Текст книги "Террариум черепах (СИ)"

Автор книги: Крис-Джейн Кира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

своих-то высоких каблуках возвращается к побоищу. Мы

идём за ней.

То, что «Лебедева со Смирновой дубасятся», было

слишком громко сказано. Скорее, это Лебедева дубасит

Смирнову. Мы протискиваемся туда, где стоит Ирка,

практически в первые ряды, и приступаем к просмотру.

Кто снимает на телефон, кто-то смотрит неодобрительно,

и даже с жалостью. Но при этом ни один из

присутствующих не хочет помешать этим двоим, или

позвать кого-то на помощь.

– Что случилось-то? – спрашиваю я у Игоревой.

Та усмехается.

– Парня не поделили.

– Кого? – интересуется Вера.

– Короче, – произносит Нина, и мы готовимся к

рассказу, наполненному сплетнями и грязью. – Макс

засадил Лебедевой по самое не хочу, а Смирнова

узнала и назвала Линку шлюхой. Ну и понеслась.

Светлые волосы Юлианы уже все в грязи, под

носом кровь, белая юбка и жёлтая кофта тоже испачканы.

Не знаю, кого мне больше жаль – Юлиану, или её

так кощунственно испорченную светлую одежду.

– Может, кого-нибудь из учителей позовём? – предлагаю

я и морщусь, видя, как Лина хватает Юлиану за волосы,

и бьёт головой об асфальт.

– Не надо, – протестует Ира. – Давай посмотрим.

Я кидаю на неё взгляд и кривлюсь от отвращения.

– Думаешь, они не знают? – встревает Игорева. -

толпа школьников всех возрастов и этот шум наверняка

привлекли их внимание. Но, теоретически, драка не на

школьной территории, так что им плевать.

Линина нога в замшевом сапоге врезается Смирновой

в живот. Нет, бездействие в данном случае – преступление.

Я прорываюсь сквозь народ и мчусь к школе. На ходу

оборачиваюсь, кидая быстрый взгляд. Успеваю заметить,

как они возбуждённо кричат, поддерживая проигрывающую

или подначивая Лину Лебедеву на более жестокие

действия, смеются в голос. Мерзко, конечно, но разве

можно винить людей за их природу? Они хотят хлеба

и зрелищ и получают это.

Взбегаю по лестницам и залетаю в кабинет искусств,

натыкаясь на весьма неловкую сцену. Неудобно получилось,

но мне всё равно.

– Арина Викторовна, Альберт Николаевич, простите

ради Бога, что прервала ваше романтическое свидание, -

с трудом произношу я, совсем запыхавшаяся. К чёрту,

надо бросать курить. – Там во дворе рядом со школой

драка. И, боюсь, Лебедева скоро прибьёт Смирнову.

Арина Викторовна спрыгивает с парты, и они с

Фирсом молча направляются за мной.

Прекратить драку и разогнать собравшуюся толпу им

удаётся довольно быстро. Фирсов хоть иногда и бывает

лояльным, ослушаться его тяжело. Волевой человек, что

тут сказать. Я сижу на бордюре, бесстрастно наблюдая за

происходящим. Народ расходится. Видно, что Лина

Лебедева хочет как-то закрепить победу, ударить, сказать

что-нибудь колкое и обидное, или, может быть, даже

плюнуть, но при учителях сдерживается. Достаёт из сумки,

протянутой подружкой, влажные салфетки, вытирает кровь

с разбитой брови и окровавленные кулаки. Экзекуция,

видимо, будет завтра.

Чёртова сучка.

Ко мне подходит Ира.

– Отлично, Ань, вот нужно было тебе всё испортить,

– говорит.

Я молча показываю ей средний палец. Ирка, понимая,

что никакой реакции от меня не дождётся, закатывает

глаза и удаляется.

Я встаю и подхожу к Фирсу и Викторовне, стоящих

рядом с Юлианой.

– Идите, дальше я сама, – говорю.

Арина Викторовна с недоверием смотрит на меня и

спрашивает:

– Уверена?

– Да, абсолютно, идите.

Фирс с Викторовной возвращаются обратно в школу.

Юлиана Смирнова сидит на скамейке и смотрит в

землю. Удивительно, но не плачет. Выглядит ужасно.

– Пойдём ко мне, – говорю.

Поднимает голову.

– Зачем? – хрипит она.

Пожимаю плечами.

– Приведём тебя в порядок, красавица.

Принцесса сухо усмехается.

– Красавица, ага.

Я сажусь на скамейку рядом с ней, достаю из сумки

пачку и зажигалку, беру одну сигарету и закуриваю.

– Сейчас не красавица. Но в обычное время ты ничего.

– Дай мне сигарету.

Я удивлённо смотрю на неё, достаю из пачки ещё

одну сигарету и протягиваю ей. Прикуриваю. Юлиана

Смирнова не кашляет и не морщится, затягивается уверенно,

будто делала это раньше много раз, изящно выдыхает

сизый дым.

– Смирнова, я сделаю всё, чтобы эту суку вышвырнули

из школы, – говорю.

Принцесска удивлённо смотрит на меня.

– Почему?

– Ну а вдруг я скоро умру. Так и не сделав ничего

хорошего. Это было бы обидно.

Юлиана сухо усмехается.

– Чертовски обидно, – соглашается она.

Мы молча докуриваем, потом я говорю:

– Ладно, пойдём. Хоть человека из тебя сделаем.

Дома никого нет. Не знаю, где шляется Макс, и

знать не хочу.

Юлиана Смирнова, скинув безнадёжно испорченную

одежду, скрывается за дверью ванной, предварительно

взяв у меня большое махровое полотенце. Я беру её

тряпки и без сожалений выкидываю в мусорное ведро.

Смирнова выходит через час, шикарные длинные

волосы снова чистые и блестят. На лбу рассеченная рана,

нос опух и покраснел, на скуле и подбородке

огромные кровоподтёки, которые совсем скоро превратятся

в тёмно-фиолетовые уродливые синяки. Да и в целом

выглядит неважно.

Я протягиваю ей одежду из той, что

никогда-в-жизни-даже-под-пытками-не-надела-бы и чистое

бельё из той же серии. Она одевается и выходит из

ванной.

Юлиана сидит за кухонным столом, пока я

обрабатываю ей раны. Она дёргается, морщится и иногда

даже вскрикивает. Уже во второй раз мне приходится

возиться с раненым. С моей кармой, ей-богу, что-то не

то.

– Хочу тебя поздравить, Юлиана Смирнова, – говорю я,

выкидываю использованные ватные диски в мусорку и

сажусь за стол рядом с ней. – Нос тебе не сломали,

просто разбили. Я обработала, скоро заживёт.

Смирнова обхватывает кружку с чаем обеими руками

и мрачно усмехается.

– Да я просто везунчик.

Я кидаю взгляд на неё.

– Мне нравится твой здоровый сарказм. Что у вас

с Лебедевой-то случилось?

– Она шлюха, – пожимает плечами та. – Я просто

сказала ей об этом. Ну и так… слово за слово…

– Открою тебе секрет, милая. Ни одна шлюха не

любит, когда её называют шлюхой. А самые нервные

из них обычно сразу бегут махать кулаками.

– Видимо, мне попалась одна из самых истеричных

шлюх, – невесело смеётся Принцесса.

– Игорева сказала, что вы Макса не поделили.

– Макс – кретин, и может катиться ко всем чертям.

– Это правильный настрой.

Лина Лебедева перевелась в другую школу уже через

неделю. А до этого было множество разбирательств и

скандалов. Я рассказала о том, как жутко Лина избивала

бедную Принцессу, изрядно приукрасив подробности, но

кого это волнует? Фирсов с Ариной Викторовной во всех

красках расписали, как ужасно выглядела Юлиана после

жуткого избиения. Её мать даже хотела судиться с

родителями Лебедевой, но до этого, конечно, не дошло.

В общем, Лина Лебедева была выгнана из нашей школы

с жутким скандалом, но главное, что мы её всё же

вытравили. А на следующий день выяснилось, что Лина

была зверски избита прямо у своего дома поздно вечером.

Видимо, у Юлианы есть неведомые покровители. Лично

меня совершенно не волновало, кто это был, главное, что

восторжествовала справедливость.

Всё это, несомненно, помогло мне лучше узнать

Смирнову и осознать, что она не так уж и плоха.

Семьдесят девять

Погуляв с блондами после школы, я возвращаюсь

домой и замираю в коридоре, наткнувшись на весьма

неприятную картину. Макс сидит в гостиной с какой-то

рыжей тёлкой. Её можно было бы назвать ангелочком,

благодаря длинным кудрявым рыжим волосам, россыпи

веснушек на лице и большим синим глазам, но одета она

ужасно вызывающе и открыто. А на улице чай не май

месяц. Первым делом мне хочется просто пойти в гостиную

и наорать на них, но потом-то я понимаю, что ни черта

это не выход и вряд ли поможет. Тогда я, как можно

тише, ставлю сумку подальше от арки, ведущей в гостиную

и снимаю куртку. Подождём.

Как только Макс выходит из комнаты, появляюсь я.

– Ты кто? – Рыжая сразу подбирается и ощеривается.

Гиена на охоте, честное слово.

Я тут же спешу её успокоить:

– Я сестра Макса. Меня зовут Аня.

Рыжая расслабляется.

– Рита. – Дарит мне милую улыбочку. – Вы, кстати,

очень похожи.

Я усмехаюсь.

– Это да-а-а… – Делаю небольшую паузу. – Ну что,

Макс тебе уже всё рассказал?

– О чём?

– О том, что мы хотим попробовать втроём.

Тут, как нельзя кстати, появляется Макс, и я

спрашиваю:

– Макс, ты что, ей ещё не рассказал, что мы хотим

попробовать секс втроём?

Тот почему-то молчит, широко вылупив шары на меня.

Зато не молчит Рита:

– Вы что, больные??

Я закатываю глаза:

– Ну вот все так реагируют, когда узнают, что мы

практикуем инцест.

– Извращенцы! – отвечает Рита и бежит к выходу.

К Максу в конце концов возвращается дар речи.

– Рит, это не правда!

Но через несколько секунд Рыжей и след простыл.

Макс смотрит на меня.

– Вернусь, когда снова начнёшь моргать, – как ни в

чём не бывало говорю я и иду к лестнице.

Восемьдесят

Макс зашёл уже вечером, когда мама с Мишей уехали

к кому-то на день рождения. Если подумать, мы

совершенно одни в частном доме, ограждённом от

окружающего мира большим двором и железным забором.

Не то что бы я боюсь Макса, но всё же неизвестно,

как он решит он мне отомстить за сорванное свидание

с последующим сексом. Ладно, сам виноват. У меня

было паршивое настроение, я ненавижу, когда он приводит

однодневок, меня нервирует необходимость проживания в

одном доме, пусть и таком большом. Ещё я терпеть не

могу рыжих.

И ещё немножко ревную, но ему об этом знать не

нужно.

В общем, сижу я, читаю Буковски, как стучат в

дверь. Первой мыслью было просто не открывать, не

известно ведь, что ему надо, но это глупо. В конце

концов, не сидеть же мне в комнате, опасаясь подойти

к двери, будто я его боюсь. Да и к тому же, у него

ключ есть.

– Я не один, – говорит он с порога. Серьёзно, это

даже близко не то, что я ожидала услышать.

– Рыжая вернулась?

Тут он поднимает руку. У него виски. Целая бутылка.

Хороший виски.

– Заходи.

Он проходит в комнату и закрывает за собой дверь.

Я сажусь на кровать, подбирая под себя ноги.

– В честь чего? – настороженно спрашиваю я.

– Мира.

– Чёрта с два, но я готова выслушать твои условия.

– Ты перестаёшь вести себя, как чокнутая стерва.

– Ты не водишь сюда своих спидозных.

– Только когда ты дома.

– Ладно.

– Напьёмся?

– А ты туда ничего не подмешал?

Усмехается.

– Нет.

– Пей.

Вновь усмехается открывает бутылку и хреначит с

горла, как опытный алкаш.

– Ладно-ладно, хватит, – говорю я и выхватываю

бутылку. – Верю.

И тоже прикладываюсь к бутылке.

Виски оказывается даже слишком крепким, и через

полчаса мы оба уже совсем пьяные и весёлые.

Сидим на кровати, почти пустая бутылка периодически

переходит от меня к нему.

– Всё-таки, ты стерва, – бормочет Макс. – И ещё

инцест этот придумала. Как вообще она поверила, что

мы – брат и сестра?

– Сказала, мы похожи, – не совсем внятно говорю я.

– Кстати, она была ничего. Но всё равно не понимаю,

что ты в ней нашёл. Та потаскуха в бирюзовом платье

была и то лучше.

– Рита неплохо отсасывала.

– Господи Боже, лучше бы я этого не слышала, -

кривлюсь я. Макс смеётся. – Мне не нравятся рыжие.

– Мне тоже, – кивает Макс. – Больше нравятся

темноволосые.

– Как та девушка в клубе?

– Да. Знаешь… она была очень похожа на тебя.

– Разве что только волосами, – пожимаю плечами я.

– И ростом. И глазами.

– И бирюзовым платьем, – заканчиваю я.

Макс ухмыляется.

– Твоя мама сказала, что ты выкинула его в окно.

– Да.

– Правильное решение. Ненавижу бирюзовый цвет.

– Я тоже, – я уже шепчу, так как его лицо в

сантиметре от моего.

Он накрывает мой рот своим, я тут же отвечаю,

прижимаясь всем телом, обвивая руками его шею. Ещё

секунда, и его руки стискивают мою талию, он

наваливается на меня всем телом, я обхватываю его ногами

за пояс, прижимаюсь сильнее, оказываюсь под ним, вжатой

в матрас кровати. И не возражаю. Видимо, алкоголь нехило

ударил нам обоим в голову. Ещё сказывается то, как

сильно я соскучилась по Максу. По его губам, рукам,

запаху. Ненавижу эту свою слабость, но не делаю ничего,

для того, чтобы избавиться от неё.

Макс резко отрывается от меня, его взгляд проясняется.

– Нет.

– Что?

– Ты пьяна, и я не хочу, чтобы ты сделала то, о чём

потом будешь жалеть, только потому, что сейчас не

контролировала себя из-за алкоголя.

Он что, протрезвел?

– Что? – повторяю я, потому что это всё, что я

сейчас вообще могу сказать.

– Прости, – говорит он и слезает с меня.

Видимо, алкоголь нехило ударил в голову только

мне.

Выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.

Отлично. Оставляет меня одну. Вот так. Лежащей на

кровати, ошеломлённой, растерянной, униженной и…

возбуждённой. Ну не сволочь ли? Будем надеяться, я

выпила достаточно, чтобы завтра не вспомнить об этом.

– Охренительно.

Всё оказывается иначе. Я выпила достаточно лишь

для того, чтобы меня полночи рвало. К счастью, для

обитателей дома это осталось тайной.

Ненавижу Макса, ненавижу свою слабость по

отношению к нему, ненавижу этот дом и больше никогда

не буду пить.

Восемьдесят один

Кидаю в сумку недочитанную вчера книгу Буковски,

наушники, плеер, бутылку воды (мучает сушняк), пачку

сигарет и зажигалку. Натягиваю джинсы, тёмно-серую

толстовку, синюю куртку и ботинки.

Время семь утра, все ещё спят, поэтому делаю всё

как можно более тихо. Выхожу из дома, дверь прикрываю

едва слышно, вопреки желанию шандарахнуть посильнее.

К психологу уже сходить пора, что ли…

На берегу тихо и безлюдно. Оно и понятно, конец

ноября, семь утра. Бреду, глядя строго под ноги, как

в клипах, снятых на грустные попсовые песни, пока не

натыкаюсь на мелкую лавку, вкопанную в гальку прямо

по сидение. Хотя как лавку. Оцеревшую доску на тонких

деревянных ножках. Сажусь на неё, рюкзак ставлю рядом.

Довольно далеко от озера, близко к лесу. Камешки с

унылым видом в воду не покидаешь. Достаю из рюкзака

сигареты, зажигалку, книгу. Закуриваю и продолжаю чтение

не дочитанной вчера главы. Не знаю, сколько так сижу,

когда кто-то подходит. Понятия не имею кто это, головы

от страниц не поднимаю.

– Моё место заняла, – басят сверху.

Читать перестаю, но голову всё так же не поднимаю,

равнодушно пожимая плечами.

– Застолбил, что ли?

– Лавку я вкопал.

– Мне вообще плевать.

Я, видимо, завела незнакомца в тупик подобным

ответом, так как он несколько секунд молчит, будто

раздумывая, что делать в подобной ситуации. Я уже

думаю, что начнёт угрожать физической расправой, и

свалить всё равно придётся, но он молча уселся рядом.

Прямо на гальку.

– Сигарету хоть дай, – говорит.

Достаю из пачки сигарету, протягиваю ему, прикуриваю

своей зажигалкой.

– Я Володя, кстати, – говорит вдруг парень, выдыхая

это вместо с кольцами дыма. Позёр.

– Плевать мне, как тебя зовут.

Тот лишь пожимает плечами, мол, плевать мне, что

тебе плевать.

– Но вообще Аня.

Он роется в своей безразмерной сумке, верно что-то

выискивая. Я бездумно пялюсь на воду в озере, пока не

замечаю, что он пялится на меня.

– Ты пялишься на меня, потому что я красивая, или

потому что уродливая? – спрашиваю.

– Потому что нравишься мне, – пожимает плечами он.

Что-то чёркает в своём альбоме карандашом. Серьёзно?

Конец ноября, семь утра, а этот припёрся сюда в какой-то

тонкой кофте и огромных джинсах, чтобы порисовать.

Художник хренов.

– А я тебе нравлюсь, потому что я красивая, или

потому что уродливая?

Он, наконец, отрывается от своего занятия, чтобы

кинуть быстрый взгляд на меня, а затем тут же вернуться

к своему творению. У него тёмно-зелёные глаза и

тёмно-каштановые чуть курчавые волосы. На правой щеке

ямочка. Довольно милый.

– Ты довольно забавная.

– Такого варианта ответа не было.

Мы сидим ещё некоторое время, я читаю, он возится

со своим рисунком. Вдруг произносит:

– Всё.

Кладёт рисунок поверх книги.

На портрете я, вернее, мой профиль. Волосы стелятся

по спине и плечам, брови сведены, взгляд сосредоточенный

(и как ему удалось это передать, используя лишь бумагу

и карандаш?). Я до смешного серьёзна, и даже закусываю

нижнюю губу от напряжения.

– Ты так себе, но на портретах получаешься неплохо.

Он уже собрал всё своё барахло, накинул ремень

сумки на плечо и встал.

– Пошёл к чёрту, – говорю это ему вслед, он

удаляется, а я слышу, как он весело усмехается.

Восемьдесят два

Следующая неделя проходит ровно и без происшествий.

Мы с Максом больше не ругаемся, мы вообще друг другу

и слова не сказали за это время. Меня это вполне

устраивает, я вообще не собираюсь говорить с ним после

того, что произошло. На самом деле, я просто не знаю,

как теперь себя вести.

Тем временем декабрь плавно приближается к середине,

все готовятся к новому году. И если я бы это ещё

как-то, скрипя зубами, пережила, то приезд Беллы…

Я тогда отсидела восемь уроков, пришла уставшая

и понурая (впрочем, как и всегда), ещё даже не успела

разуться, и тут мама, мне с порога заявляет:

– Беллочка послезавтра приезжает. Она замуж выходит,

представляешь.

Я с перепугу аж сумку уронила, честное слово.

Стою в коридоре и молча таращусь на неё. Затем,

так же молча, прямо в куртке и ботинках иду к

лестнице, поднимаюсь на второй этаж, захожу в свою

комнату и захлопываю дверь.

Да что ж за напасть такая, ей-богу!

Изабелла уехала отсюда в Москву пять лет назад,

учиться. Это были замечательные пять лет. Первые три

года она исправно, раз в год, ездила к нам, но потом

перестала.

– Изабелла погрузилась с головой в учёбу, – говорила

мама.

«Изабелла почувствовала запах свободы и случайного

секса», – добавляла про себя я.

Белла – это моя сестра. Родная только по матери.

Белла у мамы от первого брака. От того, где не она

была Божьим даром, а её муж. Видимо, поэтому она

его бросила через пять лет после рождения Изабеллы и

пустилась во все тяжкие: вышла замуж за моего отца,

родила меня… Через семь лет отец Беллки женился и

укатил в Америку. Дочку с собой не взял. С тех пор

она жила с нами. Одиннадцатилетняя Белла была не

ребёнком – Дьяволом. Она портила жизнь маленькой мне

и моему замечательному папе. Уверена, не без помощи

этой сучки моя мама выгнала папу. Серьёзно, она ведь

его ненавидела даже больше, чем меня. Так как я ещё

с детства была сама по себе, мамино внимание у Беллочки

не отнимала. А вот папа был серьёзным конкурентом для

неё. Эта сучка просто выжила моего папу, а десятилетняя

я этого не понимала, только плакала из-за того, что мама

и папа разошлись. Глупая, глупая я. Закончив школу,

Беллка укатила. А тут вдруг вернулась. И не просто так

а с новостью – замуж выходит, зараза.

Восемьдесят три

– Ой, да ладно тебе, Анька, – машет рукой Ирка. -

Тоже мне, беда. Это же не навсегда. Приедет и уедет.

Переживёшь.

Мы с Ирой и Верой идём в школу. На улице

ещё темно, холодно, я пока дошла от своего дома до

места общей встречи околела, ей-богу. Макс с отцом

на машине поедет, но только через полчаса. А я

опаздывать не захотела, дура.

– Ир, да эта Белла правда сучка ещё та, -

поддерживает меня Вера.

– Как по мне, Белла очень милая, – пожимает плечами

Ира. – Не понимаю, чего вы на неё так взъелись.

– Ты, Ирка, не разбираешься в людях, – отвечает

Вера. – Белла всегда была тварью. Видимо, только Аньке

это и известно.

Мы заходим в здание, оставляем в гардеробе куртки,

поднимаемся на третий этаж. Первая по расписанию

химия. Рассаживаемся по местам и продолжаем спор:

– Никакая она не тварь, – отрицает Ира. – Хороший

человек.

– Ир, – говорю, – вот ты вроде обижаешься, когда я

тебя тупой называю. Но ты ведь тупая.

Ирка обиженно отворачивается. А так как я сижу

за своей партой, повернувшись к её парте, она

отворачивается к стене. И сидит так.

Тут в класс влетает Нина Игорева и как заорёт:

– Народ, чё сели?! Там Зытова на первом этаже

пьяная в стельку! Побежали!

Нина всегда в курсе всего. Мы встаём с мест и

дружно бежим на первый этаж. Игорева не соврала.

Максимилиана Фёдоровна стоит, облокотившись на стойку

завхоза в холле, вся потрёпанная, её светлые волосы,

обычно уложенные в аккуратную причёску, в полном

беспорядке, одето на ней чёрт-те-что. Стоит и ругается

с директрисой.

– Максимилиана Фёдоровна, вы пойдите домой, отдохните

и приходите завтра, – говорит Мария Андреевна, как можно

более успокаивающе.

– Не хочу я сюда приходить, – упрямится биологичка

и сдувает упавшую на глаза прядь волос. – Я ненавижу

это место, этих детей, – она обводит рукой собравшееся

столпотворение, – вас я тоже ненавижу.

Максимилиана Фёдоровна достаёт из сумки мятый лист

бумаги и кладёт его на стойку.

– Вот моё заявление, подпишите, и я пошла, – говорит.

Народ, поражённый, замирает. Мне на миг кажется,

что кто-то даже дыхание затаил.

– Максимилиана Фёдоровна, пожалуйста, пойдёмте в мой

кабинет, и там всё обсудим, – примирительно просит Мария

Андреевна.

Зытова наконец соглашается, хватает своё заявление и

идёт за Андреевной в кабинет директора. Галдёж возобнов-

ляется с новой силой.

– Не уйдёт, – говорит Ирка.

– Уволят, – возражает Вера.

– Уйдёт сама, – говорю. – Зытова – кремень. Сказала

– «ухожу», значит, уходит.

– Пьяная ведь, – возражает Ира.

– Всё равно уйдёт.

Фёдоровна выходит от директрисы через пятнадцать

минут. Я подбегаю к ней и спрашиваю:

– Максимилиана Фёдоровна, что, правда уйдёте?

– Уйду, – кивает она, довольная.

– Но почему?

– Ненавижу это всё.

– Вот просто возьмёте и свалите?

– Да. На хрен всё это дерьмо.

Она выходит из здания, громко и торжественно

хлопнув дверью.

Ко мне подходят Ира и Вера.

– Ну что, пойдём на урок? – спрашивает Ирка.

– Ты слышала, что сказала Зытова?

– Что?

– Она сказала «на хрен всё это дерьмо».

Я иду в гардероб, беру свою куртку, надеваю её,

вешаю на плечо сумку и иду к выходу. Прямо передо

мной дверь распахивается и входит Макс.

– Опоздал ты, Макс, – говорю. – Всё самое интересное

уже закончилось.

Обхожу его, пинаю дверь и выхожу на улицу.

Зытова всё послала и уволилась. Почему мы не можем

так же?..

Восемьдесят четыре

Через пару дней я решаю сходить к Максимилиане

Фёдоровне. В конце концов, в этой чёртовой школе не так

уж много хороших учителей. А Максимилиана Фёдоровна

вообще одна, второй такой уже не найдут. Все эти

проблемы с Зытовой временно отвлекают меня от приезда

сестрички.

Я взяла у Марии Андреевны личное дело нашей

бывшей биологички и, узнав адрес, иду к ней. Если

честно, я ожидала увидеть изрядно потрёпанную, усталую,

кое-как одетую, возможно даже поддатую Максимилиану

Фёдоровну. Ан нет. Одета вполне прилично, светлые

волосы убраны в опрятный хвост, да и выглядит хорошо.

– Леонова… проходи.

Я захожу в квартиру и снимаю ботинки. Если честно,

всегда было любопытно, как Зытова живёт. А живёт она,

прямо скажем, обычно, но очень современно. Есть всё.

Плазменная панель, компьютер, стереосистема, кожаные

диваны, дискотека на полстены и огромный книжный шкаф.

Неплохо же учителя живут.

– Отсудила у мужа половину его кровно нажитого, -

хищно улыбается Максимилиана Фёдоровна, будто прочитав

мои мысли.

– Хоть какая-то радость от развода, – говорю. Зытова

усмехается и согласно кивает.

Садится на диван напротив меня и говорит:

– Чего пришла?

Я, с некоторой опаской, тоже присаживаюсь на дорогой

кремовый диван. Я тут не к месту, об этом кричит вся

эта роскошь и мой потрёпанный внешний вид. А вот

Максимилиане Фёдоровне плевать, как я выгляжу, она

смотрит заинтересованно мне в лицо, нисколько не обращая

внимания ни на мою настороженность, ни на

негостеприимный скрип дивана.

– Максимилиана Фёдоровна, вернитесь в школу, -

говорю, – ей-богу, без вас совсем не то, хоть переводись.

– Не хочу никуда, – мотает головой она. – Ты хоть

и человек хороший, Леонова, но я терпеть не могу это

место и всех там присутствующих.

– Вы поэтому тогда напились?

– Напилась я, потому что тогда у меня был юбилей

свадьбы, – Зытова очень тяжело вздыхает, – девять лет.

– Ой…

Наша Максимилиана Фёдоровна очень сильная женщина.

Не железная, стальная. Её жалеть нельзя. Ни в коем

случае. Не поймёт, обидится, разозлится.

– Ну, в прошлом году вы ведь это как-то пережили,

– напоминаю я.

– В прошлом году он не был женат.

– На ком?

– На какой-то дуре молодой.

Ой…

– Вы поэтому тогда уволились?

– Нет. Увольнение было взвешенным и тщательно

обдуманным решением. Я уже давно хотела это сделать.

А то, что я тогда была пьяная, просто придало мне

смелости.

Теперь тяжело вздыхаю я. Зытова – кремень. Уволилась

– значит, всё. Чёрт.

– Может, всё-таки вернётесь, а? – делаю я последнюю

попытку.

– Нет. Это же не школа, а притон.

– Все школы такие.

– Значит, буду кардинально менять место работы.

– Жаль, Максимилиана Фёдоровна, – говорю я и

поднимаюсь, стараясь игнорировать неприязненный скрип

кожаного дивана. Черти, зачем вообще покупать в

квартиру такие диваны, неуютно ведь. – Хороший вы

учитель.

– Не подлизывайся, – усмехается она и тоже встаёт.

Мы идём в прихожую.

– Правду говорю, как на духу, – отвечаю я.

Обуваю ботинки и надеваю куртку. Уже открываю

дверь, когда Максимилиана Фёдоровна бесстрастно произ-

носит:

– Леонова, поосторожнее со Смирновой.

Я хмурюсь и оборачиваюсь. Киваю и выхожу из

её квартиры. Слова Зытовой мимо ушей пропускать

нельзя. Она умна, рассудительна и вездесуща. Одна из

немногих хороших учителей в притоне…

Восемьдесят пять

Когда я возвращаюсь домой, грудь мне стискивает

нехорошее предчувствие. Мама, радостная и счастливая

(слышно по голосу, доносящемуся из кухни,) что-то

готовит. Там же, как становится понятно, Миша и Макс.

В доме витает аромат чего-то рыбного.

Мама любит рыбу.

Но я ненавижу рыбу.

Но Белла любит рыбу.

Я кидаю на пол сумку и куртку, сломя голову бегу

наверх.

Белла сидит на моей кровати, будто на своей

собственной, вокруг неё раскиданные шмотки. На полу

валяется огромный голубой чемодан. Там тоже шмотки.

Она треплется с кем-то по мобильному. По непрерывному

щебетанию и тошнотворным сюси-пуси я понимаю, что с

будущим мужем. А может, с любовником, кто её знает.

Она нисколько не изменилась. Разве что только

стала ещё более красивой и зрелой. Она – копия мамы.

Её длинные тёмно-рыжие блестят в лучах заходящего

зимнего солнца ярко-золотистым. Смотрится очень необычно.

В больших насыщенно-зелёных глазах блестит знакомый

мне огонёк расчёта. Рот маленький, сердечком, нос чуть

вздёрнутый с едва заметными веснушками.

Белла не красится.

Белле это не нужно.

Движения Изабеллы, несмотря на всю её неиссякаемую

активность, всегда плавны и грациозны. Королева на балу,

ей-богу.

Я подпираю собой дверь, скрестив руки на груди,

пока Изабелла, не обращая на меня никакого внимания,

болтает по телефону. Наконец, она досюсюкивает,

отключается и смотрит на меня.

– Обнимешь сестру? – спрашивает обманчиво мягко.

– Свалишь из моей комнаты?

Изабелла тяжело вздыхает и со снисходительной

грустью говорит:

– Ты всегда была непростым ребёнком.

Слова мамы.

Точь-в-точь.

Прирождённая актриса.

– С кровати слезь, – говорю я, оставив без внимания

её издевательства.

– Она, кстати, у тебя очень удобная, – улыбается Белла,

совершенно игнорируя мои слова.

– Не строй из себя идиотку, – я морщусь. – Собирай

свои манатки и проваливай.

– Знаешь, я подумала о том, чтобы пожить с тобой, -

всё так же нарочито любезно говорит Белла. – И мама

за. Хочет, чтобы мы с тобой сблизились.

У меня аж рот сам собой открылся.

– Здесь полно гостевых комнат, – говорю.

Что она, чёрт возьми, затеяла?

Изабелла наконец встаёт с моей – моей! – кровати,

подходит ко мне, кладёт руки мне на плечи и

доверительно так произносит:

– Аня, нам пора бы уже забыть старые разногласия и

научиться ладить. Ты ведь моя сестра. Родная. Нам стоит

получше узнать друг друга.

Я, конечно, ни слову не верю, но мне интересно,

что она скажет дальше. Белла тем временем с милой

улыбочкой продолжает:

– Поживём вместе! Попробуем подружиться. Будет

весело. Я посплю на твоей кровати, ты – на полу…

Выхожу из комнаты, снимаю с потолка лестницу,

забираюсь на чердак и закрываюсь.

Здесь полумрак, лишь в тусклых световых лучах,

пробивающихся через небольшое окошечко, виден

замысловатый танец крохотных пылинок. Покоцанные стены,

какие-то странные детские рисунки на них. Сюда мама со

своим косметическим ремонтом не добралась. Здесь идеально.

Я сажусь прямо на пол, так как сидеть, в общем-то,

негде, и приваливаюсь спиной к стене. Ничего, вся эта

хрень с Изабеллой как-нибудь сама рассосётся. Без меня.

Не знаю, сколько я так просидела, здесь хорошо и

спокойно. Я, умиротворённая, в задумчивой неге, сижу

и больше ни о чём не думаю. Мы с чердаком нашли

друг друга.

Лестница опускается вниз и кто-то забирается на

чердак. Чёрт.

Это Макс.

– Ты чего здесь сидишь?

– Медитирую, – огрызаюсь я.

– Белла сказала, что ты закатила истерику.

Я закатываю глаза.

– Белла – идиотка.

Макс смотрит на меня, так понимающе, согласно, и я

вдруг вспоминаю, что это Макс, умный, проницательный

Макс, которого так легко не проведёшь. Слава богу, хоть

он не стал одним из фанатов Беллы.

– Вы не очень ладите, да?

– Она мне во втором классе, пока я спала, волосы

обрезала. Как думаешь, мы ладим?

Макс смеётся. Я морщусь. Отлично, поддержал.

– Твои мама с сестрой уехали, – говорит, – папа их

повёз на её новую квартиру.

Твою.

Мать.

Я встаю с пола.

– Она что, теперь будет жить здесь? – шепчу я.

– Как я понял, её жених из этого города. Она к нему

переезжает.

Час от часу не легче.

– Пойду прогуляюсь, – говорю я и спускаюсь.

– Ань, там метель.

– Плевать.

Восемьдесят шесть

Вначале я тащилась по улицам просто на автомате.

Они все выглядели до смешного одинаковыми, я не

смотрела вокруг, просто шла себе да шла. А потом всё

же перестала смотреть только себе под ноги и увидела,

что давно прошла жилой участок. Передо мной простиралась

огромная заснеженная улица, кое-где едва протоптанные

тропинки, вдалеке огромная сопка. Темнеет. Надо бы

вернуться, но по моим меркам я гуляю совсем недолго

(проверить возможности нет, телефон остался в сумке,

валяющейся в коридоре), так что можно ещё пройтись.

Дойду до сопки и вернусь. Не заблужусь.

Однако буран усугубляется. Ветер дует с беспощадной

силой, снег валит и валит, этой буре нет конца и края,

поэтому я просто иду наугад, уже не особенно стараясь

запомнить, какими тропами шагаю. Выбраться бы хоть куда-

нибудь. Увидеть бы хоть какие-нибудь жилые дома, хоть

что-то, кроме бесконечных сугробов, тёмно-синего неба и

далёкой, далёкой сопки… Ноги проваливаются в снег по

самые колени, ботинки и джинсы промокли, глаза слезятся

от ветра и снега, пальцы на руках и ногах онемели от

холода. Я вообще в ту сторону иду? Я устала и замёрзла,

мне нельзя петлять ложными путями.

– Аня!

Я оборачиваюсь. Ко мне тащится Макс. По сугробам

он чешет намного быстрее меня, его шаги шире и

увереннее моих.

– Какого хрена ты здесь забыла?! – спрашивает он

перекрикивая завывания ветра.

– Гуляю! – тем же раздражённым тоном ору я. Надо

же, ведёт себя так, будто одолжение мне делает. Да

пусть катится туда, откуда пришёл, мне его помощь сто

лет не нужна.

– Ты идиотка, что ли? Гуляет она! Какого хрена,