Текст книги "Несчастные девочки попадают в Рай (СИ)"
Автор книги: Kerry
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Ее нет, Рыбин!
– Странно. Может, она за деревом?
– Тут никого нет! – я теряла терпение.
– А может, у тебя в кармане?
Мои плечи напряглись. Я обернулась.
– Что ты сказал?
– Я сказал: «Может, ты в кармане посмотришь?».
Вопреки всякой логике, моя рука полезла в карман. Пальцы коснулись мятого клочка бумаги. Записка от Рыбина.
– Ты обманул меня! – выкрикнула я, больше разочаровываясь в себе.
Мерзавец рассмеялся в голос.
– А ты, дура, поверила.
Стало дурно. Я одна, в глухом лесу, в обществе аморального психопата, умственно-отсталого и еще парочки дегенератов – это засада.
– Зачем мы здесь? Что ты вытворяешь? Откуда у тебя браслет Нины? Ты украл его? – я растерялась, отчего из моего рта посыпались несвязные вопросы.
Рыбин снял маску спасителя и вернул естественную гримасу. Он был собой очень доволен. Еще бы, ведь, он обвел меня вокруг пальца.
– Понимаешь, Цветкова, ты сильно расстроила меня, – он вышагивал царской походкой, щелкая костяшками пальцев. – Очень сильно.
– О чем ты?
– Не перебивай меня! – рявкнул он, и Лагута вздрогнул. Фальшиво улыбнувшись, Рыбин продолжил: – Я и Коля были добры к тебе, позвали с собой на дамбу, поделились выпивкой, а ты…
Я сглотнула. К чему он клонит? Зачем вспоминает тот день?
– … пытаешься выставить нас плохими парнями. Разве это справедливо?
– О чем ты, черт возьми?
Рыбин не слышал моего вопроса.
– Ты должна понимать, что вести себя так – невежливо. Я привел тебя сюда, чтобы поговорить. Пообещай, что впредь такого не повториться.
Как коварная акула он кружил вокруг меня.
– Я не понимаю тебя! – Мир вращался. Ноги слабели.
– Ты больше не должна говорить моему отцу неправду. Мы с Колей не виноваты в том, что случилось с твоим дедушкой, – это прозвучало, как мантра, словно Рыбин сам желал уверовать в собственные слова.
– Ты не в себе?! Что за чушь ты несешь?!
После этого Вася остановился и, схватив меня за шиворот, припечатал к дереву.
– Я видел, как ты разговаривала с ним! – его слюна попала мне на лицо. – Решила сдать нас?! У тебя ничего не получиться, ясно?!
Прошло несколько секунд, прежде чем ко мне вернулся дар речи.
– Ты спятил, Рыбин?! Я разговаривала с твоим отцом не об этом! Мы говорили о моем новом опекуне и о методах его воспитания, которые меня не устраивают!
С его нахального лица спало напряжение. Он ослабил хватку и внимательно пробежался по мне глазами.
Похоже, мой ответ его устроил, но и я говорила правду. Я действительно умоляла Михаила Игоревича поменять нам опекуна, только вот получила на это категорический отказ.
– Постой-ка, – едва слышно выдохнула я, – ты волнуешься о себе… Получается, ты не отрицаешь, что виновен?
Вася поджал губы и равнодушно расслабил голову. Это бесчувственное выражение лица было равносильно устному признанию.
Рыбин поставил меня на землю и развернулся к ребятам.
– Пойдемте, пацаны, больше она ничего не ляпнет.
Как жаль, что в этот момент в моей руке не оказалось ружья. Я бы не замешкалась ни на секунду и выпустила бы в спину этого мерзавца всю обойму.
Он даже не попытался оправдаться. Он не стал отрицать.
Я не смогла смириться с его вальяжной, безнаказанной походкой и схватив ближайший камень, кинула его прямо в спину этому подонку.
– Подонок! – мой крик был похож на плач.
Рыбин остановился. Его свита сделала так же. Я же задыхалась от ненависти.
Положив руку на затылок, Рыбин развернулся и разочарованно покачал головой.
– Знаешь, а ведь я пожалел тебя, – он возвращался, – но ты сама все испортила.
Он кивнул парням, отчего они, как надрессированные псы, схватили меня по обе руки.
– Отпустите! – приказала я, но все тщетно. И верно, ведь я – не их предводитель Рыбин.
– Ты что-нибудь слышала про братство «V»? – прошипел он.
Я усмехнулась.
– Ты про глупую армию, в которую вы играетесь? Это смешно!
Он оскорбился. Еще никто не смел стыдить их.
– Посмотрим, кто будет смеяться последним, – угрожающе пропел он.
Почему-то, мне не было страшно. Я жутко злилась – на себя и эту на бригаду полоумков.
– Ну и что с тобой делать? – опечаленно вздохнул Рыбин, и постучал пальцем по губам, словно на его измученные плечи упала нежеланная работка. – О, придумал! Колян, у тебя же сегодня день рождение!
Рыжий болван судорожно замотал головой.
– Нет. Оно десятого января.
– Неважно, – отмахнулся Рыбин. – Сегодня, я разрешаю тебе все. Хочешь потрогать Цветкову?
Я задохнулась. Вот теперь страх догнал меня.
– Ты офонарел?!
– А что тебя так удивляет, Злата? – хохотнул Вася. – Лагута уже делал это, тогда, на дамбе. Помнишь, Колясик?
Щеки Лагуты покрылись красными пятнами, и он смущенно опустил глаза. Мне это не понравилось. К горлу подступила тошнота.
– Да-да, Злата, такое было. Заглянул тебе под юбку, жалко, что ли? Впрочем, ты была не против.
Безвольная свита поддержала его дружном хохотом.
– Это вранье! – я принялась вырываться, но сделала только больнее себе. Казалось, меня держат два робота.
– Ну ты ведь сама хотела, чтобы все знали правду. Вот тебе небольшая ее часть. В следующий раз подумай, хочешь ли ты знать, как все было на самом деле. Уверяю, ты разочаруешься.
Он блефовал. Хуже того, что случилось с дедушкой попросту не могло быть. Он хотел напугать меня.
– Бедные Соколовы, они так яро доказывали тебе свои чувства, в то время как ты отлично развлекалась с Коляном. Плохая ты, Злата.
Снова это мерзкий смех. На этот раз Лагута тоже хохотнул. Я смотрела в глаза рыжеволосому соседу, в надежде призвать его к здравомыслию, но едва ли у меня это получилось. Коля даже не догадывался, что данное мероприятие – это не дружеская встреча.
– Ладно, пацаны, бросьте ее. Все знают, что она заразная, так еще нахватаетесь чего.
Меня отпустили так резко, что я упала на колени. Парни с отвращением протерли руки, а перед моими глазами появились ботинки с истертыми от ударов носами.
Рыбин опустился на корточки рядом со мной.
– Веди себя хорошо, Цветкова, и бойся записок. Если ты получишь еще хоть одну из них – я тебе не завидую.
Мои пальцы воткнулись в сырую землю.
– Зачем ты это делаешь? – сквозь зубы спросила я. – Какой в этом толк?
Парень задумался.
– Помнишь, в детстве, я подарил тебе венок из белоснежного клевера? – Вася сплюнул, как будто ненавидел себя за тот поступок. – Помнишь, ты выкинула его на дорогу и с любопытством наблюдала, что с ним произойдет? Я помню, как ты смеялась, когда его намотало на колесо грузовика. И, когда я спросил тебя: «Зачем?», ты сказала – «Я так хочу». Так вот, я отвечаю на твой вопрос аналогично: "Я так хочу".
На моем лицее застыло изумление.
– Так это что, из-за долбанного венка? Ты мстишь мне?
Он непринужденно улыбнулся.
– В этом весь я, Злата. Мне дано все, чтобы жить правильно, быть хорошим сынишкой, а я гибну в собственной злопамятности, гордости и саморазрушении. В этом мы похожи. Твоя жизнь – это как колодец полный дерьма. Тебе не нравиться такой колодец, хотя ты же сама это дерьмо туда накидала.
После его речи, даже Коля Лагута показался мне вполне вразумительным. Рыбин явно псих. Одному только Богу известно, что твориться в его бестолковой черепушке.
Перед моим лицом упал браслет Нины.
– Передай свой подружке, чтобы лучше следила за своими вещами, – перед тем как уйти, он обернулся. – Ах да, дело не только в венке. Не только.
***
Грязная, мокрая, обессиленная я шагала домой, пытаясь переварить тот бред, который наговорил мне Рыбин.
Неужели, когда я была в отключке, Коля Лагута…?
Я приложила ладонь ко рту, подавляя приступ рвоты.
Нет, нет, нет. Пожалуйста, пусть это будет неправдой. Мало того что случилось, так еще и это? Проклятье! Почему я не перестаю думать об этом? Его грязные руки касались меня? Нет. Нет. Нет!
Время близилось к обеду. Живот урчал от голода. Мне хотелось спать, и немного плакать.
На пороге дома меня встретили с газетным свертков в руке.
– Где ты была?! Ко мне приходила Жанна! – лицо Клавдии было похоже на распаренный до красноты блин. – Тебя не было на уроках, как это понимать?!
Почувствовав неладное, Пашка вжал голову в плечи и поскакал в свою комнату.
– Да, прогуляла. Да, мерзавка. Может быть вы откажетесь от нас? – я посмотрела на нее с наигранной надеждой.
Что-то лопнуло внутри женщины.
– Ты наказана! До конца осени сидишь дома! На улицу ни ногой! Будешь гулять и пообщаться столько своей псиной! Нахалка! Куда смотрел твой дедушка, когда растил тебя?! Дрянь неблагодарная!
Ее крик стал тише, потому что я уползла в свою комнату и закрыла дверь.
Я проспала до самого вечера. Мне ничего не снилось. Аппетит пропал, как и само желание видится с тетушкой. Накинув на плечи теплый плед, я спустилась во двор. Благо, это было мне не запрещено.
Когда я увидела бритую голову на соседнем дворе, то поспешила скрыться обратно, но приглядевшись, поняла, что это был не тот Соколов, которого следовало избегать.
– Сема?
Парень сидел ко мне спиной и стругал палку заостряя ее на конце. Я позвала его еще раз и тогда он обернулся.
– Что с тобой?
– Ты про это? – он провел рукой по каштановой щетине. – Братец постарался. Придурок хотел, чтобы я присоединился к их сумасшедшему кружку.
– А ты?..
– А я отказался. Только их было четверо, и мое слово ничего не весило.
Я потрясла головой.
– Поверить не могу, что Саша пошел на это. Что с ним случилось?
– Рыбин с ним случился. Саша решил, что, наконец, обзавёлся настоящим другом. Этот бедолага готов угождать каждому, кто будет гладить его по головке… Бритой головке. А что с тобой? Ты грустная.
– Ты не один, кто попался в ловушку. Рыбин обманом завел меня в лес и прилюдно унизил, – мои глаза намокли. – Я ненавижу их общество. Кого они из себя возомнили? Вершителями судеб?
Сема прилип к забору и по-доброму улыбнулся.
– Не расстраивайся, соседка. Теперь мы хотя бы знаем против кого воюем. Да, силы неравные, но это не главное. Главное, уметь бегать, а остальное – ерунда.
Я хныкнула.
– Да уж, очень по – геройски.
Семка нахмурился.
– О каком геройстве ты говоришь, когда их в раз пять больше? Тем более, если твой напарник костлявая девчонка. Такие герои, как мы, долго не протянем. Мозги – наше оружие, а у долбанного братство их дефицит. Впрочем, как и волос.
Невыплаканные слезы скатились по щекам. Я рассмеялась.
– Что смешного?
– Да просто так…
– Нет, говори!
– Кажется, Павленко выдохнет с облегчением. Сомневаюсь, что теперь ты осмелишься закидывать ее шутками про прическу, лысая твоя голова.
Сема на секунду задумался, а потом тоже рассмеялся.
Тогда нам казалось это смешным. Тогда мы не знали, что души некоторых подростков настолько уродливы, что способны изуродовать чужие судьбы. Что нет никого, кто бы мог их остановить. Кто бы захотел их остановить, ведь, большая часть взрослых – это когда-то уродливые подростки.
Глава#15
Утро субботы не принесло большой радости. Я была наказана. «На-ка-за-на»– это слово всегда вызывало у меня самые досадные ассоциации. Нет ничего хуже, чем быть наказанной. Лучше уж я буду мерзкой дрянью, доставляющей массу проблем или неизлечимо-больной, чем наказанной. Кем угодно, но только не ей.
Впрочем, кто такая эта Клавдия, чтобы указывать мне? С какого переполоха она вообще командует?
Мне не хотелось провести выходные слушая беспрерывный кашель брата и противное ворчание тетушки, поэтому, наплевав на все запреты, я бесстрашно выскочила за ворота и направилась к дому Нины.
Не всегда же мне быть прилежной девочкой? Порой внутренние чертики тоже нуждаются в прогулке. И, тем более, что мне может сделать опекунша за непослушание? Накажет? Едва ли теперь меня этим напугаешь.
Встретившись с подругой, я отдала ей ее браслет. Нина действительно обронила его перед школой, когда отчаянно боролась с Рыбиным, дабы вернуть свой рюкзак, только вот упала, подрала коленки и расстроенная вернулась домой. Ох, ее негодованию не было предела, когда та узнала, к чему привела обычная потеря фенечки, а привела она к унизительному мероприятию в лесу. Однако, подруге тоже досталось. Ее коленки были замазаны зеленкой, что смотрелось непривлекательно и болезненно.
Мы решили уйти подальше от дома, на случай если озверевшая тетушка кинется меня искать. Кладбище – пожалуй, самое укромное и малолюдное место, где можно было в действительности расслабиться и выдохнуть с облегчением. Туда мы и направились.
– Так значит, Саша тоже точит на тебя свои идеальный зуб? – спросила Нина, подставляя травинку на фото усопшей женщины, тем самым добавляя ей импровизированные усы.
Когда я услышала "Саша", то невольно покрылась мурашками. Зубы застучали. Ну почему так всегда? Почему?!
– Ага, – печально вздохнула я, опустив голову. – Только вот причины его ненависти мне до сих пор неизвестны. Хотя, Сема выдвинул одну из них.
– Сема? – подруга отвлеклась от памятника. – Ты общалась с ним?
– Да, вчера мы прогуляли школу.
– Вдвоем? – эмоционально переспросила она, а потом запнулась. – То есть… Что именно он сказал тебе?
И я бы могла ответить ей, но тогда бы мне пришлось поднять неприятную тему Сашиного детства и его аллергию на предательство, на что я не имела никакого права. Сема поделился со мной не для того, чтобы об этом знала вся деревня. Мне пришлось сдержаться.
– Глупость, – лживо ответила я. – Он сказал мне полную глупость. Это же Сема, он всегда говорит всякие глупости, – губы изобразили сомнительную улыбку.
И зачем я только начала этот разговор?
– Понятно, – недоверчиво прошептала Нина и вернулась к фото.
Меня смутила ее реакция. Что именно ее огорчило? Ведь, очевидно, что огорчило.
– Постой-ка, ты ревнуешь Сему! – догадалась я. Ты ревнуешь, потому что мы прогуляли вместе школу?
Костлявые плечи Нины напряглись. Она обернулась и посмотрела на меня самым разочарованным взглядом.
– У тебя Каштанка в носу торчит и глаза квадратные, – выпалила она. – А еще, ты – Гулливер.
Я поморщилась.
– Что за чушь ты несешь?
– А я разве неправильно поняла нашу игру? Я думала мы должны нести полный бред пока первый не сдаться, не так ли? Ибо то, что я ревную Сему – просто неземная чушь! Как ты вообще могла так подумать?! – насупившись, Нина снова отвернулась.
Ох, она могла всячески отрицать свою симпатию, только вот мы – девочки и отлично читаем друг друга. Слишком легко вычислить если девушка влюблена. Необоснованная агрессия, смущение, растерянность, розовые щечки и бегающие глаза – самые очевидные симптомы, которые не обошли стороной даже хладнокровную Нинку.
– Страшновато в деревне стало, – буркнула подруга, водя травинкой по бесцветному фото. – Сначала твоего дедушку убивают, приезжают мерзкие тетки и претендуют на жилье, потом всякие сомнительные банды образовываются… А завтра что? Рыбин станет участковым и позволит воровать да бить, а тот, кто не согласен будет повешен на столбе? Нет уж. Я так жить не хочу. Как только будет возможность, обязательно свалю отсюда.
Мои плечи поникли.
– Я бы тоже уехала, но только у меня Пашка. Двоих мне не прокормить. Остается только смириться со всем этим беспределом. С тетушкой и с мерзким братством. А лучше сделать так, чтобы и те и другие позабыли о нашем существовании.
– Как это? – усмехнулась Нина. – Сыграем фальшивые похороны и оставим записку: «Не ищите. Мы в Раю»?
– Хорошая идея. Только умереть вместе – не получиться. Кому-то же надо будет готовить похороны и писать записки.
– Пусть твой малец возиться. Уверена, он мастак убедительно врать.
– Кто? Пашка? Да покажи ему конфету, и он тотчас расколется. Нет. Нам нужен дугой план.
Нина состроила серьезное лицо и покачала головой.
– Остаётся только один вариант – купить невидимые ягоды. Хотя нет. Зуб даю, что у тебя и на них аллергия. Облом, – она призадумалась. – О, придумала! Пусть Рыбин женится на твоей тетке! Уверяю тебя, года не пройдет, как они перегрызут друг другу глотки! Вуаля, и проблемка решена!
– Да ты само зло! – поморщилась я.
– Но план отличный!
Стало смешно. Сумасбродные идеи о том, как избавиться от наших недоброжелателей сыпались одна за другой, и в конечном итоге, все стало походить на диалог сумасшедших маньячек. И что только твориться у нас в головах?
После кладбища мы направились в "тайное место", чтобы убедиться в сохранности нашего домика на дереве. Стало даже грустно, ведь, всего несколькими месяцами назад мы делали это в компании Саши и Семы, а сейчас нам приходиться развлекать себя сугубо женскими занятиями. Теперь я, как и Нина считала, что мальчишеские занятия в разы интереснее девчачьих. Собирать букетики – скукотища, если можно прыгать с тарзанки, рвать платья и трусы, позабыв о страхе и манерах, а прыжки на скакалке никогда не заменят прыжки через высокие овраги. Да уж, те летние деньки проведенные вместе были самыми безумными в моей непродолжительной жизни.
Мне было пятнадцать, а я хотела десять.
Однако, добраться до домика нам так и не удалось, потому что впереди показались две лысых головы – Саша и Рыбин. Они уверенно двигались в нашу сторону, как свирепые быки, отчего хотелось отпрыгнуть с дороги и спрятаться в кустах. Но, сворачивать было слишком поздно и наши разнокалиберные тела поравнялись.
– О, Цветкова и Павленко – мои любимые девчонки! – расставив руки в стороны, притворно возрадовался Рыбин. – Куда идем?
– Мимо, – фыркнула Нина, выставив вперед средний палец.
Рыбин хохотнул, но даже не попытался сломать этот палец, что было весьма удивительно. Кажется, сегодня, ментовский выродок был в хорошем расположении духа.
Я же замерла на месте, робко поглядывая на Сашу. Его интересовало небо. Он изнемогающе задрал голову, словно его невероятно раздражало наше присутствие, как и сама встреча с нами. Что ж, меня она тоже не особо радовала.
– Может с нами на станцию? – предложил Рыбин. – Не бойтесь, мы присмотрим за вами. Тем более, в деревне ловить нечего.
Мы с Ниной переглянулись. И если подруга судорожно замотала головой, то я задумалась. Может если мы перестанем их бояться, избегать и притворимся "своими", то они отстанут от нас? Может, мы позабудем про братство "V" и перестанем получать эти раздражительные записки? Весьма наивное предположение, но я решила рискнуть.
– Хорошо, – ответила я. – Мы с вами.
Глаза Нины округлились. Впрочем, Соколов старший тоже удивился, и только Рыбин был доволен, как никогда. Идиот решил, что все только и мечтают, чтобы потусоваться в их изощренной компании. Не совсем. Я преследовала свои цели, пусть даже нелогичные. Да и вообще, все это попахивало легким сумасшествием.
– Ну тогда не отставайте, куропаточки!
Несмотря на внутренний протест, на станцию пошли все четверо. Я всячески игнорировала негодование Нины и, проглатывая ком колючей ненависти, через силу посмеиваясь над шуточками Рыбина. Я изменила собственным принципам, которым так яро придерживалась, но все же. Вполне возможно, что данный поход мог обеспечить нам последующую неприкосновенность или же сделать только хуже.
– О чем ты только думала? – возмущалась шепотом подруга. – Зачем мы идем с ними?
Не знаю о чем я думала, но кажется, в этот момент мой разум уменьшился до размера «Пашка». И в тоже время, стоит попробовать.
Станция – гиблая точка, где обычно собиралась не лучшая часть нашей деревни. Это место находилось недалеко от пирона, где останавливались товарные поезда и электрички. Жители редко покидали Каменку, поэтому станция практически всегда пустовала. Да и проезжающий состав считался той еще редкостью. Железные пути были покрыты проросшей травой, но отлично заменяли сиденья. Особенно летом. Особенно, когда нагревались.
Когда я заметила Кукушкину и еще несколько парней, то моя уверенность сменилась разочарованием. Я и подумать не могла, что высокомерная Кукушкина спуститься с небес и будет протирать свою белоснежную юбку на измазанных мазутом рельсах. А что в ее руках? Грязный стакан с алкоголем? Слюнявая сигарета? И даже не побоялась лесной мошкары? Этот мир не переставал меня удивлять.
Мне было пятнадцать, и все мои прежние убеждения перестали быть значимыми. Я совершенно не разбиралась в людях, от слова «совсем».
Рыбин и Саша уселись по правому бортику, там, где сидела их компания, мы же с Ниной робко заняли противоположную сторону. Ох, какое же это неприятное чувство находиться рядом с обиженным Соколовым – ты ощущаешь на себе его не долгосрочный взгляд, но этого вполне хватает, чтобы почувствовать себя ничтожной блохой.
– Цветкова, а ты чего такая бледная? – пропела Кукушкина. – Снова твоя аллергия? Даже солнце отказалось к тебе прикасаться, Заразная?
Переглянувшись с подругой, мы состроили два аналогичных выражения лица по типу «Кто эта болонка и что она там тявкает?», но ничего не ответили.
Едва ли мы с Ниной слились с этой компанией, наоборот, мы были каплей молока на угольном пергаменте. Кукушкина же смотрела на нас прожигающим взглядом, и только тушь на ее ресницах мешала превратить нас в пепел, потому что заменила беспросветные створки.
– Выпьем? – предложила Надя и взмахнула алюминиевой кружкой перед нашими лицами. – Или мы примерные девочки и не употребляем алкоголь?
Одной рукой она держала стакан, другой удерживала Сашу. Единоличница боялась, что ее избранник подышит в другую сторону, но не потому, что испытывала глубокие чувства, дело в репутации. Изволь ее друг взглянуть на другую, как Надежда перестанет быть совершенством, а это, для нее, конечно же, сопоставимо с падением Римской империи. Абсурд!
Черт, как же она меня раздражала.
– А давай, – брякнула я, наблюдая за ее шаловливыми руками и вырвала кружку.
Мне было пятнадцать, и я не училась на своих ошибках, а только повторяла их. Бестолочь, что с меня взять?
– Ого, Цветкова, только держи себя в руках, – посмеялась она, но я пропустила ее заявление мимо ушей и смело осушила стакан. Что-то сладкое попало в мой желудок и одновременно противное. Я вспомнила про мед, о котором говорил мне Сема и поморщилась. Приторная субстанция была отравой.
– И это все? – не унималась Надя. – Ах да, еще несколько глоточков и наша поганка превратиться в сварившегося рака.
– Залепи ватрушку, – заступилась Нина, но я уже опустошила две соседних кружки. Впрочем, хозяева кружек не жаловались, потому что кроме своих ног их уже больше ничего не интересовало. – Злата, ты как?
– Нормально…
Мир превратился в легкую карусель. Ненавистные люди стали ужаснее, а красивые – прекраснее. А главное, прежний холод теперь обжигал…
Я смотрела на улыбающегося Сашу и не могла поверить, что когда-то он беззаботно вырезал на дереве "С" и "Z". Оболочка осталось прежней, но внутри он изменился. Стал чужим. Холодным, как камень. Алкоголь в моей крови призывал схватить его за руку, посадить рядом с собой, успокоить и никогда не отпускать, но меня опередила Надя. Причем так на месяцев несколько.
Глоток, и она трогает его за шею. Два глотка, и она кладет свои длинные ноги на его колени. Три глотка, и Надя касается огромными губами его уха. Два стакана, и Кукушкина превращается в мерзкую медузу, которая пьет кровь парней и питается девичьей ненавистью.
Я дошла до той кондиции, когда поболтать с собой было делом вовсе недурным: «Эх, Саша, Саша. На кого ж ты меня променял? Разве тебе нравиться целовать эти пухлые напомаженные губы? В твои зубы вопьется эта коралловая помада и больше никогда не отстирается. Чем ни три, не получится. А эти километровые ноги? Через годик, два, Кукушкина перерастет нас всех, а ты будешь болтаться рядом, дышать в пупок и походить на сына. Ты будешь тратить все свои деньги, заработанные на калыме и спускать их на тонны черной туши. И что ты в ней нашел? Зубы белые, неестественные. Глаза большие, словно ей ногу оттоптали. А эти волосы? Шелковистые, струятся. Они будут попадаться в голубцах, борще, окрошке, а ты будешь давиться ими, как давятся коты своей шерстью. Фуй, ну и гадость. Жаль мне тебя Саша. Искренне. Аж плакать хочется».
– Слава СССР! У-у-у!
Я была так сильно увлечена Соколовым и Кукушкиной, что пропустила тот момент, когда вся остальная компания превратилась в бодающихся животных. Алкоголь проливался мимо кривых ртов, а глаза подростков смотрели в разные стороны.
– Пошли домой, – пробурчала Нина. – Мне здесь не нравиться.
– Ты что трусишь? – мой голос превратился в хитрый писк. – Плевать. Я остаюсь. Если хочешь, уходи.
Мы поменялись ролями. Мне хотелось протестовать. На мгновение я почувствовала себя бунтаркой, у которой вместо сандаликов железные подковы, а заместо аллергии – неземное могущество. Что ж, мне хотелось так думать, потому что со стороны все выглядело иначе.
Ревность – это чувство не прикрыть самой плотной маской и не залить самой едкой отравой. Она всегда будет вырываться наружу с криками: «А вот и я!».
Я видела только Сашу. Только его. Я превратилась в ржавый котел, в котором смешалась влюбленность, надежда, обида и разочарование. И всю эту радиоактивную смесь разбавил алкоголь, который изуродовал реальность и исказил чувства. Все превратилось в кислую кашу. Невкусную, и до боли ядовитую.
– Златка, ты как хочешь, а я домой, – не выдержав, предупредила Нина. – Надеюсь, ты не пожалеешь об этом.
Отвесив сомнительный поклон, я проводила подругу взглядом.
Пусть валит. Слабачка. У меня еще полно сил, чтобы держаться уверенно.
– Что, Цветкова, кинули тебя? – невнятно проговорила Надя. – Удивительно, что ты еще здесь. Обычно ты первая убегаешь, поджав свой…свою милую косичку.
Я икнула и, почувствовав неприятную боль в грудной клетке, поморщилась.
– Да что тебе нужно от меня? Кукушкина, иди «ку-кукай» в другом месте. Меня от тебя тошнит.
– А меня тошнит от твоего вида. Ты посмотри на себя. Это ты у своей овчарки шмотки воруешь?
– Боже, – моя рука прилипла ко лбу. – В жизни не слышала ничего тупее.
– Ты меня тупой только что назвала?!
– Нет, но ты действительно тупая!
– Ну, хватит, барышни! – влез Рыбин. Его влажная рука коснулась моего плеча, отчего все внутренности сжались.
Я напряглась и посмотрела на Сашу. Его интересовало что угодно, но только не наша перепалка. Но что-то мне подсказывало, что выбери он одну из сторон, легче от этого мне бы не стало. Он скорее лишиться слуха, чем заступиться за меня.
– Сокол, заводи шарманку, пока бабы не передрались, – сказал Рыбин, и Саша поднял с земли черную гитару.
Убрав от себя мерзкие ручищи, Рыбина, я уселась на рельс и попыталась успокоиться. Щеки горели. Голова кружилась. Мутило.
Я ненавидела Рыбина. Я ненавидела Кукушкину. Что я вообще здесь делаю?
«Ты не пой соловей возле кельи моей, и молитвы моей не мешай соловей».
Кожа покрылась мурашками. Чуть слышно, очень спокойно Саша произносил слова песни, но это не было похоже на обычную речь. Он пел. Пел так, как не поют, выходя на сцену. Это было что-то успокаивающее и до глубины души пронзительное.
Мне нравилось наблюдать за ним. Можно было вечно смотреть, как он бережно перебирает пальцами по струнам. Ни один цыган бы не смог загипнотизировать меня так, как завораживала его игра.
Я хотела подпевать ему, да только не могла отлепить язык от неба.
«Я и сам много лет в этом мире страдал, пережил много бед и отрады не знал».
– Ну вот, отходим, – неожиданно прервал чудесное пение Вася. – Колбаса на походе.
Мне хватило минуты, чтобы сообразить, о чем он говорит. К этому времени, вся остальная компания уже слезла с рельс и отошла ближе к лесу. Я почувствовала слабую дрожь в железе и неохотно приподнялась. «Колбаса» – так в понимании Рыбина назывался грузовой состав.
– Вы бы еще в лес убежали, трусы! – смеясь, выпендривалась Надя. – Даже Цветкова ближе стоит! Рыбин, а я думала, что ты у нас самый смелый! Иди сюда, – на этих словах Кукушкина начала толкать его в спину, приближая к железным путям. На мгновение я осознала, что хочу ей помочь.
Взбесившись, Вася оттолкнул Надю, и та повалилась на траву.
– Только тронь меня еще раз и…
Больше я ничего не слышала. В голове промелькнули воспоминания прошлого. А точнее, жуткой ночи, когда не стало дедушки.
«Только тронь меня, Федор. Отец узнает и будет худо».
Крики. Угрозы. Драка. Выстрел. Какая часть событий начала восстанавливаться в памяти. Лишь самая малость, но этого хватило, чтобы застыть от ужаса. Я слышала нарастающие звуки приближающего поезда, но не могла сдвинуться с места. Окаменение. Полный ступор.
– Эй, дура, тебя сейчас по шпалам размажет, – злорадствовала Кукушкина. – Ты хочешь, чтобы нас твоими кишками забрызгало?
– Цветкова, если ты решила сдохнуть, то ляг поперек рельс! Будь добра! Я всегда хотел увидеть тело без головы! – выкрикивал Рыбин.
– Она что, серьезно не собирается уходить оттуда? – промычало подобие на человека, которое днем ранее помогало Рыбину удерживать меня в лесу, а теперь притворяется, будто его заботит моя жизнь. – Черт, да она точно больная!
Пара фонариков вдалеке разбавила темноту. Я не знала для чего именно я продолжала стоять, но я стояла как вкопанная. Страха не было. Были лишь повторяющиеся раз за разом слова, которые звучали в моей голове.
«Теперь посмотрим, что скажут о тебе Соколовы».
– Ого, да она самоубийца!
– Цветкова, ну хватит, иди к нам!
– Я не собираюсь сидеть из-за тебя!
«Только попробуй проболтаться. Мне нечего не будет.»
– Злата, твою мать! – голос Саши вывел меня из оцепенения.
Поезд был совсем рядом. Глаза начало слепить. Дыхание перехватило. Словно на прощанье, я взглянула на Сашу. На прежнего Сашу. На макроскопическую долю секунды он вернулся. Неподдельное беспокойство промелькнуло в его глазах, отчего мое сердце согрелось. Стало радостно. Захотелось петь.
«Просвисти нежно ей, как я болен душой. Вспоминая о ней, заливаюсь слезой».
Меня оглушил звук несущегося поезда. А потом мне стало больно. Грудь сдавило. И темнота, ею заполнилось все пространство. Я молилась. Беспрерывно. Я молила господа отправить меня в Рай.
– Какая же ты дура, Злата, – тяжело дыша, выругался Саша.
Неужели, мои молитвы были услышаны, и я попала в Рай?
– Дура. Долбанная дура.
Открыв глаза, я увидела злое лицо Саши. Он навис надо мной, упираясь руками о землю. Соколов был в ярости и дышал так, будто это были его первые глотки воздуха. Его вздымающаяся грудь касалась моей, а губы тряслись.
Я и впрямь дура! Я не умирала! Саша спас меня!
– Больше такого не повториться. Это в последний раз, – рычал он, словно оправдывался за свой поступок. – Это в последний раз. В последний.
Саша был не в себе. Он был диким. Казалось, что это он едва не погиб под колесами поезда, а не я. Так в чем же моя вина?
– «Ненавижу», – одними губами произнес он, и оставил меня лежать на покрытыми камнями земле любоваться звездным небом.
***
Саша покинул станцию, позабыв о гитаре, а я, с трудом передвигая ушибленными ногами, пыталась его догнать. Я не должна была этого делать. Мне следовало оставить его в покое и больше никогда не попадаться ему на глаза, но я снова и снова действовала вопреки логике. Мне нужно было поговорить с ним, как будто это стоило мне жизни. Забавно, ведь своим поведением я показывала, что она ничего для меня не значит. Следовательно, разговор с Сашей был мне нужен больше, чем воздух. Да уж, коварные алкогольные чары заводят тебя в невероятные рамки. Все значительное сравнивается с посредственным: стоять или падать, любить или ненавидеть, смеяться или умереть.
