Текст книги "Супруг по контракту (СИ)"

Автор книги: Лана Танг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

С сокровищем в руках вернулся в свою комнату, попросил свечей и углубился в чтение, на время позабыв и о хозяине, и о контракте, и о своем статусе в этом доме, а потому внезапное появление темной фигуры на моем пороге вызвало в душе досаду и неприятие – меня отвлекали от любимого занятия!

–Я твой супруг, – делая ко мне шаг, объявил вошедший, – надеюсь, мы поладим...

О, Юйвен! Этот голос я узнал бы из миллиона! Реналь лан Эккель!!! Строчки расплылись перед глазами, и ураган эмоций, чувств и страхов охватил все мое существо, бросая в пропасть отчаяния... Жестокий Бог, ну что я тебе сделал? За что ты так со мной немилосердно? Ну почему изо всех столичных господ именно герцог, почему именно он, НУ ПОЧЕМУ,ПОЧЕМУ, ПОЧЕМУ???

Я поднял на него глаза и почувствовал, что задыхаюсь... Судорожно схватил ртом воздух, но это не помогло. Хотел встать, не смог, тело не двигалось, руки похолодели и сердце больно тюкнуло о грудную клетку, пропуская удар. Я умираю? Ну, что ж, по крайней мере, я умру счастливым, потому что небеса позволили мне увидеть ЕГО перед смертью...

Герцог Реналь, высокородный вельможа, он был далек от такого, как я, словно звезда в небе. Глупо любить того, кто не просто недоступен, но недоступен вдвойне, но разве бывает любовь глупой? Мне нравилось думать о нем, и эти мечты придавали мне силы, раскрашивая унылый мир разноцветными красками. Мой принц, мой прекрасный фантом, не приснившийся сон и не спетая песня! Днем я работал как проклятый, зная, что ночью снова смогу улыбаться в темноту, рисуя в воспаленном воображении чувственные волнующие фантазии.

Потом случилась эта встреча в лазарете, бросившая мое сердце на новый алтарь безответной любви. Он прикоснулся ко мне, заставив остро почувствовать всю глубину зияющей между нами пропасти, он опалил мое сердце своим дыханием, и снова исчез, даже не догадываясь, как мучительно бьется оно в агонии чувства, не умея и не желая просить пощады...

Последнее, что я ощутил – его чарующий горьковатый запах... И руки, так нежно и мягко баюкающие меня в своих объятиях. Мой альфа, мой единственный! Спасибо, Юйвен, лучшей смерти и желать не надо...

Глава 13

Реналь лан Эккель

Я уложил красавчика на постель и приподняв верхнее веко, посветил свечой в зрачок. Не реагирует. Глубокий обморок, парень действительно отключился. Странно, чего он испугался, неужели я настолько для него ужасен? Но если так боится, зачем пришел на Аукцион? Туда идти никто не принуждает...

Не желая, чтобы слуги видели лишнее, тщательно прикрыл дверь и сам пошел в кабинет взять нужный отвар. По пути поднял с полу книгу, которую только что читал этот парень. "Боевые искусства и силовая гимнастика". Хм, странная тема для омеги... Если бы стихи или что-то про домоводство...

Настойка действует не сразу. Так, надо освободить от одежды шею и уложить поудобнее голову. Во что это его одели слуги? Похоже на мою старую тунику, когда я был еще подростком. Вот уж не думал, что такие вещи тут еще хранятся. Но молодцы, сообразили, раз я не озаботился омежьим гардеробом. Да если честно, я вообще не думал о нарядах, серьезно сомневаясь, что захочу кого-то выбрать на этом Аукционе. И вот теперь – такая неожиданность, новоприобретенный супруг при виде меня элементарно отключился, и вместо приятного знакомства я вынужден оказывать ему первую помощь.

Я расстегнул пару верхних крючков на тунике, распахнув плотную ткань на гладкой груди. Красивое тело, он стройный, но не тщедушный, зачем ему силовые упражнения? Мышцы на руках длинные и хорошо разработанные, такие обычно бывают у лучников, плечи достаточно крепкие, не у каждого альфы встретишь такие, особенно если богатый сынок только и делает, что ходит по омегам и развлекается, не задумываясь о том, чтобы поддерживать тело в физической форме.

Посчитал пульс, – ровный, скоро придет в себя. Приподнял за плечи, устроив повыше, большой палец зацепился за маленький овальный бугорок на левом предплечье, и я замер, охваченный нехорошим предчувствием. Я помнил ее, эту родинку, слишком хорошо помнил, чтобы не узнать! Секунду помедлил, собираясь в духом, потом откинул ткань с другого плеча, и вздрогнул, часто и тяжело глотая воздух... Шрам от стрелы, на том же самом месте, как и у того маленького отважного снайпера, которого я лечил в приграничном гарнизоне. Он, это он, тот самый парень, кто снял стрелой чонгунского принца, замужний омежка с замотанной лентами головой, чей покой и честь денно и нощно оберегал ревнивый любящий супруг! Но как же он тогда попал в столицу? Обманом под чужими документами, чтоб заработать денег собственным телом?

Нет надо же, каков негодник! Все средства хороши, лишь бы добыть золотишка, можно и красоту продать, забыв про совесть? А я еще восхищался их верной и преданной любовью, завидовал таким прекрасным чистым отношениям! Неужто в нашем мире никому нельзя верить, все врут и лицемерят, лишь бы получить награду!

Мне стало так мучительно больно, что захотелось вскочить и убежать без оглядки, лишь бы не видеть красивого лица этого обманщика! Я думал о нем почти год, его влажные глаза, так мило и трепетно глядевшие на меня тогда из белых повязок снились мне ночами, я думал о них с нежностью и тихой грустью, представляя, как он лежит сейчас в постели со своим супругом, и они бережно и чувственно занимаются любовью. Я завидовал им по-хорошему, жалея, что лишен таких же чистых отношений с Ильваром, мечтал, что когда-нибудь снова поеду на юг и возможно встречу их во время своих странствий, и у них уже будет чудесный сын, с голубыми глазами, как и родителя, и я поздравлю их с этой радостью и подарю малышу ожерелье в качестве будущего приданого...

И вдруг – он, этот милый мне омега... почти тайный любимый, трепетно сберегаемый в глубине одинокого сердца, – здесь, в роли продажного тела, которое мог бы сейчас иметь в своей постели любой из пришедших на Аукцион богатых сыночков... Я зарычал, словно дикий вепрь, с силой врезав кулаком в постель рядом с желанным телом, не понимая, что жутко ревную, впервые в жизни терзаясь этим мучительным чувством! Подробные картины чудовищного разврата плыли перед глазами, бросая истекающее кровью сердце в пылающую агонию бешенства. Ну, как ты мог, презренный негодяй, разрушить мою последнюю веру в чистоту и порядочность, как смел поступить так низко и позорно, проникнув обманом туда, где быть тебе не положено!

Омега пошевелился, длинные ресницы дрогнули. Узнал меня, сучий гаденыш, потому и испугался! Сейчас разоблачу и выгоню с позором, вот мерзкий же бесстыдник, держись, получишь от меня по полной!

Синие глаза широко распахнулись, сначала непонимающе дрогнули, потом медленно наполнились слезами. Не разжалобишь, и не надейся! Я резко приподнял его и посадил в постели, не спуская с его лица обвиняющего взгляда.

–Ну, что, рассказывай всю правду, как мог замужний омега оказаться в роли временного супруга? Не вздумай отвертеться, мелкая козявка, я тебя узнал, хоть ты и был тогда с замотанной бесстыжей рожей! Еще один обман, на розовых щечках нет ни царапинки! Ты что, настолько беспринципен, что тебе без разницы, чем заработать денег, – умением стрелять из лука или красивым телом?

Парень смотрел на меня, не отрываясь, и по щекам бежали слезы, но в синих глазах было совсем не то выражение, которого я ожидал увидеть. Ни капли вины или раскаянья, ничего похожего на злость или досаду – лишь бесконечная боль напополам с ...любовью... Это обескураживало меня и делало слабым, – он был безумно красив и безумно желанен, мне так хотелось плюнуть на свою злость и все ненужные объяснения, схватить его в охапку и отыметь по полной!

Эйлин Милон (Эвальд люн Кассль)

Он презирал меня, и это было больно. Так больно, что действительно хотелось умереть. Он все неправильно понял, но имею ли я право доказывать ему обратное? Да и захочет ли богатый альфа, не знающий нужды и страха голода, меня услышать?

Но не попытаться, значит признать себя виноватым во всех нелепых обвинениях, которые он в меня бросил. Не попытаться, значит, сдаться, и навсегда остаться в глазах любимого лживым мошенником...

–Я расскажу. Послушайте, прошу, – не отводя от него глаз, тихо заговорил я. – Я не обманщик и не мошенник, и та единственная ложь, которую придумал Мичи, была вынужденной, чтобы избежать домогательств. Потому что на войне одни альфы.

Я пошел в наемники, потому что моя семья осталась без средств к существованию. Урожай погиб, затоптанный конницей чонгунцев, а все, что удалось собрать, пошло на королевскую пошлину. Я умею стрелять, скакать на коне, поэтому меня взяли, но я постоянно носил маску. Мичи – мой друг, мы никогда не были женаты, но он сказал, что если кто-то вдруг узнает, что я омега, тогда соврем, что мы супруги, и ко мне никто не будет приставать. По этой же причине он замотал мне лицо лентами, когда я лежал раненый в том лазарете... Это все, господин, это чистая правда, и оттого, что вы не поверите мне, она не станет ложью.

Он молчал, и я не знал, о чем он думает. Его лицо оставалось в тени, а мое освещалось свечой, что ставило меня в невыгодное положение. Поверил ли он? Но почему не говорит ни слова?

–Как твое имя?

–Эйлин, господин... – теперь я врал, но и не мог признаться, потому что тогда он бы точно меня уничтожил.

–Это твое настоящее имя?

–Да, господин...

–Зачем ты пришел на Аукцион?

–По той же причине, что и на войну. Моя семья в бедственном положении. Я омега, и это единственный способ, каким я могу заработать достаточно денег, чтобы мы смогли выжить.

–Ты мерзкий распутник, бессовестная шваль, как я могу тебе верить? Сколько альф ты пропустил через свое красивое тело?

–Не оскорбляйте меня незаслуженно, сударь. Я девственник, это вам скажет любой лекарь. Нас проверяли перед Аукционом, туда не допускают распутников.

Мне стоило больший усилий сидеть с ним рядом, объясняясь в таких интимных вещах. Наверно, я и в самом деле порочен, потому что его запах сводил меня с ума, лишая воли. Хотелось все забыть, закрыть глаза и броситься ему в объятья, и пусть он презирает и не верит, пусть причинит мне боль, не тратя времени на ласки, я все равно хотел его так сильно, что тело скручивало в тугой узел пульсирующими спазмами страсти. Я был готов молиться на него, только чтобы он сделал со мной тоже самое, что с горничным Веленом, хотел отдать ему себя, ведь только он единственный мне нужен, а уж потом... пусть прогоняет, мне все равно, ведь я изведал бы счастье близости с любимым человеком!

–Но почему ты упал в обморок, когда увидел меня, если совесть твоя чиста?

"Потому что люблю вас, Герцог Реналь, люблю с тех самых пор, когда впервые увидел!" – Если б мог, я бы это ему сказал...

–Не знаю... Это случилось со мной впервые. Наверно, перенервничал на Аукционе...

Его лицо вдруг изменилось, глаза заблестели, и он резко подался вперед, заключая меня в объятия. Нетерпеливые руки сорвали тунику, безжалостно ломая крючки и застежки, и крепко вцепились в мою обнаженную спину. Волнующий запах желанного альфы окутал меня с головою, и я покорно поплыл в нем, как в облаке, купаясь в невыносимо возбуждающем мареве грешного наслаждения. Невинное тело впервые сгорало в лаве чувственного блаженства, которую зажгли во мне его прикосновения, и я жарко дышал ему в шею, теряя рассудок от никогда неизведанной неудержимой страсти.

–Мне все равно, пусть ты обманщик и пройдоха, – горячечно бормотал он, сдирая с меня остатки одежды, – на этот год ты мой, красавчик синеглазый! Я не отдам тебя, за все богатства мира, я твой хозяин, господин и повелитель, я буду делать с тобой все, что мне вздумается, и ты не сможешь мне сопротивляться!

Через минуту я лежал под ним совершенно обнаженный, прижимаясь к сильному большому телу, на котором тоже не было ни единой тряпки... Он тискал и щипал меня, причиняя боль, но эта боль была приятна, так сильно, что я стонал и всхлипывал, почти в голос, удивляясь, что из моих легких могут вырываться такие глухие протяжные звуки, свой собственный стон заводил меня еще больше, и я уже ничего не соображал, чувствуя только его восхитительно твердый член, упиравшийся мне в живот. Я точно порочен, если мне это нравится, и я желаю лишь одного – скорее почувствовать его в себе, в самой глубине пульсирующего желания, прижать к себе его всего и утонуть в реке безумной страсти...

Он нежно и яростно кусал мне шею, спускаясь на соски, и эта грубоватая ласка сделала меня совсем невменяемым. Мой первый раз, а я так безобразно грешен! Я тоже скреб ногтями по его спине, не рассчитав усилий, я что-то говорил, не понимая смысла, я весь дрожал и тут же весь горел, не зная где границы этому безумству, а он все мял меня, терзал губами, и эта бешеная вакханалия страсти не имела ни конца, ни начала, распаляя нас обоих до такой степени, что мы уже не знали осторожности, и не хотели слушать слабых возражений рассудка.

–Мой Энель, ты великолепен! – краем сознания я отметил, что он назвал меня совсем неправильно, но мне было все равно, и даже понравилось. Звук его голоса тут же отозвался во всем теле, и я крепче вжался в него, прося большего... Пусть говорит... еще, еще, еще...

"Мой Рени! Я люблю тебя, я твой!" – если б смел, я бы тоже ему сказал...

Он был на пределе, я чувствовал то же самое. Мы оба горели в одном костре, сгорая дотла добровольно, и когда он раздвинул мне ноги и резко вошел, боль оказалась желанной, и я закричал от безумного счастья, судорожно кусая подушку ссохшимися от жажды губами. Он сделал меня своим, навсегда и навечно, и большего я от судьбы не просил и не жаждал...

–Мой Рени... – последний мой всхлип утонул в нежном шелке подушки, и этого он не услышал...

Глава 14

Эйлин Милон (Эвальд люн Кассль)

Ночь с Реналем несколько дней напоминала о себе тянущей вязкой болью в теле и постепенно бледнеющими синяками на груди и шее. Стесняясь Рити, я одевался сам, радуясь, что ворот у туник глухой, и можно плотно закрыть эти столь недвусмысленные отметины. Умом понимал, что стесняться слуг глупо, все они знают мою роль в этом доме, но чувство неловкости не покидало, и я старался меньше выходить из своей комнаты, гордо именуемой дворецким "покоями", полулежал на постели, читая книгу, так как сидеть оказалось почти невозможно. В полдень обедал, потом уходил на прогулку, тщательно следя за походкой, но каждое движение причиняло мне боль, пусть и не сильную, но достаточно неприятную.

Боль я почувствовал сразу, когда проснулся тем утром рядом с герцогом, в его тесных объятьях. Открыв глаза, я увидел его, – темные волосы и красивое лицо, милое и спокойное во сне, совсем не такое, как вчера, когда он бешено кричал на меня, требуя сознаться во лжи и обмане. Я вспомнил свой страх и отчаянье, которое чувствовал под его презирающим взглядом, и то, как безумным огнем полыхнули его глаза, когда он бросился ко мне, заключив в объятия. Теперь он тоже держал меня в своих руках, не выпуская даже во сне, словно утверждая на меня полные и безоговорочные права, и я улыбнулся, мягко потеревшись головой об его плечо. Движение тут же отозвалось во мне ноющей болью в животе и ягодицах, и я напрягся, стараясь не застонать, но герцог спал чутко и моментально проснулся.

–Что, Эйлин? Что беспокоит? Ты так напряжен, где болит, что случилось? – сонно пробормотал он, приподнимаясь на локте. Как смог он мгновенно почувствовать чужую боль, не потому ли, что изучал медицину? В следующую секунду сон улетучился из его черных глаз, они изумленно раскрылись, сделавшись бешеными, он чертыхнулся и быстро откинул с меня одеяло. – Что за...? Я идиот, что на меня нашло этой ночью? О, Юйвен, и я еще спрашиваю, мерзкий насильник, чего у него болит?

Вскочив с постели, Реналь развернул возле меня такую кипучую деятельность, что мне оставалось лишь слепо повиноваться, отдавшись его сильным рукам, которые в эти минуты были только руками лекаря. Бережно прижав к груди, он потащил меня в ванную и там опустил в изумительно пахнувшую какими-то травами теплую воду, гладил и растирал мое тело ласковыми ладонями, и я закрыл глаза, отдавшись приятным ощущениям, чувствуя, как медленно уходит боль, сменяясь блаженством. Он что-то бормотал, обзывая себя всякими нехорошими словами, но я не слушал, наслаждаясь его прикосновениями и вдыхая изумительный аромат близкого тела. Он был только в штанах, видимо, чтобы не замочить одежду, и это мне нравилось, я незаметно взглядывал на него, любуясь красивыми линиями шеи и плеч, перекатом длинных мускулов груди, гибкостью сильной изящной фигуры...

"Сам половой акт... без нежности и должной подготовки... довольно болезненное неприятное действо, по сути насилие. Ты будешь вспоминать о грубом вторжении всю жизнь", – вдруг вспомнились мне слова отца, но я отверг их, впервые не соглашаясь с родителем. Запомню не грубое вторжение, а вот эти волшебные минуты, когда мой альфа так нежно заботится обо мне, ласково трогает под водой мое тело, втирая целебный раствор в мою кожу. А еще я запомню его большие глубокие глаза и это беспокойное бормотание, от которого даже в теплой воде по мне пробегают мурашки... Я смутно представляю, что такое "должная подготовка", но даже без нее – разве мне было с ним плохо? Безумная страсть и желание, потом неизбежная боль первого раза, – я сам жаждал ее и принял как должное, я вытерплю в десять, в сто раз больше, лишь бы он гладил меня, как сейчас, касаясь так чувственно и возбуждающе, что сердце стучит во мне с бешеной силой, и тело плывет и сгорает в небесном блаженстве.

Потом он вынул меня из воды и вытер тело большим полотенцем, снова нес на руках и смазывал ранки какой-то мазью. Была она мягкая и прохладная, как и его руки, прикосновения дарили мне покой и умиротворение. Он не позвал горничных и не сделал последствия нашей близости всеобщим достоянием, и я был бесконечно благодарен ему за это. Наше уединение имело какую-то совершенно особенную интимность, и я наслаждался его близостью, мечтая о будущей нежности... Должно быть, мне будет позволено узнать, что же такое эта "должная подготовка" и испытать на себе его умение творить с омегой то восхитительное чувственное действо, что я когда-то видел в нашем замке, когда подглядывал за тем, что происходило между приезжим красивым альфой и нашим горничным. Закончив лечебные процедуры, Реналь одел меня и заставил выпить какой-то отвар, после чего я уснул у него на руках, ни в чем не виня, все прощая, доверив не только свое тело, но и саму жизнь.

Проснувшись, я уже не увидел его рядом, а Рити сказал мне, что герцог уехал. Горничный знал свое место и не позволял никаких вопросов, но в глазах его так и пылало вполне понятное любопытство, которое он старательно прятал под длинными ресницами.

–Ты очень красивый, Эйлин, – расчесывая мои волосы, мечтательно проговорил он. – Я никогда не видел такого красивого омегу, как ты. И голубые глаза, это редкость. Ну почему в жизни все так устроено? Вот был бы ты из богатой семьи, тогда вы могли б пожениться с нашим хозяином по-настоящему!

–Ты что-нибудь знаешь о супруге господина, какой он? – не знаю, зачем я спросил об этом, но вырвалось как-то само по себе, опережая сознание. – Забудь, отвечать мне не надо, это меня совсем не касается...

–Он страшный, как черт, и глаза у него злые! – Свистящим шепотом проговорил омега, склонившись к самому моему уху.

–Забудь, Рити, – смутился я, – я ничего не спрашивал. Нехорошо обсуждать за спиной другого человека. Мне вовсе не нужно знать, какой он, его супруг, нет, даже лучше не знать...

Однако познакомиться с нравом супруга Реналя мне все же пришлось, и довольно скоро...

Реналь лан Эккель

Я не сторонник грубого секса и никогда не насиловал омег в постели. В достаточной степени владея собой при любой ситуации, всегда контролировал страсть и желания, не забывая доставить толику удовольствия своему партнеру. Неважно кому, даже снятому на ночь в борделе или случайному попутчику, встреченному мною во время странствий. Так почему же с Эйлином я так сорвался? Зачем набросился на невинное тело с необузданной яростью дикого зверя, и как же он вытерпел от меня такое, ни разу не вскрикнув?

Я помнил лишь собственный гнев и безумье желания, а после – какой-то провал, словно разум угас, и осталась лишь вспышка животных страстей, заставившая меня напрочь забыть об осторожности. С ужасом глядя на его тело, сплошь в синяках и царапинах от моих губ и пальцев, я испытывал стыд и раскаянье, но что толку корить себя, если то, что случилось, ничем не исправить? Что будет помнить этот чудесный красавец о своей первой ночи "любви", и обо мне, так безжалостно грубо помявшем его невинность? Я идиот, негодяй, похотливый самец, собственник... что, Бога ради, нашло на меня этой ночью?

Он не стонал и не жаловался, глядел на меня синим взглядом, и даже пытался улыбнуться, но эта вымученная улыбка походила на оскал, и по лицу его то и дело пробегала боком гримаса боли. Ну, и чего я сижу, как бревно, когда надо оказывать срочную помощь?

Я сделал все, что мог в домашних условиях, где у меня был очень небольшой запас целебных трав и готовых отваров. Выкупал его в теплой воде с добавлением снадобий, смазал тело заживляющей мазью, заставил выпить обезболивающую микстуру, которая имела еще и снотворное действие. Он вытерпел все и уснул сном младенца, а я еще долго сидел возле него на постели, раздумывая о том, что же случилось с нами прошедшей ночью?

Я вырос в достатке и роскоши, и до некоторой степени, личной свободе. Мой мудрый отец воспитал меня правильно, заставив учиться и следить за физической формой, я много путешествовал, познавая мир и закаляя тело, что же касается омег, то именно он, мой родитель, впервые привел меня в Дом развлечений, где выбрал для первого раза красивого опытного любовника, научившего меня изящному искусству телесных наслаждений. Я несколько раз потом брал на ночь именно этого омегу и даже скучал по нему, когда долго не видел. Думаю, смутные чувства к нему вряд ли можно назвать любовью, но равнодушным он не оставил мое юное сердце, это я знаю наверняка. Заметив мечтательный блеск моих глаз, отец догадался об их природе и прекратил наши недопустимые отношения, отправив бедолагу куда-то в провинцию. Я долго не знал, что на самом деле произошло с моим первым любовником, мучаясь неизвестностью, когда же случайно услышал правду, то ужаснулся, поняв, что именно я стал причиной его загубленной жизни. Я ничего не сказал отцу, но вывел из случившего свой первый жизненный урок – никогда не испытывать чувств к тому, кто не пара, дабы не навредить невиновному.

Наверно, по этой причине я тщательно избегал любви и привязанности, закрыв свое сердце от всех отношений, зная, что брак по любви мне не светит, а женят меня на каком-то омеге, который назначен мне с детства в супруги. Меня не интересовало ни имя его, ни происхождение, он был для меня манекеном, фарфоровой куклой, разодетой в шелка и увешанной бриллиантами, я даже не думал о нем до поры до времени, проводя время в учебе и развлечениях и пропуская через свою постель десятки омег, которые не оставили ни малейшего следа ни в мыслях моих и ни в памяти.

Так почему же сейчас, так нежданно негаданно, мое одинокое сердце забилось сильнее, и почему именно этот омега из простого народа, мой временный супруг, с которым у меня нет и не может быть будущего, почему именно он смог пробиться ко мне и зажечь в равнодушной душе столь сильные чувства, что я вышел из себя и практически изнасиловал его, забывая о сдержанности? Что я чувствую к нему, если при виде его тонкого тела, которое я так сильно измучил своей грубой животной страстью, сердце истекает болью и нежностью, так, что мне хочется схватить его в объятия, прижать к груди и никогда не отпускать? Не наврежу ли я ему своей страстью и пылкостью, бросив в еще большую пропасть страданий, чем выпала ему по рождению, и не постигнет ли его та же незавидная участь, что и моего первого любовника?

Нет, я сдержу себя, я не позволю ему навредить! На этот длинный год он мой временный супруг, это наше счастливое время, и никому не придет в голову отсылать его от меня в изгнание, а потом, когда неизбежно придет час прощания... Я справлюсь с собой, я смогу, я не выкажу боли бессрочной разлуки, отпущу его и дам денег, даже если он не родит мне ребенка... И я больше не причиню ему боли, я буду любить его чувственно-медленно, чтоб он задыхался и стонал подо мной, отдавая и тело, и душу, я покажу ему, что вовсе не грубый самец и умею быть нежным искусным любовником...

–Ваша Светлость, прибыл курьер из дворца, – прервал мои размышления голос дворецкого, – простите, что помешал, но он говорит, это срочно...

–Иду, – поправляя одеяло на спящем, рассеянно отозвался я. Что там еще за оказия, что даже курьера прислали в поместье? – Прости меня, Эйлин, я сожалею о том, что так обошелся с тобой. Дождись меня, ладно? Я быстро, узнаю, что там во дворце, и тут же вернусь, мой хороший. Надеюсь, к тому времени ты сможешь уже залечить свое тело, а я постараюсь обо всем остальном.

–Я послан за Вами Его Величеством, Ваша Светлость, – доложил курьер. – Немедленно поспешите в столицу, Вас ждут на Королевском совете.

Меня? На совете? Случилось что-то особенное, если дядя послал за мной. Наскоро переговорив с дворецким, я оставил супруга на попечение слуг и сел в карету, которая тут же помчала меня во дворец.

***

Все были в сборе: чиновники и министры, Главный Судья, мой тесть и даже отец, посещавший такие собрания крайне редко. Случайно подняв взгляд на Первого, я тут же насторожился, слишком довольный был вид у мошенника, не иначе как снова сделал какой-то подлый ход в своих планах, а иначе зачем бы меня вызвали сегодня сюда на Совет?

Я встал на положенное по рангу небольшое возвышение слева от трона, рядом с отцом и неподвижно замер. Его Величество еще не вышел, все ожидали, негромко переговариваясь, а ко мне подошел Главный распорядитель и кашлянул, привлекая внимание.

–Задержитесь после совета, милорд, – шепнул он мне на ухо, – Его Величество желает переговорить с Вами лично. Я провожу вас в личный кабинет Государя, будьте внимательны.

Я кивнул, сохраняя спокойствие, но в душе снежным комом нарастало тревожное недоумение. Все загадочнее и непонятнее, сначала вызов на совет, а теперь еще и это? О чем дядя намерен говорить со мной без свидетелей?

Прозвучал гонг, и в зал величаво вступил Король, сопровождаемый Наследником, и, что самое странное, чонгунским наложником, принцем Вейром. Супругов-омег не допускают в тронный зал, так почему разрешили наложнику? Загадка разрешилась тотчас же, после объявления причины внепланового совета.

–Вам всем хорошо известно, что недавно всемогущий Юйвен милостиво наградил Наследника сыном! – выступив вперед, обратился к совету Главный распорядитель. – Наши королевства заключили по сему поводу длительное перемирие, а на днях мы получили от Короля Чонгуна приглашения на ежегодный праздник, приуроченный к монаршему дню рождения. Он пожелал видеть у себя на торжестве именитого зятя и малолетнего внука, но мы посчитали этот визит преждевременным, ибо не уверены в верности нам соседнего королевства, но и отклонить приглашение было бы верхом невежливости, а посему, по совету Первого министра, мы назначили делегацию, возглавит которую наш дорогой и любимый подданный, герцог Реналь лан Эккель! Выезд намечен на будущий вторник, состав делегации определен и одобрен.

Я поклонился, выразив благодарность за оказанное доверие, весь кипя от охватившего меня бешенства. Ну, вот ведь коварный злодей вкупе с наглым сыночком, какую подлянку вы задумали на этот раз? Сплавить меня из столицы, подальше от временного супруга? Но чем это вам поможет, если через месяц, максимум полтора, делегация вернется? Я бы подумал, что милые родственнички надеются на какой-то несчастный случай или внезапное нападение, мало ли что не бывает в дороге, но я пока был нужен им живым и здоровым, так что вряд ли они мечтали о моей погибели. Тогда что им надо? Послушать бы их болтовню тет-а-тет, но представится ли в ближайшее время такая возможность?

Совет шел своим чередом, решая другие вопросы, а я все размышлял о неожиданной миссии, но так не пришел ни к какому разумному заключению. Возможно, приватная беседа с дядей что-нибудь прояснит в этом вопросе, недаром же так выразительно посматривает на меня со своего места Главный судья?

Пока ждал аудиенции, изучил список. Да, задуматься было о чем. Мой дражайший супруг, а также его младший братец тоже едут со мной в Чонгун, да тут целый заговор с целью меня окрутить! В пути это легче, ночевки зачастую случаются в весьма неудобных местах, отдельных комнат на всех не хватает, и спят все вповалку, как тут уследишь, кто кого отлюбил, кто кого обесчестил? Опять же вино и еда, – незаметно подлить сонный отвар, и делай с беднягой чего пожелаешь, а утром легко обнаружить ночные грешки перед всеми, и тогда не отвертишься, как ни старайся...

–Будь осторожен в дороге, племянник, – подтвердил мои опасения и монарший дядя, – я многое знаю от Главного судьи, и очень о многом теперь сожалею, а главным образом, о своей слепоте и доверии к тем, кто того никогда и не стоил. Увы, короли тоже люди, им свойственны те же пороки и слабости, что и простому народу. Я б мог отказать твоему тестю и не назначить тебя главой делегации, но тогда он заподозрил бы меня в недоверии и стал более осторожен, а этого делать сейчас нельзя, ибо мне надо поймать его за руку и вывести на чистую воду, а для этого он должен быть совершенно уверен, что я по-прежнему слушаю его и следую "мудрым" советам. Вот почему и придется тебе на время покинуть столицу.

–Да, дядя, я сделаю все, что прикажете.

–И вот еще что, Реналь, – Король покосился на сидящего в отдалении Главного судью, – ты спрашивал недавно про семью генерала Джианга... Сколько лет прошло, а меня все так же сильно мучает собственная несправедливость, но исправить я ничего не могу, несмотря на то, что имею верховную власть. Слышал, ты встретил несчастных во время своих странствий по королевству...

–Им нелегко, но они держатся, Ваше Величество, – сдержанно отозвался я. – Маркиз Альвин все так же красив, а двое его сыновей были тогда совсем маленькими, но отменно воспитаны, несмотря на крайнюю бедность.

–Двое... наслышан... – эхом ответил Король, – значит, с голубоглазым Эви что-то случилось... Реналь, я почему спросил. Вижу, тебе не безразлична судьба изгнанников. Вернуть их в столицу я не могу, но помочь порываюсь давно. Ты отправляешься в Чонгун и будешь на юге, возьми эти деньги и пошли верных людей в поместье генерала, пусть отвезут их маркизу на поправку замка и на приданое сыновьям, а на словах скажут, что я очень сожалею, но это все, что могу для них сделать...