Текст книги "Тринадцать жертв (СИ)"

Автор книги: Lillita

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

Глава 49: Десять жизнь не пожалеет, одиннадцать – счёт ведёт

Почувствовав шевеление со стороны Мейнир, Мейлир посмотрел на неё и ослабил хватку, когда она захотела сесть. Она протянула руку и встрепала светлые, почти как в прошлом, волосы, только в этот раз кончики были голубыми. Мейлир усмехнулся. Он знал, в честь кого его назвали, но забавно осознавать, что в некотором смысле он сам себе потомок. Забавно, в каком месте и при каких обстоятельствах встретил свою слишком бойкую сестру – теперь уже не оставалось сомнений, что это была та самая Фрейя. Забавно, где и при каких обстоятельствах он смог вновь встретиться с женой.

– Мейнир, это ведь тот замок? – тихо спросил Мейлир, желая развеять последние сомнения.

Она тихо кивнула, продолжая водить пальцами по волосам и щекам. После сна Мейнир всё ещё чувствовала себя очень слабой, хотя и гораздо живее. Непривычно живее.

– Значит, ты вернулась в место своей смерти… Однако же ты говорила, что не видела в прошлом замка. Что же получается?

– Сохранила память после перерождения. Я не была Изольдой телом, только душой. Подняла осколок, будучи Мейнир.

Вздохнув, она положила руку Мейлиру на сердце. Очень слабо, но Мейнир чувствовала его осколок. Вспоминая Мейлира в прошлом, она убеждалась, как сильно ему подходило всё, что было связано с жизнью, светом и красотой.

– Солнышко, – прошептала Мейнир со слабой улыбкой.

Мейлир улыбнулся в ответ и осторожно убрал её руку. Встав с кровати, он, хромая из-за отсутствия трости, подошёл к столу и взял обруч. Мейнир пересела на край кровати, с интересом, который выдавали приподнявшиеся ушки, наблюдала за ним. Мейлир вернулся и опустился перед ней на колени. Поморщился на мгновение – такие действия давались тяжело из-за старой травмы. Он долго смотрел в глаза цвета заката, пытаясь подобрать слова. Они все казались пустыми, бессмысленными, неподходящими. Но и промолчать будет неправильным.

– Ваши старания были не напрасны, моя королева, – не отводя взгляда, сказал Мейлир, и надел обруч Мейнир на голову. Этот обруч не был символом власти, всего лишь подарком любимой женщине, но именно поэтому Изольда всегда очень дорожила им. – Прости, – почти прошептал он, обхватывая её ноги и лбом утыкаясь в колени. – Прости, что не успел тебя спасти. Мне снова не хватило года. Всего лишь год, и мы закончили охоту. Те, кто благодаря тебе попал в Кольнем, вскоре смогли увидеться со своими близкими. Дорогая, ты спасла гораздо больше жизней, чем думаешь.

Мейнир коснулась его головы обеими руками и заставила снова посмотреть на себя. Сейчас она услышала то, что очень хотела узнать, однако нельзя было оставлять Мейлира без ответа. Коли он оказался здесь, то на его душе тоже лежало неисполненное желание.

– Ты всегда делал всё, что в твоих силах. Как я могу простить тебя, если никогда не винила? Защита замка была моей ответственностью, ты ничего не мог поделать с тем, что нас нашли. Я тоже не думала, что это случится так скоро. И я… Очень сожалела, что не смогла увидеть тебя с того дня, как оказалась в этом замке. Мне не хватало тебя, Мейлир.

Мейнир тоже спустилась на пол и обняла хранителя. Настолько крепко, насколько позволяли её ослабшие руки. Неважно, где они встретились, неважно, что осознали всё только перед тем, как умереть. Они уже умерли и не должны были получать второй шанс, ведь так много желаний оставались несбыточными. Мейнир не умела надеяться, поэтому сейчас испытывала разве что облегчение. Она встала и помогла подняться Мейлиру. Хорошо, что теперь он меньше отказывался от помощи, чем на момент их знакомства. По крайней мере, когда они были наедине.

Глянув на свои руки, Мейнир снова вздохнула, но теперь особенно тяжело. Мейлир с беспокойством посмотрел на неё, уловив, что этот вздох был вызван новой мыслью. Мейнир часто вздыхала, и очень важно было уловить интонацию, чтобы понять причину.

– Что тебя тревожит?

– Замку больше не нужно столько чар.

Всё, что пронизывало замок и представляло опасность для его обитателей, было делом рук Изольды и магов под её началом. Чтобы священникам было сложнее здесь хозяйствовать, чтобы они не смогли осквернить эту могилу. Чтобы не покинули замок, зайдя в него. Чары должны были ослабнуть со временем, но в процессе их наложения всё же были нарушены некоторые магические законы, когда стало ясно, что терять нечего. К тому же, некоторые заклинания поддерживали друг друга. Такое очень сложно распутать, наверное, даже невозможно, если не знать, из чего именно состоял магический клубок. Но даже будучи Изольдой она не смогла бы снять эти чары.

– Я не могу от них избавиться. Могла бы оставить подсказку, но… Надо влезть в структуру, а на это не хватит сил.

– Тогда я поделюсь своими, – без колебаний ответил Мейлир.

– Тебе может стать плохо.

– Мейнир, если нам суждено умереть, то это уже в любом случае не имеет значения.

– Не хочу, чтобы ты страдал из-за меня даже в такое время.

– Всё в порядке, дорогая, – успокаивающе заверил Мейлир и поцеловал в висок. – Мне совсем несложно поделиться с тобою силами.

«Для тебя мне не жалко и жизни», – мысленно добавил он.

Мейнир помедлила, но всё же согласно кивнула, ушла за пером и бумагой. Она села за стол, а Мейлир встал сзади, положил руки на плечи. Их окутал слабый тёплый свет. Мейнир сделала несколько записей, в потом положила левую руку на стол открытой ладонью вверх. Над ней сгустилась, мерцая звёздочками от вкраплений чужой энергии тьма, завертелась то быстрее, то медленнее, а потом распалась на символы, формируя слова и строки, которые Мейнир поспешила записать.

Несмотря на душу Изольды, своей изначальной хозяйки, замок принимал её вмешательство не так охотно, как хотелось бы, потому что магия хранителей была для него чужой и неправильной. Если бы Мейнир попыталась добыть ключи от чар сама, то умерла бы от истощения раньше, чем закончила даже половину работы. Её собственный резерв был мал и нестабилен, потому что никогда не хватало силы воли, желания, чтобы научиться его контролировать. И обычно при нехватке сил Мейнир начинала неосознанно вытягивать их из живых, однако сейчас в замке таковых почти не осталось. По-настоящему живой, наверное, была только Ингрид, а воздействовать на неё силами хранителя невозможно. Поэтому сейчас Мейнир могла получать силы только от осколка жизни Мейлира.

В какой-то момент хватка Мейлира стала крепче, словно он боялся упасть. Извинившись, он отошёл, чтобы взять стул. Стоять действительно больше не было сил, но это не повод прерывать работу. Он ещё может быть полезен. Не время себя жалеть.

– Всё в порядке, просто колено заболело, – сказал Мейлир и почти не соврал. Колено в самом деле болело, но не настолько, чтобы это нельзя было перетерпеть. Он переложил руку Мейнир на спину и продолжил делиться энергией.

Грудь начало сдавливать. Подавленный осколок сопротивлялся такому долгому использованию сил, Мейлир пытался отвлечься от неприятных ощущений на размышления. Думал о том, что они сами очень даже причастны к тому, в какой ситуации оказались. Не начнись первая охота, скорее всего, не удалось бы потом начать и вторую, которая загнала Ингрид в замок. Не начнись первая охота, Изольде не пришлось бы зачаровывать лес и замок. Этого также не случилось бы, если бы Мейлира не тянуло к магии, если бы он не женился на ведьме. Да, была бы охота и много погибших магов, но, может, их правда не осталось бы в Валлерале. Тогда Ингрид просто не родилась бы. Либо не было бы замка, в котором она могла бы скрыться и выносить план мести.

«Так много бы, которые зависели от нас. Мы создали предпосылки для этой ситуации задолго до того, как она случилась. Нельзя сказать, по какому пути пошла бы история, сложись хоть что-то иначе, было бы лучше или хуже, но точно понятно одно – этого не случилось бы. Ни проклятия, ни хранителей. Значит ли это, что настоящая вина лежит на нас?»

Мейлир сжал зубы. Мейнир сказала, что осталось немного, но сердце болело так сильно, что становилось почти невыносимо. Он чувствовал, что помимо сил начал отдавать собственную жизнь. Оказывается, что-то от живого человека в нём ещё было.

Кажется, что громче стало тиканье часов, словно они отсчитывали оставшиеся минуты жизни. Посмотрев в сторону окна, Мейлир вспомнил Хальдис. Не зря ему казалось, что они прощались навсегда. А ведь, не будь проклятья, они бы не встретились снова. Он не узнал бы, что кузина выжила и даже имела теперь возможность жить спокойно и счастливо.

«Надеюсь там, в Кольнеме, ты ещё вспомнишь меня добрым словом», – усмехнулся Мейлир.

Голова кружилась. Он положил руку на стол и уткнулся в неё лбом. Мейнир всё чаще с беспокойством поглядывала на Мейлира и спешно записывала последние ключи. Она пыталась больше использовать свои силы, но место пустоты тут же занимала жизнь Мейлира.

Дописав ключ, Мейнир отбросила перо и подхватила Мейлира, который почти потерял сознание. Мейнир вслушивалась в тяжёлое поверхностное дыхание и кусала от бессилия губы, чувствуя, как стрелки часов неумолимо приближались к десяти. Она на часы никаких чар не накладывала, видимо, эта связь появилась просто из-за связи с замком. На самом деле, Мейнир знала даже о башне, в которой пряталась ведьма, только не могла об этом рассказать. Замок мешал, потому что Ингрид была под его защитой. А это значило, что он исполнил последнюю волю Изольды.

Шорох юбок оповестил о приходе ведьмы. Мейнир подняла голову, её взгляд снова был пустым и отстранённым. Скорбь и готовность принять любую судьбу снова охватили её, ведь тот, кто пытался показать краски жизни, в любом случае умирал.

Ингрид тоже это заметила, ей нельзя было медлить, нельзя допустить, чтобы Мейлир умер из-за истощения. Она не стала просить Мейнир отпустить возлюбленного, просто накинула на неё заклятие тишины и ударила со спины. Даже если Мейнир выглядела совсем безучастной, слишком жестоко заставлять её слышать этот омерзительный звук, сопровождавший смерть.

Мейнир и Ингрид одновременно обернулись к часам, когда по замку раскатился их бой.

– Десять часов, – до жути привычно объявила Мейнир.

Заклятье спало, а её руки были пусты. Мейнир обернулась к записям, из-за которых Мейлир умер именно сейчас. Стоило ли оно того? Уже неважно, хотя Мейнир чувствовала – она сделала то, что должна была.

– Написала, что наложено на замок, – тихо и монотонно сказала она. – Должно помочь снять чары.

Ингрид посмотрела на обруч, который всё ещё украшал голову Мейнир. Да, она знала, что хранитель смерти связан с Изольдой, из-за чего при убийстве, как ведьма, испытывала ещё большие угрызения совести, которая и без того мёртвой и судорожной хваткой сомкнула свои челюсти. Затянуть в историю с проклятьем и впоследствии убивать королеву, память о которой уважали и хранили все ведьмы, казалось последнем гвоздём в крышке гроба, в котором был захоронен хотя бы самый малый шанс на прощение.

– Мейнир, твоё время тоже пришло, – озвучила Ингрид хорошо известный факт, просто пытаясь оттянуть время.

Хранительница только едва заметно кивнула. У неё промелькнула мысль, что она не только должна была умереть, но и заслуживала смерти, ведь никак иначе нельзя отплатить за то, что когда-то она сама отнимала жизни. Неважно, что не хотела этого и не имела выбора. Убийство всегда остаётся убийством.

Ингрид медлила. Она отложила осколок, посмотрела на новый портрет. Даже там Мейлир казался очень солнечным, словно живым. А Мейнир всё больше напоминала тень, куклу.

– Мейнир… Королева, вы навсегда останетесь в нашей памяти, – сказала Ингрид, кладя левую руку на плечо. – Но я надеюсь, что вас память больше тяготить не будет.

Мейнир покорно закрыла глаза, словно краски заката наконец сменились неотвратимой чернотой ночи. Ингрид задавила в душе последние сомнения и объятой заклятьем рукой пробила грудь, нашла слабо трепещущее, какое-то слишком холодное для живого человека сердце. И вырвала осколок.

– Одиннадцать часов, – объявила Ингрид вместо Мейнир.

Ей не верилось, что остался только один хранитель. Последний ребёнок, за которым, однако, ещё рано было приходить. Осколок Гленды пока не проявил активность, как остальные, но из-за действий Мастера становилось тревожно, что подавленное состояние продлится слишком долго. Не говоря уже о том, что Ингрид совершенно не одобряла его действий, от которых не могло стать лучше ни ему, ни Гленде.

Ингрид подошла к часам и положила пальцы на стекло, закрывавшее собой циферблат. Их первый удар раздался в тот момент, когда хранители начали слышать зов, тогда его могла услышать только половина души. Она и не думала, что первые гости прибудут так скоро. И кем будут эти гости. Обычно первым появлялся самый безвольный хранитель – хранитель смерти и скорби, но с ним никогда не было проблем. Кроме нестабильности, но для Ингрид это всё равно не представляло опасности.

Она забрала со стола второй осколок и записи Мейнир. Потом, когда уже не нужно будет беречь силы для работы со сферой, можно будет их изучить и попытаться сделать замок более мирным и безопасным местом. Может, таким образом получится даже освободить души, которые до сих пор стенали по ночам. Но сейчас нужно возвращаться в башню и готовиться провести много времени, пропуская через себя воспоминания.

***

С самого утра Гленда, как обычно, была с Мастером. С того момента, как она потеряла возможность ходить, не оставалось выбора, кроме как находиться там, куда отнесёт Мастер. В основном она шила или читала в мастерской, хотя довольно быстро утомлялась, из-за чего приходилось просто лежать. Это очень напоминало детские годы, только вот тогда рядом был любимый брат, а не пугающий незнакомец.

Положив на колени открытую книгу, Гленда перевела взгляд на Мастера, который рисовал лицо новой кукле. Очень странно, что тот, кому ни до чего не было дела, продолжал делать кукол. Когда это увлечение внезапно появилось у Эрланна, это и то смотрелось естественнее. Например потому, что Освалль любил работать с деревом, так что привычка могла быть отголоском человеческой жизни. Теперь никакой связи с братом не осталось, но Мастер делал кукол так ловко и умело, что появились догадки, почему его так прозвали.

– Мастер, я могу задать вопрос?

– Ты и так это делаешь, – откликнулся он, не отрываясь от работы, что означало согласие.

– Почему вы делаете кукол?

Мастер отложил кисть, задумавшись над ответом. Он почему-то выглядел потерянным и растерянным, словно сам был удивлён этим увлечением. Только же оно не могло быть случайностью, если вспомнить, сколько обнаружилось в замке инструментов, материалов, книг. Гленда поняла, что как-то упустила этот немаловажный факт. Наверное, потому что раньше так сильно искала в Эрланне черты брата, что старалась связать с ним всё возможное, какой бы тонкой ни была нить.

– Я не знаю… Не помню, – признался он наконец.

Ответ прозвучал жалко, словно Мастер стеснялся, находил такой ответ достойным презрения. Или, может, ему правда было неловко, что он не знал даже себя? Словно был сам себе чужаком. Гленда почувствовала знакомое, ставшее ещё одним отголоском прошлого, сочувствие.

– Мне кажется, я когда-то этим занимался, любил это занятие. Но я совсем ничего не помню. Словно… Сохранил только навыки, а память потерял ещё до разрушения сферы.

Гленде очень хотелось спросить, был ли он кем-то до того, как стал странником, однако она понимала, что не получит ответа, только снова поставит в неловкое положение. Вместо этого она решила узнать не о прошлом, а о гипотетическом будущем:

– Мастер, а что было бы с вами, если бы вы вернули себе восстановленную сферу?

– Исчез, – с холодной, пугающей уверенностью быстро ответил он. – То есть, не сразу. Прожил бы какое-то время. На сколько хватило бы сил у тела. Исчез бы, когда умер. Я не человек, я не могу перерождаться. Даже то, что было – не перерождение, хотя со стороны очень похоже. Я просто занимал тело без души, чтобы оно стало моей новой оболочкой, потому что старая пришла в негодность. Я не знаю, как работает обычное перерождение. Но оно точно не обусловлено тем, что душе надо оказаться хоть где-то, чтобы не исчезнуть. Духи либо живут с продолжительностью, которая зависит от разных вещей, либо возвращаются в пустоту, из которой появились. Сформирует ли эта пустота нового духа? – спросил сам себя Мастер. – Да, скорее всего, только у него не будет ни следа от прошлого. Душа при новой жизни не помнит старой, но на самом деле хранит всю память. Поэтому, если очень постараться, её можно вызвать. У духа всё сохраняется в предмете памяти. Он разрушается с нашей смертью, поэтому ничего от старой личности не остаётся.

– Но ведь, как дух, вы не должны быть привязаны к ограничениям этого тела, – неуверенно возразила Гленда.

– Как дух я тоже теперь неполноценен. Я слишком долго существовал с разрушенным предметом памяти, чего не должно было произойти, я должен был в то же мгновение исчезнуть. И связь с людьми моя была слишком сильной. Ты говорила, что Эрланна мучали кошмары?

– Да, с ним часто такое бывало.

– Духи не видят снов. Даже предположив, что то состояние переходное, что ночью он выглядел как человек, он не должен был видеть снов. Это подтверждает мои слова. Поэтому, вернув сферу, я бы просто дожил эту жизнь и исчез. Наверное, я и так в итоге исчезну, потому что теряю связь из-за разрушения. Как хотя бы подобие личности уж точно. Тогда останутся только перерождающиеся хранители.

– Это звучит слишком грустно.

– Просто правда.

Гленда опустила взгляд. Может, для Мастера была возможность стать ещё больше человеком, чтобы он попал в обычный круг перерождений? Вариант стать полноценным духом казался хуже. Тогда придётся продолжать жить без цели и с грузом прошлого. И сама перспектива исчезновения очень печалила. Как человек Гленда считала, что исчезнуть, будто тебя никогда не было, жутко. Духи могли считать иначе, но Мастер тоже казался опечаленным.

Неожиданно послышался бой часов. Только вчера умерли двое. И вот уже десть ударов. Гленда вскрикнула, начала испуганно огладываться, водить перед собой руками. Ей глаза больше не видели. Стало так страшно, Гленда чувствовала, что начала паниковать. Даже не услышала из-за этого шагов. Но когда часы забили снова, тонкие руки безвольно повисли, а голова упала на подлокотник.

– Она не получит тебя, – услышала Гленда рядом холодный, сквозящий злобой шёпот, но ничего не могла сказать в ответ.

Глава 50: Сбежавший наследник

Ингрид устало глянула на оба осколка и первым решила взяться за тот, что принадлежал Мейлиру. Просто решила соблюдать очерёдность. Как она понимала, где какой? Во-первых, осколки не были одинаковой формы, хотя это не помогло бы вернуть осколки на места, свали их любая неосторожность с диска. Во-вторых, от осколков исходила разная энергия, напоминавшая о том, какими силами обладал хранитель. Это уже было серьёзной подсказкой.

Надеялась ли Ингрид, что проще будет иметь дело с жизнью или что у Мейлира прошлое окажется спокойнее? Не особо. Характер осколка влиял только на то, с проявлениями каких сил приходилось сталкиваться хранителю, но не имел значения при очищении памяти. Что же касалось прошлого, то Мейлир в этом вопросе был скрытен, меньше него завесу тайны о себе приоткрывала только Мейнир. Но она в целом почти не разговаривала с кем-то помимо него. Ингрид была бы рада не ворошить так подло чужое прошлое, но ведь если нет выбора, то можно? Неважно. Когда ты кого-то убила, лезть в душу уже слишком незначительный грех.

***

Мейлир этого времени тоже был из рода Шефре. Того самого, который когда-то основал. Этот всё также был очень знатным и влиятельным, вот только, вопреки желаниям основателя, был отрицательно настроен по отношению к магам. В настоящее время положение магов зависело от настроя людей в конкретной местности и от того, насколько велико там влияние церкви, однако гонения были вне закона. Шефре старались не иметь дела с магами без особой на то необходимости и, тем более, не родниться с ними.

Мейлиру не повезло родиться наследником, но зато повезло, что осколок даровал лишь примечательно красивую и андрогинную внешность, которая цветовой гаммой и общими чертами не вызывала подозрений ни о том, что мать была неверна отцу, ни о том, что у него были необычные способности. Необычный оттенок на концах волос появился несколько позже.

Даже так, лёгкая жизнь Мейлиру не светила. Не только потому, что строгие семейные порядки требовали постоянно учиться и быть чуть ли не идеальным во всём, хотя уже это отлично лишало и детства, и возможности свободно вдохнуть. У Мейлира было много двоюродных родственников, которые могли бы претендовать на место главы, если бы Мейлира не стало. А почему не стало… Тут главное сделать так, чтобы было неотличимо от несчастного случая, либо что сам виноват. Несмотря на строгость и благородность фасада, изнутри род Шефре стал тем ещё гадюшником.

Пока Мейлир был совсем маленьким, он постоянно находился под наблюдением приближённых родителей, но даже несколько раз чуть не оказался задушен, похищен, отравлен или скинут с высоты. Уже тогда его способность начала проявляться в виде повышенной живучести: он быстро исцелялся, но не настолько, чтобы это вызвало сильные подозрения.

Хотя когда в два года Мейлир пережил отравление, которое было столь сильным, что родители уже начали задумываться о похоронах, зародились слухи, что тут не обошлось без магии. Правда, обычно магия против ядов не помогала, ведь ради спасения сына родители, конечно, снизошли до того, чтобы пригласить мага-целителя. Тот смог только посоветовать регулярно давать зелье-противоядие, но с этим ядом такой способ не всегда срабатывал даже с крепкими, отлично подготовленными к жизни аристократов взрослыми. А Мейлир выжил. И даже не остался инвалидом, хотя такой вариант тоже был.

В три года Мейлиру недостаточно было уметь ходить и внятно говорить, учиться читать, считать и просто поскорее повзрослеть. Обретение хоть какой-то самостоятельности в действиях означало, что надо учиться самостоятельно заботиться и о сохранности своей жизни. Потому что охрана не всегда окажется рядом и не всегда будет из числа верных. Кого подкупят, кто предаст – будь возможность всегда знать это заранее, жить стало бы в разы проще.

Среди всей подготовки самой простой было регулярное принятие малых порций яда, потому что с ним организм Мейлира прекрасно справлялся. Где-то в три с половиной года Мейлир и сам заподозрил у себя магические способности. Будучи ребёнком, он регулярно обзаводился синяками или ссадинами. Иногда из-за собственной неаккуратности (за которую родители очень ругали), иногда потому что кто-то «случайно» толкнул. Удивительно, как у Мейлира не появился страх лестниц после того, как за месяц полетал с них раз шесть. В последний даже заработал сотрясение.

В целом материала для практики хватало. В какой-то момент Мейлир заметил, что если приложить руку к повреждению и очень-очень пожелать, то оно исцелится. Мейлир был восхищён этой способностью, но уже тогда понимал, что не может никому о ней рассказать. Как и о том, что умеет создавать небольшие светляки, а ведь это для ребёнка казалось ещё большей магией, чем какое-то там лечение.

С теми кузенами и кузинами, кто был близко по возрасту, Мейлир часто общался. Ему было велено постараться построить хорошие отношения, чтобы уменьшить количество потенциальных конкурентов и недоброжелателей. А родители тех детей нашёптывали втереться в доверие, чтобы впоследствии было проще ударить в спину. В этом доме даже родственникам доверять не стоило.

Лучше и приятнее всего общение складывалось с Хальдис. Слепой троюродной сестрой, которая была на два года старше. Она не могла претендовать на место главы, поэтому в её компании можно было немного расслабиться, даже довериться. Не до конца, конечно, ведь даже если Хальдис сама по себе не представляла опасности, ею могли воспользоваться другие. И всё же Мейлир очень радовался встречам с сестрой.

– Халь, а ты всегда была слепой? – как-то спросил Мейлир, совсем не задумавшись о бестактности вопроса. Какого вообще такта можно ожидать от мальчика четырёх лет? Некоторые и в тридцать четыре о нём знать не знали.

– Я не вижу с рождения, – добродушно ответила она, явно ни на что не обидевшись.

Мейлир вздохнул с печалью и сочувствием, подумав о том, как много красивых вещей упустила из-за этого Хальдис, а та едва заметно поджала губы, умолчав один настолько важный секрет, что его нельзя было рассказать даже Мейлиру. Несмотря на то, что для нечеловека не представляло трудностей заметить наличие сил, которые среди Шефре не одобрили бы.

Мейлир любил читать Хальдис книжки. Так он практиковался и выполнял задания, а она узнавала много нового. Хальдис была удивительно чуткой. Мейлира с детства приучали не выдавать свои настоящие эмоции, всегда делать вид, что всё хорошо, привыкать постоянно носить выражение вежливого дружелюбия. Такую тонкую улыбку, за которую нельзя было обвинить во враждебности, пренебрежении, равнодушии и даже казалось, что её обладатель хорошо расположен к собеседнику. Хальдис не могла видеть его лицо, её не обмануть надёжно натянутой маской. Она очень хорошо чувствовала, когда Мейлир был расстроен, раздосадован, испуган, и как могла поддерживала. Обнимала, если никого не было рядом, либо тихо говорила то, что ему очень хотелось услышать.

Как бы было чудесно пронести эти отношения через года. Всегда иметь рядом надёжного, понимающего человека. И это было бы возможно, будь Хальдис человеком, но когда Мейлиру было пять лет, стало известно, что мать Хальдис – ведьма. Её дитя, соответственно, тоже. Та женщина долгие годы умело скрывала черты, которые выдавали её принадлежность к магам. У Хальдис же такой чертой оказался цвет глаз. Собственная мать ослепила её сразу после рождения, чтобы скрыть этот момент.

Мейлир и через года отлично помнил, как трясло его в момент оглашения приговора. От страха и от бессилия, что он ничем не мог помочь любимой сестре. От несправедливости, что она должна умереть, а он, тоже будучи магом, продолжит жить. Мейлир присутствовал на казни. Видел, не имея возможности отвернуться или даже зажмуриться, как сначала покатилась голова ведьмы-матери, а потом и самой Хальдис. На тот момент не было сомнений, что это она.

От этой потери на душе стало слишком горько, но Мейлир не мог ни с кем этим поделиться. Потому что старшие в этот момент оказались удивительно единодушны, посчитав, что именно так следовало поступить с затесавшейся в семью ведьмой. Отца Хальдис при этом смогли оправдать, решив, что ведьма его околдовала. Вера в родственников и в справедливость подорвалась очень сильно.

Уже тогда Мейлиру очень хотелось сбежать из этого дома, полного лицемеров и подлецов. Или хотя бы не пересекаться с ними, не становиться главой змеиного логова. Мейлиру нравилась красота, которая сопутствовала богатой жизни, нравились дорогие (изящные, а не пафосные) вещи, нравилось учиться. Это стоило того, чтобы терпеть долгие и скучные приёмы, фальшивые улыбки и полную лжи речь. Только он был бы доволен чем-то поскромнее, чем место главы, но права заявить об этом не имел. Когда Мейлир имел неосторожность поинтересоваться у родителей, какие у него есть варианты, кем стать в будущем, ему очень твёрдо сказали, что вариантов нет. И что он обязан оправдать возложенные надежды. А для этого необходимо выжить.

Как только Мейлир смог крепко держать в руках тренировочный меч, его начали обучать фехтованию. Если во время тренировки Мейлир получал травму, которая портила благоприятный вид наследника, его ругали. Могли и выпороть. Ведь главное, чтобы следов наказания не видели другие. А там хоть спину до крови, хоть ноги в багровых синяках. Поэтому Мейлир, если успевал, применял способности, чтобы избежать наказания.

Подрастающие кузены и кузины тоже начинали портить жизнь. Они очень любили дуэли: кто физические, а кто словесные. Проигрыш, конечно, не только отмечал позором, но и приводил к наказанию. Мейлир обязан был побеждать в любой ситуации. Он ведь наследник. У наследника не может быть слабых мест. Мейлира часто пытались задеть тем, что его можно было перепутать с девушкой. И ладно в детстве, где почти всегда пол можно было понять только по одежде, с возрастом андрогинность никуда не девалась. Кузены находили это смешным, кузины порывались нарядить в платье. Если честно, Мейлир не считал, что платье – это что-то плохое, особенно если оно красивое. Только в этом обществе в восемь лет уже затягивали корсет, а на такой Мейлир категорически не был согласен. Ему и так иногда казалось, что он задыхается в этом доме.

В девять лет покушения на жизнь стали как никогда активными. На Мейлира чуть не упала здоровенная люстра в бальном зале. Его толкнули на нож, что торчал в саду из земли. Он неделю пролежал без сознания после отравления, а потом ещё неделю мучился от жара, болей и невозможности нормально есть. Попытались столкнуть с балкона. Чуть не похитили – спасло только то, что тогда Мейлир начал спать с ножом под подушкой. Это уже слишком выходило за рамки обычной семейной конкуренции. Излишне активные родственники слишком много себе позволяли, всего пара ошибок, и уже было легко доказать, что случаи совсем не несчастные и кто за всем стоит. Виновных наказали и присмирили, жить стало немного спокойнее.

Только расшатывания психики так просто не успокоить. Мейлир боялся спать, вследствие чего мучился головными болями и травмами на тренировках из-за ухудшения внимания. Боялся высоких и открытых мест, боялся даже какую-то мелочь доверить слугам, которые были с ним с детства. Он принял правила игры. Всегда сохраняя доброжелательный вид, с подозрением относился к каждому, потерял веру в отношения, построенные не на выгоде. А ведь Мейлира всё ещё можно было назвать ребёнком.

В одиннадцать лет кузен вызвал Мейлира на дуэль. У детей они обычно проводились на тренировочных мечах, но оказалось, что у меча кузена была заточенная часть, смазанная очень сильным ядом. У Мейлира не осталось чётких воспоминаний о том, как ему ранили колено. Только то, что рана была очень сильной и воспалилась из-за яда, а сам Мейлир по той же причине потерял сознание. Колено не удалось полностью вылечить. Ни лекарства, ни магия, ни силы организма не помогли. Придя в сознание, Мейлир попытался применить способности, но было поздно. Ему оставалось только учиться делать вид, что трость – это просто часть образа, а не необходимый инструмент. Что ему совершенно не больно долго стоять, ходить, вставать, что он всё так же прекрасно фехтует. Что он всё так же идеален и не пытается за улыбкой скрыть то, что вот-вот упадёт, если лишить опоры в виде трости.