Текст книги "Террариум черепах (СИ)"

Автор книги: Крис-Джейн Кира

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Хочешь правду? – спрашивает он, невольно потирая

пострадавшую щёку.

– Да, очень хочу.

– Я влюблён в твою сестру.

Я закашливаюсь.

– Бывает… – сиплю я. – Знаешь, ты не первый. Но

зачем тогда ты с Верой?

– От скуки.

– А со мной?

– Чтоб отвлечься.

Я выкидываю сигарету, затаптываю и иду в школу.

Уроки проходят мимо меня, и я корю себя за это,

начиная понимать, что имела в виду мама, когда

говорила, что Володя на меня плохо влияет. Но ничего

не могу с собой поделать, всё время думаю только о

нём. Периодически я посматриваю на Макса и Веру,

которые выглядят так, как когда-то смотрелись Макс и

Лера. Вспоминаю про его признание. Надоело мне всё

это, ей-богу. Любит Веру – ладно. Любит Беллу -

хорошо. А меня это всё и правда не касается.

После уроков я, попрощавшись со всеми, выхожу из

школы и, подходя к школьному забору замечаю Володю.

Он стоит за школьным забором. Я подхожу к нему.

– Поехали, – говорит он.

– Куда?

– У моих друзей сегодня вечеринка. Я подумал, что

буду смотреться лузером, если в очередной раз приду без

девушки.

Я усмехаюсь.

– Тогда выбери кого-нибудь посимпатичнее.

– Поехали, – уговаривает он.

– Я не могу. Я под домашним арестом, за мной

Миша сейчас приедет.

– Всё время забываю, что ты ещё маленькая.

К нам подъезжает тёмная Ауди, и Володя хмурится.

Стекло водительского окна съезжает вниз.

– Твоя сестра попросила меня забрать тебя, – говорит

Олег. Я закатываю глаза. Не доверяют.

– Олег, а ты можешь сказать ей, что ты довёз меня

до дома?

Олег кидает хмурый взгляд на своего брата.

– Аня, не связывайся с ним.

– Пожалуйста.

Он вздыхает.

– Ладно. Только не делай глупостей.

Олег уезжает.

– Ты ему нравишься, – говорит Художник, провожая

машину брата хмурым взглядом.

– Иногда я могу быть неплохим человеком, – пожимаю

плечами я.

Он поворачивается ко мне и качает головой.

– Ты нравишься ему не как человек.

Я несколько секунд смотрю Володе в глаза, стараясь

понять, что он чувствует, говоря это, затем беспечно

отзываюсь:

– Что ж, а он мне нет.

Сто три

Я поднимаю руку и нажимаю на дверной звонок. Без

толку. Тогда я начинаю долбить ладонью в дверь.

– Леонова, дебилка, ты вообще знаешь, сколько времени?

– раздражённо ворчит Ира, открыв дверь.

– Ой, да я же знаю, что ты не спишь, а смотришь

Дом 2, – усмехаюсь я.

– Чего тебе надо?

– Сделай из меня шлюху, – выпаливаю я.

Ирка удивлённо вскидывает брови.

– Заходи.

Ира отходит от прохода в квартиру, я захожу, снимаю

ботинки. Мы идём в её комнату.

– А где предки? – спрашиваю.

– Отец у любовницы, а мать в загуле, – пожимает

плечами Ирка и ложится на кровать.

– Мне жаль.

– Ой, да хрен с ними, – беспечно бросает Ира. – Ты

лучше расскажи, как ты сюда попала? Ты же вроде под

домашним арестом.

– Сбежала через окно, – пожимаю плечами я и тоже

ложусь на кровать рядом с Иркой.

– Ну и зачем же мне превращать тебя в шлюху? -

интересуется она, набивая рот чипсами.

– Понимаешь, у какого-то друга Художника сегодня

День рождения, – начинаю я.

– Ты добровольно пойдёшь на вечеринку? – восклицает

Ира, перебивая меня. Она даже с кровати подорвалась,

чтобы изумлённо посмотреть на меня.

– Вроде того, – пожимаю плечами я и тоже беру

чипсы из тарелки.

– И собираешься наряжаться?

Я киваю.

– Слушай, а ты точно Леонова?

Я вздыхаю и сажусь.

– Понимаешь… Художник сказал, что я выгляжу на

сорок лет. И я захотела, чтобы он увидел меня… и

утёрся.

Ирка хмурится и пару секунд смотрит на меня. Затем

встаёт с кровати, выключает телевизор, включает свет и

говорит:

– Знаешь, Аня, которую я знаю назло надела бы свою

самую уродскую кофту, пришла туда и сказала бы, что

плевать ей на чужое мнение.

Я киваю.

– Вначале я так и хотела… но желание, чтобы Володя

утёрся всё же взяло верх.

– Да нет… Подожди, тебе же всегда было плевать, как

ты выглядишь. У тебя даже самооценки, как таковой, не

было, потому что, ну, тебе плевать.

– Я знаю, но… так было до встречи с Художником.

– Этот парень плохо на тебя влияет, – заключает

Ира.

– Поверь, я слышала это уже не один раз.

– Сколько у меня есть времени? – по-деловому

интересуется она, окидывая меня внимательным взглядом.

Я чувствую себя браслетом на витрине, и меня это дико

нервирует.

– Не больше получаса.

– Ты не могла прийти пораньше?

– Я ждала, пока мама уснёт.

Она принимается расхаживать по комнате туда-обратно,

я бесстрастно смотрю на неё, ожидая, когда она просто,

блин, сядет и перестанет меня нервировать своим

хождением.

– Колготки в сетку? – ляпнула она.

– Откуда у тебя колготки в сетку?

– Ну, набор шлюхи всегда при мне.

– А ты его с Биологом используешь?

– Отвали.

– Никаких колготок в сетку. Я даже под страхом

смерти их не надену.

– Ладно. – Очередной придирчивый взгляд. – Посмотрим,

что можно сделать.

Платья у Иры почему-то все как на подбор короткие.

И вроде бы даже не вульгарные, но… чёрт возьми, на

улице апрель, а я не ношу короткое. Чёрные, белые и

цветные, в пайетках, стразах и без, вызывающие и не

очень, с длинным рукавом или вовсе без него. В итоге

остановились на обыкновенном трикотажном тёмно-синем,

чуть выше колена с длинным рукавом, но большим

треугольным вырезом. То есть, вырез-то, в общем-то,

небольшой, но это только для Иркиного третьего. А уж

для моего второго с натяжкой… Сапоги взяла мамины, те,

в которых ходила на юбилей бабушки. Ирка всё порывалась

меня накрасить, и я скрепя сердце разрешила. Я была

всеми силами против толстой линии чёрной подводки, но

выглядит это не так плохо, как я думала. Я даже на

шалаву не похожа. Тогда Ирка, воодушевлённая своим

триумфом, накрасила мне губы бледно-розовой помадой и

тщательно расчесала волосы, после чего распустила их. Ещё

предлагала уложить их гелем или муссом, но я и так сама

на себя не похожа, поэтому запретила ей прикасаться к

моим волосам.

Как ни странно, она уложилась в отведённые полчаса,

я заказала такси и поехала на чёртову вечеринку, жалея,

что вообще согласилась, и коря себя за то, что с собой

сделала.

Ночной клуб с банальным названием «Гараж»

представляет собой большую танцевальную площадку с

небольшим количеством столиков на двух и более человек,

непрестанно ревущим клубняком и мигающим светом.

Господи, неужели кто-то добровольно ходит в подобные

места? Судя по толпе народа, развлекающегося здесь, да,

ходит, и довольно охотно. Да в конце концов, сегодня

ведь понедельник, что здесь тогда бывает в выходные?

Заходя внутрь, я кидаю тоскливый взгляд на бар. Нет,

сегодня никакой выпивки. Я здесь максимум на полчаса.

Подхожу к Художнику, он обалдевает, я выпиваю стакан

чего-нибудь безалкогольного и сваливаю домой, пока мама

не узнала, чтобы я, вместо того, чтобы как приличная

девочка спать в своей постели, шарахаюсь неизвестно где.

Я оглядываю помещение, стараясь хоть что-то увидеть

в мерцающем разноцветном свете. Художник с компанией

сидит за одним из дальних столиков на низким диваном.

Я глубоко вздыхаю и направляюсь туда. Полчаса.

Чего вы ждёте, когда наряжаетесь, как полная дура,

ради парня, который вам жутко нравится? Какой реакции?

Изумления? Восторга? Интереса? Лично я, ни много ни

мало, ждала всего сразу. Знаете, что сказал Володя, увидев

меня? Он сказал «Твою ж мать!». И подавился пивом. И

как это вообще расценивать? Серьёзно, то, что он

подавился, ну, я не знаю, наверное, это хорошо. Затем

встал. Окинул меня придирчивым взглядом (за это мне

хотелось ударить его), одобрительно кивнул и представил

меня своим друзьям. Друзья у него оказались неплохими,

действительно неплохими. По негласному решению мы

решили не говорить, сколько мне на самом деле лет.

Поэтому мой возраст колеблется где-то на двадцати двух.

Безумно радует, что хотя бы не сорока пяти.

Наверное, Богдан (я точно не уверена, так как не

запомнила) весь вечер пытался закадрить меня, что, кажется,

немного придало мне уверенности в себе… но вот Володя

не обращал на меня ровным счётом никакого внимания.

А я ведь всё-таки припёрлась сюда вовсе не для того,

чтобы флиртовать с парнями или веселиться. Мне нужен

был Художник, но, видимо, я ему нужна не была. Что ж,

открытие неприятное, но я с этим справлюсь.

Увидев, как Володя заигрывает у бара с какой-то

миловидной особой, я дошла до точки кипения и,

торопливо со всеми попрощавшись, свалила оттуда.

На улице я останавливаюсь, несколько раз глубоко

вздыхаю и только сейчас вспоминаю, что у меня нет

телефона. Такси-то я заказывала с Иркиного домашнего.

Возвращаться в клуб и просить у кого-нибудь телефон

мне не хочется. Ладно, не страшно. Я помню дорогу,

хорошо знаю город, я дойду пешком. Я снова глубоко

вздыхаю, достаю из сумки Иры сигареты, денег на которые

заняла у Веры, закуриваю. Дверь клуба открывается.

– Ты уходишь? – спрашивает Художник и закуривает.

Я киваю. – Почему?

– Когда пробьёт полночь, карета превратится в тыкву,

а я в то, что ты видишь обычно.

– Ань, прости меня, – виновато произносит он.

– Ой, да ладно, всё нормально.

Я действительно не обижаюсь на Художника. Я

расстроена, немного разочарована, но никакой обиды или

злости.

– Может, подвести тебя?

– Не надо. Я такси вызвала.

До дома я добралась за полтора часа. Удивительно,

как я ещё не напоролась на какого-нибудь маньяка или,

может, насильника. Замёрзла дико, ног вообще не чувствую.

Нечего было пялить капроновые колготки в минус десять.

Подходя к нашим воротом, вижу, что в окнах горит свет.

Твою мать. Твою. Мать. Твою. Мать!

В критических ситуациях я соображаю быстро. Итак,

моя мама знает, что меня посреди ночи нет дома. Но

она не знает, где я была. Но может проверить. Значит,

мне нужна такая ложь, чтобы в ней была доля правды,

минимум приплетаемых людей и выдуманных событий.

Я достаю из Ириной сумки всё содержимое, рассовываю

по карманам куртки. Саму сумку выкидываю подальше от

дома. Будем надеяться, Ира мне это простит. Затем беру

влажные салфетки, которые были в сумке, (спасибо Ирке!),

наспех вытираю макияж. Расстёгиваю куртку и подкатываю

платье до талии. Куртка у меня длинная, но недостаточно,

чтобы закрыть платье полностью. В конце концов, могу

сказать, что надела первое, что попалось под руку. Глубоко

вздыхаю, открываю ворота, затем входную дверь.

– Что ты сказала матери? – спрашивает Ира, отвлекая

меня от заучивания параграфа по истории.

– Сказала, что у тебя депрессия из-за развода родителей,

и я не могла оставить тебя в такой период, – бормочу

я, не отрывая взгляда от учебника.

– Но мне же плевать.

– Она-то об этом не знает, – отвечаю я и всё-таки

поднимаю голову. – Она тебе звонила?

– Да, но я не взяла трубку.

Радуясь сообразительности Иры, я киваю.

– Как Художник? – небрежно спрашивает она.

Я, словно струсив смотреть на Ирку, опускаю голову

и, вперив взгляд в учебник, так же наигранно небрежно

отвечаю:

– Хрен с ним. Хватит уже убиваться из-за непонятно

кого.

– Что это значит? – уже не скрывая интереса,

интересуется Ира.

– Это значит, что мне пора перестать общаться с ним.

И вообще перестать вести себя, как героиня романов,

которые читает Вера. Макс, Володя, Володя, Макс. Пора

заканчивать.

– Вот! – восклицает Ирка, я даже вздрагиваю. -

Наконец-то! Анька вернулась! Аллилуйя!

Я усмехаюсь. На самом деле, я вовсе не разделяла

энтузиазма Ирки. А говорить вслух то, что только что

сказала, оказалось ещё неприятнее, чем думать об этом.

Вера с Максом зашли в класс одновременно. Может,

они и в туалет вместе ходят? Хотя, в принципе-то, какая

разница, главное, чтобы Макс был счастлив, а Вера не

знала, что он сохнет по Белле. Перед тем, как разойтись

по разным рядам – рядам! – они поцеловались. Мы с

Иркой переглянулись.

– Девчонки, я Макса решила отучить от курения, -

докладывает Вера, усаживаясь за парту. – У меня почти

получилось.

Мы с Ирой вновь переглядываемся. Ирка дёргает

бровями. Я слегка усмехаюсь.

– Главное, чтобы Макс был счастлив, – роняю я.

– Это же замечательно, Вер, – изрекает Ира. – Серьёзно,

ты молодец. Курение – это же так вредно.

Я вижу, что Ира с трудом удерживается от того,

чтобы не заржать, а Верка стёба не замечает. Улыбается

и кивает. Мы с Иркой снова переглядываемся и незаметно

усмехаемся.

На втором уроке Ирка почему-то не появилась.

Это искусство. Арина Викторовна курит в форточку прямо

на уроке. С тех пор, как они с Фирсовым развелись,

она всегда такая. Выглядит ужасно, одета в чёрт-те-что,

волосы в беспорядке, на каждом уроке молчит. Мы теперь

конспекты по учебнику пишем. Оценки ставятся автоматом,

и, я уверена, наугад. Да что там, урок рисования тоже

проходит не ахти. Нет, Альберт Николаевич не молчит

все уроки и не курит в форточку. Но ходит ужасно

вялый и безжизненный, а уж задания какие задаёт! На

прошлом уроке рисовали мёртвое животное. А до этого

– кладбище. Мария Андреевна закрывает глаза, да и не

жалуется из наших никто. Все на этих двоих смотрят с

пониманием или сочувствием. Уроки искусства и изо -

самые тихие уроки. Все угрюмо молчат, почти физически

ощущая всю горесть, царящую в кабинетах этих предметов.

Я всё думала, как бы мне Фирса с Викторовной помирить,

пыталась поговорить с ними обоими, вразумить как-то, что

ли… Но нет. Ни в какую. Арина Викторовна мне так и

заявила:

– Нет уж, Анечка, я Алика люблю, но быть с ним не

хочу.

Сказать, что я негодовала – ничего не сказать.

– Да как это так?! – вскричала я тогда. – Как так

вообще можно? Любите, но быть – не хотите.

– А так, Леонова, – Арина Викторовна глубоко

затянулась. – Одной любовью, знаешь ли, сыт не будешь!

Нет взаимопонимания, нет общих интересов. Одни ссоры

и разногласия.

Я почувствовала настоящую скорбь. Серьёзно. Будто

она мои отношения на тот свет отправила. Нет. Свои. А

от этого не легче.

– И… что теперь делать?

– Ничего, – Арина Викторовна легко пожала плечами,

будто я её собственный разрыв переношу хуже, чем она

сама.

– Альберт Николаевич – очень хороший человек. Но

человек не мой… – она произнесла это так, что я сразу

поняла: нет, ей тяжело. Намного более тяжело.

– А чего вы тогда замуж вышли за него?

– Всё довольно-таки банально. – Арина Викторовна

горько усмехнулась. – По любви.

Я не сдавалась. Я пошла к Фирсову. И знаете что?

он сказал мне то же самое! Слово в слово! Даже про

«сыт не будешь» упомянул.

– Ну как так, Альберт Николаевич? – негодовала я. -

«Чертовски люблю эту женщину». Ваши слова.

Фирс вздохнул.

– А я её и люблю. Но ничего нас вместе не держит.

Тогда вздохнула я. У меня в голове постоянно

крутились слова Олега: «У нас с Беллой взаимовыгодное

сотрудничество. Мы с ней друзья. Идеальный брак». Вот

оно как. Любовь и вправду не катит. Хочешь быть

счастливым – ищи родственную душу, а не любовь. Хотя,

кто знает, может байки про родственную душу – тоже

выдумки.

– Альберт Николаевич, вы для меня были идеалом

мужчины. А ваш с Ариной Викторовной брак – идеалом

брака. Вы у меня мечту отобрали.

– Ну, прости нас, Леонова.

– Бог простит.

Я вздыхаю и смотрю на Арину Викторовну. Глупые,

глупые, взрослые, придумывающие себе сложности, потому

слишком умные.

Я вздрагиваю, когда в класс залетает парень из

параллельного и восклицает.

– Арина Викторовна, там Фроловой плохо!

Арина Викторовна выкидывает в форточку недокуренную

сигарету, спрыгивает с подоконника и стремглав несётся за

Мухиным. Мы с Веркой тоже подрываемся и бежим за

ними. Как, в общем-то, и половина класса.

Ирка на улице, сидит прямо на асфальте, привалившись

к стене здания и держась руками за живот. Бледная, как

поганка, смотреть больно.

Арина Викторовна подлетает к Ирке и садится рядом

с ней на корточки.

– Что случилось? – спрашивает.

– Арина Викторовна, она отравилась, – поясняет

одноклассница Мухина, Света Белова.

– Чем?!

– Сигаретами.

Тут Ира поворачивает голову и, наклонившись, блюёт.

Твою мать, с этой дурой вечно какие-то проблемы.

– Леонова, вызывай скорую! – распоряжается Викторовна.

Я пошарила по карманам, затем грязно выругалась.

– Верка, скорую вызывай, – говорю я, вспомнив, что

у меня нет телефона.

Вера быстро кивает и достаёт из кармана джинсов

свой.

Скорая приехала через полчаса. За это время Ирка

успела ещё раз блевануть и рассказать нам, что она

поспорила на пятьсот рублей с Мухиным и Беловой, что

выкурит три пачки сигарет за раз. Что самое интересное,

несмотря на периодические приступы рвоты, тошноту,

головную боль, дрожь в пальцах и затруднение дыхания,

Ирка радуется. Да, радуется, что, выиграла и получила

свои долбанные пятьсот рублей. Просто сказочная идиотка!

В больницу мы с Ирой поехали вместе с Верой,

Максом и Ариной Викторовной. Ещё позвонили её

родителям. Ирка была настойчиво против, говорила, что её

предки уроды, и вообще им плевать на дочь, жутко

материлась, чуть ли не плевалась. Но Арина Викторовна

настояла. Отец кратко спросил, в какую больницу её

везут, узнав, ответил, что скоро будет и отключился. А

вот мать успела ещё и наорать на Ирку. А та, несмотря

на своё состояние, тоже в долгу не осталась.

В больницы ссоры продолжились. Пока Ирке делали

искусственную вентиляцию лёгких, а после, отпаивали

лекарствами, её родители громко выясняли отношения. Она

говорила, что из-за его хреновой любовницы он совсем

забыл про собственную дочь и вообще ведёт себя, как

безответственный тюфяк. А он назвал её плохой матерью,

алкоголичкой и старой стервой. Продолжалось это до тех

пор, пока Арина Викторовна не крикнула:

– Сядьте и заткнитесь оба! И без вас тошно, вашу

мать.

Тогда мамаша Иры что-то неразборчиво пробормотала

про то, что она жаловаться будет на учителей, которые,

мол, за дочкой не уследили, и уселась на стул.

В общем, насыщенно прошёл день.

Сто четыре

На следующий день после школы я решила сходить

к Ирке. Врач сказал, что ничего серьёзного, банальное

отравление никотином, но ей лучше полежать в больнице

до завтра. Ира счастлива. Мало того, что три дня

проваляется в одноместной палате, так ещё и после ей

больничный выпишут на неделю. Рай.

Ирка выглядит намного лучше, чем вчера. Лицо больше

не такое бледное. Одета в короткие серые шорты и белую

майку, волосы убраны в хвост. Наверное, мама принесла ей

пижаму ещё вчера.

– Короче, есть охота жутко, а в больнице не еда, а

прикормка, честное слово, – жалуется Ирка, лёжа на

кровати и болтая ногами в воздухе. – Ты принесла мне чего-нибудь вкусненького?

Я встаю со стула, стоящего у её кровати, подхожу

к столу у стены и ставлю на него пакет.

– Я принесла тебе сырный суп, как ты любишь, белый

хлеб, чай с бергамотом и песочное печенье.

– Леонова, я тебя обожаю.

Я выкладываю на стол полиэтиленовый пакет с заранее

нарезанным хлебом, контейнер с супом завёрнутую в

салфетку ложку, термос с чаем и поднос. Открываю термос,

наливаю в его крышку чай, снимаю крышку с контейнера,

разворачиваю ложу, ставлю всё это на поднос и отношу

Ире. Та садится на кровати, опёршись спиной о подушки,

и налетает на суп.

– Чай с сахаром? – деловито интересуется она с

полным ртом

– Да.

– Сколько?

– Две большие ложки на термос.

Она кивает и продолжает есть.

– Фролова, только много не ешь.

Она вновь кивает. Быстро расправляется с супом и

печеньем с чаем и, довольная, вновь ложится на кровать.

– Как там родители? – спрашиваю.

– Сказала им больше никогда ко мне не приходить, но

они же припрутся, чёрт бы их побрал, – ворчит Ира.

– Ты к ним слишком строга.

– Это я ещё добрая, поверь.

Тут у Ирки звонит телефон. Она берёт трубку,

хмурится, затем усмехается, кивает и протягивает мне

мобильный:

– Тебя.

Я тоже хмурюсь и отвечаю.

Художник.

Чёрт. Побери. Когда я решила больше не общаться с

Володей, я была уверена, что моя сила воли это позволит,

потому что, ну, я раньше всегда могла отказаться от чего-

либо. Даже если это что-то, чего мне очень хотелось. Я

вроде как кремень. А тут Володя позвонил, я растаяла,

практически по палате растеклась, рассказала, где я, и ещё

в конце добавила «Жду».

Ира смотрит на меня насмешливо. Приподнимает бровь

и спрашивает:

– А как же «Мне пора перестать общаться с ним.

И вообще перестать вести себя, как героиня романов»?

Я вздыхаю, не зная, что ответить.

– Я… передумала.

Ирка неодобрительно качает головой. Я чувствую себя

паршиво, потому что не отвечаю за собственные слова.

Ещё мне неудобно из-за того, что моя подруга лежит в

больнице, а я срываюсь и иду непонятно куда только из

какого-то парня. Что я за человек-то такой?

– Ладно, беги уже к любви всей своей жизни, -

вздыхает Ира. – Но помни, что тебя это ни к чему

хорошему не приведёт.

Я вскакиваю со стула и подлетаю к двери, когда та

резко открывается, чуть не сбив меня с ног. В палату

заходит Биолог.

– Уходи, я плохо выгляжу! – недовольно вопит Ира.

Биолог только усмехается, а я закатываю глаза.

– Блин, Кирилл Алексеевич, тебе вообще опасно здесь

находится, – ворчу я. – А если кто-нибудь что-то

заподозрит?

– Слушай, Леонова, я и так два дня ждал. Я же

волновался!

– Нормально всё с твоей Ирой. Живая, здоровая и вон,

бодрая, как всегда.

Биолог подходит к Ирке, та подрывается с кровати, и

они начинают целоваться. Я снова закатываю глаза и

выхожу из палаты. Практически сталкиваюсь с Игоревой.

– Привет, – улыбается она. – Я тут Ирку решила

проведать. Сказали, она вроде отравилась.

– Э-э-э, она спит, – лепечу я, удивляясь, почему я,

всегда такая способная в плане лжи, вдруг теряюсь.

– Да ладно, я же только что слышала, как вы раз-

говаривали.

– Ну-у, да. А потом она сказала, что хочет спать, и

я сказала, что зайду завтра.

– Ну ладно, я тогда попозже зайду, – пожимает плечами

Нина. – Пойдём?

Я киваю, и мы направляемся к выходу из больницы.

Я лежу на кровати Художника и курю, пока он рисует

с меня портрет. Очередной.

– Серьёзно, довольно-таки заурядная жизнь, ничего

особенного, – рассказывает Художник, затягиваясь сигаретой

и водя карандашу по листу на мольберте.

– Заурядная жизнь? – удивляюсь я и начинаю

перечислять: – Двадцать два года. Сын охренительно богатых

родителей. При этом: живёт в доме на колёсах на сущие

гроши, которые зарабатывает в парках, рисуя портреты

людей, и периодически берёт денег у брата. Ни черта тут

заурядного.

Володя усмехается.

– Хочешь узнать, как я докатился до такой жизни? -

насмешливо интересуется он.

– Ну, было бы неплохо.

Он неожиданно прерывается, кладёт карандаш в

подставку мольберта, садится рядом на кровать, откидывается

спиной на стену и философски так начинает:

– ЕГЭ сдал без троек, но то больше заслуга зубрёжки

и шпор. В университет я поступил с большим трудом.

Учился тоже спустя рукава. Вообще всегда был раздолбаем

ещё тем. Так я ни черта и не делал, бухал, гулял,

развлекался, пока не осознал, что вот-вот сессия, а я ни

хрена не знаю. У нас в группе была девчонка. Маша.

Машенька… – он произнёс это с щемящей тоской и нежностью, но потом невозмутимо добавил: – Её все так

называли. Маша была лучшей в группе. Училась прилежно,

никогда не пропускала пары. Ну я и обратился к ней за

помощью, чтоб она подтянула меня перед экзаменом. Так

мы с Машей и подружились. А потом закрутилось, и…

Я сглатываю.

– А что случилось потом?

– Потом… Я уже говорил, я был ещё тем раздолбаем.

Пил всё время. Вечеринки, попойки… Маша, разумеется,

была против, она вообще всегда была до жути правильной.

Так два года прошло. Ну, вот в очередной раз, когда я

набухался, мы с ней крупно поругались и она ушла. Как

оказалось, навсегда.

Я резко сажусь на кровати и смотрю на него.

– И… вы расстались? – шепчу я.

– Да. Расстались.

– А… из университета ты почему ушёл?

– Не мог её видеть, вот и ушёл. Из-за этого с отцом

поругался, из дома ушёл… Глупо всё получилось, я же…

любил её.

Я, с трудом проговаривая слова не слушающимся

голосом, спрашиваю:

– А сейчас любишь?

– Не знаю. Может, и люблю.

Мне захотелось завыть от отчаяния. Не просто

поплакать, поистерить. А завыть, как раненое животное.

– Почему же ты не попытался помириться с ней? -

хрипло спрашиваю я.

– Да гордый был. Дурак.

Маме пришлось сказать, что я слишком долго

засиделась у Ирки. К счастью, она поехала к кому-то в

гости, поэтому я спокойно пошла к Олегу.

Открыв дверь, она ни слова не сказала, сложила руки

на груди, привалившись к дверному косяку, и выжидательно

уставилась на меня.

– Твой муж дома? – спрашиваю.

Белла неодобрительно поджимает губы.

– Последнее время меня немного настораживает твой

странный интерес к братьям этого семейства. В особенности,

к старшему.

Я вздыхаю. Опять она не о том думает.

– Так что?

– Он ещё на работе. Где-то через полчаса будет.

– Разрешишь войти?

Белла кивает и освобождает для меня дверной проём.

Трёхкомнатная квартира, выполненная в бежевых тёмно– и

светло– коричневых тонах представляет собой… Ну я не

знаю. Одни из тех зализанных, стерильных дорогущих

хоромов, которые вы имели возможность лицезреть в

глянцевых журналах или передачах про дома звёзд.

Мы с Беллой заходим на кухню. Ну надо же, тоже

бежевая! Все будто помешались на этом цвете.

Я сажусь за большой круглый стол из тёмного дерева.

– Ну и что тебе надо на этот раз? – спрашивает она

и разливает по маленьким чашечкам чай.

Я нервно тереблю молнию своей коричневой кофты.

– Я тут недавно кое-что узнала… о Художнике. И мне

нужна помощь Олега.

– В чём?

– Мне нужно кое-что у него узнать.

– Я думала, ты уже кое-что узнала.

Я закатываю глаза.

– Ты не против, если я покурю?

– Против.

– Хорошо, – отвечаю я и достаю из кармана зажигалку

и пачку сигарет, беру одну и закуриваю.

Белла неодобрительно качает головой, включает вытяжку,

ставит чашки на стол и садится рядом.

– Слушай, расслабься. Не собираюсь я у тебя мужа

уводить.

– Уж поверь, я в тебе я конкурентки точно не вижу.

– И правильно делаешь.

Белла, видимо, удивившись, что я не стала язвить или

пререкаться, и заметив, что я нервничаю, осторожно говорит:

– Не водилась бы ты с ним.

Я снова закатываю глаза.

– Мне каждый второй это советует. Я всё не могу

понять, что с ним не так? Он что, людей убивает или

детей насилует?

– Да нет… Просто, ну, не тот он человек. Даже этот

твой Макс был и то лучше. Хотя, подлец, конечно, ещё

тот.

Я изумлённо вскидываю брови.

– Откуда ты знаешь про Макса?

– Я с первого дня знала, что я, слепая, что ли.

– И никому не сказала?

– Я предпочитаю, чтобы чужие тайны оставались тайнами.

– Макс мне не нужен.

– Конечно, уж лучше разгильдяй и пьяница.

– Ну так это мой тип, – усмехаюсь я и глубоко

затягиваюсь.

– Беллочка, я дома, – доносится из коридора.

Я закатываю глаза.

– У-у, у вас прямо идиллия.

Олег заходит в кухню и приподнимает брови,

вопрошающе смотря на меня.

– Ты знаешь Машу? – без предисловий спрашиваю я.

– Я думаю, у нас её вся семья знает, – невесело

усмехается он.

– Отлично. У тебя есть её адрес?

– Да, кажется, был в записной книжке.

– Мне он нужен.

Был большой риск. Много рисков. Был риск, что Олег

не даст мне адрес Маши. Но он дал. Был риск, что

Маша давно сменила адрес. А если не сменила, то её

попросту не окажется дома. А если и окажется, то

она не откроет мне дверь. А если и откроет, то не

поверит. А если поверит, то не согласится.

Ещё был огромный, огромнейший риск, что Маша

давно уже несвободная барышня, и меня даже слушать не

станет. Но я пошла на это. Взвесив все «за» и «против»

и осознав что «против» намного больше, я всё равно не

смогла поступить иначе.

Довольно-таки неприметная пятиэтажка в довольно-таки

неприметном районе. Обыкновенный, однако чистый подъезд,

самая обычная чёрная железная дверь. Я несколько раз

глубоко вздыхаю, затем нажимаю на дверной звонок. Мне

открывают через несколько секунд.

Рыжая девушка. Миниатюрная, однако чуть выше меня.

Рыжая, кучерявая. Белоснежная матовая кожа, веснушки,

большие серые глаза, тоненькие ручки. Господи Боже, не

человек, а сказочное создание. Ну разумеется, как в такую

не влюбиться?

– Вы кто? – Голос нежный, мелодичный. Я её знаю

десять секунд, а у меня уже развился комплекс

неполноценности.

– Мария Воронова, правильно?

Создание хмурится.

– Ну, да.

– Меня зовут Аня. И я к вам пришла по вопросу

жизни и смерти.

Создание хмурится ещё больше, что не уродует его, а

делает ещё более милым.

– Понимаете, я… по поводу Володи.

– А что с ним? – изумляется Маша.

– Кроме того, что безумно страдает по вам, ничего.

Красавица невесело усмехается и качает головой.

– Вы не могли бы меня впустить?

Маша вновь хмурится, раздумывая.

– Поверьте, это совершенно безопасно.

Через несколько секунд она всё же нерешительно

кивает и пропускает меня в квартиру. Я ожидала увидеть

домик для Барби, но здесь и близко не так. Небольшая

прихожая с жёлтыми обоями и коричневым ковром,

простая маленькая кухня с обеденным столом из светлого

дерева и мягкими стульями. Куча всяких полочек,

шкафчиков, разных мелочей. Я сажусь за стол и говорю:

– Понимаете, какое дело. Володя, конечно, раздолбай

ещё тот, но он вас любит, очень.

Маша садится напротив меня и спрашивает:

– А вы-то откуда знаете?

– Я его… – я неожиданно теряюсь, не сумев подобрать

подходящее слово

– Подруга? – заканчивает за меня она.

– Друг, – поправляю я.

Как по мне, слово «подруга» подразумевает несколько

иной смысл.

– Аня, – ну надо же, запомнила, – мы с Володей

расстались год назад. Не понимаю, чего вы от меня

хотите.

– Хочу узнать. Вы его любите?

Она вздыхает.

– Целый год…

– Маша, – перебиваю я. – Я знаю, сколько времени

прошло. Любите?

– Не знаю, – угрюмо отвечает она.

– Просто… если любите, всё ведь в ваших руках.

Вернитесь к нему.

– Это он вас ко мне послал?

– Нет. Он вообще не знает, что я здесь. И вы,

пожалуйста, не говорите ему.

Я пару секунд молчу, затем говорю:

– Он не может вас забыть. Любит. Всё. Теперь только

от вас всё зависит.

Она молчит. Долго. Затем неуверенно произносит:

– Я… позвоню ему.

Я встаю со стула и тяжело сглатываю привычный

комок в горле.

– Я очень надеюсь, что да.

– Ой, – Маша вдруг спохватилась и засуетилась. – Что

это я, даже чаю вам не предложила.

Я качаю головой.

– Не надо. Я уже ухожу.

Мне чертовски плохо. Но я сделала всё правильно. Я

усмехаюсь. Снова.

Сто пять

На следующий день вечером, когда я готовилась к

экзамену по математике, появился Художник. На самом

деле, я немного боялась встречи с ним, так как не знала,

как он отреагирует на то, что я влезла не в своё дело.

Но я ведь ради него старалась, в конце концов! Да и

мои старания даром не прошли. По крайней мере, я

на это надеюсь. Ну, Маша ведь сказала, что позвонит…

В общем, открывать пошла я, так как в гостиной

сидела одна.

– Какого хрена, Леонова? – без прелюдий начал он.

Я, зная, что в гостиной никого нет, всё равно

огляделась, вышла на крыльцо и закрыла дверь. Хм, в

шортах и футболке нынче холодно.

– Продолжай.

– Что за хрень с Машей? – недовольно спрашивает он.

– Вы поговорили? – спокойно говорю я.

– Поговорили.

– И как?

– Нормально… Леонова! Не соскакивай с темы на тему.

– Я не соскакиваю, – качаю головой я. – Вы