Текст книги "Супруг по контракту (СИ)"

Автор книги: Лана Танг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

–Что с тобой, малыш? – бережно усадив меня к себе на колени, допрашивал он. – Ты так напряжен последние дни, и даже в постели, когда я с тобой рядом, ты где-то витаешь от меня в отдалении. Скажи честно, ты не чувствуешь в себе никаких изменений? Может быть ты, наконец, забеременел? Мне даже кажется, что ты и пахнешь теперь как-то иначе...

Попытки отговориться беспокойством о семье и скором возвращении на него не подействовали, и он продолжал присматриваться ко мне, я нервничал, добавляя неуверенности в свои жалкие оправдания, и в один из прохладных осенних дней, за полторы недели до окончания контракта, Рени приехал в поместье с пожилым альфой, в котором за версту можно было опознать лекаря, так внимателен и зорок был его добрый прищуренный взгляд.

–Прости, что не предупредил тебя заранее, Эйли, не хотел волновать, – входя ко мне в "покои", смущенно сказал Реналь, – я пригласил Главного королевского акушера, на всякий случай, позволь ему осмотреть тебя. Не хочу сомневаться и отпускать тебя без осмотра, мне будет спокойнее, если он скажет мне правду о твоем состоянии.

Я замер и побледнел, не зная, как реагировать. Ну вот я и попался, это конец, крах, погибель... Сейчас старичок все поймет, все узнает, скажет Рени, что я беременный, и тогда мне придется расстаться с моим малышом и обречь его невинную душу на горькие страдания с ненавидящим его неродным отцом. О, небеса, почему так жестока судьба? Почему мне суждено испить из ее рук полную чашу горя и сердечных мучений? Сжал руки, стараясь сдерживаться. Нельзя плакать преждевременно, я должен сохранять самообладание... возможно, и нет ничего, и все эти усилившиеся запахи-вкусы я ощущаю совсем по другой причине, нервничая перед скорой разлукой с любимым человеком?..

–Ну-с, раздевайтесь, молодой человек, – ласково обратился ко мне лекарь. – Милорд, а вас я попрошу выйти, чтобы не смущать супруга, дело, знаете ли, весьма деликатное...

–Да, разумеется, доктор, я подожду вас в гостиной, – Реналь вышел, а я предстал перед старичком альфой в чем мать родила, жарко краснея и не поднимая от смущения глаз.

–Так... так... – вертя меня словно тряпичную куклу, бормотал королевский акушер, надавил на живот, заставил пописать в склянку, сунул какую-то крохотную лопаточку в анус, капнул и в склянку, и в лопаточку что-то остро пахнущее из темной бутылки и внимательно рассмотрел на свет, – телесные жидкости изменили цвет, да и реакция на маргузу однозначная. – Так... так... ты сморщился, парень, от сильного запаха, да и нервишки ни к черту, – резко стукнув меня молоточком по коленной чашечке, констатировал он, – что ж, поздравляю тебя с первой беременностью! Судя по цвету маргузы – от месяца до полутора, так что сомнения полностью отпадают. Можно обрадовать Его Светлость, скоро он получит желанного наследника! Ну, что застыл, как неживой? Одевайся, омега, и береги себя, хорошо кушай и много гуляй, а мне пора поговорить с герцогом, – собирая свои инструменты и скляночки, закончил он свой нудный монолог, от первого до последнего слова произнесенный без тени эмоций на одной ноте.

–Мой господин! – в отчаянье воскликнул я, бросаясь ему в ноги. – Постойте минутку, мой господин!

–Что-то не так, омежка? – ласково обернулся он и застыл, увидев бегущие по моему лицу слезы.– Почему ты плачешь? Что хочешь сказать мне?

–Мой господин, – я забыл о смущении и поднял на него умоляющий взгляд. – Я вас прошу, ничего не говорите герцогу Реналю! Скажите, что нет никакой беременности, умоляю! Я не могу здесь оставить своего малыша, ибо супруг Его Светлости угрожал мне, что доведет ребенка до смерти ненавистью и жестоким обращением! Он не хочет растить чужого сына и не примет его, как любимое детище! Пожалуйста, смилуйтесь надо мной и моим ребенком, позвольте нам тихо уехать домой. Я живу на границе, это очень далеко отсюда, и больше никогда не появлюсь в столице, так что никто не узнает правду, и вам ничего не грозит за молчание!

–Постой-ка, парень! – внезапно взволновался лекарь, бесцеремонно подцепил мое лицо пятерней и поднял к себе и к свету. – Ты не сынок ли маркиза Альвина, ну-ка не ври мне, отвечай правду! – он заглянул мне в глаза, потом повернул спиной к себе и ошеломленно крякнул, дотронувшись пальцами до большой родинки на правой лопатке. – Эвальд люн Кассль, негодный мальчишка, как ты попал на Аукцион, запрещенный для дворян? – требовательно вопросил он, но в глазах его не было гнева, а только сочувствие. – Настолько довела вас проклятая бедность, что больше не оставалось никаких способов заработать на жизнь?

–Откуда вы знаете меня? – чувствуя себя полностью беспомощным, словно только что услышал приговор к смертной казни, пролепетал я.

–Еще бы не знать, ты же вылитый Аль, почти точная копия, только волосы русые! – усмехнулся лекарь. – Этими вот руками принимал тебя, такого чудесного ангелочка с необыкновенными синими глазками! Я знал твоего отца еще с тех времен, когда он был моложе тебя, и очень любил за добрый и смелый характер. А эту приметную родинку на твоей спине я запомнил навечно, не часто такую увидишь, строенная, будто листочек кленовый... Ну, что стоишь, бесстыдник, в таком виде передо мной? Пусть я акушер и старик, но все-таки альфа! Одевайся немедленно и расскажи, как живет на далекой границе наш утонченный изысканный маркиз лин Биггилль? Вот ведь судьба-то злодейка, что сотворила с таким человеком? Наш незабвенный Аль, самый красивый омега в столице, вот уж не думал встретить сегодня твоего сына?! И где – в доме герцога Реналя??? И как тебя угораздило попасть именно к нему, обормот, ведь он же и есть твой... – старый лекарь вдруг прикусил язык, словно испугался свой болтливости. – Не слушай меня, парень, стал я к старости совсем дураком, мелю все подряд, лучше сядь и рассказывай!

–Что вам сказать, я не знаю, – торопливо одеваясь, с тоской в голосе пролепетал я, – замок разрушен, отец болен, братья не могут выйти замуж без приданого, а я... я обещал заработать им денег, но вот как все вышло... совсем не по правилам! Вы ведь не выдадите меня, господин? Чтобы попасть на Аукцион, мне пришлось взять себе чужое имя, но лучше бы я этого не делал! Все равно ничего не получилось, эта затея была глупой с самого начала, и я не могу никому отдать своего ребенка! Пусть я вернусь домой с пустыми руками, это лучше, чем мучиться потом неизвестностью. Отец поймет меня и простит, я верю в это...

–Конечно, простит, неразумный мальчишка, – отвешивая мне подзатыльник, пробурчал лекарь, – видно совсем у вас плохи дела, если Аль не удержал тебя и отпустил на такое жестокое дело! Ему ли не знать, насколько это больно – навсегда потерять своего ребенка!

–Потерять? – удивился я. – Что вы хотите этим сказать? Мой отец потерял ребенка? Значит, у меня был еще один брат? Но где он и что с ним случилось?

–От, я безмозглый старый дурак! – стукнул себя по губам лекарь. – Не слушай меня, малыш, заговариваться стал, пора на отдых, а я вот все омег осматриваю. Как же с тобой поступить? Жаль мне тебя, и отец твой мой добрый знакомый, но и обманывать герцога нехорошо, он ведь на сына надеется, верно? Ладно, возьму на себя этот грех и отмолю перед Юйвеном, так что езжай восвояси спокойно, и не плачь больше, помни, ты должен беречь себя. Срок у тебя небольшой, никто из моих учеников не смог бы ничего обнаружить, так что при случае мне есть чем отговориться... Что ж, пойду, доложу Реналю. Жалко его, так он, бедный, за тебя переживает, да и кто б на его месте мог остаться равнодушным... К такому-то красивому омеге, как ты, маленький Эвальд... – он вышел, а я бессильно сполз на пол, почувствовав, что ноги меня не держат. Мелко дрожа, я с трудом взял себя в руки, чтобы к приходу Реналя выглядеть естественным и спокойным.

***

Последние десять дней полностью утратили смысл моего пребывания в поместье, и я думал было попросить Рени о досрочном отъезде, но глянув на его полное отчаянья бледное лицо, не посмел выдавить из себя ни слова. Как неприкаянный, бродил по комнатам, натыкаясь на мебель, а на улице была уже осень, унылая и дождливая, так что гулять у пруда не получалось, но все равно я выходил ненадолго, стоял на любимом месте, вглядываясь в его неспокойную серую глубину, спрашивая себя, правильное ли принял решение?

Рени как в воду канул, не наезжая в поместье, и я был этому даже рад, потому что видеть его сейчас было мне тягостно. Долгие проводы – лишние слезы! Наверно, он чувствовал то же самое, и вдали от меня ему было лучше. Но я скучал, несмотря ни на что, скучал по нему так сильно и отчаянно, что порой умолял небеса, чтобы он приехал, хоть ненадолго, на часок, посидел со мной, посмотрел ласково, взял за руку, тихо сказал мое имя...

В вечер перед отъездом я выглянул во двор поместья, и сердце мое сжалось от боли, – я увидел Реналя, одиноко бредущего под моросящим дождем по направлению к пруду. Набросив что-то на плечи, я выбежал из дома и помчался за ним, нагнав только у самой воды. Подбежал и обнял сзади, ткнувшись головой в его мокрую до нитки одежду.

–Рени, простудишься, пойдем в дом, – безумно страдая, прошептал я, вдыхая его родной запах, вперемешку с дождем, – пожалуйста, милый... Ты вымок, и холодно...

–Эйлин, – он сжал мои руки в своих, но не обернулся, видимо, не желая показывать мне сейчас своего лица, – не уезжай... Поверь мне, все можно решить, и если твоей семье нужны деньги, я с радостью помогу им. Если не возьмут просто так, пусть считают, что я дам им в долг, отдадут, как сумеют! Ты...я ... мы не можем расстаться! Я давно уже не считаю тебя временным супругом, ты мой единственный и настоящий, только ты и никто другой! Эйли, послушай, я родственник короля, мне позволено иметь наложников. Если тебе не нравится это слово и этот статус, скоро все изменится, Принц примет трон и издаст новый закон о браках. Пусть Ильвар считается моим супругом, мне все равно, я никогда не любил его и не выбирал себе в пару, я обеспечу его в полном соответствии с занимаемым положением, он ни в чем не будет нуждаться, но жить я хочу только с тобой! Эйлин, скажи мне скорей, что согласен, иначе я точно сойду с ума!

Чужое имя больно резануло по нервам, напомнив о реальности. Моя ложь встала меж нами непреодолимой преградой, и этого было не изменить и не исправить. Я лгал своему единственному, я весь состоял из фальши, а потому не имел права жаловаться на постигшую меня божью кару. Мое имя, рассказы о чужой семье, а теперь еще и беременность, – как смогу я во всем сознаться? Предстать перед Рени обманщиком, утратить доверие, остаться в его памяти презренным мошенником, способным ради денег на любое коварство?

–Прости... – на улице шел дождь, и я мог позволить себе такую роскошь, как слезы, – я не могу быть тебе парой. Забудь меня, Рени...

Резко обернувшись, он сжал меня в железных объятиях, отчаянно целовал мокрое лицо и соленые от слез глаза, задыхаясь от боли... О, Юйвен, я не прошу пощады, я заслужил эти муки, но помоги моему любимому! Пусть он забудет меня и найдет настоящее счастье!

Всю ночь мы не спали, в последний раз прикасаясь друг к другу, прощальные ласки пронизаны были тоской расставания, и мы как сумасшедшие предавались любви, вкладывая в каждый поцелуй всю рвущуюся на части душу... Я ненадолго забылся только под утро, а проснувшись, увидел рядом пустую подушку, а на столе красивый кожаный кошель с золотыми монетами, бриллиантовое ожерелье и маленькую записку, сложенную вдвое.

"Эйлин, прости, не смогу проводить тебя, ибо видеть, как ты уезжаешь, мне не по силам. Во дворе тебя ждет карета, кучер предупрежден, он доставит тебя до дорожного дилижанса. Я заказал для тебя самое лучшее место, билет оплачен до вашего городка. Возьми эти деньги, это не плата за твою любовь, и не унижение, как может показаться, это моя безмерная тебе благодарность. Ты стал для меня светом и счастьем, таким навсегда и останешься. Все в этом доме твое, так что бери все, что хочешь, без всякого стеснения. Ты знаешь, где меня найти, я буду ждать тебя и надеяться снова увидеть. Я не забуду тебя, мой любимый".

Не знаю, как долго я просидел в прострации, бездумно глядя на прощальную записку, пока Рити деликатно не постучал в дверь, напоминая о времени. Я молча оделся, выбрав из вороха купленной для меня одежды самый скромный дорожный костюм, взял приготовленную накануне сумку, отсчитал из кошеля десять золотых монет, бережно сложил бесценный для меня клочок бумаги... Взять бриллианты, равно как и деньги, я просто не мог, даже если бы моя семья умирала с голоду...

–Рени, прощай!... – слезы душили, но я не позволил им вырваться, крепко зажав боль разлуки глубоко внутри, судорожно стиснул в руках сумку и спустился в гостиную, горестно замерев при виде выстроившихся у выхода слуг. Рити отчаянно плакал, не скрывая печали, повар сунул мне в руку коробку с едой. Я поклонился всем со словами благодарности и, не оглядываясь, быстро пошел, почти побежал к ожидавшей меня карете.

Снова начался перемежившийся было дождь. Глядя в окно, я наблюдал, как поместье Реналя медленно удалялось, скрываясь за серой пеленой ненастья, не понимая, почему так сильно дрожит и расплывается окружающий карету осенний пейзаж...

Глава 25

Эвальд люн Кассль

Длинная дорога вымотала меня и физически, и морально. Я плохо ел и мало спал, вдруг разом утратив и аппетит, и сон, тем самым нарушая все рекомендации королевского акушера. Место в дилижансе действительно было хорошее, теплое и удобное, но даже это не спасало меня от чудовищной усталости, овладевшей телом уже на третий день долгого пути. Спину ломило, ноги отекли, и я не понимал причины этого, ведь совсем небольшой срок беременности никак не мог вызвать такие явления. Мы останавливались на ночлег в постоялых дворах, я наскоро ужинал, не различая вкуса поданных блюд и ложился в постель, но сон не шел, и я ворочался до полуночи, обуреваемый тоской и невеселыми думами о прошлом и будущем.

Правильно ли поступил, не взяв оставленные мне Реналем деньги? От этих мыслей разламывалась голова и к глазам подступали слезы, – как вернусь домой с пустыми руками, как гляну в глаза отцу и братьям, что скажу Мичи и остальным зависящим от нас людям? Но чем больше я думал об этом, тем яснее осознавал, что ни за что на свете не поступил бы иначе, – чтобы не потерять себя, не утратить достоинства, не лишиться чести и совести – единственного истинного богатства бедняка, без которого само существование полностью теряло свой смысл.

–Отец поймет, – исступленно шептал я в темноту ночи, – братья поймут. Как я по ним соскучился! Все ли у них в порядке, хорош ли был урожай, и благополучно ли они пережили прошлую зиму, пока я наслаждался теплом и уютом, купаясь в роскоши?

Мы ехали тем же маршрутом, что и тогда, с караваном в Чонгун, и память услужливо подсовывала мне ненужные сейчас воспоминания, терзавшие меня неизбывной тоской. В одном из постоялых дворов, дня за три до прибытия на конечный пункт, в общей зале стояло большое зеркало. Глянув в него, я не узнал себя в посеревшем измученном парне, испуганно смотревшем на меня из далекого мутного зазеркалья.

–Так не пойдет, – осуждающе прошептал я своему отражению, – ты не можешь предстать перед своей семьей в таком ужасающе неприглядном виде! Они ждут тебя, радуясь предстоящей встрече, а ты насмерть перепугаешь их унылым лицом и бледной худобой впалых щек, и это не считая того, что не привезешь денег! Возьми себя в руки, безвольный дурак, ты теперь не один и не имеешь права быть таким эгоистом! Как бы ни было горько и больно от невозвратной потери, ты должен забыть Реналя, он не пара тебе, и ты никогда его больше не увидишь. У тебя есть о ком думать, так что перестань изображать из себя мученика и отправляйся на ужин! Съешь все, что подадут, и ложись спать! И чтобы завтра же я увидел в этом зеркале тебя прежнего – веселого и жизнерадостного оптимиста Эвальда люн Кассля!

Погода на юге была не в пример лучше, чем в столице, и это тоже радовало глаз и сердце, я даже заставил себя улыбаться, глядя в окно на проплывающие мимо еще почти зеленые леса, ласково освещенные теплым солнышком.

–А ты повеселел, парень, – приветливо обратился ко мне один из попутчиков, – ожил, видно родные места почуял. Давно дома не был?

–Давно, – вздохнул я. – А вы, господин?

–Нет, я туда и обратно, по неотложным делам был в столице.

–Скажите, как простояли здесь весна и лето? Хороший ли был урожай?

–Я в деревенских делах ничего не смыслю, – улыбнулся попутчик, – но вот товарищ мой, он купец, говорил, что таких урожаев давно не бывало! Крестьяне воспряли духом, тем более, что чонгунцы теперь стали не врагами, а покупателями. Все в прибыли, и хозяева поместий, и торговцы зерном и картофелем!

Хорошие новости обнадежили, и я почувствовал себя гораздо увереннее. В день прибытия в наш приграничный городок я в первый раз за все время пути распаковал свою сумку, решив переодеться перед встречей с родными в свежую тунику. Чтобы найти нужную вещь, мне пришлось основательно покопаться в своем багаже, и пальцы вдруг замерли, нащупав на дне незнакомый плотный кошель из гладкой дорогой кожи. Недоумевая, что бы это могло быть, я выудил не принадлежавший мне предмет на свет божий, открыл и застыл в изумлении – все подаренные мне Реналем драгоценности лежали тут аккуратно сложенные, каждая в отдельном мягком мешочке, вот потому-то я и не обнаружил их раньше, – они не издавали свойственного им серебристого звона, как непременно случилось бы, лежи они вместе.

"Предполагая, что ты ни в коем случае не согласишься принять от меня эти побрякушки, я взял на себя смелость самовольно засунуть их в твой дорожный короб, – писал Реналь в приложенной к бриллиантам записке. – Это все твое, мой хороший, и никто никогда не наденет ни одного из этих украшений, кроме тебя! Не вздумай считать себя обязанным мне за эти мелочи, ибо то, что ты сделал для меня, не измерить никаким золотом и сверкающими камушками! Моя спасенная тобой жизнь принадлежит тебе, любовь моя, помни об этом."

Вещичка упоительно пахла Рени, и я не выдержал. Ткнулся лицом в дорогую кожу и дал волю слезам, позволив себе выпустить на волю так долго сдерживаемую боль и отчаянье...

***

А у почтовой станции я с изумлением увидел напряженно застывшую в ожидании высокую фигуру Мичи. Казалось, он не дышал, и на его лице жили только глаза, жадно всматривавшееся в каждого путника, выходившего из дилижанса.

–Мичи? Ты как здесь? – радостно окликнул я, резво спрыгивая с последней ступеньки. – Меня встречаешь? Но откуда ты узнал, что я сегодня приеду?

–Эви, наконец-то!.. – вихрем бросившись ко мне навстречу, с восторгом в голосе выдохнул он. Подбежал и обнял, крепко прижав к своему плечу. – Четвертый дилижанс встречаю, думал, что уж и с этого не дождусь тебя! Как ты, малыш? – отстранив меня на расстояние вытянутой руки, он жадно вглядывался в мое лицо. – Похудел, побледнел, стал еще красивее!.. О, великий Юйвен, спасибо тебе за великую радость, за то, что вернул нам нашего Эвальда! Как же хозяин обрадуется! Он так тосковал по тебе, так расстраивался! Негодник, ты ведь почти самовольно из дома удрал и отца не послушал! Слава небесам, жив, здоров...

–Мичи! – прервал я поток его нескончаемой радости. – Хватит про меня, лучше скажи, все ли дома в порядке? Крыша не рухнула зимой вам на головы?

–О, тебя ждет столько новостей! – захлебывался словами обычно сдержанный и спокойный наш управляющий. – Вот ведь как бывает несправедливо, если бы только я знал тогда, год назад, когда мы с тобой так неожиданно встретились в таверне, с чем приехал к хозяину Альвину твой альфа!.. Или явился бы тот господин на месяц пораньше, тебе бы и вовсе не пришлось никуда уезжать!

–О чем ты? – непонимающе воззрился я на взволнованное лицо Мичи. – Разве не письмо от знакомого из столицы доставил тогда отцу господин Кайрат?

–Поедем скорее, ты сам все увидишь! Да и не хочу портить сюрприз, потерпи уж до дома, не расспрашивай, ладно? Хозяину будет что рассказать своему старшему сыну! – он схватил меня за руку и потащил к коновязи, но вдруг резко затормозил и с волнением взглянул в мое лицо. – Эвальд, эээ... вот я дурак... как же спросить-то? Ты ведь... ты, часом... не после...хм...родов? Я верхом приехал, не будучи уверен, что встречу тебя, коляску не брал, а тебе, может, нельзя еще... на коне? А, что скажешь?

–Нет, все в порядке, – рассмеялся я, наблюдая за его смущением, – я абсолютно здоров и могу проскакать на коне хоть до столицы Чонгуна. Поспешим, Мичи, я очень хочу увидеть отца и братьев, а также все те таинственные сюрпризы, о которых ты тут говорил с таким многозначительным видом! Что, где моя лошадь, почему здесь только одна? А, ты не взял? Ну и ладно, разве же в первый раз нам ехать с тобою вдвоем?..

Позволив обнять себя, я крепко прижался спиной к груди Мичи, сгорая от нетерпения узнать, что же случилось в нашем замке за время моего отсутствия. Но то, что открылось глазам с небольшого взгорка, откуда родной дом был виден, как на ладони, превзошло все мои ожидания...

Замок выглядел великолепно, – новенькая кладка древних стен придавала ему вид нарядный и праздничный, сверкающие купола башенок довершали чудную картину достатка и обустроенности, вычищенный парк и подъездная аллея радовали глаз. Беседки, решетчатая ограда, аккуратно подстриженные лужайки, яркие цветы на осенних клумбах, – все это напомнило мне очаровательные окрестности поместья Реналя.

–Как вы смогли сделать это? Когда починили замок? Где взяли деньги? – ошеломленным шепотом выдохнул я. – Это же надо немало иметь, чтобы и замок, и парк... Как? Откуда? Я слышал, что урожай был невероятно щедр, но все равно этого было бы недостаточно. Неужели в прошлую осень кто-то прислал отцу целое состояние? Может ли статься, что дед, наконец, поимел совесть, и вспомнил о своих родственниках? – Наверно, я долго еще вопрошал бы пространство, но тут ворота открылись, и на пороге показался отец, провожавший лучшего гарнизонного лекаря, и я с радостным нетерпением поспешил ему навстречу...

Реналь лан Эккель

Я жил, как заведенный, не давая себе передышки. Только так я мог дышать, думать, действовать. С утра до позднего вечера мы принимали чиновников, выслушивали мнения и устраняли возникающие споры, усовершенствовали систему законодательства, рассматривали предложения и вносили в них свои поправки, с тем, чтобы потом, в королевском Совете, утвердить и дать им путевку в жизнь. Наладили торговлю с соседними королевствами, в том числе и с Чонгуном, сделав им специальные скидки в ценах, заручились поддержкой вождей племен, усилили армию. Формально король еще считался нашим повелителем, но передача трона и коронация были не за горами, все это знали и готовились, всяк по-своему. Одни министры откровенно унижались перед будущим молодым правителем, опасаясь лишиться теплого места, другие откровенно радовались новому веянию, исходившему из дворца.

Вейр и законный супруг Наследника неплохо ладили между собой. Оба обладали цепким житейским умом омеги и весьма активно помогали своему влиятельному господину в решении государственных задач. Видя все это, за будущее Принца можно было не опасаться, чего я не мог бы сказать о своем собственном. Жить с Ильваром я не хотел ни при каких обстоятельствах, особенно после всех драматических событий последнего года, раскрывших мне в полной мере его змеиную сущность. Я вообще не знал, как с ним поступить, и отправил пока от себя подальше, хотя он и умолял меня не делать этого. Вопрос с его отцом тоже был весьма спорным, и мы ломали голову, каким образом уменьшить в Совете влияние Первого министра, одновременно не раздразнив дремлющего дракона в лице его многочисленных еще сторонников.

По вечерам, когда столица и двор затихали, и все расходились по своим домам, мне делалось особенно паршиво. Вначале я пытался заглушить свою чудовищную тоску привычным способом, посещая Дома развлечений, но вскоре понял, что на сей раз это не сработает. Песни и танцы омег не шли ни в какое сравнение с музыкальным талантом Эйлина, их старательные попытки развлечь посетителя только раздражали, ухудшая и без того скверное настроение, телесная близость не доставляла удовольствия, заставляя чувствовать себя предателем. Я скучал по Эйли, и чувство это не уменьшалось со временем, как логично было бы предположить, но становилось сильнее. Тогда я перестал бороться с собой, сел в карету и поехал в поместье, где долго бесцельно бродил по его комнатам, сидел на нашей постели, где столько раз мы безумно любили друг друга, трогал пальцами струны бузуки, без конца вспоминая каждую мелочь...

–Хозяин, я убирал в библиотеке, и поднял с пола листок, – робко постучал в дверь горничный Рити, – это Эйлин писал. Я не выкинул, подумал, может быть, вам будет интересно...

"Как повысить урожайность овса и ячменя..." – тонкий изящный почерк моего любимого. Зачем ему это, сыну мастерового человека, промышляющего конскими сбруями? Нет, не похож Эйли на кожевенника, он вообще не похож на простолюдина... Как я мог отпустить его, не узнав, что действительно привело его на столичный Аукцион? Он не раз говорил, что его семья в бедственном положении, но почему же не взял деньги, которые я оставил ему в то утро? Кто он на самом деле и почему предпочел уехать от меня с пустыми руками? Хорошо еще, что мне пришла в голову мысль запихнуть ему в сумку те побрякушки...

Вопросы мучили меня, и я ломал над ними голову до одурения. "Как же я позволил ему уехать, сделав лишь слабую попытку удержать возле себя? Почему не проявил настойчивости? Он ведь тоже любит меня, но почему не остался? Почему не доверился мне, не открыл правды?.."

–Ваша Светлость, вас спрашивает странный человек, – прервал размышления дворецкий, – грязный и измотанный, мы не решились его провести в дом и оставили в крыльце. Говорит, что служил вашему тестю, и теперь в бегах.

–Я поговорю с ним, – быстро вскакивая, воскликнул я, – проводите в гостиную. Но сначала накормите, раз говорит, что в бегах, наверняка голодный. Я спущусь через некоторое время, пусть спокойно поест.

Человек был измотан до крайности. Слуги дали ему умыться, и лицо его было чистым, но одежда и обувь совершенно пришли в негодность, в рваные дыры проглядывало тело, и это почти по зимнему времени! Увидев меня, он испуганно вскочил со стула и упал на колени.

–Ваша Светлость, простите, что осмелился прийти в ваш дом, но мне нужно сказать вам что-то очень важное, и я только теперь смог пробраться сюда незамеченным, с большим трудом оторвавшись от моих преследователей! Выслушайте меня, прошу вас, я расскажу вам всю правду о моем хозяине!

–Встань с коленей, сядь и расскажи все толком, – стараясь говорить как можно мягче, ответил я. – Кто ты, кто преследует тебя и как ты оказался в таком положении?

–Я Халим, слуга Его Превосходительства Первого Министра, служил ему верой и правдой больше тридцати лет, а теперь он обвиняет меня в поджоге его имения и ищет, чтобы казнить за преступление, которого я никогда не совершал.

–Халим? Тот самый, что ухаживал за буйно помешанным дядюшкой, чьи останки нашли на пожарище?

–Это Его Превосходительство так сказал про добрейшего господина Макэрта? – печально усмехнулся человек, назвавшийся Халимом. – Нет, его родной дядя не был сумасшедшим, он был несчастнейшим человеком в нашем королевстве, превращенным собственным племянником в бесправного раба. Господин Макэрт всегда был против ремесла своего старшего брата – изготовителя ядов, и после его смерти наотрез отказывался продолжать это гнусное дело, вот тогда-то Первый министр и заключил его в подземелье, приковав цепями в тайной лаборатории. Макэрт был вынужден ему подчиниться, под страхом пыток и мук голода, но все же он умело обманывал своего злобного родственника, добавляя в яды безопасные составляющие, тем самым уменьшая в разы их губительное воздействие. Я провел с этим узником долгие годы, мы стали словно родные братья, и он доверял мне во всем, как себе самому.

–Но что же случилось тогда в лаборатории? Как погиб господин Макэрт, и почему ты стал беглецом? И кто прислал в королевскую лечебницу записку с указанием, где искать противоядие?

–За два дня до пожара Его Превосходительство явился в наше убежище с человеком в маске, что случалось довольно часто, потому как все свои гнусные делишки он проворачивал в старом поместье отца, назначая там встречи наемникам. Он не стеснялся несчастного узника, считая его полностью для себя безопасным, я же старательно изображал перед ним слабоумного, и он был полностью в этом уверен, а потому и не принимал во внимание мое присутствие, смело говоря при мне обо всех своих планах. Так мы узнали о готовящемся покушении на Наследного принца, и господин Макэрт очень расстраивался по этому случаю. Предупредить о злодейском намерении у нас не получилось, охота уже отбыла в дальние угодья, и все, что нам оставалось – с замиранием сердца ждать печальных новостей, но ваша самоотверженность спасла жизнь Принца, и Первый министр был настолько зол, что утратил на время обычное свое самообладание. Он ворвался в нашу каморку и потребовал сказать ему, где стоит противоядие от так называемого "пятого яда", которое он применил в покушении на Наследника. Эти яды под номерами из тех, что хранятся практически вечно, не портясь и не теряя силы. Их варил еще покойный отец его, и рецепты он содержал в секрете, они так и умерли вместе с ним. Господин Макэрт сказал, что не знает такого в нашем хранилище, на что Первый Министр ответил бранью и сильно побил своего дядюшку, после чего самолично долго рылся на пыльных полках, но ничего не нашел и в гневе уехал.

–А как же записка? Значит, господин Макэрт знал, где стоит эта склянка?

–Разумеется, знал, Ваша Светлость, а разговоры о противоядии дали ему понять, что вы не убиты, а только ранены. Вот тогда он и написал для ваших друзей ту записку, которую я прикрепил на стрелу и точным выстрелом послал в окно лечебницы. Я сам бы принес эту склянку, но мы не имели доступа в хранилище, Его Превосходительство постоянно держал дверь на замке. Как же мы волновались, когда под вечер он снова появился, да не один, а с Ильваром, которому велел отыскать противоядие. Остальное вы знаете. Я видел, как Ильвар поджег хранилище, но потушить не мог, и приложил все силы, пытаясь спасти господина Макэрта, однако цепи были прикованы намертво, и сил, чтоб вырвать их из стены, мне не достало. Я собирался принять смерть вместе с дорогим моим соузником, но он убедил меня, что я должен жить, чтобы раскрыть все злодейства его племянника и таким образом отомстить за его погубленную жизнь. Простите, что так долго добирался до вас, Ваша Светлость, меня обложили со всех сторон, и я не мог и носа высунуть из своего убежища.