Текст книги "Торговец жизнью (СИ)"

Автор книги: Kellerr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== ЧАСТЬ 1. ТОРГОВЕЦ ЖИЗНЬЮ. Глава 1. На твоей стороне ==========

Несколько раз в месяц крыша девятиэтажного дома, расположенного около реки Ева, становилась излюбленным местом посиделок братьев Корин. Это был один из немногих домов, чердак которого всегда оставался открытым, и на крышу можно было попасть без всяких препятствий. Неподалёку от него начинался мост, который уже долгое-долгое время оставался перекрытым. В доме мало кто жил. Большинство предпочли переехать на соседние улицы, особенно если их окна выходили к реке. С крыши были хорошо видны ярко-жёлтые ленты, натянутые поперёк дороги и закреплённые на поручнях моста. Необходимости в них было немного – жители Дуплекса и сами предпочитали обходить стороной не только мост, но и реку.

Там, на другой стороне, находился Старый город – ныне мёртвое место зарождения Дуплекса.

Для Кириана и Коди это было только плюсом. Никто не стремился им помешать – они могли совершенно свободно подняться по пыльной лестнице до самого последнего этажа, снять болтающийся замок с чердачной двери и выйти в пустое свободное пространство, где гулял ветер и были слышны крики птиц.

Кириан всегда останавливался, стоило ему переступить порог. Пусть он делал это уже не один десяток раз, но чувство полной свободы, от которого захватывало дух, посещало с завидным постоянством.

Около ветхого ограждения сердце замирало. Кириан старался не смотреть вниз, а только вдаль, на горизонт. Особенно красиво закат выглядел в момент, когда солнце исчезало ровно в той точке, где с горизонтом пересекалась убегающая к западу река.

Ведением графика закатов занимался Коди. Он купил специальный блокнот, куда заранее записывал точное время каждую неделю. Однажды Кириан увидел этот блокнот и поразился, с какой аккуратностью были выведены цифры и слова: в симметричных столбиках, цифра под цифрой, буква под буквой. Каждая дата выделялась ярким маркером.

Коди не был любителем задерживаться в школе. Ради этого он внимательно слушал учителей, таким же аккуратным почерком записывал каждый конспект, послушно отвечал на вопросы по домашнему заданию, а потом молча удалялся так быстро, что никто не замечал момент исчезновения.

Когда время позволяло, Кириан встречал его прямо около школьных ворот. Так случалось не каждый день, но достаточно часто. У Коди было много свободного времени, большую часть из которого он предпочитал проводить дома, лёжа на кровати с очередной книжкой. Мама раньше с криками выгоняла его на улицу погулять. Грозилась завести собаку и повесить уход за ней на Коди, чтобы тот хоть изредка поднимал голову и вспоминал, что жизнь течёт не только в его голове.

Проблему с прогулками Кириан взял на себя. Идея с собакой канула в небытие.

Улица была запорошена снегом. Изо рта вырывались клубы пара; лужи на дорогах покрылись тонкой коркой льда, а солнце надёжно спряталось за тяжёлыми серыми облаками.

На Дуплекс надвигалась ранняя зима.

Кириану она не нравилась, но он не мог отрицать, что именно зимой город выглядел намного гармоничнее, чем летом. Зима была правильным временем года для Дуплекса. Старые дома засыпали, а вдали от центра становилось тихо-тихо, лишь редкие автомобили проносились по пустой проезжей части. Именно поэтому Кириан предпочитал находиться около моста: там, где пустынно и практически безлюдно.

– Холодно сегодня, – глухо сказал Коди из-за натянутого до самого носа шарфа, когда в первый понедельник октября они встретились около ворот.

– Зато шума нет, – возразил Кириан.

– К шести часам нам нужно добраться до места, – напомнил Коди, предварительно заглянув в блокнот и недовольно поправив тут же съехавшую на брови шапку. Он ненавидел шарфы и шапки, но когда погода грозилась принести с собой простуду, не отказывался одеться теплее.

У них оставалось ещё два часа, чтобы спокойно добраться до девятиэтажки, подняться на крышу и занять наиболее выгодное положение для любования закатом. Обычно они успевали зайти в закусочную, чтобы съесть по порции вкусного супа с чесночным хлебом и стаканом сока, а потом уже медленно начинали двигаться по знакомому пути. Кириан давно перестал замечать, как пустели улицы по мере приближения к реке. Городской шум оставался позади, и отпадала необходимость громко говорить. Когда до реки оставалось несколько десятков метров, он мог и вовсе перейти на шёпот – и Коди бы непременно его услышал. Здесь каждый шорох, каждый шелест крыльев взлетевшей птицы были подобны оглушающему хлопку.

Несмотря на свободные дороги, Коди боялся переходить их. Каждый раз, когда они приближались к переходу, он стискивал пальцами рукав куртки Кириана и не отпускал до тех пор, пока ноги вновь не ступали на тротуар.

Они не являлись родственниками по крови, но в то же время их связывало нечто большее, чем просто одинаковая фамилия, доставшаяся Коди от приёмных родителей. Коди был младше Кириана на пять лет. В подростковом возрасте эта разница кажется такой огромной, словно гигантская расщелина между горами. Месяцем больше, месяцем меньше – ещё не страшно, а вот год – это уже значительно. Ребята из соседних домов, которых Кириан знал, будучи совсем ребёнком, разбивались на возрастные группки, устраивали между собой сражения (пусть и шуточные), а старшие вечно попрекали младших тем, что те родились позже, а значит, они глупее и статус у них ниже.

Кириан мог бы стать одним из них: бегать по улице в бумажной шапке с крепкой сухой веткой, заменяющей меч, и выслеживать противника – какого-нибудь мальчика, младше него самого на пару или тройку лет, а потом с победным криком валить того на землю и гордо сообщать своей группе, что противник повержен. Возможно, так бы всё и было, даже если отбросить сложный характер и привычку задавать такие вопросы, которые страшно раздражали других людей.

Однако у Кириана был Коди. Он заменял ему всех, и всё свободное время они проводили вместе, не считая того, что периодически каждому нужно было уединение и тишина. Обычно в такие моменты они ссорились, после чего расходились по разным углам. Коди утыкался в книгу, стащенную из родительской комнаты (впоследствии в их комнате появились несколько полок с книгами, затем и целый стеллаж), а Кириан доставал старый плеер с наушниками и наугад выуживал из ящика диск. Этот плеер когда-то ему подарил отец, и до сих пор Кириан считал его самым важным подарком в своей жизни. Он помнил, как в тот момент у отца светились глаза теплотой и как он похлопал по плечу, бросив привычное сухое: «Поздравляю», сопровождаемое редкой улыбкой.

Тот момент Кириан запомнил слишком хорошо, а потому обращался с плеером настолько бережно, насколько это вообще было возможно.

Плеер остался тем немногим напоминанием об отце, которое удалось сохранить. Вещественное доказательство. То, что помогало помнить: отец существовал, он не выдумка и не воображение больной фантазии. С тех пор многое изменилось, как и отношение Кириана к отцу. Однако он не мог с полной уверенностью заявить, что стал ненавидеть его – слишком сложно было описать испытываемое чувство. Детское слепое обожание накладывалось на взросление и меняющееся мышление. Поэтому с годами Кириан просто предпочитал меньше об этом думать. Так было легче.

Исключениями становились те моменты, когда он закрывался в себе и доставал плеер. Минута, может, две, а потом начинала играть музыка и вытесняла собой только-только просыпающиеся мысли.

Музыка становилась спасением.

С Коди они мирились всегда быстро и спонтанно. Сложно долго оставаться в ссоре, когда приходится спать в одной комнате, ужинать за одним столом и постоянно сталкиваться в коридоре или на пороге ванной, чтобы утром почистить зубы.

– Что это за странный вкус у супа? – морщил нос Коди, помешивая ложкой еду.

– Не знаю, – Кириан не был кулинарным гением. – Кажется, мама переборщила с приправами. С перцем, например. – Он замолкал, пробуя ещё раз, и задумчиво добавлял: – А какой вообще перец на вкус?

Слово за слово. К причинам ссор почти никогда не возвращались. Говорить о таком всегда было неловко. Приходилось прятать глаза, появлялось чувство, что начинаешь невольно оправдываться, а заканчивалось тем, что для логического завершения разговора приходилось извиниться.

Кириан ненавидел извиняться. Слово было настолько неприятным на вкус, что ради его избегания он частенько делал первый шаг к новому разговору после ссоры. Проще заговорить о приправах, чем о том, почему он уже несколько часов (или суток) не общался с Коди.

Окружающие редко задумывались о том, что никаких родственных связей между ними нет. Кириан и Коди оба были темноволосыми, с правильными чертами лица, даже слишком правильными, из-за чего соседские ребята порой нелестно отзывались о них. Разницу выдавали лишь глаза: Кириан, как и мать, был кареглазым, а вот Коди – голубоглазым. От его пронзительного взгляда, особенно когда он о чём-то тосковал или жалел, Кириану всегда становилось не по себе. Он начинал искать причину отвернуться или вовсе уйти, потому что выдержать такой взгляд было тяжелее всего.

Хозяйку закусочной, где они часто останавливались, звали Луизой. Кириан не знал её фамилии, поэтому привык всегда обращаться по имени на бейджике, а она и не возражала. Полноватая, с густыми светло-русыми волосами, всегда уложенными в аккуратную причёску, она одним своим присутствием умела поднимать настроение. С лица никогда не сходила улыбка. К постоянным клиентам Луиза была вежлива и доброжелательна, а вот грубиянов не боялась прогнать плохими словами. Один раз Кириан и Коди стали свидетелями такой сцены, со смехом наблюдая, как Луиза выпроваживала какого-то пьяницу с порога, замахнувшись на него металлическим ковшом. Зрелище оказалось скорее забавным, нежели пугающим.

В работе ей помогал молоденький паренёк – Малти. В отличие от Луизы он был очень худым и постоянно носил мешковатую одежду, а на голове вечно красовались банданы: однотонные, цветастые, с узорами и без, пошире и поуже, из-под которых торчали кончики многочисленных коротких косичек. С клиентами он практически не разговаривал. Сам Кириан слышал его голос лишь несколько раз, и только когда возникала необходимость что-то переспросить или уточнить. Малти подходил к гостю при условии вытянутой вверх руки, деловито доставал блокнот с ручкой и вставал так, чтобы отпадала необходимость произносить заученную фразу: «Готовы сделать заказ?».

Луизу, казалось, наоборот, устраивал такой работник. Она никогда не повышала голос, никогда не отчитывала, а если возникал конфликт, то непременно заступалась за Малти. Кириан поначалу вообще считал, что он был немым. Или глухим. Вариант насчёт немоты отпал сам собой, стоило Малти однажды обратиться к Коди:

– Что-нибудь ещё?

В тот момент у них состоялся долгий зрительный контакт, по крайней мере, так показалось Кириану. Малти немигающим взглядом уставился прямо на Коди, а Коди как-то затравленно сжался и вытаращился на него в ответ. Он и с Кирианом говорил мало, а в общественных местах вообще предпочитал не брать на себя роль оратора.

Скорее всего, Малти был ровесником Кириана, но он никогда не мог представить, чтобы они стали друзьями или хотя бы начали общаться. Малти, как и Коди, не производил впечатление человека с рвением к общению и дружбе. Он ответственно относился к работе, но выглядел таким же закрытым и зажатым.

Порой у Кириана возникало желание обратиться к нему, выйти за рамки привычного монолога с названием блюд и просто поинтересоваться, как у него дела. Он не знал, ответит ли Малти, поэтому молчал. Но вот с Коди слов и вовсе не потребовалось. Коди кивал ему, стоило Малти подойти к столику, и Малти кивал тоже. Немое приветствие.

– Вы дружите? – как-то раз спросил у брата Кириан по пути домой.

Коди задумчиво посмотрел на него, словно раздумывая над ответом, а потом медленно покачал головой.

– Нет. Мы просто киваем друг другу.

Мысленно Кириан назвал это особым видом общения, потому как даже кивками Коди ограничивался крайне редко.

На крышу они поднялись за пятнадцать минут до назначенного времени. Солнце неумолимо ползло к горизонту. Ощутимо холодало.

– После того, как последний лучик исчезнет, сразу домой, – пробубнил Коди, нервным движением убирая шарф ото рта. Он недовольно сопел и постоянно жмурился, когда тёмные волосы выбивались из-под шапки и начинали мешаться.

Улыбнувшись, Кириан стянул с него капюшон и ловким движением спрятал чёлку обратно под шапку.

– Что ты делаешь? – возмутился Коди, отбиваясь. – Я же не маленький, сам могу!

– Иногда мне кажется, что ты не против, когда за тебя это делаю я или мама.

Коди недовольно фыркнул.

– Твоё мнение, – и демонстративно поправил шапку сам, во второй раз.

– Что это у тебя?

Коди озадаченно взглянул на свою руку, которой только что пытался отмахнуться от брата. Маленькое чёрное пятнышко между большим и указательным пальцами выглядело так, словно он испачкался в какой-нибудь саже. Потерев его другой рукой, Коди равнодушно пожал плечами.

– Чернила, наверное. Дурацкие мажущиеся ручки… Как всегда на уроках.

Кириан прекрасно знал, что Коди не нравилось сидеть на занятиях. Вернее, учиться-то он любил, даже очень, но вот с одноклассниками и учителями никак не мог найти общий язык. По характеру он был спокойным ребёнком, неконфликтным, поэтому обходился без всяких стычек или драк, что было хорошо, ведь дела с проблемными подростками обычно заканчивались исключением из школы.

Разговор не клеился. Кириан, уставший после подработки, зябо втянул голову в плечи.

Как только солнце окончательно спряталось, они медленно зашагали к двери, прочь от края обледеневшей крыши.

– Зато в столовой вкусно кормят. Повар-то у вас не сменился?

– Если ты про ту тётку, которая вечно делает чай с сахаром, то нет.

Кириан улыбнулся.

– Может, будешь брать с собой бутылку с водой? У нас много пустых завалялось.

– И так рюкзак тяжёлый, – захныкал Коди. – Переживу.

Они спустились вниз и после нескольких минут пребывания в сухом тёплом подъезде вновь оказались на улице.

Дома ждала мама. В такие дни, когда Кириан с братом допоздна засиживались вместе, она встречала их с приготовленным ужином и двумя кружками апельсинового сока. Или чая. Мама – Майя Корин – выглядела куда моложе своих лет и постоянно делала укладку, даже если весь день находилась дома. Она всегда заводила будильник, просыпалась точно по звонку и перво-наперво приводила себя в порядок.

– А вот и мои мальчики! – радостно провозгласила мама, чмокнув каждого в щёку.

Кириан смиренно принял мамины поцелуи, в то время как Коди сморщился и снова забормотал что-то о своём возрасте.

– Я потушила картофель. А на закуску сделала фруктовый салат.

– Порадуй Коди, он ведь терпеть не может фрукты, – усмехнулся Кириан, ставя ботинки к стене.

– Только яблоки, – пожал он плечами.

– Поэтому там нет яблок, – подмигнула мама, и Коди сразу расплылся в довольной улыбке. – Мойте руки, и за стол!

Стол уже был накрыт. От свежеприготовленного картофеля шёл пар, и Коди, закинув ногу на ногу, старательно дул на тарелку, иногда помешивая содержимое ложкой.

Ужин не обошёлся без традиционных маминых расспросов. Втроём за одним столом они собирались редко: Кириану мешала подработка, а Коди был ярким представителем человека настроения. Если ему ни с кем не хотелось общаться (а случалось такое достаточно часто), то он закрывался в комнате и не высовывал оттуда носа до следующего дня, но только из-за того, что приходилось идти в школу.

Маму очень волновали учебные проблемы Коди. Её расспросы всегда начинались со стандартного: «Как дела в школе?» или же: «Надеюсь, ты написал контрольную по геометрии?». Коди кривился и отвечал односложно, начиная активно есть, чтобы рот постоянно был занят. Раньше мама любила задать и вовсе слишком сложный вопрос.

Подружился с кем-нибудь?

Коди вздрагивал так, словно его только что ударили плетью, начинал прятать глаза и неловко молчать до самой ночи.

Отец, когда ещё жил здесь, и вовсе не придавал значения такой ерунде. Единственный раз, когда мама попыталась завести разговор на эту тему, он отмахнулся, сурово взглянул на Кириана и бросил: «У него есть брат, неужели мало?», а после как ни в чём не бывало погряз в работе.

Так нельзя, думал Кириан. Когда начинались мамины расспросы, Коди буквально сжимался в комочек, будто бы боялся, что ему снова придётся отмалчиваться, потупив взгляд.

Так нельзя.

Но поделать он ничего не мог, кроме как следовать словам отца. Они братья, и это единственная связь, которую Коди не боялся и не избегал.

У них была одна комната на двоих. Там стояла двухъярусная кровать, купленная много лет назад. Верхний ярус занимал Кириан, нижний – Коди. Перед сном Коди погружался в чтение книг или комиксов, а Кириан доставал наушники и включал музыку.

Идеальный момент для тех, кто предпочитает молчание, но не в одиночку. Они так и дружили – без слов, но с пониманием.

Последняя песня закончилась, и Кириан вынул наушники, отложив их к изголовью кровати так, чтобы не задеть ночью рукой. Перекатившись на другой бок, он свесил голову вниз и сразу же наткнулся на ответный взгляд Коди.

– Что?

– Поздно уже. Выключай свет.

– Ещё немного. – Коди снова уткнулся в журнал.

Когда он не хотел разговаривать, то всегда умело игнорировал всех вокруг, даже если смотреть на него в упор. Подложив руки под шею, Кириан внимательно изучил напряжённое выражение на его лице. Он точно читал? Зрачки не двигались.

– Что-то произошло? В последние дни ты сам не свой.

Коди покачал головой.

– Всё в порядке.

– Если это секрет, то…

– Я выключу свет через десять минут.

Больше Кириан не пытался приставать к брату, но и заснуть тоже не получалось. Устроившись поудобнее, он уставился в потолок, на который попадали блики света от маленькой лампы, прикрученной к нижней спинке кровати.

Коди никогда не был особо общительным, но теперь он стал слишком замкнутым, слишком пугливым. На любые вопросы отвечал с неохотой, но Кириану казалось, что за этим кроется страх, а не простое нежелание вдаваться в обсуждения. Даже на крыше, которую Коди всегда любил и проводил там время с удовольствием, сегодня он не проронил ни слова, пока не пришло время уходить.

***

Коди ушёл в школу рано утром, ещё до того, как Кириан проснулся. Когда он с головной болью спустился со второго яруса, кровать внизу уже была застелена, и никакого присутствия брата не наблюдалось. Обычно в школу он ходил с неохотой, иногда вообще притворяясь больным, чтобы остаться дома и пропустить хотя бы день. В первые года мама велась – актёрским притворством Коди одарила природа.

Друзей в школе у него не было. Коди всегда был замкнутым, любил проводить время в одиночестве и в классе ни с кем не общался. Изгоем он не стал – на него просто не обращали внимания. Он был словно тенью, мимо которой можно пройти и даже не заметить. Сам Коди никогда не жаловался и вроде бы чувствовал себя в таком положении совершенно нормально, до того момента, пока не предвещались какие-то мероприятия: школьные спектакли, классные часы, уборка территории в группах.

Когда Кириан вошёл в кухню, мама сидела на стуле, подобрав под себя ноги, и смотрела очередное шоу по маленькому телевизору, стоявшему на холодильнике.

Красива, как и всегда.

Кириан залюбовался матерью, остановившись на пороге. Утренний свет, пробивашийся сквозь узорную тюль, красиво оттенял её моложавое лицо. Мама всегда была и оставалась самой красивой женщиной, какую только доводилось видеть Кириану. Может быть, для каждого ребёнка это так – он не мог ответить за других, только за себя самого. Сетлые волосы, собранные в пушистый пучок, придавали ей нежный беззащитный вид. В детстве Кириан считал, что маме нужно быть моделью, фотографироваться для обложек дорогих журналов. Ему хотелось, чтобы все замечали её красоту.

Однако маме хотелось, чтобы эту красоту видел лишь один человек – тот, что оставил их семью несколько лет назад.

– Доброе утро, дорогой, – улыбнулась она, повернувшись к Кириану, и потянулась за новой порцией кукурузных хлопьев. Она обожала есть их без молока, как орешки или семечки.

– У меня голова болит. Есть таблетки? – он потёр виски, взял пустой стакан и заранее набрал холодной воды из-под крана.

– Посмотри в верхнем ящике.

Выудив нужную коробочку, Кириан достал сразу две таблетки, бросил их в рот и запил большим глотком.

– Тяжёлая ночь?

– Долго не мог уснуть.

– А Коди, наоборот, проснулся ещё до того, как я вышла из комнаты. Редко с ним такое бывает.

Кириан хорошо помнил, как Коди появился в их семье и в первый раз переступил порог дома. Грязный и замёрзший, в старой одежде, со спутавшимися волосами. Большие голубые глаза были потухшими, будто костёр, в который безжалостно плеснули водой. В тот момент он вовсе не выглядел живым, что в какой-то степени являлось правдой.

После этого случая мама изменилась, а отец чаще стал впадать в ярость. Кириан помнил долгие ссоры, когда они с новоявленным братом уже лежали в тёмной комнате. Стены были тонкие, и он слышал практически каждое слово.

– Зачем? Зачем ты притащила это в дом?! – орал отец.

– Это теперь наш ребёнок, смирись! – отвечала мама на таких же повышенных тонах.

– У нас есть Кириан, тебе мало? Снова захотелось поиграть в молодую мамашу? Он ведь даже не младенец! Пройдёт совсем немного времени, и оно начнёт всё понимать, а нам всем из-за тебя придётся играть до конца дней!

– Не смей его так называть, у него есть имя!

Билась посуда.

Кириан слышал рыдания матери, но не смел высунуть носа из комнаты. В первые дни Коди этих ссор не слышал. Он вообще мало что понимал и вёл себя подобно живому зомби или умалишённому. Когда его отмыли, Коди стал похож на нормального ребёнка: чистый, с красивым контрастом тёмных волос и светлой кожи. Он не разговаривал и послушно шёл туда, куда его вели, и вовремя ложился спать.

Спустя несколько дней безрезультатных ссор отец стал сутками пропадать на работе.

Впервые осознанный взгляд у Коди Кириан заметил спустя пару месяцев за завтраком. В тот день он посмотрел на него и попросил передать сахарницу. Мама едва не лишилась чувств от радости, бросилась его обнимать и целовать, в то время как сам Кириан спокойно исполнил просьбу.

Коди не задавал никаких вопросов. Казалось, что два месяца, проведённые в молчании, были необходимы для адаптации: он впитывал всё, что видел вокруг, узнавал новых людей, привычки, манеры поведения и разговора.

Коди стал одним из самых вежливых людей, которых Кириану приходилось встречать. Он привязался к нему; разница в возрасте ставила определённые рамки между ними, но со временем это прошло. Кириану нравилось сидеть с ним, нравилось встречать после школы, когда это было необходимо, нравилось даже подниматься на крышу дома и подпускать к самому краю, прекрасно зная, что Коди не сделает никаких глупостей.

Но ему было жаль брата. Нашедший отклик в его сердце и сердце мамы, Коди оставался полностью одиноким за пределами семьи.

Но то, что беспокоило Кириана сейчас, вовсе не сводилось к проблеме одиночества.

***

Коди нравилось, что ему удалось закрепить за собой место у окна за последней партой. Там он чувствовал себя в безопасности. Во время уроков он видел спины всех одноклассников, видел, кто внимательно слушал учителя и всё конспектировал, а кто откровенно спал или перекидывался записками с соседом.

Он никогда ни на кого не жаловался. В этом не было смысла. В конце концов, он всего лишь такой же ученик, как и двадцать два его одноклассника. Девять девочек, четырнадцать мальчиков, один из которых остался на второй год, а ещё три перевелись из других школ в течение прошлого года. Коди быстро и легко запоминал имена и голоса, но не лица – он не любил смотреть людям в глаза.

Класс был с ним солидарен, поэтому Коди предпочитал вести себя тихо и не жаловаться на кого-либо, даже если замечал, что тот списывал на контрольной. Он не хотел, чтобы его самого заметили.

Но кое-кто обращал на него внимание с завидным постоянством.

Пока учитель писал на доске очередную формулу, к Коди на стол приземлился скомканный огрызок бумаги. Подняв голову, он наткнулся на недобрый взгляд Алисы Бьёрк, сказавшей ему одними губами: «Ты труп, Корин».

Помимо неё в школе учился и её старший брат Феликс. Они с сестрой слыли весёлыми хулиганами, которые постоянно что-то выдумывали и всячески разыгрывали других учеников. Иногда получалось действительно весело, иногда не очень. Коди было совсем не радостно, когда он стал случайным свидетелем того, как Феликс подстрелил из рогатки девчонку из параллельного класса, из-за чего у той остался глубокий шрам на щеке.

С тех пор Феликс только и норовил, что поймать его и преподать хорошенький урок за то, как плохо подсматривать.

Коди мало волновали угрозы, он даже не испытывал страха. Когда-то давно ему удалось стащить ключ от крыши из учительской, пока никого не было рядом. Крыша стала надёжным убежищем в перерывах, когда была велика вероятность столкнуться с Феликсом нос к носу. Может, именно поэтому ему так нравилось находиться где-то на высоте птичьего полёта даже за пределами школы.

Как только прозвенел звонок, Коди быстро впихнул учебник в рюкзак и вылетел в коридор, чтобы проскочить мимо Алисы. Зайдя в туалет, он закрылся в кабинке и нервными движениями закатал рукав рубашки, с облегчением проводя пальцами по заметно увеличившимся пятнам. Кожа в этих местах начинала шелушиться, но стоило почесать, как она будто начинала лопаться – появлялись мелкие трещинки.

Коди удалось поспать, но утром его разбудил сильный зуд. Пришлось уйти из дома раньше обычного.

Ощущения были настолько отвратительные, что на мгновение к горлу подкатила тошнота. Нет, он не живой труп. Он дышит, ест, спит, чувствует.

У него бьётся сердце.

Бах! – дверь в туалет хлопнула, послышался смех. Несколько незнакомых голосов, обсуждение какой-то темы по биологии. Старшеклассники.

Коди прижался спиной к стене, аккуратно дотронувшись до пятна на коже. Через маленькую трещину засочилась кровь, и он стёр её лёгким движением пальца. Чтобы не испачкать рубашку, пришлось достать из рюкзака упаковку бумажных салфеток, извлечь одну и приложить так, чтобы она впитывала кровь, а после одёрнуть рукав и дождаться, когда посторонние выйдут.

Но стоило ему вернуться обратно в коридор, как он нос к носу столкнулся с Феликсом. Лицо того сразу омрачилось неприятной ухмылкой.

– Надо же, а я уж думал, что ты снова провалился сквозь землю, малявка.

– Я не малявка, – огрызнулся Коди. – Дай пройти.

– Некуда так спешить, – он преградил путь рукой. Феликс был на полголовы выше и считал Коди недоразвитым, хотя разница в год давала фору. – Или тебя опять придёт забирать твой братец? Сколько тебе лет, малявка? Не можешь сам запомнить дорогу от школы до дома?

Коди посмотрел на него исподлобья и стиснул зубы.

– Не могу, – покорно согласился Коди и пронырнул под его рукой, воспользовавшись преимуществом роста.

Когда Феликс очнулся, он уже уносил ноги. Лестница, ведущая на крышу, осталась в другой стороне, а значит, спасением стала другая лестница, ведущая вниз – на улицу, в школьный двор.

Коди пронёсся мимо комнатушки охранника на первом этаже, услышав уже у дверей, как тот крикнул что-то о нарушении школьных правил, но оборачиваться и извиняться было некогда. Помимо голоса охранника Коди отчётливо слышал преследующий его топот и прекрасно знал, что это Феликс. Он не хотел связываться с Феликсом, а тем более выяснять с ним отношения. Пусть Феликс и был неприятной личностью, но до причинения физического вреда никогда не доходило. Он мог оскорбить, мог толкнуть, мог изо дня в день перегораживать дорогу на лестнице и с довольной ухмылкой говорить гадкие вещи, но убегать от него Коди пришлось впервые.

Он и сам не знал, почему бежит. Ноги несли вперёд, в груди громко ухало сердце, а во рту пересохло.

Коди выбежал на улицу; в лицо ударил холодный ветер, дыхание на мгновение перехватило. Он едва не упал с лестницы, отвлёкшись на то, что в горле встал противный комок, заставивший его открыть рот подобно рыбе, выброшенной на берег.

Территория была огорожена металлическим забором, а на промежутке пяти-шести метров от него располагался цветник. Летом администрация нанимала садовников для временной занятости, которые следили за формой декоративных кустов около самого забора и при необходимости подрезали ветви, высаживали цветы так, чтобы создавались причудливые узоры, избавляли грядки от сорняков. Осенью, когда вся зелень желтела, взору открывался тот самый забор, проржавевший в некоторых местах и одним своим видом наводящий тоску.

Перелетев через нижнюю ступень, Коди бросил беглый взгляд на устремлённые ввысь прутья и резко свернул влево, туда, где за небольшой спортивной площадкой располагался жилой комплекс из старых двухэтажных домиков. Если удастся проскочить именно туда, то Коди попадёт к оживлённой проезжей части, где Феликс не посмеет продолжить преследование.

Он успешно пересёк спортивную площадку, прежде чем вдруг услышал стремительно приближающийся топот.

– Не уйдёшь! – выкрикнул Феликс перед тем, как схватить Коди за шкирку и повалить на землю.

Ладони больно царапнула промёрзшая земля. Пятна на руке отозвались сильной болью, и Коди, выдохнув, поспешил сжать пальцы перед тем, как Феликс грубо перевернул его на спину.

– Быстро бегаешь, – прерывистым голосом сказал он.

Коди ничего не ответил, пытаясь отдышаться, а не вырваться.

– Знаешь, мне приходилось доставать многих в этой школе, но с тобой было особенно скучно. До этого момента. Я уже подумал, что ты никогда не сорвёшься, – усмехнулся он.

Феликс поднялся на колени, не выпуская ворот, и Коди пришлось неудобно вывернуть руку, чтобы она не привлекла внимания.

– Ну что ты молчишь, как будто воды в рот набрал?

Просто уйди, мысленно просил Коди, закрыв глаза. Просто уйди, оставь меня в покое. Не сейчас.

Щёку обжёг лёгкий шлепок.

– Не смей закрывать глаза, на меня смотри! – разозлился Феликс, встряхнув его.

И Коди подчинился. Послушно открыл глаза и уставился на Феликса так, словно вокруг больше ничего не было. Он понятия не имел, что выражал его взгляд, но с каждой секундой лицо Феликса менялось. Постепенно злоба превратилась в сомнение, а сомнение – в растерянность.

– Оставь меня в покое, – прошептал Коди.

– Оставить в покое? Тебя? – Феликс изобразил жуткое удивление, даже убрав руки, а через мгновение расхохотался. – Ты же знаешь, я не могу.

Коди нахмурился.

– Найди себе другую игрушку для издевательств.

– Зачем искать, если я уже нашёл? Так не пойдёт, Корин, – покачал головой Феликс. – Слишком много ты в последнее время стал огрызаться. Хотя стоит ли жаловаться? Так даже интереснее.