Текст книги "Сердце Хейла (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– А отчего ты решил, что я хочу его поклонения? – невозмутимо спросил Питер, никак не отреагировав на столь подробный анализ своих страхов. – Хочу продолжения его любовных мук?

– Это же очевидно, – усмехнулся Дерек, – именно его любовь делает тебя живым.

– Да я чуть не умер! – воскликнул Хейл зло. – Пиздёныш мне сердце порвал, особо не стараясь! И ты говоришь...

– Я говорил, Питер. Прошедшее время. И оказался прав. Поэтому скажи ему. Скажи, что был всё это время рядом, и неважно, что таскался ты к нему на этаж, волоча за собой капельницу. Ведь он когда-нибудь узнает об этом, и если не от тебя, то сделает наверняка неправильные выводы.

– Какие?

– Что ты его не любишь. Что боишься. Не будь дураком, подумай: раз уж он принимал тебя со всем твоим дерьмом, прости, то и с больным сердцем будет продолжать любить тоже. Ты и без этого был неидеален, что б ты знал.

Питер недоверчиво хмыкнул:

– Думаешь? Сам-то поверил в то, что сказал?

И они засмеялись. Впервые, кажется, со дня взрыва. Сделав это искренне, так, как всегда было у них раньше.

– Стайлз выбрал свою дорогу, – сказал Питер чуть позже, отсмеявшись, – и перестал следовать моей. Ему и положено жить своей жизнью. Конечно, он мог уехать из города, не устраивая расставаний. Не заставляя меня сделать то, что я сделал. Чёрт. Но... расставшись, наверно, уезжать легче. Он пожелал не возвращаться к пройденному, даже когда услышал, что я люблю его. Ты же сам сказал, что солнышку нужна определенность. Теперь он получил её и распорядился по-своему. Ариведерчи.

– Ты – что? – потрясенно переспросил Дерек, расслышав всего-навсего одно предложение. – Ты... Ты...

– Я, я, – передразнил его Питер, махнув рукой, – проехали. Теперь это неважно.

Их разговор скомкался и стал неловок в секунду. Исчезла легкость, какая бывает между старыми друзьями. Дерек как будто наткнулся на самое стыдное, самое интимное в жизни своего дяди. То самое, о чем не говорят вслух и о чем не принято расспрашивать, словно о венерической болезни. Он даже не подумал в тот момент, что Питер, вероятно, и признавался Стайлзу в любви, будто каялся в подхваченном случайно на вечеринке сифилисе.

Сейчас, в аэропорту, Дерек понял, что он, пусть и будучи дублером, должен заново повторить сказанное, избавляя их всех от некрасивой концовки истории, спасая заодно и чьё-то сердце.

... – Стайлз, постой, – схватил Дерек мальчишку за рукав, понимая – поздно, не вовремя, глупо! Рассказывать о чужой любви, простившись со своей. И все равно удерживал Стайлза от последнего шага за красную линию, разделяющую тех, кто остается на земле и отлетающих в небо.

Стилински послушно остановился.

– Что?

– Питер... Он любит тебя. Он же... сказал тебе об этом. Как ты и хотел. И ты все равно...

Дерек взял паузу, а Стайлз вдруг оскалился совершенно по-звериному, таращась своими глазищами на Хейла, словно вопрошая его – а что же ты мне раньше-то не сообщил такую волшебную новость? Почему не остановил, не стал препятствовать моему побегу из города?

– Что на тебя нашло, Дер? – спросил Стайлз раздраженно. – Ты что, не хочешь, чтобы я летел с тобой? Немного поздно, не находишь, за две минуты до посадки, говорить мне об этом?

Мистика аэропортов, она такая – если не в пыльном городе, то именно здесь, где воздух звенит эхом множественных признаний, так хочется произносить слова правды. Не смея лгать на прощание, или же не позволяя себе унести в небо недосказанность...

– Я хочу, чтобы ты со мной летел, – признался Дерек честно. – Я очень хочу увезти тебя отсюда. Но разве ты...

– Что я? Ну что – я? – перебил его Стайлз.

Хейл вздохнул:

– Разве ты сам этого хочешь? Зачем ты бежишь от него?

От того, кто не имел смелости прийти к тебе, раненому.

Кто прятался и скрывался, проклиная предательство своего слабого сердца.

Кто сказал, что ничем не может помочь тебе, потому что его изначально не было рядом, чтобы укрыть от того страшного взрыва...

– Ты бросаешь его, хотя он признался, что любит тебя, – сказал Дерек, словами этими каясь в своей излишней осведомленности, нарываясь на новую волну пугающей откровенности. На что-то новое, что-то такое, чего бы он совсем не хотел о Питере знать.

– Любит? Вот как? – Стайлз воинственно прищурился. – Дерек, я что, непонятно выразился тогда? Питер не любит меня, он меня трахает. Трахал тогда, трахает и сейчас. Разница только в том, что теперь он делает это насильно. Так мы летим в Бостон или нет?

Комментарий к * – в общем, нейрохирургия это немножко не моё. Как и кардиология. Без тапок.

====== Часть 14 ======

Тональность дождей в Бостоне всегда разная. Стайлз чутко различал каждую из них, может потому, что здесь их было чуточку больше, чем на оставленном им любимом Юге. Сегодняшний, как назло, напоминал теплую калифорнийскую морось, больше похожую на туман из капель, медленно оседающий на крыши. Только вот тепла в бостонском дожде, как и в самом городе, не было. Это был просто дождь, готовый намочить любого прохожего, неосмотрительно забывшего дома зонтик.

Стайлз зябко повел плечами, голой спиной чувствуя за собой пустое огромное пространство прохладного воздуха – лофты всех городов мира неуловимо похожи. Покрываясь мурашками, Стилински упорно стоял у окна и думал, что они даже идентичны – своей пустотой, своим холодом. И черт его дернул согласиться на аренду этого...

Дерек тихо подошел и обнял со спины. Он был теплым. Ягодицами Стайлз чувствовал его густые лобковые волосы, а плечами – небритые подмышки.

Дерек был уютным. Он был именно тем, кто был необходим Стайлзу в этих холодных дождях, которые он уже ненавидел. Тогда он не знал еще, что с приходом глубокой осени их станет больше, намного, намного больше, и небо станет лить воду с утра до ночи, к рассвету опуская на город туман...

Он стал бы художником, если бы смог. Дожди в его жизни теперь, помимо Дерека, были утешительным постоянством, и каждый из них можно было бы запечатлевать на бумаге, рисуя прямыми линиями эти потоки воды, лишь изредка наклоняя кисть, чтобы поменять направление движения капель.

Иногда дождь шел косыми струями и оттого барабанил в окно, словно повторяя и повторяя что-то. Иногда моросил геометрически прямо, бесшумно плача.

Стоило стать художником, из тех самых, талантливо-сумасшедших ребят, что рисуют на своих картинах одно и то же, помешавшись на идее. Только на каждой из картин Стайлза стояла бы пометка – написано под Аддеролом. Детский недуг возвращался; психика чутко реагировала на изменения обстановки, на смену климата, на смену... любовника. Стайлз втихаря от Дерека пил таблетки, чтобы хоть как-то начать адаптироваться здесь, но больше старался заглушить ими нездоровое желание сравнивать эти проклятые дожди. И в каждом узнавать тот самый, который шел, когда Питер признался ему в любви.

– Ты что, не мог поручить это Синтии?

Стайлз втискивался в низкий корвет, сопя и возмущаясь на несправедливость мира – он не мог отказать боссу в этой бессмысленной поездке, смешно – но не мог. А работы было так много, что он еле успевал доделать всё к своему отъезду. Питер же, стоя рядом, тихонько смеялся себе в поднятый от ветра и дождя воротник. Изображал начальника, не иначе, вытаскивая подчиненного из офиса на осмотр какой-то недвижимости.

Все было, как обычно. Кроме того, что они уже не были вместе, что являлось неизменным три долгих года. Смутьян-Дерек улетал через три дня в свой промозглый Масачуссетс и улетал ни с чем. И глядя сейчас на Стилински, Питер знал – на днях он тоже найдет у себя на столе заявление об уходе от своего талантливого стажера. Он наконец-то оторвёт свою маленькую прелестную жопку с насиженного места и покинет теплые родные земли для покорения новых.

Они... не расстанутся, нет. Им и не нужно будет – все сделает за них расстояние и время. Если, конечно, сможет. И так будет правильнее этой некрасивой театральной истории с элементами пошлого любовного треугольника.

... – Питер! – уже совершенно возмущенно прошипел Стайлз, втиснувшись в салон полностью и неожиданно оказавшись в лежачем положении на пассажирском кресле.

С конфигурацией сидения все было предельно ясно – он сам еще совсем недавно, целуясь на каждом светофоре со своим взрослым любовником, который лихачил, залетая на предельно допустимой скорости на парковку у супермаркета, торопливо дёргал рычажок регулировки спинки, падая вместе с ней ниже уровня окна и принимая на себя вес Хейла. Невидимые глазу прохожих, они сосались как бешеные, и часто Питер распускал руки настолько, что Стайлз возвращался домой в грязном, влажном белье – сытый и довольный жадностью своего партнёра. Который закреплял пройденный материал еще раз, уже в спальне. Делая грязными и влажными простыни и себя самого...

– Кого-то трахал недавно в машине, что ли? – обиженно, хотя и не позволительно было, спросил Стайлз Питера.

– Вот почему я не позвал Синтию, – засмеялся Хейл, объясняя, – она бы не поняла и вряд ли смогла бы удобно расположиться здесь в юбке. Зачем же заставлять быть неловкой такую красивую девушку?

– Ага, зачем? Если можно заставить бывшего...

Стайлз поперхнулся словом, до сих пор не смея произносить некоторые запрещенные в их разрушенном ныне мире термины. Но смысл был ясен – Питер усмехнулся понимающе.

– Вообще-то, эта поездка не совсем деловая, Стайлз, – сказал он честно, воркующе-томно, бархатно рассмеявшись снова, бессовестно проигнорировав тот факт, что они уже расстались.

Стайлз удивленно поднял брови:

– Ты хочешь сказать, что...

– ... что мы смотаемся сейчас загород, и я кое-что тебе покажу, – продолжил его фразу Питер. – Что-то такое, для чего Синтия не годится, потому что и покупал я это не ей.

– А... что ты купил? – Стайлз заглотил крючок снова, позволив плохо скрываемому любопытству мелькнуть в голосе.

Оно чувствовалось так явно, что Хейл заулыбался в открытую. И не стал отвечать, лихо вырулив на трассу и еще долгих тридцать минут езды так и не сказав ни слова. Только когда Стайлз язвительно буркнул о переезде в другой штат, обиженно возразил, что они уже прибыли, и это, вообще-то, в получасе езды от города. Всего-то.

– Ты же ненавидишь пригород, – недоуменно произнес Стилински, отслеживая взглядом проплывающие мимо одиноко стоящие коттеджи.

Корвет завернул к одному такому, видневшемуся вдалеке.

Машина, сбавив скорость, медленно ехала по извилистой дорожке. Красиво подстриженные в форме шаров кустарники, следом за ними другие – уже более фаллических форм, прятали, заслоняя, большой прекрасный дом в креольском стиле. Он тонул в зелени, невидимый обитателям плезантвилля, чуть более обособленный, чем другие дома.

– Это... – прошептал впечатленный поневоле Стайлз и нахмурился.

– Это дом, – подтвердил Питер и добавил: – Он твой. То есть, наш. Если ты, конечно, соизволишь...

Хейл подтолкнул Стилински к приоткрытым дверям, заставляя войти внутрь.

Внутри было просторно. В ясные дни, наверно, лучи солнца должны были пронизывать насквозь весь интерьер, немного запыленный сейчас и таинственный из-за накинутых на все предметы мебели белых покрывал. Но шел дождь, и дом казался немного сумрачным. Совсем как нахмуренное лицо Стайлза.

– С ума сошел, – только и сказал он, рассматривая высокий потолок с огромной люстрой над головой и переводя взгляд на довольного Питера.

– Ты как-то говорил про загородное поместье, мой маленький буржуй, – с иронией напомнил он. – Вот. Захочешь, и этот дом прекрасно подойдёт под родовое гнездо Стилински-Хейлов. Если конечно, наличие его все еще входит в список перечисляемых тобой ценностей.

– Я не... – Стайлз ошарашенно смотрел теперь уже на Питера, не зная – что сказать, – я не понимаю, Питер, к чему твой подарок, если мы...

– Знаю, расстались, – кивнул Хейл. – Давай-ка отменим твое неразумное решение. Ты пообещаешь мне больше не бунтовать. А я...

– Ты? – впившись в лицо Питера взглядом, напряженно спросил Стайлз, потому что Хейл должен – ну должен был! – сказать сейчас что-нибудь судьбоносное. Что-то такое, чего никогда не говорил никому.

– А я подпишу бумаги на покупку, – завершил Питер торжественно.

Стайлз, выслушав, покривился.

– Отсюда будет далековато ездить в лофт, чтобы потрахаться с кем-то.

Питер покривился в ответ, передразнив:

– Мы будем трахаться не в лофте, а здесь, солнышко, – сказал он. И перечислил варианты: – Здесь есть конюшни, бассейн, джакузи, теннисный корт, оборудованная крыша, сад...

– А когда интересные места для секса закончатся, – перебил его Стайлз, – когда ты перетрахаешь меня здесь повсюду, ты снова будешь искать...

– Да что ж ты за пиздёныш такой неблагодарный! – воскликнул Питер раздраженно. – Ты вообще слушаешь меня? Что я хочу сказать тебе? Слушаешь?

– Да слушаю, слушаю, Питер, – тоже повысил голос Стайлз, – только ты снова говоришь не о том! Вместо того, чтобы хоть раз произнести простые, обычные слова ты... ты покупаешь дом.

Стайлз сам сказал это немного потрясенно, не веря своим выводам, удивляясь им снова и снова.

– Да, – подтвердил бывший любовник, – я покупаю дом.

– Только это не дом, блять, – ругнулся Стайлз, – это дворец, нафиг.

– Для моего принца, – потупив глаза и закусив губу, вымолвил Питер шутливо и одновременно серьезно.

Стайлз не купился.

– С чего бы именно сейчас? А? – прищурился он подозрительно, не позволяя себе верить в хейловскую сказку. – Я скоро уезжаю, ты знаешь это от Дерека. И делаешь мне это... это... предложение? Зачем?

– Ну, ты же должен понимать, что я общаюсь с племянником достаточно доверительно, чтобы быть в курсе – ваши свадебные колокола отменяются. И я ловлю шанс любви. Твой отъезд для меня не новость. Надеюсь только, что ты выбрал правильное направление полета. Моё же право – сделать тебе на прощание подарок. Хотя, даже им, как я понял, тебя не удержу, – пожал плечами Хейл, – да и не буду – езжай себе на здоровье, покоряй эвересты, возвращайся в наш дом по выходным. Или праздникам... Всего-то, семьсот миль...

– Тысяча четыреста, – поправил Стайлз машинально и мотнул головой, отгоняя видения их будущего счастья, которое могло бы быть, да не случилось. – И знаешь, так просто на прощанье люди не покупают дома.

– А что покупают на прощанье люди? – рассмеялся Питер, одной этой фразой отсекая себя от серой людской массы.

– Неважно что. Мы все равно уже не сможем быть, как раньше. Ты же этого теперь хочешь?

Быть... вместе? Или как там у тебя это называется?

Питер потешно поднял бровь, и патетика фразы Стайлза сгинула в привычно доминантной над любыми другими эмоциями иронии.

– И почему же мы не сможем, солнышко? – спросил Питер томно.

– Потому что ничего не изменилось! С домом или без него!!! – выкрикнул Стайлз отчаянно, понимая, что если снова будет трясти перед лицом бывшего любовника списком своих требований, то никак не избежит участи выглядеть в его глазах жалкой влюбленной лесбиянкой с членом.

– Вот уж спасибо тебе, Стайлз, – обиженно и немного удивленно протянул Питер, сделав паузу, но так и не дождавшись знакомых упреков. – Не изменилось, смотрите-ка... Я купил этот дом, считай, на последние, и стоимость проданного лофта еле покрыла половину. Для моей кредитки, дорогой, все изменилось довольно-таки кардинально!

Питер грустно покачал головой, жалуясь немного театрально, но не разжалобил Стайлза ничуть.

– С твоими доходами ты мог бы позволить себе еще несколько таких же, – вырвалось у него неделикатное замечание, и он поправился, услышав, как некрасиво оно звучит: – То есть, я хотел сказать, что эта покупка, этот подарок...

Вышло еще хуже, и Питер почувствовал это очень хорошо. Он приподнял верхнюю губу, словно разъяренный пес; блеснул белоснежным прикусом.

– Ты хочешь сказать, что для меня это ничего не значит – купить этот долбанный дом, – стал рассуждать он тут же. – В принципе, да. В определенном смысле. Но, солнышко, не кажется ли тебе, что это загородная резиденция есть нечто большее, чем просто архитектурный изыск?

Питер был прав. Дворец тянул на свадебный подарок.

У Стайлза вспыхнули щеки.

– Ты что, действительно продал квартиру на Тремонт? – пораженно спросил он.

Питер кивнул.

– И ты... правда купил этот дом для... нас?

– Ну да, – просто ответил Хейл и торжественно раскинул руки: – Теперь у нас будет намного больше места для оголтелого траха.

Его смех разнесся по пустым комнатам, заполняя их, оживляя, делая теплее и уютнее. Но Стайлз вдруг нахмурился снова.

– Кто бы сомневался, что ты скажешь что-то подобное этому, вместо...

– Вместо чего, Стайлз? – Питер резко погасил улыбку, чувствуя недовольство партнера.

– Вместо того, чтобы просто сказать мне...

– Да не буду я! – перебил Питер, раздражаясь все больше. – Не буду ничего говорить!

– Но ты же хочешь вернуть меня обратно? – Стайлз чуть не плакал, бесхитростно озвучивая прямо в лоб свои простые мальчишеские желания. – Скажи это! Просто скажи, чтобы я остался!!!

Питер молчал. Только глаза улыбались. В общем-то, палачу и необязательно быть мрачным букой.

– Ты совершаешь грандиозную покупку, не зная – что именно я тебе отвечу! – продолжил Стайлз с раздраженным восхищением. – И... ничего не говоришь, ничего не объясняешь, как обычно, даже узнав, что я уезжаю надолго? Быть может, навсегда?

Стайлз сказал это совсем не так, как планировал – резко, жестко, прямолинейно поставив в известность. Вышло... По-детски вышло.

Матерый Питер как почувствовал. Сморщился так, что Стайлз даже без слов понял, какую, в общем-то, романтически-патетическую бредятину он только что произнес – об отъезде, о длительности его, о бесконечности пустых одиноких дней в гордом одиночестве. Без Питера Хейла.

– Ты глупый, кусачий щенок! – разозлился он, услышав всё это. – Ты так ничего и не понял. Какое мне дело до расстояний между нами, солнышко? Тем более – до временных величин? Они ничего не значат!

– Как это? А что значит? – запутался Стайлз окончательно, уже не обижаясь ни на какие прозвища, которыми его награждал по привычке Хейл.

Казалось, они говорят на разных языках, но одинаково о том же. Только Питер понимал это, наслаждаясь беседой с улыбкой прожженного лингвиста, знающего практически все любовные наречия, а Стайлз – нет. Эта глухота бесила, и Стилински бесился еще как.

– В общем, зря ты потратился, – сказал он Питеру жестоко. – Ты изменил количество нулей в своей кредитке, но не изменился сам. Поэтому я ушел. И поэтому уезжаю.

– Как это на тебя похоже, – сказал Питер с упреком и как-то нервно. – Ты снова не услышал, чего хотел и снова бежишь!

– А ты хоть раз бы задумался о том, какую глупость совершил, отпустив меня! – срываясь, рявкнул Стайлз в ответ. – Что не остановил, не сказал, что любишь!!! Ты и сейчас, вместо того, чтобы произнести это, устраиваешь мне экскурсию по роскошному дому, надеясь, что я растаю от чувств и выкину билеты в Бостон?

Питер застыл на месте.

– Так ты летишь в Бостон?

– Лечу. В чем проблема?

– К Дереку летишь, полагаю.

Стайлз отвел глаза, уткнувшись в завешенное тканью зеркало. Оно угадывалось своими овальными очертаниями под мягкими волнами тонкого чехла, и если бы только могло, отразило сейчас немного виноватые мальчишеские глаза: Дерек всегда был в их отношениях неким необходимым злом; волшебно-химическим элементом, нейтрализующим супергеройские силы Питера Хейла не очень-то честной магией. Он, не присутствующий здесь, по-прежнему незримо был рядом.

– Билет с тобой? – спросил Питер зловеще.

– Какая разница?

– Дай сюда. Я его порву, – приказал Хейл. Так, как приказывал раньше.

– Не глупи, это же просто распечатка, – вздохнул Стайлз, продолжив бесцельно продвигаться вдоль обитой каким-то деревом стены, меряя шагами безразмерный гостевой зал с камином у дальнего предела.

Он остановился, когда наткнулся ногами на что-то мягкое, и тогда опустил свои глаза туда, в некотором отупении поняв, что стоит на белой медвежьей шкуре.

– Это, блять, еще что? – задал в никуда глупый вопрос, заметив, что в отличие от остального интерьера, этот предмет был куплен вот кажется только вчера, и даже маленькая бирочка с описанием по уходу виднелась, пришитая с краю.

Питер страдальчески закатил глаза, признавая свое падение окончательным.

– Это – шкура, солнышко, – произнес немного издевательским тоном, издеваясь лишь над собой, – что видимо означает, насколько сильно я рехнулся.

Стайлз с какой-то неведомой грустью смотрел на пушистое море под ногами, краснея все сильнее и сильнее, делая вполне логический вывод, зачем и для чего Питер положил её сюда, у камина. Он проклинал все на свете, потому что выглядело это ожившей его мечтой; только лепестков роз не хватало, словно в заключительной сцене из какого-нибудь сериала про любовь, и это нисколько не умаляло абсолютную пошлоту всей этой идеи. Было неправильно. Не в духе Питера Хейла.

Но отчего-то сейчас он предпочел быть со Стайлзом таким – вальяжным предсказуемым мачо, что кидает под ноги своему возлюбленному узнаваемый банальный аксессуар, словно капитулируя и соглашаясь на предстоящую романтику.

В нишах, реагируя на все усиливающийся сумрак, вспыхнули светильники, озаряя зал. Стайлз перевел взгляд на темную пасть камина, будто ожидая, что и он загорится теплым оранжевым, живым огнем.

Питер чутко уловил его мысли.

– Зажечь? – спросил вкрадчиво, предупредительно, как спрашивают партнера на начальной стадии ухаживаний или на том самом свидании, с запланированным первым сексом.

Стайлз решительно остановился на первом варианте, с удовольствием ощутив бег времени в обратную сторону; представив себя, их, на этом самом первом рандеву, каким бы оно могло быть, если прожить жизни заново и совершенно по-другому.

Кивнул Питеру, соглашаясь на огонь, и долго смотрел на то, как Хейл ловко орудует кочергой в камине, ничуть не замарав белоснежных рукавов рубашки...

– Прости меня, – сказал позже, когда они вдвоем сидели на шкуре и смотрели на языки пламени, которые как будто и не собирались угасать, танцуя на поленьях целую вечность.

– За что?

– Ты знаешь – за что, – сглотнул Стайлз нервно. Он вовсе не планировал просить за что бы то ни было прощения у Питера. Он не планировал даже болтать с ним. Но было что-то уютно-домашнее в сидении рядышком у камина. Незнакомое что-то даже, чего не было у них никогда до этого. Располагающее к временному перемирию и даже прощальному поцелую. И представив жесткие, властные губы своего бывшего любовника, у Стайлза стало все предательски переворачиваться внутри, как впрочем, переворачивалось всегда в присутствии Питера Хейла.

– Прости за то, что так и не поговорил с тобой. За то, что сбежал тогда из дома...

– Ты у комода носок забыл, – беззлобно припомнил Питер какую-то ерунду и улыбнулся.

Носок был сереньким и пах пылью, валяясь на полу вывернутым наизнанку. Хейл помнил, как еле уговорил себя не подносить к губам этот глупый кусок трикотажа, потому что нюхать, как пёс и целовать носки своего бывшего – просто отстой.

– Ладно, не извиняйся, Стайлз.

– Я должен был сказать тебе... – упорно продолжил Стилински, зная, как нарывается, и всё же не имея сил остановиться.

– И лишиться всего веселья? – Питер покачал головой. – Вы с Дереком, как я понял, неплохо проводили время вместе. Он говорил тебе то, что ты хотел услышать. Ты слушал, получал моральные оргазмы, но как по мне, то это не повод следовать за получением новых в промозглый Бостон.

– Какая тебе теперь вообще разница, Питер? – упрямо перебил его Стайлз.

Ему хотелось сказать о ревности, которую Хейл так искусно прятал в глубине своих ярких глаз, но Стайлз молчал – он не был вообще-то уверен. Там было что-то еще, чего он не понимал.

– Разница есть, солнышко, – жестко и холодно сказал Питер, – и она не исчисляется милями. К сожалению. Все дело в том, что если отбросить несуществующую любовь, мыслями о которой забита твоя головёнка, то ты поймешь – в жизни есть более постоянные вещи. Не миражи, а некие константы, которых нужно придерживаться. Что у тебя есть только ты. Это – реально. И надо спешить быть собой, перестав обижаться и доказывать миру, какой Питер Хейл негодяй, хватаясь за руку человека, выкрикивающего те же лозунги, что и ты. Надо иметь смелость стать тем Стайлзом Стилински, которого я всегда видел в будущем. Тебе не нужен я, чтобы доказать это. И тем более, не нужен Дерек.

Стайлз молчал. Он плохо понимал суть рассуждений Питера. Он тщетно искал подвох, не видя логики в том, чтобы вернуться к Хейлу после побега и тут же бросить его, умотав из штата.

Не понимал он щедрости любовника, который, не принимая расставания, отпускал его все же на все четыре стороны, подозрительно исключив Масачуссетс из списка.

И делая примитивный вывод, что Питер наконец соизволил открыто приревновать, пусть даже к другу, Стилински упрямо буркнул, впервые испытывая невероятную сладость любовной власти над кем-то:

– Я решил. Я лечу в Бостон. К Дереку. И... зря ты купил этот дом.

Питер с наигранным сожалением и будто бы нисколько не удивившись такому решению, обвел взглядом пространство гостиной. Поцокал языком, готовясь высказать наверняка что-то очень пошлое.

– Ну, к Дереку, так к Дереку, милый. Надеюсь, член его окажется все так же хорош для тебя, как и три года назад, иначе как же вам выжить в тоскливом Бостоне, не трахаясь?

– При чем здесь... – начал Стайлз зло, обрывая самого себя, – при чем тут чей-то член, господи? Не в этом же дело!

Питер вдруг резко придвинулся вплотную, склонившись к розовому уху Стилински интимно и непозволительно близко.

– С каких это пор? – прошептал горячо и нахально. – Ты любишь член, детка. Ты любишь, когда он у тебя в глотке. Ты любишь, когда он входит тебе в зад, когда он движется в тебе. А кончив, ты любишь засыпать, когда он все еще не покинул твоего разгоряченного тела...

Рука Питера неожиданно быстро пробралась под одежду Стайлза, скользнув под ремень брюк, нащупала полувставший член, а Стайлз, слушая завороженно, непростительно обездвиженный магией этих пошлых фраз, никак не мог пошевелиться, лишь ощущая, как наливается его позорный стояк.

– Прекрати, – только и смог сказать он на всё это. – Прекрати...

– Отчего же? У тебя стоит, – справедливо заметил Питер, вытаскивая руку из белья начавшего выкручиваться Стайлза, – поэтому не говори мне, что это не имеет для тебя значения.

– Есть и другие вещи, Питер! – воскликнул Стайлз.

– Какие, например? Дареная дружба бывшего любовника? Его восторженные рассказы о тех букетах, что ты заслуживаешь и которых не дарил тебе я? Совместные мечты о пикниках с парочкой таких же романтических идиотов? И может, даже в сопровождении скрипичной музыки?

– Скрипичной – что?.. – Стайлз, полностью запутанный, все же возмутился: – Дерек уважает меня и мои желания! Он разделяет их!

– Желания? – поднял бровь Питер, из слов Стайлза выхватывая самую суть. – Поправочка: ты не желаешь его.

И напоследок откровенно припечатал правдой:

– А он не любит тебя. Больше – нет.

Стайлз никогда не чувствовал себя таким несчастным. Он знал все то, что озвучил для него Питер, но был не готов услышать это так отчетливо.

– А кто меня любит? Питер? Ну кто? – спросил отчаянно. – Есть этот кто-то? Что ты молчишь? Отвечай!!!

Потом, сморгнув слезы, которые не пойми откуда повисли на ресницах, прошептал в лицо все еще склоненного к нему Хейла:

– Ты не можешь, да? Просто не можешь сказать мне этого?

– Я не стану.

Стайлз зажмурился и позволил слезам сорваться с ресниц, ощущая на губах их соль и горечь.

Дались тебе, Стилински, эти три слова!

Но как же хотелось, хотя бы шепотом...

Он вряд ли видел, зарёванный, как девчонка, что Питер медленно стаскивает с себя бежевое кашемировое пальто, доставая из кармана и кидая на шкуру пару серебристых квадратиков. Весь растрёпанный своим новым поражением, Стайлз плохо чувствовал его руки, аккуратно расстегивающие ему пуговицы рубашки. Но очень четко ощутил тот момент, когда понял, что ни в коем случае не должен допустить этого прощального секса между ними, который ничего бы уже не изменил.

Дернулся под прикосновениями, пытаясь избежать последующих.

– Что ты делаешь, Питер? – спросил осоловело, обессиленный всего-то от пары упавших с его глаз слезинок, которые оказались чертовски тяжелы.

– Я? – удивленно поинтересовался Питер, будто и не трогал сейчас своего бывшего любовника между ног, нащупывая крепнущую эрекцию. – Я, солнышко, напутствую тебя. Как умею. И если мои слова, поступки и признания – какими уж они бедными тебе не показались – ничего не объясняют, то может, член объяснит лучше?

– Ты с ума сошел, – снова дернулся Стайлз из-под тяжелого тела, пропустив момент, когда же Питер так по-хозяйски на него навалился.

– Да брось, детка, – пропел сладко Хейл, – не будь жестоким к себе – оставь на память воспоминания о лучшем своём трахе!

Питер не шутил, Стайлз чувствовал это. Он был загипнотизирован наглой настойчивостью; руками, гладящими везде-везде, шарящими у него между ног с уверенностью знающего все потайные местечки любовника. Он тек позорно как сука снова, но все же не мог позволить себе ничего из того, что предлагал ему сейчас Хейл. Потому что изначально определил для себя – Питер предлагает ему мало. Недостаточно. Поэтому и произнес первое за вечер тихое “Нет”.

– Нет, нет, нет, – как заведенный стонал он, пока Питер кое-как раздевал его, не обращая внимания на протесты.

– Нет, пожалуйста, нет, – выдыхал Стайлз, выкручиваясь из рук, которые переворачивали его непослушное тело на живот, заставляя тереться щекой о пушистую шкуру.

И выкручивался он пока не в полную силу, и не сопротивлялся, как надо было бы, с мысленной несмелой улыбкой надеясь на то, что всё это шутка; ненастоящая, киношная борьба между ними, и она вот-вот прекратится – Питер хлопнет его по плечу, огреет пятерней по заднице на правах бывшего и рассмеётся, сказав что-нибудь хейловско-ироничное, подобающее моменту. Только вот никакие подходящие слова на ум не шли, чтобы вписаться в происходящее, пусть Стайлз и верил до последнего – Питер придумает правильные. Как обычно.

А пока...

– Нет, прошу тебя, Питер, нет, не смей, не надо, я не хочу, нет...

Стайлз еще мог бы вывернуться, применив силу, начать защищать свою уже порванную в клочья честь, но, попытавшись, с нарастающим ужасом и странным, пассивным облегчением понял – Питер его сильнее. Намного сильнее. Его красивые руки, точнее, одна рука, удерживала его сплетенные запястья – оба – с легкостью. Второй он настойчиво раздевал Стайлза. Хотя, нет. Он обнажал лишь нужные ему участки тела, скрытые под классическими брюками, которые уже смялись в некрасивую кучу в районе узких мальчишеских бедер.