Текст книги "Сердце Хейла (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Они просто доказывали, чьи яйца больше.

– Кольцо ему подарил? – спросил Питер, упрямо возвращаясь к теме. – Солнышку это понравилось бы.

– Нет. Не подарил, – рявкнул Дерек, решаясь сказать, наконец, основную новость: – Стайлз мне отказал.

– Что?

Питер, кажется, чуть не выронил чашку.

– Он сказал “Нет”. И на этом... всё.

Дерек с удовлетворением садиста понимал – он сообщил правду немного запоздало, но выражение лица Питера стоило того. По всем законам классического треугольника тот должен был обрадоваться осечке противника, но Дерек уловил в глазах дяди незнакомый испуг. Некое недоумение, с которым Питер даже не знал, что делать.

– В общем, свадьбы не будет, – пояснил он ему, словно тупому.

– А ходят слухи, будто мальчик собирает чемоданы... – задумчиво произнес Питер в воздух и снова ощутимо напрягся под своим идеальным пиджаком.

Дерек посмотрел удивленно:

– Это не слухи. Он что, не говорил тебе? Об отъезде. Вы все же работаете вместе... Видитесь...

– Относительно редко – солнышко меня избегает, – объяснил старший Хейл и тут же странно повеселел – или же это подействовал невероятно крепкий кофе, которого он никогда не пил, но вот беда – именно сейчас даже не заметил, как позабыл налить туда двойную порцию обезжиренных сливок...

– Значит, мальчик выбрал Нью-Йорк, – сказал донельзя туманно и удовлетворенно кивнул сам себе. – Правильно.

Дерек совсем ничего не понимал.

– Какой... Нью-Йорк, Питер?

– Да никакой, – обидно отмахнулся старший Хейл, не собираясь посвящать в таинства грядущих перемещений Стайлза своего племянника. – Но как же приятно осознавать, что кроме твоих романтических бредней, которыми ты осыпал солнышко на протяжении всего этого времени, в его головёнке осталось и то, чему учил его я.

– Искусству изящной гомоебли? – весьма грубо и совершенно не свойственно себе выразился Дерек.

– Искусству быть успешным педиком, – перебил его Питер и тут же досадливо скривился. – А также искусству красивого расставания, если угодно. А то метаться от одного любовника к другому как-то... фу. Немыслимая пошлость в моем представлении. Даже если принимающая беженца сторона – ты, то есть, и притворяется всего лишь другом. И, как ты недавно философски заметил, Дерек, Стайлз тоже бежит скорее от себя, чем от моих грязных жизненных убеждений. То есть, уже не бежит, раз чемодан собран. Поэтому, да здравствует Нью-Йорк, прощай унылый Масачуссетс!

– Вообще-то, – уязвленно сказал Дерек, – у Стайлза были планы именно на Бостон. Даже если в дождливом городе его больше ничего не ждет, кроме как поддержка того, кто вовсе не притворяется другом.

– Ой, не смеши, – отозвался старший Хейл, – твои на него виды слишком очевидны. А вот ему-то зачем прозябать в туманах с отвергнутым женихом?

Дерек уже не злился на дядю – махнул рукой, привыкнув к перепалкам; к тому, что черноволосый чертенок Стайлз Стилински, вставший между ними, с завидной регулярностью их ссорит, никак, правда, не в силах рассорить окончательно.

Злило его скорее неведение, скрытые от глаз нюансы, в которые второстепенных героев не посвящают, но которые всегда являются судьбоносными. И эта разница в двести пятьдесят миль – всего лишь – между названными городами, она почему-то была немыслимо важна для Питера, будто он знал какую-то тайну, колдовство или же заклинание, с помощью которого мог дотянуться до Стайлза нью-йоркского, но не бостонского.

– Надеюсь, ты не ревнуешь его ко мне, – только и смог сказать Дерек банальное.

– Ревнуют лесбиянки, дорогой, не я, – привычно отмахнулся Питер. – И, в общем-то, если солнышко все же выберет Бостон, мне будет уже все равно – кто с кем и в каких позах. Но почему-то теплится надежда...

Питер весело сверкнул глазами, как было всегда, когда они соревновались в чем-то. Понятного сейчас для Дерека в этом было мало. Но старший Хейл ничего не стал объяснять.

– Мой обеденный перерыв закончен, – бодро сказал он, поднимаясь, – но в офис что-то не хочется, и слава богу, что статус босса дает великие привилегии работу прогулять.

– Какие привилегии? – хмуро спросил Дерек. – Зайти на пару часов в бани вместо скучного заседания, например?

– Прокатиться на крутой тачке в пригород, например, – ответил Питер загадочно, протянул ему папку с полным финансовым отчетом и торопливо направился к выходу, набирая на телефоне чей-то номер.

– Прощальную вечеринку закатывать не будем, – обернулся к Дереку уже в дверях, держа трубку у уха.

Дерек согласно кивнул головой, и отчего-то засмотрелся на удаляющуюся фигуру своего дяди, который уверенным шагом, не запахивая элегантного бежевого пальто, шел к своей припаркованной машине, преодолевая порывы ветра с начинающимся дождем. Капли забарабанили по асфальту чаще и сильнее, превращая морось в полноценный дождь, какие в их городе бывали редко, и Дереку стало немыслимо грустно. Совсем не так, когда мальчишка спокойно отказал ему, несмело и извинительно улыбнувшись. Намного сильнее, словно Дерек понял глубинную суть этой поучительной истории, затронувшей их всех, но Питера – катастрофически. Его сожаление о расставании – непривычно рвущее душу, хоть и тщательно скрываемое – оно насквозь пронизало их общий эпилог, привнося в концовку немного французской кинематографичной горечи, которая добавляет изысканности, но вряд ли обещает хэппи-энд.

История кончилась, роман завершился, время главного героя прошло.

И как не старался догнать что-то призрачное старший Хейл на своем корвете, он не мог повернуть ушедшее время вспять, вспоминая о Стайлзе, и сожалея еще о двух потерянных для него мальчиках, один из которых давно умер, а второй так и не смог сделать этого. Не смог умереть молодым.

Самолет у Дерека был вечерний, он специально выбрал ночной рейс, посмотреть с высоты на сияющий огнями южный, но уже странно чужой для него город.

Сейчас Дерек задумчиво стоял у окна в лофте, погасив в гостиной свет. Тусклый ночник освещал большую кровать, где Хейл так и не стал страстно любить Стайлза Стилински, бывшего бойфренда своего дяди.

Была пятница, где-то гремела музыка. Дерек улыбался, вспоминая самые яркие огни, какие только знал – огни “Вавилона”, который находился от лофта слишком далеко, чтобы услышать его вечную “умца-умца”. Туда почему-то тянуло, он так и не заглянул на танцпол. И будто бы повинуясь его желаниям, раздался звонок телефона, а на экране высветился смеющийся Питер. Они уже простились тогда в “Либерти”, и этот звонок был лишним, но Дерек понимающе хмыкнул, не виня дядю за излишнюю сентиментальность – наверняка Питер уже немного пьян, немного расслаблен стимуляторами, и ему позволительно было отвлечь Дерека от созерцания ночного города, в очередной раз нарушив покой, сказав что-то глупое, из той, беззаботной их жизни, когда они вовсю крутили с разными парнями, стараясь угнаться друг за другом...

– Дерек.

Голос, в отличие от фото на экране смартфона, прозвучал сухо и безжизненно, без улыбки.

– Дерек, ты должен подъехать к “Вавилону”.

– Я жду такси, Питер, у меня скоро вылет...

– Твой самолет отменяется, Дер. Ты никуда не летишь. Ты...

– Питер, – Дерек старался говорить мягко, не собираясь спорить, – я знаю, как ты хотел затащить меня в клуб, но именно сегодня уже поздно. Гуляй без меня.

– Ты не понял, Дерек. “Вавилона”... больше нет. Вавилон взорвали. Есть жертвы.

Дерек недоуменно вгляделся в огни дома напротив – они расплылись перед глазами яркими пятнами, словно он только что стал страшно близорук.

– Что?

Он бы хотел понять фразу Питера получше. Его всегда изысканные выражения, сейчас донельзя краткие и вроде бы понятные, были словно на иностранном языке.

Это такое иносказание, что ли? Лаконично выстроенная фраза-метафора про взрыв о потерянном смысле жизни стареющего педика, которого подкосила сука-любовь?

И где эта самая любовь вообще-то?

Где шляется она?

Где...

– Стайлз?

В трубке послышалось тяжелое, словно загнанное, дыхание Питера, и у Дерека почему-то затряслась рука.

– Где Стайлз, Питер? Отвечай!

– Он... там. Я не могу до него дозвониться...

====== Часть 13 ======

– Какого черта ты не с ним? – орал Дерек позже по телефону, когда они ехали каждый со своего конца города к месту взрыва. – Почему именно сегодня ты решил пропустить свои танцульки?

Потом вспоминал, что Питер со Стайлзом расстались и снова орал – какого черта? Куда вы смотрели оба? Зачем ты вообще его от себя отпустил?

И почему-то думалось, что если бы не он, злодей, разлучивший двоих влюбленных, ничего бы этого не случилось.

Кто-то бывает рожден именно для того, чтобы быть ответственным за все на свете. И Дерек не делал сейчас различий – друг ему Стайлз, любовник или еще кто – переживал, сходил с ума от волнения, чувствовал необъяснимую потребность спасти и почему-то хотел в очередной раз убить Питера ни за что.

Информации о произошедшем было так мало, что Дерек злился и подгонял водителя такси, пока старший Хейл терпеливо объяснял ему по телефону:

– Сегодня в “Вавилоне” не танцульки, а благотворительный концерт. В защиту чего-то там... Какая-то политическая голубая акция, как обычно, и я один из спонсоров. Мой фонд представлял... солнышко. От моего лица...

– И где же в это время, когда... – Дерек запнулся, понимая, что орет на дядю несправедливо, но продолжил орать, – где в это время было твоё лицо?

Питер сделал тяжелый вздох:

– Меня там не было, – сказал просто, не став отчитываться перед племянником.

У Дерека кулаки чесались. А такси ехало так медленно, что скопить злость для хорошего удара было проще простого. Но выскочив по указанному адресу прямо в толпу обезумевших и каких-то грязных, закопченных сажей людей, Дерек порастерял её, сразу же впитав в себя новые, страшные эмоции произошедшей катастрофы: панику, страх, ужас...

Странно, что столько лет проходив в “Вавилон”, Дерек никогда не видел его хозяина. Умопомрачительно красивого по слухам, породистого жеребца с репутацией отменной шлюхи. Питер был знаком с Брайаном лично, но даже будучи почти в одной возрастной категории, они не были дружны, как никогда не дружат между собой предводители отдельных волчьих стай, предпочитая не лезть на территорию другого самца и осеменять свою. Тем более, что брюнету Кинни нравились блондинистые задницы, в то время как русоволосому Питеру – уже нет.

Питер до Брайана не дозвонился. Уже на месте, когда они с Дереком, узнав друг друга в толпе встретились, кто-то знакомый на бегу прокричал им, что взрыв прогремел в самом начале концерта; что зацепило многих; что у самого хозяина заведения кто-то пострадал и искать его бесполезно. Что всех раненых уже вынесли. Мертвых – тоже. Надо ехать в госпиталь, который принял первую волну пострадавших на себя.

Дерека трясло. Питер держался. Алкоголь выветрился из него мгновенно, и, не пробившись к отделу регистрации, атакованному родственниками пострадавших, на каком-то этаже большой больницы именно он разыскал врача, который принимал несколько первых машин скорой помощи.

– Тёмненький мальчик, стройный, в родинках. Весь в родинках, – терпеливо перечислял он врачу приметы, цепко держа того за рукав.

Медик хмурился и пытался высвободиться. Ему нужно было бежать, спасать других людей, констатировать смерти. Но Питер все держал его и держал, как заведенный повторяя описание облика своего бывшего парня, словно имя его уже ничего не значило, испепелённое тепловой волной взрыва...

– Я кажется понял, о ком вы, – наконец произнёс врач и аккуратно отцепил пальцы Питера от своего зеленого халата. – Странное имя и родинки. Да. Его принимал я.

– Он жив?– одновременно спросили Хейлы.

– Жив. Травма головы, кажется, – подтвердил врач и взмолился. – Обратитесь, пожалуйста, к администратору, мне нужно бежать.

Питер уронил руку, окончательно освобождая плененный рукав, и медик умчался куда-то по коридору.

Уже позже, когда они отстояли очередь в регистратуру к строгой администраторше, она, поискав по спискам, подчеркнула искомое имя и подняла на них усталые глаза.

– Стилински, был доставлен час назад второй бригадой парамедиков. В сознании. Ушиб мозга, внутричерепная гематома височной области... Отделение нейрохирургии...

Потом они снова искали врача, чтобы узнать подробности, и врач сам нашел их, сообщая свежие новости.

– Гематома небольшая, – говорил он мало понятными, медицинскими терминами, – есть шанс на самостоятельное рассасывание, потому как организм молодой, регенерация быстрая. Схема лечения, если кратко – пациента вводят в состояние искусственной комы, чтобы силы не расходовались ни на что, кроме дыхания, и атакуют кровяной сгусток рассасывающими препаратами*. Прогноз хороший, но травма есть травма, я не могу обещать... Сейчас мы ждем отца мальчика. Он полицейский, кажется?

Дерек кивнул. Питер тоже.

– Он едет сюда и уже дал согласие на процедуру.

– Сколько продлится сон? – Питер нетактично дернул за рукав уже этого врача.

– Неделю, две, – ответил тот, не обращая внимания на грубость. – У нас есть время дать организму шанс на самостоятельное излечение: пока гематома не создает опасного давления на здоровые области мозга, но если медикаментозная терапия не даст результатов, нужно будет вскрывать и удалять сгусток оперативным путем.

– Ясно, – кивнули Хейлы, хотя ясно им ни черта не было.

– Сейчас ему нужен покой и уверенность, что все будет хорошо, понимаете? – заглянул в их лица хирург, определив по внешнему виду двоих мужчин отсутствие родственных связей с пациентом и наличие совсем других. – Кто из вас его... бойфренд?

Он запнулся и покраснел, вдруг смутившись формулировки вопроса, но продолжил снова:

– Отец едет издалека и вряд ли успеет. Ждать мы не можем. У вас полчаса, чтобы поговорить с ним, успокоить, побыть рядом. Потом мы станем готовить его ко сну. Идите кто-нибудь один: сейчас он в палате двадцать четыре...

Странно, думал Дерек, идя по направлению к отделению интенсивной терапии, разве должны они пускать туда посторонних? Не родственников? Неужели все так плохо, что они не могут подождать Джона? Но оглядываясь по сторонам, видя вокруг только хаос, ему становилось понятно – правила никому не нужны, когда все только думают о том, чтобы люди выжили. И если рука, держащая руку, поможет, то какая разница, чья она...

Питер шел рядом с непроницаемым лицом, думая наверно о том же. Но на подходе к палате он притормозил и привалился к стене, прилипнув к ней намертво.

– Питер. Тебе надо идти. Стайлза скоро заберут.

Дерек коснулся плеча старшего Хейла и поразился, насколько оно было напряжено, словно Питер готовился к тому, что его потащат в двадцать четвертую насильно.

– Тебе пора, – повторил Дерек, безоговорочно веруя в то, что именно такие трагедии и толкают людей навстречу друг другу. Даже тех людей, которые расстались.

– Я не пойду туда, Дер. Иди ты, – прозвучало неожиданно, и Питер вжался в стену еще сильнее.

– Как это ты не пойдешь к нему? Питер? Ты же его... – Дерек хотел сказать – “бойфренд”, но вовремя себя одернул. Не оттого, что дядя со Стайлзом расстались, а потому что Питер никогда себя ничьим бойфрендом не считал.

Но это была, страшно сказать, идеальная ситуация, чтобы взять раненого мальчика за руку и признаться. Ситуация, в которой принципы летят к чертям; классический поворот событий в любой драме: ты врываешься на сцену после случившейся катастрофы, находишь в людской толпе ЕГО, живого и почти невредимого, и обнимая, говоришь ЭТО.

Что ж, Питер так не думал.

– Я не пойду к нему, Дер. Это пошло, банально и предсказуемо, то, о чем ты сейчас думаешь. Все твои аргументы – дерьмо. Ты ждешь, что я кинусь в палату, так ведь? Вот только я не кинусь, потому что прекрасно знаю, как будет выглядеть эта долгожданная капитуляция Питера Хейла. Она будет означать, что мальчику пришлось чуть ли не умереть, чтобы добиться её. Понимаешь? Осознаешь? Вот я осознаю и послал бы такого пораженца на хуй, потому что никто не вправе требовать от тебя смерти только ради того, чтобы услышать слова любви.

Питер холодно, незнакомо улыбнулся.

– Ты знал, кстати, – продолжил он неуместную лекцию, – что по статистике пары, связавшие себя после пережитых катастроф, расстаются самое большее через год? Их так называемая любовь себя изживает: это всего лишь эндорфины, адреналин и еще парочка химических элементов, туманящих мозг. Поэтому кричать сейчас о любви не самый подходящий момент, Дерек. Тем более, что я уже...

Питер сделал паузу, о чем-то задумавшись.

Подвел итог:

– В общем, все эти признания на крови глупы и лживы. Иди к нему сам.

Дерек разозлился, подумав вдруг, а кто-нибудь сейчас вообще заметит, если он вот прямо здесь, в больничном коридоре, даст этому трусу по морде?

– Ты говоришь не о том, Питер, – слишком сдержанно начал он, показывая, что под этой сдержанностью кипит возмущение. – Ты вообще понимаешь, что для разговоров сейчас немного поздно? Надо просто войти в палату к Стайлзу и поддержать его, без всех этих признаний, которые кажутся тебе такими неуместными. Никто не заставляет тебя кричать о любви... Тебе что, так сложно взять мальчишку за руку?

Питер понимающе покивал головой – знаю, знаю, что все слова мои звучали довольно пафосно, но понимаешь, Дер...

– ... не в них дело. А в том, что именно моей руки Стайлз не коснется.

– Брось, ты же не мог догадываться о будущей трагедии! – воскликнул Дерек. – Ты же не думаешь, что он будет винить тебя во всем этом?

Питер замолчал и нахмурился.

– В этом – не будет, – сказал непонятно и отвел взгляд.

Дерек с усилием развернул его к себе.

– Что значит “В этом – не будет”? А в чем будет? Ты что-то сделал? С ним? Что-то плохое? – спросил догадливо. – Ты обидел его? Да? Отвечай!!!

Питер скинул с плеча руку племянника. Мотнул головой.

– Да не ори ты так, истеричка.

– Что ты с ним сделал? Обидел? Как? Как ты еще обидел его???

– Он не девчонка, в общем-то, чтобы обижаться, Дер.

– Я знаю, что он парень, – возмущенно выговорил Дерек, – парень, привыкший к плохому обращению. Но и у таких невезучих парней, знаешь ли, есть предел. И ты успешно его достиг.

Питер не стал оправдываться. Хмыкнул с иронией:

– Срываешься в драму, дорогой. Не время и не место, сам сказал.

– Ты объяснишь мне или нет, что произошло между вами снова? – повторил Дерек вопрос, не обижаясь на выпады.

Питер пожал плечами:

– Да ничего особенного не произошло. Я купил ему дом.

Наверно у Дерека был очень дурацкий и смешной вид: старший Хейл еле сдержал неподобающий обстановке смешок.

– Что? – недоуменно выдавил из себя Дерек.

– Я купил дом. Нам. Я купил дом нам.

– И?

– И... солнышку он не понравился.

Питер отвернулся и замолчал, ничего больше не объясняя, а Дерек, связав в голове даты, события, числа и эту дурацкую новость о каком-то доме, понял наитием детектива – его дядя должен был чертовски постараться, чтобы испортить впечатление от такого царского подарка. И вероятно он постарался. Что-то случилось там. Что-то плохое, непоправимое между этими двумя, еще вчера, кажется, влюбленными друг в друга так сильно, что воздух искрил.

– Стайлз неверно понял то, о чем я хотел сказать ему в тот момент, – начал объяснять Питер неохотно. – А я... Наверно, я плохо и не совсем педагогично принялся объяснять ему свои желания.

Дерек вздрогнул от последнего слова, поразившись тому, насколько непривычно мало сексуального подтекста в нем прозвучало. Питер произнес его, вложив множество смыслов, наделив множеством нюансов. Так говорят не только о желании спать вместе, но и о желании также просыпаться вдвоём. Вдвоём принимать душ. Завтракать, собираться на работу, вместе проводить обеденный перерыв и встречаться вечером в общем доме, переплетая окольцованные золотом пальцы в постели...

– Теперь мой нежный мальчик не захочет меня даже видеть, поверь, – как-то смертельно устало заключил Питер, – я всего лишь прошу, чтобы ты сходил к нему и действительно подержал за руку. Врач сказал – ему это будет нужно. Чья-то рука. А моя ему уже не поможет.

Дерек шел по коридору к палате Стайлза, проталкиваясь через толпу. Его не касалось то, что происходило между этими двумя сумасшедшими, но он не мог отделаться от ощущения, что находясь между ними, опаленный неистовым их огнем, наконец-то снова живет.

Эта неправильность, эта троичность, она тревожила и волновала. Совершенно нежизнеспособная формула их неуловимого счастья, в которой переплелись дружба, любовь и ненависть, она существовала, и в ней варились они все: Стайлз, Питер и Дерек.

Свои прошедшие бостонские отношения, спокойные, словно море в штиль, вспоминались с ностальгической грустью. Младший Хейл всегда был поклонником классики, и надо же – вляпался по самое не могу в серьезное отклонение от нормы. Оно, это отклонение, лежало сейчас перед ним бледным и похудевшим мальчишкой. Руки Стайлз держал поверх одеяла, как примерный пациент, и был смешно вымазан в саже. Дерек даже успел удивиться – а почему ему не помыли лицо. Но потом вспомнил, какой хаос царил повсюду, какой ад кромешный: людей спасали, каких есть – грязных, закопченных, нестерильных и асептических. Лишь бы спасти.

Дереку внезапно стало страшно – мальчишка лежал перед ним целый и невредимый, но где-то там, в его бритой голове разливалось и густело темно-багровое пятно натекшей из лопнувших сосудов крови. Это была серьезная травма, он знал, не дав себе обмануться спокойным тоном нейрохирурга.

– Привет, – сказал Стайлз, прервав размышления Дерека и посмотрев на него своими янтарными глазами.

Господи, ну почему Солнышко?

Дерек недоуменно вглядывался в измазанное черным лицо. В яркие, запавшие глаза, словно Стайлз плохо спал в последнее время, страдая бессонницей. Глаза тоже были темными, шоколадными. Темным был отросший ежик волос, присыпанный чем-то седым – пеплом, наверно. И пальцы, тонкие изящные пальцы мальчишки были черны. Под ногтями скопилась сажа, да и в немногочисленных морщинках его юношеского еще лица залегли тени.

Он не был солнышком нисколько. Он если и был отдаленно похож на что-то солнечно-огненное, то, скорее, на уголек. Потухший, но еще горячий.

Уголек смотрел на Дерека и немного кривился, наверно от боли, которая пробивалась сквозь плотную завесу вколотых ему анестетиков. Потом Стайлз вздохнул и с последним усилием спросил тихо-тихо, почти неслышно:

– Питер знает? Он... здесь?

– Прости, Стайлз, – размыто ответил Дерек на этот простой вопрос, не в силах сказать мальчишке, что старший Хейл стоит совсем неподалеку, в кишащем людьми коридоре, так и не заставивший себя по непонятным причинам зайти в палату к дорогому, не пойми чем изломанному – взрывом ли, своей любовью – человеку.

Вот и не угадал, дурак, думал Дерек про дядю.

Все два месяца, пока Стайлз, успешно вышедший из искусственной комы, проходил реабилитацию, он немо вопрошал, темными болезненными глазами вглядываясь в лицо не того Хейла – где ОН?

Молчаливые вопросы начались сразу же, как только Дерек прорвался к проснувшемуся Стайлзу в палату, выгнав Джона Стилински немного поесть и поспать.

В такие моменты Дерек ненавидел Питера, который ни разу – ни одного – не пришел к мальчишке.

Стайлз хотел его видеть, что бы там не натворил старший Хейл.

Он хотел его видеть, будто бы не было этих ужасных двух недель его глубокого мертвого сна. Будто бы слова о Питере, сорвавшиеся с его губ раньше, когда он увидел входящего в его палату Дерека, а не своего любимого, другого Хейла, застряли в горле, навечно замороженные там химической магией высококлассной анестезии.

Дерек не мог оправдать старшего Хейла.

Когда в день взрыва мальчишку увезли в специальный отсек для коматозников – всего лишь затем, чтобы держать там вместе с остальными спящими, Питер молча, неровным шагом направился к выходу. Едва завернув за угол, Хейл словно в замедленной съемке нелепо взмахнул рукой, пытаясь найти опору в воздухе, но так и не нашел: скользнул по стене пальцами и упал на пол.

Даже падение его выглядело изящно. А еще – очень реалистично, и пока Дерек соображал – это не игра, что-то произошло, Питеру плохо, кто-то кричал уже – врача, врача! – и было очень страшно, ждать целых пятнадцать минут доктора в больнице, потому что все врачи были заняты. Как будто никому не было дела до сорокалетнего мужчины-не жертвы взрыва, а обычного пациента с простой возрастной проблемой; с сердцем, которое чуть не остановилось...

Дерек не мог, связанный обещанием, сказать Стайлзу, что Питер был увезен на каталке в кардиологическое, и там, после взятия всех анализов, пожилой доктор долго и вдумчиво читал длинную ленту кардиограммы, где неровными скачками вилась тоненькая линия, подтверждающая предполагаемую им аритмию сердца.

Аритмия была весьма угрожающей по словам кардиолога, и Питера чуть не насильно уложили в палату, где он и пролежал, притворяясь примерным пациентом несколько дней. И намного позже мужеподобная медсестра, за ним ухаживающая, рассказала Дереку, навещавшему сразу двоих пациентов, как Питер Хейл нарушал больничный распорядок и бегал, прости господи, в своем ничего сзади не скрывающем халатике, волоча за собой капельницу, в жутко-молчаливое отделение коматозников, смотреть через стекло на какого-то мальчишку.

Бегал Питер исключительно ночью, стыдясь сверкать в прорезях больничного одеяния голым задом днём, и лишь поэтому, вдохновившись такой настойчивостью, персонал выделил Питеру безразмерные штаны для дневных посещений пациента Стилински.

После выписки с таинственным диагнозом “Аритмия неясного генеза”, Питер продолжил свидания до тех пор, пока Стайлза не вывели из комы с уже рассосавшейся гематомой.

О том, что он не перестал по ночам приходить к нему, спящему и выздоравливающему, Дерек также узнал потом. Когда стало неважно. Когда стало поздно. Когда Стайлз выкарабкался и, казалось, переболел.

И находясь сейчас перед стойкой регистрации в аэропорту, Дерек с болью и странной нежностью смотрел, как рядом стоящий Стилински равнодушно смотрит в гущу толпы невидящим взглядом; так, как смотрят на мир только те люди, которые никого не ждут.

Эти два месяца были адскими.

Дерек мотался из Бостона в Калифорнию, навещал Стайлза, восстанавливающегося в реабилитационном центре, потому что его левая рука была почти лишена подвижности из-за повреждения какого-то там участка мозга, за это ответственного: такой оказалась цена.

Также Дерек привычно пил кофе с Питером; вытаскивал его из комнат отдыха и втихую звонил кардиологу, который только плечами пожимал – сердце его недавнего пациента работало как часы, тот приступ был необъяснимым. И все же мистеру Хейлу надлежало беречься – никаких бессонных ночей, никаких беспорядочных связей, никаких любовных страданий.

Да, да, кивал Дерек, прикидывая, а не сегодня ли в заново отстроенном “Вавилоне” конкурс “Большая мошонка”, куда обязательно заявится его дядя, притащив с танцпола к себе домой парочку выносливых молодых парней для групповушки...

...Стайлз коснулся руки Дерека, отводя взгляд от толпы провожающих.

Дерек вздрогнул и неожиданно ляпнул:

– Питер сказал, что очень занят, прийти попрощаться не сможет.

Стайлз посмотрел на него очень внимательно, словно понял, что Дерек из последних сил спасает что-то призрачное и уже несуществующее; зачем-то врёт ему, отвечая на так и не прозвучавший вопрос. Нежно звучащей интонацией в голосе смягчая ничем не оправданное и уже привычное отсутствие старшего Хейла.

Они простились с ним накануне.

Питер был холоден и сосредоточен. Он знал, что в этот приезд Дерек забирает с собой в Бостон Стайлза. Помочь на первых порах – с жильем, с знакомствами, с работой...

– Не сильно там затрахивай мальчишку, – напутствовал его дядя. – Он только-только отошел от этой бойни...

К слову, никто из них не обсуждал после взрыва ничьи отношения. Питер молчал. Стайлз – тоже. Дерек держал железный нейтралитет. Но в этот раз в последней беседе со старшим Хейлом они коснулись неизбежного. Дерек вынужденно напомнил, что Стайлз едет с ним, как друг. Но Питер обидно рассмеялся – дай ему время, Дер, и он снова прыгнет к тебе в постель. Так же, как когда-то прыгнул в мою. Он привык быть с Хейлами – это его стена. Его, если хочешь, крепость. В которой так удобно прятаться от остального мира.

Он соблазнит тебя снова. Собственно, ты же знаешь, что он в этом хорош, этот мелкий пиздёныш. Ласковый, шебутной, жадный до секса солнышко, которому просто надо повзрослеть...

– Ты у нас больно взрослый, – буркнул Дерек, посетовав: – И почему вам нельзя всё вернуть обратно?

– Потому, – смешно, по-детски ответил ему Хейл и толкнул к выходу – проваливай. Проваливайте оба. В свой Бостон.

... – Пошли, наша посадка, – потянул его Стайлз за руку, но Дерек почему-то медлил, запоздало перебирая в уме все причины, почему он должен увезти Стилински с собой; запутавшись в своих воспоминаниях с нарушенной хронологией окончательно.

... – Так, это твоя карта и все анализы, – перечислял он Питеру, тыча в руки бумаги при выписке.

Питер брезгливо кривил рот, будто в приступе тошноты, и передергивал плечами на последнем слове в фразе.

Дерек был жесток.

– Кардиограмма, – злорадно припечатывал он и с удовольствием демонстрировал дяде скрученную в трубочку ленту с линией биения его сердца.

– Надо же, оно у тебя есть, – говорил шутливо и одновременно зло.

– Никому не говори, – шипел на него Питер, – не то убью. Понял?

Было уже не смешно, и Дерек интересовался основным:

– Даже Стайлзу? Стайлзу тоже не говорить?

– Особенно ему, – рычал Питер достаточно громко, чтобы на них начали оглядываться проходящие мимо люди.

– Почему?

Это был хороший вопрос. Самый главный, жизненно важный вопрос. И Дерек почему-то догадывался, что Питер на него не ответит. Хотя уже и не нужно было – он знал.

– Думаешь, даже это не оправдает того, что произошло между вами до взрыва? Что он только безжалостно высмеет твоё больное разбитое сердце? То самое, которого у тебя нет?

– Хуже, если пожалеет, – мрачно отозвался Питер.

– Ты же его не пожалел.

– Я ничего не мог для него сделать!!! Как ты не понимаешь этого? Кроме того, чтобы быть там, в “Вавилоне”, вместо него!!!

История про таинственный дом, сожаление о каком-то дурном поступке – все это не имело никакого значения. Только страшное чувство бессилия от невозможности изменить прошлое, только оно, заставившее сейчас Питера Хейла почти кричать, не жалея своего аритмически бьющегося сердца.

– Мальчишке и так досталось, чтобы я смел заставлять его думать о здоровье бывшего любовника, – сказал он вполне логично, но Дерек, конечно же, не повелся на эту чушь.

– Какой же ты самовлюбленный засранец все-таки! – воскликнул он. – Подумайте только! Питер Хейл оказался не таким уж совершенством, потеряв статус супергероя из-за простой кардиологической болячки! Признайся, ЭТО пугает тебя больше всего? Настолько сильно, что ты даже позволишь самому близкому для тебя человеку пребывать в неведении? Не скажешь ему, что чуть не сдох под дверью его палаты? Думаешь остаться в его памяти идеальным солдатом любви? Заставишь поклоняться тебе, такому непогрешимому, и дальше?