Текст книги "Орехово-алый мотылёк (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Чесио понимал, что никогда в жизни не испытает ничего более искреннего, чем сейчас. И такая уверенность, считал он, была оправданной.
Добравшись до своих приятелей, до их скучных копаний в песке, в земле и в нежных цветах, Чесио подумал, что он, безусловно, самый удачливый и богатый среди них, потому что они, увы, даже догадаться не могли насчёт того, какие чудеса их могли поджидать, стоит сделать только лёгкую пробежку между склонов и частых деревьев и вот оно – то, что ты когда-то тайно желал, перед твоими глазами. Но мальчик не был глуп и только предостережено молчал: никто бы не понял, никто бы не порадовался вместе с ним. Потому что сбегать из деревни, по мнению ребят, матери, Мирэллы – самое ужасное зло, за которое тебя могут надолго оставить дома среди четырёх стен. И Чесио, сдерживая потоки бессвязных слов и свою могущую задушить случайного слушателя радость, молчал и, когда никто не видел, тихонько улыбался самому себе, вспоминал запах жжённого сена и колодезной воды, которым пах Джованни, и представлял его переливчатый смех. Во второй раз пережидать чёртовы три дня было тяжелее, но он знал, что встретиться быстрее не мог ни он сам, ни Джонни. Да и в тот самый день, когда была назначена встреча, пришлось нетерпеливо ждать, когда Кармэла заснёт, и уж тогда минуты растянулись в крохотные жизни, в каждой из которых всё не было и не было Джованни. Чесио лежал, укутанный со всех сторон синим небосводом, слышал своё глухое сердцебиение, боялся, что оно настолько громкое, что разбудит мать и сестру и придётся ждать ещё дольше, и ожидал, когда уже можно будет по-быстрому подняться, натянуть давно приготовленную одежду, лежавшую стопкой под кроватью, и ловко, по-кошачьи выпрыгнуть в окно.
Кармэла уже точно легла. Чесио раздвинул занавески, стараясь не шуметь, и аккуратно приоткрыл дверь: свет во всех комнатах погас уже как десять минут назад или больше, у него было плохо с этим, но мама и Мирэлла обычно засыпали быстро и уж к нему точно никто не заходил посреди ночи. Поэтому Чесио со спокойной совестью прикрыл дверь, достал одежду, быстро надел её, чувствуя приятный запах шерстяной кофты – ночью всё-таки было прохладно – и задвинул занавески около своей кровати. Потом бесшумно растворил окно, вылез, прикрыл его. Рыжий полуночный кот встретил его на заднем дворике – то ли их, то ли чужой, вообще, тут все коты были общими и сложно было понять, кому принадлежал очередной пушистый зверёк. Негромко мяукнув, рыжик сверкнул изумрудами и скрылся под навесом с дровами. Чесио всё прекрасно понял: кот желал ему удачного пути и дал своё согласное «мяу». А они, коты эти, просто так своими мяу не бросались…
Приободрённый на приключение хотя бы котом, мальчик, вдыхая запах ночных закрывшихся цветов и тёплый пар от земли, аккуратно пробирался через тёмную гущу деревни под звёздно-рассыпчатым фианитово-лиловым небом. Деревня почти спала, лишь некоторые домики устало смотрели в темноту через матово-жёлтые окошки; это любители бодрствовать ночью, и, в принципе, их философия нравилась Чесио, только, однажды испробовав следовать их заветам и любоваться ночью охотой котов и треском костра на заднем дворике, мальчик на следующее утро желал только одного: умереть. И после этого подумал, что полностью бессонные ночи – занятие атмосферное, прекрасное, но, увы, не для него. Хотя, конечно, изредка ради совершенно изящного одиночества, странных фантасмагорических дум, необъятного синего озера над головой с блестящими крапинками и дичайшей свободы можно было иногда не высыпаться и весь день терпеть головную боль.
Теперь же он мог идти и совсем не скрываться – лучшей маской была ему темнота. Поднялся ветер, всё вокруг наполнилось замысловатыми звуками. Чесио решил обойти место, где, по его мнению, спешили куда-то сбежать деревья, ведь он и сам впервые должен был увидеть это, а хотелось это совершить только с Джованни. Он не взял с собой даже маленького ножика, которым помогал матери очищать картофель в осенние скучные деньки, потому что не считал, что лес – это опасно. «Ну, как там может быть опасно, даже если и ночь? Просто эти дубы ходят, но они совсем не хотят драться – им нужно как можно скорее сбежать, пока они могут двигаться». В лесу стояла полутишина, разбавляемая судорожным криком и перелётом ночных птиц, вокруг были только три цвета: чёрный, зелёный и синий. И через пару минут бега глаза вполне себе привыкли к этой палитре, а сам Чесио спокойно ориентировался вокруг.
Однако ж, несмотря на это, вереск определил он только по запаху и даже не узнал тот куст, который успешно обломал несколько дней назад. Река шумела слишком глухо и была быстра, а звёзды расплавлялись в её отражении и уплывали далеко-далеко, к их мосту. Чесио пришлось усесться на камень и дожидаться своего друга – тот запаздывал, видимо, его младший братишка попросил перед сном лишнюю сказку или неожиданно захотел есть. Чесио улыбался, думая об этом, и от нечего делать нарвал вереску и стал плести венок – у него получалось вполне сносно, и, наверное, это было единственное, за что его хвалил учитель по рукоделию.
Когда он доплёл, на том берегу послышался шорох и наконец звонкий оклик:
– Чесио, ты здесь? – Мальчик ответил, надел на себя венок – как боевой шлем в предстоящем приключении и подождал, пока Джонни перебирался на его сторону. Когда они встретились, сложно было сказать, что выражало лицо Джованни, но Чесио ощутил, что в этот раз тот скучал куда сильнее… Парень одной рукой легко прижал его к себе, потрепал по плечу и проговорил, глубоко вдохнув: «Я рад видеть тебя». Чесио улыбнулся, ощутил предательского мотылька, вновь желающего вырваться на свободу, и до истомы в лёгких вдохнул в себя запах пепла, крепкого чая и мёда, коим был пропитан Джонни. Отойдя на шаг, он важно взглянул на друга, хотя понимал, что в темноте его могло быть плохо видно.
– Ну что, готов увидеть нечто совсем необыкновенное? Честно сказать, я сам иду в первый раз на такое, потому что… ну, потому что в иное время я даже никогда не выбирался наружу. Я просто знаю, что они двигаются, деревья эти… но нас может ожидать столько неожиданного! – Чесио схватил его за руку и потянул в сторону, откуда всегда приходил сам. Он был рад и думал, что Джованни пребывал в таком же положении духа. Однако тот, хотя и последовал за ним, проговорил весьма настороженным тоном:
– Послушай, это здорово… Но это может быть опасно. Поэтому слушайся меня, хорошо? В случае опасности… – Чесио, уже намурлыкивая себе под нос какую-то песенку, кивнул, а сам подумал: «Да где ж тут опасности?». Тогда Джонни резко остановил его за руку и потянул к себе; от неожиданности мальчику перехватило дыхание, а лицо друга он теперь видел чётче и оно выражало сильнейшее беспокойство. Только в тот момент Чесио изумился по-настоящему, а песенка слетела с губ мгновенно.
– Я серьёзно, хэй! Ты не знаешь, что такое насилие и ужасная боль. А я знаю. И не хочу, чтобы знал ты. Поэтому, если я буду говорить бежать или прятаться, ты должен будешь делать это, хорошо? – Чесио не понимал всей обеспокоенности Джованни до сих пор, но тихо прошептал «Ладно». Однако ему до дрожи нравилась эта простая, малость грубая забота – казалось, именно сейчас он проник в душу к Джонни сильнее всего. Через глаза ли, через прикосновения, но Чесио ощущал, что утонул. Утонул и сам счастлив был захлебнуться. Они, шагая рядом, отправились навстречу таинственным и ночным лесам…
Путь показался Джованни невероятно запутанным; он удивлялся, как Чесио тут не потерялся, а тот совершенно искренне и удивлённо отвечал, что для него здесь не было ничего сложного. Все эти цветы, высокие травы, могучие деревья всегда показывали ему верный путь; кивая соцветиями, ромашки, фиалки и колокольчики направляли его в нужную сторону, травы били в нос кислым пахучим запахом, который говорил о том, что мальчик свернул не туда, а сосны, пробковые дубы и осины своими стволами составляли узкие коридоры, и Чесио с лёгкостью видел их и запоминал их форму. Он вновь стремительно заговорил об этом, думая, что это успокоит Джованни, но тот лишь сдержанно кивал и коротко улыбался. Чесио, конечно, безусловно поверил в слова друга – ведь он и правда не знал, что есть насилие, хотя часто слышал это слово от взрослых. Но он не ожидал, что природа способна порождать такое: она так многоцветна и прекрасна, и среди неё нет тёмных оттенков, даже ночью.
Чем ближе к деревни, тем сильнее сгущались краски, тем злее цеплялись ветки за их одежды, старались выцарапать глаза, тем больше наполнялись уши разжиженным шумом от листвы, от влажного резкого ветра и от мелких животных. Холод начал ощутимо пробираться под кофту, а Джонни из чехла слышно достал маленький блестящий тесак и сказал, что ему уже становится жутковато. Чесио хотел было подшутить над ним, но и сам чувствовал, как под кожу остро и больновато вводилось смешение нетерпеливости, страха и пугающего любопытства. Наконец, впереди послышались похрустывания, треск и глухой протяжный вой, но не волчий. Чесио сказал Джонни следовать за ним, пробираться аккуратно и неслышно, а сам, зачем-то пригнувшись, направился чуть вбок, через узкий проход между кустами можжевельника и осоки, ощущая на своём лице их жёсткие влажные листья. В нос ударил яркий аромат свежей древесины, и мальчик, слыша глухие постукивания внутри себя, с нетерпением ускорил шаг.
Чесио знал: сейчас будет склон, а на нём… «Точно! Здесь!». Он шикнул на Джованни, приказывая остановиться, прилёг на мшистую мокроватую землю и пополз вперёд, иногда отплёвывая травники в сторону. Джонни последовал его примеру и иногда в темноте нечаянно прижимал его ногу к земле своей рукой, а Чесио также неожиданно пару раз ударил его. Всё это сопровождалось бурным мягким шепотком «Извини-прости-как-ты-ничего-не-видно» и последующим шипением друг на дружку, мол «Слишком громко! Тише». Потом, пытаясь переглушить переговоры призрачных горечавок и белёсых седмичников, они слушали звуки там, где-то на дне склона, до которого оставались считанные метры, но который обрамляли высокие кусты дикого горького рододендрона. Хотя, конечно, в темноте Чесио с трудом мог определить, что это рододендрон, именно поэтому принюхался к упавшему наземь цветку и попросил Джованни слегка примять кусты рядом и улечься тут. Через пару минут шебаршений мальчик ощутил тепло около бока и взволнованное дыхание на уровне уха.
– Что дальше? – голос Джованни был немного тревожным.
– Надо аккуратно приоткрыть щель через кусты… – шептал Чесио. – Но перед этим нужно, чтобы природа могла доверять тебе – ей требуется убедиться в этом. Сначала нужно представить один маленький зелёный дубок посреди огромного поля – только не представляй сразу, потом сделаешь, хорошо? на мой счёт. Затем нужно крепко-крепко сожмурить глаза, сказать «Дух леса, покажи мне сокрытое» – хотя, конечно, звучит слишком неуважительно к самому духу леса, но по-другому я не придумал. А затем сорви первый попавшийся листик с этого куста и резко повернись вокруг себя, не вставая. Тогда ты сумеешь увидеть их…
– А ты… ты потом будешь смеяться надо мной, так? – с укоризной глянув на него, прошептал в ответ Джованни. Чесио взял его за руку и внимательно посмотрел в глаза, слегка подсвеченные лунным отблеском.
– Я понимаю, что звучит абсурдно. Но поверь мне. Мы сделаем это одновременно. Если ты это не сделаешь искренне, Лесной дух не разрешит тебе увидеть существ, в которые он сам вложил душу… Давай! – мальчик крепче сжал его ладонь. Джонни сначала хмыкнул, потом одобрительно усмехнулся и медленно кивнул головой.
– Ладно. Я поверю тебе, пожалуй, цветочный мальчик. К тому же, ты знаешь столько о лесе и каких-то духах… Думаю, раз ты ещё не заблудился, приходя каждый раз к реке, значит, тебе эти все лесные духи и правда как-то помогают, – Джованни повернулся к нему в профиль, глядя прямо перед собой на кусты, потом нетерпеливо бросил: – Ну, что там первое? Представить дуб какой-то?
– Да… – Чесио ощущал мягкую, как траву, солнечную теплоту у себя в груди, которая поселилась рядом с мотыльком. Или это мотылёк таки зажёг что-то, проказник? Во всяком случае, пусть снисходительно, но Джованни доверял ему. И это вкупе с прошлыми, неровно брошенными ему словами «Ты мне нравишься», пусть брошенными как бы мимо, может, в ту быструю акварельную речку (Джованни так надеялся, вероятно, но Чесио мысленно нырнул на самое дно за ними) – и это всё вместе заставляло мальчика в каком-то смысле превращаться в ажурный лиловый листок, что плыл по воде, сотканной из капель не иначе как счастья.
– Да… Только помни – небольшой, ещё совсем молодой, посреди огромного поля… Потом зажмуриться, «Дух леса, покажи мне сокрытое», сорвать листок, перевернуться. Готов? – Джонни кивнул. – Начали на счёт три!
Приготовившись, Чесио досчитал до трёх, пару секунд они усердно воспроизводили в памяти картинку и сощуривались, почти хором выкрикнули заветные словечки, судорожно вырвали каждый свой листик и наконец, толкаясь из-за близости, перевернулись. Затем, задержав дыхание, ставшее уже одним на двоих, начали осторожно открывать кусты, пытаясь сделать среди угловатых стебельков маленькое окошко. Первым успеха добился Чесио, в то время Джованни уже хотел было доставать ножик, чтобы разрубить непослушные ветки. Нечаянно осыпав свою голову мелкими сиреневыми лепестками рододендрона, Чесио с восхищением глянул перед собой; затем сказал Джонни подползти к нему ближе, и тот, почти прикоснувшись к его щекой своей, оказался рядом.
– Ты видишь? – Парень от неожиданности ахнул, прикрыв рот рукой, и скорее вздрогнул, чем подтвердил кивком. – Только не шуми слишком…
Чесио представлял, как ужасающе и метафорично выглядело это для Джованни, поэтому и сам, немного переняв от него искреннего изумления, с полудрожью встречал каждый его тёплый выдох на своих губах и ощущал его шершавую кожу на своей щеке. В узком неровном промежутке между ветками рододендрона виднелась низина рва, в которой происходили странные и величественные по своей форме вещи: много-много пробковых дубов с выпирающими корнями, больших по размеру, чем сами стволы, которые неспешно, скрипя, передвигались, и всё это было больше похожу на детскую игру, в которой ты чем медленнее двигаешься, тем ближе в победе. Кроме страшного скрипа, в ушах глухим эхом отдавался вой – это выли сами деревья, им было больно двигать засохшие за день под жарким солнцем ветки и корневища. Чесио почувствовал, как часто и резко задрожал Джонни, и нашёл его руку, чтобы прижать к своей груди и согреть её, сказав так, что всё хорошо, они совсем безобидны.
– Господи!.. – парень потёр свободной рукой лицо и шумно выдохнул. – И… тут так всё время? Почему они вопят? И они опасны?
Чесио спокойным шёпотом рассказывал ему такие очевидные для себя вещи, ласково гладил его руку и улыбался, смотря на этот искажённый страхом профиль. «А он говорил, что ничего не боится… Видел бы себя со стороны!». Но мальчику показалось слишком грубым говорить об этом Джованни потом; ведь, по факту, каждый из них чего-то боялся, и Чесио пусть туманно, но догадывался о своих страхах. А сейчас, чувствуя и видя своего нового друга так близко, что, казалось, будто он просто втолкнулся аккуратно в его душу, Чесио говорил ободряющие и забавные истории, которые он помнил про этих живых деревяшек.
– Ты думаешь, они ужасные, потому что так выглядят? Вовсе нет! Они похожи на нас душой, Джонни. Смотри, вон тот, что с густой кроной и утыканный гнёздами, на самом деле, однажды сильно поссорился вон с тем маленьким, что около камня, видишь? Они, кое-как перебирая ветвями, хлестали друг друга и так продолжалось что-то около месяца. А до этого они ещё два месяца добирались друг до друга, представляешь? Сейчас, кажется, всё наладилось, но они ещё злы друг на друга: потеряли столько листвы, ты бы видел – тут всё было усыпано! А теперь вспомни, что вот мы, например, с тобой любим лазать по деревьям. А деревья этого не могут. Но ведь кто-то из них обязательно хочет забраться повыше и посмотреть, что же за мир вокруг… Представляешь, как они на деле горюют из-за этого? Поэтому они совсем безобидные, несчастные создания… – Чесио щебетал своим лёгким шёпотом и видел, что понемногу Джованни отходил от первого шока и даже иногда посмеивался, позволяя мальчику почти доставать носом до его шеи и выдыхать куда-то в уровень подбородка.
Деревья же возились, пытались чего-то добиться, нелепо серебрились в лунном свете и трясли своими мертвенно-серыми листочками, посылая болезненные возгласы глубокому безответному небу и своим единственным слушателям на верху рва в кустах. А Чесио думал, что почти узнал, что такое «вечно», даже несмотря на уставшие держаться на локтях руки. Ему нравилось говорить всякие простые и довольно милые слова этому оторвавшемуся от природы человеку и осознавать, как это важно для того. Наконец, когда первое изумление прошло, Джованни покачал головой и серьёзно уставился на него:
– Вот это… самое необычное, что я видел в своей жизни… ну, мягко сказать необычное, конечно… А что видят те, кто не делает тот глупый обряд, какой делали мы? – Джонни, говоря это, аккуратно перевернулся на спину, и в его широко распахнутых глазах отразилось целое небо-душа его маленьких звёздочек-секретов.
– О, я видел, что будет в таком случае, лишь однажды: тогда я даже не попал сюда, как ни стремился. Лесной дух уводил меня и всех остальных, кто не достоин увидеть, подальше отсюда. Ну, а нас подпустил поближе просто потому, что я давний его знакомый, – Чесио, откровенно говоря, придумал это прямо сейчас, но решил, что так оно и есть на самом деле, потому что ну как иначе ведь, если не так, усмехнулся и перевернулся на спину, ощутив на щеке гладкий мокрый лепесток, а в волосах – запутавшуюся веточку. – Но если бы ты что-то сделал не так искренне, то, вероятно, ничего бы не увидел там.
– Я… я и правда поверил тебе, – негромко буркнул Джованни, вздохнув и прикрыв глаза; Чесио украдкой взглянул на него и заметил, как ярко блеснул сероватым светом кулон на его шее и как был точён и бел его профиль, словно скульптура, с которой они иногда срисовывали, а у Чесио всегда плохо получалось, ведь как-то передать этот чёртов нос ну просто невозможно!
– Я счастлив знать это. Спасибо… Я… ну, вот всю свою жизнь, получается, мечтал, что когда-нибудь такой момент настанет, – почти рассуждая вслух, вдруг признался Чесио и ощутил, как внутри лёгких будто надувался большой прозрачный шар, сотканный из созвездий. Все эти созвездия зажглись разноцветной феерией, пахнущей ландышами и первым весенним вкусом студёной воды из родника.
– Какой момент? – Джованни явно думал о своём – спросил задумчиво, негромко; впрочем, тут можно забыться легко, ведь, смотря пусть и на клочок искристого неба, неосознанно взмываешь туда, ввысь, всей душой, принимая в себя свет от миллионов звёзд и едва удерживая в своей душе нечто величественное и сильное. Пока небо по каплям проникало через глаза, слух привыкал к невозможному треску и хрусту, уже слыша в нём густую тишину, а прижатая трава с землёй уходили из-под тела, хотя редкий судорожный холодок, проходящий по рукам и ногам, вновь возвращал их туда. Подул ветер, их лица почти засыпало лепестками рододендронов; Чесио казалось, что ещё какие-то жалкие мгновения, и их с Джованни унесёт в чудесную страну, где будут расти только розы, а потом они найдут большое озеро и замок рядом с ним – можно маленький, так и быть. Но он будет их собственный, и они станут разводить огромный, больше их раза в два, костёр на большом каменном дворе и разобьют клумбу с объёмной розовато-белой гортензией. Мальчик задумался так, что почти забыл вопрос.
– Момент… Ах да, момент! Ну, вот когда я смогу посреди ночи сбежать из деревни, встретиться со своим другом и показать ему эти бедные деревья – это же всегда было для меня недосягаемо! А теперь я так запросто лежу тут с тобой и совсем свободно наслаждаюсь этим счастьем. Удивительно ведь! – со стороны Джованни послышался шорох, и Чесио почувствовал, что до его ладони дотронулась рука – шершавая, холодная, но почему от её прикосновения стало только тепло?
– И почему же ты был так одинок? Я до сих пор не понимаю… Ну, ты рассказывал, что много болтал и мало кто хотел слушать, и что почти никто не соглашался лазить с тобой по деревьям, только задиры, но всё-таки… ну, не бывает же так, что вот совсем никого! Никого в одной деревне.
– Я тоже так думал. Но тогда листок указал мне, что надо уйти оттуда. И я так сделал… – Чесио повернул голову. – Я тоже предполагал, что отыщу там какого-нибудь мальчишку или девчонку, которые неожиданно свалятся мне прямо на голову с дерева, и я пойму, что действительно нашёл друга. Но раз такого не случилось, я двинулся дальше. Знаешь, я никогда не печалился. Ведь глупо это – грустить, когда вокруг такая красота… Да даже деревья эти – в каком-то смысле, они тоже прекрасны… Именно поэтому я… я такой, – Чесио и сам с трудом понял, что именно хотел сказать, но, судя по тому, что Джованни сжал его ладонь крепче, сама суть дошла до адресата и это было здорово. Они немного помолчали, повпитывали в себя это небо и эту странно-сказочную атмосферу (Джонни, наверное, как придёт сегодня домой, так вообще подумает, что ему это приснилось, а потом вспомнит, что всё же это было в реальности, и крепко удивится). А затем со стороны Джованни последовало интересное предложение…
– А дойдём до того дерева? Из которого тебя в прошлый раз кто-то выгнал. Заодно и проучим твоего обидчика… – Чесио удивлённо глянул на друга, затем жестом показал развернуться и ползти в обратную от двигающихся деревьев сторону. Пару минут непрерывного сопения и шуршания коленями по траве (завтра придётся застирывать штаны самостоятельно – не хотелось расстраивать Кармэлу), и громкий треск напополам с воем уже слушались так отдалённо, будто находились в ином мире, откуда до нашего доходили лишь смутные обрывки и кусочные видения, которые назывались «ой, как показалось-то!». Только тогда Чесио разрешил Джованни встать и сам разогнулся. Затем, сохранив привычку говорить негромко, будто каркавшие наверху птицы могли их понимать и сделать какую-нибудь гадость, проговорил:
– О, я думал, что ты уже хочешь домой, к маме… – Джованни почти серьёзно обиделся на эти слова и больновато толкнул его в плечо, что-то пробурчав, похоже, даже досадное. Из услышанного мальчиком было: «Чесио, ты невыносим!». И Чесио тут же примирительно схватил его за руку и мило, виновато улыбнулся – почему-то любил подтрунивать над Джованни, хотя это было некрасиво и ужасно.
– Ладно-ладно, я шутил же, ну! Конечно, мы пойдём к дереву, только выгнать у нас его жителя не получится… ну, это я на будущее говорю…
– А это дерево движется? У него ведь, по твоим рассказам, большие корни. Тогда ведь непонятно, как житель внутри него живёт, если оно… – Джованни удивлялся всегда так искренне и немного хмуро таким простым вещам, что это заставляло Чесио неосознанно улыбаться. Для него эти вопросы были из разряда элементарных; «И почему, если деревня не в лесу, то никто ничего не знает? Стало быть, они совсем не выходят гулять в лес, а всю жизнь сидят в своих сараях и домах».
– Нет, оно уже давно не двигается ночью… И знаешь почему? Всё довольно просто: это дерево нашло своё место, – Чесио усмехнулся, увидав слегка дёрнувшиеся в стороны губы Джованни. – Ему уже больше никуда не надо идти. А эти – всё никак не могут найти, где же им лучше. Говорят, иные находят через добрую сотню лет, а иные… могут скитаться почти всю жизнь. Не лёгкая доля, правда?
– Да… Невесело звучит. Но… похоже на взрослых иногда… да? – Чесио пожал плечами, ведь понял только наполовину, что хотел сказать Джованни: в его ближайшем окружении никто не жаловался, что не сумел найти нормального дома и потому ему нужно срочно куда-то спешить. Разве что Луиджи… Но и тот рассказывал, что путешествовал скорее от счастья, чем от горя. Значит, и он нашёл своё место, пусть и не физически.
– Тогда идём. Я покажу тебе. Только ты и правда готов выгнать это существо? Мы не знаем, каких оно размеров, почему поселилось там, что повидало в лесу, а может, оно тоже любит лазить по деревьям, только боится, а мы сможем помочь ему?
– Глупости, – фыркнул Джонни, горделиво достав тесак и повертев его в руках. – Оно просто трусливо прячется и ни с кем делиться деревом не хочет. Надо проучить его. Веди! – Чесио повёл друга через кусты, где им оцарапало руки и сделало затяжки на одежде, а потом они стали взбираться на крутой склон, где можно было легко хвататься за большие влажные корни, чтобы не упасть, и с неприкрытым вожделением загрязнять себе колени и рукава рассыпчатой землёй.
– Может, это дом того существа? И мы разрушим его уютную жизнь…
– Но домом-то можно и поделиться! В смысле, что можно иногда и гостей дружелюбно принять, – не уступал Джованни.
– Кто знает, он может и не любить гостей и не быть слишком-то дружелюбным – ну, почти как ты, на самом-то деле, – Чесио улыбался, а Джонни в этот момент сильно дёргал его за штанину, подбираясь к нему и тем самым выражая недовольство.
– И что ты его защищаешь, м? Как будто… ага! – Чесио закатил глаза, понимая, что сейчас скажет Джованни. – Да ты просто боишься его! Боишься и меня отговариваешь туда не ходить. Так? – в этот момент они доползли до уступа, и друг нагнал его, встав на тот же самый мягкий клочок земли; в ноздрях стал ощущаться свежий мятный аромат растущей где-то неподалёку мелиссы. Джонни смотрел ему в глаза внимательно, и это ощущалось даже без всякого света; и предательски щекочущее мотылька тёплое дыхание прямо в лицо.
– Вовсе нет. Нет, – спокойно ответил ему Чесио и хмыкнул. Что выражало при это лицо Джованни, сказать было трудно, но через секунду он залился громким, излишне громким для тонкой и нежной ночной тишины смехом, что Чесио пришлось шикнуть на него, хотя ему определённо нравилось то, как смеялся его друг.
Посмеиваясь друг над другом, они наконец достигли вершины. Потом Чесио повёл Джонни среди красноватой жимолости – невозможно противной для него ягоды, ну, правда, во рту словно что-то похлеще лечебного чая, который Кармэла заваривала, когда он болел, да потом ещё неделю не можешь смыть с языка этот тошнотворный вкус. После жимолости немного свернуть, и вот, из-за небольшого холма по правую руку откроется то самое дерево. Здесь вообще долина таких деревьев, которые ночью стояли себе смирно и никуда не дёргались – истинно счастливые существа, теперь они будут ждать зимы, желтеть, но всё равно быть радостными.
Чесио приказал Джонни присесть и аккуратно сползти с холма, чтобы не светиться макушкой за кусты, которые обрамляли его край – почти вся плоскость холма, кроме вершины, отлично просматривались со стороны той долины. Джованни считал это лишней предосторожностью, пошутил над Чесио, но сам тщательно стёр все свои штаны об землю, стараясь полностью слиться с ней, и через каждый метр проверял, что его черноволосая макушка не стала выситься над пятнистыми цветами цистуса. Тогда Чесио, ухмыляясь, заметил, что его волосы темны так, как сама ночь, и что его не видно точно.
– А сейчас… нельзя посмотреть, что там? Через кусты можно будет увидеть… – догнав его, спросил шёпотом Джованни и приостановился. Чесио тоже перестал сползать и напыщенно серьёзно посмотрел на него, зная, что луна уже вышла из-за туч и его лицо стало казаться во много раз жёстче из-за густого белёсого цвета.
– О!.. Ни в коем случае нельзя! Ты же знаешь, тут иногда действуют другие правила… не всё так просто… Помнишь, что мы делали, чтобы увидать деревья, а не только слышать их? А это, считай, ритуал здешний. Ты же хочешь увидеть это существо? Вот и ползи…
– Но как незаметное сползание со склона связано с тем существом? – Чесио хотел было передвигать руками и ногами дальше, но его за локоть схватил Джованни, и взгляд его был кремово-изумлённый в сероватых лучах. – С деревьями хоть проскальзывала какая-то логика…
На самом деле, Чесио этого не знал. Он с трудом догадывался, что за существо там сидело под дубом, а уж тем более – как его уластить, но с готовностью придумывал задания на ходу. Конечно, ничто ни с чем не было связано, но иначе оказалось бы не так весело идти к этому неведомому зверю.
– О, Джованни, иногда ты такой зануда! Это же природа – ей не всегда нужна логика, – спасал своё положение Чесио. – Сейчас мы с тобой удостоверимся, было ли это верно или нет…
– Так то есть ты и сам не знаешь?..
– Тс! Тише!.. – стараясь не смеяться, мальчик быстро-быстро стал перебирать руками и ногами и, наконец, достигнул подножья. Джонни ничего не осталось, кроме как добраться до него и прекратить расспросы. Чесио прижался к кустам, сорвал цветок, вдохнул его кисловатый аромат, поморщился и выбросил. Потом жестом показал Джонни сесть к нему ближе и с удовлетворением заметил его явное нетерпение. Подождал пару минут, в которые Джованни так и порывался что-то спросить, затем, удовлетворившись его мучениями, небрежно сказал:
– Так и быть: теперь можешь посмотреть (но только сквозь кусты), что там происходит.
«Может, конечно, и ничего, что вероятнее, но так ведь куда забавнее и лучше!». Они поменялись с Джованни местами, и тот судорожным движением стал разгребать душистые кусты, быстро, но не шумно, а Чесио иногда строго говорил ему не шуршать листвой, а иначе ничего не выйдет. И вот дело оказалось кончено, и парень застыл в полусогнутом состоянии на корточках, наполовину туловищем уйдя в цистус. Чесио не выдержал, подполз к нему на четвереньках и просунул голову рядом, нечаянно толкнул Джованни, из-за чего едва удерживаемые ветки сомкнулись вновь, грузно хрустнув. Шикая друг на друга и повторяя неизменное «Дурак!», они вновь сумели открыть себе просвет между листьев и оказались щека к щеке. Одновременно вздрогнули и охнули, сжав в кулаках комок земли с мелкими склизкими побегами.
Среди тоненьких, почти незаметных сосен и ольх громоздилось то самое пробковое дерево, будто совсем не касаясь земли, а только держась на мощных, вьющихся, словно змеи, недвижимых корнях. Но перед ним… покачиваясь в разные стороны, мелкими шажками перебирал свои мохнатые огромные лапы зверь росомаха. Только… таких даже Чесио сроду не видел: глаза взаправду светились жёлто-лимонным блеском, так ярко, что были видны чёрные тонкие полосочки вместо зрачка. Чесио показалось, что зверь был почти с него ростом и походил огромный лохматый холм, на который присели два светлячка. И, кажется, чем больше он стал, тем менее пропорциональными стали у него лапы; да и вообще, если приглядеться слишком внимательно, Чесио понимал, что уже и не напоминал ему этот зверь росомаху, а какое-то шуточно-злобное смешение росомахи, волка, быка и даже медведя. И пока он думал над этим, совсем упустил то, что этот зверь аккуратно приближался к ним, сначала это было незаметно, а затем до слуха уже доходило его булькающее рычание. Как они могил упустить из виду невозможный треск, который всегда чувствуют такие животные, особенно если голодные…
