Текст книги "Несчастные девочки попадают в Рай (СИ)"

Автор книги: Kerry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава#23

Однажды, возродившаяся в твоем сердце любовь становится ядом и тогда все, что раньше трепетало от нежности, сгорает. Любовь плавит твои внутренности, прожигает воспоминания и разъедает душу, превращая ее в крупное сито. А человек, который напоил тебя этой отравой, наконец, снимает маску. Его прикосновения оставляют ожоги на твоей коже и синяки на запястьях. Тебе больно смотреть на него и больно – не смотреть. Тебе просто больно. Всегда.

Сильный ветер ломал верхушки деревьев, поднимал дорожную пыль, кружил листву и мелкий мусор, но меня спасал плотный капюшон толстовки, который прикрывал большую половину лица. Непогода на улице отчетливо отображала мое внутреннее состояние. Я была расстроена – слабо сказано, сгорала от ненависти – в самый раз.

На школьной площадке толпились беззаботные ученики: кто-то хвастался новыми брюками, кто-то распускал очередные сплетни, кто-то, не дождавшись обеда, жевал черничный пирог и вытирал руки о выглаженную форму. Самой большой проблемой этих подростков – была письменная ручка, чернила которой закончились во время важной контрольной. Я завидовала им, а они даже не догадывались, что в моей душе столько чернил, что хватило бы на весь учебный год. Как жаль, что я не могла поделиться с ними. Я эгоистично решила, что они заслуживают это больше моего.

Неугомонный ветер завывал в ушах и трепал волосы, а я мечтала об урагане, который сметет с лица Земли эту школу, этих малодушных людей и этого самодовольного подонка, который добавил дегтя в мою чистую душу. В мою практически безоблачную жизнь.

– … и молитве моей не мешай соловей, – напевала я себе под нос, чувствуя, как острое лезвие перочинного ножа карябает мою ногу. Я пришла не с пустыми руками, а точнее, не с пустыми карманами.

– … просвисти нежно ей, как я болен душой, – подпевал мне ветер.

Соколов старший стоял у входа в школу, как всегда, с уверенно поднятым подбородком; как всегда, с засунутыми в карманы руками; как всегда, в окружение своих «братьев». Заметив меня, он неторопливо откинул окурок в сторону и принял расслабленную позу – пожалуй, это последнее его действие, которое я могла видеть отчетливо, так как мой разум окутал красный туман.

Не сбавляя шаг, я приближалась к своему обидчику. Я шагала настолько уверено, напролом, подобно танку, который размажет его по асфальту. Но, когда между нами осталось незначительное расстояние – остановилась.

Я дала себе несколько секунд, чтобы заглянуть в его ни о чем не сожалеющие глаза, а потом отвесила обжигающую пощечину. Такаю сильную, что заныли пальцы. Но, похоже Соколова это ни капли не смутило. Он даже не дрогнул. Зато, все остальные побросали свои дела и, раскрыв рты, уставились в нашу сторону.

Такое же действие я повторила со второй его щекой, на что парень расплылся в ехидной улыбке. Мои губы ответили ему тем же. Все походило на особый «разговор» двух безумцев. Впрочем, так оно и было.

Я, не моргая, смотрела прямо перед собой: мятый воротник рубашки, расстёгнутые пуговицы, сухие губы, кадык и резкий запах табака.

Саша приподнял бровь.

– Полегчало? – холодно спросил он.

На моем лице заиграла юродивая улыбка.

– Еще нет.

После многочисленных пощечин, я вцепилась в его лицо ногтями. Царапала. Била. Кричала. И снова царапала. Мне хотелось изуродовать его нахальную физиономию – так же, как он изуродовал меня.

Соколов не попытался защитится, даже руки из карманов не вытащил. Он позволял бить себя, словно это доставляло ему удовольствие. Что ж, если это так, то я испытывала аналогичные чувства. Мне хотелось вгрызться в его шею, разорвать грудную клетку, достать его холодное сердце и прыгать, до тех пор, пока от бесчувственного органа не останется и мокрого места.

– Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя, Саша!

От Соколова меня оторвали чужие руки. Слишком грубо. По-хамски. Тот, кто это сделал, явно был не на моей стороне.

– Ты чего творишь, Заразная? Совсем уже из ума выжила? – рычал Рыбин, сжимая руками мой живот. Так, что не хватало воздуха. Так, что к горлу подступала желчь. Он всячески уворачивался от моих когтей и едва удерживал меня на месте.

– Убери от меня свои руки, урод! – орала я не своим голосом. – Не трогай меня! Отпусти, сволочь!

– Отпусти ее, – смеялся Саша. – Пусть выскажется.

На его лице красовались взбухшие поломы, виднелись кровоподтеки, волосы были взлохмачены – неизменной оставалась только улыбка. Дерзкая и вызывающая. Холодная и нераскаивающаяся.

– Мы пошли тебе навстречу, забыла? – кряхтел Рыбин, ломая мои ребра. – Мы не трогали тебя, а ты сама нарываешься? Скучно жить стало?

– Пусти меня, ублюдок! – брыкаясь, я плюнула Рыбину в прямо лицо, отчего тот шарахнулся от меня, как от заразы.

Проведя ладонью по лицу, он поморщился.

– Ты влипла, Цветкова, – Его глаза вспыхнули яростью. – Крупно влипла. Я тебе на куски порежу.

Мои пальцы коснулись ножа – смогу ли я опередить Рыбина в его планах и, наконец, восстановить справедливость? Ведь он заслуживает дырки в брюхе как никто другой…

Потасовка могла перейти в кровавое месиво, если бы не учителя, которые разогнали нас, как стаю мух. Не сомневаясь в истинных зачинщиках, директор пригласила братство «V» на воспитательную беседу. Я же осталась стоять на месте, катая в пальцах частички чужой плоти и чувствую на себе десяток ошарашенных взглядов.

– Чего уставились? – прорычала я, и испуганный народ поспешил убраться. А мне пришлось еще раз убедиться, что этот несложный вопрос обладает какой-то необъяснимой магией.

***

– Записываем тему урока и начинаем изучать материал, – волевой бас Жанны Анатольевны без труда подчинил учеников. Их головы прилипли к учебникам, а карандаши задрожали в руках. Учитель была рада такой дисциплине. А еще она была безумно рада тому, что Семен остался сидеть с Ниной. Она была готова усадить его к себе на колени, лишь бы он был вне досягаемости от меня.

И пусть это был уже четвертый урок, мои подушечки под ногтями продолжали пульсировать болью. Растрепанные волосы спадали на лицо. По телу выступили красные пятна. Расчесав письменной ручкой свои ноги, я с грустью осознала, что не надела колпачок. Теперь мою юбку украшали синие полосы.

Встретившись с Семеном взглядом, я слабо улыбнулась – изображая тигрицу, он поцарапал пальцами воздух. Новость о потасовки быстро разлетелось по школе, но такая популярность не особо радовала меня.

– Соколов! – Удар указки об стол вернул Семена в исходное положение. – За работу! А свои кривляния оставь при себе!

Первым от директора вернулся Лагута. Не изменяя традициям, он положил мне на стол мятый клочок бумаги. Братский «почтальон» даже не попытался сделать это незаметно.

Я развернула записку, только уже без страха. Мои руки не дрожали, как это было прежде. Теперь это была обычная бумажка и, с внушительным количеством ошибок, текст.

Собака спит с нАжом в спине,

Пусть гАрит она в огне,

Кровь бИжит с нее ручЪем,

Спит собака мертвым сном.

Мое веко задергалось, но нет от нервов, а от слезливого смеха, который вырывался наружу. Я попыталась притормозить его ладонью, но не вышло. Дикое ржание нарушило гробовую тишину.

– Цветкова! – взорвалась Жанна. – Ты пришла на урок, а не на цирковое представление!

Пропустив мимо ушей ее ругань, я повернулась к Лагуте.

– Вы опоздали, – хохотала я, обнимая живот. – Передай своему начальнику, что из тебя хреновый доставщик. Ваши записки уже не актуальны, мальчики. Ой не могу! Вот так напугали! А-ха, собаку уже прирезали, а угроза только поступила! Паршиво работаете, парни!

Из глаз выступили слезы. Все, включая учителя, смотрели на меня округленными глазами, что смешило еще больше. А вот Колька Лагута был расстроен. Скорее всего с него спустят несколько шкур, когда узнают, как он облажался. Пускай. Мне совсем его не жаль.

***

Как и следовало ожидать, в довольно грубой форме, я была удалена из класса. Повесив рюкзак на плечо, я шагала вдоль стены, обтирала об нее плечо и изучала надписи:

КУКУШКА + СОКОЛ = ЛЮБОВЬ.

8 «А» – ЛУЧШИЙ КЛАСС НА ЗЕМЛЕ.

УЧИТЕЛЯ ТВАРИ!

НЕНАВИЖУ ЭТУ ШКОЛУ!

Я ЛЮБЛЮ ШАЙКО ВАЛЮ.

А вот и рука Рыбина:

ЦВЕТКОВА – ЗАРАЗНАЯ. ПУСТЬ ВСЯ ЗАРАЗА ГОРИТ В ОГНЕ.

Мои плечи напряглись. Нет, я привыкла к его измывательствам – они никак меня не коробили, – меня смутила его грамотность. Ни в одном слове он не допустил ошибку. «Горит» – он написал правильно несмотря на то, что в записке было: «гАрит».

Я принялась изучать остальные каракули.

ЗЛАТА ДУРА.

ЦВЕТКОВА ИЗ «Г» КЛАССА БОЛЕЕТ СПИДОМ.

НЕ ПОДХОДИ К ЦВЕТКОВОЙ, ОНА ЗАРАЗНАЯ,

Странно. Каждая полученная мной записка просто кишила этими ошибками, а здесь ни одной. Или их писал Соколов старший, или мне трудно подобрать логичное объяснение этому феномену. Однако Рыбин никогда не отрицал, что пишет их, а значит, кто истинный автор – дело пятое.

***

Улица встретила меня хмурой погодой, хотя порадовал ветер – он стих. Что совсем не скажешь про мое настроение. Я не удовлетворилась своей работой – расцарапанного лица Саши мне было недостаточно. Это лишь меньшая часть того, чего он заслужил на самом деле. Он лишил меня моей Каштанки, а значит, должен ответить за каждый ее ноготок.

Внутри все бурлило. Чувство ненависти предавало сил. Меня пугали собственные мысли, одновременно возрождая во мне эмоции. Эти эмоции подпитывали желание жить, но искажали сам смысл. Я забывала о родных, фокусируя свое внимание на одной лишь мести.

Месть, она была сладкой на вкус. А мне так хотелось сладкого.

Я уже вышла на проселочную дорогу, когда позади меня послышались женские крики:

– Цветкова, стой! – противный голосок Кукушкиной Нади походил на скрип ржавеющих ставней. – Будь добра, подожди секундочку!

Она и еще несколько ее одноклассниц бежали мне навстречу. Размахивая кулачками, подружки едва касались земли, словно боялись замарать подошву. Это выглядело крайне нелепо. Так по-девчоночьи. Мы с Ниной так не бегали. Наша пробежка не была похожа на полет нежного лебедя, напротив, это больше походило на побег бешенного скота.

– А вот и ты, – констатировала Кукушкина, максимально приблизившись.

Мои руки вспорхнули в воздухе.

– А вот и я, – с сарказмом ответила я, решив, что сейчас мы закидаем друг друга бредовыми фразочками.

Брови Кукушкиной соединились.

– Дерзить решила? Что ж, очень глупое решение, – она схватила меня за рукав толстовки и потащила за собой. – Пойдем, поговорить нужно.

Уткнувшись пятками в землю, я притормозила.

– Отвали, – выдернув свои руку, я с заботой пригладила ткань толстовки. – Никуда я с тобой не пойду, Кукушкина, – последнее я произнесла с презрением. Даже не знаю, почему начала дразниться. Наверное, все дело в тошнотворных надписях, которыми она изрисовала школу и, которые мне пришлось совсем недавно лицезреть. Это была не ревность. Это было что-то похуже.

На ангельском лице Нади появилась кривая ухмылка.

– Уверена? – пропела она, скрестив на груди руки. – А вот мои девочки думают иначе.

Неспеша обернувшись, я практически уткнулась носом грудь Потаповой Гали. Ее масштабная фигура погрузила меня в тень, а угрожающее выражение лица – заставило покрыться мурашками. А вот и Неферова, Ларина, Жидко – все трут свои нежные кулачки, ставя меня в крайне шаткое положение.

Я сглотнула и постучала пальцами по карману. Конечно же, у меня был соблазн покромсать их юбки в клочья, но я быстро его подавила. Они ведь девчонки, а не братство, пусть даже Потапова мало чем отличается от Рыбина.

Опустив голову, я согласилась с их сомнительным предложением.

***

– Что ты устроила сегодня у школы? – прорычала Кукушкина, когда мы перестали быть видимы для чужих глаз. – Отвечай, сейчас же!

Я и еще пятерка отбитых на голову девочек стояли в лесу. Они нарочно привели меня сюда, дабы навести ужаса. Однако подружки не знали, что этот лес меня больше не пугает. Впрочем, как и кольцо из разгневанных людишек, которое, почему-то, всегда замыкается на мне.

– Что именно тебя интересует? – спросила я, поглядывая на остальных барышень и нервно расковыривая заусенец на пальце.

– Сегодня, ты накинулась на Сашу! На моего парня! Как это понимать?

Я поперхнулась.

– Твоего парня? Что ж, я тебе сочувствую…

Ее огромные глаза поползли на вверх.

– На что ты намекаешь, курица?

Курица? По-моему, это не я владелец пернатой фамилии.

– Я не хочу обсуждать это, Надя. Мне нужно домой, – я поспешила уйти, но меня грубо толкнули в грудь. Ну вот. Уткнувшись спиной в дерево, я устало потерла затылок. – Не думала, что ты умеешь драться.

– У тебя что-то с Сашей?! – взревела Надя, краснея в лице. – Признавайся, дрянь!

Да, ты права, между нами есть кое-что. Невероятная ненависть.

– Фу, – притворно поморщилась я. – С кем угодно, но только не с ним, – в моих лживых словах засомневались все без исключения.

– Да врет она, – влезла прыщавая Анжела Ларина. – Я сама видела, как Саша за ней по кустам гоняется. Уже все давно знают, что одного ей Соколова мало. Она вертит хвостом перед обоими. Нужно наказать ее, Надя. Чтоб больше не повадно было.

Я еще раз постучала пальцами по карману, представляя, как отрезаю язык этой мерзкой болтушке.

– Наказать? – воодушевилась недалекая Кукушкина. – И как же?

– Пусть грязь жрет! – прогремела Потапова.

– Грязь?

– Да!

– С твоих ног пусть жрет, Надь!

Должна признаться, что в головах у этих «конфеток» далеко не сладкие мысли. Если у братство «V» было только черное и белой, то мысли этих девиц были политы радужной краской и присыпаны щелочью. Это пугало. Я могла надеется на типичную потасовку, где будет только один проигравший, но сейчас все складывалось иначе. Лучше один раз получить болевой удар под дых, чем испытывать многочасовое унижение.

– Готова? – спросила Кукушкина, элегантно прощаясь со своей туфлей. – Прости, но это будет тебе уроком, Цветкова.

Меня покачнуло.

– Совсем сдурела? – выкрикнула я. – Ты явно заигралась! Остановись!

– Ох, нет, Цветкова, – она аккуратно окунула свои пальцы в густую грязь. – Заигралась здесь только ты, – одним движением подбородка, она приказала подругам схватить меня и повалить на землю. Бесхарактерные девицы тут же исполнили ее приказ.

– Вы из ума выжили? Отпустите меня! Отпустите!

В этот момент, я успела пожалеть, что пожалела их и не достала перочинный нож. Теперь мой нос утыкался в пропахшую гнилой листвой землю.

– Надеюсь, ты чистила сегодня зубы, – хохотнула Кукушкина и выставила свою грязную ногу. – Ты только посмотри какая вкуснятина. Ну же, не стесняйся, ешь.

Зажав рот, я вывернула голову, но грубая Потапова вернула ее обратно. Затылок горел. Безжалостные девушки вцепились в мои волосы, как в коробку с бесплатными шмотками. Мои руки они завлекли за спину, чем полностью обезоружили. Чертов нож был так близко, но я не могла им воспользоваться.

– Перестаньте, – процедила я, даже не надеясь на их вразумительность.

Старшеклассница хохотнули.

– Будешь знать, как лезть к моему Соколову, – холодная грязь коснулась моей щеки, отчего я закрыла глаза. Справедливости ради, это была самая унизительная церемония, в которой мне только приходилось побывать. Даже братство «V» не доходило до таких крайностей.

Кукушкина, совсем не стесняясь, елозила ногой по моему лицу, волосам и губам. Я все была в грязи.

– Забудь про Соколова, дрянь, – напевала она, восхищаясь собой. Еще бы, подобный опыт она получала впервые. Как же мне хотелось поменяться с ней местами и затолкать в ее поганый рот килограмм стекла, которым меня накормил ее Соколов.

– Кто-то сказал «Соколов»? – Семен снова появился из ниоткуда. Прервав унизительный процесс, он положил свой рюкзак на землю и воткнул руки в боки. – Вот он я. Злой, но до ужаса красивый.

Меня отпустили. И если Кукушкина моментально набычилась, то Потапова была готова превратиться в Дюймовочку.

– Сема, – прошлепала она одними губами, словно была готова его сожрать. Ее влюбленные глаза напугали меня, а заурчавший живот – еще больше.

Сема поймал мой взгляд и подмигнул.

И почему этого парня забавляет всякая ситуация?

– Вот знаете, барышни, – начал Семен, потирая руки, – с девчонками я не дерусь. Но, вы меня вынуждаете воспротивиться собственным принципам.

– Что это значит? – рявкнула Кукушкина, отряхивая ногу. – Ты угрожаешь нам?

Кепка Семена поменяла положение – нехороший знак. Исключительно для девочек.

– Не беспокойся, в отличии от вас, я пришел с благими намерениями, – он чихнул. – Правду говорю. В общем, я тут невольно заметил, что вы любители грязевых ванн, я прав?

Старшеклассницы замешкались, а Потапова лихорадочно затрясла головой. Я ошиблась, когда сравнила ее с Рыбиным, она больше походила на Кольку Лагуту. Такая же преданная кому-то и такая же ненормальная.

– Так вот я решил, – продолжал Семен, натягивая на руку хлопчатую перчатку, – что будет неплохо, если я поделюсь с вами, одной из богатейшей различными полезностями, масками. Спорим, вы не даже не догадывались, что коровий навоз обладает чудеснейшими свойствами? Он сделает из вас настоящих красоток. Впрочем, я погляжу работы много, – он достал из мешка густую субстанцию и несколько раз подкинул ее в воздух.

– Позвольте, я сам определю самую нуждающуюся…

Первый «оладушек» попал на блестящую форму Кукушкиной и немного коснулся лица. Завеяло отвратительной вонью.

– Как ты посмел? – опешила Надя. – Только не мне говори, что это навоз!

Семен игриво округлил глаза.

– Ох, конечно же, не буду, – он запнулся. – Но, это действительно был он. Кому еще?

Завизжав, старшеклассницы ринулись в рассыпную.

– Ну куда же вы? Тут на всех хватит!

Я снова коснулась ножа, осознав, что есть более гуманные способы разобраться с обидчиками. Ну, если их так можно назвать.

Мы остались одни. Семен, с испачканными навозом руками и я, с испачканным грязью лицом.

– Как я их? – гордился он, приподняв меня на ноги. – Круто?

Голова кружилась.

– Ты псих, Сема, – улыбнулась я. – Но, ты прикольный псих. Откуда ты вообще здесь взялся?

Уголки его рта приподнялись в самодовольной ухмылке.

– Я обещал защищать тебя, помнишь?

Мое, покрывшееся ледяной коркой сердце, растаяло.

– Спасибо, – выдохнула я, – только больше не опаздывай, пожалуйста.

– Заметано.

В его глазах сверкнула искринка – плохой знак. Для меня.

– Спорим, ты не успеешь убежать, прежде чем я обниму тебя этими перчатками?

Выставив перед собой руки, я сделала несколько шагов назад.

– О, нет, Соколов, даже не думай…

Глава#24

– Что это? – спросила я братца, открыв глаза. Передо мной стояла тарелка с аккуратно нарезанными бутербродами. Сыр и черный хлеб воплощали идеальную форму квадрата. Не трудно было догадаться, что это не Пашкиных рук дело, потому что в противном случае, сей шедевр больше походил на кривую аппликацию человека, страдающего тремором рук.

– Клава принесла, – пояснил братец, на что я округлила глаза.

– Брешешь.

– А вот и нет. Не переживай, там яда нет. Я проверял, – бессовестно издав отрыжку, Паша погладил выпуклый живот.

Нахмурившись, я принялась разглядывать подозрительный завтрак.

– Странно. Это совсем не похоже на нашу тетку. Она стала меньше ругаться, а точнее, вообще перестала. Теперь эти бутерброды… Что с ней случилось?

Пашка развел костлявыми руками.

– Не могу знать. Я люблю есть, а «есть» – любит меня. Так зачем ругаться, когда можно вкусно поштрявкать?

Улыбнувшись, я впервые согласилась с мальцом.

– Ты прав, какая мне разница? – я быстро затолкала пищу в рот. – Ммм, а это действительно вкусно. И никаких приправ. Просто отлично.

Аппетит был хороший, потому что последнее что мне приходилось жевать, была грязь с ног Кукушкиной.

– А я Сашке нож вернул, пока ты спала, – с гордостью признался брат. – Он валялся рядом с твоим матрасом. Можешь меня не благодарить.

Куски хлеба повалились из моего рта.

– Какой нож ты отдал?

– Евонный, – недоумевая, ответил он.

Я судорожно ощупала карман пижамы и с грустью осознала, что Павлик говорил правду.

– Зачем ты это сделал?

– Ну Зося, это же евоный нож! Я видел, как Сашка с ним расхаживал! Ведь, так?

Устало вздохнув, я отставила тарелку в сторону.

– Евонный, евонный… Только ты не должен брать мои вещи без спроса. Если даже они евоные, еешние или ихние, понял?

Братец кивнул и уселся на мой матрас. Вытянув вперед ноги, он продемонстрировал свои грязные пятки и, прилипший к ним мелкий мусор.

– Злата, – протянул он, не решаясь начать, – а почему Сашка больше к нам не заходит?

Я молчаливо пожала плечами.

– Дело во мне, да?

– Нет, Паша. Ты – самая последняя причина, почему Саша так себя ведет.

Малец поджал губы. Он стал задумчивым, и мне это не нравилось.

– Он тебя больше не любит? – поморгал он.

Усмехнувшись, я стала отковыривать мелкие камушки, впившиеся в его пятки, отчего он захихикал.

– Открою тебе один секрет: Саша никогда меня не любил.

Пашка затряс кучерявой головой.

– Неправда. Любил. Я сам видел.

Я по-доброму ткнула его в ногу.

– И что же ты видел, дурень?

– Что любит тебя. Ты когда мимо шла, у него борода тряслась, а ноздри как раздуются, – эмоционально рассказывал Паша. – А еще он краснел до корней волос. Я видел, видел.

Мне было шестнадцать, и это были самые странные признаки любви, о которых мне только приходилось слышать.

– Ерунду не мели, – воспротивилась я. – Не было такого. И вообще, это тебя не касается. Твое дело – слушаться старших и хоть иногда мыть ноги.

Пашины вопросы нервировали меня. Я еще не успела отойти от вчерашней потасовки, так теперь еще приходиться обсуждать Сашу Соколова. Мой язык буквально ломался при произношении этого имени.

– Зось… а это Саша убил нашу Каштанку? – звучало грустно, по-детски, но утвердительно. – Это действительно сделал он?

Я сглотнула.

Все разговоры относительно Каштанки отдавались во мне ноющей болью. Скорбь продолжалась. Прошло слишком мало времени, чтобы перестать скорбеть, а может, это время никогда не наступит. Быть может тот кусочек моего сердца, который всегда принадлежал Каштанке уже никогда не перестанет болеть, как это было с родителями, бабушкой и дедушкой.

Мне было шестнадцать, и мое сердце превратилось в настоящую «карту боли и утраты».

– Не знаю, Паша, – честно ответила я. – И не могу знать наверняка. Все слишком запутано. Но, одно я знаю точно – держись от него подальше и его дружков. Пожалуйста. Сделаешь это для меня?

– Ну, ладно, – закатил глаза Паша, явно посчитав меня занудой и параноиком. – А конфету хоть съесть можно?

– Какую еще конфету?

– Которую дал мне Саша за найденный нож, – он достал из кармана мятую барбариску и принялся ее разворачивать.

Вырвав из его руки подозрительное угощение, я выкинула его в окно.

– Никаких конфет! Не вздумай есть чужую еду, понял?

Ноздри мальца раздулись.

– Ты шизофреничка, Злата! – возмутился он. – Это была моя конфета! Саша дал мне шоколадную, и я оставил ее на кухне, в левом ящике!

Я открыла рот, а потом, воткнув руки в бока, выпалила:

– А тебе нельзя много сладкого.

Пашка покрутил пальцем у виска.

– У тебя что, башка в кирпич попала? Я уже месяц без сахара, ослиха ты больная! Зачем ты выкинула мою конфету? Бараниха ненормальная! Овца тупорылая! Ух!..

Мне было шестнадцать, но это только на словах. На пыльной полке «достойный ответов» стоял только один:

– Это ты, а я кто?

***

Прийти домой к семейству Рыбиных было не самым легким решением, но это было необходимо. Я устала терпеть беззаконие, которое творит сын местного участкового. Я устала молчать, зная, что сам контролер правопорядка нарочно закрывает глаза на прошлые и настоящие злодеяния своего сына, а соответственно, закроет и на будущие. Я устала терпеть несправедливость со стороны других людей, которая, так или иначе, меня окружает. Я устала бояться выходить из дома и входить туда. Я устала бояться за жизнь брата.

С меня хватит.

Дом Рыбина находился неподалеку от школы, в нескольких метрах от дороги и был не ухожен, так же, как и сам двор. Подойдя к облезшей двери, я слабо постучала, но мне не открыли. При повторном прикосновении дверь отворилась самостоятельно. Неприятный скрип неохотно пригласил меня зайти.

– Ну и где тебя носило? – я пошла на грозный голос и заметила, сидящего за кипой бумаг, участкового. Почувствовав мое присутствие, Михаил обернулся. – Ох, Злата, это ты? А я решил, что это Вася пришел. У тебя что-то срочное?

Замешкавшись, я принялась накручивать косу на палец.

– Я хотела бы с вами поговорить. И, да, это срочно.

Мужчина вскинул бровями.

– Срочно? Что ж, присаживайся, – он указал на стул.

На кухне царил полный хаос: стол украшала пепельница с горой окурков, грязная посуда была свалена в металлический тазик, пыльные занавески на окнах погружали дом во мрак, а деревянный пол был усеян следами от обуви.

– Не обращай внимание на беспорядок, Злата, – сказал Михаил, уловив мое негодование. – Этому дому несправедливо достались весьма скверные хозяева. Я вечно пропадаю на работе, а Вася пропадает черт возьми где. Здесь давно не было женщины, – он запнулся, а потом взглянул себе под ноги. – Хотя, одна у нас все же появилась.

Михаил поднял с пола рыжую кошку и усадил ее себе на колени. Та стала благодарно мурчать, а я округлила глаза. Это была та самая кошка, которую Рыбин попытался утопить. Сомнений не было – я бы никогда не спутала эти грустные глаза с другими.

– Откуда она у вас? – очевидно изумилась я.

Михаил поставил кошку на пол.

– Васька принес. Жалко стало. Оставили. Только вот следить за ней некому. Но, кажется, Анфису все и так устраивает.

Я была поражена до глубины души. Рыбин действительно псих. Его действия нельзя предугадать, они крайне непостоянны, что пугает еще больше.

– Я знаю, почему ты пришла, Злата, – неожиданно начал Михаил Игоревич, листая папку «Дело». – Можешь передать Клавдии: все в порядке. Скоро ее документы на дом будут готовы.

Нынешнее изумление сменилось шоком.

– Что? Какие еще документы? Она хочет забрать наш дом себе?

Участковый поднял на меня глаза и несколько раз моргнул.

– А ты не знала? Странно, конечно, ну да ладно. Во-первых: дом у вас никто не заберет, он всегда останется за вами. А во-вторых: Клавдия оформляет прописку, так как является вашим опекуном. Это нормальные вещи. Все так делают. Но, ты не должна ни о чем беспокоиться. У вас с Пашей останется свое жилье.

Я натянула неискреннюю улыбку.

– Спасибо. Я безумно рада.

Теперь понятно, почему Клавдия порхает по дому, как окрыленная гусеница. Оформив долю, она навсегда пустит корни в наше жилище, а может того хуже – поселит туда своих детей или внуков. Впрочем, этого следовало ожидать. Я все больше убеждаюсь, что эта женщина всегда преследовала свои цели, коварные и подлые, а благими намерениями там и не пахло.

– Если ты не об этом, о чем же ты хотела поговорить? – спросил Рыбин старший. – Я весь во внимании.

Собравшись с духом, я набрала воздуха в легкие.

– О вашем сыне. Я хочу поговорить о Васе. Он отравляет мою жизнь, Михаил, и это переходит все допустимые рамки.

Участковый помолчал некоторое время, а потом отмахнулся.

– Ох, перестань, Злата. Знаю я ваши перепалки. Вы с детства не находите общий язык. Не проще ли вам обходить друг друга стороной или попросту не общаться? – его наивному оптимизму можно было только позавидовать.

– Я говорю серьезно. Он творит ужасные вещи. В основном это касается меня, но страдают и другие. Вася создал группировку из настоящих отморозков. Мне страшно, Михаил. Я боюсь за свою жизнь. Я боюсь за жизнь своего брата.

На лице участкового зависло недоумение.

– Что ты несешь, девочка? – раздражительно бросил он.

Я предполагала подобную реакцию, поэтому незамедлительно полезла в карман.

– Вот, – на стол упал мятый клочок бумаги, – эти угрожающие записки мне пишет ваш сын, и каждый раз за ними следует непоправимое действие. Ужасное действие. Я боюсь даже представить, на что он способен.

Мужчина взял записку в руки, молчаливо изучил текст, а потом усмехнулся.

– Это почерк не моего сына, – констатировал он, но явно засомневался.

– Я не знаю, кто именно пишет эти записки, но это его рук дело!

– Не уверена, но обвиняешь? – фыркнул он.

– Да послушайте же вы, – взмолилась я. – Мне нет смысла лгать вам. Мне и моему брату угрожает опасность. Не придуманная, а настоящая!

Психанув, Михаил подскочил со стула, вцепился в мое запястье и куда-то потащил.

– Дай я тебе кое-что покажу, Злата, – на этих словах он завел меня в комнату сына. В нос сразу же ударил запах табака и несвежих носков.

Мужчина подвел меня к ободранной стене, на которой висело несколько старых фото, рисунки и даже потертая медаль. Один из снимком принадлежал мне. На фото мои еще живые родители, молодой Михаил Игоревич, я и Вася, лет так семи. Я помнила тот день. Очередной праздник «Жителей двора» в прошлом вызывал только положительные эмоции. Даже я совсем не боюсь Васю, а мило держу его за руку. Но, это было в прошлом. Тогда я еще не знала, что дружу с настоящим психопатом, который отравит мою жизнь. Пройдет несколько месяцев, и этот солнечный мальчишка превратиться в монстра, оправдав свои грязные поступки неоцененным венком из белого клевера.

– Видишь эти фото? – продолжал Михаил. – Он до сих пор хранит все ваши поделки. Как ты говоришь, у этого страшного человека, висит на стене поролоновая хрюшка. Этот страшный человек хранит детские фото и таскает домой голодных кошек, представляешь?

– Он болен, – не унималась я. – Его поведение странное и может запутать. Я сама не поспеваю за его двуличностью.

Участковый опустил голову и помассировал бугорок носа.

– Давай я кое-что тебе объясню, Злата. Понимаешь, мальчишки иногда ведут себя плохо, но только потому, что не умеют выражать свои чувства. Вот и Васю никто не учил этому. Ты не безразлична моему сыну, оттуда и все проблемы. Пойми его и не принимай эти проказы близко к сердцу. Все как-нибудь само наладиться.

Меня накрыла волна возмущения.

– Да о чем вы? О каких проказах вы говорите? Все намного хуже! Намного! – мне не хватало воздуха. – Совсем недавно он топил вашу Анфису в пруду, и только одному ему известно, по какой причине она сейчас у вас дома. Я ни капли не удивлюсь, если завтра он повесит вашу любимицу на бельевой веревке. Так, как он поступил с моей собакой!

Мужчина нахмурился.

– Что он сделал с твоей собакой?

– Убил, – мой голос сорвался.

– У тебя есть доказательства?

Я запустила пальцы в волосы и закрыла глаза.

– Да, там был нож. То есть, нет… я не могу уверенно заявить, кто именно сделал это, но ваш сын к этому причастен. Определенно. Он и его компания.

Михаил скрестил руки на груди. Стал стучать ногой о пол. Он был готов сорваться.

– У тебя нет доказательств, но ты во всем подозреваешь только моего сына?

– Вы не понимаете, он угрожает мне! Ваша перцовка уже несколько раз побывала в моих глазах! Он встречает меня у школы и угрожает! Он провожает меня со школы и угрожает! Я просто не могу сделать шаг, не споткнувшись о вашего сына! Он лжет и делает ловушки! Он обкидал мой дом камнями, убил собаку, чуть ли не убил меня, а теперь грозиться расправиться с братом! Боже, и тогда на речке… Это он убил моего дедушку! Я знаю это! Я уверена! Почему вы не хотите услышать меня? Почему вы…