Текст книги "Террариум черепах (СИ)"

Автор книги: Крис-Джейн Кира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

ей нужен. Тогда я её ненавидела. Но мой отец не

держал на неё зла. Он всегда её любил. А теперь

его нет. – Я всё-таки разрыдалась.

Какого чёрта я ему всё это рассказываю?

Макс молча обнимает меня, и я утыкаюсь ему в

плечо.

Звенит звонок.

– Пойдём отсюда, – тихо говорит он. Я поднимаю

голову.

– Куда?

– Сегодня тебе стоит быть где угодно. Но только

не здесь.

Тридцать три

Макс оставил меня мёрзнуть на улице, а сам

потащился в продуктовый. Возвращается он оттуда с

большим пакетом, в котором гремят бутылки. Напиться

– это, конечно, банальное решение, но чаще всего

эффективное.

Меня посещает разочарование, когда я заглядываю

в пакет и вижу стеклянные бутылки с лимонадом.

Какого чёрта?

– Пойдём, – говорит.

– Куда?

– Увидишь.

Мы петляем какими-то тропами, по каким-то

дворам и, наконец, приходим к заброшенному дому.

– Какого чёрта? – спрашиваю.

– Здесь никого нет, – отвечает он, как само

собой разумеющееся.

– Да, это-то меня и волнует.

Макс ставит пакет с бутылками на землю, достаёт

одну и протягивает мне. Я приподнимаю бровь.

– Ты должна будешь её разбить, – поясняет он.

– Ты что, придурок?

– Это поможет тебе. Кинь её в стену или брось

на асфальт, как угодно. Но ты должна её разбить.

– Это полный бред.

– Это сработает, вот увидишь.

Я выхватываю у него бутылку и уже замахиваюсь,

но… мне на удивление тяжело её отпустить. Я тяжело

дышу, и пытаюсь разжать побелевшие от напряжение

пальцы.

Макс подходит ко мне ближе и шепчет на ухо:

– Разбей их. Разбей их все.

И я кидаю бутылку. А затем, словно обезумев,

я колочу их одну за другой, буквально задыхаясь от

усталости. Под конец я, совсем без сил, чуть не

падаю на землю, но Макс мне подхватывает и прижимает

к себе.

– Ну как ты? – осведомляется он.

– Как будто сдохла, – выдыхаю я.

– Это пройдёт.

– Макс. Ты же в этом специалист. Когда легче-то

станет?

– Неделя. Месяц. Год. У всех по-разному. Но это

случится, можешь даже не сомневаться.

– Может, выпьем?

– Пожалуй.

Я поворачиваю голову и удивлённо смотрю на него.

– Ты же вроде не пьёшь.

– Знаешь, с тех пор, как я познакомился с тобой, я

делаю много чего из того, что не делал раньше.

Тридцать четыре

Верка заливисто смеётся и, наверное, Саше Петрову

её смех кажется приятным. Эти двое сидят на подоконнике

в коридоре. Я прохожу по коридору в кабинет и к своей

парте. Смотрю на Леру.

– Я понятия не имею, – говорит та, отвечая на мой

безмолвный вопрос.

– Верка спуталась с Петровым, – поясняет Ира.

Я поворачиваю голову вправо и смотрю на неё.

– Почему?

– Не трахалась давно? – предполагает Лера.

Ира закатывает глаза и поясняет:

– Чтобы Георгия забыть.

– Глупо, – констатирую я.

– И не эффективно, – вздыхает Лера, и я понимаю:

она точно знает, о чём говорит.

Наконец, Вера отлипает от Саши, заходит в класс

и идёт к нам. Я стараюсь не смотреть на неё с

жалостью. Я прекрасно вижу, что ей плохо удаётся

скрыть тоску по Георгию и отчаяние под маской

«влюблённости» в Сашу Петрова.

– Чего поделываете? – спрашивает она и падает

на свой стул.

Я морщусь.

– Лучше б ты покончила с собой, чем связалась от

тоски с Сашкой и стала ещё более несчастной, – говорю

я.

Лера с Ирой синхронно открывают рты от изумления.

– Леонова, я не поняла, у тебя что, неделя

откровений? – спрашивает Вера.

– Пора бы уже поговорить об этом, нет? -

спрашиваю я.

– О чём? – удивляется Ира.

– Мы все несчастны, не так ли? Вы, двое, -

указываю на Леру с Верой, – убиваетесь по Георгию.

А я схожу с ума из-за смерти моего отца.

– А я? – подаёт голос Ирка.

– А ты заткнись, у тебя всё хорошо. Мы погрязли

в грёбаном болоте и я понятия не имею, что теперь

делать. Я вчера обидела Леру и ненавижу себя за это.

Я не должна была говорить этого. И это неправда.

Лера кивает.

– Всё хорошо. Я тоже была не права.

– Что мы теперь будем делать? – спрашиваю я.

Вера долгим взглядом смотрит на меня, затем

произносит:

– Покончим с собой?

– Катись ко всем чертям, Вер, – ворчит Лера.

– Ладно-ладно, я же просто предложила.

– Аня, можно тебя на минутку, – вклинивается

в разговор Макс. Я киваю и мы выходим в коридор.

– Нет, Леонова, серьёзно, что ты творишь? – вос-

кликивает он. – Нельзя ли мыслить как-то более

позитивно? В конце концов, ничего ужасного в вашей

жизни не произошло. Вы счастливые люди.

Я мрачно усмехаюсь.

– Серьёзно? Кто счастливый? Лера, которая от

безысходности легла под своего отчима? Вера, которая

от отчаяния спуталась с ни в чём не повинным

Сашком Петровым? Ира, которая от скуки связалась

с Андреем, хотя он ей даже не нравится? Может, я,

обидевшая и предавшая свою подругу только потому,

что мне было хреново? Или, может быть, ты, Макс?

Может, ты счастлив?

Макс молчит и смотрит на меня растерянно. Я

попала в точку. Он несчастен. Так же, как и мы.

– Ты теперь один из нас, Макс, как бы ужасно

и пафосно это не звучало, – подвожу итог я. – Мы

все погрязли в этом дерьме. И я понятия не имею,

когда мы из него выберемся и выберемся ли.

Тридцать пять

– Сегодня мы поговорим о смерти, – говорит Арина

Викторовна и пишет на доске тему.

«СМЕРТЬ» ярко горит на тёмно-зелёной доске боль-

шими белыми буквами. Обсуждение подобной темы с

подростками – явная провокация.

– Для начала, конечно же, хочется узнать, что вы

сами думаете о смерти, – говорит Арина Викторовна

так легко, будто спрашивает нас о погоде.

– Смерть – это ужасно, – не задумываясь, отвечает

Нина Игорева.

– Ты боишься смерти? – спрашивает классная.

– Боюсь, – честно отвечает Нина Игорева. – А кто

не боится?

– Знаешь, есть и те, кто не боится, – хитро произ-

носит Арина и кидает на Веру взгляд, который, к

счастью для Селивёрстовой, остаётся никем не замеченным.

– И всё же, на ваш взгляд, что такое смерть?

– Полная противоположность жизни, не более, – легко

пожимает плечами Ира, будто смерть для неё – что-то

несущественное, не стоящее того, чтобы обсуждать её.

– А я считаю, что это её часть, – подаёт голос

Лера. – Ну, знаете, вроде: рождение, бытие, смерть. Это

и есть жизнь.

– То есть, после смерти – ничего?

– Только гниль.

Тема смерти всё развивается, практически каждый в

классе уж успевает отличиться, высказав своё мнение по

поводу смерти, Арина Викторовна говорит о житейской и

философской точках зрения. И, как я могу судить,

философия не видит в смерти ровным счётом ничего

плохого, тоже считая её неотъемлемой и естественной

частью нашей жизни. Что ж, философия права.

– Кто у нас там отмалчивался? – бормочет Арина

Викторовна и осматривает цепким взглядом класс. -

Леонова. А ты нам что скажешь?

Нет, серьёзно, какого чёрта? Меньше всего мне

сейчас охота говорить о смерти. Хреновая тема.

– Давай, Леонова, у нас идёт обсуждение, поучаствуй,

– улыбается Арина Викторовна, и мне хочется что-нибудь

разбить об её голову.

– Одна моя подруга сказала, что все люди умирают

и это абсолютно естественно. Да, с ней трудно не

согласиться. Но знаете что? По-моему, это полный бред.

Если человек умирает от старости, то да, это естественно.

Но чаще всего ведь всё происходит совсем иначе. Люди

умирают от ножа какого-то придурка, от рака, от того,

что вскрыла вены в школьном туалете или из-за авто-

катастрофы. Но так ведь не должно быть, правда?

Человек не должен умирать, если он молод и хочет

жить. И если Бог есть, он должен это как-то

предотвращать, верно? Но всё происходит так, как

происходит, и мы ничего не можем с этим сделать.

Люди умирают и, если подумать, это ужасно. Но в

нас, глупых детях-максималистах, столько цинизма и

уверенности «знания жизни», что мы относимся к этому

так легко, философски. Хотя в глубине души совершенно

не хотим умирать и понятия не имеем, что такое смерть.

И вы, Арина Викторовна, не должны говорить с нами

об этом.

– Что ж, неплохо, Леонова, совсем неплохо, -

одобрительно произносит Арина Викторовна, а я

закатываю глаза – её одобрения я не ждала. – И

почему учительница литературы говорит, что у тебя

проблемы с выражением своей мысли? Ты отлично с

этим справляешься. Это «пятёрка».

Я качаю головой. Ни черта она не поняла.

Тридцать шесть

Мы с Максом идём по улице ко мне домой.

Молчим. Странно, обычно, когда мы вместе, нас не

заткнёшь.

– Ты подозрительно молчалив, – говорю.

– Задумался, – отвечает он. – Насчёт Леры. Ты

так о ней говорила, будто она ужасно несчастна.

– Так и есть.

– А ещё ты говорила так, будто можешь ей чем-

то помочь, но не помогаешь.

– Я не могу, но ты можешь.

Чёрт, зачем я это сказала? Когда Лера призналась

мне, что ей нравится Макс и что ей кажется, что

нн не такой, как другие парни, я пообещала, что

никому не расскажу.

– Почему я? – удивляется Макс.

– Потому что ты, Макс, лекарство от рака, а

Лера смертельно больна.

– А ты уверена, что она больна именно раком?

– Уверена.

Мы подходим к моему подъезду.

– Ань, а ты болеешь?

Я замираю посреди лестнице.

– Да, Макс. Наверное, да. Но не раком.

Тридцать семь

Я смотрю на Макса, как на полоумного. А он

все роется в моём шкафу. Затем снова выуживает из

шкафа очередное платье, на этот раз бирюзовое, и

показывает мне.

– А его почему не носишь?

– Ненавижу бирюзовый цвет.

– Аня, у тебя столько крутых шмоток, а ты ходишь

в каких-то обносках.

– Я хожу в том, в чём мне нравится.

Макс кидает платье в кучу набросанного им

барахла и садится на диван рядом со мной.

– Ты должна померить одно из них, – выдаёт он.

– С какой это стати? – изумляюсь я.

– Я хочу посмотреть.

– Нет.

– Померяешь.

– Ладно, – пожимаю плечами я и встаю.

Подхожу к куче одежде и выуживаю оттуда серое

платье, в котором была у него на Новый год.

– Нет, – качает головой Макс, – в нём я тебя уже

видел.

– Все остальные платья покупала мне мама. Они

слишком открытые.

На самом деле, Лера назвала бы их монашеским,

но у меня совсем другие представления о приличиях.

К тому же, я не люблю себя показывать.

– В этом-то и смысл, милая, – подмигивает мне

Макс и я кидаю в него серое платье. Затем беру

бирюзовое и выхожу из комнаты.

Возвращаюсь уже в нём.

Макс внимательно осматривает меня с ног до

головы. Так кондитер осматривает только что приго-

товленный им торт. Серьёзным, деловитым взглядом,

выискивающим изъяны, которых в его работе не

должно быть. Здесь они, конечно же, имеются.

Он молчит, а я, в общем-то, и не жду

комплиментов. Я подхожу к дивану и сажусь рядом.

– У тебя классные ноги, – вдруг говорит он.

Я смеюсь.

– Нет, они короткие.

– Зато ровные и стройные.

– Худые, – поправляю я и кладу голову ему на

колени.

– Заткнись, они классные.

Макс смотрит на меня, наклоняется и целует.

Просто так. Без перехода. Просто целует и всё. И я

не отталкиваю его, хотя должна бы. Ну, хотя бы

потому, что я не конченая идиотка. Но я этого не

делаю. Я отвечаю ему. Я никогда раньше не целовалась,

но в этом, оказывается, нет ничего сложного. Как

доходит до дела, сам учишься. Сразу. Будто так и

должно быть, будто это заложено в тебя природой.

Я отстраняюсь от него и недовольно ворчу:

– Чёрт, Макс…

– В чём дело?

– Ты ведь должен спасти Леру.

– А кто спасёт тебя?

Я качаю головой.

– Меня не надо спасать, со мной всё в порядке.

Тридцать восемь

Макс догоняет меня, когда я выхожу из кабинета

русского языка.

– Ты долго собираешься меня избегать? – спрашивает

он. Я усмехаюсь.

– Макс, я что, похожа на дуру? Я тебя вовсе не

избегаю.

– За весь день ты мне ни слова не сказала.

– Не посчитала нужным, – пожимаю плечами я.

– Можно узнать, почему?

– Потому что ты, Макс, вчера всё усложнил. А я,

мать твою, не люблю, когда всё усложняют, потому

у нас тут, в конце концов, не сериал.

Он больше ничего не говорит, и я уже с облегчением

думаю, что он оставит меня в покое, ан нет. Хватает

меня за руку и тащит в мужской туалет. Мы привлекаем

много внимания, но меня больше злит его наглость.

– Ты охренел, что ли? – кричу я, как только он

захлопывает дверь.

– Леонова, а ты знаешь, что ты мне все мозги уже

вытрахала?! – О-о-о, кажется, он зол не меньше, чем я.

– Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказал?!

– Ответь мне, почему тараканы в голове у тебя, а

страдают другие? В чём проблема?

– Я тебе уже говорила, что в Лере.

– Лера… Ну, Лера мне нравится, да. Но люблю-то я

тебя.

Я открываю рот. Затем снова закрываю. О, чёрт,

какого хрена ты творишь??

– Я тоже люблю тебя, – шепчу я.

– И в чём же тогда дело? – спрашивает он более

мягким тоном.

– Макс, любовь нас ни к чему хорошему не приведёт,

а с Лерой у тебя может что-то получится.

– Дело ведь не только в ней, – качает головой он.

– Ты боишься.

Я тут же пытаюсь ощетиниться.

– И чего же?

– Боишься привязываться к людям, боишься быть

отвергнутой, боишься, что недостаточно хороша.

Моя броня трещит, но не рушится. Нет, Макс,

меня тебе не победить.

– Даже если и так, в первую очередь дело в

Лере. Она моя подруга и она несчастна.

– Леонова, с тех пор, как ты появилась в моей

жизни, она буквально трещит по швам.

– Макс… – пытаюсь я хоть что-то сказать, но он

качает головой, мол, не хочу ничего слушать.

– Всё будет так, как ты хочешь, – отвечает он

твёрдо и спокойно и выходит.

Я хмурюсь. Быстро же ты сдался.

Тридцать девять

Макс и Лера встречаются.

– Ань, я счастлива, правда, – рассказывает мне Лера

и улыбается. – Он совсем не такой, как другие парни.

Он замечательный.

Я тоже улыбаюсь. Я сделала всё правильно.

Звенит звонок, мы собираем вещи и выходим из

кабинета. В класс физики я захожу первая. Ко мне

подходит Макс.

– Я сделал это только ради тебя, – говорит он, -

помни об этом.

– А ты помни, что я разобью твою голову, если

ты разобьёшь ей сердце.

Он кивает.

– Знаешь, оно и к лучшему. Лера действительно

прекрасная девушка.

Теперь киваю я.

– Я знаю. И теперь, когда нет больше никаких

сложностей, мы можем быть друзьями.

Макс мрачно усмехается.

– Нет, Аня. Мы уже никем не можем быть.

Он уходит. Вера садится за свою парту. Смотрит

на меня.

– Добилась? – спрашивает. – Теперь-то всё шикарно.

Счастливая Лера и Макс, который любит тебя, а не её.

– Я всё правильно сделала, – пожимаю плечами я.

– Ну-ну.

– Ой, да брось. Ты сама с Петровым путаешься, как

последняя идиотка.

– Ты могла бы быть счастливой, дура. А теперь у

тебя даже друга нет. Поэтому перестань ходить с

каменным лицом, будто тебя это нисколько не напрягает.

– Я всё правильно сделала, – повторяю я, потому что

действительно в это верю.

На следующий день на стене в холле первого

этажа появилась надпись, написанная красной краской из

баллончика: «Аня, я люблю тебя». Кто это написал, и

о какой Ане шла речь, так и не выяснилось.

Сорок

Ира, моя старая подруга Ира, которую, как мне

казалось, я знаю, как свои пять пальцев, снова нашла

способ нас всех удивить. Ирка крутит сразу с тремя

парнями одновременно. Вы можете себе представить,

что такое три парня сразу?! Скажу вам откровенно,

даже Лера не может. Лера, у которой до недавних пор

была очень пёстрая, калейдоскопическая личная жизнь.

Бедная Ирка. Ей настолько тоскливо и одиноко, что

она пустилась в настоящую сексуальную авантюру. Стала

ли она от этого счастливее? Не думаю…

Вера бросила наконец-таки Сашку Петрова и вернулась

к Георгию. Но она твёрдо заявила, что теперь это будет

просто секс и ничего более. Никаких чувств. На мой

вопрос «Зачем тогда вообще было возобновлять отношения?»

Верка промолчала. За неё ответила Лера: «Потому что

эта идиотка совсем завралась». Ира согласно кивнула.

Касаемо Леры и Макса… Тут всё на удивление

прекрасно. Они целуются, обнимаются, болтают и шепчутся,

держатся за ручки. Всё вроде бы замечательно, но меня

не покидает чувство вины. И страх. Я боюсь, что

однажды Макс, устав от всех этих бесконечных спектаклей,

порвёт с Лерой, и она, сияющая и счастливая, станет

прежней. Станет несчастной. И то, что иногда Макс

смотрит на меня так неодобрительно, осуждающе, только

подливает масла в огонь, как вы понимаете.

А ещё меня с каждым днём все сильнее душит

ревность. Вы, наверное, и представить не можете, как

ужасно иногда я себя чувствую, когда Макс целует

Леру, а сам смотрит мне в глаза, наблюдая за реакцией.

Я, шестнадцать лет прожившая без каких-либо эмоций,

с трудом сдерживаюсь от того, чтобы показать, что

на самом-то деле мне чертовски паршиво.

Макс больше не разговаривает со мной. А мне

его жутко не хватает. Но он оттолкнул меня, и не

в моих правилах навязываться. Но вы бы только знали,

как я по нему скучаю.

Сорок один

Я выкурила всю пачку сигарет за эти полчаса. Хотя

я эту пачку только сегодня утром купила. Когда Лера

позвала меня к себе домой, думала, всё будет как обычно.

Мы посидим у неё на кухне, покурим, поговорим о

чём-то несущественном или наоборот, очень и очень

существенном. Но нет. Через пять минут после моего

прихода заявился Макс, и они заперлись в её комнате.

И нет бы мне, идиотке такой, просто свалить, так нет

же, сижу здесь, на её кухне, курю и жду непонятно

чего. То ли я дура, то ли мазохистка.

Раздаётся звонок в дверь и я иду открывать,

уверенная, что эти двое, поглощённые процессом, либо

не услышат его, либо не обратят внимание.

– Чего звонила? – спрашивает Верка и вваливается

в квартиру.

Я с силой захлопываю дверь, вымещая на ней

своё раздражение, и смотрю на Верку.

– Слышишь? – спрашиваю. Верка озорно дёргает

бровями и кивает. – И вот так уже тридцать минут.

– Хм, а Макс-то не промах, – усмехается она.

Я закатываю глаза. Вера скидывает сапоги и

проходит в кухню. Я – за ней.

– И что же ты чувствуешь? – спрашивает она и

усаживается за стол. Достаёт из кармана пачку сигарет

и протягивает мне. Молодец, не забыла.

– Меня немного подташнивает, – бубню я и закуриваю.

– Я серьёзно. Что ты ощущаешь? Отвращение? Злость?

– она делает паузу и характерно смотрит на меня. -

Ревность?

– Всё сразу.

– Сама виновата, – пожимает плечами Верка.

Стоны затихают. Я с облегчением вздыхаю, а Верка

насмешливо улыбается.

– Пойдём отсюда, – говорю.

– Но я же ещё не увиделась ни с Максом ни с

Лерой.

Я строю ей гримасу.

– Я сваливаю. Мне что-то, и правда, нехорошо.

– Да-да, тебя тошнит, я помню.

Я уже не слушаю. Кое-как натягиваю ботинки, куртку

и буквально вылетаю за дверь. Мне нужно срочно

покинуть этот дом. На улице меня рвёт. И это странно,

потому что я сегодня ничего не ела, кроме салата из

овощей утром. Меня качает из стороны в сторону,

тошнит, голова кружится. Чёрт, когда же всё стало так

отвратительно? И я сейчас не про своё состояние…

Сорок два

В день Святого Валентина все школьные коридоры

увешаны отвратительными розовыми сердечками, вырезанными

из картона. Все вокруг какие-то жутко жизнерадостные,

влюблённые. Это действует на нервы и вызывает отвра-

щение.

– Ну, сначала я встречусь с Андреем, а потом уже

с Марком, – щебечет Ира, болтая ногами. Она сидит

на парте и её ноги не достают до пола. – Ну а

вечером уже с Колей.

Меня едва ли не выворачивает наизнанку от

отвращения к ней.

– Как ты, интересно, собралась всё успеть? -

спрашивает Лера.

– Как-нибудь, – пожимает плечами Ира.

Вера ничего не говорит, а только кидает взгляд на

меня, и я понимаю: Ирка ей неприятна точно так же,

как и мне.

– А ты, Лер, что будешь делать? – спрашивает

Вера. – Ну, то есть, ВЫ с Максом.

Мне хочется ударить её, но я понимаю, что она

провоцирует меня специально, поэтому никак не реагирую.

Лерка расплывается в улыбке.

– Макс позвал в какое-то «особенно место».

– Ну надо же, у вас есть «особенное место», -

улыбается Ирка в ответ. И я знаю, что с завистью.

Такое количество связей, так или иначе, не делает её

счастливее.

– Ань, скажи же, они идеальная пара, – говорит

Верка и смотрит на меня. И я осознаю, что она

действительно так считает, спрашивает без издёвки.

У меня к горлу подкатывает ком тошноты и я,

с трудом сглатывая его, вздыхаю:

– Это точно.

Лерка улыбается.

Господи, как же я это всё ненавижу.

Сорок три

Моя мать вызывает у меня серьёзные подозрения.

Вот сейчас она уже второй час трётся около зеркала,

наводя марафет. Сначала двадцать минут жужжала феном,

делая укладку. У меня чуть уши не завяли. Вообще не

понимаю, зачем ей делать укладку. У неё такие красивые,

пышные волосы, что ей достаточно просто голову помыть

– и красота. Затем она двадцать минут делала макияж.

Моя мама невероятная красивая, а с этим лёгким

сияющим макияжем она напоминает мне нимфу. Ещё

час она копалась в ворохе одежды, выбирая наряд. Я

наблюдаю за ней молча, лишь иногда приподнимая

бровь, мол, какого чёрта. Но она упорно молчит,

игнорируя этот мой взгляд. Видимо, ждёт, когда я

всё-таки сама спрошу.

Когда стоит готовая, я восхищённо присвистываю и

спрашиваю:

– В честь чего марафет?

– Иду на свидание, – улыбается она.

Я удивлённо смотрю на неё.

– С кем это?

– С отцом Максима, Михаилом Игоревичем.

Я закашливаюсь и вылупаю шары на неё.

– С чего это?

– Ну, мы познакомились на родительском собрании,

разговорились, он оказался очень приятным мужчиной, и…

– Ты растаяла, – ехидно заключаю я и закатываю

глаза.

Мама тяжело вздыхает. Вот только не надо. Ничего

тут изображать страдалицу, третированную собственной

дочерью.

– А что тебя, собственно, не устраивает? – спрашивает

она, обувая длинные замшевые сапоги. – Он замечательный

мужчина, к тому же свободный. Вдовец. Я тоже

свободна, разведена.

Я злобно зыркаю на неё глазами.

– Эй, вообще-то, ты тоже вдова.

– Нет, милая. Я. Разведена. – Говорит она с нажимом

на последнее слово. Её тон не терпит никаких возражений,

и я тут же затыкаюсь.

– Так ты не ответила, – продолжает допытываться

она и надевает шубу.

– Просто… отец Макса…

– Вы же вроде друзья. Так что не так?

– Всё так, но… – а что «но»? Макс рушит мою

жизнь? Макс меня убивает? Макс игнорирует меня,

избегает, и никакие мы не друзья? Понятное дело, я

ей этого не скажу.

– Всё так. Я за тебя рада, поверь. Просто…

Видимо, ты уже выросла и пора бы мне тебе отпустить.

Мама улыбается.

– Я пошла. Веди себя хорошо.

– Ты тоже, – кричу я ей вслед, и дверь захлопывается.

Я остаюсь совершенно одна в пустой квартире с её

давящей тишиной. Пару секунд я стою неподвижно, а

потом влезаю в ботинки, натягиваю куртку и вылетаю

за дверь, громко шандарханув её за собой.

Сорок четыре

До дома Макса не больше пяти минут ходьбы.

Вообще-то я иду туда, твёрдо уверенная, что нам пора

бы уже поговорить, потому что не избегать же ему

меня до конца школы, так как я просто не выдержу

этой болезненности наших так называемых отношений.

Но, в то же время, душу мне греет осознание

того, что он наверняка ещё не вернулся домой со

свидания с Лерой, ведь на часах каких-то семь часов

вечера. А значит, праздно рассуждаю я, мне не придётся

говорить с ним об этом. Трусиха. Самая настоящая

трусиха.

Подъездная дверь открыта. Я поднимаюсь на третий

этаж и звоню в дверь. За ней тихо и никто не

открывает. Я облегчённо вздыхаю. Но тут эта самая

дверь распахивается, и я лицом к лицу встречаюсь с

Максом. Я не просто трусиха, а ещё и конченая

идиотка.

Макс приподнимает бровь, видимо ожидая объяснений.

– Почему ты дома? – выпаливаю я, потому что это

действительно волнует меня в данную минуту.

– А где я, по-твоему, должен быть? – спрашивает

он, разглядывая меня так, будто я экзотическое животное.

Меня бьёт нервная дрожь.

– На свидании с Лерой, – отвечаю я.

Он проходит в квартиру, давая понять, что я могу

зайти.

– Сорвалось, – поясняет он, нисколько не

раздосадованный.

– Очень жаль, – притворно сокрушаюсь я.

Он резко поворачивается ко мне, буквально

припечатывая меня пристальным взглядом к стене.

– Леонова, чего ты хочешь? – тихо спрашивает он.

– Ты рушишь мою жизнь, – выдыхаю я.

– А ты сводишь меня с ума, давай меняться, -

огрызается он.

Я с возмущением смотрю на него.

– Почему это?

– Ты знаешь, почему.

Здесь темно и тесно, а он стоит вплотную. Мне

жарко, но меня бьёт дрожь. Мои руки мелко дрожат,

дыхание прерывистое и тяжёлое.

– Не знаю…

Его губы стремительно накрывают мои и моё

нервное напряжение, достигшее пика, неожиданно уходит.

Я целовалась только один раз в своей жизни и тоже

с Максом, но это невозможно сравнивать. Это очень…

очень хорошо. И странно. Я обнимаю его руками за

шею и прижимаюсь сильнее. Моя куртка неожиданно

летит в сторону. А за ней и футболка. Но меня это

не волнует, именно сейчас, в этот момент мне кажется

это таким правильным и нужным, жизненно необходимым,

что у меня не возникает ни сомнений, ни чувства

стыда. Вслед за моими джинсами, летит в сторону и

его футболка.

Раздаётся трель дверного звонка и мы оба замираем.

– Отец за чем-то вернулся, – спокойно поясняет он.

Я подхватываю свою одежду и прячусь в ванной.

Он натягивает футболку и идёт открывать. В ванной

я осознаю, что мы только что собирались сделать.

Меня охватывает ужас и… разочарование. Я хотела

продолжать, стоит признать. За всеми этими мыслями

я не сразу слышу звуков за дверью. И только потом,

опомнившись, прислушиваюсь. Чёрт… это что, Лера?

Точно Лера. И судя по характерному шуму, уходить

она не собирается. О Боже… Мне придётся выслушивать

это вновь?

По моим щекам беспрерывно текут слёзы, я на

грани истерики, но каким-то чудом не издаю ни звука.

Неуклюже натягиваю свою одежду, осторожно выскаль-

зываю из ванной. На горизонте никого. Я быстро

обуваю ботинки и выбегаю из злосчастной квартиры.

Так плохо, как сейчас мне уже давно не было.

Сорок пять

Сколько способен вынести человек? Если говорить

откровенно, раньше я считала, что всё. Все испытания,

которые может даровать судьба, или те, что он

выстроит себе сам. Я за свои шестнадцать лет пережила

не так уж и мало. Смерть бабушки, она умерла от

рака. Смерть дедушки, он умер через неделю после неё,

не выдержав горя. Развод родителей, смерть отца. Я

с этим справлялась. Через силу, через боль, слёзы, но

справлялась. Никогда не давая себе слабину. А тут

Макс в два счёта просто довёл меня до ручки. Человек

может выдержать всё. Но я не выдерживаю.

Пропал аппетит. Сон. Навалилась апатия. Я больше

не сплю по ночам. И не потому, что меня обуревают

дурные мысли. Я просто перестала спать. Я ложусь

на кровать, закрываю глаза и… лежу. Тихо. Неподвижно.

Всю ночь. Сна нет и всё тут. Поначалу было вроде

ничего, но потом начала накапливаться усталость, которая

со временем превратила меня буквально-таки в овоща.

Но опять же, ничего. Я валюсь с ног от усталости.

Я перестала нормально соображать. Но я по-прежнему

не могу спать.

Есть я тоже не могу. Поначалу меня и это не

волновало. Но потом, когда мне это изрядно надоело,

я попыталась впихнуть в себя еду силой. В итоге

меня долго и болезненно рвало. Конечно, это всё

вызывает опасения и заставляет меня сильно переживать.

Меня, обычно довольно-таки беспечно относящуюся к

собственному здоровью.

Мама, конечно же, замечает неприятные изменения

во мне. Но я всё отрицаю и отмахиваюсь, неустанно

твердя, что всё хорошо.

Я по-прежнему хожу в школу, хотя мозг у меня

теперь работает очень и очень плохо. Подруги тоже

волнуются за меня, всё время допытываются, стараясь

узнать, что со мной случилось. Я только невесело

усмехаюсь. Если бы я знала.

У нас химия. Зытова, похорошевшая и бодрая

(видимо, развод остался в прошлом) объясняет новую

тему. Хотя, как объясняет? Как по мне, бубнит там

что-то монотонным голосом робота. Я ни слова не

разбираю. И, видимо, я одна, потому что все остальные

её внимательно слушают и периодически что-то

сосредоточенно записывают.

– Леонова, ты сегодня вообще не собираешься

работать?

Я вздрагиваю и поднимаю голову. Она смотрит

на меня неодобрительно, чуть приподняв бровь. Я

чувствую себя полной идиоткой, потому что понятия

не имею, что она только что сказала.

– Так, всё ясно, – вздыхает она. – Выходи-ка к

доске.

Я медленно встаю и иду по направлению к ней,

изо всех сил стараясь не пошатываться.

– Рисуй схему человеческого желудка, – говорит

она и протягивает мне мел.

Я беру его дрожащей рукой и впериваю взгляд

в доску. Я понятия не имею, что делать. Какая к

чёрту схема, я на ногах-то еле стою. Я поворачиваю

голову и смотрю на Макса. Он сидит за своей

неизменной предпоследней партой второго ряда. Смотрит

озабоченно, нахмурив светлые брови. Волнуется, что ли?

За меня? Я что, выгляжу так, что за меня уже пора

начать волноваться? Нет, я конечно, понимаю, что

выгляжу я не ахти, но я не знала, что это не только

мне заметно. Я вновь смотрю на доску. У меня перед

глазами чёрные точки, в голове каша. Я устала. Я

смертельно устала.

Сорок шесть

Я проснулась в помещении, стены которого окрашены

в бледно-голубой, а потолок – в стерильно-белый. Я лежу

на кровати, застеленной таким же белоснежным постельным

бельём. Хм, больница.

Смотрю в окно. Светло. Значит, день. Ну и каким

ветром меня сюда занесло? Я лежу минут пятнадцать,

пытаясь понять, почему я здесь и что случилось до этого.

Заходит мама. Она смотрит на меня, лучезарно, но чуть

устало, улыбается и с радостным облегчением говорит:

– Ну наконец-то ты проснулась.

Я удивлённо смотрю на неё.

– А сколько я спала?

– Три дня.

Я изумлённо разеваю рот. То-то я усталости почти

не чувствую.

– Почему?

– У тебя переутомление, – вздыхает мама и

садится на край моей кровати. Ласково поглаживает

меня по голове, придирчиво вглядываясь в моё лицо. -

А ещё нервный срыв.

– Сейчас всё нормально? – спрашиваю я беспечно,

нисколько не удивившись. Всё, в общем-то, к этому и

шло.

– Более-менее, – отвечает она и вновь утомлённо

вздыхает. Я только сейчас вижу, как повлияло на неё

моё состояние. Она выглядит усталой, измождённой, не

такой прекрасной и ухоженной, как обычно. Она всё

такая же красивая. Но потрёпанной утомлённой красотой.

– Врач прописал тебе лекарства, – говорит она. -

В том числе, снотворные. И успокоительные. И витамины.

– Она строго смотрит на меня. – И ты будешь принимать

их, Аня. Это ясно?

Я пожимаю плечами.

– Ясно.

– А ещё тебе нужно есть, – продолжает она. – По

чуть-чуть. Обязательно. Не хватало мне ещё, чтобы ты

себя угробила в свои шестнадцать лет.

– Буду есть, – соглашаюсь я.

Она смотрит на меня настороженно, видно, не понимая,

почему я так легко и быстро на всё соглашаюсь. Но я

устала, чертовски устала, и не в моих интересах спорить.

Мне нужно восстановить сон и аппетит. Мне нужно

перестать убивать себя или позволять делать это другим.

Максу. Он высасывает из меня жизнь, а я с одержимостью

мазохиста принимаю это, получая даже своеобразное

удовольствие. Пора бы уже что-то менять.

Тут меня осеняет.

– А как я сюда попала?

– Как-как, на скорой.

– Это-то понятно. А что было до этого. Я последнее,

что помню – доску.

– Ты упала в обморок, Энни. Максим отнёс тебя

в медпункт и позвонил мне.

– Макс, значит…

– Он очень за тебя волновался, Энни. Очень хороший

мальчик.

Знала б ты мама, что этот самый «хороший мальчик»

и довёл меня до больнички.

– Думаю, ты ему нравишься, – заговорщицки шепчет

мне мама и улыбается.

Я горько усмехаюсь. Знала б ты мама, что даже