Текст книги "Террариум черепах (СИ)"
Автор книги: Крис-Джейн Кира
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
– Боялся, что украдут, – пожимает плечами он и
вдруг отпускает велик по лестнице. Тот то ли скатывается
то ли съезжает по лестнице и с душещипательным
скрежетом падает на пол.
– Ну ты и придурок, – говорю.
– Да ладно, – беспечно пожимает плечами он. – Всего
три лестницы осталось.
– Ты точно придурок.
Тем же методом велосипед добирается до подъездной
двери. Макс вытаскивает свою махину на улицу, и мы
садимся на неё. Только сейчас я вспоминаю:
– Твою мать, Макс, а если тормоз откажет? Или
цепь замёрзнет?
– Нормально всё будет, у меня хороший велик, -
отмахивается он.
Мы, как два конченых идиота, едем неизвестно куда
на велосипеде по снегу и льду. Редки прохожие изумлённо
оборачиваются нам вслед, но мне плевать, мне жутко
нравится. Я никогда не каталась на велосипеде в снег.
Это удивительно весело. И странно. Как на санках в
июне.
Всё оказывается намного прозаичнее. У нас просто
лопаются шины. Мы встаём посреди какого-то лесного
просёлка рядом с заброшенной деревянной хижиной.
Куда этот маньяк меня привёз?
– И что теперь? – спрашиваю.
Он слезает с велосипеда и бодро отвечает:
– Будем прыгать с крыши.
У меня вырывается нервный смешок.
– Макс, ты идиот.
Но ему плевать на мои оскорбления, он залезает
на крышу деревянного дома и… прыгает в сугроб.
Ну не идиот ли?
Я подбегаю к нему.
– Ты живой там?
Он с трудом вылезает из снега и весело отвечает:
– Это действительно круто. Ты должна попробовать.
– Макс, я что-то не поняла, какого хрена происходит?
Он качает головой.
– Просто мы живём, как какие-то старики, недовольные
жизнью. Особенно ты. Пора бы уже встряхнуться. Давай,
не дрейфь, прыгни с крыши.
– То есть, если я прыгну с крыши, я резко помолодею
и буду довольна своей жизнью?
– Нет, – качает головой он и терпеливо, как маленькому
ребёнку, объясняет: – Ты просто прыгнешь с крыши.
Просто залезешь на неё по той трубе и прыгнешь.
Иначе будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
– Принимается.
Живём всё-таки один раз. Забираюсь на крышу и
подхожу к краю. Макс тоже залезает и встаёт рядом.
– Я не могу, – говорю.
– Высоты боишься?
– Да вроде не боюсь, просто… страшновато.
– Давай вместе.
Берёт меня за руку и начинает отсчитывать.
– Три, два… – я плотно закрываю глаза. – Один.
Мы прыгаем, и я падаю прямо на него.
– Глаза уже можно открыть, – чуть насмешливо
говорит Макс.
Я открываю глаза и смотрю на него сверху вниз.
– Какого чёрта? – это единственное, что я могу
сказать.
– Тебе понравилось?
– Самую малость.
Он прижимает меня за талию к себе и целует, я
охотно отвечаю. Резко перекатывается, и я оказываюсь
снизу, подмятой под него.
Затем резко отрывается от меня, встаёт и поднимает
меня. Всю малину испортил.
– Держу пари, ты никогда не играла в снежки, -
говорит он неожиданное. Я киваю.
– Пустая трата времени.
– Ты не права. Снежки – это весело.
– Закидывать противника снегом до смерти? Чёрта с
два.
– Не до смерти, а до победы.
– И как определяется победа? Пока один другого не
вырубит?
– Пока один не сдастся.
– Я сдаюсь заранее.
Но ему плевать на мой отказ, он отходит от меня
на несколько метров, и мне в плечо прилетает снежок.
– Так нечестно, я не была готова! – недовольно,
словно обиженный вредный ребёнок, кричу я.
Следующий достигает цели в виде моего живота.
– А теперь была? – насмешливо интересуется он.
Я тут же леплю снежок, который изначально
совершенно отказывается лепиться, я всё-таки в этом
новичок, и кидаю в Макса, попав прямо в голову.
Надо заметить, что обычно, когда я что-либо кидаю,
я всегда промазываю.
– Чёрт, – виновато бормочу я. Но ему хоть бы
хны. Он весело улыбается и говорит:
– Я знал, что ты втянешься.
И начинает обстрел снежками. Приходится включаться
в игру.
Через полчаса я, изрядно измотанная, устало кричу:
– Сдаюсь я, чёрт бы тебя побрал!
А вот Макс остался всё таким же бодрым. Подходит
ко мне и спрашивает:
– Понравилось?
– Самую малость. Пойдём, нам ещё до дома идти.
– Надо будет ещё в аптеку зайти.
– Зачем?
– За презервативами.
Я таращусь на него.
– На кой чёрт?
– Мало ли, пригодится.
Пригодились.
Пятьдесят восемь
Мы с Максом не выходим из дома уже четвёртый
день. Он сказал отцу, что едет со всем классом на
озеро. На несколько дней. Звонит ему каждый день и
рассказывает, что «здесь очень тепло и в палатке ему
живётся отлично». Честное слово, не знаю, как и почему,
но отец ему верит.
Мы с Максом мирно спим, когда раздаётся трель
домофона. Медленно и неохотно я просыпаюсь, с трудом
встаю с кровати и иду к двери.
– Кто? – спросонья хриплю я.
– Я, Энни.
Мама… Чёрт, мама! Все остатки сна разом пропадают.
Я в панике и… Отлично, я голая. Несусь, как ужаленная,
в комнату, натягиваю бельё и свою валяющуюся по всей
комнате одежду и ору, как чёртова идиотка:
– Макс, вставай!
Очаровательно, это помогает, и он сразу просыпается.
– Мама приехала!
В отличие от меня, Макс не паникует, он быстро
встаёт и подхватывает свою одежду.
– В шкаф, – говорю.
Он подчиняется, но, тем не менее, не упускает
возможности съязвить:
– Аня, шкаф – это так пошло.
– Пошути мне ещё, – я задвигаю дверь шкафа-купе
и бегу открывать маме дверь.
– Ну ты чего так долго не открываешь? – спрашивает
она, ставит свой чемодан на пол и обнимает меня. Я
изо всех сил стараюсь, чтобы она не заметила, что я
дышу, словно загнанный заяц.
– Прости, мам, в квартире был беспорядок, и я…
– Всё с тобой понятно.
Она снимает куртку, сапоги и идёт в душ.
Я облегчённо выдыхаю и тащу своё тело в комнату.
Открываю шкаф.
– Пронесло? – спрашивает Макс. Он уже одет. Я
киваю.
– Вроде да.
Осторожно, чтобы мама не услышала, мы прокрады-
ваемся к двери. Но дверь ванной неожиданно открывается,
и я затаскиваю Макса обратно в гостиную, тут же
накрываю его рот ладонью.
– Энни, принеси полотенце, пожалуйста, – говорит
мама.
Только одна стена отгораживает нас с Максом от
мамы и стоит ей только заглянуть за неё, она нас
увидит. Но она не заглядывает.
– Сейчас, мам, – выходит ужасно нервно, и мне
остаётся только надеяться, чтобы мама этого не заметила.
Я иду к шкафу, полотенца лежат на верхней полке
и мне приходится подпрыгнуть, чтобы достать одно. Я
не слышу, но буквально-таки кожей чувствую смешок
Макса. Сволочь.
Приношу маме полотенце, и она вновь скрывается
за дверью.
Мы с Максом всё-таки добираемся до коридора.
– Согласись, это было весело, – шепчет он.
– Обхохочешься, – недовольно бормочу я.
Он кратко меня целует и уходит. Я закрываю дверь.
Никогда в жизни бы не подумала, что буду так
тщательно скрывать от мамы свою личную жизнь. На
самом деле, я никогда от неё ничего не скрывала. Ничего.
Я ей рассказывала даже больше, чем Верке. И всегда
считала, что если уж и найдётся парень, позарившийся на
такую, как я, мама первой узнает об этом. А теперь
понимаю, что ни один подросток никогда не сможет
говорить с родителями на подобные темы. Я бы уж точно
не смогла. Но я просто ненавижу что-то от неё утаивать.
Мама всегда была моим лучшим другом, она всегда
внимательно меня выслушивала, не перебивая, не осуждала,
давала дельный и правильный совет.
Я бреду в свою комнату, а там долго роюсь в
шкафу с одеждой, ища кофту, которая прикроет укус на
шее. Он заметно побледнел, и мама чудом не заметила
его ранее. Макс – сволочь.
Мама выходит из душа, и мы идём на кухню пить
чай. Она рассказывает о поездке, а я отрешённо киваю,
думая о своём.
Пятьдесят девять
В понедельник мы с Максом приходим в школу.
– Засос спрячь, – говорю я, пока мы идём по
коридору.
Он вопросительно смотрит на меня.
– Засос. На шее, – невозмутимо говорю я.
Он натягивает ворот свитера повыше.
– Если я не ошибаюсь, это не Лера… – как бы
между прочим произносит он.
Я прекрасно знаю, что он издевается, поэтому
совершенно не поддаюсь на его провокации и спокойно
отвечаю:
– Если б это была Лера, прятать бы не пришлось.
Он кивает.
– Твоя правда.
Когда мы заходим в класс, я всеми силами стараюсь
сделать лицо менее сияющим. В конце концов, многие
из здесь присутствующих никогда не видели меня
счастливой или хотя бы довольной. Вера всё поймёт
сразу, Ира, может, что-то и заметит, но не придаст
этому никакого значения, ибо она равнодушная ко всему
идиотка, а вот Лера насторожится. Что совершенно мне
не нужно.
Макс подходит к Лере, обнимает её и целует, а я…
стою и борюсь с ощущением несправедливости всего
происходящего. Эгоистичный голосок внутри меня надрывно
кричит, что это всё неправильно, и что на её месте
должна быть я. Но мне совершенно плевать на его
судорожный ор, я прекрасно знаю, что несправедливости
тут нет.
– Как провели каникулы? – спрашивает Ира.
– Дома сидела, ни черта не делала, – говорит Вера
и скучающе зевает. Она порвала с Гошей, и сейчас на
неё навалилась жуткая апатия, как когда-то на Леру.
Она ничего не делает, ничего не хочет, всегда выглядит
сонной. Радует только одно – в истериках не бьётся и
вены не режет.
– У меня мать с отчимом приехали, поэтому я на
всю неделю свалила к бабушке в Питер, – говорит
Лерка, нежась в объятиях Макса.
– Я тоже дома просидела, – рассказывает Ирка. –
Так только, на свиданки иногда бегала.
С многочисленными парнями.
– А ты, Макс, как с отцом съездил? – спрашивает
Лера.
– Хорошо, – улыбается Макс. – Там очень тепло и
совсем нет снега.
Когда-нибудь я возненавижу Леру. А потом и Макса.
– А ты, Ань? – спрашивает Вера бесцветным голосом.
– Тоже дома сидела, – пожимаю плечами я. – Спала,
в Интернете.
В тот же день у меня появилось три засоса. Два
на шее и один на правой ключице. Макс, сволочь,
отомстил мне за утреннее.
Шестьдесят
Дни тянутся, тянутся, им нет конца и края, они
однообразны и похожи друг на друга, как братья-близнецы.
Юлиана Смирнова всё пытается закадрить Макса, а тот
лениво и насмешливо отвечает на её ухаживания. Издевается
и развлекается, но Юлиане Смирновой невдомёк. Макс
встречается с Лерой, спит со мной. Никогда бы не подумала,
что мне достанется отвратительная и неблагородная роль…
любовницы. Каким бы глупым, заезженным и неуместным
не было бы это слово, но это так. С каждым днём я всё
больше убеждаюсь, что Макс в Лере… души не чает. Думаю,
он влюблён в неё… И ведь эти мысли – не плоды моей
паранойи. Вера тоже замечает отношения Макса к Лере.
На них смотрит с опаской, на меня – сочувственно. Но
мне, если честно, никуда не упёрлось её сочувствие. В
глубине души я всегда знала, что так будет. Я не то что
бы не признавалась себе в этом, я об этом как-то и не
думала. Проскальзывали мысли, конечно, но редко и мельком.
В конце концов, это ведь Макс, мой Макс, который не
один раз признавался мне в любви, смотрел на меня с
нежностью, мирился со всеми моими бесчисленными
закидонами, мой Макс, который ради меня согласился
встречаться с нелюбимой девушкой. Которую полюбил. Уж
не знаю, ради меня или нет.
Всё разрешилось в один день. Приходит ко мне Макс
и выдаёт:
– Лера меня бросила.
Я чуть с дивана не упала, честное слово.
– Как это?
– А так. Сказала, что между нами всё кончено.
Хорошо хоть не смс-ку написала: «Я тебя больше не
люблю», мрачно усмехаюсь я про себя.
– Я должен её вернуть.
Я, не удивлённая, не поражённая, переспрашиваю:
– Вернуть?
Переспрашиваю только потому, что нужно что-то
сказать.
– Да, – кивает он и фанатично, как обезумевший,
тараторит: – она меня кинула, понимаешь? Бросила. Меня.
В голове не укладывается. Меня! Бросила!
– Верни её, Макс, верни, – говорю я, а сама уже
выпроваживаю её за дверь. Он не замечает. Он фанатик. -
А то как же она посмела…
Захлопываю дверь. Вот тебе и сказка. И идеальная
любовь. И Макс, что оказался не лекарством от рака, а
самим раком. И Лера, что, кажется, уже излечилась.
К чёрту всё. К чёрту Макса. К чёрту Леру. К чёрту
их обоих. К чёрту всех и вся.
Шестьдесят один
Мы с Лерой сидим у меня на кухне на подоконнике
и курим. Она долго молчит, а я жду, не тороплю её.
– Неправильно всё это, – в конце концов, произносит
она. – Я, Макс, Гоша… Всё неправильно. Лучше уж
так.
Я пожимаю плечами. Уж не знаю, кому лучше.
– Моя мать с отчимом разводится, – вдруг говорит
Лера.
Я кидаю бесстрастный взгляд на неё.
– Почему?
– Застала его в их постели с какой-то бабой. И всё.
Побежала подавать на развод. Моя мама. Моя. Которая
в отчиме души не чаяла, чуть ли не в рот ему
заглядывала.
– Ты всегда недооценивала свою мать, – говорю.
– А теперь вот стоит отдать ей должное. Она молодец.
– Ты ей рассказала о том, что спала с ним?
– Хотела. А потом не стала. Неизвестно, как она
отреагирует. Лучше точно не станет. – Лера недолго
молчит, несколько раз глубоко затягивается и продолжает: -
Мы уедем. С ней. Вдвоём. Как только год закончится.
Я сплющиваю сигарету о внешнюю сторону оконной
рамы и кидаю бычок в окно.
– Куда?
– В Краснодар. У мамы там сестра.
– Тебе оно надо?
– Я не против, – пожимает плечами Лерка. – Пора бы
уже что-то менять.
– Могла бы просто перекраситься.
– Надо что-то кардинально менять.
– А как же Макс? – спрашиваю и ничего не
испытываю. Всё так, как и ожидалось. Весь наш спектакль
– бессмысленная постановка, ведущая в никуда. – Он вон,
убивается по тебе.
Лера ухмыляется и пожимает плечами.
– Пусть. По мне все убиваются.
– Кроме Георгия.
Лера сухо улыбается и качает головой.
– Теперь и Георгий.
Я не знаю, как Лере это удаётся, чёрт возьми. Но
факт остаётся фактом. Ей упиваются, по ней убиваются
все парни нашей школы. И других школ тоже. И вообще
все парни.
Шестьдесят два
Вера позвонила в восемь вечера. Быстро, чётко,
спокойно, без истерик и лишних предисловий, она сказала,
что Ирка с Андреем попали в аварию на его байке.
Назвала номер больницы и попросила приехать. Я так
же быстро и спокойно собралась, заказала такси и приехала.
В палату нас не пустили. Рядом с дверью дежурят
родители Ирки, наши кучкуются чуть поодаль. Лера,
Вера и даже Макс. Надо же. Подхожу к ним.
– Ну что? – спрашиваю.
– Сказали вроде, жить будет, – говорит Лера. Они с
Максом друг на друга даже не смотрят. Как дети, ей-
богу.
Мы долго сидим, сидим, ждём непонятно чего.
Макс сидит рядом со мной. Я чувствую, что он
хочет что-то сказать. И наконец говорит, тихо, чтоб
никто не услышал:
– Ань, это ведь была глупая затея, верно? Ну, ты
и я…
Я киваю.
– Да, Макс. Увы, но да. Бессмысленная и глупая.
– Но мы ведь неплохо провели время?
Я чуть грустно улыбаюсь.
– Это да.
– Мы не друзья?
– Никаких друзей.
– Отлично.
Я киваю. Вот всё и разрешилось. Слава богу.
Сначала в палату Ирки заходят родители. Потом мы.
Она вся в синяках и ссадинах. Особенно на лице и
руках.
– Выглядишь ужасно, – говорю.
– Ты тоже, – не остаётся в долгу Ирка.
– Но я-то всегда так выгляжу, а тебе личико авария
изрядно подпортила.
Верка тыкает мне локтем в бок.
– До свадьбы заживёт, – беспечно отзывается Ира.
– С кем из этих троих? – спрашивает Лера.
На этот раз локоть Веры прилетает в бок ей.
Ирка смеётся, но её хриплый смех тут же обрывается.
– Чёрт, спина, – сипит она.
Ирка – везунчик, если в данной ситуации это слово
вообще применимо. Она отделалась лёгким сотрясением,
ушибами и ссадинами. А вот Андрей сломал ногу.
Мы сидим у Иры часок, а потом собираемся по
домам.
Когда я возвращаюсь, мама тут же строго спрашивает:
– Ты где была?
– Ирка на мотоцикле разбилась. Я в больницу ездила,
– говорю я и снимаю кеды.
– С ней всё хорошо? – обеспокоенно спрашивает мама.
– Да что с ней сделается. Пара ушибов и сотрясение.
Ирка, зараза, живучая, как собака.
Мама с большим неодобрением смотрит на меня, а я
пожимаю плечами, мол, это же правда.
– Ладно, пойдём поедим, – говорит.
Мы сидим за столом, едим, и я всё-таки решаюсь
спросить:
– Мам, а что там у тебя с отцом Макса?
– Хорошо всё, – пожимает плечами она.
– Вы знакомы… сколько? Три месяца?
– Четыре.
– Вот. И что у вас?
Мама тепло улыбается.
– Хорошо всё у нас. И я бы тебе советовала в это
не лезть.
– Ну, секрет, так секрет.
Дальше мы сидим молча, наслаждаясь уютной тишиной.
Мне комфортно и спокойно. Я знаю, что мне ни с кем
и никогда не будет так хорошо, как с моей замечательной,
всепонимающей мамой.
Это был последний день, когда я видела Леру. Тогда
был июнь, все экзамены сданы и она уехала. Никому
ничего не сказав, не попрощавшись. Только прислала нам
троим SMS-ки: «Не скучайте, сучки». Конечно же, мне
было грустно, я сожалела. Но что такое моё сожаление
по сравнению с огромным всепоглощающим чувством
облегчения? Всё, наконец-таки, встало на свои места,
вернулось на круги своя, и я не могла этому не
радоваться. Если бы я знала, как сильно ошибалась…
Шестьдесят три
Утро первого сентября встретило меня прижжённой
утюгом блузкой, пролитым кофе, порванным шнурком
кеда и, наконец, маминым истеричным:
– Опоздаешь ведь, Энни!
Сама знаю. Быстро скидываю кеды, напяливаю балетки.
Они жмут и натирают, за что опять же спасибо маме,
купившей это адское творение без меня.
Поворачиваюсь к зеркалу и застываю. Вроде всё так
же, но что-то изменилось. Волосы всё такого же неприятно
землистого оттенка, глаза бесцветные, безжизненные, под
ними серо-коричневые круги, слишком тёмные, чтобы я
могла их замазать, губы изодранные, иссушенные, бледные,
кожа тоже бледная. Но эта не та фарфоровая
аристократическая матовая белоснежность. Это неприятная, с
едва заметным сероватым оттенком, мертвенная бледность.
Господи Боже мой, ну и лицо.
Мешковатые чёрные брюки, свободная белая блузка,
застёгнутая на все пуговицы под самое горло, и пучок
на голове дополняют картину. Аня нынче просто писаная
красавица.
В коридор выходит мама, идеально красивая, одетая
с иголочки. Я фыркаю. Может, меня в роддоме подменили.
– Чего стоишь, Энни? – восклицает она. – Опоздаешь.
Я киваю, взваливаю на плечо тёмно-серую джинсовую
сумку. Мама тепло улыбается и говорит то, что говорила
каждый год первого сентября на протяжении десяти лет:
– Всё, любовь моя, иди.
Я вновь киваю, открываю дверь и выхожу, вовремя
вспомнив, что надо прикрыть её тихо и аккуратно, а
не шандарахнуть, как обычно, потому что мама этого
терпеть не может.
Когда я подхожу к зданию, линейка уже вовсю
идёт. Наши стоят в самом конце. Подхожу к Вере с
Ирой. Они молча оглядывают меня с ног до головы и
в один голос произносят:
– Ужас.
Я киваю.
Мы стоим на линейке ещё минут десять, затем
расходимся по классам.
Далее начинается привычная программа, Арина
Викторовна что-то рассказывает о предстоящем годе и
обо всём прочем.
Ирка неожиданно спрашивает:
– Как там у твоей мамы и отца Макса?
Я закатываю глаза.
– Не спрашивай. Они собираются жить вместе.
– Ты не рада?
– Да не то, чтобы… Просто, торопятся они слишком.
– Я бы поставила тысячу на то, что дело в Максе,
а не в том, что они торопятся, – говорит Вера и
усмехается.
Ира согласно кивает.
Я здесь каких-то пятнадцать минут, а уже понимаю,
что без Леры мне будет ой как не сладко. Эти идиотки
меня доконают.
Шестьдесят четыре
Дальше день пролетел быстро, без происшествий. Мы
с Максом не сказали друг другу ни слова, хотя, наверное,
это глупо, ведь месяц-два, и мы будем жить под одной
крышей…
Математика была сегодня последним уроком. Из класса
я выхожу позже всех. На четвёртом этаже ни единой
души. Из женского туалета слышны приглушённые всхлипы.
Мне бы, дуре такой, просто пройти мимо, но нет. Я
какого-то чёрта останавливаюсь, пару минут пялюсь на
дверь, решая, зайти или свалить, и всё-таки захожу.
Юлиана Смирнова сидит на подоконнике и рыдает
в голос. Ну и картина. Она даже не сразу меня замечает.
А когда всё-таки поднимает затуманенный от слёз взгляд,
я вижу тонны потёкшей косметики. Ну и зрелище. Не
такая она, кстати, и красивая. По крайней мере, сейчас.
Первой мыслью было просто развернуться и уйти, потому
что плевать я хотела на её душевные терзания, меня
даже любопытство здесь не держит, мне неинтересно,
почему она ревёт, но я всё равно спрашиваю:
– Ладно, какого чёрта?
Она всхлипывает и непонимающе смотрит на меня.
Хорошо, я забыла, что имею дело с конченой дурой,
поэтому разжую:
– Чего ревёшь, спрашиваю.
– Макс, – всхлипывает она и разражается рыданиями
с новой силой. Разумеется, а кто же ещё?
– Слушай, – устало вздыхаю я, – ты можешь хотя
бы на секунду перестать наматывать сопли на кулак и
нормально объяснить?
Юлиана громко неизящно шмыгает носом, глубоко
вздыхает и гнусавым голосом изрекает:
– Макс меня послал. После того, как… – и опять
рыдает.
Понятно. Переспали.
– Ну и что теперь? – спрашиваю. – Ну подумаешь,
переспали, с кем не бывает. Что теперь?
– Просто я… – Юлиана запинается и утирает нос
рукой. – Я до него…
Я морщусь.
– Ты что, лишилась с ним девственности?
– Ну… да.
– Ну ты и идиотка…
Я осекаюсь. Но не потому что Смирнова опять хочет
зареветь, а потому что вроде как не далеко от неё ушла.
Но с другой стороны, я-то не сижу здесь и не рыдаю,
как последняя истеричка. Юлиана Смирнова, я уверена, с
самого начала понимала, что Максу она и даром не
нужна, но при этом, видимо, на что-то надеялась. Ну
не идиотка ли?
Я вздыхаю, всё так же помня, что могу просто
развернуться и уйти, и никакие угрызения совести не
будут меня мучить, так как мне плевать, но всё же
говорю:
– Ладно, пошли со мной.
Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу, слыша,
как Юлиана Смирнова семенит за мной, изредка
всхлипывая. Раздражает меня жуть как.
Я иду вглубь коридора, открываю двойные белые
двери, достаю из сумки ключ, открываю ещё одну,
неприметную, выкрашенную в цвет стен и вхожу в
тёмное узкое помещение.
– Что это? – спрашивает Юлиана.
– Это место, куда я прихожу страдать.
– У тебя есть место для страданий? – в темноте мне
не видно её лица, но по голосу понятно, что Принцесса
ошеломлена.
– Ну да, – пожимаю плечами я. – Оно у всех есть.
– У меня нет.
– А должно быть, Принцесса, иначе, где бы ты сейчас
страдала?
Я сажусь на пол кладовой и блонде ничего не
остаётся, кроме как сесть рядом.
– Зачем людям место для страданий? – спрашивает она.
Я закатываю глаза. Неужели нельзя просто молча
думать о плохом и мучиться?
– Потому что они все несчастны, – поясняю я.
– Не все.
– Все. Этот мир – обитель разрушенных судеб. Пора
бы тебе уже привыкнуть.
– Неужто, ты не можешь смотреть на всё позитивнее?
– Будь я героиновой наркоманкой, получившей
очередную дозу, может быть, и могла бы. А так… нет.
– Ты ужасный человек.
– Может быть.
– И что только нашёл в тебе Макс…
Я усмехаюсь. Если бы я могла знать, Принцесса,
если бы я могла знать…
Шестьдесят пять
Домой я не иду, а направляюсь прямиком к Максу.
Не знаю, что я буду ему говорить, но идиоту понятно,
что он чертовски неправ. Во всём. Начиная от Леры и
заканчивая Принцесской.
Кроме Макса дома, к счастью, никого нет. Я захожу
в квартиру и молчу. Он тоже молчит, выжидающе
смотрит на меня. Где-то я это уже видела…
– Макс, какого чёрта? – ладно, я хотела сразу не
нападать, но он меня просто из себя выводит одним
своим вызывающе умиротворённым видом.
– Ты о чём?
Я закатываю глаза, скидываю кеды и иду в гостиную.
Он тащится за мной.
– Какого чёрта ты трахнул Юлиану?
– А что тебя, собственно, не устраивает?
– Макс, грёбаный ты ублюдок, ты что, решил всех
девчонок перепортить? – Странно даже, обычно меня
трудно вывести из равновесия. – Юлиану-то ты зачем
трогал? Она же ангелок, в конце концов, а ты и её
попортил!
Макс ухмыляется.
– Дело только в Юлиане? Серьёзно? Я думаю, нет.
Ты слишком эгоистична и бездушна, плевать ты на неё
хотела. Просто ты бесишься. Ревнуешь и бесишься.
Бешусь, ага. От того, что ты такой кретин.
– Макс, твою мать, когда же ты поймёшь, что на
тебе свет клином не сошёлся. И что ты не дар божий,
из-за которого все должны страдать. Сволочь ты.
Макс тяжело вздыхает.
– Сядь.
– Пошёл на хрен.
– Я сказал, села и заткнулась.
Тут я подчиняюсь, так как никогда не видела Макса
таким… властным. И злым.
– А теперь послушай.
– Не хочу я ничего слушать! – перебиваю его я.
– Леонова, – говорит он и его низкий бархатный голос
настолько уверенный и даже повелительный, что у меня
даже мысли не возникает снова с ним спорить.
– Хотелось бы заметить, что я вас ни к чему не
принуждаю, поэтому нечего строить из себя борца за
справедливость или делать вид, будто тебе небезразлична
поруганная честь бедной Принцесски. – Он наклоняется
ко мне, его лицо в паре сантиметров от моего, и говорит
уже тише, с нотами издёвки в голосе: – Вы сами на
меня запрыгиваете. И Смирнова, и Лера, и ты… и Вера.
У меня пропадает дар речи. Я открываю рот, но
не могу выдавить из себя ни одного слова. С трудом
сглатываю, вздыхаю и на удивление спокойным твёрдым
голосом произношу:
– Теперь я могу сказать?
– Да.
– Отлично. Пошёл на хрен.
Я встаю с дивана, медленно иду в коридор, натягиваю
кеды, открываю дверь и выхожу из квартиры. Несмотря
на желание шандарахнуть её посильнее, прикрываю дверь
за собой тихо-тихо. Я ненавижу Макса. Он рушит мою
жизнь, ничего при этом не делая.
Шестьдесят шесть
Верка роется в моём шкафу, приговаривая:
– Столько классных шмоток, а ты на бомжа похожа.
Пойдём куда-нибудь, развеемся, а то ты совсем плохо
выглядишь. Как бы тебя очередной нервный срыв не
хватил.
Я её не слушаю, но она не замечает. Такая жизнера-
достная, она всё продолжает капаться в моих вещах,
говоря о какой-то чуши.
– Вер, ты спала с Максом? – прерываю я её
щебетание.
Она роняет все тряпки, что были у неё в руках,
оборачивается и смотрит на меня, как утопающий. И
молчит. Долго.
Я утомлённо потираю лицо и спрашиваю:
– Когда успели-то?
– На Новый год… – шепчет она и тут же пытается
оправдаться: – Ань, я пьяная была…
– Мне не интересны подробности.
Я усмехаюсь.
– Ну надо же, всех нас переимел.
Вера всё так же стоит возле моего шкафа, не зная
что сказать. Видимо, ей стыдно передо мной. А мне
вот совершенно плевать, Вера взрослый человек и может
спать с кем хочет.
Я решаю смилостивиться:
– Ладно, что ты там говорила про развеяться?
Веркино лицо сияет. Вообще-то, я не хочу никуда
идти. И в моём понимании, развеяться – значит, прочитать
хорошую книгу или послушать Papa Roach, но почему
бы хоть раз не сделать исключение?
Верка долго роется в моём шкафу и, наконец,
выуживает какие жутко обтягивающие чёрные брюки и
светло-голубую блузку без рукавов. Я даже не знаю,
откуда у меня сие дизайнерское творение.
– Держи, примеряй, – говорит она и протягивает
мне вещи.
– А не могу я пойти так?
На мне тёмно-зелёная кофта в крупный цветок на
пару размеров больше меня самой и чёрные свободные
джинсы.
– Ни в коем случае, – качает головой Вера и вновь
настойчиво протягивает мне брюки с блузкой.
Я тяжело вздыхаю, но всё же плетусь переодеваться.
В брюки я влезаю с трудом, настолько они
обтягивающие. В блузке мне не комфортно, она открывает
шею, грудную клетку, плечи и руки.
Верка присвистывает.
– Вау, Леонова, да у тебя, оказывается, талия есть,
– говорит она и обходит меня по кругу, придирчиво
оглядывая. – И задница.
Я закатываю глаза.
– И куда мы идём?
– В клуб.
– Пожалуйста, успокой меня и скажи, что клуб
любителей Чарльза Буковски.
– Нет, зануда, мы идём в нормальный клуб, где
светомузыка, танцы…
– Торчки и случайные связи, – заканчиваю я.
– И это, несомненно, тоже.
И вот я, в брюках, в которых страшно садиться, и
кофте, которая кажется мне слишком прозрачной и
слишком открытой, иду в клуб. Место скопления отбросов
общества. Отлично, докатилась.
Шестьдесят семь
Когда мы приходим в клуб, Верка сразу же добро-
порядочно сваливает с каким-то парнем, оставив меня
одну у барной стойки. Подруга, мать её.
– Ну надо же, какие люди!
Нет, серьёзно, я бы поставила свою почку на то,
что Вера знала, что Макс будет здесь. Чёртова сучка.
– Ты даже выглядишь прилично, – продолжает он.
Я поворачиваюсь к нему и пытаюсь убить взглядом.
Но на него, разумеется, это не действует, он смотрит с
таким же вызовом и нагло ухмыляется. Ну не сволочь
ли?
– Макс, заткнись и закажи мне выпить.
Он даже не улыбается, скорее, скалится, и говорит:
– Что будешь?
– Водку.
Я выпиваю рюмку. Обжигающая жидкость течёт по
горлу, но я даже не морщусь.
Краем глаза замечаю, как Макс обворожительно
кому-то улыбается. Оборачиваюсь и вижу шатенку в
обтягивающем бирюзовом платье. Ненавижу бирюзовый
цвет.
– Очередная фифа? – усмехаюсь я. – Макс, ты как
с цепи сорвался.
– Ревнуешь?
– Завидую. Твоей трудоспособности.
– Тогда ладно.
Я вздыхаю.
– Макс, пора бы тебе уже понять, что мне совершенно
безразлично, с кем ты спишь. Можешь трахать кого
хочешь, мне плевать.
Макс неожиданно подходит ко мне сзади, встаёт
совсем вплотную и говорит:
– Видела ту девушку в отвратительном бирюзовом
платье? – Я киваю. – Так вот, сегодня я пересплю с
ней. Возможно, даже не раз. А ты можешь сколько
угодно изображать из себя холодную суку, но мы оба
знаем, что тебе не плевать.
Нашёл, на что давить. Ублюдок.
– Смотри, хламидии не подхвати, – говорю я абсолютно
спокойно, отхожу от него и направляюсь к выходу.
Хватит с меня, развеялась.
Я уже почти дохожу до выхода, но тут появляется
какой-то придурок, и говорит чуть заплетающимся голосом:
– Привет, милая, скучаешь?
Отлично, пьяницы-то мне и не хватало.
– Отвали, – говорю я и делаю ещё несколько шагов
к вожделенной двери, как придурок хватает меня за
локоть. Вот почему я ненавижу открытую одежду… Эти
чёртовы прикосновения каких-то ублюдков…
– Не спеши, вечер ведь только начинается.
Я закатываю глаза.
– Слушай ты, жертва радиации, три секунды и ты
исчезаешь из зоны моего личного пространства, понял?
По его озадаченному виду я понимаю, что ни
хрена он не понял. Тогда я снова пытаюсь уйти, но
его рука всё ещё держит мою и сжимает сильнее,
когда я пытаюсь её выдернуть.
Я уже начинаю хаотично соображать, что же делать,
когда всё решается само собой. Макс подлетает к моему
нарисовавшемуся ухажёру и бьёт его в лицо. Кажется,
мой чёртов рыцарь сломал ему нос. Парень, не смотря
на то, что пьян, быстро приходит в себя и бьёт в
ответ, разбивая ему губу. Тогда Макс бьёт его ногой в
пах и добивает ударом локтя в позвоночник.
Вокруг собрались зеваки, заинтересовавшиеся дракой.
Верка тоже тут. Переводит ошеломлённый взгляд с меня
на Макса.
Ну отлично просто.
Шестьдесят семь
Я выдавливаю немного мази на ватный диск и
прикладываю его к губе Макса. Он не дёргается и даже
не морщится. Спокойно сидит на диване, пока я
обрабатываю рану на его губе. Нельзя ведь встать, чтобы
мне было удобнее. Но тут, как будто прочитав мои мысли,
он дёргает меня за талию на себя и я оказываюсь у него
на коленях. Ладно, пусть так.
– Какого чёрта ты полез? – спрашиваю.
– Он же к тебе приставал, – пожимает плечами Макс.
– И ты полез в драку?
– Ну да.
– Герой, – говорю я ехидно и слезаю с него.
– А что мне нужно было делать? Стоять и смотреть?
Нет, он меня выбесит когда-нибудь.
Я наклоняюсь к нему и говорю:
– Ничего тебе не надо было делать. Ни-че-го. Я сама
