Текст книги "Сердце Хейла (СИ)"

Автор книги: Lieber spitz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Не глядя на анатомические подробности его тела, склонил голову к промежности, лизнул вход. Еще раз и еще. Жарко выдохнул воздух из легких, жадно вдохнул. Отметил знакомый, да почти родной запах кожи, мошонки, члена, спрятанного под животом, но уже наверняка эрегированного, так сильно пахло мускусом.

С прикрытыми веками продолжил ласкать мальчишку. Развел пальцами, вдавленными внутрь ануса, стенки податливого, разработанного сфинктера, приоткрыл дырку, зная наизусть, что выглядит она теперь, как маленькая, наполненная алым светом пещерка. Как много в её палитре кармина и багрянца. Засунул язык поглубже, продолжил лизать уже изнутри, чувствуя, как немеют мышцы лица от усилий. Услышал тихий стон и уловил слабое движение бедрами, которыми мальчишка начал тереться о простынь. Еще раз вдохнул полную грудь сладких, душных, откровенно физиологичных испарений у своего лица и, наконец, открыл зажмуренные глаза.

У взрослых крупных мужчин не бывает тонкой кожи. Почти никогда. И даже там, в промежности, эпителий равномерно толстый и покрыт бугорками не проросших луковиц, из которых должны вырастать волосинки.

Анус у откровенных мужиков сжат в толстые грубые складки, которые и ласковым словом-то не назовешь.

И только у тонкокостных, белокожих, юных мальчишек это место нежное и розовое.

У любовника Питера промежность розовой не была – была темной, какой и должна она быть у жгучего брюнета. Анус был сжат коричневой звездочкой, и даже волоски рядом имелись. Но тонкие, закручивающиеся в изящные завитки, будто у основании шеи робкой барышни.

И это место, куда Питер любил вставлять свой большой член, сейчас оно укоризненно смотрело на него приоткрытой, жаждущей темно-красной дырочкой, блестя изнутри слизью кишечника. А рядом, там, где пальцами Питер все продолжал и продолжал растягивать нежные морщинки ануса, темнело неровное пятно маленькой, но очевидной родинки.

Питер приблизил лицо к заднице мальчишки, рассматривая её с какой-то недоуменной досадой, а потом смачно провел именно по ней горячим языком, полируя, вероятно, так же яростно, как делал это до него кто-то другой...

После секса говорить не хотелось. Питер молча курил тонкую сигару, пахнущую колумбийским кофе, а его любовник шумел в душевой, стуча по кафельному полу голыми пятками и постоянно роняя что-то.

“Это не моя проблема”, – твердил себе Питер, вместо того, чтобы блаженно ни о чем не думать после мощного оргазма, который всегда дарило ему тело любовника, и злился на черную метку, только что увиденную им в самом его интимном месте.

Ничего особенного, мало ли есть мальчишек с родинкой в заднице!

Но были и другие моменты сомнений, которые как раз никаких сомнений не оставляли. В том, что двоим Хейлам просто фатально не повезло или же наоборот – повезло затащить под одеяло одного и того же парня.

Смешно же! Если бы не проклятая влюбленность Дерека и его нынешнее предынфарктное состояние ранимой лесбиянки, то было не из-за чего злиться!

И Питер снова и снова проговаривал про себя мантру – это не моя проблема. Не мой выбор, не моя жизнь. Это даже не мой парень, за которого стоит сражаться!

Но отчего-то казалось, и так бы и случилось, вот честное слово, что более всех виноватым в этой истории окажется именно он, Питер Хейл. Циничный и бессовестный мачо, при самом плохом раскладе всего лишь теряющий хороший трах по определенным дням недели, в то время как влюбленный Дерек лишился бы собственного сердца.

Хорошая смерть – быстрая смерть.

Питер всегда считал, что разрешать проблемы нужно молниеносно. Поэтому, пока любовник плескался в душе, он потянулся к телефону на тумбочке и набрал знакомый номер.

Дерек, вот как назло, не отвечал. А через несколько минут стало поздно – момент был упущен.

Питер с незнакомым для себя возмущением понял – а мальчишку-то теперь придется отдать! Своего практически, всему наученного! Держать его при себе, ненужного, было бы глупо. Но вдоволь наиграться напоследок ему никто не мешал.

Питер еще с минуту бездумно понаблюдал, как за матовым стеклом душевой движется тонкий мальчишеский силуэт. Крикнул, вглядываясь прямо в полупрозрачную преграду, разделяющую его и шумного купальщика:

– Эй, детка, хочешь потрахаться завтра?

Предложение было щедрым. Два дня подряд они никогда не встречались.

Силуэт замер на мгновение, чтобы снова начать что-то ронять с удвоенным рвением.

– Хочу, – послышалось через секунду.

– Я ясно слышу некое “но”, детка, – проницательно заметил Питер и потянулся за новой сигариллой.

– У меня завтра были кое-какие планы... – послышалось из-за стекла неуверенное, – но... я смогу. Наверно.

Питер хмыкнул сквозь сигарету. Какие там планы? Накуриться за школой, что ли?

Дерек у детки был запланирован на послезавтра.

Дерек, и еще кое-что, идущее прицепом, чего глупый, несообразительный малолетка не знал.

Ужин. Свечи. Возможно, даже кольцо.

Обещание будущего, того самого, которого Питер мальчишке дать не мог.

Хейл вспомнил, как злился на своего племянника, на его откровенность и признание – “Я снял большую квартиру, как ты мне и советовал, и предложу ему жить вместе. Признаюсь, что люблю. Как тебе, Питер, такое моё падение в бездну гетеросексуальных, никому ненужных ритуалов?”

“Ты выбрал свою смерть, Дерек. Вперед, дорогой”, – сказал он тогда ему.

Сейчас он хотел бы вернуть свои слова обратно. Он уже не хотел быть тем, кто на самом деле убьёт его, признавшись, что трахал мальчишку поочередно с ним весь этот долбанный месяц.

– Тогда встречаемся завтра здесь, – четко проговорил он в сторону душевой, с нажимом добавив: – В пять.

– В пять? – жалобно переспросил любовник. – А можно...

– Нельзя. В пять.

Темное размытое пятно превратилось в мальчишескую четкую фигуру – маленький фигаро вышел из душа завернутый в полотенце; мокрый, с влажными блестящими волосами. И Питер, чтобы не видеть некоторой озадаченности и какого-то дебильного выражения радости на его лице, тут же опрокинул его к себе на простыни, залепив большой подвижный рот глубоким поцелуем.

====== Часть 3 ======

Он называл его – “любимый”.

Он не хотел, но дарил цветы – руки сами тянулись к букетам. Белым – в тон кожи. Красным – к губам и алой головке пениса.

Однажды он принес ему совершенно черные тюльпаны и долго смотрел, как темноволосая голова тонет в обугленных лепестках, почти сливаясь с ними колором.

Стайлзу Стилински шли трагически сочные цвета. И Дерек наивно полагал, что и он прекрасно вписывается в их любовную палитру.

В любви не бывает равноправия. В любви – либо ты, либо тебя.

Дерек был фармацевтом, ему было просто подсчитать процент любовной интоксикации их обоих. И когда симптоматическая слепота покинула младшего Хейла примерно к месяцу отношений, он смог наконец верно разглядеть полученный результат: он любил, а его любовь принимали.

И черт бы побрал мужскую физиологию! Стайлз кончал под ним регулярно и так правдиво! И Дерек был готов к большему – к тому, чтобы в какой-то момент довериться друг другу полностью и разрешить любовнику спустить себе в рот, например. Прочувствовать все его содрогания и выпить мальчишку до дна. После того, как он сдаст необходимые анализы, разумеется. Это был бы большой и важный шаг в любых отношениях, и Дерек был абсолютно готов. Пойти к врачу, провериться. Избавиться наконец от гадких презервативов, чтобы ощущать свою любовь в полной мере.

Он был готов и на многое другое, даже осознавая, что построив карточный домик, готовый рухнуть от первого же порыва ветра, поддерживает все его стены одной рукой. Своей рукой. Сам, один.

Стайлз ускользал, утекал сквозь пальцы. Дерек чувствовал это с утроенной интуицией влюбленного. И пусть мальчишка сладко стонал в его объятиях – он не мог не стонать, следуя своей мужской природе – это был мираж, вот-вот готовый рассеяться.

Хейл сдался своей одержимости через месяц. Не обращая внимания на очевидные знаки растущей невзаимности – Стайлз будто бы нехотя встречался с ним, увиливая от походов в кафе и отказываясь посещать гей-клубы – Дерек решил изменить их, ставшую какой-то рутинной, систему встреч.

Он чувствовал, что глуп, излишне романтичен и даже смешон, особенно вспоминая рационального Питера, не ведающего своего счастья глупца еще большего. Его-то мальчик бегал за ним неутомимой антилопой и было адски завидно и даже обидно. Дерек злился, он хотел орать на дядю в голос, даже побить его иногда, избавляясь от праведного негодования – ты просто дурак, Питер! Ты разве не понимаешь своего счастья? Стареющий гей, которого оседлала сама юность, ты должен выть от взаимной любви, наверняка последней в жизни!

Но говорить это себе даже намеком Дерек не позволял – в какой-то мере он восхищался тому, как яростно лелеет Питер свои бестолковые принципы невмешательства. Как оберегает свой покой, никого не пуская в сердце. Сердце, которого у него действительно нет.

... – Перевернись.

Стайлз со стоном раненого повиновался приказу – он был размягчен ласками Дерека, был утомлен парой оргазмов и теперь пытался увильнуть от третьего. Но Дерек все так же мягко в пол-голоса заверил его, касаясь губами порозовевшей мочки уха, что поза эта не для секса.

– Я сделаю тебе массаж, детка. Лежи спокойно, отдыхай.

Он опустил ладонь на поясницу мальчишки, растер до горячей кожи, поднялся к лопаткам и, не сдержавшись, подключил губы. Отсчитывая многочисленные родинки на белоснежной спине, услышал довольное мурлыканье – “Как же хорошо!..”

Повел рукой ниже, все же надеясь на секс, поддел пальцами резинку боксеров, сминая под бельем округлую ягодицу и прикоснулся к ней нежным поцелуем. А через минуту понял, что любовник спит.

Дерек откинулся на спину рядом, глядя в потолок. Спящий принц сладко сопел под боком. Полуобнаженный белокожий мальчик, ярким пятном выделяющийся своей тонкой фигурой на черных простынях, закупленных Питером оптовым комплектом еще очень давно.

“Это сексуально и стильно”, – говорил дядя всегда, придерживаясь в дизайне интерьера холодных, темных, металлических оттенков.

И в общем-то Дереку было все равно, на каком белье ебать очередного любовника. Вот только Стайлза Стилински хотелось кутать в теплое и мягкое, добавив к своим объятиям уюта ласковых ворсистых покрывал и роскошь мягкого бархата.

Дерек не стал будить мальчишку. Осторожно отпустил резинку белья, которую все еще удерживала его рука. Посмотрел на часы и прикинул – проспит ли Стайлз достаточно долго, чтобы попробовать не выпускать его из лофта в темень позднего вечера и уговорить остаться на ночь.

Тот никогда не оставался. Дерек его не винил, сам чуял, как холодно пространство вроде бы жилого помещения. Как безлико. Любимых не оставляют в таких домах. Их приглашают в свои.

Вспоминая все с самого начала, Дерек видел себя безупречным ромео. Быть может, только исключая первую их дерганную, злую ночь, когда он увез мальчишку из гремящего “Вавилона” и о которой он все равно вспоминал и рассказывал Питеру как об идеальной.

Ехать, как и говорил старший Хейл, было далеко, но Дерек послушно решил воспользоваться правом пятничной ночи. Причина была еще и в другом – было чертовски приятно гнать по ночным, ярким улицам Фриско, зная, что рядом сидит правильный, твой человек. С таким должно быть всё идеально. Даже если Дерек понял позже, что отдаваясь ему, мальчишка этим откровенно кому-то мстит.

Было неважно – у мести короткий срок годности, любовь куда долговечней.

И в следующий раз Стайлз был уже иной – он пил ласку Дерека благодарными жадными глотками, стараясь не выглядеть при этом маленьким обиженным на кого-то мальчиком.

Затем были встречи в ресторанчиках, кафе, кинотеатрах – Дерек всегда считал, что публичные выходы должны входить в любовную программу. Но Стайлз нервничал, жуя стейки, и поскорей тащил Дерека в лофт – трахаться.

Да, трахаться он любил.

Совсем недавно Дерек решился: выбрал для них светлые двухуровневые апартаменты в центре. Мансарда была залита светом, а нижний этаж предоставлял все необходимое для простого быта двоих людей.

Он очень торопился сделать этот определенный шаг, последний шаг в своем несчастливом романе. Он знал это теперь, знал, что любовь его одноголосна. И все же хотел завершить историю красиво, лелея надежду на чудо, как лелеют её все безответно влюбленные люди.

Он пригласил Стайлза на придуманный им особенный ужин, не объясняя ему ничего. Не видя понимания и никакой догадки в красивых темных глазах.

Решив признаться в любви и приманить к себе тем, о чем всегда мечтают, как он думал, молодые идеалисты: историей чистой любви, не омраченной разлукой. Не тронутой изменой. Блистающей желанной взаимностью. Сладко-приторной, счастливой.

Стайлз не догадывался о грядущем признании. И это отчего-то бесило. Когда не нуждаешься во взаимности, то совсем не замечаешь важных вех, определенных событий, которыми отмечены все классические романы.

В них, этих идеальных мирах, герои чутко предчувствуют шаги друг друга – первый поцелуй, первый секс, первое “Люблю” и предложение руки и сердца.

Дерек понимал – он гей. Он вовсе не эталонный образец героя, который всегда присутствует в сценарии гетеросексуальных баллад о любви.

У них со Стайлзом был отличный трах, а после Дерек влюбился. И торопился теперь успеть сделать всё по правилам недосягаемого гетеромира.

Он передвинул свидание на день раньше почти неосознанно, словно временное расстояние в двадцать четыре часа могло изменить в его судьбе хоть что-то.

Беседа с Питером подстегнула.

Его извечные насмешки и собственное странное безразличие к ним. Такой апатией всегда наделены подхватившие любовный вирус, обреченные люди, которым нет уже никакого дела до мира живых.

– Как насчет того, чтобы встретиться завтра? – спросил он, лишь только Стайлз ответил на звонок. И уточнил время: – В пять?

Стайлз помолчал, наполнив эфир тяжелым дыханием, словно безумно спеша и опаздывая куда-то; равнодушно сказал “хорошо” и отключился.

В фантастических рассказах нужно отправиться в далекое прошлое, приложив там ботинком о землю прекрасную бабочку, а в реальности, чтобы изменить мир, необходимо всего лишь перенести день свидания, заставив главного героя сделать непростой выбор. Решить неразрешимое.

В пятом часу Питер как раз заканчивал прокачивать пресс, лежа на полу в своих апартаментах, когда дверь распахнулась, незапертая, и Хейл увидел перед собой своего малолетнего любовника.

– Какого черта ты делаешь здесь так рано? – спросил, недовольно глянув на время.

– Я? – глупо улыбнулся мальчишка. – Мы же договорились. На пять. Я... раньше пришел. Ничего? Или ты... занят чем-то?

Он окинул всего Питера масляным жадным взглядом, задержавшись на его запрокинутой руке и влажной, с завитками золотистых волос подмышечной впадине. Втянув ноздрями его пот и жар разгоряченной кожи. И так откровенно сглатывая слюну, что Питер тут же мысленно повалил мальчишку на пол, подминая под себя, стаскивая с него штанины с бельем и носками. Трахая его без подготовки и презерватива, за которыми пришлось бы идти в спальню...

Минуту Хейл все же продержался.

Его визитер успел небрежно скинуть куртку на пол, подставив себя, одетого, под нетерпеливые руки своего мужчины, стаскивающего с него остальное.

– ...Я еле смог сегодня... – с запинками бормотал он, довольный, что под пальцами Питера рубашка его с треском теряет пару пуговиц. – И так соскучился! Даже пораньше вырвался с занятий. Пришлось забить на кое-какую встречу, ну, типа, свидание... Но это неважно...

– Что? Какое... свидание?

Наверно, у Питера поменялся взгляд и выражение лица на какое-то особое – мальчишка вздрогнул и попятился.

Он был уже почти голый. И возбужденный. И вдруг сообразивший, что произнес что-то не то. Лишнее произнес.

– Я... – выдавил с явным заиканием, приобретенным только что. – Я не то имел в виду. Там такая история, знаешь...

Да знал Питер прекрасно! Про такую, мать её, историю!

Он почему-то сразу сообразил, о каком свидании речь – Дерека словно бешеные псы подгоняли, так он старался побыстрее влезть в петлю будущего брака.

– Где у тебя свидание? – спросил коротко. – Адрес?

Мальчишка стоял напротив и молчал. Питер понял, что правду выковыривать придется с кровью. А кровь в планы не входила.

– Дай угадаю сам, – произнес зловеще и, словно чертов телепат, сузив глаза в две хищные щелочки, четко выговорил: – Пересечение Фуллер и Тремонт? Да?

Владеть информацией – бесценно. Когда Питер словил испуганный и восхищенный взгляд своего неверного, он наконец-то понял – такими глазами смотрят на бога: мальчишка был впечатлен.

– Откуда ты... – начал он, но Питер перебил его.

– Надевай куртку, – он поднял названную вещь с пола и схватил своего малолетку за шиворот. Не как любовника, а как нашкодившее дитя. – Сиди здесь. Жди. Я одеваюсь сам, и мы едем.

– Куда? – со страхом спросил тот, догадываясь о конечном пункте назначения.

Но Питер не стал отвечать – скрылся в алькове спальне, шурша вытаскиваемой из шкафа одеждой.

Собрался он быстро. Не обращая внимания на гневный монолог шепотом, доносящийся из гостиной.

“Чего он бесится? Я правил не нарушал!..”

Бурчание оборвалось, когда Питер вышел в холл уже одетым. Посмотрел на мальчишку, угнетенного мировой несправедливостью. Услышал осторожно-возмущенное: “Чего я сделал-то? У нас же правила были!”

Были, подумал Питер зло. И эти правила не позволяли ему трахаться с Дереком Хейлом.

Тем более не позволяли они Дереку Хейлу сердце разбивать.

Все так же невежливо прихватывая любовника за шкирку, он протащил его к выходу, вытянул из дома, подвел к машине, будто боясь, что сбежит, и не отпуская из рук. Усадил и помчался через весь город к известному им двоим адресу, надеясь успеть.

Он представлял, как ровно в шестнадцать пунктуальный Дерек, которого какой-то бес заставил переменить день признания, закроет двери своего кабинета и покинет огромный офис очень известной в городе фармацевтической компании.

Неспешно сядет в камаро в шестнадцать десять, заедет в свою квартиру и примет душ, сменив белье.

Наденет новый костюм (шестнадцать сорок пять) и отправится в лофт ровно к семнадцати, ждать своего будущего малолетнего жениха...

Можно было лишь понадеяться на дурной шестнадцатилетний возраст любовника и извечную тягу малолеток к красивым жестам взрослых парней – к ухаживаниям, к настоящим признаниям, к совместным страстным ночам и одинаково совместным утрам...

Мальчишка должен был выбрать. И Питер уверен был, что Дерека.

Влюбившись, племянник стал правильным и даже идеальным. С такими играют свадьбы, усыновляют детей и вечно счастливо живут в пидорском Стэпфорде.

Да кто же не выберет идеальное гомосексуальное счастье с нужным для этого человеком? Кто предаст мечты, которые ну просто должны витать в бритой чернявой шестнадцатилетней головенке, ради единственной встречи со своим дефлоратором и сомнительного удовольствия сидеть в его ногах очередным мальчиком-игрушкой до смены следующего фаворита?

Поглядывая на психующего мальчишку, Питер отвечал сам себе – вот он. Он, этот самый малой с оленьими глазами не выберет. Он – предаст. Уже не выбрал и уже предал.

Искру тщеславия задушить в себе сложно.

Питер гасил в несуществующем сердце гаденькое удовлетворение от того, что малолетка при первой же возможности послал своего правильного парня Дерека ради него, Питера.

И все же стремился повернуть историю вспять.

Пользуясь своим божественным статусом, надеялся заставить любовника...

Господи! Да как такого заставить-то?

Тот сидел рядом и, щурясь, смотрел в окно на пролетающие мимо них дома, деревья.

С таким взглядом идут на плаху, погибать за идеалы, подумалось Питеру.

Он даже не заметил, как проехал на красный свет, и как этого же не заметил нервный, дерганый его пассажир.

– Зачем мы туда едем? Объясни, – жутким шепотом, будто потеряв голос, спрашивал он водителя и тискал Питеру коленку влажной ладонью.

Питер пока не говорил, боялся скандала.

А мальчишка с неким недоумением таращился в окно на знакомый квартал, на улицу и номер дома, у которого тормознул Хейл: шестерка на адресной табличке была угрожающе пузатой.

– Зачем ты меня сюда привез? – последовал повторный вопрос, заданный уже в полный голос, но Питер с упорством маньяка молчал, боясь вероятно, что ловкий пацан вывернется из его рук и сбежит от возмездия куда подальше.

Под его злобное шипение и бесполезные вопросы, на которые он ответов так и не получал, они миновали дверь парадной, взошли на пять ступеней вверх, чтобы подняв решетку старомодного лифта, зайти внутрь него.

И вот когда Питер уверенно хлопнул по кнопке последнего этажа всей ладонью, мальчишка, наконец понял, что Питер не шутил. Он действительно был в курсе.

– Как ты узнал? – холодно и бесстрашно спросил он Хейла и хлопнул так же уверенно по кнопке “стоп” своей узкой ладошкой.

Лифт встал.

– Узнал – что? – злобно переспросил Питер мальчишку, увидев в его съеженной фигуре, да и в темных глазах тоже, нет, не страх – радость!

Поганец радовался тому, что Питер, возможно, ревнует. Он просто сиял весь от одной только мысли, что его трах на стороне, в этой самой квартире по адресу Тремонт, шесть, засчитан обожаемым Хейлом за измену!

– Как ты узнал, что я...

Ах, как хотелось сказать “изменяю”! Да только нельзя было сказать.

И прозвучало иначе:

– ... узнал, что я трахаюсь с другим?

Питер легко отмахнулся.

– Вообще-то, я сам тебе разрешил, помнишь? И дело вовсе не в том, что ты с этим другим трахаешься. Дело в том, кто это.

Мальчишка замер. Понял все в какой-то извращенной форме.

– Ты знаешь его, что ли? Близко знаком? Ты... сам трахаешь его, да?

Питер мысленно сплюнул – гадость какая! И посмотрел на часы. У них еще было время. Сделать все так, чтобы спасти Дерека. Чтобы дать ему шанс рассказать о своей любви юному бесёнку без послевкусия, оставленного на языке этой непредумышленно гадкой историей. Попробовать стать счастливым самому и сделать счастливым и этого несмышленыша.

Питер вздрогнул от мыслей. Странно было желать счастья для двоих других людей. Странно и неловко.

– Поменьше расспросов, юноша, – сказал он пафосно своему малолетке и снова нажал кнопку последнего этажа, объясняя, пока лифт медленно набирал скорость и полз вверх. – Я, как ты выразился, действительно знаком с твоим хм... любовником, и – нет, я его не трахаю. Трахать его будешь ты. А он будет трахать тебя. Потому что сейчас мы поднимемся в квартиру, ты зайдешь туда, прибыв на свидание вовремя и, черт возьми, выслушаешь от него всё, что он задумал сказать тебе сегодня! Понял?

– Не понял! – истеричным баском выкрикнул ему изменщик. – И никуда я не собираюсь ни на какое свидание идти, пока ты не объяснишь мне, какого черта происходит! Зачем сначала ты позвал меня к себе – в тот же день, в то же время? Ты знал, да? Знал, что он... тоже...

– Да ничего я не знал!!! Тогда – не знал!!! – заорал Питер, удивляясь про себя тому, что статус бога ничуть не даёт ему права распоряжаться упрямцем.

– Но сейчас ты знаешь! И... разве тебе не должно быть пофиг?

– Послушай, мой дорогой, – рявкнул Питер, – ты не имеешь права задавать мне вопросы! Бегал туда-сюда, от меня к нему, видишь ли... Ты что, правда надеялся усидеть на двух стульях? Ты же с ним чуть ли не сразу после меня встречался!

Это, конечно же, была фатальная ошибка. Выказать брезгливость и злость. Отчетливо признаться, что не пофиг.

Мальчишка как голодная гиена накинулся на него с удвоенной силой после этой фразы.

Она дарила надежду, она приоткрывала завесу над великой тайной души бессердечного Хейла. Она доказывала, что сердце у него все-таки есть.

– Да ты ревну-у-уешь! Ревнуешь!!! – с явными победными интонациями заголосил детка.

А Питер, смотря на него, такого возбужденного своей маленькой призрачной победой, понял: стоя у порога лофта, за которым начиналась совсем другая, для многих – настоящая, красивая история любви – они все равно эгоистично говорили только о себе.

Это всё еще была история Питера и юного мальчишки, который отдал невинность своему мужчине и теперь бился за него, предавая мимолетного любовника.

Предавая Дерека.

Им здесь и не пахло; его здесь не было – ни в мыслях, ни в произносимых ими обоими словах.

И думая, что доля его в этом предательстве достаточно весома, а также подловленный на возможной позорной для себя ревности, Питер сорвался.

– Пошел на хуй, понял? – заорал он в ответ. – Какая ревность нахрен?!

– А чего ты тогда так бесишься? Чего притащил меня к нему в лофт? Зачем тебе это? Хотел ткнуть мордой в дерьмо? Хотел, чтобы я умолял простить? Или посмотреть лично, кого я выберу? Это важно тебе, да? Да?

Питер, удерживая выворачивающегося из рук скандалиста, почти ломал ему пальцы.

Он слушал его с негодованием – кто это бесится, он? Питер Хейл? Как же.

И злясь на своего умненького зверёныша, одновременно пытался не улыбаться: поток откровений мальчишки был... приятен.

А уж он-то не останавливался:

– У нас были правила – никаких отношений! Ты ебался, с кем хотел! И я мог трахаться с кем угодно! Хоть с этим парнем с улицы Тремонт, хоть с другим! Ему приспичило встретиться сегодня, тебе тоже. И я сделал свой выбор. Ты должен радоваться – я выбрал тебя!!! Это тебе понятно? Я же пришел... к тебе... – мальчишка запнулся и замолчал, обрывая признание.

Стало ясно – он вот-вот догадается о неприглядной причине их демарша в лофт Дерека.

И он догадался, умный чертёнок.

Он отступил на шаг назад, толкнувшись в стенку лифта лопатками, хотя бежать было уже некуда.

И дрогнувшим голосом сказал:

– Ты думал, я выберу его, да? Скажи, Питер. Ты думал, что я выберу Дерека и тебе нужно было, чтобы я его выбрал. Тогда ты бы смог послать меня на хуй совершенно свободно, так?

Питер молчал, вслушиваясь, как удивительно чуждо для его ушей прозвучало знакомое имя. Потом раздался скрежет металла и кабина качнулась – они прибыли наверх.

– Я мог послать тебя на хуй совершенно свободно в любой момент, солнышко, – спокойно и холодно проговорил Питер, обнажая себя неприглядного и бессердечного.

– Так что же до сих пор не послал? Почему так и не смог сказать мне этого прямо? – справедливо заметил все еще вжатый в угол кабины мальчишка, неожиданно по-взрослому ухватив самую суть. Ту, что касалась прежде всего Питера и его. Не думая о Дереке, не вспоминая даже.

– Потому что это не главное, – размыто и нехотя ответил на вопрос Хейл, не зная, как объяснить: дело было не в том, что он боялся показаться трусом. Что не смог в лицо сказать о своем равнодушии. У Питера не было до этого дня нужды говорить это. Зачем обсуждать то, что тебя не трогает? Есть мальчик, нет мальчика – разница отсутствует. Просто сейчас пришло время и необходимость мальчика этого отдать. И если стало отчего-то неуютно на душе от этой сделки, в этом Питер признался бы себе в последнюю очередь. Он вообще не хотел быть главным героем истории, отдав эту роль несчастливому в любви племяннику, который несчастья своего понимать никак не хотел или же понимал, но все-таки жаждал убиться о правду как можно красивее. Поди, объясни слепому щенку-малолетке то, что глупый влюбленный и такой же слепой Дерек подохнет нахрен, если не избавится от некоторых своих иллюзий известным способом – через классическое признание.

– Дай шанс Дереку, дурачок, может, и сам передумаешь, – чуть свысока и одновременно просяще произнес Питер и понял тут же, какую очередную ошибку совершил.

– Да кто он такой вообще? Что ты за него просишь? Что ради него распоряжаешься мной, как... как... Мне он не нужен, Питер! – умоляюще прошептал мальчишка. – Мне ты нужен!

– Не нужен, – оборвал его Хейл жестко. Приказал: – Внутрь пошли, пока он не пришел.

Тактика насилия с шестнадцатилетками не работает. Питер ошибся в третий раз. И, зверея от своих же промахов, подключил реальную мышечную силу.

– Я никуда не пойду, – упирался малолетка, отбиваясь от сильных рук. – Сам иди и объясняй своему... не-знаю-кому, отчего его хороший трах ушел на сторону!

Питер узнал стиль устного изложения – свой стиль. Аж захотелось разбить собственную голову о стену.

– Нет, ты пойдешь туда, пиздёныш! – орал он некрасиво. – Ты прямо сейчас войдешь в этот лофт, где трахался все это время не со мной и дождешься Дерека. Ты выслушаешь его, ты дашь ему возможность сказать тебе о своей, блять, любви!!! А после сможешь начать объяснять ему, какой ты на самом деле паршивец!!!

Он тащил мальчишку за шиворот, а тот плакал. Нет, он сначала вырывался, что-то орал в ответ... Но потом все потонуло в каких-то совершенно детских слезах и оправданиях.

– Не надо, Питер, прошу тебя, не заставляй меня, я не хочу, ты должен меня выслушать!!! То, что с ним было, это... я все тебе объясню! Я сам не знал, зачем – просто трахался!

Под вопли и слезы Питер дотащил крикуна до двери и сильной рукой отодвинул её вправо, толкая жертву внутрь, в пространство изменившегося до неузнаваемости лофта, и крик, который до сих пор бился в тесном коридоре задушенными фразами, обрел наконец силу, стократно усилившимся эхом ударившись о высокий потолок бывшего промышленного помещения.

– ...он для меня – никто!!! И это всё, что он хотел сказать мне сегодня или когда там – это ничего для меня не значит!!! Понимаешь???

Дерек стоял ровно посередине большого холла. Нарядный и торжественный. Такой, каким и представлял его Питер. На часах было шестнадцать сорок девять. Его не должно было здесь быть, но он был.

Были свечи, свежесрезанные красные цветы и маленькие, красного же цвета светильники, родом, наверно из Китая, смешно не вписывающиеся в остальной итальянский лоск.

Был ужин в тарелках, накрытых серебряными пузатыми крышками, и вдалеке в полутьме виднелось пятно огромной кровати, застеленной белым – к черту черное!

Мальчишка с глупым и растерянным лицом обозревал лофт, а Дерек, рассмотрев, наконец, каким-то незнакомым Питеру полуслепым взглядом – кто привел его за руку, спросил нелепое:

– Что... это?

– Это? – Питер хотел бы усмехнуться иронично, как раньше, но не вышло. И он просто продолжил говорить правду: – Это твой... мой... Чёрт. Наш мальчик, Дер. С той самой родинкой на жопе.

Стайлз наклонил голову, как молодой бычок, который мало что соображает, но все же готовый кинуться на любую красную тряпку перед своим носом. Дерек все так же молча и подслеповато щурился на них. И Питер понял, что – однозначно – он ничего уже не спасёт.

После развязки, наступившей в классической театральной тишине, разлитой словно расплавленный свинец в помещении, стало слышно, как тяжело бьется сердце Дерека.

Оно не остановилось, как испуганно предположил было Питер, вспоминая, что у неопытных юных мальчиков этот орган раним и полон анатомических несовершенств. Он вдруг понял, какой Дерек на самом деле еще мальчишка. Красивый, до сих пор нетронутый жизненными трагедиями и жутко беспомощный в своей первой настоящей влюбленности.