Текст книги "Тринадцать жертв (СИ)"

Автор книги: Lillita

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Вернувшись на кухню, Элеонора нашла на полу осколок неизвестного камня. Ей подумалось, что его потерял Хенбетестир, и, наверное, ещё можно было попытаться нагнать и вернуть, но стоило взять камень в руку, как тот исчез.

А следующей ночью исчезла лечебница, исчезла Элли, закрывшая собой ребёнка, и надежда вернуться домой так и повисла на душе грузом неисполненного желания.

***

Элеонора медленно открыла глаза. Неожиданный сон отпускал её очень неохотно. Рядом сидела Фрейя. Такая спокойная, внушающая уверенности одним своим видом. Элеонора улыбнулась и взяла сестру за руку, на душе отчего-то стало немного легче.

Глава 45: Восемь с честью погубили, девять – вслед уйдёт

– Знаешь, а в-ведь я… Всё же вернулась домой. К тебе, – с улыбкой сказала Элеонора, продолжая держать Фрейю за руку.

Таким долгим и странным вышел путь. Да, может быть, Элеонора и не вернулась в свой старый дом, но ведь на самом деле ей было важно не конкретное место, на самом деле она хотела снова оказаться рядом с сестрой. Да, сейчас она совсем не была похожа на благородную деву, которая между битвами могла посетить светский приём, но это точно была та самая Фрейя. Сильная и уверенная в себе госпожа.

Фрейя тоже улыбнулась. Тепло и немного печально, понимающе. Она притянула к себе Элеонору и обняла. Очень осторожно, тщательно контролируя силу. Особенно растрёпанные после сна волосы, розовый цвет которых приобрёл едва заметный рыжий оттенок, привычно щекотали нос и настойчиво пытались попасть в рот.

– Да, Элли. С возвращением.

– А… А ты? У т-тебя было какое-то желание?

– Было, – тихо усмехнулась Фрейя. – Я хотела тебя защитить.

– Значит, ты ис-сполняла его в-всю эт-ту жизнь…

– Да. И буду исполнять до конца, – решительно заявила Фрейя и отпустила Элеонору. Удерживая сестру за плечи, она внимательно, строго посмотрела ей в глаза. – Нора, знаю, сегодня ты не должна была уходить. Но сделай это. Не оставайся здесь. Ты найдёшь, чем заняться в городе?

Элеонора помедлила, но всё же неуверенно кивнула. Уходить не хотелось, но Фрейя будет настаивать, а вне замка действительно чуть спокойнее. Если бы не зов, Элеонора была бы рада не возвращаться, только не отпустят чары хранителей надолго. Удивительно уже то, что у них была эта странная возможность уходить на день. Просчёт ведьмы или непостижимая задумка?

– Д-да… Но… П-почему бы т-тебе не пойт-ти со м-мной?

– У меня были планы на сегодня. А ты иди. Я провожу тебя через лес.

Оставалось только смириться и начать собираться. После стольких смертей в замке путь через лес казался не таким уж страшным, но Нора всё равно была рада не идти одна. Даже хорошо зная дорогу, она всё равно боялась где-нибудь ошибиться и потеряться. Опыт Камиллы показал, что даже пара шагов в сторону, когда кажется, что основной путь даже из вида не пропал, может привести в совершенно иное место. За всё время из хранителей поладить с зачарованным лесом смогли только Фрейя и Эгиль.

Фрейя довела Элеонору до лечебницы, где никогда не были против сверхурочной работы, сказала, что к вечеру зайдёт, чтобы отвести обратно, и вернулась в замок. Слова о планах были ложью. Просто скажи она, что чувствует скорую встречу с ведьмой, которую не имеет право отсрочивать или избегать, Элеонора ни за что не согласилась бы уйти. Словно это могло улучшить ситуацию. Легко заметить, что убитые хранители в момент смерти находились рядом, значит, если предчувствие начало подавать тревожные сигналы, надо держать Элеонору подальше от себя. Но не в замке.

Остановившись возле фонтана, Фрейя окинула взглядом двор. Осень давала о себе знать, природа увядала, ещё зелёную траву постепенно скрывали слишком яркие для этой картины листья. И всё же бросалось в глаза, что место стало менее обитаемым. Пока не настолько, как если бы в замке веками никто не жил, но весь с трудом созданный уют таял, как снег по весне.

«Нет никакой надежды, что кто-то кроме Мастера доживёт до весны», – с досадой установила Фрейя и напряжённо сжала челюсти.

Мысли о надежде заставили вспомнить, что она перестала видеть днём Гленду. Фрейя знала, что за малышкой следил Мастер, поэтому мысли заняты были Норой и Мейнир, а сейчас очень захотелось найти и проверить, всё ли в порядке. Гленда ведь и полторы недели назад находилась под присмотром, но её можно было встретить. Она уже не могла быть такой активной, как до смерти Камиллы, и всё равно не любила сидеть на одном месте, тем более – безвылазно в комнате. Почему Гленда перестала гулять? Почему её присутствие стало таким незаметным, что настолько легко оказалось забыть, что она тоже ещё здесь?

Фрейя взбежала на третий этаж, перескакивая через три ступеньки. Вариантов было немного: одна из двух спален или мастерская. Почувствовать Гленду не удавалось, оставалось только ориентироваться на расположение Мастера – на его близость отзывался осколок.

Резко распахнув дверь, Фрейя ворвалась в мастерскую. Мастер сидел за столом и что-то вырезал из дерева, он почти не отреагировал, только ненадолго повернул голову и напряжённо посмотрел в направлении её сердца, словно почувствовал что-то, что ему не понравилось. Гленда полулежала на диване, укутанная в плед. Она читала книгу и при виде Фрейи слабо улыбнулась. По спине пробежал холодок. И без того хрупкая, словно птенчик, малышка, казалось, стала ещё тоньше, бледнее, под ярко-зелёными глазами пролегли тёмные круги.

– Глен, что с тобой? Почему больше не выходишь? – с беспокойством спросила Фрейя, опустившись перед диваном на колени.

– Я не могу, – тихим, ослабевшим голосом ответила она, и улыбка её дрогнула. – Ноги… Больше не держат… Даже просто встать не могу.

Гленда всеми силами делала вид, что такая слабость – пустяк, временная трудность, скоро пройдёт и совсем не тревожит. Не верилось. Совсем. Фрейя гневно посмотрела на Мастера. Мейлир говорил, что не должно быть дальнейшего ухудшения состояния, если не будет усиления влияния на осколок. Основания не верить Мейлиру отсутствовали, как и вера в Мастера.

– Это ты виноват. Зачем издеваешься над ребёнком? – с нажимом спросила Фрейя. Она старалась не повышать голос, чтобы не пугать этим Гленду, но это требовало больших усилий.

– Так лучше, – коротко ответил Мастер, не отрываясь от работы.

Фрейя вскочила и подошла к нему. Дёрнула за плечо, заставляя обратить на себя внимание. Не будь рядом ребёнка, матом бы покрыла, но матом оставалось только смотреть. Очень выразительно. И с отвращением замечать, насколько их глаза были похожи. Только её желтее, живее.

– Кому лучше, хмырь рогатый? Самому понравилось бы, если б ноги отказали? Ни сердца, ни мозгов не осталось!

– Чем слабее осколок, тем меньше шанс, что ведьма за ним придёт.

От ровного тона Мастера ещё сильнее хотелось свернуть ему шею. Да, вероятно, он был прав, но логику Фрейя найти не могла. Совсем. Мастер был единственным, кто мог бы противостоять ведьме. Если Ингрид явится за осколком Гленды, ситуация не будет такой же безнадёжной, как у остальных хранителей, если он будет рядом. Но Мастер выбрал избегать встречи, убивая здоровье бедного ребёнка.

– Да какой ей толк от такой жизни?! Она тебе не кукла, с которой важен сам факт существования! Ты совсем не видишь, что Гленда от твоей «заботы» только страдает?

– Лучше так, чем умереть. Я не отпущу её.

Хлёсткий звук пощёчины показался таким громким, как если бы Фрейя со всей силы ударила кулаком по столу. Ладонь горела, но при виде покрасневшей щеки хранительница почувствовала лёгкое удовлетворение.

– Мы хранители, а не твоя собственность. Как же мало в тебе осталось человечности, если ты считаешь такие поступки нормальными. Если бы Хенбетестир был таким же мудаком, я бы своими руками закончила его путь в тех руинах. Очень жаль, что не сделала этого.

Фрейя быстро вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь. Не громкой сцены ради, просто весь контроль силы ушёл на пощёчину, чтобы шея не издала вдруг неестественный хруст. Не хватало ещё, чтобы Мейлир тратил силы на этого бесхребетного эгоиста. Спустившись на второй этаж, Фрейя свернула не к жилым комнатам, а к гостевым.

– Выходи. Я тебя чувствую, – сказала она в пустоту и достала меч.

– Другого настроя от тебя и не ждала, – со смешком откликнулась Ингрид, выходя из стены. – Мне очень понравилась та сцена. Не хотелось её прерывать. Однако наступление восьми как-то уж слишком затянулось… – она с явно притворным вздохом покачала головой. – Это нельзя так оставлять.

– Я не дам тебе подойти ближе, – холодно ответила Фрейя, вставая в стойку.

– Знаю. Но даже твоих сил не хватит.

Ингрид больше ничего не сказала, она просто снова исчезла. Фрейя напряглась и резко обернулась, услышав за спиной лязг. К ней стремительно приближались два рыцаря-доспеха, вооружённые мечами.

Фрейя еле успела увернуться. Не ожидала, что противники будут двигаться так легко, так ловко. Конечно, это же не скованные тяжёлой бронёй люди, просто зачарованные куклы-пустышки. Звон. Фрейя скрестила мечи с рыцарем, но была вынуждена отпрыгнуть назад. Отвратительная ситуация. Их не ранить, не вымотать, можно только попытаться развалить. Ещё удар. Для простого человека Фрейя управлялась с мечом очень хорошо, но два опытных противника – серьёзная проблема.

Она обменялась ударом с каждым, пытаясь найти слабое место, уязвимость. С какой стороны подобраться? Когда Фрейя пыталась напасть со спины на одного, тут же была вынуждена уворачиваться от второго. Проскочила под мечом. Получила удар по ноге. Не смогла устоять. У неё не было никакой защиты, а доспехи били очень больно. Фрейя откатилась в сторону, тут же вскочила на ноги. Нащупала ногой сзади стену. Оттолкнулась от той. Нельзя долго находиться возле стен, там могла притаиться Ингрид.

От резких движений волосы распустились и теперь сильно мешали. Недолго. Удар рыцаря, направленный в левую лопатку, срезал всё, кроме пряди справа. Уклоняясь от одного меча, Фрейя напоролась на второй. Острая боль в боку заставила сжать зубы, чтобы не вскрикнуть. Это был шанс.

Фрейя схватила рыцаря за руку и своим мечом снесла его пустую голову. Оторвала руку. Ударом ноги, проклиная доспехи и радуясь тяжёлым носам сапог, снесла корпус. Первый рыцарь был повержен, он явно не намеревался собираться обратно. Только и сама Фрейя понимала, что долго не выдержит. Рана в боку, подбитая нога и ограниченная человеческая выносливость давали о себе знать.

Атаки второго рыцаря, кажется, стали стремительнее, напористее. Или это сказывалась усталость? Ран, пусть даже незначительных, становилось всё больше. Фрейя с трудом уворачивалась в последний момент.

Как на зло, на шум прибежал Мейлир. Фрейя мельком глянула в его сторону и пробормотала ругательство.

– Иди следи за своей королевой! – хрипло крикнула Фрейя, стараясь быть громче лязга мечей. – Тут ты ничем не поможешь, братец. Зря потратишь силы.

– Но!.. – Мейлир хотел возразить, но был тут же прерван.

– Уходи! Не смей вмешиваться! – отдала она приказ, вкладывая в тот как можно больше сил. Чтобы точно не ослушался.

У Мейлира не оставалось иного выбора, кроме как уйти. Фрейя издала короткий смешок и попыталась снова подобраться к рыцарю. Она уже заметила, что тому очевидно был отдан приказ не убивать, иначе бой закончился бы куда быстрее. Только легче от этого не становилось.

Фрейя зашипела. Теперь ей пробили другой бок. Прекрасная мерзость! Она разрушила второго рыцаря так же, как первого. Бездушные жестянки у её ног, но какой в этом смысл, если сама хранительница могла только сползти на пол? Хрипло дышала, продолжая сжимать меч, хотя сил понять его скоро не останется.

«Правильно, что отослала Мейлира. Он бы сам оказался при смерти, попытайся вылечить такое, – с вялым удовлетворением подумала Фрейя. – Прости, Нора, я не смогу тебя встретить. Надеюсь, ты благополучно пройдёшь через лес».

Больших трудов стоило не закрывать глаза, но Фрейя хотела посмотреть в лицо явившейся смерти. Бледное-бледное лицо, в котором, к сожалению, можно было найти черты человека, который так ладно притворялся слабой жертвой. Только эмоции прочитать не удавалась. Фрейя ожидала увидеть явное удовлетворение победителя, а столкнулась с непроницаемой маской. Ингрид скользнула взглядом по мечу, который уже не представлял для неё опасности, и опустилась рядом на колени, совсем не заботясь о том, что испачкает юбку в крови.

– Ты была славной защитницей для сестры, но пора уйти на покой, – прошептала она, стойко выдерживая взгляд Фрейи.

Хранительница продолжала смотреть до последнего, через боль, сопровождавшую хруст рёбер и чавканье плоти. Пока не исчезла, лишившись осколка. Восемь ударов разнеслись по замку, оповещая, что закончился ещё один бой.

***

В лечебнице всегда хватало дел, поэтому внезапно заявившаяся Элеонора всё равно была занята. Это хорошо отвлекало от тревог и размышлений о том, какие планы могли появиться у Фрейи. Только сердце всё равно не на месте было. И чем ближе вечер, тем сильнее становилась тревога. Элеонора бросала взгляды то на часы, то в окно. Солнце начинало клониться к закату, а Фрейи до сих пор не было. Это заставляло думать о худшем.

И вот, когда небо по цвету стало походить на её волосы, Элеонора не выдержала. Неловко, торопливо со всеми попрощавшись, она поспешила в замок. Даже о страхе леса забыла, все мысли были заняты только тем, что же могло случиться.

Элеонора пыталась бежать, но с её выносливостью приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться. Очень быстро начинало сдавливать горло. Только не получалось ни спокойно идти, ни дать себе достаточно времени на передышку. Лишь бы не сойти с тропы, не потерять ещё больше времени.

Ноги тоже устали, после быстрого подъёма по лестнице почти не слушались. Вбегая в замок, Элеонора споткнулась о порог и упала. Сильно ударилась коленями, еле смогла подняться. Волнение спровоцировало новый всплеск активности осколка, и Нору прошиб шквал чужих эмоций, снова чуть не сбив с ног. Она заскулила, цепляясь за перила. Любое движение теперь отдавалось невыносимой головной болью, но Элеонора всё равно взбежала по лестнице.

На втором этаже пахло кровью. Было подозрительно тихо. Покачиваясь, Элеонора пошла в сторону гостевых. Она уже знала, что увидит, но до последнего это отрицала. Позорно и подло надеялась, что на потрете окажется кто-то другой. Не сестра. Не Фрейя. День ведь так хорошо начался. Они были вместе, улыбались. Даже, кажется, жить захотелось. Рука весь день не тянулась к ножу.

– Н-нет. Н-не может быть… – сдавленно пискнула Элеонора, смотря на портрет и отказываясь верить, что это Фрейя.

Нора обессиленно осела. Даже расплакаться не получалось, так пусто стало на душе. Только нервный смешок пробрал. Она думала, какая ответственность быть смыслом чьей-то жизни, да только не учла, что сейчас смыслом её жизни была Фрейя. Без неё становилось неважным всё. И это не тот случай, когда нужно переждать, вернуть себе ясность ума и найти силы идти дальше, пусть даже для этого придётся пройти по стеклу, до мяса изрезав ноги осколками.

Нет. Тут не было смысла ждать. Смерть неизбежна. Если даже кто-то столь сильный и волевой проиграл, то какие шансы у Норы? Что плохого в том, чтобы приблизить смерть, прервать, наконец, страдания. Элеонора достала нож, судорожно сжала рукоять. Бегло посмотрела на портрет и виновато потупила взгляд. Фрейя дала ей этот нож для защиты, а она решила прервать им жизнь, которую пыталась уберечь сестра. Теперь уже точно решила. Надо только унять дрожь в руках, убедить себя, что краткие мгновения боли – не так страшно, как то, что с новой силой разрывало душу, захватывало разум. И болело, болело, болело. Такое возьмёт лишь одно лекарство – забытьё. Вечное.

– Успела!

Белая рука цепко ухватила за запястье, сильно сжала, заставляя выронить нож. Элеонора застыла в оцепенении. Тяжело дыша, рядом сидела Ингрид. Она была так по-человечески обеспокоена, что это совсем не сочеталось с ужасом, который вселяло её присутствие.

– З-зачем? – только и смогла выдавить Элеонора. Она ведь и так собиралась умереть, почему ведьма её остановила?

– Тише, девочка моя, не так быстро, – успокаивающе пробормотала Ингрид, обнимая Нору и гладя её по спине. Отчего-то из-за этого к глазам хранительницы начали подступать слёзы. – Не пачкай руки, не бери на душу убийство. Даже своё. Для этого у вас есть я. Обещаю, я освобожу тебя. Всех вас. Только не надо поспешных действий.

Продолжая говорить, Ингрид нащупала нож и отбросила в сторону. Её тоже потряхивало от мысли, что Элеонора решилась на такой радикальный шаг. Ещё немного и осколок ускользнул бы от неё, поставив крест на последнем шансе снять проклятье. Ингрид всё гладила тихо всхлипывающую Элеонору и старалась не расплакаться сама.

До какого отчаяния она раз за разом доводит несчастных детей из-за своего эгоизма, импульсивной злости? Они не должны терпеть побои, быть изгоями, накладывать на себя руки. Они не должны расплачиваться за то, что когда-то повздорили ведьма и дух. Не должны, но теперь есть только один способ это изменить.

Тонкие губы коснулись тёплого лба. Рука, что так заботливо гладила спину, отточенным движением вырвала из груди осколок. Так умело, что Элеонора даже вскрикнуть не успела, только от неожиданности вздрогнула.

– Пусть и твоя душа найдёт покой, милосердное дитя. Пусть тебе больше не придётся доходить до той грани, когда желание найти избавление в смерти пересилит.

Под девять ударов часов Ингрид поднялась с пола, прижимая к груди осколок. Осталось только трое. Знать бы, как скоро… Но сначала надо очистить сегодняшние осколки.

Глава 46: Меч и бабочка

Прежде чем вернуться в башню, Ингрид попросила замок избавиться от пролитой крови. Для него это не представляло труда, он с радостью поглощал человеческие жертвы. Действительно жуткое, ненасытное место. Ингрид была бы рада сделать замок безопаснее, но даже за нынешнее «властвование» платила очень большую цену. Сил ещё и на распутывание хитросплетения чар у неё не было.

Тринадцатое поколение оказалось в самом деле примечательным. Раньше не было такого, чтобы большую часть хранителей связывала общая судьба даже до замка. Это облегчало очищение осколков, если рассматривать несколько смертей за раз. Но, может, при ином раскладе и убивать хранителей пришлось бы по одному? Может быть.

Как бы то ни было, Ингрид понимала, что Фрейя и Элеонора – последний такой случай. Как бы близки ни были Мейлир и Мейнир, до замка они точно жили совсем по-разному, а Гленда и вовсе была связана с Мастером. Не исключительный случай, уже бывало, что Мастер приходил в замок вместе с хранителем в силу близких отношений, но вот кровное родство наблюдалось впервые.

Солнце уже зашло, но окна Ингрид всё равно зашторила. Никогда не знаешь, как изменится картина за окном, а отвлекаться сейчас нельзя. Пропускать через себя чужую память не только выматывающе, но и опасно. Если потерять контроль над ситуацией, перестать видеть грань между чужим и своим сознанием, можно просто лишиться рассудка. Или даже навсегда застрять в тонком мире, потеряв способность к перерождению.

Конечно, Ингрид боялась, что такое может случиться, но право выбора она не давала себе сама. И снова погрузилась в историю тех, кого погубила.

***

В одном селе в семье кузнеца вместо ожидаемого сына родилась дочь. Не то чтобы Тарбен был против, просто очень хотел обучить первенца своему делу. Однако вот он ребёнок, никто не виноват, какого он пола, поэтому оставалось только принять и полюбить. Девочку назвали Фрейя – так решила жена. Тарбен очень её любил, заботился, помогал, но беременность и роды слишком сильно подорвали здоровье супруги. Она умерла, не дожив даже до первого дня рождения дочери.

Тарбен и думать не хотел, чтобы найти другую женщину, поэтому решил растить Фрейю сам. Совмещать работу в кузнице и уход за ребёнком было тяжело, так что пришлось обратиться за помощью к своей матери – родители супруги жили далеко. Вот и получилось, что Фрейя была выращена отцом и немного, когда очень надо было оставить с кем-то дитя, бабушкой. Это стало одной из причин, почему в ней, по мнению как всегда невероятно умных и лучше всё знающих окружающих, было так много «мужского». То есть бойкость, своевольность, драчливость, тяга к мужской одежде, тяжёлому физическому труду и оружию.

Можно подумать, что Тарбен пытался воспитать в Фрейе сына, о котором теперь можно и не мечтать, но на самом деле просто не мешал делать то, что ей самой больше нравилось. Хочешь бегать, а не с куклой нянчиться? Пожалуйста! Интереснее наблюдать, как отец куёт, а не как бабушка готовит? Хорошо, только будь осторожнее. Не собираешься смиренно молчать, когда задирают, верить в «бьёт значит любит» и не давать сдачи, потому что «ты же девочка»? Конечно. Так гораздо лучше, чем привыкать быть жертвой.

В целом, Фрейе очень повезло с семьёй. Бабушка, конечно, иногда ворчала, что помощницы по хозяйству нет, но и только. У Фрейи, конечно, с детства были странности во внешности, которые постепенно развивались. Вертикальный зрачок, глаза, которые из карих становились жёлтыми, зеленца в волосах. И длина волос. Фрейя была бы рада ходить с короткой стрижкой, но стоило ей обрезать волосы, как на следующий день они тут же вырастали. И эта «навязанная» минимальная длина тоже с годами увеличивалась. Дома приняли даже эти странности, пусть и не смогли найти им объяснение, а вот для детей и некоторых взрослых это стало лишним поводом придраться.

Что же, осколок наградил Фрейю как силой воли, так и силой физической, так что она прекрасно справлялась с любыми нападками. Её не задевали слова, она умело отвешивала тумаки тем, кто лез с кулаками. А к семи годам у Фрейи начала развиваться способность к приказам. У неё и раньше неплохо получалось приструнять особо наглую мелюзгу строгим взглядом и властным тоном, но иногда приказам было особенно тяжело сопротивляться.

С такими задатками Фрейя смогла бы приемлемо, даже неплохо жить среди людей. Среди тех людей, которые очень косо смотрели на магов, но боялись не настолько сильно, чтобы не трогать. Жить с внешностью, которая свидетельствовала о связи с магией.

Отнюдь не так хорошо началась жизнь Элеоноры. Отец о ней даже не знал. Он был в той деревне проездом и силой взял женщину, что была слишком добра, разрешив остаться у себя на ночь. Мать сильно заболела на последнем месяце, и хотя смогла родить здорового ребёнка, умерла в первый месяц. С тех пор Элеонору мотало от одних родственников к другим. С первыми она пробыла дольше всего – чуть больше года. За это время у неё на голове появились те самые фиолетовые отростки, что напоминали бабочек.

Родственники логично предположили, что отцом Элеоноры был маг. Они не хотели растить у себя магическое отродье, но избавиться от ребёнка не позволила совесть, поэтому его скинули на другую родню. Новая семья оказалась менее суеверной, однако когда по деревне поползли слухи о ребёнке-маге, поспешили передать Элеонору дальше. Просто слишком беспокоились о своей репутации, ведь дурная слава могла доставить проблем и собственным детям. В этом доме просто не хотели обременять себя лишним ртом, согласились только потому, что за это пообещали простить долг. Так что здесь сразу начали раздумывать о том, на кого скинуть ребёнка.

Четвёртая семья приняла Элеонору почти охотно, готовы были даже потерпеть слухи и необычную внешность. Вот только через три месяца у них серьёзно заболел маленький сын. Тянуть ещё одного ребёнка не было ни сил, ни денег, поэтому трёхлетняя Нора снова сменила дом. Пятая семья стала последней остановкой. Там и вовсе не были уверены, можно ли считать Элеонору родственницей, конечно, ей давали кров и воспитательный минимум, но из-за эмпатии девочка особенно хорошо чувствовала, насколько лишней была в этом доме.

Элеонора старалась как можно меньше нервировать семью своим присутствием. Часто слонялась по улице, словно беспризорница, могла даже несколько дней не возвращаться, а «родителям» до этого совершенно не было дела. Их больше свои дети волновали, а те, в свою очередь, издевались над Элеонорой, когда взрослые не видели. Это была ещё одна причина, почему Нора не хотела находиться дома. Она даже пожаловаться не могла. Во-первых, чувствовала, что издевались, потому что боялись кого-то столь непохожего. И… Сочувствовала? Ей бы тоже было сложно находиться рядом с тем, кто пугает. Нельзя осуждать за страх. Впрочем, будучи ребёнком Элеонора ещё не могла так рассуждать, просто знала такие вещи на подсознательном уровне и смирялась с любым отношением к себе. Во-вторых, она не хотела снова быть переброшенной к другим людям, а самый простой способ избавиться от конфликтов – выкинуть их причину.

Вне дома тоже было не так спокойно, как хотелось бы. Среди других детей у Элеоноры тоже нашлось множество недоброжелателей, которым она не могла ответить. К тому же, она была уверена, что заслужила такое отношение, что в чём-то провинилась. Ведь не может столько людей гневаться на неё несправедливо? Им же тоже плохо! И если они чувствуют себя лучше, срываясь на ней… Значит, так надо. Так правильно. Просто нужно стараться избегать любых встреч, а если попалась – молча терпеть.

От непоправимых последствий обычно спасало то, что в самый отчаянный момент Элеонора могла использовать силу осколка пробудив в обидчиках немного смятения и сочувствия. Этого хватало, чтобы они решили: на сегодня с девчонки хватит. Наступил день, когда способность не сработала, и всё могло бы закончиться смертью Элеоноры, если бы не крайне удачное стечение обстоятельств.

Тогда Элеоноре было уже четыре, а Фрейе – семь. Тарбен приехал в соседнюю деревню отдать заказ, взяв дочь с собой. Потому что она сама хотела. И чтобы не нагружать бабушку. Пока отец разговаривал, Фрейя отпросилась погулять. Услышав крики, улюлюканье, переходящий в скулёж плачь и удары, она поспешила узнать, что произошло. Стайка детей избивала девочку с розовыми волосами, которая даже с земли подняться не могла.

– Живо разбежались! – тут же крикнула Фрейя. – Но если кто-то бессмертный или зубов не жалко, может остаться, – добавила с насмешкой, но дети поспешили подчиниться приказу и скрыться из виду.

Фрейя тут же бросилась к девочке. Она была в грязной и рваной одежде, явно плохо питалась. Вся в гематомах – свежих и уже пожелтевших. Волосы слиплись от крови, рядом валялись вырванные клоки, из сломанного носа и разбитой губы тоже текла кровь, а левый глаз не открывался из-за фингала. Фрейя готова была догнать каждого причастного и на пальцах объяснить, почему так поступать нельзя. На кулаках. А ещё она почувствовала, что похожа с этой девочкой. И что не может её оставить.

Элеонора потеряла сознание почти сразу, как оказалась в руках Фрейи. Фрейя нашла отца и очень убедительно сказала, что теперь у него две дочери. Бабушка сначала пыталась быть против, но тоже вскоре согласилась принять второго магического ребёнка, рассудив, что хоть теперь получится вырастить помощницу и хозяюшку. Так у Элеоноры появилось место, где она почувствовала себя уместной. Дома.

От того, какой зашуганный была Элеонора, жутко становилось даже Фрейе. Это дитя дрожало от любого неожиданного звука или из-за появления рядом человека, заикалось, боялось съесть куском больше или лишний раз подать голос. Даже о том, что в родном селе нашлись дети, начавшие задирать Элеонору, Фрейя узнала только по плохо скрытому синяку. А ведь в этом доме все относились к Норе с любовью, но она терялась, не зная, как на это реагировать. Потому что она впервые столкнулась с тем, что её не просто не боялись, не презирали и не били, но даже заботились. И так страшно было всё испортить, разочаровать недопустимо наглым поведением.

Вместе с этим Элеонора восхищалась Фрейей. Видела, что над той тоже пытались издеваться, но Фрейю это совершенно не задевало. Даже эмпатия подтверждала – колкие слова не могли оставить и ментальной царапины, что уж говорить про какую-либо тщательно спрятанную боль. Рядом с Фрейей становилось спокойнее, даже вера в себя начала потихоньку зарождаться. Появилось бы ещё умение давать отпор…

– Нора, чо случилось на этот раз? – со вздохом спросила Фрейя, обрабатывая рассечённый лоб.

Элеонора смущённо отводила взгляд и кусала губы. Чувствовала, что Фрейя зла, но не на неё, а потому что она снова позволила над собой издеваться.

– Горм к-кинул в мен-ня кам-мнем… – тихо призналась она.

– И ты это просто так оставила? И даже мне не собиралась ничего говорить, да? – Когда Элеонора робко кивнула в ответ, Фрейя только закатила глаза. – И почему? Одним придурком больше вырастет, оставляй такое безнаказанным.

– Н-но ведь… Он… У него… Отец ег-го б-буйствует. В-вот он и х-ходил р-раздраж-жённый, об-биженный, что ег-го ни за что уд-дарили… А я р-рядом оказалась. О-он и в-выместил н-на мне. Он в-ведь сам н-не плох-хой. Просто дома т-трудная с-ситуация…

Фрейя снова вздохнула и тихо, едва слышно выругалась, а Элеонора сжалась, боясь оторвать от пола взгляд. Она правда не могла держать зла на Горма, у него же просто на душе тяжело было. И было бы плохо, реши он выместить злобу на ком-то другом. Ей-то не привыкать.

– Нора, какого… – Грязное слово почти сорвалось с губ, но Фрейя с переменным успехом себя сдерживала. Нора и бабушка очень не любили, когда она ругалась. – С хрена ли ты должна терпеть, что у кого-то там дома буйный мудак? Он не имеет права на тебя срываться. И если так продолжит, вырастет таким же утырком, как его отец.

И так всегда. Всем обидчикам Элеонора сама находила оправдание. Находила причину, почему несчастные тут они, а не она, у которой новые синяки расцветали, когда ещё не успевали пройти старые. Почему их нужно понять и простить, даже если вывернут или сломают руку, оставят на шее следы от неудачной попытки удушить, отломят бабочку, которая всё равно снова отрастёт. Невозможно злиться на несчастных людей. Страшно ранить даже словами. Элеонора слишком хорошо знала, как уязвимы и хрупки человеческие души.

Понимая, что с сочувствием Элеоноры ничего не поделать, потому что способность «лезть в душу» была ей навязана неизвестной силой, Фрейя старалась ограждать сестру от лишнего беспокойства, а ещё втайне ходила «побеседовать» с обидчиками. Саму Фрейю трогать боялись, особенно один на один, очень уж она больно била. И сдержанностью не отличалась. Несмотря на способность приказывать, она предпочитала махать кулаками, а не говорить.

Сила силой, а одной против всех устоять сложно. К тому же, обидчики тоже росли, становились сильнее, подлее. Кто-то нападал с ножом, кто-то облил горячим маслом, кто-то спустил собаку. Фрейя старательно прятала раны, шрамы, чтобы Элеонора не узнала, не паниковала, не винила себя. Сложнее всего было со шрамами на руках, поэтому Фрейя их бинтовала. Говорила, что так надо делать для тренировок с мечом, которые она как раз начала. Надо-то надо, но там можно было обойтись запястьями, о чём Элеонора не знала. Она постепенно привыкла к спрятанным рукам сестры и воспринимала это как часть образа, ведь даже эмпатия не подавала причин заподозрить неладное.