Текст книги "Торговец жизнью (СИ)"

Автор книги: Kellerr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Тёмные волосы, с щепетильной аккуратностью зачёсанные назад, сейчас падали на прорезавшийся морщинками лоб. Отец был взволнован и напряжён, он не любил, когда что-то шло не по плану.

После он метнулся к шкафу, достал тяжёлый гранёный стакан, плеснул в него виски из откупоренной бутылки и осушил в один глоток.

– Ну и долго ты собираешься здесь сидеть? – он наконец обратил внимание на затихшего Райли. – У тебя что, нет других дел?

Райли недовольно нахмурился, но сдержал ответный порыв злости. Отец любил вымещать гнев на всех, кто попадался под руку в неподходящий момент.

– Ты сам хотел поговорить со мной, – напомнил он.

– Да… да, хотел, – усмехнулся отец, поигрывая оставшейся каплей виски в стакане. – Слышал, у Коди проблемы в школе.

– Плохо написал проверочную работу. С кем не бывает, – пожал плечами Райли, стараясь свести всё в шутку.

Но это стало его ошибкой. Светло-голубые глаза отца сверкнули; с грохотом опустив стакан на стол, он широкими шагами подошёл к дивану, схватил Райли за грудки и хорошенько встряхнул, вжав того в мягкую спинку и нависнув сверху. Из приоткрытого рта неприятно пахло алкоголем, и Райли с трудом сдержался, чтобы не отвернуться.

– С кем не бывает? Такого не должно быть с моим сыном, понимаешь? Он испортит мне репутацию! – выкрикнул тот, брызжа слюной.

Райли успел несколько раз пожалеть, что не покинул кабинет сразу же, как только раздался телефонный звонок. Он смотрел на побелевшие костяшки пальцев отца, в его сумасшедшие глаза, чуть неровные плотно сжатые зубы и лёгкую щетину, которая раздражала сильнее всего. Райли смог отчётливо представить, как наносит пену на подбородок, берёт бритву, проводит по коже и после нескольких удачных движений задевает подбородок. Алая струйка крови течёт вниз, приковывая к себе внимание, добирается до шеи и растворяется в идеальном белом воротнике рубашки.

Остаётся пятно.

Чёртовы пятна, которые отец на дух не переносил. Ни на одежде, ни в жизни.

Поспешно облизнув сухие губы, Райли всё же склонил голову, отклоняясь от гнетущего запаха виски.

– Он исправится. Я с ним поговорю. Просто ты порой громко разговариваешь по телефону, а комната Коди находится слишком близко. Ему нужно высыпаться, а не слушать твои крики, – произнёс Райли, нагло взглянув в лицо отца.

Тот рассвирепел ещё сильнее, отпустил его и, замахнувшись, влепил звонкую пощёчину. Райли тронул сведённую судорогой нижнюю челюсть, коснулся губы – на пальцах остались следы крови. Всё ещё приходя в себя, он облизнул разбитую губу и ощутил приятный металлический привкус.

В такие моменты было странно вновь поднимать голову и видеть, как злость отца постепенно испарялась, а на её место приходила растерянность и сожаление. Он никогда ничего не говорил. Сказать: «Прости» для него было слишком сложно. Невозможно. Райли никогда не ждал таких слов, но научился наслаждаться выражением лица, хоть и прекрасно знал, что сожаление и растерянность всего лишь прячут за собой страх.

Отец боялся его. Начал бояться после того, как Райли повзрослел, превратившись из худого тихого ребёнка в того, кто был способен дать отпор. Увлечённость отца строительством постепенно переходила все дозволенные границы. Он становился похож на помешанного, когда на горизонте маячил новый проект, который непременно должен получиться лучше предыдущего. В такие моменты он с головой уходил в работу, сидел в кабинете над чертежами сутками, а иногда среди ночи срывался на срочные встречи. И вот когда кто-то из семьи, никак не связанной с работой, попадался ему под руку в неподходящий момент, дело заканчивалось ссадинами и болью.

В детстве Райли доставалась порка ремнём. В юном возрасте он совершенно не понимал, за что его наказывали. Разве так плохо прийти к отцу в кабинет и спросить, будет ли он ужинать с ним и мамой? Разве плохо попросить починить сломавшуюся игрушку?

Мама пыталась объяснить, что папа слишком занят и сейчас к нему лучше не лезть, но Райли упорствовал. Он верил, что сможет пробиться сквозь глухую стену и получить толику отцовских внимания и любви. Но годы шли, а ничего не менялось. Один проект сменялся другим, превращаясь в бесконечную череду повторяющихся событий.

Подняв голову, Райли увидел уже привычный заметавшийся взгляд отца. Губы поджались, плечи напряглись. И снова никакого: «Прости, погорячился».

Шаг назад.

Райли закрыл глаза, вспоминая, как впервые дал волю эмоциям. Ему тогда исполнилось шестнадцать. Ещё не взрослый, но уже не ребёнок. Ещё далёкий от полного видения мира, но уже осознающий, что постоянная боль – это ненормально. Тем более от человека, от которого ждёшь совершенно другого.

Это произошло здесь, в кабинете. Отец был пьян, празднуя завершение строительства небольшого театра в самом центре Нокса. Разозлить его всегда было проще простого, но тогда оказалось ещё легче. Один только вид Райли, зашедшего поздравить с успешным завершением, исказил его лицо до неузнаваемости. Райли, застыв в дверях, смотрел на почти приконченную бутылку виски, и неодобрительно качал головой. Заметив это, отец пьяно расхохотался.

– Не нравится, что я пью? Но надо же мне как-то расслабляться!

– Мама запекла утку. Специально так, как ты любишь. И достала вино, но тебе, видимо, уже достаточно.

– Да как ты смеешь! – рассвирепел тот и, размахнувшись, кинул тяжёлый стакан в сторону Райли.

Он разбился о стену в нескольких сантиметрах от головы Райли. Осколки больно оцарапали щёку, а в нос ударил едкий запах алкоголя. Инстинктивно прикрывшись руками, пусть и слишком поздно, Райли врезался плечом в дверной косяк и беззвучно застонал от пронзившей боли. Но в тот раз в глазах отца не было ни сожаления, ни страха – один лишь гнев, что ему помешали радоваться очередной маленькой победе в долгожданном одиночестве.

Обернувшись на разлетевшиеся по полу осколки, Райли провёл ладонью по щеке и подцепил носком оставшееся целым донышко.

– Ты… ты в порядке? – вдруг хрипло спросил отец, чем сильно удивил.

– А ты как думаешь? – не остался в долгу Райли. – Мог попасть и в голову. Конечно, в порядке.

В тот же день, после ужина, когда отец сильно поругался с матерью и посмел поднять на неё руку, Райли пришпилил его к стене с невероятной силой, выбив весь воздух из лёгких, сдавил шею локтем и пообещал больше не сдерживаться, если нечто подобное повторится снова.

Около недели на шее отца, там, где давление было сильнее всего, красовался синяк.

Потом ссор и рукоприкладства стало меньше. И вот сейчас, когда новое увлечение – мост, соединивший бы Нокс и Лакус, давший бы развитие маленькому городку около реки Дуплексу, – набирало обороты, он вновь не сдержался. Райли продолжал неотрывно смотреть на отца, а тот медленно отступал, пока не упёрся в стол. Дрожащие пальцы вцепились в столешницу, задев единственную семейную фотографию в рамке, которая стояла на столе. Райли перевёл на неё взгляд. Счастливые улыбки, замершие специально для фотографа, никогда не казались ему искренними. Отец бережно обнимал мать за плечо, с её стороны стоял чуть отчуждённый Райли, а с его стороны – Коди, склонивший голову.

Коди был единственным, кто улыбался искренне.

– Хочешь ещё что-то сказать мне? – Райли поднялся на ноги и заметил, как дёрнулся отец.

Хорошо. Пусть боится, пусть дрожит.

Это придавало сил.

– Нет, – сипло прохрипел он. – Кажется, я слегка перебрал.

– Да, – кивнул Райли. – Тебе стоит отдохнуть. Твоя работа слишком тяжёлая.

***

Райли любил проводить время с матерью. Когда отец был занят, они часто вместе выбирались на вечерние прогулки в парки, разговаривали о всяких глупостях, наблюдали, как загораются фонари вместе с одновременно темнеющим небом. Холод в такие моменты практически не ощущался, и Райли замечал замёрзшие пальцы лишь в тот момент, когда касался руки матери.

Ева Бернаскони была красивой статной женщиной. Чистота двухэтажного дома держалась на ней, хотя нанять помощницу было бы куда лучше. В ответ на подобные предложения она всегда качала головой, заявляя, что не собирается сидеть в комнате и маяться от безделья.

Нелюбовь к светским вечеринкам граничила с обожанием театра. Ева всегда следила за репертуарами и приезжими актёрами, а также искренне радовалась, когда Витар взялся за строительство нового театра в Ноксе. Тот проект, наверное, был и оставался для неё единственным светлым пятном в работе мужа. Она присутствовала на торжественном открытии, посещала его ещё несколько раз уже после.

Витар гордился своим детищем, но как только подвернулась новая работа, тотчас позабыл о нём.

Научившись абстрагироваться от проблем с отцом, Райли с удовольствием стал его заменой для Коди – младшего брата, которому на момент начала строительства моста исполнилось всего лишь тринадцать лет. Он помогал ему с домашним заданием, порой подписывал разрешения на поездки куда-либо с классом или же отправлялся на вечерний футбольный матч, когда мать оказывалась занята.

Коди был похож на отца: тёмные волосы, светло-голубые глаза и правильные черты лица. Сам Райли слишком отличался от остальных в семье. Порой он слышал, как одной из тем ссор родителей являлся именно он. Отец иногда напоминал матери, что Райли слишком не похож на него, выделяется на общем фоне своими светлыми волосами, ярко очерченными скулами и формой губ. Не слишком высокий и худощавый, Райли и сам видел заметную разницу во внешности, но всегда считал подозрения отца в неверности матери ошибочными, пустыми. Такой преданной женщины, как она, не найти на всём белом свете.

Однако единственным, что точно их роднило, оставались глаза. Коди как-то подметил, что «папа и брат смотрят одинаково, когда злятся».

Райли такое сравнение не понравилось, но перечить Коди он не стал.

Когда было принято твёрдое решение о переезде всей семьёй туда, где только-только зарождался Дуплекс, Коди изменился. Он остро воспринимал новости о смене обстановки. Когда-то они успели пожить и в Лакусе, а перед переездом в Нокс Коди сильно вредничал и всячески упирался. А сейчас, когда у него в школе появились друзья, переезд воспринимался особенно тяжело.

Запираться в комнате стало для него обычным делом. Порой Коди не трогал замок вплоть до самого утра и не откликался на просьбы матери открыть. У Витара с ней были долгие сложные разговоры, особенно когда пришла пора паковать чемоданы. В конце концов, терпение кончилось, и замок был выкорчеван из двери, лишая Коди единственной возможности спрятаться в своём мирке.

– Я не хочу уезжать, это твоя мечта, не моя! – кричал Коди, когда отец вытаскивал из шкафа вещи и бросал на пол, приказывая собираться.

– Это не мечта, это работа, несносный ребёнок! – на таких же тонах отвечал он.

Райли стоял прямо за стеной, слыша, как громко всхлипывал Коди, и чувствовал гнев отца. Мать уже давно перестала влезать в их разборки, предпочитая прятаться в своей комнате и затыкать уши руками.

– Работа, которая приносит тебе всего лишь желанное уважение! Ты не думаешь о нас! У меня в школе есть друзья!..

– Это увековечит нашу фамилию, как ты не поймёшь! – послышался грохот, от которого Райли вздрогнул и заглянул в светлеющую щель между стеной и дверью.

– Не нужна мне наша фамилия, ненавижу её, ненавижу! – бился в истерике Коди.

Увидев красное от слёз лицо брата, Райли с трудом сдержался, чтобы не выволочь отца так же, как тот выбрасывал из шкафа одежду. Разбившийся светильник лежал на полу, часть книг с письменного стола – тоже.

Поднеся руку к двери, Райли хотел было толкнуть её, поддаться гневу и желанию защитить Коди, но что-то его остановило. Прошептавший внутренний голос не позволил сделать и шага, а рука так и осталась висеть в воздухе.

Отец что-то продолжал доказывать, объясняя, что это не конец света, что люди переезжают с места на место и что Коди сам в будущем, возможно, будет жить именно так. Друзья приходят и уходят, кто знает, может быть, в новой школе он найдёт лучше старых.

«Не заходи, – услышал Райли у себя в голове. – Не заходи, не заходи…»

Будто бы что-то должно было измениться вместе с исчезнувшим за спиной порогом комнаты Коди. Будто бы решись он переступить его, что-то уже не будет так, как прежде.

Он обещал отцу, что не позволит ему более общаться с матерью на высоких тонах, не позволит больше доводить её до слёз и тем более бить. Однако обещание не касалось Коди – с ним отец вообще пересекался редко, предпочитая лишь довольствоваться успехами младшего сына в учёбе, но сильно злился, когда слышал про плохие оценки.

«Не заходи», – настойчиво твердил голос, и Райли повиновался.

Он вернулся к комнате Коди ближе к ночи, когда свет во всём доме погас – остались лишь настенные ночники. Коди лежал на неразобранной постели с открытыми глазами и смотрел в потолок. Вещи по-прежнему оставались разбросанными по полу, а чемоданы – пустыми.

Проскользнув внутрь, Райли осторожно подошёл к кровати и сел на пол около неё, принявшись теребить мохнатый уголок пледа. Коди не смотрел на него, но и не возражал против присутствия. Прошло немало времени, прежде чем тишину прорезало первое робкое признание:

– Я не хочу уезжать, – шепнул Коди так тихо, словно боялся спугнуть.

– Знаю, – кивнул Райли. – Говорят, в Дуплексе зимой выпадает больше снега, чем в Ноксе.

– Люблю снег, – ответил Коди. – Он красивый, белый-белый.

– Всё не так плохо, – Райли улыбнулся, не веря, что пытается найти положительные стороны в переезде, которого сам не желал. – Как насчёт того, чтобы прогуляться?

Вечерние прогулки были их страстью. Выбраться на улицу с Коди не так легко, как с матерью – у того вечно оставалось много невыполненного домашнего задания, которое нужно было сделать на высшем уровне. Сейчас же Райли решил, что несчастной плохой оценке не повредит и последовавшее предупреждение о плохой подготовке. В конце концов, школу в Ноксе уже можно считать ушедшей в прошлое.

Побродив по вечерним улочкам, они зашли в картинную галерею, где обошли сразу несколько выставок. Коди любил рисовать, хоть и делал это крайне редко. На большие красивые картины в резных рамках он смотрел с жадностью, впитывая каждую деталь, словно рисовал сам, глазами. Практически всё время он молчал и ничего не комментировал, а Райли следовал за ним по пятам, вглядываясь в темноволосую макушку.

Коллекция остро заточенных карандашей и множества альбомов лежала в нижнем ящике стола, под стопкой учеников. Отец считал, что живопись – бесполезное занятие, в отличие от архитектуры. «Живопись приведёт тебя к скитанию по помойкам и портретам уродливых людей за бесценок», – говорил он, смотря на детские попытки Коди рисовать людей и пейзажи акварельными красками.

Там, куда они собирались ехать, картинных галерей уж точно не было. Райли редко проводил с Коди несколько часов подряд. Иногда ему казалось, что они друг друга совершенно не понимают. Говорить на общие темы было сложно, а порой и вовсе невозможно. Кроме страсти к рисованию Райли совершенно не знал увлечений Коди.

Они оба были замкнутыми, но Райли, как старшему, приходилось заставлять себя открываться, выворачивать душу наизнанку и делать всё, чтобы угодить отцу. Он не принимал изъянов как в работе, так и в семье, требуя держать заданную планку любой ценой.

Вернувшись домой, он помог Коди собрать вещи, уложил того спать и отправился к себе в комнату, где долго сидел перед распахнутым шкафом в одиночестве.

После того, как все детали были обговорены, а бумаги подписаны, семья переехала.

Дуплекс, который в то время только начинал разрастаться из маленького поселения благодаря перспективе постройки моста, был тихим спокойным местом по сравнению с Ноксом. Никаких шумных людных мест, примечательных зданий или памятников. Один берег Дуплекса представлял собой маленькую деревеньку с невысокими деревянными домиками, другой берег уже больше походил на город: и дома более высокие, многоэтажные, и асфальтированные дороги. Да и людей там было куда больше.

Поначалу пришлось жить в одном из старых деревянных домов, мало чем напоминавшем прошлое место жительства. Коди жаловался на свист ветра по ночам, а мама спустя пару дней и вовсе подцепила простуду.

Отец сразу принялся за строительство дома для рабочих и в первое время занимался только им. Когда он был почти завершён, люди приезжали с сумками, кто-то же отправлялся налегке.

Проект моста по планам должен был занять около трёх лет.

Три долгих года, казавшиеся бесконечным сроком.

Тихая деревенька постепенно превратилась в кишащий муравейник, где днём и ночью что-то происходило.

В выстроенном доме у отца появилась своя комната, как и у других рабочих, где он порой мог пропадать сутками. Коди привыкал к новой школе, но вёл себя куда отстранённее, чем раньше. Мать беспокоило отсутствие у него новых друзей, а в первое время периодически раздавались звонки с предупреждениями о плохом поведении. Райли радовался тому, что отец так редко задерживался дома и мало что знал о подробностях жизни Коди.

Любимым укромным уголком Райли стал поросший кустарниками песчаный берег неподалёку от фундаментов опор моста. Добираться туда было недолго – всего около пятнадцати минут ходьбы от места, где они жили. Там Райли любил проводить время в одиночестве, наблюдая, как люди копошились между собой, подобно настоящему муравейнику. Иногда он видел и отца в идеально выглаженном костюме, который постоянно стоял чуть поодаль от остальных и с важным видом наблюдал за ходом строительства, порой коротко бросая что-то бегающим туда-сюда подчинённым. Те останавливались, кивали без возражений и возвращались к привычному темпу.

Райли наблюдал. Он видел, как рылся котлован, как вбивались сваи и сооружался каркас, медленно принимая форму будущего моста. Его тошнило от горящего взгляда отца, который был устремлён лишь на мост.

Семья для него перестала существовать.

Чтобы приободрить мать, Райли занялся собственным проектом, вооружившись поддержкой нескольких местных жителей. Он собирался сделать открытую сцену, изображавшую театр, а после превратить её в место постоянных представлений любителей-энтузиастов. Совсем не то, что было в Ноксе, но он оставался уверен, что матери непременно понравится затея куда больше, чем отцовский проект моста.

Отдалённость Коди его беспокоила мало. То, что младший брат стал реже улыбаться – факт, но вполне понятно, почему он до сих пор злился и демонстративно отказывался возвращаться к прежней модели поведения. Спустя несколько месяцев после переезда Коди как-то обмолвился, что в школе у него появился друг. Стали объяснимы редкие задержки после уроков. Райли вздохнул с облегчением – уж лучше пусть Коди проводит время со школьным другом, чем отравляется мрачной атмосферой, царящей в семье.

Отец же по-прежнему пропадал на работе. Однако сильнее всего Райли волновало не его отсутствие, а медленное увядание матери. Они реже стали вместе гулять вечерами – всюду было полно строителей, от которых было не спрятаться.

Дуплекс ей не нравился, здесь было скучно, душно. Мать в основном сидела дома, проводя время за вязанием, а однажды Райли застал её за игрой в шахматы. С самой собой. Она не испугалась, спокойно подняла голову, улыбнулась и устало сказала:

– А мы здесь партию доигрываем.

Это странное «мы» всерьёз заставило Райли задуматься о её душевном состоянии.

Всего за несколько месяцев она стала будто выглядеть старше, а волосы и глаза потеряли привычный блеск. Райли не мог отделаться от мысли, что Дуплекс душит её, заковывая в цепи старого дома.

Поэтому в какой-то момент и родилась идея сцены под открытым небом. Сотворить целый настоящий театр было не под силу Райли – ему не хватало знаний и умений, а также людей. Но когда он подыскал подходящее место на пустой лужайке, в тени деревьев, и несколько раз, приходя туда, стоял и смотрел, то познакомился с Себастином и Гретой – людьми, определившими его жизнь в ближайшие месяцы.

========== Глава 11. Карточный домик ==========

– Либо ты просто любишь природу, либо ты сумасшедший, раз пялишься в никуда. – Это стало первой фразой Себастина, которую от него услышал Райли.

Себастин был высоким поджарым парнем, на голову выше самого Райли, с копной тёмно-русых волос с непонятным серым оттенком и кривой улыбкой-ухмылкой, так как левый уголок губ всегда оставался опущен. Весь его вид на фоне зелёных листьев или ярких вод реки был каким-то невзрачным, блёклым – даже глаза серого мышиного цвета. В одежде он предпочитал такие же цвета, без ярких пятен: чёрный, серый, коричневый, болотный.

Поначалу Райли казалось, что Себастин сошёл со страницы чёрно-белого карандашного рисунка, но потом понял, что тот ассоциируется у него с блёклым левым берегом Дуплекса – тем, где они сейчас и жили. С виду ничего особенного, но если копнуть глубже, то можно найти золотую жилу.

Несколько раз они пересекались именно около того места, которое Райли приметил для постройки будущей сцены. Себастин практически всегда оказывался где-то рядом, и Райли вечно цеплялся за него взглядом, но они не перебрасывались и парой слов.

А ещё Райли видел его в кабине большой грузовой машины, снующей к берегу реки – туда, где строился мост. Не стоило особых усилий догадаться, что Себастин работал грузчиком, таская на своих плечах тяжести в угоду другим.

В угоду его отцу.

Когда Себастин в первый раз заговорил с ним, Райли удивился, какой мягкий у него голос. Совершенно не вязался с внешностью. Мышиные глаза Себастина озорно сверкали в лучах полуденного солнца. Внимание привлекли испачканные в грязи пальцы, которыми он уже испачкал футболку на животе. Райли отстранённо подумал, что щепетильный отец за такую грязь, особенно в детстве, как минимум выпорол бы и заставил перестирать одежду на несколько раз.

Поморщившись, он отвёл взгляд и вновь уставился на пустую лужайку.

– Ты меня слышишь? Вправду, что ли, сумасшедший? – Себастин махнул перед его носом ладонью, и Райли отпрянул.

Пришлось ответить, чтобы тот, чего хуже, не решил потрясти за плечо.

– Я тебя слышу, – медленно проговорил он.

Себастин улыбнулся – криво, но по-доброму.

– Отлично. Хорошие новости.

– Ты местный?

– Вырос здесь.

– Сюда кто-нибудь ходит? – Райли кивнул на лужайку.

Задумавшись и склонив голову. Себастин ответил не сразу.

– Только на пикники. Ну, знаешь, когда тащат с собой скатерти или покрывала, расстилают на траве и уплетают гору приготовленной еды, – его что-то сильно рассмешило.

Когда Себастин смеялся, то выглядел весьма забавно. Райли не мог точно ответить, почему он вызвал такое доверие, но именно с ним он решил первым поделиться засевшей в голове идеей об импровизированном театре.

Как ни странно, Себастину идея понравилась. Он заверил, что сможет найти необходимые материалы и привезти их на рабочей машине, нужны лишь точные цифры и количество, а ещё говорил, что этому месту давно нужно что-то повеселее больницы, школы и нового моста. Оставалось лишь создать план.

Райли не был хорошо подкован в данном вопросе, но из-за работы отца кое-что знал. А ещё он помнил, что в доме, где отец почти не появлялся, в его комнате в коробках лежали привезённые из Нокса книги по архитектуре и строительству. Да, отец не любил, когда личные вещи трогали без разрешения, но он ведь ничего не узнает и вряд ли заметит или вспомнит, в каком порядке лежали книги в коробке.

Несколько дней подряд Райли сидел в комнате, листая книгу за книгой и выписывая нужное. В сравнении с тем, что делал отец, открытая летняя сцена выглядела карточным домиком, чем-то ненастоящим и несерьёзным, однако захватывала едва ли не сильнее. В конечном итоге Райли потерял счёт времени и, так и не дочитав последнюю книгу, убрал всё в коробку.

Себастин говорил, что ему просто скучно, поэтому решил помочь. Работа приносила деньги, но не удовольствие, а вечная затянувшаяся стройка стала и вовсе казаться адом. Та лужайка, где они планировали возвести сцену, стала спасительным глотком воздуха.

На смену холодной зиме и дождливой весне постепенно пришёл тёплый солнечный май. Идея укрепилась, большинство приготовлений были завершены, а Себастин нашёл пару десятков свободных рук. Там были и взрослые мужчины, и подростки, которые согласились работать за хорошо проведённое время. Пришёл даже учитель, заявивший, что школа как раз находится рядом, а ребятам не помешает организовать театральный кружок.

В вопрос того, кто будет участвовать, Райли не вмешивался. Он прекрасно осознавал, что на самом деле его интересовал только конечный результат. Остальные развлечения он со спокойной душой оставил Себастину.

Учитель, которого звали Уилл, успел организовать театральный кружок, куда дети могли приходить даже летом во время каникул. Они плотно занялись подготовкой первой постановки, которая должна была состояться вместе с завершением постройки сцены. Себастин не раз говорил, что благодаря Райли они собрали целую семью, которая с удовольствием проводила время вместе, как будто дома за столом во время знатного ужина. В тот момент Райли задумался, что уже давно его семья не собиралась вместе, как раньше.

Порой они с Себастином сидели в укромном местечке на берегу реки, наблюдали заход солнца и смотрели на активно продвигающуюся постройку моста. Себастин что-то замечал о том, что мост получается мрачным и угрюмым, как и всё в Дуплексе. Эдакий серый городок, и всё в нём серое: от улиц до моста, и даже зима здесь какая-то бледная, и небо некрасивое. Только закат солнца, отражающийся в водах реки, добавлял красок.

Райли с ним согласился, вспомнив, что Коди как-то заявил нечто подобное. Он вообще не был в восторге от Дуплекса, но постепенно смирился со своим нахождением здесь, однако постоянно ходил мрачнее тучи.

Дома стало неуютно. Мать, играющая сама с собой в шахматы и медленно сходящая с ума от тоски, и Коди, ушедший в столь нелюбимый им внешний мир, лишь бы не замечать семейного разлада.

Райли не был лучше их. Он нашёл занятие себе по душе, выбросил из головы все мысли об отце и тоже пытался жить. Вспоминать об отце теперь на самом деле приходилось нечасто. Чем реже они виделись, тем въедливее становилась мысль о том, что он ненастоящий, всего лишь плод воображения. Но когда Райли смотрел на стройку, то невольно вспоминал о времени, проведённом в Ноксе, где они ещё были настоящей семьёй.

Когда сцена уже практически была готова, Себастин вдруг привёл девчонку с длинными волосами. Она была гораздо ниже самого Себастина и рядом с человеком его габаритов смотрелась совсем миниатюрной, хотя Райли она доставала выше плеча. Девчонку звали Гретой, и она яростно реагировала на шутки о том, не сбежала ли она со школьных уроков.

– Я не школьница, – огрызалась Грета и смотрела так сердито, что мурашки бегали.

Себастина забавляло её поведение, он хлопал Грету по плечу, гладил по голове и говорил, что от насмешек не спасёт даже открытая одежда и высокие каблуки. Грета в ответ тыкала его под рёбра, одёргивала мешковатую кофту и отходила в сторону.

Поначалу Райли не проявлял к ней никакого интереса, но спустя несколько дней она сама подошла к нему и показала несколько листов, на которых была изображена сцена с разных ракурсов. Ярко раскрашенный набросок выглядел совершенно не так, как сейчас это смотрелось на самом деле.

Перебрав все листы, Райли поднял на неё вопросительный взгляд.

– Что это?

Грета возмущённо фыркнула.

– Считай, дизайн-проект. Себастин сказал, что этому городку нужно добавить красок. Вот мы и добавим, в прямом смысле.

К середине лета всё было готово. Райли впервые за долгое время уговорил мать выйти в людное место, заверив, что ей непременно понравится. Она достала из пропылившейся коробки повседневное платье, даже уложила волосы и доверилась ему.

Отец, конечно же, пропадал на работе, Коди где-то гулял со школьными друзьями, особенно часто это происходило теперь, в разгар каникул. Райли не настаивал, понимая, что брата вряд ли интересовало увлечение старшего, столь похожее на ненавистную работу отца.

– Это, конечно, не похоже на те места, которые ты посещала в Ноксе, – сказал Райли, когда они с матерью подходили к сцене.

Выставленные в ряды лавочки уже были частично заняты. Основную массу пришедших зрителей составляли родственники детей, которые сделали первую постановку. Случайно забредших было мало – сцена находилась не в проходном месте, но привлекала пришедших на природу в выходной день.

– Мам?

В её глазах стояли слёзы, на впалых щеках выступил румянец. Она непонимающе смотрела то на сцену, где уже стояли любовно нарисованные (при поддержке Греты) декорации, то на переговаривающихся зрителей.

– Что это? – наконец спросила мать.

– Это для тебя. Чтобы ты не грустила. – Красноречие не было талантом Райли, но улыбка, озарившая осунувшееся за несколько месяцев бледное лицо, стала лучшим подарком даже для такой скудной речи.

***

Теперь мать стала чаще уходить из дома, никому не говоря ни слова. Куда она ходила, долго оставалось загадкой – до самой осени. Когда листья на деревьях пожелтели и стали опадать, покрывая землю золотисто-красным ковром, Райли увидел мать, одиноко сидящую на лавочке перед пустой сценой. Как только наступили осенние холода и начались занятия в школе, театральный кружок стал реже ставить представления. Яркое пятно сцены на фоне неприветливых серых построек стало теряться.

А потом осень сменилась снежной, но тёплой зимой.

Он видел её ещё несколько раз. Порой мать проводила там время с самого утра до позднего вечера, иногда даже забывая приготовить ужин. Поначалу Коди, привыкший к постоянной еде дома, слонялся из угла в угол голодным, потом же начал самостоятельно заботиться о себе.

Райли видел, как медленно угасал огонёк жизни в глазах матери. Видел, но ничего не мог поделать. Как бы он ни старался развлечь её, как бы ни занимал сухими беседами, она оставалась где-то глубоко внутри своих мыслей.

Дуплекс убивал её.

– Поговори со своим отцом, – как-то посоветовал Себастин, выслушав очередной рассказ Райли о состоянии матери. – Больше здесь ничего не поможет. Можешь, конечно, сводить её в больницу, но у нас тут такие врачи, что скорее помогут сдохнуть, чем сделают лучше.

Как только работа над сценой была завершена, они стали видеться редко. Себастин однажды обмолвился, что встречается с Гретой; жаловался, что прохожие косятся на них, мол, какая комичная разница не только в росте, но и в габаритах. Когда они работали над сценой, Райли и не догадывался, что между ними что-то может быть. Грета общалась со многими и никак не выделяла Себастина на фоне остальных. Она была гораздо общительнее, чем сам Райли.