Текст книги "Террариум черепах (СИ)"
Автор книги: Крис-Джейн Кира
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Вообще-то, я не очень люблю куклы. Но эта мне
нравится. Она ведь красивая. Её серые глазки смешно
закрываются, когда я ложу её на спину. Папа сказал,
что её глаза цветом, как у меня.
– Беллочка, поставь безе на стол, – говорит мамочка
и даёт Белле большую тарелку с чем-то розовым и
круглым. От него идёт резкий сладкий запах.
Белла берёт у мамочки большую тарелку. Я смотрю
на руки мамочки. Её ногти накрашены розовым. Она
всегда красит ногти розовым, когда лето. Когда осень -
красным, когда зима – блестящим, а когда весна -
сиреневым. Мне нравится, как блестят мамочкины ногти.
– Энни, ты будешь безе? – спрашивает мама.
Я пытаюсь повторить странное слово «безе», и Белла
смеётся.
– Бе-зе, – повторяет она по слогам.
Я не люблю Беллу. Но мамочка очень любит Беллу.
Поэтому я не могу говорить, что её не люблю. Мне
нравятся волосы Беллы. Папа сказал, что они у неё
рыжие. Я тогда спросила, какие у меня, и он сказал,
что русые. Мне не нравятся мои волосы. У Беллы
волосы красивее.
Я беру большое розовое «бе-зе» и откусываю кусочек.
Невкусно. Я морщусь и кладу «бе-зе» обратно.
– Мам, ей не нравится, – говорит Белла. Потом
понижает голос и добавляет: – Плебейские у тебя
замашки.
Я не знаю, что значит «пли-бейские». Папа никогда
не говорил мне такого слова. Я смотрю на Беллу. Она
красивая. Но я её не люблю. Мамочка любит её больше
меня.
Я беру свою куклу и убегаю в комнату. Мы с
Беллой живём в одной комнате. Но у Беллы больше
места. Это нечестно. Я ставлю свою куколку на свою
кровать и ложусь рядышком. Поглаживаю её белые
волосы.
Просыпаюсь в шесть утра. Надо же, с чего бы
меня стали посещать воспоминания во снах? Из-за того,
что Белла вчера сказала? Кстати, куклу она тогда
выкинула в помойку во дворе. Я долго плакала,
искала. А потом Белла сказала, что выкинула её к
чертям собачьим. И рассмеялась. А я снова заплакала.
Мама её тогда даже не наругала. Вокруг одни предатели.
Встаю с постели и подхожу к зеркалу. Под моими
мешками под глазами появились мешки под мешками.
Красавица. Я быстро чищу зубы, убираю волосы в хвост,
надеваю первую попавшуюся юбку, так как джинсы
выбросила ещё вчера, натягиваю свитер, беру сумку, тихо
пробираюсь в коридор, чтобы никого не разбудить, обуваю
кеды, так как ботинки выбросила ещё вчера, и осеннюю
куртку, так как зимнюю выбросила ещё вчера. Полседьмого
утра. Я сбегаю из дома. Как трусливая дура.
У нас новый учитель биологии. Кирилл Алексеевич
Грачёв, двадцать семь лет, рост примерно метра два,
волосы тёмные, глаза светлые. Симпатичный. Смог поразить
всех на первом же уроке.
Мы тогда зашли в класс перед уроком и увидели
картину маслом: биолог сидит на стуле, положив ноги
на учительский стол, читает какую-то книгу и курит
в форточку. Ладно, мы тогда не особо-то и удивились,
к таким учителям нам не привыкать. Чего стоит одна
Арина Викторовна. Расселись по местам, загалдели, перемена
же. Биолог даже внимания не обратил. Прозвенел звонок.
У новоиспечённого учителя никаких эмоций. Спокойно
докурил, захлопнул книгу, убрал ноги со стола. Что-то
быстро настрочил на доске своим красивым почерком и
громогласно произнёс:
– Золотое правило: звенит звонок – все затыкаются.
Все заткнулись. Только Нине Игоревой хоть бы хны:
– Ну вы же не заткнулись.
Дура. Ду-ра.
– Как фамилия? – пробасил Биолог.
– Игорева. Нина.
– Послушай меня, Игорева Нина. Я встал сегодня в
семь утра, несмотря на жуткий опохмел, пришёл в эту
чёртову школу, полную деградирующих детей вроде тебя,
потому как восемь лет назад по глупости своей пошёл
учиться на биофак. И всё только для того, чтобы
хозяйка моей съёмной квартиры не выгнала меня на
улицу. И тут появляешься ты в своих шмотках из
секонд-хенда, шлюховатым макияжем и шутками на уровне
приматов. Только за одно это я имею право проклянуть
свою чёртову жизнь, или хотя бы вышвырнуть тебя
на хрен из этого кабинета и запретить посещать мои
уроки. Что было по биологии?
– «Пять».
– Будет «три». Кивни, если поняла.
Нина кивнула.
– Девочки, по-моему, я влюбилась, – прошептала Ирка
с задней парты.
Более никто выказывать норов на уроках биологии и
химии не решался.
Девяносто три
Шесть. Мне было шесть лет, когда Белла впервые
появилась в нашем доме. Я тогда спокойно играла с
воображаемым другом (да, у меня был воображаемый друг,
сейчас я даже имени его не вспомню), когда из гостиной
меня позвала мама. Я попросила воображаемого друга
подождать меня, а сама направилась в гостиную.
Серьёзно вам говорю, Белла зашла с таким лицом,
будто все здесь присутствующие должны ей денег. Одета
она была дорого. Странно, даже шестилетняя я это
заметила. Волосы её, длинные, волнистые, тёмно-рыжие
струились по плечам и ярко переливались золотистым
цветом. Я тогда сразу спряталась за мамину ногу и
только выглядывала из-за неё. Привычка у меня была
такая: чуть что – за маму прятаться. Но мама пошла
обнимать Изабеллу, из-за чего я лишилась защиты и
сразу побежала прятаться за папу, который ласково
погладил меня по голове.
Удивительно. Вроде родные сёстры, а впервые
встретились только сейчас.
Я невзлюбила Изабеллу. Но не так, чтобы с первого
взгляда, нет. Всё дело в том, что я очень любила
своего папу. Очень. А вот Белла его терпеть не могла.
И всячески отравляла ему жизнь. Вот только я этого
вовсе не замечала. Я только чувствовала своим детским
нутром, что она к нему плохо относится. Именно это
отвратило меня от неё. Изабелла тоже не питала ко мне
тёплых чувств, Боже упаси.
У Изабеллы было очень много вещей. Их перевозили
на грузовиках несколько дней. Одежда, обувь, косметика,
вещи первой необходимости, мебель, книги, канцелярия.
Всё это каким-то чудом должно было уместиться в моей
комнате. Оно и уместилось. Когда я распрощалась со
своим голубым столиком, за котором любила рисовать,
своим небольшим шкафчиком, в котором хранила одежду
и игрушки. Вместо него поставили большой ярко-
розовый Беллин гардероб. Её большую кровать из красного
дуба поставили возле противоположной стены от моей
кровати. Она заняла ну просто неимоверное количество
места. Книги. Сколько же у Беллы было книг. Но в
основном, это были книги вроде «Только для девочек»,
поэтому хвастаться тут особо нечем. Были книги для
«маленьких леди». (Мой лёгкий смешок.) Были и учебники.
Много учебников. Белла много, очень много занималась.
Изучала этикет, моду, географию, математику. Ей всё
давалось легко. Будь то литература или физика – Белла
была лучшей. Изабелла умела всё. Кроме, наверное, того,
чтобы уважать других людей. Белла любила себя. Очень.
Она была красивой, умной, коммуникабельной, начитанной,
разносторонне развитой. Идеальной, если бы не одно но.
Изабелла всегда была сукой. С детских лет. Думаю, это
из-за её папочки. Лично я его никогда не знала, но
заочно он был мне хорошо знаком. Белла меня ненавидела.
Восемь. Мне было восемь лет, когда Белла отрезала
мне волосы. Я тогда вечером назвала её сучкой, когда
она якобы случайно пролила кофе на мою домашнюю
работу по рисованию – любимое животное и выбросила
её. Я прекрасно знала, что слово «сучка» говорить ни
в коем случае нельзя, но тогда я просто не сдержалась.
Я думала, Белла побежит жаловаться маме, ан нет. Она
спокойно так на меня посмотрела и промолчала. Мне за
сказанное тогда, конечно, было стыдно, но я подумала,
что раз Белла не обижается, не так уж это и плохо.
Утром я проснулась с обрезанными волосами. Они
мне даже до плеч не доставали. Я не плакала. Не
скандалила. Не кричала. Я подошла к спящей Белле и
как шандарахнула её книгой по лицу. После я сказала
маме, что волосы обрезала сама, а Белла сказала маме,
что книга упала на неё в библиотеке.
Десять. Мне было десять лет, когда Белла предложила
мне попробовать покурить. А я, дура малолетняя, купилась.
Естественно, потом она сдала меня маме, показала, что
у меня в сумке сиги и расписала во всех подробностях,
кто, как, когда и при каких обстоятельствах приучил меня
курить. Всё продумала, в общем.
Семнадцать. Сейчас мне семнадцать лет, и я
по-прежнему чувствую себя рядом с Беллой маленьким
глупым ребёнком.
– Оденься приличнее, Аня, – говорит, – бабушка
расстроится, если увидит, что ты в таком виде.
У бабушки по маминой линии сегодня юбилей.
Ей исполняется семьдесят лет. Хотя по ней, конечно, не
скажешь. Вы б её видели, ей-богу. Шустрая такая, бодрая
старушка на вид лет пятидесяти. Я вообще-то всегда
больше любила бабушку по папиной линии, но это вроде
как неправильно, да и бабушка моя давно умерла…
Честное слово, мне этот день рождения никуда не упёрся,
я преспокойно смогу на него не пойти и, поверьте, даже
не заплачу. Но вроде как надо, юбилей бабушки, всё
такое.
Надела белую блузку из серии никогда-в-жизни-даже-
под-пытками-не-надела-бы и длинную тёмно-коричневую
клетчатую юбку-солнце, в которой хожу в школу.
Распустила волосы.
Белла с мамой напялили практически одинаковые
кремовые коктейльные платья. Макс – свободные джинсы и
белую рубашку с расстёгнутым воротом. Выглядит хорошо.
Зараза.
У бабушки очень дорого обставленная квартира. Но
если вы думаете, что здесь всюду старая антикварная
мебель, вы глубоко заблуждаетесь. Здесь самая новая
высокофункциональная мебель и техника, ничего лишнего,
никаких там вязаных салфеток на телевизоре или мелких
статуэток на полках. Словом, никаких мелочей, создающих
уют. Только всё самое крутое и навороченное, и бабушка
во всём этом, как рыба в воде. Серьёзно, даже я не
знаю назначения некоторых штук из числа всего изобилия
дорогущей техники, что у неё есть.
У бабушки Оли и дедушки Вани, родителей папы,
в доме было куда уютнее. Сонма антикварной мебели,
конечно, не было, обставлено всё было совсем просто.
Маленький телевизор, цветочки на бежевых обоях, старенькие
ковры, скрипучие кресла с яркой обивкой, много, много,
много книг. Огромные стеллажи с книгами. От бабушки
всегда пахло домом и уютом, неуловимый непередаваемый
запах, которых вы, однако сразу узнаете, стоит вам едва-
едва его почувствовать. В их доме пахло так. Уютом.
Здесь пахнет дорогими бабушкиными духами и
кожаными диванами. Стол ломится от блюд, бабушка,
мама и Изабелла выглядят так, будто пришли на приём
к Елизавете II, а я с вожделением поглядываю на бутылки
вина, шаманского, мартини и виски, стоящие на барной
стойке. Чувствую, этот день рождения может пройти не
так уж и плохо. Главное, сильно не напиваться. Я у мамы
на испытательном сроке.
У бабушки много друзей. Она всю свою жизнь
проходила по банкетам и выставкам под руку сначала
с одним состоятельным мужем, потом с другим. Бабушка
дважды вдова. В общем, народу на её юбилее тьма.
Бабуля светится, принимая слащавые поздравления,
бесчисленные комплименты и дорогие, но, увы, совершенно
бесполезные подарки. Лучше б деньги дарили, ей-богу.
Настаёт моя очередь говорить тост и дарить подарок.
Чёрт побери, да что за напасть такая с этими тостами.
Вставая со стула, я хаотично соображаю, как мне её
называть. Она меня с детства приучила звать её Каролиной,
никак не бабушкой. Всё молодится.
– Бабуля, – начинаю я. Ладно, звучит ещё хуже, чем
«бабушка», но Каролина, кажись, не в обиде. – Я очень
тебя люблю, потому что ты лучшая бабушка на Свете.
Я её шестой раз за всю жизнь вижу, ага.
– Спасибо тебе за то, что ты есть. С днём рождения.
Достаю из-под стола чтоб-он-провалился подарок и
вручаю бабушке. Тосты на праздниках несут за собой
только боль и унижение. Когда чёртовые дорогущие духи
(будто у Каролины их и без того мало) подарены, я
с облегчением сажусь за стол и наливаю себе полный
бокал вина. Серьёзно, я им ограничусь. Мама кидает на
меня гневный взгляд, но ничего не говорит. Как-никак,
в приличном обществе находимся. Я залпом осушила
бокал и взяла банан. Есть особо не хочется (да и в
обществе этих высокопоставленных задниц мне кусок в
горло не полезет), а бананы я люблю. Снимаю кожуру,
засовываю его в рот и вдруг встречаюсь взглядом с
Максом. Он сидит напротив меня по другую сторону от
стола. Не знаю, что на меня находит, я просовываю
банан в рот чуть дальше, обхватываю его губами и
посасываю. Макс сглатывает. Так же глядя ему в глаза,
я откусываю кусок и медленно прожёвываю. Беру банан
в рот снова и проделываю всё то же самое. Макс
пристально смотрит на меня. Я доедаю банан и,
пошатываясь, встаю из-за стола. Кажись, не один Макс
возбудился.
– Пойду кожуру выкину, – как в бреду говорю я и
иду в сторону кухни.
Сигареты. Где-то в сумке должны быть сигареты.
– Что ещё за хрень, Леонова?
Я вздрагиваю и поворачиваюсь. Макс.
– А что такое?
– Ты что там устроила?
Я и сама не знаю.
– Я просто ела банан.
– Серьёзно?
– Макс, у тебя недотрах.
Входная дверь в этот момент открывается и в коридор
влетает Кирюша. Подбегает ко мне и обнимает меня за
ноги своими маленькими ручками. Следом заходит сестра
моей мамы.
– Привет, Анечка, – говорит она и, улыбаясь, кивает
в сторону сына. – Скучал по тебе.
Я присаживаюсь на корточки и обнимаю Кирюшу.
– Аня, мама купила мне киндер-сюрприз, – говорит он
и достаёт из кармана шоколадное яйцо в яркой обёртке.
– С чем тебя и поздравляю, – усмехаюсь я, встаю и
обнимаю свою тётю. – Как добрались?
– По пробкам, – усмехается она. – Сильно мы
опоздали?
– Ну, пока ещё не все пьяные, – говорю.
Света смеётся.
– Ладно, пойду маму поздравлю.
– Оставь Кирюшу со мной, – предлагаю я. – Я за
ним прослежу. Поиграю с ним.
Света улыбается.
– Спасибо.
Она уходит в зал. Макс, всё это время молча
наблюдавший за разворачивающейся перед ним сценой,
удивлённо произносит:
– Я почему-то был уверен, что ты ненавидишь
детей.
– Невинный ребёнок не заслуживает моей ненависти,
– пожимаю плечами я, беру Кирюшу за руку и веду в
спальню Каролины. Макс идёт за нами. – Пока что.
Своего двоюродного семилетнего брата я люблю. Как
и его маму. Света – замечательная женщина. Она на шесть
лет младше мамы, живёт в Благовещенске. Вижусь я с
ней не часто. Последний раз видела её на свадьбы
Изабеллы. У Светы замечательный ребёнок. Не такой, как
большинство детей. Добрый, милый, весёлый мальчик.
Совершенно не избалованный. Как сказала моя мама, такой
же нелюдимый, как я в детстве. А по мне так она
придирается. Хороший ребёнок.
Мы с Максом просидели в спальне бабушки вместе
с Кирюшей всё торжество. Играли, болтали, Кирюша
рассказывал множество своих детских историй. Пару раз
наведывались наши горе-родственники. Изабелла отпустила
комментарий по поводу того, что со мной ребёнка
оставлять нельзя, мол, плохо повлияю. Пф-ф, она это
каждый раз говорит. Макс неплохо управляется с Кирюшей.
Даже это умеет, сволочь. Кирюша проникся к нему
симпатией. Это видно.
У меня отобрали ребёнка.
Мы возвращаемся домой ближе к полуночи. Я
скидываю неудобные сапоги, которые дала мне мама, так
как зимней обуви у меня по-прежнему нет, и поднимаюсь
по лестнице наверх. В коридоре лицом к лицу сталкиваюсь
с Максом.
– Так что это были за манипуляции с бананом? -
спрашивает он.
– Не было никаких манипуляций, – отвечаю я. – Тебе
показалось.
– Леонова, если ты хотела меня соблазнить… – зловеще
произносит он.
Я приподнимаю брови.
– А если и хотела, то что?
– То у тебя получилось.
Я сглатываю. Макс сжимает мои бёдра руками и
дёргает меня на себя. Мои ладони скользят по его
спине, обвиваются вокруг шеи. Он прижимает мои
бёдра к себе ещё ближе и обрушает свои губы на
мои. Странно, мы ведь даже не пьяные. У меня мутится
рассудок, ноги подкашиваются, пока мы, словно голодные
целуемся так, будто не виделись сто лет. Макс поднимает
мою юбку до талии, обхватывает руками мой зад. Я
запускаю руки в его волосы, мягко поглаживая.
– Аня! – зовёт с первого этажа мама.
Мы не реагируем, но зов повторяется. Тогда нам
всё-таки приходится разорвать поцелуй. Она может и
наверх подняться. Макс возвращает мою юбку на прежнее
место. Я в бессилии утыкаюсь лбом в его плечо.
– Чёрт, – выдыхает он.
– Сейчас иду, мам! – кричу я, стараясь, чтобы голос
не звучал раздражённо.
Я приглаживаю распущенные волосы, с трудом отрываю
своё бренное тело от тела Макса и тащу его вниз.
В коридоре мне встречается уже одетая Белла.
– Не думай, что никто не заметил твоих выходок с
бананом, – тихо, сквозь зубы скрежещет она и выходит
за дверь.
Твою.
Мать.
Интересно, кто ещё видел, что я делала за столом?
Девяносто четыре
Отвлекая меня от чтения учебника литературы, звонит
Вера. Я беру трубку.
– Ира закрылась в комнате и слушает «Сплин» уже
несколько часов, – быстро проговаривает она. – Я не
знаю, что делать.
Я тут же бросаю учебник на кровать и встаю с
неё.
– Сейчас буду, – так же быстро произношу я и
отключаюсь.
Снимаю с себя длинную серую футболку, в которой
хожу дома, натягиваю штаны, свитер, спускаюсь вниз,
надеваю куртку, кеды и, крикнув маме «Мам, я к Ире,
скоро вернусь!», выхожу на улицу.
До дома Иры я дохожу за тридцать минут. Дверь
мне открывает Вера.
– Что случилось? – спрашиваю я с порога.
– Я решила зайти к Ирке, её ведь сегодня в школе
не было, – начинает она. – Дверь мне открыла её мама.
Ира не вышла. Тётя Валя сказала, что Ира сидит у себя
в комнате уже два часа, и ушла на работу. А Ира из
своей комнаты всё не выходит. Я уже второй час жду.
Мы подходим к двери Иркиной комнаты, я
прикладываю к двери ухо, прислушиваясь к доносящимся
из-за неё звукам.
– Нет, Вер, это не «Сплин», – говорю. – Это «Би-2».
– Блин, я даже не знаю, что хуже.
– И то, и то очень нехорошо.
– Может, дверь выломаем?
– Нет, – качаю головой я. – Будем использовать
дипломатию. – Верка хмурится. – Будем вести переговоры.
– Я уже пробовала вести переговоры, – отвечает она.
– Бесполезно.
– Щас я попробую.
Я со всей силы начинаю колотить в дверь и орать:
– Ирка, сучка, немедленно открой дверь, а то, клянусь
здоровьем своей матери, я её вышибу к чертям собачьим!
Несколько секунд тишины, затем перед нами
открывается дверь.
– Дипломатия, – поучительно говорю я Верке.
Ирка выглядит совсем потрёпанной, стоит в каких-то
мешковатых серых штанах и большой вылинявшей
футболке. Короткие светлые волосы убраны в небрежный
хвост.
– Чего долбишься, идиотка? – раздражённо ворчит она
и возвращается в комнату, мы с Веркой заходим следом.
Ира забирается с ногами на диван, выключает музыку
и спрашивает:
– Чего припёрлись?
Мы с Верой усаживаемся на диван напротив неё.
Верка говорит:
– Тебя сегодня в школе не было. Вот я и решила
узнать, почему.
– А эта чего здесь делает? – Ира кивает в мою
сторону.
– А эта помогла вести переговоры, – пожимает
плечами Вера. – Что случилось?
– Да ничего не случилось, – отмахивается она.
– Да, и именно поэтому ты, вместо того, чтобы
прийти в школу, сидишь здесь в каких-то обносках и
слушаешь «Би-2».
– Просто я… – начинает она, но не договаривает.
– Что? – спрашиваю.
– Я…
– Что?
– Влюбилась я.
– Твою мать… – одновременно выдыхаем мы с Верой.
Если Ира в кого-нибудь влюбляется, то всё – пиши
пропало. Слёзы, сопли, истерики, алкоголь… Ира не
любит любовь. Ира боится, её как огня. Ира никогда не
разменивается. Если уж влюбляется – страдает долго и
болезненно. Потом закручивает несерьёзный роман с одним
или несколькими парнями, немного отвлекается и приходит
в норму. Так она начала встречаться с Андреем. А потом,
с Марком и Колей. Но самое сложное во всём этом,
конечно, начало. Ирка закрывается дома, слушает грустную
музыку, пьёт и плачет.
Ира боится любви, как огня.
– В кого? – спрашиваю.
– Вы его не знаете.
Мы с Веркой переглядываемся.
– Что-то она мутная какая-то… – тяну я.
Ира закатывает глаза.
– О Господи Боже, имя Игорь вам что-нибудь объяснит?
– Нет, – хором отвечаем мы с Верой.
– Ну тогда не хрен мне тут.
– Может, выпьем? – спрашиваю.
– У тебя всегда одно решение любых проблем, -
неодобрительно говорит Вера и закатывает глаза.
– У меня и выпить-то ничего нет, – сообщает Ира.
Я достаю из сумки бутылку вина.
– У меня есть.
– Слушай, ты всегда таскаешь с собой выпивку? -
спрашивает Вера.
– Вместо того, чтобы иронизировать, лучше бы отнесла
свою задницу на кухню и взяла стаканы.
Вера закатывает глаза и уходит.
– Ира, – говорю, – может, пора прекратить вести себя,
как припадочная? Попробовала бы начать встречаться с
этим парнем.
Ирка невесело смеётся.
– Этот парень, как ты выразилась, Анечка, на десять
лет старше меня.
У меня отпадает челюсть.
Девяносто пять
Сегодня пришлось задержаться после восьми уроков,
чтобы Елена Егоровна, учительница алгебры, объяснила
мне новую тему. После она оставила мне несколько
задач для самостоятельного решения, а сама ушла домой.
Провозилась я с ними, в общем-то, не долго.
В школе тихо. Единственный звук – приглушённый
трёп в учительской, едва-едва слышный со стороны
соседнего коридора. Я накидываю сумку на плечо, беру
ключ от кабинета математики со стола Елены Егоровны,
закрываю класс, выхожу в коридор и смотрю в окно. На
улице темнеет.
Стоп. Звуки доносятся не из учительской. Я
останавливаюсь посреди холла четвёртого этажа и смотрю
вглубь коридора. Это из кабинета биологии. Я стою на
месте, раздумывая, идти туда или уходить. Странно, раньше
я не замечала за собой любопытства. Но это всё-таки
новый Биолог, загадочный и неуловимый… Я решительно
направляюсь к приоткрытой двери класса биологии.
Останавливаюсь за ней и осторожно заглядываю внутрь.
Биолог. Стоит спиной ко мне, зажимая руками бёдра
какой-то бабы. Руки той лежат на его плечах, а ноги
обвиты вокруг его талии. Они самозабвенно целуются.
Ну подумаешь, с кем не бывает.
Я уже всё выяснила и понимаю, что пора уходить,
но что-то удерживает меня, заставляя выйти из своего
укрытия и остановиться буквально-таки на пороге кабинета
биологии. Вижу растрёпанные светлые волосы девицы,
сидящей на учительском столе. Она, будто почувствовав
чужое присутствие, открывает глаза, и я встречаюсь
взглядами с Ирой.
Она не останавливается. Не слезает со стола. Не
сдвигает обратно свои чёртовы ноги. Наоборот, сжимает
их ещё крепче, прижимается к Кириллу Алексеевичу
ещё сильнее. И смотрит на меня. А я смотрю на неё.
Грачёв тем временем спускается ниже, Ирка подставляет
ему свою шею и тихо стонет. Я стою на месте, как
завороженная, не в силах унести отсюда ноги или хотя
бы отвести взгляд. Да я просто чёртова вуайеристка.
Ира начинает стягивать с Биолога свитер, по-прежнему
глядя мне в глаза. Она меня испытывает?
Я беззвучно усмехаюсь и тихим шагом удаляюсь.
Ну ни черта себе.
Десять вечера. Мама с Мишей смотрят телевизор,
Макс что-то читает, я слушаю Switchfoot. Звонят в дверь.
– Кто это так поздно? – удивляется мама.
– Я открою.
Я вытаскиваю из ушей наушники, кидаю плеер на
кресло и иду в коридор. Ирка. Ну надо же…
– Леонова, у меня с биологом ничего нет, это было
в последний раз, – тараторит с порога она.
– Тихо! – сквозь стиснутые зубы говорю я и нервно
озираюсь. Не дай Бог, ещё мама услышит. – Разувайся
и пошли.
– Ань, кто там? – кричит мама из гостиной.
– Ирка пришла ненадолго, тетрадь по русскому взять,
– вру я на ходу.
Ирка снимает сапоги и мы идём в мою комнату.
– У меня с Биологом ничего нет, – говорит Ира и
садится в кресло. Снимает пуховик и кидает его на пол.
– Ну и зачем ты мне это говоришь? – интересуюсь
я, садясь по-турецки на кровати.
– Чтобы ты не думала, будто я постоянно трахаюсь
с Биологом.
– А это, значит, не так?
– Это было второй и последний раз. Серьёзно.
– Отлично. Теперь я знаю. И для чего?
– Для того, чтобы ты не рассказывала никому, будто
между нами что-то есть.
– Фролова, я что, похожа на трепло?
Ирка качает головой.
– Прости, Ань, нет. Конечно, нет.
– И давно у вас это с ним?
– Да пару недель всего.
– Всё у тебя не как у людей, – вздыхаю я. – Если
влюбляться – обязательно в учителя, который на десять
лет старше тебя. Нормально жить не пробовала?
– Ой, у тебя как будто как у людей, – фыркает Ира.
– Попробовала бы вначале в ваших с Максом отношениях
разобраться, а потом уже советы давала.
Я усмехаюсь.
– Не в чем разбираться. Нет никаких отношений.
– Охотно верю, – с издёвкой отвечает Ира.
– Макс в прошлом, с этим я давно разобралась. А
вот у тебя с Биологом всё не так просто, как ты
думаешь. Считаешь, я не видела, что между вами
происходит?
– А нечего было пялиться! – гаркает Ира.
– Тебя это и не особо напрягало, эксгибиционистка!
– Да ты себя вообще видела? Глаз не могла оторвать,
вуайеристка чёртова. – Ирка вдруг расплывается в улыбке
и как-то странно смотрит на меня.
– Что, Леонова, природа требует своего?
Я аж собственной слюной поперхнулась.
– Нет.
– Ой, да ладно тебе, – Ирка махнула рукой. – У
тебя когда вообще в последний раз было-то?
– Не твоё дело, – отвечаю я, словно ребёнок.
– Погоди, я посчитаю…
Ирка ненадолго замолкает, задумчиво смотрит куда-то
в пространство, затем поднимает ладонь и загибает пальцы
по одному.
– Точно, девять месяцев! – восклицает она.
– Тихо, – шиплю я.
– Девять месяцев, – тихо повторяет Ира. – Девять!
Леонова, да ты не стерва, ты просто неудовлетворённая.
Я закатываю глаза.
– Знаешь что? – говорит вдруг она. – Вам с Максом
нужно хорошенько трахнуться, это решит все ваши
проблемы.
– Слушай, это вы тут трахаетесь, как кролики, уже
со всеми перепробовали, а мне это на хрен не надо.
Ира усмехается и встаёт с кресла.
– Можешь, конечно, строить из себя до хрена
духовную, – говорит она, надевая пуховик, – но против
природы, так или иначе, не попрёшь. Потребности есть
потребности.
Она застёгивает свой пуховик и выходит из моей
комнаты. Я только сейчас замечаю, что мы оставили её
открытой. Две дуры.
Охренительно, прямо по полочкам разложила, психолог
хренов. Один секс у всех на уме, как будто наша жизнь
больше ничем не располагает.
Я встаю с кровати и подхожу к двери, чтобы закрыть
её. Макс стоит за ней. Я встречаюсь с ним глазами. Он
не отводит взгляд. Я тоже. Он молчит. Я тоже. Затем он
проходит вперёд. Я отступаю назад. Он заходит в мою
комнату и плотно закрывает дверь. Поворачивает защёлку.
Затем подходит ко мне. Я по-прежнему молча смотрю ему
в глаза. Он тоже.
Макс хватается за край моей футболки, я поднимаю
руки, и он снимает её с меня. Расстёгивает застёжку на
моих джинсовых шортах, и те соскальзывают по моим
ногам вниз. Я снимаю его футболку, просовываю пальцы
под пояс его джинсов и тяну на себя. Макс делает
один шаг, отделяющий нас друг от друга, и наконец
оказывается вплотную. Я расстёгиваю его джинсы,
поглаживаю пальцами низ его живота, затем нежно скольжу
выше, по животу, по груди, по шее. Макс втягивает в
себя воздух, пока я медленно, с наслаждением вожу
кончиками пальцев по его телу. Накрывает мои губы
своими. Я тут же приоткрываю их, чем он незамедлительно
пользуется, запуская свой язык в мой рот. Ладони скользят
по моей спине, расстёгивают бюстгальтер и снимают его
с меня, отбрасывая куда-то в сторону. Я отрываюсь от
Макса, открываю затуманенные глаза, тяжело, будто
задыхаюсь, глотаю урывками воздух. Жадным взглядом
скольжу по его торсу. Макс понимающе усмехается
(сволочь!), хватает меня за талию и впивается в мои
губы. Прежней неспешности как не бывало. Я обнимаю
руками его шею, мы двигаемся в сторону моей кровати.
– Я люблю тебя, – шепчу я, но он молчит.
Девяносто шесть
Стук дверь. Затем ещё один. Более настойчивый. Я
неохотно открываю сонные глаза и поворачиваю голову.
Чёрт!
– Макс! – шиплю я и толкаю его в плечо. Он
медленно просыпается.
– Энни! – зовёт из-за двери мама.
– Прячься быстрее, – шепчет Макс.
Я смотрю на него, как на полоумного.
– Ты дурак, что ли? Это я моя комната. – Стук в
дверь. – Лезь под кровать!
Макс скатывается с кровати и залезает под неё. Я
кидаю туда же его одежду. Быстро встаю, надеваю первое
попавшееся платье, в котором обычно хожу дома, и несусь
открывать.
– Ты зачем закрылась? – спрашивает мама и проходит
в комнату. Я лихорадочно озираюсь в поисках чего-либо
компрометирующего, но к счастью в глаза ничего не
бросается. Комната как комната.
– Я разве закрылась? – спрашиваю я, стараясь убрать
из голоса нервозность и не фальшивить. – Даже не
заметила вчера. Случайно, наверное.
Были времена, когда я не врала своей матери на
каждом шагу.
– Я тебе плеер принесла, – мама кладёт на комод мой
плеер с наушниками. – Чуть не села на него. Бросаешь
вещи где попало, а потом они ломаются.
Я мысленно закатываю глаза. То есть, и это всё?
Плеер? Не пожар, не цунами, не землетрясение. Чёртов.
Плеер. И ради этого столько потерянных нервных клеток?
– Спасибо, мам, – бормочу я, – прости, впредь не
повторится.
– Сегодня мы идём на обед к родителям Олега,
помнишь? – Я издаю мысленный стон досады и киваю.
– Начинай собираться. А я пойду Максима разбужу.
– Не надо! – вскрикиваю я быстрее, чем успеваю
подумать. Мама удивлённо смотрит на меня. – Ну, в
смысле, я сама его разбужу, – уже спокойнее поясняю
я. – Не утруждайся.
– Только оденься, – мама окидывает меня критическим
взглядом. Я с трудом сдерживаю усмешку.
– Конечно, – с серьёзным лицо отвечаю я. Мама
уходит, бормоча себе под нос «нервная какая-то»…
Макс вылезает из-под кровати. Одетым. Как он
умудрился одеться под кроватью?
– Чур я в ванную первая, – быстро говорю я и
вылетаю из комнаты.
Мне надоели, надоели, мне жуть как, мать их, надоели
дорогие дома, квартиры, рестораны… Нет, серьёзно, мы
какая-то семья буржуев. Всё у нас не по-человечески. Если
свадьба Беллы, то обязательно в дорогущем ресторане, чтоб
у завистливых подружек челюсти поотпадали. Если юбилей
бабушки, то я должна тащиться в её безбожно дорого
обставленную квартиру. Если тащиться на ужин нового
мужа дорогой сестрёнки, то в трёхэтажный частный дом,
выглядящий так, словно его хозяева буквально суют всем
присутствующим в лицо свою состоятельность. Буржуи.
Мне опять же пришлось напялить не то, что я хочу,
а то, что покупала мне когда-то мама. Белла лично
составила для меня наряд из бледно-розовой рубашки с
коротким рукавом и чёрной юбки чуть выше колена. Она
расчесала мне волосы и убрала их в высокий хвост, стянув
резинкой с большим металлическим цветком,
инкрустированном мелкими стразами. Долбаный цветок тут
же запутался в моих волосах. Обувь Белла позаимствовала
мне свою, длинные сапоги-чулки из настоящей замши на
низком каблуке, которые, в общем-то, ничем не лучше
маминых, потому как у Беллы, так же, как и неё,
миниатюрный тридцать седьмой размер. Нет ничего лучше
новых мозолей на старых лопнувших мозолях!
Мамаша Олега мне не понравилась. Неприятная,
высокомерная особа. А вот Белла с ней ладит очень даже
хорошо, это видно. Отец мне приглянулся больше, по
крайней мере потому, что всё время молчал. Изредка
лишь вставлял несущественные комментарии и соглашался
с женой, когда она того требовала. К Изабелле равнодушен,
что тоже не может не радовать. Умный человек не
сочтёт её ангелом во плоти, а Игоря Васильевича
