Текст книги "Тринадцать жертв (СИ)"

Автор книги: Lillita

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

Глава 39: Палач, которого поглотил страх

Вокруг было так темно, что сколько ни привыкай, всё равно ничего не разобрать. Эгиль боялся темноты, боялся того, что может в ней прятаться, особенно в месте, где это не являлось беспочвенным опасением. И он не считал, что если намеренно сталкиваться с тем, что пугает, это поможет избавиться от страха. Нет. Не в его случае. Единственное, чем помогало такое издевательство над собой, так только тем, что он научился не выдавать того, что чувствовал.

Эгиль перевернулся на бок, так сильно клонило в сон… Это был очень плохой знак, Эгиль не мог сказать, почему так считал, но не сомневался в верности своих ощущений. У него было хорошее чутьё на дурное, что и заставляло выходить ночами из комнаты, искать младших, которые в свою очередь, искали неприятности.

Он вспомнил, как изменилась на его глазах Дикра, стала больше похожа на Ингрид. На дочь Ингрид, которой она была много поколений назад. Если бы только ведьма знала, что её дочь выжила… Может, ничего этого и не было бы? Может. Сейчас это не имело значения. Эгиль закрыл глаза и тяжело вздохнул. Именно сегодня, когда так неожиданно захотелось спать, он очень не хотел, чтобы наступал сон. Он боялся того, что мог в нём увидеть. В его снах никогда не было ничего хорошего.

***

День ото дня одно и то же: маги, крики, проклятья, запёкшаяся кровь, драная плоть. И страх. Страх тех, кто был воплощением зла, кто заслуживал только страданий и смерти и кто мог быть полезен только как источник информации, однако даже с этой ролью они не справлялись – не признавались. Как же это раздражало – ещё ни один пойманный маг, ни одна ведьма… Никто не признался, где их убежище, куда они все держат путь, пытаясь скрыться от охоты. От своей заслуженной участи.

Эгиль любил свою работу и ненавидел магов. Он был палачом, тем, кто должен был заставить их сознаться, но на самом деле просто был счастлив видеть их страдания, чувствовать своё превосходство над ними – такими слабыми, бессильными, беззащитными, беспомощными, когда вся их гнилая магия была заблокирована священными артефактами. Как жаль, что таким же образом нельзя было убрать их уродливый облик, но в таком случае то, что раздражало, можно было просто вырвать, вырезать, выжечь, – удалить любым из доступных способов. Пожалуй, была в магах ещё одна положительная черта: выносливость. Они достаточно долго держались, прежде чем теряли сознание.

Склонившись над измученной женщиной, закованной на кресле допроса, Эгиль приподнял её голову за подбородок и посмотрел в глаза. Отвратительные глаза. У них была покрытая ярко-синими узорами склера, фиолетовая с оранжевыми прожилками радужка и горизонтальный зрачок, который положено иметь козе, а не человеку. Впрочем, это было бы оскорбительно для козы, что её сравнили с таким не богоугодным существом.

– Не отводи взгляд, – елейным голосом протянул Эгиль, надевая на неё вилку еретика. – Смотри, пока можешь смотреть, – холодно добавил он, доставая кинжал.

Волшебница испуганно вскрикнула и зажмурилась, когда Эгиль замахнулся кинжалом, целясь прямо в глаз. Какое бессмысленное действие, словно веко способно остановить остро заточенную сталь. Однако Эгиль не стал выкалывать глаза парой точных, быстрых движений. Сначала он сделал надрез на веке и на пару секунд приподнял кинжал, словно давая жертве надежду, что этим всё и ограничится, но стоило только раздаться несдержанному облегчённому выдоху, как кончик острия снова коснулся глаза.

Эгиль надавил, очень-очень медленно погружая кинжал, наслаждаясь кровавыми слезами, стекавшими по щеке волшебницы. И только когда лезвие уткнулось в глазницу, он резко повернул кинжал и вынул. То же самое он проделал со вторым глазом, со всё той же садистской медлительностью. Кровавое месиво было самой приятной частью на этом мерзком лице. Гораздо лучше, чем та фиолетовая ошибка извращённой магической природы. Жалко только, что жертва потеряла сознание, и теперь Эгилю нечего было тут делать.

Он вытер кровь об одежду и убрал кинжал. Раз уж так получилось, можно позволить себе отдохнуть. Он был в пыточной с самого утра, допрашивал эту волшебницу. Сначала он сжёг её вызывающе красные волосы – в огне им и место, потом срезал наросты с плеч, заклеймил все покрывавшие тело узоры. До обречённого хруста суставов он вывернул руки, посмевшие творить мерзкое колдовство, разбил колени, на которые волшебница отказалась вставать перед лицом правосудия. Как много среди них было глупых гордецов, но вся эта шелуха слетала под руками палача. Да, Эгиль был занят с утра важными вещами, а теперь уже, наверное, наступило время обеда. Есть хотелось, вот что точно.

Не сказать, что Эгилю не нравился воздух в пыточной, но глупо отрицать, что снаружи было посвежее. Всегда приятнее дышать, когда рядом нет ненавистных магических порождений. Эгиль пошёл в столовую, но есть среди всех ему не хотелось, поэтому он забрал еду и ушёл обратно в пыточную. Не в ту часть, где сидела колдунья, в соседнее помещение, где был стол, чтобы можно было вести записи новых сведений.

Его напрягало находиться даже среди братьев по делу, казалось, что даже среди них могли затеряться маги, желавшие помочь своим пойманным собратьям. Всегда, везде он ждал, что случится какая-то магическая подлость. Только в пыточной ему становилось спокойнее, ведь это было самое защищённое от магии место. Ведь ни для кого не секрет, что самые сильные чары – предсмертные. Палачей не хватит, если не позаботиться должным образом о безопасности: всех проклянут, убьют. Эгиль нервно сглотнул, вспомнив о проклятье.

«Та дрянь, – раздражённо нахмурился он, – как она только смогла…»

В дверь постучали. Эгиль вздрогнул, слишком нервно и испуганно для нормального человека, но всё же позволил войти. На пороге стоял незнакомый ему церковник. Видимо, кто-то из новеньких, недавно как раз привезли тех, кто закончил обучение. Эгиль смотрел на этого человека и пытался понять, что же его смущает, но разум так и не смог ни за что уцепиться, а стоило встретиться с ним взглядом, как мысли начал обволакивать туман. Этот туман заглушал то, что Эгиль считал здравомыслием, и заставлял вопреки обычному чувствовать себя спокойно в присутствии незнакомца. Доверять ему.

– Добрый день. Чем могу помочь? – спросил Эгиль, кивком приглашая занять второй стул.

– Добрый, – ответил со слабой улыбкой незнакомец и занял предложенное место. – Я здесь, как вы уже могли догадаться, недавно… Много слышал о вас, вы известная фигура среди палачей, вот и решил зайти поговорить, раз уж выпал такой шанс. Кара, – тихо промолвил он, посмотрев в сторону соседнего помещения, – лезвие, – перевёл взгляд на кинжал на столе, – страх.

На последнем слове незнакомец посмотрел на Эгиля, и он снова вздрогнул. Едва заметно, но это точно не укрылось от внимательных золотых глаз. Словно этот седой человек мог видеть его насквозь, но сейчас Эгилю это казалось нормальным. Это ведь пыточная. Если здесь и могут проявляться какие-то силы, то только святые. Ведь так?..

– Кто вы? – спокойно спросил Эгиль и расслабленно откинулся на спинку стула.

– Хенбетестир, но не утруждайтесь запоминать моё имя. Я пришёл просто поговорить с вами, как и сказал ранее. После этого я уйду и больше не буду смущать вас своим присутствием. Вам необязательно помнить обо мне, вам, очевидно, и так хватает причин для беспокойства.

Хенбетестир говорил эти странные и очевидно подозрительные вещи так спокойно, что туман в мыслях становился только плотнее, поэтому в ответ на услышанное Эгиль только плечами. Иногда и поговорить можно, почему нет? Он в коем-то веке был действительно спокоен и хотел растянуть этот момент. Эгиль, чьё имя было известно среди магов и стало синонимом ужасной смерти, кто пугал многих, сам успел позабыть, что такое не испытывать вечный страх.

– Вы хотите поговорить о чём-то конкретном? Просто перетереть мне кости вы могли бы и с кем-то другим. Легко найти тех, кто в красках расскажут, почему я ужасен как человек и хорош как палач.

– Сплетен я слышал уже достаточно, но я бы хотел услышать о вас от вас. Вы ведь не без причины стали таким. Какой была ваша жизнь? Что заставило вас стать палачом?

– Я стал им, потому что сам того захотел, – хмыкнул Эгиль. – Я ненавижу магов и желаю им только умереть в мучениях. Их существование приносит людям только несчастья. В моей жизни от них были только несчастья… Вы хотите знать, как так вышло? Давайте начнём с начала…

Эгиль родился в деревне близ границ Валлерала, за которыми – только пустоши: земли, убитые магией. Печально известные места, то и дело страдавшие от нападений одичавших, сошедших с ума древних магов. Раньше нападения были редкими, одиночными, поэтому хватало имевшейся на месте охраны. Большая часть семей в той деревне произошла от таких же охранников границы, потомки которых не захотели покидать эти земли, считая их своей ответственностью. Глупая и смертельная убеждённость.

Да, долгие годы удавалось обходиться малыми жертвами, но когда Эгилю было шесть лет, случилось непредвиденное: маги начали нападать на границы группами. Те деревни, которые располагались ближе к пустошам, оказались стёрты за считаные дни. Несмотря на срочную мобилизацию, требовалось много времени, чтобы стянуть к границам достаточно сил. Эгиль успел затаиться, его успели спасти, как и многих других осиротевших друзей, но он видел смерть всех своих близких.

Его мать разорвало на куски. Эгиль помнил, как трясся от страха, стараясь не издать ни звука, а по щеке, раненной осколком ребра, сползал кусок её лёгких. Его отец в одно мгновение просто вспыхнул. И сгорел заживо. Бабушке свернули шею корни. Этот хруст до сих пор преследовал Эгиля во снах. Дедушку сожрала тьма. Сначала он сошёл с ума и зарубил своего второго сына – дядю Эгиля, – потом распотрошил дочь и повесился на её кишках. Его труп тут же был сожран чёрной тварью. Эгиль пытался сбежать, а вокруг были трупы тех, кого он знал. Или их ошмётки. Кто-то кричал в агонии, кто-то сошёл с ума и даже лишившись части конечностей пытался напасть на других. А вокруг мельтешили твари. Маги. Они были так сильны, что в их облике не осталось ничего человеческого. Родные земли гибли извращённой, безумной смертью.

– Разве, увидев всё это, можно относиться к магам иначе? Зная, какими они становятся в итоге. Зная, что они могут сотворить с теми, кто просто жил. Мы даже не были частью церкви, которая издавна знала, как ужасна магия, и пыталась образумить остальных. Мы просто… Жили. Тихо, спокойно. Даже с миром дел особо не имели, ведь к пустошам редко решался прийти кто-то новый. Кроме воинов, конечно, чтобы защищать границы. Столько людей просто погибло от магии… – Эгиль горько усмехнулся и прикрыл глаза. От воспоминаний о детстве его снова начало трясти.

В тот день в его душе дали ростки ненависть и страх. И всё же Эгиль смог пережить ту ночь. Он был спасён воинами, которые успели добраться до тех мест. В ближайшей церкви, которую переоборудовали под лечебницу, был также организован временный приют для спасённых детей. Тогда не было возможности отправить их в более безопасное место, к тому же, многим требовалась медицинская помощь. Защита границ от магов легла на род Гвалгвен. Все мужчины этого рода были воинами, а женщины – целителями. Поэтому забота о детях легла на тех целителей, которые были отправлены для поддержки воинов.

– Главная, на кого легла забота о детях, была сестра главы рода. Мы звали её Элли. Чудесная и очень сострадательная женщина… – вспоминая о ней, Эгиль впервые искренне и мягко улыбнулся. – Была, – резко добавил он.

Маги смогли добраться до церкви-приюта. И хотя туда были направлены воины, они не смогли прибыть раньше магов. Погибли многие целители, когда пытались спасти детей. Погибли многие дети, среди них ведь было достаточно и совсем маленьких, и ещё не успевших поправиться. Эгиль выжил и тогда, но только потому, что Элли закрыла его собой.

– Маги снова убили тех, с кем я успел сблизиться. Они убили даже её… – голос Эгиля дрогнул, он сжал руку в кулак и с отчаянием посмотрел на собеседника. – Её! В чём она была виновата?! Она только спасала жизни! Ей даже комара было сложно прибить! – воскликнул Эгиль и даже привстал, опираясь на стол, но потом выдохнул, успокаиваясь, и снова сел.

Тогда Эгиль полностью убедился в правоте церкви и решил пройти обучение, чтобы помогать очищать мир от магической заразы. Конечно, через какое-то время и ценою больших жертв, особенно среди обычных людей, древних магов удалось усмирить. Убить. Но магия-то никуда не делась, никуда не делись обычные маги, которые тоже были опасны. Кто сказал, что любой из них не может сойти с ума и начать убивать всех вокруг? Теми жестокими способами, которым люди совсем ничего не могли противопоставить. От этого могло уберечь только одно – уничтожение всех магов.

– К нашему счастью, церковь смогла начать охоту. Но маги же не только дурные, но ещё и хитрые. Они все идут куда-то своими тайными тропами, чтобы всё переждать. Пережить. Наверняка многие сбегают в Кольнем, но там мы пока бессильны. Но ничего… Однажды мы поймаем тех, кто всё расскажет…

Эгиль ни секунды не сомневался в том, что его призвание – стать палачом. Пытать и убивать магов на благо церкви – разве можно найти занятие лучше? Разве можно найти палача лучше, чем тот, кто ненавидит магов больше, чем главы церкви? Однако в тени ненависти медленно разрастался и страх. Ведь никто не знает, когда в руки церкви попадётся маг, который будет слишком силён, чтобы его смогла сдержать местная защита. Особенно опасны были ведьмы, ведь проклятья – их стезя. И всё равно Эгилю нравилась его работа.

– Знаешь, – отметил он между делом, – когда слой за слоем срезаешь с магов кожу и плоть, многие из них внутри оказываются очень похожи на людей. Это, конечно, тоже обман. Их просто ещё магия недостаточно поглотила. Я видел тех, у кого текла чёрная кровь, у кого кости были цветные. Я доставал из них органы, которые никак нельзя было перепутать с человеческими. Такое уродство не должно существовать. Тем более наравне с людьми. Но, знаешь… Среди тех, кто попадал ко мне, была одна…

Эгиль поморщился и нервно дёрнулся, подходя в воспоминаниях к ведьме. Он даже не знал её имени, ведь это ни к чему, а внешне помнил только что-то такое же кровавое, изуродованное, изодранное, как и многие другие. В его памяти она больше была похожа на сплошную рану, чем на женщину. Он даже помнил, как вырвал ей соски и клеймил половые губы. А лучше бы забыл о ней всё.

Та ведьма была очень сильной, удивительно, как её вообще удалось поймать. Однако задаваться такими вопросами не задача Эгиля, у него другая работа, которую он и выполнял. Чем сильнее маги и ведьмы, тем с ними веселее, тем дольше они остаются в сознании, да и банально живы. С той в этом плане было очень хорошо. На ней целого места не осталось, она вся была в крови, но жива, бодра, полна гнева. Надо было быстро убить её, но Эгилю слишком нравилось смотреть, как она бессильно билась в оковах, как направляла прямо на него опустевшие глазницы. Это было непростительной ошибкой. Защита пыточной не смогла сдержать все силы ведьмы, поэтому, почувствовав близость смерти, она прокляла Эгиля.

– Мне кажется, я до сих пор слышу её… Бог мой… – Эгиль обхватил голову руками и с ужасом посмотрел на Хенбетестира. – Я бы хотел избавиться от этого проклятья. Но это невозможно. Словно это было вчера, я помню, что она говорила. Она ведь, издеваясь, сказала, в чём будет заключаться проклятье. И даже как положить ему конец. Сказала, что остаток жизни я проведу в вечном страхе, а, переродившись, сам стану магом, который обречён связать свою жизнь с ведьмой. Но это породит только страдания. И разорвана проклятая связь будет только тогда, когда стороны простят друг друга. То есть, никогда.

Эгиль запрокинул голову и рассмеялся. Это был смех человека, который с каждым годом всё больше сходил с ума. Который с каждым месяцем приближался к краю. Которого с каждым днём всё сильнее поглощал страх. Именно он уже давно был ведущим чувством, а не ненависть. Та осталась, но просто скромно позволяла чувствовать себя лучше во время работы. Просыпаясь, засыпая, каждую минуту своей жизни Эгиль чувствовал только одно – страх.

– Эта дрянь специально задала невыполнимое условие. Убила мою и без того раздолбанную магией жизнь. Обрекла стать одним из тех, кого я ненавижу. Вот это номер, вот это юмор! – Эгиль смахнул проступившие слёзы, блеск его глаз был совсем нездоровым. – Но это всё когда-нибудь. Может, её сил и не хватило на эту часть. Какая мне разница? Пока я могу, я буду избавлять мир ото всех, кто попал в мои руки. Так, как они того заслуживают.

Он ненадолго затих и прислушался. Он что-то уловил из соседней комнаты, из-за чего губы растянулись в кривой улыбке.

– Кажется, очнулась. Люблю таких, которые быстро в себя приходят. Эй, может, пойдёшь со мной? Посмотришь на работу того палача, о котором только слышал. Не волнуйся, это не займёт много времени. Ей осталось недолго.

Хенбетестир, кажется, хотел возразить, но Эгиль не обратил на это внимание и потащил его за собой. Ему очень хотелось показать своё творение. Он очень не хотел оставаться сейчас с колдуньей наедине. Зашедший для разговора незнакомец оказался очень кстати. Что толку слушать сплетни? Лучше самому посмотреть на то, как вырываются ногти, с хрустом давятся пальцы, раскалённым крюком разрывается грудь. Эгиль не отпускал Хенбетестира до тех пор, пока жертва не умерла, но стоило гостю уйти, как о нём в самом деле почти ничего не осталось в памяти.

Шли дни. Страх продолжал вытеснять рассудок. Эгиль, как обычно, пришёл в пыточную, но новую жертву к нему ещё не привели. С напускной скукой он рассматривал грязный пол и вдруг заметил блеск. Появилось подозрение, что это у кого-то из недавних жертв выпал потаённый артефакт. В таком случае от него требовалось избавиться, однако Эгиль не мог решиться даже приблизиться к этой вещи. Магические предметы опасны не меньше магов, их глупо вот так просто трогать.

«Но ведь здесь он не должен работать… – попытался убедить себя Эгиль. – Его в любом случае надо убрать с пола. А вынести отсюда попрошу кого-нибудь другого…»

Эгиль подошёл и наклонился. Возле кресла, в котором не так давно сидела та волшебница с фиолетовыми глазами, лежал просто осколок какого-то камня. Необычного камня, да, но сами по себе камни не так уж опасны. Эгиль поднял его, но когда выпрямился и разжал руку, та оказалась пуста. А вместе с тем оказался пуст разум, ушли последние отголоски здравомыслия. В порыве безумия Эгиль раскалил штырь и пробил себе горло.

***

Горло всё ещё жгло, болело сердце, а в голове была какая-то каша. Широко раскрытыми глазами Эгиль бессмысленно смотрел на потолок и пытался прийти в себя. Осознать, что произошедшее было просто сном, пусть и сном о прошлом. Да, когда-то в далёкой жизни это был он, но ведь не сейчас. Сейчас он не сумасшедший палач, который пытает ненавистных магов. Сейчас он ни за что не смог бы сделать ничего подобного. Даже от мысли о таких вещах становилось тошно.

Его трясло, но надо было хотя бы внешне казаться спокойным. Да какое там спокойствие, когда сон ощущался слишком реально? Не просто страшная картинка, на которую смотришь со стороны. Эгиль чувствовал всё, чего касался, ощущал все запахи. Пропустил через себя все эмоции, которые испытывало в те моменты его прошлое.

И всё же… Была одна вещь, за которую можно было поблагодарить сон. Эгиль, наконец, вспомнил, узнал, какое же ещё проклятье висело на нём. Тянулось через многие жизни, возможно, даже дольше, чем проклятье хранителей, ведь оно возымело силу только после чар Ингрид, а она жила во время следующей охоты.

– Кажется, ты была права, – прошептал он, когда нашёл в себе силы сесть. – На этот раз мы сможем исполнить условия и закончить хотя бы это. Знай, с моей стороны прощение точно есть. Надеюсь, ты тоже простишь меня, И.

Глава 40: Пять, шесть, семь – грядёт

Гленда забежала на кухню и очень удивилась, что там никого не было. Это показалось странным, ведь даже до пробуждения Мастера Сюзанна вставала очень рано и приходила на кухню первой. Однако на обычном месте стоял завтрак, который надо было подогреть, чем и занялась Гленда. За ней, словно тень, в кухню зашёл Мастер и просто сел в углу. Гленда постаралась не подавать виду, что ей всё ещё было немного неуютно от столь пристального его внимания.

«Может, Сью отошла в огород?» – подумала она между делом.

Скоро подошли Мейнир и Элеонора, было странно, что так и не появилась Ирмелин. Она, в отличие от остальных, не страдала бессонницей, но тоже рано вставала по утрам. На душе становилось неспокойно, но в последние дни тревога стала настолько привычным спутником, что Гленда не обратила на неё внимания, вместо этого она помогала накрывать на стол в столовой. Каким бы условным ни был завтрак, он позволял чувствовать себя людьми чуть больше, чем это было на самом деле. К тому же, Сюзанна ведь очень старалась, слишком бессовестно было бы это проигнорировать.

Фрейя и Мейлир, похоже, встретились по дороге, потому что в столовую вошли уже о чём-то споря, но их быстро отвлекли Элеонора и Мейнир. Потом пришли близнецы. Они казались встревоженными, когда внимательно осматривали присутствующих.

– Сью и Дикра не появлялись? – спросил Лауге, его брат нервно улыбался.

– Нет. Когда я пришла, завтрак уже стоял, но Сюзанны не было, – ответила Гленда. – Я подумала, что она снаружи…

Близнецы переглянулись, у Лауге было такое выражение, словно на улице они уже посмотрели.

– Мы пойдём поищем их, – сказал он, прежде чем они спешно покинули столовую.

– Наверное, надо будет подождать всех… Вы не слишком торопитесь? – уточнила Гленда у Элеоноры и Мейлира.

– М-мы сегодня свободны, – пробормотала Элеонора, нервно сжимая подол юбки и смотря куда-то в пол.

Однако никто из отсутствующих не торопился приходить.

***

– Сад? – спросил Исаак, когда они бежали по коридору. Ложь. Лауге тоже понял это.

– Комната? – прозвучало почти правдиво, и Лауге не знал, как это «почти» толковать.

Одно близнецы знали точно – что-то случилось. Это что-то было связано с ведьмой, но как бы хорошо они это ни понимали, до последнего не хотелось верить в худшее. То худшее, о котором они знали с самого начала. Близнецы застыли перед дверью, не решаясь открыть. Их сердца стучали одинаково быстро, а тревожные мысли были почти идентичны. Первым не выдержал Исаак. Сначала он постучался, но вместо того, чтобы дождаться ответа, распахнул дверь и зашёл в комнату.

Та была пуста, и можно было подумать, что надо бы пойти проверить другое место, но в глаза бросилось кровавое пятно на кровати Дикры. Близнецы синхронно выдохнули и перевели взгляды на ближайшую стену. Там было два портрета. Лауге потерял дар речи, Исаака трясло, как от приступа истерического смеха. С совершенно неуместной натянутой улыбкой он подошёл к портрету Сюзанны, дрожащей рукой коснулся рамы. Здоровый глаз начал слезиться. Исаак обхватил себя руками, его бросало то в жар, то в холод, пока он смотрел на портрет Сюзанны, которая как всегда мягко улыбалась. Как никогда хотелось, чтобы всё это оказалось жестокой игрой вышедшей из-под контроля силы, но Мастер держал осколки в узде, а реакция брата подтверждала, что он видел то же самое.

– Дрянь! – гневно воскликнул Исаак и резко развернулся. – Сколько мы можем об этом молчать? Хватит! Мы все скоро помрём, так почему другие не могут знать правду? Днём раньше или позже… Уже не имеет значения. Если не вы, то я расскажу правду.

Исаак уже выбежал из комнаты, когда Лауге смог прийти в себя. Он знал, о какой правде собирался рассказать брат, и хотел остановить, но теперь для этого нужно было догнать. Лауге сразу знал, что не сможет, а Исаак очень старался успеть первым и молил только о том, чтобы Эгиля до сих пор не было в столовой. Он точно всё поймёт и помешает. Он и без того был предательски близко с ведьмой.

Дверь в столовую распахнулась так резко, что могла бы сильно ударить приблизившуюся на звук шагов Гленду, если бы та благоразумно не остановилась на расстоянии, но хранительница всё равно испуганно отшатнулась, когда Исаак ворвался в столовую. Он быстро окинул помещение взглядом и облегчённо выдохнул, убедившись, что Эгиля всё ещё нет. Ещё ничего не было сказано, а в груди уже болело от того, что придётся быть честным.

– Что случилось? – осторожно спросила Гленда.

– Ведьма, – сквозь зубы выдавил Исаак. Он шумно дышал, пытаясь прийти в себя после стресса и бега.

– Чё она сделала? – с плохо скрываемым беспокойством резко спросила Фрейя.

Исаак опёрся на стену и с отчаянием посмотрел на присутствующих. Нельзя было медлить, скоро тут окажется Лауге, однако горло сдавливало не только лживое влияние осколка, но и смертельная клятва. Та, которая заставляла молчать всё это время.

– Всё это время ведьма была среди нас, – сдавленно сказал он, чувствуя привкус собственной крови. – Каждый грёбанный раз. Жертва всегда была только одна. И ведьма сама приводила её сюда, – Исаак обернулся к открывшейся двери, запыхавшийся Лауге тоже зашёл в столовую, поэтому он поспешил выпалить: – Ирмелин – это Ингрид. Медленно бегаешь, братец, – сказал он и громко рассмеялся. Впервые в жизни.

– Исаак… – испуганно пробормотал Лауге.

Все застыли в шоке, непонимании. То, что сказал Исаак, безжалостно выбивало из колеи, но разве можно верить словам хранителя лжи? Не имел ли он ввиду что-то противоположное? Только Лауге, тяжело сглотнув, схватил брата за руку и с сожалением посмотрел на остальных.

– Это правда, – сказал он так сипло, тихо, словно что-то сжимало его горло.

Близнецы снова выбежали из столовой. Перед уходом Лауге быстро обернулся и с тоской посмотрел на Гленду. Дверь за ними захлопнулась, а остальные хранители не могли пошевелиться – невидимая сила парализовала их, чтобы никто не посмел нарушить запланированный ведьмой ход событий. Только Мастер был свободен в своих действиях, но ему было всё равно куда и зачем ушли хранители, ему тоже надо было осознать услышанное. Понять, как близко всегда находился злейший враг. Понять, как часто рядом были предатели.

***

Эгиль был единственным, кто и не думал идти утром в столовую. Как и Ирмелин. Конечно, эти вещи были связаны. Не получив ответа на стук в дверь, он направился к месту, где была надёжно спрятана дверь, ведущая в часовую башню. Эгиль тоже не знал об этой двери, просто это было их обычным местом встречи в последние дни. Предчувствие подсказывало, что и сейчас надо ждать здесь.

Эгиль стоял, привалившись к стене, и всеми силами пытался унять дрожь. Из всех вещей он больше всего боялся ведьмы. Больше всего и больше всех. Присутствие Ингрид доводило до оцепенения и ужаса любого из хранителей, нет сомнений, даже похожая на бесстрашную Фрейя испытает это жалкое чувство, когда придёт её время. Что уж говорить о нём. Зная правду, Эгиль испытывал приступы неконтролируемого страха каждый день с момента прихода Ирмелин. И даже это не помешало ему влюбиться. Абсурдно, но такова его участь.

– Я ожидала, что встречу тебя здесь сегодня, – раздался рядом голос, заставляя Эгиля вздрогнуть, потому что, погрузившись в мысли, он ослабил над собой контроль.

– Почему?

Ингрид подошла к Эгилю, обняла его и уткнулась в ключицу, не давая рассмотреть выражение лица. Она не спешила отвечать, цепляясь за рубашку хранителя так, словно умрёт, если их сейчас разделить. Только вот Ингрид уже очень давно не боялась своей смерти. Она была бы счастлива найти покой, но не имела права на такое благо.

– Твой осколок был среди тех, которые проявили этой ночью повышенную активность. Я подумала, что ты мог что-то узнать этой ночью и захотеть об этом поговорить. Пока есть такая возможность.

Эгиль усмехнулся и кивнул. Он слегка отодвинул от себя Ингрид, чтобы мягко обхватить руками её лицо и приподнять его. Сейчас они были одинаково бледны. Когда он был рядом с Ирмелин, то, как и среди прочих людей, слишком хорошо замечал, насколько выбелило кожу проклятье. А вместе с Ингрид мог почти забыть об этом, так хорошо они сочетались. Эгиль тихо вздохнул. Она выглядела слишком измотанной, под глазами залегли тени. Для Ингрид эта ночь тоже оказалась очень тяжёлой.

– Ты сегодня совсем не спала? – тихо и с беспокойством спросил Эгиль.

– Я убила близняшек… – также тихо ответила она, а в голосе послышались всеми силами сдерживаемые слёзы. – И до утра очищала их осколки. Я заглушила часы, чтобы они не разбудили вас. Скажи, что ты видел этой ночью?

– Прошлое. Я… Я видел прошлое. Кажется… – Эгиль закусил губу и чуть тряхнул головой, заставляя себя говорить. – Думаю, это было то само прошлое, отрывки которого я начал видеть после зачарования. Только теперь это были цельные эпизоды. Я видел тот день, когда встретился со странником. До того, как он стал Мастером. А потом то, как подобрал осколок. Точнее, не я… Но его звали также. Я, наверное, его перерождение…

– Активированные осколки показали память, которую хранили, основываясь на памяти души, – тихо сказала Ингрид. Для неё это многое объясняло.

– Да, наверное. Я бы не хотел говорить, что именно было в том прошлом, но… Ингрид, я вспомнил, какое проклятье связывает нас.

Она молчала, но точно хотела услышать продолжение. Эгиль глубоко вдохнул в попытке убедиться, что верно всё запомнил из рассказа и мыслей своего прошлого, ведь сам момент проклятия не видел. И хорошо, потому что ему хватило и одной изувеченной волшебницы.

– В прошлом я убил ведьму. Я был палачом, который ненавидел всех магов, и пытал её. Перед смертью она сказала, что до конца той жизни меня будет поглощать страх, а потом я сам перерожусь магом и влюблюсь в ведьму. Буду одним из тех, кого ненавидел, и сам свяжу себя с той, кого ненавидел. Тогда для меня уже и этого знания хватало, чтобы ужаснуться от проклятья. Но ведь на самом деле это было бы слишком гуманно… Поэтому она сказала, что эта связь принесёт мне много страданий, что я сполна пойму, каково на самом деле было магам, которых я убивал. И это проклятье будет преследовать меня, пока мы не простим друг друга.

Тяжело вздохнув, Эгиль огладил бледную щёку. Ингрид не выглядела удивлённой, скорее задумчивой. Она покачала головой и слабо улыбнулась. Немного облегчённо и очень печально.

– Теперь-то я очень хорошо знаю, насколько проклятья опасны и подлы к тем, кто их насылает. Делая зло другим, будь готов принять его и на себя, и не надейся, что смерть поможет этого избежать. Что ж, значит, хотя бы одно мы смогли разрушить? – спросила она и получила в ответ неуверенный кивок. – Я не помню этого, но по знакомым чарам могу понять, что в этом тоже виновата я. Знаешь… – Ингрид положила правую руку Эгилю на сердце. Он вздрогнул, но быстро понял, что момент смерти ещё не настал. – Мой муж был слабым магом. И я чувствовала на нём такую же знакомую магию, но так и не нашла причину этого чувства. Иронично и очень ожидаемо, проклятье связало тебя со мной. Значит, оно же постаралось потом всё разрушить. Ради мести я испортила своё же будущее…