Текст книги "Рубеж веков-2 (СИ)"

Автор книги: Ludvig Normaien

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Выполняли просьбы, когда, к примеру, население жаловалось на издевательства старосты из помаков. Отряд Теодора вешал некоторых чорбоджи, или брал с них большой выкуп. Иногда их изгоняли, запугав страхом смерти и велев более никогда не появляться в здешних краях.

Нередко выступал и в качестве третейского судьи.

В таких случаях вокруг него собирались жители деревень – крепкие, загорелые люди с грубыми руками. Они приходили к нему, как к последней инстанции, чтобы разрешить свои споры.

Теодор был для них не просто воином, он был носителем ромейского права. В этих диких краях, его слово имело вес золота. Лемк выслушивал каждую сторону с терпением, стараясь понять суть конфликта. Он задавал вопросы, уточнял детали, и каждый раз, когда он открывал рот, чтобы вынести свой вердикт, все замирали, затаив дыхание.

Так как он не боялся обидеть ни одну из сторон, если считал это нужным, то его решения были просты и справедливы. Иногда он использовал свою силу, чтобы навести порядок, но чаще всего он полагался на силу слова и авторитета. Местные жители уважали его не только за его то, что он был главой многих вооруженных людей, и воевал с угнетателями, но и за его мудрость – прочитанные книги позволяли, по крайней мере, выглядеть умным.

Особенно холодные месяцы ромеи провели также на постое в деревнях.

Там, когда холода сковали землю, и ветер выл в печных трубах, Теодора внезапно утешали мелодичные голоса девушек. Там, в тепле сельских домов, собирались они – девицы на выданье. С прялками и пяльцами, под светом тусклых лампад, они ткали не только полотна, но и свои судьбы. Песни, смех, шепот – всё сливалось в единый, завораживающий напев. Многие парни пытались попасть внутрь, надеясь поймать случайный взгляд, робкое прикосновение. Седянка – так звали эти зимние вечера, где труд и мечта сплетались в единый узор, а сердца юных болгар трепетали под старинные напевы.

Но пускали не всех, а Теодора – всегда. В такие моменты забывались все тяжелые мысли, связанные с будущим и насущными вопросами.

В эту зиму запомнились и вечерние посиделки в крепости (когда мороз не вынуждал уходить в деревни). Особенно когда только что поужинав кашей с мясом и пресными жареными на свином жиру лепешками, все сидели у костра. Вечер – лучшее время суток! Нападения на лагерь не предвидится: сарацины, бандиты и их соглядатаи избегают ходить в наши места ночью. А если и придут – наверняка удастся заметить их и вовремя поднять тревогу, потрепать врага или уйти подобру–поздорову. Поэтому вечер – тот срок относительной безопасности, в течение которого можно душевно отдохнуть, поговорить о вещах, имеющих отношение как к войне, так и вполне мирных, к войне отношения не имеющих. Помечтать и даже, если позволит обстановка, попеть.

Одни скрупулезно чистили оружие, другие тщательно ладили упряжь, третьи сноровисто подшивали сапоги. А те, кто уже выполнил свои задачи, занялись готовкой: пекли душистые лепешки и грели воду в потрескивающем костре.

Войнуки напевали песни. Например, одну из своих любимых тягучих славянских песен:

Гнал-подогнал Тодор

Буйволов четыре пары,

Хотел он загнать их в воду

У брода на водопое.

Средь брода сидит бродница,

Собой запрудила воду,

Ее решетом сеет,

У ней на коленях месяц,

Звезды у ней в подоле.

Кричит она Тодору с броду:

«Тодор, птенец ты теткин,

Теткин птенец ты, сестрин,

Назад поверни упряжки,

Тетка тебя не узнала,

Тетка околдовала!

Издалека матушке крикни,

Пусть она собирает,

Собирает всякую траву,

Собирает пижму, и донник,

И тонкую горечавку,

Пускай их сварит, Тодор,

На нежилом огнище,

Пускай отвар отцедит

Сквозь брошеные колеса

И тебя искупает, Тодор».

Тодор к дому вернулся,

Звал он мать, не дозвался,

Покуда с душой не расстался.

Странная песня, на взгляд Лемка. Но Теодор в душе переживал – не о том ли поют, что это именно он, их лагатор, бездушный и жестокий?

Сам Теодор пересказывал у своего костра собравшимся старые истории из «Алексиады»:

– Самодержец, узнав, что Лаодикия взята Танкредом, отправил Боэмунду письмо следующего содержания: «Тебе известны клятвы и обещания, которые давал Ромейской империи не ты один, но все вы. Теперь же ты, первый нарушив клятву, завладел Антиохией и наряду с другими крепостями подчинил себе даже Лаодикию. Итак, уйди из Антиохии и изо всех других городов, как требует справедливость, и не навлекай на себя новую войну»…

Молодые воины, затаив дыхание, внимательно слушали.

Болгары и несколько сербов привнесли такое занятие: изготовление гайтана – плетеного шнура, который широко использовался для украшения носимого костюма у местных.

Сперва гайтаном называли шнурок, на котором носили нательный крест, причем как мужчины, так и женщины. На гайтане-шнурке носили крест, гайтан-плетешок украшали монетами, ракушками, большими бусинами.

Вот они, сидя у разных костров, дружно их плели. А потом всем раздаривали.

Монахи тянули кирие элейсон. Евхит рассказывал молодым монахам-воинам о том, что церковь это отражение божественных таинств.

– Параллелепипед с куполом на вершине – это Космос, три одинаковых фасада символизируют Троицу, как и свет трех окон, а многочисленные проемы, пронизывающие три стены – это апостолы, пророки и мученики. «Крыша – это небеса, а золотые мозаики символизируют небесный свод, усыпанный звездами… Купол сравним с небом, арки, поддерживающие его, это четыре стороны света»

В другом углу болтали о войне.

– И все же, странная штука эта война. Вот скажи, зачем мы здесь, в этих горах, мерзнем и голодаем?

– За императора!

– За такие красивые слова платят слишком мало. Хотя, я вот думаю, зачем мне возвращаться домой? Я солдат, живу на жалованье и добычу. А там, в мирной жизни, я кто? И после того, как с маркизом, нобилями в одном строю сражался против сарацин, то идти грузчиком работать? Как-то не хочется…

– Доживи сперва.

– И то верно.

– Когда, думаете, это всё закончится?

– Когда закончится война? Хм… Те, кто властен закончить войну, не сделают этого, поскольку она приносит или еще принесет им барыши. Мы же, сытые войной по горло и удобряющие ее поля своими телами, наоборот, совершенно безвластны покончить с ней.

– Вену эти сволочи так и не взяли.

– Зато собираются взять Никополь, как говорят.

Никто не верил, что Никополь устоит. Мы уже знали, Пётр Кавасил отвёл свою небольшую армию из Добруджи, где он воевал с кочевниками и остатками войск силистрийцев, и осаждал местные городки. Ушел он на горные перевалы, практически отдав всё Придунавье врагу. Единственный город, укреплением которого занимались, был не Никополь, а Силистрия. Хартуларий объявил Никополь на осадном положении, и говорили что румелийцы бросили на штурм крепости огромные силы. Теодор не верил доходившим в отряд хвастливым заявлениям сарацин, что крепость падет со дня на день, но меру опасности, нависшей над всеми ромеями понимал вполне. За лето-осень 1600 румелийцы взяли все города Придунавья – Мезии и Парастриона, кроме Никополя и Силистрии. Никто не сомневался, что следующей компанией они сосредоточат усилия на наступлении в сторону Адрианополя, или перебравшись через Трояновы ворота, заполонят долину Филиппополя.

– Получить бы жалованье за весь срок, как выберемся… Главное, чтобы нас не посчитали дезертирами. Что-то переживаю по этому поводу…

– Что толку беспокоиться? Разве от наших страхов что-то изменится?

– Вы правы. Беспокойство – плохой советчик. Но и забывать о долге нельзя. Мы солдаты, а не трусы. Совесть наша чиста.

– Чиста ли? Мы ведь так и не вышли к своей турме. Многие так и вовсе бросились в кусты сразу, как жареным запахло.

– Мы сделали все, что могли. Силы были неравны. Оставаться там значило бы гибель для всех нас. Да и какой смысл в бессмысленной жертве?

– Верно. Лучше живым вернуться и отомстить за погибших.

Новости в мире распространяются всюду, как не скрывайся от них, куда не денься. Зима зимой, а приходили потихоньку новости о том, что творится в окрестных землях. Главным образом от новых людей и дружественно настроенных купцов воины узнали о всяком разном.

Шли разговоры и о том, что творится в столице, в Константинополе. Один рассказывал о том, как после взятия Силистрии в Константинополь привезли добычу на продажу:

– Представляете себе, какое столпотворение было! Первыми, само собой, слетелись купцы. Ну, вы же понимаете, такая добыча – это золотая жила! Представьте себе тысячи человек! Вельможи со своими свитами, аристократы, слуги, стража… Огромная толпа! и у всех есть деньги! И все эти люди что-то да продадут, и купят. Англичане, голландцы, немцы, поляки, венецианцы, генуэзцы, тосканцы, испанцы, армяне, персы – все они привезли свои товары: сукна, полотна, ткани, меха, драгоценности, сладости, покупая ткани, рабов, оружие, ковры, доспехи, сталь. Весь город был заполнен рядами с товарами, а за городскими стенами разрослись целые базары. И эти новые дворяне, пронои, ой, как съезжалась! Такими толпами, словно война не идет, а они не должны сражаться! Если бы они всегда так дружно собирались, никакой враг бы не устоял! Ей-ей, так и есть!

– Василевс Андроник IV Гаврас, будучи в гневе, обвинил в летнем поражении основной ромейской армии и в том, что не знал о предательских планах Карла Савойского – хартулария Петра Гарида. Его схватили, оскопили и ослепили по приказу василевса. А что он мог тогда сделать в том случае? Почти всех его сторонников среди придворных – презентов в войско отправил. Впрочем, от этого боеспособность оставшихся сил, спешно пополняемых молодыми рекрутами, не слишком повысилась…

Чтобы добыть денег на новый набор людей и их снаряжение, василевс заложил полученную долю вернувшейся в государство земли и свою коронационную тиару (хотя говорили, что уже не раз её закладывал купцам – но то слухи).

А брать стали и вовсе всех, кто мог держать оружие. Раньше в пехотном бою важны были сила и смелость воина. Сейчас же главное – огнестрельное оружие, которое уравнивает всех. Как стали говорить: «Ибо и ребенок может застрелить великана». Армии остро нужны аркебузы и мушкеты. В силу спроса последние, с учётом доставки, ныне стоили в северо-итальянских землях 1 дукат, а при доставке их купцами до Золотого Рога до 2 дукатов за 1 единицу и более. Купцы неплохо наживались.

Тень долгов висела над страной. Империя Ромеев, в далеком прошлом могущественная и простершая свои владения от Дуная до Египта, оказалась в огромнейших тисках финансовых проблем. Старые долги, помноженные на новые займы и войны с сарацинами, восстановление дворцов, роскошные пиры и раздача щедрых подарков и земельных наделов знати истощили имперскую казну. Император, василевс принимал одно непопулярное решение за другим: отдал ряд новых провинций и ключевых отраслей в налоговый откуп, провёл новую порчу монет.

«Это всего лишь временная мера!» – уверяли придворные и чиновники всех вокруг. Однако все понимали, что временное часто становится вечным. Иностранцы, получившие контроль над ключевыми отраслями экономики, быстро превратились в фактических хозяев захваченных территорий. Они устанавливали свои законы, порой чеканили собственную монету и создавали свои частные армии.

– Наша столица, это просто черт-те что! С одной стороны, величественные соборы устремлены к небесам, с другой – шумные базары, где можно купить все, что душе угодно, включая место в раю. Да-да, вы не ослышались! Даже должности священнослужителей продаются с молотка. Чего глаза округлил, будто не слышал подобного? Представляешь себе: архиерей становится объектом торга, как мешок зерна. И не важно, что ты не умеешь читать толком и никогда не держал в руках священные книги. Главное – иметь достаточно денег! Некоторые должности продают за тысячи монет! И пожалуйста, можно поставить кого хочешь.

Люди качали головами, сокрушаясь о том, в какие уровни проникла коррупция.

– Говорят, что посланники василевса Андроника искали какого-то парня по дунайским городкам. Говорят, важный столичный вельможа пропал.

Пропал и пропал. Это вообще было мало кому интересно.

– Слышал тут кое-что… Помните, говорили будто бы сильнее Испании к западу от нас никого нет? Так вот, ерунда то всё. У них сейчас долгая война со своими же мятежными провинциями в Нижних землях идёт, а те себя Нидерландами зовут. Слышали же все наверняка? Испанцы всё твердили, что мятеж идёт потому, как все мятежники по многочисленным крепостям сидят, которых они понастроили из-за того, что денег девать некуда… Так какое-то время назад они всё-таки встретились в поле, у Нового Порта. Ни как в поле… Прям на песке у берега моря. И «самая сильная» армия латинян с их терциями, что мы видели, не смогла одолеть восставших крестьян и горожан! Представляете? Даже более того – я от купцов слышал – они проиграли!

Теодор грустил пуще прежнего – от испанцев теперь помощи не дождаться.

Кто-то сказал, что у всех сарацин горе, так как умер их самый знаменитый поэт – Бакы. Вот на это точно всем собравшимся было плевать. Не до вражеской поэзии им было.

Накануне в Риме был публично сожжен при немалом стечении народа как еретик и нарушитель монашеского обета Джордано Бруно, ученый и сектант.

– Эти оголтелые итальянские католики знают только одно всех резать! Хотя сами себя позорят своими любовными похождениями и своим развратом.

– Позор католикам! Ученых сжигают!

У ромеев были особые отношения к ученым, несмотря на непоколебимые позиции священников. Магнаврская школа (или как говорят латиняне – Константинопольский университет), или проще – Пандидактерион, Патриаршая школа эти названия были для ромеев не пустым звуком.

– Не ученый, а сектант! Солнцепоклонник. Скажете тоже. Мало их истребили в своё время…

– Лемк, рассуди нас – позор сжигать ученых?

– Слишком много внимания ему…

– Нет, ты ответь.

– Позор… Для меня самый большой позор был в прошлом. Был такой город Филадельфия, и она была последней Византийской твердыней в Азии. Сарацины долго не могли её взять. И лишь в 1390 году Филадельфия была после долгого сопротивления взята войсками султана Баязида I и помогавшими ему вспомогательными силами византийского императора Мануила II Палеолога. Я читал эту историю у историка Лаоники Халкокондила. После этого Филадельфию переименовали в Алашехир. И не хотел бы я быть на месте тех жителей, которые надеясь на помощь своего господина, которого они считали своим защитником, видели, как он шлёт свои войска на них, помогая врагам. Порой наши правители становились нашими самыми худшими врагами. Быть может нам еще повезет, и будет новый Август. Чтобы наступила эпоха, когда как в прошлом, мы не стыдились того, что творится. Помните, как у Горация?

...Твой век, о Цезарь, нивам обилье дал;

Он возвратил Юпитеру нашему,

Сорвав со стен кичливых парфов,

Наши значки; он замкнул святыню

Квирина, без войны опустевшую;

Узду накинул на своеволие,

Губившее правопорядок;

И, обуздавши преступность, к жизни

Воззвал былую доблесть, простершую

Латинян имя, мощь италийскую

И власть и славу, от заката

Солнца в Гесперии до восхода.

Хранит нас Цезарь, и ни насилие

Мир не нарушит, ни межусобица,

Ни гнев, что меч кует и часто

Город на город враждой подъемлет.

Закон покорно вытерпит Юлия,

Кто воду пьет Дуная глубокого,

И сер, и гет, и перс лукавый,

Или же тот, кто близ Дона вырос.

А мы и в будний день и в день праздничный

Среди даров веселого Либера,

С детьми и с женами своими

Перед богами свершив моленье,

Петь будем по заветам по дедовским

Под звуки флейт про славных воителей,

Про Трою нашу, про Анхиза

И про потомка благой Венеры.

Глава 18

Теодор думал о своем. О тех целях, которые он мог бы достичь, о том, как его родина вообще выживала вновь и вновь в годы самых тяжелых испытаний.

Почему западная часть мира – латинская часть старой империи, из Испании, Германии, Франции, итальянских государств, – не смогла сопротивляться варварам когда-то окончательно подпала под их владычество? А восточная часть империи, некоторые говорят – греческая часть, но правильно – Ромейская! оказалась более живуча и сопротивляется вот уже тысячу лет с тех пор? То, что основой империи оказалась Эллада/Греция, которая по своему политическому и военному развитию стояла выше римского государства? Вряд ли.

Конечно, ромейские простые и знатные семьи постоянно давали все новых и новых хороших и крепких воинов, которые, возглавляя ополчения или во главе варваров-наемников, совершали выдающиеся подвиги. Они, эти семьи, часто зачастую варварского происхождения и только осели в ромейской державе. Хотя было ли когда-нибудь на востоке однородное государство? Нет. Еще со времен Александра Македонского местные территории и государства все больше и больше превращалось в страну смешанных народов, лишь говорящей и мыслящей по-гречески.

Может причина была в месте столицы? Константинополь (или просто Город), занимал великолепное стратегическое положение. Рим, именно как сам город, расположенный на не самой большой по величине реке, не мог устоять против сильного, хоть сколько-нибудь более крепкого по силе удара; не зря императоры так часто покидали Рим и переносили свою ставк/резиденцию в более безопасную Равенну. А вот Константинополь, расположенный у великолепной гавани, окруженный с трех сторон водой, был практически неприступен (насколько это вообще возможно), даже при наличии врага гораздо более превосходящим по силам. Враги едва могли как-то помешать поставкам продовольствия с той или с другой стороны и приходу пополнений для сил гарнизона. Рим стал великой столицей, и этого положения он достиг не благодаря своим экономическим достоинствам, а из-за успешной политики и победоносных войн. Потому, как только он утратил свое столичное положение и перестал собирать налоги с территорий, он во многом, и быстро утратил свое значение. Константинополь же, стоящий на крупном перекрестке сухопутных и водных путей великой торговли, был не только столицей, но и нес в самом себе значительные природные вспомогательные источники, которые помогали ему выживать, подниматься каждый раз после страшных поражений и катастрофических времен.

И из-за того что столица выдерживала почти все натиски, всегда вновь восстанавливалось и государство. И когда у врагов наступали периоды ослабления, то ромеи вновь одерживали победы. Не было наверное в мире больше такой империи в смысле смены слабости и успеха. Ныне, как и прежде, в войнах большая часть прежнего местного населения была уничтожена и истреблена, а варвары заняли их места. Болгары и славяне укрепились когда-то на Балканском полуострове и основали свои поселения порой до самой Аттики. Сейчас в этот котел добавились орды кочевников и сарацин-исмаилитов, и все те, кто пришел с ними. Но империя все же продолжала существовать и впитывать даже в состав своего организма этих пришельцев – все это, в конце концов, благодаря тому, что Константинополь укреплялся, сохранял и развивал старый государственный строй и старые государственные идеи. И из-за того, что умел пользоваться слабостями своих врагов.

Так что надо не отчаиваться, а помочь своему государству устроить врагам тяжелые времена.

Например надо сковать силы сарацин, оттянуть их с придунавья, нанести наибольший ущерб их снабжению.

Сейчас множество людей обездолены и доведены до крайности. Опустошенные и отчаявшиеся, многие были готовы на все ради выживания. Бедная земля, ограбления и поборы толкала сельских людей на рискованные поступки, заставляя их бросать все и искать лучшей доли. Румелийские христиане страдали, и редко когда они могли занять достойное положение, за исключением городских центров, и часто не могли обеспечить достойную жизнь. Отсутствие перспектив и бедность становились основным стимулом для участия в войне на стороне ромеев. С их помощью можно было не только нанести ущерб живой силе врага, но и его магазинам, складам, мастерским.

Наконец, мы могли развить из наших периодических стычек и набегов более обширные действия по захвату добычи, что, возможно, позволит нам самим себя обеспечивать, но первым делом – удалось бы перебить хоть часть турков на местах их расположения, отвлечь их силы от Никополя, нарушить снабжение припасами, вызвать пороховой и продовольственный голод.

Каждый уничтоженный в горах и лесах турец, каждая сожженная подвода, каждый уничтоженный мост означали реальную помощь своей истекающей кровью стране.

И бороться с турками надо тогда, когда они не слишком готовы к войне. То есть так как главная сила сарацин в коннице, надо выбрать то время, когда она не вошла в полную силу. Тогда, когда погода и сама земля будет на стороне ромеев. А когда такой период? Это весна, когда отощавшие за зиму лошади ещё не набралось сил в полной мере. Весной затруднены переправы через реки, снег еще лежит кое-где в долинах. Именно весной надо сделать что-то такое, чтобы не дать исмаилитам отбить все земли ромеев.

К горю или радости, но случилось событие, которое дало толчок к новым действиям.

Румелийский султан издал фирман о сборе внеочередных налогах, среди которых был и «девширме» – налог кровью.

Вообще этот налог собирался не так часто, как о нём Теодор слышал в Городе. Налог на маленьких мальчиков, которых собирали среди, главным образом, христиан. Собирали для дальнейшего воспитания из них янычар, то есть самых преданных и фанатичных исмаилитов вообще и воинов султана в частности. Воспитанные в мусульманском духе, юноши становились преданными султану и служили ему верой и правдой. Среди ромеев ходили слухи, что сарацины собирают всех мальчиков подчистую почти каждый год. Нет. Собирали они их раз 5-7-9 лет. Бывало и раз в 13 лет. Предпочтение отдавалось мальчикам младшего возраста, их умы были еще не обременены жизненным опытом и легче поддавались формированию. Подростки старше 13 лет, как правило, уже имели свои убеждения и связи, что затрудняло их полную лояльность султану. Многие порой и вовсе до янычар либо не доживали, либо попадали в более низкоранговые подразделения армии.

В селениях начались волнения.

Лемк понял, пора действовать.

Едва сошел снег, как по еще не просохшим дорогам потянулись отряды сборщиков девширме. Недалеко от Желязен ромеи подстерегли и напали на крупный отряд, многих убив, а остальных заставив бежать.

Следующая неделя прошла в непрерывных стычках. Нам удалось рассеять еще два небольших турецких отряда, больше похожих на банды, пытавшихся зайти в подконтрольные нам селения. Нас предупреждали о их появлении заранее, а местные всегда помогали разведчикам проводя их короткими тропами и помогая в сборе сведений. И приблизившегося врага ромеи встречали меткими, убойными выстрелами.

Люди радовались победам, становились веселы и улыбчивы.

Правда, улыбки их немного увяли, когда Теодор поделился с некоторыми из них, ставшими ему доверенными помощниками, своими планами.

– Помните, один из пленных… Эрдаг, кажется…

– Это который старый и шепелявит немного? – припомнил Юц.

– Да-да… Помните, он говорил о лагере, куда собираются со всей округи войска перед началом похода? Яблонцы же он называл? Туда же свозят, естественно под защиту припасы – провизию, оружие, амуницию, порох. – Теодор сделал паузу. – Ну вы и так всё поняли.

– Даже если нам это удастся, то мы поднимем весь край на уши! Нас будут искать, найдут! – запаниковал Евхит.

– И потом примутся за тех, кто под нашей защитой. Сарацины не упустят возможности пограбить и поиздеваться над ними. То есть это мы подставим этих людей под удар! – добавила Йованна.

– И что? Это, в основном их проблемы. – ответил ей Траян Лазарев.

– Надо уходить всем. Людей предупредим, спрячутся на какое-то время, а потом отвлечем турков чем-нибудь.

– Чем?

– Не знаю ещё. Не придумал. По ходу разберемся.

– Удивительный и надежный план! Боже, если ты слышишь это, вразу моего друга! – вставил Евхит.

– Какой есть, мой саркастический друг.

– А наша крепость?

– Крепость, думаю, придется оставить.

– Обидно, столько сил…

– Старая крепость послужила нам домом, но против того, что мы подымем, она нам не поможет.

Несколько дней мы готовились к делу, пока я не решил, что всё готово.

Перемещение по ночам, как всегда, вызывало определенные сложности, но мы справились. Порой приходилось нападать на ночные стоянки тех сарацин (путников, купцов, воинов, путешественников, бродяг, пастухов, кочевников, крестьян и прочих) которые могли, если бы нас заметили (а они явно бы заметили) предупредить власти. Приходилось основную массу брать в ножи, пряча тела подальше от дороги, чтобы и дух их днем не достигал дорог. Но так приходилось делать не всегда, так как основные наши дороги – маленькие тропинки, по которым бродят только местные славяне и звери.

Два дня и мы были в Яблонцах (хотя турки его, конечно же называли по своему).

Лагерь тут уже стоял. Расположившись в лесистых холмах, мы почти сутки наблюдали за ним. (Йованна еще хотела, переодевшись в крестьянское платье, пойти погулять в его сторону, но я не разрешил – не хватало еще её срочно выручать, чем вызвал вспышку гнева с ее стороны. Хорошая, выносливая, внимательная, мотивированная женщина, но вот дисциплины ей не хватало.)

Небольшие и огромные, словно дома, палатки и шатры простирались на многие десятки метров. Даже на почтенном расстоянии, с которого мы наблюдали за лагерем, воздух был пропитан запахом костров, жареного мяса и конского пота. Громкие голоса, смех, скрипы дерева, звон металлов, вой быков, блеяние мелкого скота и ржание коней создавали ту еще какофонию звуков. Люди стекались сюда со всех сторон – воины в ярких кафтанах, торговцы с разноцветными товарами, кузнецы, кожевники. В огромных медных котлах варилась пища. Многие прибывшие заранее воины сидели вокруг костров, рассказывая истории, курили трубки и потягивая крепкий чай.

По виду – бешлю, аджеми-огланы, секбаны, азапы, немного дели – то есть в основном пехота. Хотя, вот так запросто их очень сложно отличить, так как кроме янычар мало кто носил что-то однообразное из одежды. Все больше равнялись на бунчуки.

И если судить по конским хвостам, командовал всем этим сбродом пока лишь однобунчужный паша.

В целом картина лагеря для нас была более радостной, чем я предполагал. Многие стражники спали, другие занимались своими делами, совершенно забыв о своих обязанностях.

Патрульная служба была явно не на высоте. Сторожа, должно быть, уже давно забыли о своих обязанностях, разгуливая по лагерю, больше похожие на праздных гуляк. Видел я, как одни из них, вместо того чтобы нести службу, играли в кости с товарищем. Другие вообще дремали под тенью кустов.

Теодор искренне надеялся, что эти воины больше никогда не смогут научиться правильной службе.

В лагере ромеев, скрытои в густом кустарнике, вовсю шла работа, которую надо было сделать дотемна.

Из сум доставались грубые крестьянские глиняные горшки, в которые закладывалась сера, селитра, смола. Это закрывалось «крышкой» из ткани со свисающим «хвостом».

Запахи серы и смолы хорошо так воняли, казалось на всю округу. И вот уже первые единицы из обычных горшков уже превращены в грозное оружие.

Ромеев было в этом походе 267 человек.

Поделились по полсотни бойцов, во главе которых встали авторитетные люди.

Йованна, выносливая и жилистая, пользовалась будто какой-то магией: многие воины липли к ней, но не похотливо, а как к тому, кто своими речами о мести к сарацинам и призыву к их убийствам разжигал сердца.

Рыжеусый Евстафий.

Траян Лазарев, опытный гайдук.

И Юц с Ховром, молодые неразлучные друзья. Их Теодор поставил во главе небольшого отряда потому, что эти парни никогда никоим образом не обсуждали приказы. И если им что-то сказано – то модно было быть уверенным – сделают.

В лагере сарацин – от 1100 до 1400 человек.

Ночью, с пяти сторон, чтобы нанести как можно больший урон, напали.

Часть Теодор подобралась с подветренной стороны. Сердце колотилось в бешеном ритме, кровь стучит в висках.

Ромеи быстро закололи спящих патрульных.

– Бросайте горшки! – немного торопливо, как ему показалось, скомандовал Лемк.

– Да, лагатор! – как-то весело и кровожадно шептали воины и запалив «хвост» горшков, с разбега начали метать их в палатки и шатры.

Свист разлетающихся горшков разрезал ночной воздух. Рой горшков летел, разбиваясь о землю или вспыхивая сами по себе, поджигая промасленную или навощёную для защиты от воды ткань.

– Бегите дальше! Вон там – большой шатёр! Обязательно сожгите!

Воины старательно метали огненные снаряды, оставляющие яркие росчерки в ночи.

– Дальше бросайте! Евхит, черт тебя дери, не суйся внутрь! Отсюда кидай! Жгите их, воины!

И вскоре из лагеря раздались пронзительные и полные отчаяния крики, когда огонь начал разгораться…

Горшки не все разбились, но в панике выбегающие турки наступали на них, давя ногами и перемазавшись в горючей смеси, вспыхивали факелами. Сарацины в панике хаотично бегали, не зная откуда происходит нападения. А постепенно жар от пламени стал ощущаться даже на расстоянии, словно невидимые языки пламени тянулись к ромеям.

Но это были еще не всё, что заготовили неверным ромеи.

Выстроившиеся в линию стрелки были готовы.

– Залп!

Ромеи, и Теодор с ними, прижимали мушкеты и аркебузы к плечам, чувствуя холод приклада. Глубокий вдох, и Теодор медленно нажимал на спусковой крючок. В тот же миг мир вокруг будто замер. Оглушительный треск разорвал тишину, оглушая его. Отдача ударила в плечо, пытаясь откинуть назад, а в ушах зазвенело. Дым окутал пространство, застилая глаза, а жар от выстрела обжёг щеку.

Первая линия отходит, чтобы дать место второй линии.

– Залп!

Выходит третья линия. В сумраке, просыпая порох и матерясь, первая линия пытается зарядить оружие. Вокруг стоят, охраняя, коля и рубя редких выбегающих вражеских одиночек ромеи с алебардами, копьями, косами, саблями и вилами (кто еще не добыл с трупов врага нормальное оружие).

– Залп! Первая линия!

Пули летели через шатры, почти не встречая сопротивления и куда-нибудь да попадали.

– В ножи их?

– Нет. Всё бросили?

– Да!

Лемк уже собрался отдать приказ уходить, но вон тот шатёр… Самый высокий, белый, и еще так и не подожженый…

Теодор засомневался, разрываясь и потом, махнув рукой, прокричал:

– Все за мной! Не отставать и не разбегаться!

Ромеи бегом бросились за Лемком, держась плотной группой, что пулей прошила паникующий лагерь, и в два счёта достигла цели.

Откинув тяжелые бархатные шторы (?), Теодор забежал из огненного сумрака лагеря внутрь, и очутился на мягком ковре. Воздух был наполнен ароматами пряностей, кожи и каких-то трав.

Хозяина не было видно, как и слуг.

Он огляделся вокруг. Высокие стены шатра, украшенные сложными узорами, создавали ощущение роскоши: В центре шатра был расположен низкий столик, заставленный изысканными блюдами. Медные или бронзовые сосуды с ароматным кофе, тарелки с фруктами и сладостями. Возле стола лежало несколько пушистых подушек. В углу шатра стоял изящный сверкающий кальян, столик со шкатулками, сундучок.