Текст книги "Противоречия любви (СИ)"
Автор книги: Ка Lip
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Дара захлопнула дверь и метнулась к комнатке под лестницей, понимая, что теперь в доме отца только здесь ей место. Эта комнатка служила подсобкой под разный инвентарь и ненужные вещи. У одной стены стояли стеллажи с разнообразным хламом, у другой были набиты доски в виде лавки. Комната была маленькая, с небольшим окошком вентиляции наверху стены. Дара села на пыльные доски широкой лавки у стены и, подтянув колени к груди, заплакала. Больше не было сил сдерживать слезы. Ее жизнь превратилась в непрекращающийся кошмар, все ее попытки выбраться из него терпели неудачу. Она боролась, сопротивлялась, не сдавалась, но все ее усилия ни к чему не привели. Возможно, ее сопротивление привело к худшему результату. Хотя кто знает, как лучше. Дара знала, что ее совесть чиста – она боролась за себя, свою честь и свободу. Только в этой борьбе она проиграла, и вот финал – она презираема всеми, навсегда отвергнута табором. Самым страшным были слова ее отца о том, что она ему больше не дочь. Он был единственным родным ей человеком, которого она так любит. Ее отец, который души в ней не чаял и баловал, хотя и изображал на лице суровость… он отрекся от нее, и ей уже никогда не заслужить его прощения.
"Гер… за что? Ведь все совсем не так, как ты думаешь. Да, я выкрала эти документы. Но ведь они не твои. Я забрала то, что принадлежит цыганам".
Дара вспомнила его слова о Лере. Он думает, что она и ее обманула. А ведь все совсем не так. Потом образ Леры всплыл в ее сознании, и она поняла, что Лера – его девушка. От этой мысли стало еще больнее.
"Я ненавижу тебя. Как можно быть таким жестоким. Как можно так поступать?" – Дара утерла слезы, понимая, что Полонский разрушил ее жизнь; теперь иллюзий у нее не осталось. Он разрушил все, что было у нее, – семья, табор, свобода и будущее. Все это превратилось в прах. Осталась реальность – она изгой, и эта каморка стала ее домом.
Дверь открылась, и в проеме появилась старшая дочка Розы – Ясмин, а из-за ее спины выглядывали две ее сестры.
– Шлюха. Вот твоя одежда, – Ясмин с презрением бросила на пол то, что держала в руках, – мама сказала, чтобы переоделась и шла в доме убираться. Потом в курятнике и у коз.
Бросив на валяющуюся одежду взгляд, Дара попросила:
– Там в моей комнате расческа была. Принеси мне ее, пожалуйста.
– В твоей комнате? – Ясмин язвительно засмеялась. – Теперь это моя комната. А все твои вещи я табору раздала. Не знаю, где твоя расческа, да и не нужна она тебе, пальцами волосы расчесывай.
– Ясмин, пожалуйста, скажи, где расческа. Это мамина…
– Дочь шлюхи, – Ясмин плюнула в сторону Дары. – Серебренная – шлюха, и ее дочь такая же. Засосы на шее прикрой, стыд совсем потеряла. Кстати, – она задержалась на пороге, – у меня через неделю свадьба будет. И знаешь, с кем? С Янко. Его родители как узнали, что ты по рукам пошла, сразу с тобой свадьбу разорвали. Отец меня ему сосватал. Красивый он, Янко.
Сестрички зло засмеялись, а Ясмин, выйдя из комнаты, с силой захлопнула за собой дверь.
Дара повалилась на бок и закрыла лицо руками. Больше не было сил выносить все это, но она знала, что вот так лежать ей никто не позволит.
Заглушив внутри себя все чувства, она подобрала с пола одежду и стала переодеваться. Теперь ее одежда будет вот такая – старая, поношенная, с чужого плеча, темных тонов. И платок на голову, чтобы закрывал волосы.
Одевшись, она постояла несколько минут, прижавшись лбом к холодной стене, собрала остаток сил и вышла из своей каморки.
Ей предстоял долгий и тяжелый день. Уборка в огромном коттедже отца, затем птичник и козы. Хотя ее радовало все это. Это не даст мыслям изъесть ее изнутри. Она запретит себе думать, вспоминать, чувствовать, и тогда она сможет просто жить.
ГЛАВА 16
Весь день Гер держался, и ему это даже удавалось. Он знал, что поступил правильно. Даже более того, он поступил милосердно – просто вернул дочь отцу. Таких поступков он прежде за собой не наблюдал, а теперь сам себе удивлялся. И поэтому усиленно убеждал себя, что сделал практически добро. Так в чем тогда ему себя упрекнуть? Цыганка оказалась банальной воровкой, да еще и интриганкой – втянула безмозглую Леру в свои планы. Он вообще удивлялся, как Лера смогла на все это пойти – приехать в ночи и вывезти цыганку в багажнике. Хотя чему он удивляется – у цыган дар разводить людей. А Лере много не нужно. Вообще непонятно, как цыганка вышла на его Леру, но в целом ему это уже не интересно. Есть чреда неопровержимых фактов, и этого достаточно.
Самым болезненным из всех этих неопровержимых фактов был тот, что она разыграла перед ним любовь. Гер не хотел произносить это слово, однако оно постоянно приходило к нему, когда он вспоминал ее глаза, губы, дыхание. Как пульсировала венка на изящной шейке, когда он прижимался к ней в поцелуе, и как билось ее сердце под его рукой. И все это оказалось лишь притворством. Осознавать это было больно. Опять она задела его. Да не просто задела – опять вывернула наизнанку, и он сейчас пытается собрать себя и стать прежним. Не нужно ему все это. И глупо было ожидать от цыганки другого. Хотя, чего он ждал от нее? Он пользовался ею и хотел, как и всегда, выкинуть и забыть. Где и когда он позволил мыслям о ней проникнуть в разум? Таких, как она, у него были сотни. Он их и не помнит, а эта въелась под кожу, и теперь хоть обдирай себя – только кровавые клочья смогут изжить воспоминания о ней. Значит, он сделал правильно – вернул ее отцу, а дальше не его дело. У него есть Лера и его жизнь. Его мир и масса проблем. Только вот в ушах до сих пор слышны ее слова. Она что-то хотела сказать. Хотя какая разница, он прав, что не стал слушать. Очередные разводы – это то, что ей дано от рождения.
Мечась по офису как раненый зверь, Гер понимал, что не находит себе места. Нужно прийти в себя и успокоиться. Лера… она, наверное, испугана всем происходящим. Нужно поехать к ней и успокоить ее.
* * *
Вернувшись в Москву, Лера закрутилась в суете дел. Она и не заметила, как пролетел день. Ее график жизни был слишком насыщенным. Косметолог, массажист, потом посещение модной кафешки и встреча с подружками. Обсуждение последних сплетен – кто, с кем, когда и где. Всегда нужно быть в курсе всего, и она понимала, что все это надо помнить, а это вообще ей давалось с трудом. Вторая половина дня была посвящена шопингу и фитнес-центру. Измотанная таким тяжелым днем, Лера вернулась в квартиру, подаренную ей Полонским. И тут ее буквально накрыло. Мысль о том, что Гер догадается, что это она помогла бежать цыганке, выбила ее из колеи. Хотя она не знала, как он может догадаться. Ведь она приняла все меры конспирации – капюшон на голову накинула и черные очки надела. Но почему-то это ее не успокаивало. Она чувствовала, что он догадался, и она чувствовала, как он зол. Злость Полонского. За историю их долгих отношений она не раз ощущала ее на себе. Правда, потом она стала умнее и старалась прилагать максимум усилий, чтобы не будить в нем зверя. А сейчас прокололась, и если Полонский зол…
У Леры из рук выпали новые сережки, которые она хотела примерить. Она осознавала, что ее конец близок.
Послышался шум от поворота ключа в замке. Лера вздрогнула и замерла. На пороге комнаты появился Полонский. Лера знала, что ей конец. По его виду она понимала, что он все знает. Слезы заструились из ее глаз, и она осела на ковер.
Гер успел подхватить ее и усадил на диван.
– Что ты, детка? Не плачь. Ты ни в чем не виновата. Я знаю, как цыгане умеют разводить. Мне жаль, что она напугала тебя. Прости, что не уберег тебя от этого.
Лера слушала и не понимала его. Тушь неприятно защипала в глазах, размытая слезами. Постепенно смысл его слов оседал в ее сознании. Из всего сказанного она поняла то, что Гер ее жалеет.
Лера еще сильнее зарыдала и уткнулась в плечо Гера. Тот сильнее прижал ее к себе и стал гладить по волосам, успокаивая. Мысль о том, что волосы Дары на ощупь другие, проскользнула в сознании, болью отозвавшись в груди. Гер поднял подбородок Леры и поцеловал ее. Она с жаром ответила на поцелуй. Гер чувствовал, что не хочет продолжения, и это его бесило. Он буквально набросился на Леру, разрывая на ней блузку. Ему нужно было доказать себе, что он все делает правильно. Что он владеет собой и своей судьбой.
Эта ночь Лере запомнилась надолго. Таким ненасытным Полонский не был никогда. Засыпая, она думала о колечке с огромным сапфиром и россыпью бриллиантиков, которое стоит у него попросить утром. Все-таки она неплохо отработала этой ночью.
* * *
Днем в клубе «Мятный рис» было малолюдно. Савелий любил здесь бывать именно днем. Можно было спокойно заняться делами, назначить встречи бизнес-партнерам или тем, с кем хотел пообщаться с глазу на глаз. И вот сейчас была именно такая встреча. Эти люди, сидящие напротив в его кабинете на втором этаже клуба, не стали вести пространных бесед. Они сразу перешли к сути дела. А суть была такова – Полонский кинул бизнес-партнера на серьезные деньги. Такое не прощается. И есть предложение к Савелию об объединении усилий в устранении Полонского, поскольку он серьезный противник и в одиночку с ним не справиться. От такого союза Савелий получит все, что принадлежит Полонскому, а это немало. А те, кого он кинул, получат моральную компенсацию в виде его смерти.
Савелий молча выслушал эту речь, а затем уточнил:
– Вас только моральная компенсация интересует?
– Нас – нет. Но мы лишь звено и не более. Нашего хозяина интересует смерть Полонского. За это он нам платит, щедро платит. Так что все земли Полонского и его бизнес перейдут вам… – мужчина замолчал, сканируя Савелия взглядом, затем произнес: – Если, конечно, вам это нужно.
– Будет нелишним, – неспешно произнес Савелий. Он не строил иллюзий и знал, что если бы такое предложение поступило Полонскому, он бы его принял. Их многолетняя дружба была лишь мифом, и каждый это понимал. В этом бизнесе нет друзей. Пока они были на равных – они дружили. Сейчас к Савелию пришли те, кто обладает деньгами и желанием мести. Это сильный перевес. Отказать им? Глупо. Гер сам прокололся и нажил себе врага, который жаждет его крови.
– Готов обсудить с вами детали… – расплывчато произнес Савелий, понимая, что эти детали и есть план убийства Германа.
– Выслеживать Полонского глупо и долго, тем более, когда он знает, что на него идет охота. Нам он нужен в точном месте и в точное время. Тогда киллер просто сделает свою работу. Полонский недоверчив и не поедет к незнакомым людям, – мужчина лет тридцати в дорогом костюме неспешно закурил и откинулся на спинку дивана. – У вас вроде день рождения скоро. Пригласите на него своего друга…
– Я и так его хотел пригласить, – с подтекстом произнес Савелий.
– Тогда мы подберем для вас клуб, где вы сможете достойно отметить этот праздник, – мужчина стряхнул пепел с сигареты в пепельницу, стоящую рядом на невысоком столике. – И еще… я понимаю, на вашем дне рождения будет много народу. Люди, движение, а нам нужен стопроцентный результат. Нужно то, что задержит Полонского… тогда киллер не промахнется.
– У него есть слабость… и она будет там, – Савелий вспомнил о глазах испуганного олененка и то, как Гер смотрел в них.
Они еще долго обсуждали детали, а потом вели пространные беседы обо всем и ни о чем. Только Савелий постоянно возвращался мыслями к Герману. Столько лет они знают друг друга, и Савелий практически уже поверил в неуязвимость друга, а нет – все-таки чутье его не подвело. Нет идеальных людей, и его идеальный друг тому подтверждение. Полонский не устоял и позволил себе слабость. Все эти годы, наблюдая за Полонским, Савелий видел: тот не допускает в свою жизнь то, что его погубит. Все эти Леры, которых он видел с ним – одноразовые дешевки и не более. А вот цыганка не была такой. Савелий усмехнулся, понимая, что даже Гер не осознает, насколько она его зацепила. Полонский сопротивлялся тому, что было сильнее его. Савелий видел их – Гера и Дару – и чувствовал между ними эту энергетику. Он знал, что они не понимают себя и пытаются бороться с неизбежным. Он, умудренный жизненным опытом, видел все это и понимал, что видит любовь… Только вот любовь недопустима в их жизни. И то, что Полонский дал слабину – это и есть то, что убьет его.
Савелию не было его жаль. В его жизни нет места таким чувствам. Мир жесток: или ты слабый, или ты сильный. Если сильный – значит, убираешь тех, кто слаб. Пока Гер был сильным, он держался с ним наравне, но времена поменялись, и он воспользуется этим.
* * *
Убравшись в курятнике, Дара пошла помыть руки. От длинной юбки неприятно пахло птичьим пометом. Только это была ее единственная юбка, а значит, ее придется стирать ночью и вешать на батарею в комнате. Причем стирать придется в раковине. Стиральные машинки теперь были не для нее, в них она стирала вещи всех живущих в доме ее отца. Она же сама не имела права там стирать. Хорошо, что уже было начало осени и в коттедже включили батареи, а это значит, что за ночь ее вещи просохнут. Конечно, не до конца, так как вставать ей нужно в пять утра. Самое неприятное, что нужно в такую рань выходить на улицу, где первые осенние заморозки сковывали воздух. Но коз нужно доить, потом кормить, затем отводить пастись. Паслись козы на склоне у реки. Там она вбивала колышки в землю и привязывала к ним коз. Затем возвращалась в козлятник и убиралась в нем. Потом шла к курам. Их нужно было покормить, собрать яйца у несушек и убраться у них.
Вернувшись в дом, она шла на кухню. Теперь вся грязная и тяжелая работа была на ней. Она чистила картошку, мыла кастрюли и сковородки, убиралась в кухне после завтрака. Дальше уборка в доме. Пылесосить ковры, мыть полы, ванные, туалеты – все это входило в ее обязанности. В обед нужно было идти за козами. Их нужно было вернуть в козлятник, попоить, покормить, дать сена и идти к курам, которых тоже нужно было покормить и долить им воды. После всего этого, только к вечеру, наступало то, что Дару спасало от ужаса происходящего в ее жизни – она могла пойти на конюшню. Теперь мысли о том, чтобы ездить на лошадях, у нее и не возникало. Она стала той, кому об этом даже подумать непозволительно. Но запретить мечтать ей никто не мог. И она шла к лошадям.
Это было для Дары самым счастливым временем. Она забывала обо всем, смотря в глаза лошадей. Ее рыжий жеребец ржал, видя ее, и она кормила его кусочками сухариков, что сама сушила на батарее из того хлеба, который давали ей для еды. Дара часто заходила к вороному коню, которого отец купил ей в подарок, и гладила его по шее, расчесывая пальцами его спутавшуюся гриву. Теперь это был уже не ее конь. От этого Даре было безумно больно. Почему в ее жизни все так сложилось? Она постоянно искала ответ и не находила. Став изгоем, презираемая всеми, только на конюшне она обретала душевный мир и давала волю слезам. Лошади все понимали, да только не могли ничего сказать. Но Даре это было и ненужно. Она плакала, не в силах выносить то, что стало с ее жизнью. Выплакавшись и утерев слезы, она знала, что продолжит жить и сносить все, что с ней происходит.
За это время она несколько раз пыталась поговорить с отцом, но он даже слушать ее не хотел. И самое плохое, что мачеха как будто ждала этого. Она всегда была рядом и постоянно вмешивалась в их разговор. Мирчи злился и уходил, а Роза, бросая на нее победоносный взгляд, обзывала и давала еще работы, заявляя, что она ничего не делает.
К концу месяца состоялась свадьбы Ясмин и Янко. Но Дара не видела эту свадьбу. Там ей было не положено находиться. Она все время провела на кухне, готовя и потом моя посуду. Стоя у раковины и отчищая сковородки, она слышала, как весело проходила эта свадьба. Понимание того, что это она должна быть там, рядом с Янко, болезненно отражалось внутри. Ей казалось, что она смотрит со стороны на свою жизнь, которую теперь проживает другая. Ощущение, что она – выброшенная вещь, не покидало ее. Дара была рада, что у нее столько работы, времени на жалость к себе не остается, только вот такие краткие миги осознания. Но потом она опять погружалась в работу и воспринимала все происходящие как со стороны.
Все эти события не давали ей забыть Гера. Каждый раз, думая о своей жизни и о том, чего в ней уже никогда не будет, она вспоминала, кто в этом виноват. Даре казалось, что она так сильно ненавидит его, что готова убить. Только вот в моменты вспышки ненависти, когда она вспоминала Гера, она вспоминала и ту ночь, и тогда в ее душе наступало смятение. И она запрещала себе вспоминать, повторяя, что ненавидит его, и сама верила в это.
* * *
Все это время Мирчи старался не думать о своей дочери. Она для него умерла, умерла так же, как и Лиля Серебряная, с ее божественным голосом и любовью, которая оказалась ложью. То, что дочь пошла в мать, он и не удивлялся. Лживая шлюха – яблоко от яблони недалеко падет. Он видел попытки Дары заговорить с ним, только видя ее, он вспоминал Лилю. Как же Дара была похожа на свою мать. И тогда в его душе все переворачивалось. Он помнил, как много лет назад Лиля так же пыталась поговорить, но он не хотел слушать, и тогда она сбежала. Он остался с дочкой, плодом их любви, а она ушла, оставив в его душе боль, которая даже с годами не утихла. И сейчас он понимал, что должен избавиться от Дары. Таких раньше убивали, а сейчас нужно было сосватать ее вдовцу, причем в самый дальний табор, в Сибирь или во Владивосток, и забыть о ней. Но он не мог. Как только думал о том, что Дара навсегда покинет его дом – сердце болезненно сжималось, и Мирчи откладывал это событие. Хотя и понимал, что вечно так продолжаться не может. Да и Роза пилила его позором Дары, который был позором его семьи, и Мирчи понимал свою жену. Хорошо, что Ясмину выдали замуж за Янко, но на выданье еще две дочки. И их сын, которому тоже нужно найти невесту. В этой жизни Дара была лишняя, она перечеркивала своим поступком жизни других. Да только не мог Чечар, смотря в глаза Дары, глаза олененка, в глаза его Лили, сказать, что выгоняет ее из своего дома навсегда.
* * *
Вымыв волосы, Дара пыталась расчесать спутавшиеся кудри огрызком расчески, который милостиво кинула ей в комнату Ясмин. Даре приходилось мыться поздно ночью, чтобы не занимать ванную комнату. Там же она стирала и несла мокрые вещи к себе. После всего этого на сон оставалось совсем мало времени, ведь доить коз нужно рано утром. Смотря на часы, Дара осознавала, что уже глубокая ночь. Она посмотрела на тарелку с едой. Сегодня она не успела поужинать. Теперь еду ей давала мачеха, иногда забывая о ней. А когда вспоминала, то на тарелке лежали неприглядные куски того, что давно приготовили и не доели. И есть все это Дара могла только в своей комнате. Сидеть за общим столом с женщинами она теперь не имела права. Из содержимого тарелки, даже будучи голодной, Дара выбирала то, что считала пригодным для еды, а остальное уносила курам. Они склевывали все. Чувство голода постоянно преследовало ее, но она уже привыкла к этому. Это было не самым страшным в ее жизни.
Утром, встав по звонку будильника, Дара начала свой бесконечный день.
После обеда, стоя у раковины и очищая сковородку от нагара, она услышала голос Розы:
– Завтра вечером поедешь плясать перед гостями. Вот это наденешь. В пять за тобой машина приедет.
Дара обернулась и застыла, смотря на массивную фигуру мамы Розы.
– Что глаза свои бесстыжие вылупила? Ты все поняла, что я тебе сказала? Петь и плясать будешь, хоть какая-то от тебя польза будет, а то только даром хлеб ешь.
Бросив еще один ненавидящий взгляд на падчерицу, Роза вышла из кухни. В душе у нее все кипело оттого, что Мирчи заставил ее принести эти вещи Даре. И вообще ее бесило то, что Мирчи согласился отпустить Дару петь и плясать перед гостями. Но перечить мужу она не стала. Хотя и попыталась, да только Мирчи сказал, что богатый человек хочет на свой день рождения цыганку, и именно ту, которая в "Мятном рисе" отплясывала. И Роза понимала, что речь о Даре. Еще Мирчи сказал, что за выступление Дары платят хорошие деньги, очень хорошие. Это еще сильнее взбесило Розу. Ее любимая Ясмин и плясать, и петь может получше Дары, да только за Ясмин деньги не платили, а за эту платят. Роза пыталась возразить, но Мирчи стукнул кулаком по столу, и Роза решила, что лучше промолчать. Хотя потом, обдумав все, она пришла к выводу, что это к лучшему. Распутная девка пусть пляшет перед гостями, да и деньги в их семье нелишние, вот пусть она их и приносит.
Подобрав одежду с пола, Дара прижала ее к себе. Когда Роза вышла из кухни, она положила все, что держала, на стул и стала рассматривать. Красивая цветастая юбка с оборками, яркая кофта с широкими рукавами и платок, развязав который, она увидела серьги, множество браслетов и бус. Одежа была красивая и именно такая, какой должна быть для выступления. То, что ее, даже не спросив, отправляют выступать, Дару не смутило. Она не имеет своего мнения и не распоряжается собой. Ей стало пронзительно больно, но постепенно боль прошла, сменившись осознанием того, что завтра она сможет петь и танцевать. Она так любила петь и выступать перед людьми. Это была ее жизнь, то, что ей нравится. Наверное, там, наверху, смилостивились над ней, раз позволяют такое. Об этом она и не мечтала. Вот как все странно бывает. Вроде твоя жизнь печальна и безысходна – и вдруг случается то, что оживляет тебя, возрождает и дает силы жить.
* * *
Приглашение от Савелия на день рождения почему-то вызывало у Ковало такую бурю эмоциональных высказываний, что Гер пришел в бешенство. Он не мог понять Ковало, да и не хотел его слушать. Он вообще давно уже ничего не хотел. Почему обычный визит вежливости вызывал в Ковало столько протеста. Гер не знал? Хотя понимал, что Ковало отвечает за его безопасность. Но он сам не дурак и не считает ворон. Ему тоже показалось странным, что свое пятидесятитрехлетие Савелий отмечает в никому неизвестном ресторане в Подмосковье, на берегу Москва-реки. Раньше все свои дни рождения Савелий отмечал у себя в поместье, но, наверное, захотел чего-то новенького. Почему бы и нет? Вот Гер и объяснял это Ковало, который не хотел его слушать и твердил, что туда не нужно ехать.
– Хорошо, я лишь поздравлю его и уеду, – Гер устал от этого разговора и готов был пойти на компромисс. – Тебя это устроит?
– Давай поконкретнее. Ты приедешь туда, в сопровождении меня и охраны подойдешь к Савелию, поздравишь его, и мы сразу уезжаем. Все так?
– Да, все так. Поздравлю, и мы сразу уезжаем.
Геру и самому не нравилось это приглашение. Странное чувство в душе заставляло его насторожиться всему происходящему, но совсем не приехать он не мог.
– Гер, только обещай мне, что все будет так, как мы распланировали.
Ковало чувствовал подвох во всем этом. Но как это можно объяснить Полонскому? Чутьем? Предчувствием беды? Только в рациональном мире нет понятия "предчувствие", и поэтому словесная битва с Гером затянулась и измотала их обоих.
– Да. Я обещаю, – устало ответил Гер, беря пиджак и выходя из своего кабинета.
Предчувствие нехорошего закралось и в него. Он доверял инстинктам, и они говорили, что это ловушка. Но Савелий, он его столько знает… хотя в бизнесе все может быть.
Гер не хотел плохо думать о Савелии, и вообще эти предчувствия сильно выматывали его. Поэтому он согласился на все, что говорил Ковало, так как хотел завершить этот разговор.
