судья опустил пергамент и произнес последнее:

– Ты свободен, Теодор Лемк. Но свобода – твоя единственная награда.

Зал на мгновение будто застыл, а затем наполнился глухим шумом голосов. Судья махнул рукой, и дверь за спиной Лемка открылась. Стражи подошли, чтобы вывести его.

Теодор медленно развернулся. Он не хотел встречаться глазами с толпой, где могли быть те, кто поддерживал его, и те, кто презирал.

А впереди была пустота.

На выходе из дворца Теодора встретила толпа. Много людей. И хотя он ожидал лишь стражу и случайных зевак, тут были люди, которых он давно не видел. Сулиот Федос Зарбас, еще более худой, стоял впереди и улыбался. Траян Лазарев, Йованна Маркова, Юц. Но за ними стояли и другие – младшие офицеры, бойцы, лица которых Теодор знал лишь мельком, но которые успели проявить себя в боях. Их было больше, чем он мог предположить: ромеи-солдаты, выбившиеся с самого дна, но уже носящие знаки отличия за службу. были здесь и те, кто шел с ним от румелийцев из Болгарии. Те, кто не подписал контракт.

Федос шагнул вперед, не дожидаясь приветствий.

– Ну что, друг, – начал он с полуулыбкой, – не ждал нас увидеть? Не могли же мы тебя оставить на растерзание бюрократам?

Слова эти, простые и честные, согрели Теодора больше, чем он готов был признать. Он обвел взглядом этих людей. Кто-то держался уверенно, кто-то сдержанно, но все они были здесь, несмотря на недоброжелательство знати, на риск испортить свое положение.

– Что ж, – тихо ответил Теодор, – рад видеть ваши лица. Даже не знал, что они могут быть для меня такими родными.

Толпа за спинами Федоса зашевелилась, кто-то хмыкнул, скрывая улыбку.

– Многие хотели прибыть. Но их задержали, а многих я отговорил. Например, Сидира Мардаита. У него скоро заканчивается срок контракта, и он сказал, что продлевать его не будет.

Но радость эта была не для всех. Стоило им выйти на улицы города, как стало ясно, что со многими у Теодора окончательно ухудшились. И если раньше многие вельможи просто не замечали Теодора, теперь они не стеснялись показать ему, что они постараются испортить ему жизнь.

В первый же день отдыха Теодор с друзьями встретил задиру, комита-примикатора, с презрительным выражением на лице.

– Лемк, – бросил тот, насмешливо перекладывая руку с эфеса на пояс. – И как тебя земля носит после того, что ты натворил?

Не успел Лемк понять, что эти слова относятся к нему, как Федос, сделал шаг вперед, словно это оскорбление бросили ему лично.

– Кто ты такой, чтобы судить? Если хочешь говорить, то говори со мной. Или клинком объясни, раз слов не хватает.

– Я сам…

– Ты полгода сидел в темнице! Вот отъешься, будешь сам таких затыкать. А пока предоставь это мне!

Задира сделал первый выпад – быстрый и стремительный. Федос отклонился, едва повернув плечо, и сабля противника рассекла пустоту.

– Ты слишком шумен!

Его сабля сверкнула, уходя в дугу. Звон металла наполнил воздух. Комит блокировал удар, но едва успел отступить, как Федос нанес следующий. Лезвия сталкивались так, что искры падали на землю.

Федос двигался грациозно, легко, словно танцуя. Его противник делал резкие шаги, пытаясь загнать его в угол, но сулиот шагал кругами, не давая захватить инициативу.

Наконец, с резким поворотом руки Федос полоснул по предплечью комита, взрезая мышцы, отчего сабля выпала из его рук, с глухим звоном упав на камни.

– «Учись владеть не только оружием, но и головой», – сказал сулиот, опуская свое лезвие. Он посмотрел на толпу. – Никто не смеет оскорблять моего друга. Кто еще хочет попробовать?

Тишина была его ответом.

В одной из множества таверн, расположенных на Месе, Теодор наблюдал за кипящей толпой, наполняющей древние улицы города новой жизнью.

– А что, не слышал? – друзья Теодора пересказывали новости с таким азартом, будто зарабатывали на этом. – Перемирие у нас с румелийцами. На десять лет! Сил воевать ни у кого не осталось, да и золота в казне едва на солдатские сапоги хватает.

– А Михая Храброго в Трансильвании убили, – подхватил другой. – Объединить княжества ему так и не удалось. Зато началась очередная каша – междоусобица, в которой дерутся все, кто может держать оружие. Опытные люди там сейчас на вес золота.