Текст книги "Кремлёвский кудесник (СИ)"

Автор книги: lanpirot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

            – Это я уже успел ощутить на своей шкуре, – кисло усмехнулся я, потирая еще саднящие ранки на шее.

            – Сложность заключалась в том, чтобы синхронизовать всплеск активности излучаемых электромагнитных полей мертвого мозга с живым. Вначале были постоянные сбои, помехи, но нам удавалось уловить закономерности, которые, в конце концов, оформились в четкий алгоритм действий. Результаты стали стабильнее. Да и крысы перестали дохнуть из-за наших ошибок – мы разобрались, в какие именно области мозга надо заводить контакты…

            – Погоди, а как вы… ну, то есть мы… понимали, что опыт прошёл удачно? Какой критерий использовали, кроме того, что крыса выживала?

            – В качестве теста мы использовали лабиринт. Мертвая крыса прекрасно в нём ориентировалась, находя корм, тогда как живая ни разу в нём не была…

            – А после опыта, я так понимаю, она в нем тоже успешно находила корм?

            – Точно! Ты вспомнил, Родион? – радостно воскликнул он, но тут же «потух», когда я покачал головой.

            – Нет, Лёва – просто логически домыслил. Что дальше?

            – Мы выдвинули гипотезу, что мозг живого оператора может вполне устойчиво получать информацию от мертвого. По крайней мере, считывать события, лежащие на коротком отрезке до времени смерти. А вчерашний опыт был первой попыткой на… на человеческом материале. Ты сам настоял на этом. Говорил, что теория проверена, риски просчитаны и, пока мы не попробуем… на себе… мы не поймём… А тут и свежий «донор» подвернулся…

            – Ну, да, это я знаю – Собакин притащил.

            – Мы всё дотошно проверили: оборудование и прочее… Минимизировали возможные конфликты биоэлектрических полей. И у нас всё получилось, Родя!

            – Получилось, – не стал я спорить. – Я действительно прочёл его память как раскрытую книгу. Вот только свою куда-то потерял…

            – Да… – неожиданно добавил Дынников. – На самом начальном этапе мы использовали наработки наших коллег начала пятидесятых годов по схожей тематике, которые ты случайно обнаружил в архиве…

            – В каком архиве? Что за разработки? – вскинулся я, проглотив остатки последнего бутерброда.

            Дынников замялся, вновь потер переносицу (я заметил, что он всегда так делает, когда нервничает), избегая моего взгляда.

            – Ну, в том самом… Архив КГБ. Папка из спецхрана… – Он судорожно сглотнул. – «Совершенно секретно» и «Хранить вечно». Там были материалы еще времен Спецотдела при ВЧК-ОГПУ-НКВД. Наши предшественники тоже пытались в своё время создать устройство для съёма информации с мозга… Чтобы допрашивать даже мёртвых, понимаешь?

            – Кажется, понимаю… – качнул я головой.

            – Но у них ничего не вышло, – для чего-то перешёл на шёпот Лёва, – слишком грубые и грязные методы, слишком мощные электрические разряды. Они просто выжигали нейронные связи, оставляя после себя пепел. Но их теоретические наработки попытались использовать позже: в конце сороковых – начале пятидесятых. А вот уже те выкладки по синхронизации биомагнитных полей мозга… они были весьма интересны.

            – И чем же? – поинтересовался я.

            – Мы взяли за основу черновые выкладки некоего доцента Разуваева, выдвинувшего в 1952-ом году теорию об электромагнитном «отпечатке» личности. Его опыты доказывали, что сознание не угасает мгновенно, а еще несколько часов существует как автономный сгусток энергии и информации, которую можно извлечь из мертвого тела. Но вскоре его работы были прекращены, а самого доцента объявили душевнобольным и закрыли на Канатчиковой даче[1].

            [1] Психиатрическая клиническая больница № 1 имени Н. А. Алексеева (Алексеевская больница, с 1922 по 1994 – имени П. П. Кащенко; также известна в простонародье как Кащенко, Канатчикова дача) – психиатрическая клиника в Москве, расположенная по адресу Загородное шоссе, д. 2.

  Глава 13

            В этот момент дверь в лабораторию с лёгким скрипом распахнулась, и на пороге возник Михаил Трофимов. Еще один младший научный сотрудник нашей лаборатории и мой прямой подчинённый, сиял, как начищенная медная монетка. Его всегда розовые щеки пылали на щедро усеянном веснушками лице, а рыжие волосы под матерчатой кепкой, сдвинутой на затылок, были растрёпаны и торчали во все стороны. В руках он сжимал пачку каких-то явно иностранных журналов.

            – Всем большой пионерский привет! – радостно выпалил он, вешая кепку на гвоздик и подсаживаясь к столу. – А вы тут уже и чаи погонять успели? – удивился он, увидев пустые стаканы и тарелочку с крошками.

            – Ваша лошадь тихо ходит, – криво усмехнулся Лёва. – Но колбаса с хлебом еще осталась. Кстати, не догадался по дороге за свежим хлебом в булочную зайти? – озадачил он напарника.

            – Да на вахте сегодня Кузьмич, – со вздохом ответил Мишка, – сами знаете, что он по этому поводу скажет…

            – Не положено! – хохотнув, произнёс Лёва, очень точно спародировав сурового вахтёра. – Если надо, я попозже в буфет сгоняю за свежей выпечкой. Там такие шикарные крендели с сахаром за семь копеек продают – пальчики оближешь!

            – А это чего у тебя? – ткнув пальцем в стопку иностранных журналов, спросил Дынников, глаза которого алчно блеснули.

            – А это? У смежников-медэкспертов выцыганил! Всего на несколько дней дали. Тут как раз статья британцев по когнитивным нарушениям вышла… – И он начал было листать один из журналов, чтобы похвалиться своей «добычей».

            Но Дынников резко вспомнив о моих неприятностях, которые могли всем выйти боком, перебил его:

            – Миша, не до журналов сейчас… У нас серьёзные проблемы.

            Михаил замер с распахнутым журналом в руках, его жизнерадостное румяное лицо слегка побледнело, словно он резко ощутил напряжённую атмосферу.

            – Что случилось, Лева? С оборудованием что-то? Так мы починим, не переживайте, друзья…

            – Хуже, Миша. С Родионом… – Дынников мотнул головой в мою сторону. – Константиновичем… беда. Вчерашний опыт… Он… В общем, негативно повлиял на память нашего с тобой руководителя… Как мы не досмотрели? – голос Дынникова стал тихим и виноватым. – Миш, Родион память потерял. Практически полностью. Он даже свою прошлую жизнь не помнит! – Ошарашил Лёва своего напарника.

            – Как… потерял? – Трофимов едва не выпустил из рук журналы. От его розовых щёк отлила кровь, и они постепенно стали белыми, как бумага. Он смотрел то на меня, то на Лёву, а радостный блеск в его глазах угас, сменившись настоящим шоком.

            – Так, – глухо произнёс Лев. – Хоть мы и думали, что минимизировали все риски, всё оказалось совершенно не так! И еще вчера…

            Дынников быстро поведал нашему младшему товарищу о моём вчерашнем недуге. И о стремительном подъёме температуры, и о том, как я чуть не помер, и о том, как он меня героически спасал.

            – Всё так и было, Миш, – подтвердил я слова Дынникова. – Только ты не вздумай кому-нибудь рассказать! – тут же предупредил я. – Закроют к чертям нашу экспериментальную лабораторию. Но мы же этого не хотим, не правда ли, друзья?

            Михаил молча слушал, и его лицо постепенно приобретало осмысленное и сосредоточенное выражение. Весельчак и балагур куда-то мгновенно испарились, уступив место учёному, столкнувшемуся с уникальным феноменом. Его реакция на эту ошеломляющую новость была очень похожа на реакцию Дынникова.

            Хорошую команду Родион Гордеев себе подобрал. Пусть из молодых, да ранних, но в головах у них явно что-то имелось. Трофимов аккуратно пристроил журналы на край стола, подальше от липких чайных пятен и крошек, будто боялся из замарать или еще как-нибудь испортить.

            – Меня смежники сожрут, если с ними что-то случится, – заметив мой взгляд, не разочаровал меня Миша. – Потом и вовсе ничего у них не выпросишь. А тут передовые статьи по нейрофизилогии… А с памятью что? – протянул он наконец, глядя на меня уже не с жалостью, а со жгучим профессиональным интересом. – Полная ретроградная амнезия? Или частичная потеря памяти? – зачастил он с вопросами. – А свежие события хорошо запоминаются?

            – Вроде да, – ответил за меня Лёва, я же старался пока не отсвечивать – молчал, смотрел, изучал подчинённых Гордеева (теперь уже моих). – А вот всё, что вчера до опыта – тёмный лес. Ты представляешь, Мишка, наш шеф даже свою супругу бывшую и сына вспомнить не смог.

            Трофимов кивнул, его пальцы бессознательно забарабанили по глянцевой обложке журнала.

            – Родион Константинович, а ты… ты меня помнишь? – спросил он осторожно.

            Я внимательно посмотрел на это веснушчатое лицо, на умные и полные тревоги глаза, и отрицательно качнул головой. А с чего бы мне его помнить?

            – Нет, Миша. Прости. Только имя и как выглядишь.

            – И то, что ты мне отгул на десятое чисто обещал, тоже не помнишь? – В его глазах неожиданно «заплясали чёртики», а щёки вновь заалели.

            – Какой-такой отгул? – неожиданно возмутился Лёва, с головой выдавая хитро разыгранную Трофимовым комбинацию. – Не было этого! Планёрка в понедельник, не мог тебя шеф отпустить. Родион, ну, скажи ему… Ах, да! – опомнился Дынников. – Не помнишь…

            – Вот, а ты споришь! – погрозил пальцем Лёве рыжий пройдоха. – Но это я так, ради проверки. Но отчего такие последствия? Лёв, ты говоришь, температура у шефа под сорок была?

            – Выше, – мрачно подтвердил Дынников. – Думал, всё, Кондратий Родиону Константиновичу пришёл…

            – Препараты не должны были дать такую реакцию… – Задумался Миша.

            Я понял, что в нашей команде именно он отвечал за медицинскую часть. Судя по журналам, которые он притащил, медицинское образование у него имелось.

            – Родион Константинович, а базовые знания? Профессиональные? Формулы, методики? Хоть что-то из этого осталось?

            Что я мог ему сказать? Что мои знания и навыки относятся совсем к другой области работы – нейрохирургии? Я сейчас лучшему нейрохирургу страны могу легко фору дать. Хотя, учитывая нынешний уровень развития технологий – никаких тебе современных (для моего времени) микроскопов, эндоскопов, нейронавигационных систем, КТ и МРТ, даже фармакология в этом времени оставляет желать лучшего… Всего и не перечислить. Так что, помолчу-ка я до поры, до времени об этих своих навыках из будущего, которые и приложить сейчас некуда.

            «Правильное решение, Владимир! – неожиданно одобрила мой выбор Лана. – Для начала нужно „врасти“ в новую социальную среду».

            Я закрыл глаза, сделав вид, что пытаюсь сосредоточиться. Покривлялся в меру, морща лоб и делая натужное выражение лица. Но, естественно, ничего вспомнить не смог.

            «Лана, а ты случайно не вскрыла хоть что-то из памяти Гордеева?»

            «Мне жаль, Владимир, но память Родиона Гордеева мне пока недоступна. Но я работаю в этом направлении».

            – Базовые знания, говоришь? – усмехнулся я. – Как видишь, под себя не хожу и на овощ не похож. Дважды два сколько будет – тоже помню. А вот то, чем мы тут с вами занимались всё это время – загвоздочка небольшая имеется… – признался я.

            – Интересно-интересно, – задумчиво произнёс Михаил. – Очень похоже на диссоциативную амнезию[1]… Амнезия подобного вида не обусловлена соматическим состоянием или воздействием психоактивного вещества. Потеря памяти может варьироваться от незначительной – чётко локализованной амнезии до глубокой и генерализованной, при которой пациент может бесцельно бродить, не ориентируясь в пространстве и времени. Слава богу, шеф, на генерализированную твой случай не тянет…

            – Но и того что есть, нам за глаза! – хмуро подытожил Лёва.

            Воцарилось тягостное молчание. Сияющая улыбка Трофимова давно погасла, сменившись озабоченной складкой между бровей. Теперь он понимал всю глубину произошедшей катастрофы.

            Первым нарушил тишину я.

            – Значит, так, ребятки мои! – сказал я тихо, но твёрдо, и оба взгляда устремились на меня. – Пока что я – ваш главный научный руководитель. А вы – моя единственная надежда восстановить потерянную память и сохранить нашу лабораторию! Вы же хотите продолжать заниматься любимым делом?

            Лёва молча кивнул. Михаил же выпрямился, и в его глазах снова появились авантюрный блеск и азарт. А еще – преданность, если я хоть чуть-чуть разбираюсь в людях. Этим парням можно было доверять – они не предадут.

            – Никто не должен знать, парни! Никто! – еще раз предупредил я «своих» архаровцев. Думаю, что не прогадаю – со временем они точно станут моими.

            – Шеф, будь спок! – заверил меня рыжий Мишка. – Не выдам!

            – Могила! – стукнул кулаком себя в грудь долговязый Лёва Дынников. – Придумаем что-нибудь, Родь, и память твою вернём.

            – Спасибо, мужики! – чистосердечно поблагодарил я своих помощников. – Я уверен – вместе мы справимся.

            – Не только справимся, но еще и горы свернём! – залихватски пообещал Мишка. – С чего начнём, шеф? – по привычке спросил он. – Ах, да, амнезия…

            – Никаких «ах, да» и «амнезий»! – Сурово сдвинул я брови. – Пусть я и не помню ни фига, но сачковать не дам никому!

            – О! – довольно произнёс Лёва. – А руководительские навыки никуда не исчезли.

            – Так это ж база! Как моторные реакции и инстинкты – хрен чем вытравишь! – откровенно потешался Мишка, пытаясь развеселить и нас с Лёвой.

            – В общем так, ребятки, – произнёс я, – ввиду сложившейся ситуации, отчет Эдуарду Николаевичу о вчерашнем опыте придётся делать вам. Надеюсь, все журналы заполнены? Сможем, если потребуется, повторить?

            – Обижаешь, Родион Константинович! – Сделал обиженный вид, «надулся» Дынников. – Каждый параметр, каждое дёрганье стрелочек приборов – всё досконально запротоколировано в режиме текущего времени по секундомеру!

            – Слушайте, други, – произнес Трофимов, почесав рыжий вихрастый затылок, – а если проблемы Родиона из-за этого гада Собакина? Он ведь не дал завершить процедуру, как мы планировали, а грубо вмешался в процесс.

            – Может, Миша, только нам от этого слаще не стало, – ответил Лев. – Ладно, давай уже отчёт писать, заодно и Родину продемонстрируем, как всё это работает, может, вспомнит чего.

            – Давай! – согласно кивнул Трофимов. – Шеф, а ты отдохни немного после такого-то… И вот еще что – часа через три-четыре кровь на анализ у тебя надо взять. На всякий…

            – Согласен, – не стал я спорить.

            – Это надо было еще вчера сделать, – недовольно буркнул Лёва. – Но там так всё закрутилось, а вечером и вовсе караул! Ладно, Родя, мы с Мишкой за отчёт, а ты действительно еще отдохни.

            – А где те бумаги из архива? – поинтересовался я. – Мне бы их для начала полистать, перед тем как к вам присоединиться. Понять хочу, с чего всё началось.

            – Бумаги там и остались – в архиве, – усмехнувшись, произнёс Лёва. – Кто бы тебе оригиналы вынести разрешил, пусть им даже и сто лет в обед? Ты с ними прямо там и работал, а к себе в тетрадку всё записывал. Не вспомнил?

            – Нет. А тетрадь эта где?

            – А свою тетрадь с записями ты, как всегда, в сейф запер – просветил меня Лёва. – Вон в тот, – он указал в самый угол лаборатории, где раскорячился большой зелёный ящик из металла. Неуклюжий, будто из прошлого века.

            – Твоё, между прочим, распоряжение, шеф, – произнёс Миша, – чтобы мы туда всё самое важное и секретное закрывали и опечатывали. Результаты опытов для отчёта, кстати, там же. Ключи давай, – и он требовательно вытянул руку перед собой.

            – Ключи? От сейфа? – переспросил я, разглядывая несгораемый бандуру в углу. – Вот только знать бы, где они могут быть?

            – Ух, ё… – присвистнул Михаил. – Ты же их всегда носил с собой. Понятно, что и этого не помнишь…

            – Погоди-ка! Но ты же вчера вечером дверь в лабу своими ключами открыл, – припомнил Дынников. – Я ведь запирался. И ты, зайдя, тоже заперся. А у тебя все ключи на одной связке с ключами от квартиры висели. Хотя по инструкции их надо на вахте сдавать. Вспоминай, куда ты их дел, когда тебе стало плохо?

            Я беспомощно развёл руками. Как дверь открывал – помню, как Лёву распекал. А дальше… Дальше всё тонуло в густом тумане.

            Ладно, так можно и до морковкина заговенья просидеть! – решительно заявил Лёва, вставая. – Если они здесь – мы их найдём!

            Последующие полчаса мы провели в тщательных поисках. Перетряхнули каждый уголок лаборатории, под столами, стеллажами, даже в ящиках с инструментами смотрели. Михаил ползал на коленях, проверяя каждую щель, куда они могли залететь, а Лёва методично проверил даже старую обивку продавленного дивана, на котором я провел остаток ночи.

            – Эврика! – неожиданно воскликнул Лёва, с торжествующим видом «заныривая» в пустую ванну. Когда он вылез из моей «машины времени», в его руке поблескивала металлом связка ключей. – Наверное, выскользнули ключи из кармана, когда я тебя в одежде в ванну запихал. А потом в сливе застряли.

            – Отлично! – произнес я. – Спасибо, Лёва… За всё…

            – Да ладно, свои люди! – отмахнулся Дынников, протирая найденную связку какой-то ветошью.

            Мы молча подошли к сейфу. Лёва проверил целостность пластилиновой пломбы, затем выбрал нужный ключ, вставил его в замочную скважину массивного сейфа и повернул. Раздался глухой щелчок. Дверца отворилась, и Дынников выудил из темного чрева сейфа большую и толстую потрёпанную тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке.

            – Вот она, – произнес он, передавая мне тетрадь, – здесь все записи. Полистай, может, действительно чего вспомнишь. А мы за отчёт.

            – Да, давайте, – кивнул я.

            – Шеф, ты бы прилёг, – посоветовал Миша, пристально вглядываясь мне в глаза. – Неважно выглядишь. Отдохни часок, а потом я тебя всё-таки осмотрю.

            Парни проводили меня до бытовки, а затем вышли, оставив в одиночестве. Я опустился на диван, положил тетрадь на колени и открыл её. Страницы были испещрены размашистым и уверенным почерком, который я легко смог разобрать.

            Я сделал глубокий вдох и начал читать, погружаясь в краткие выкладки экспериментов доцента Разуваева почти тридцатилетней давности. И эти результаты меня, честно говоря, весьма поразили. Да, он не знал многого из того, что знаю я, но его догадки, эксперименты и выводы, просто разорвали мне мозг!

            Многое из того, что я прочел, считалось фантастикой даже в моё время. Но этот человек утверждал, что участвовал в экспериментах, которые вполне себе доказывали, что эта фантастика вполне себе реализуема при определённых условиях.

            В его работах присутствовали не только эксперименты по считыванию памяти с умершего мозга, но и дерзкие попытки телепатического контакта, подробно описанные методики по регенерации живых тканей, граничащие с фантастическим омоложением.

            Он всерьёз исследовал возможность создания искусственного человека, биохимического анабиоза и даже влияние излучений человеческого мозга на физическую материю. Самое шокирующее было в том, что его записи не походили на бред сумасшедшего теоретика – они были сухим, последовательным отчётом, с протоколами и датами.

            Причем, по утверждению доцента Разуваева, кое-какие опыты проводились еще в начале 20-го века, на заре советской науки! Его записи (ведь тетрадь Гордеева была, по сути, лишь копией архивных дневников доцента) содержали и указания на конкретных людей, участвовавших в этих опытах. Имена некоторых из них мне были прекрасно знакомы – это были настоящие светила науки, чьи официальные труды не имели с этими записями ровным счётом ничего общего.

            Я оторвался от тетради и уставился в стену, пытаясь осознать прочитанное. Если всё это было правдой… Эта мысль была одновременно и пугающей, и восхищающей. Вот бы пообщаться с этим доцентом Разуваевым. Ведь судя по датам, указанным в тетради Гордеева, он вполне мог быть еще живым.

            Надо будет наведаться в Кащенко и поинтересоваться его дальнейшей судьбой. Почему только этого не сделал сам Родион? Может, хотел, да не успел? Из-за двери доносились приглушённые голоса Михаила и Льва, занятых отчётом. Слышно было, как они сверяли данные и спорили о формулировках.

            Я снова открыл тетрадь, перелистнул несколько страниц и наткнулся на схему, от которой у меня похолодели пальцы. Это был чертёж установки, до жути напоминающей нашу ванну, но гораздо более упрощённой и грубой. И подпись под ней гласила: Проект «Феникс». Опыты по переносу сознания из одного тела в другое…

            [1] Диссоциативная амнезия – это расстройство памяти, при котором человек не может вспомнить важную личную информацию (часто связанную с травмой или сильным стрессом), при этом обычная забывчивость здесь не при чем, а другие когнитивные функции сохранены, что является защитной реакцией психики.