Текст книги "Орехово-алый мотылёк (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== 1’ Лес, вереск и река. ==========
Иногда случаются необъяснимые чудеса – но исключительно с теми, кто верит, что чудеса бывают.
«Брида» Пауло Коэльо ©.
– Ну что, как ты думаешь, мама?.. – в замочную скважину было хорошо видно уставшую Кармэлу, которая расчёсывала непослушные золотистые волосы и теперь непонимающе смотрела на источник звука, доносящийся из-за двери.
– Господи, Чесио, тебя совершенно не слышно оттуда! Зайди ко мне… – мальчик, усмехаясь, наконец толкнул тяжёлую дверь и появился на пороге небольшой комнатушки, где вечно пахло травами, цветами с лугов, а по стенам висели деревянные пластинки с выгравированными рисунками. Кармэла сидела на низком стуле с толстыми ножками в длинном сероватом платье и пыталась высвободить гребень из своих запутавшихся волос. Увидев сына, она ахнула, изобразив недовольную гримасу.
– Ох, священные духи леса, за что мне это?.. – хлопнув себя по лбу, полушёпотом спросила она, забыв про застрявший гребешок в волосах. Чесио понимал, как сейчас будет ругаться мама, пытался прятать огромную дыру сбоку на своей холщовой рубашке уже почти чёрного цвета (а с утра она была белая, но белый цвет Чесио не нравился) и подогнул разодранную в кровь коленку за более-менее здоровую. Ритуал уже был привычный: Кармэла бросалась к нему и, садясь рядом с ним на корточки, внимательно оглядывала его своим тёплым, цвета мёда, взволнованным взглядом.
– Ну и куда ты совался на этот раз?.. Ох нет, всё-таки оставлю я тебя с Фелисой, она-то сделает из тебя послушного мальчика… – услыхав это, Чесио каждый раз начинал делать жалобную мину и почти срывающимся голосом говорить:
– Только не тётя Фелиса, пожалуйста! От неё пахнет грибами, а я не люблю грибы, и она не даёт мне залезать на дерево очень высоко. Говорит, залезешь выше – лишу вкусного яблока… Но, мамочка, как можно отказаться от вкусного яблока?.. И я не лезу… – Чесио всё ещё лукаво прятал разодранную рубашку, надеясь на жалость. – Но какой тогда толк в дереве, если на него нельзя залезть до самого верха, чтобы видеть все дома и вас?.. Мама, знаешь то дерево, около дальнего выхода?.. Там рядом ещё растёт чудесный виноград, а когда я наедаюсь им, то начинаю бросаться ягодами в Карла и Мирэллу…
– Так ты ещё бросаешься ими в свою сестру? – удивлённо воскликнула мать и покачала головой, убирая волосы назад. Чесио лёгким движением вытащил из её волос гребень и стал рассматривать выточенные на нём, но незнакомые ему буковки.
– Да ладно тебе, мам, она тогда похожа на виноградную фею… и очень красивую фею, – Чесио говорил тихо, обиженно надув губы, стараясь придать вид, что это его сильно задели; это была тактика, помогающая время от времени. – Знаешь, я ещё специально немного сминаю ягоды в ладони и только тогда кидаю; её волосы слегка окрашиваются в фиолетовый, и ведь я не виноват, что ей так лучше!
Пока Кармэла пыталась выдавить из себя что-то кроме «Боже, Чесио, ну что ты за ребёнок!», в парадной комнате послышался истошный девчачий плач.
– Мама, мама, младший, но такой противный брат измазал меня в винограде! – Нечто тяжёлое упало на пол, затем послышались звенящие падения ножей и ложек со стола – это пришла Мирэлла и по своей ещё давнишней привычке залезла на стол: она так всегда делала, когда сильно злилась или обижалась. Кармэла тяжко вздохнула, погладила Чесио по щеке и шепнула, наклонившись к нему: «Ни порванную рубашку, ни колено от меня не скроешь, мой маленький непоседа». И убежала в кухню. После неё остался чудесный шлейф запахов, почему-то напоминавший Чесио о большом озере, которое ему удалось увидеть, однажды забравшись на самое высокое дерево в их деревни. Но как он ни уговаривал маму, она не соглашалась идти туда…
Вздохнув, мальчик пригладил свой курчавые тёмные пряди, а заодно отыскал в них чудесный ажурный лист, который он подобрал на сегодняшней прогулке с ребятами. Потом, слыша надрывный плач сестрёнки, пожал плечами и зашёл к маме в комнату, где уже господствовал сумрак, отгоняемый лишь заплывшей свечкой и аметистовым закатом в окнах. Чесио аккуратно положил гребень на стол и с ногами заполз на её кровать; Кармэла будет ругаться, когда увидит его, но в чём смысл кристально чистых простыней, если они не испачканы землёй – считал он и пока ни разу не изменил своему правилу.
И вдруг мальчик вспомнил, что мама так и не ответила ему: почему и с одной стороны их деревни высокая крепкая стена, и с другой – тоже?.. Ведь дальше шёл просто непроглядный лес и озеро, большое, зеркальное, как небо, просочившееся на землю. Чесио сумел узнать это, благодаря своим умениям быстро и ловко залезать на деревья, а также быстро и не очень ловко падать с них. Редкие мальчишки из группы детей, с которыми он каждый день гулял, пока Кармэла работала, соглашались составить ему компанию, приговаривая при этом: «Мои чудесные штанишки порвутся», «Ветка выдернет мне клок моих густых волос и те больше никогда не отрастут, я не хочу быть лысым!» или «Я слышал, если залезть слишком высоко, тебя может унести орёл – навсегда…». И что с того, думал недовольно Чесио, болтая ногами и насупившись, он проверял каждое из этих и многих других отговорок: чудесные штанишки рвались, причём нещадно, но ничего грандиозного из этого не выходило, острая ветка и правда выдирала прядь, но волосы отрастали не хуже прежних, а орлы вообще не появлялись, только кружили в небе и на него им было плевать. А если б даже и унесли, то почему это плохо? Может быть, в том мире, куда они хотели унести, можно было без всяких упрёков рвать рубашки, кидаться виноградинами и просить яблоко у тётушки Фелисы, при этом добираясь до самой верхушки дерева… Чесио задумался, приоткрыв рот и не заметив, как красновато-зелёный лист выпал из его пальцев на пол. Мир, который он придумал, был верхом его мечтаний.
Наконец, вернулась Кармэла, пожурила его за перепачканную постель и повела умываться в большой пристрой рядом с их каменным домиком. Мыло пахло неприятно и резало глаза, поэтому Чесио никогда не любил умывание; к тому же, вода всегда была слишком горячей и сквозь пар нельзя было что-то увидеть – таким образом, умывальню мальчик никогда не видел в подробностях. Когда муки закончились, Кармэла дала Чесио чистую одежду, которая приятно пахла почему-то арбузом и сеном, и отправила в комнату в одном широком полотенце. Затем на мучение повели Мирэллу (хотя она всегда шла туда с какой-то особенной готовностью, ей что, так нравилась резь в глазах, всегда задавался вопросом Чесио). Она прошла мимо братика, показала ему язык и недовольно толкнула; в её светлых волосах уж давно засохли виноградины, зато в аквамариновых глазах оставалась свежей детская обида. Мирэлла относилась к типу девочек, которых Чесио обозвал «капризными, но со слабой надеждой на исправление», хотя ей и было уже девять лет и она была на целых два года старше своего брата. Впрочем, семейные ссоры тут происходили каждый день, и к ужину, розовощёкие, с ещё мокрыми волосами, но такие прекрасные, брат с сестрой уже мирились и сочиняли план по завтрашнему захвату самого вкусного куска дыни во время обеда. Благо, что обед и многие другие события были общими для всех детишек разного возраста.
Чесио прошлёпал в свою крохотную комнату, поприветствовал все игрушки, что в беспорядке валялись по полкам, на полу, на табуретах (всех их сшила Кармэла, именно поэтому они были так дороги мальчику), и, приоткрыв окно, чтобы к нему обязательно залетел орехово-красный мотылёк, начал переодеваться. Небо было похоже на сливочное масло, в которое добавили чернику и землянику, а леса под ним были что-то около тёмного влажного мха, остывающего после полуденной жары. Натянув широкие коричневые штаны, не до конца застегнув бежевую рубаху с любовно вышитым Кармэлой солнцем на уровне ключицы и запрыгнув в свои слегка не по размеру башмаки, Чесио ринулся в мамину комнату, чтобы подобрать упавший лист. Вчера, сидя на своей низкой кроватке (над ней висел круглый тонкий железный обод, к которому прикреплялась ткань синего цвета с неаккуратными вырезанными звёздами из жёлтого льна – дело рук самого Чесио), мальчик загадал некоему Лесному духу – раз уж все вокруг что-то у него просили, чтобы в конце концов хоть кто-нибудь из ребят согласился лазать с ним по деревьям, заглядывать в гнёзда хищных птиц и зайти по горло в озеро, на котором никто никогда не бывал. Он сам себе придумал, что ответ должен был прийти на прекрасном листочке дерева; как его расшифровать – вопрос иного характера, но Чесио был непоколебим в себе.
Как вор, он на цыпочках забрался в комнату, нашёл под кроватью сначала мамины туфли, потом потерявшийся браслетик из бирюзы и вот свой зеленовато-алый лист. Также, оглядываясь по сторонам, выбежал оттуда и стремглав рванул в свою комнату. Там Чесио стал в последних лучах солнца разглядывать прожилки листа с умным видом, хотя на деле он, конечно, совсем ничего не понимал. Это был просто пятнистый аккуратный лист, гладкий, пахнущий дождём и свободой. Тогда Чесио сказал, что пускай толстые прожилки будут главными дорогами в их деревне, а мелкие – побочными. И самое большое и яркое красное пятно будет являться местом, где его желание исполнится. Чесио долго хмыкал, представлял, как пойдёт до того места, как попытается улизнуть во время прогулки (делал так много раз, но теперь-то было волнительней) и как, довольный, вернётся обратно. Сомнений в том, что это будет не так, не было.
– О! Да! – в радостном нетерпении крикнул он и тут же спрятал лист в карман, когда услыхал, что входная дверь открылась и дом наполнился разговорами о предстоящем ужине. Кармэла звала его, чтобы обработать ранку целебной мазью. Переполненный счастьем, беспричинным, Чесио прискакал на кухню, где уже всё было пропитано вкусным запахом баветте с чесночным соусом, на столе стояло несколько зажжённых свечей, а рядом с окном возился желтоголовый королёк – там, под крышей, было свито его крепкое гнездо. Чесио всегда им восхищался, ведь для него было не иначе как чудом то, как птица плела своё гнездо; мальчик часто забирался туда и всё пытался понять, каким образом так ловко скручены ветки – у него так не получалось. И сейчас, игнорируя возгласы матери сесть нормально и уже наконец дать ей смазать ему повреждённое колено, Чесио уставился в окно, разглядывая бурую с жёлтой «капелькой» на голове пташку, весело напевающую тонко что-то типа «ци-ци-ци». После он неохотно вернулся к столу и, прикусив язык, затянув одну штанину, стал терпеть жжение, когда Кармэла аккуратно смазывала ему колено прозрачной липкой мазью из деревянной баночки.
После ужина Чесио прибежал в свою комнату и, задёрнув ночное небо вокруг своей кровати, вытащил из кармана листок – он подумал, что, когда отыщет своего друга у северных ворот (а, честно говоря, было уже всё равно – мальчишку или девочку; но если девочку, то только бесстрашную и с короткими волосами – чтобы меньше жаловалась на испорченные волосы), то покажет ей или ему вот этот листик и расскажет, что их свёл некий Лесной дух. «А ты знаешь, кто это?» – обязательно спросит Чесио; он подумал об этом и тут же рассмеялся.
Вообще говоря, среди ребятишек было много таких же непосед, по мнению самого Чесио, как и он. Однако им была интереснее площадка для игр, расположенная в южной части деревни, где Чесио знал каждый клочок уже как года три. И вот так вышло, что среди и так немногочисленных парнишек Чесио не сумел отыскать друга, который был бы точной копией его самого в плане жажды приключений. Был хороший друг Карл – миленький высокий блондин со светлыми глазами и родинкой на щеке, но он слишком много думал о последствиях и потому они часто ссорились с Чесио, ведь тот попросту называл его трусишкой. И теперь Чесио не думал, что Карл согласится с ним пойти в северную часть, основываясь лишь на одной карте: на листке пробкового дуба. Ну, а он сам искренне верил, что Лесной дух не должен его подвести, ведь в него так сердечно верила Кармэла. И, видимо, он ей как-то помогал, раз она не жаловалась; иначе, полагал Чесио, смысла верить в кого-то не было никакого.
Он замечтался, а потом услыхал, как дверь в его комнату открылась и задела железные раскрашенные побрякушки под потолком, которые он специально туда повесил, чтобы всегда знать: кто-то зашёл к нему. Быстро спрятав листок под кровать (потому что если кто-нибудь его увидит, то, безусловно, вся магия сразу же уйдёт), он раздвинул свои занавески и увидел на пороге Мирэллу, с растрёпанными мокрыми волосами и в лёгком ажурном сарафане; она была похожа на так называемого ангела с фрески, которую притащил в деревню Луиджи, один из странников, что уходили на целый год и возвращались назад, едва волоча ноги, свою порванную одежду и груз всяких драгоценностей. Чесио, безусловно, подружился с Луиджи и засыпал его вопросами в тот маленький промежуток времени, пока тот находился здесь. Луиджи, вероятно, рассказывал не всё, а всё – просто не успел бы; он обещал Чесио, что, когда тот подрастёт, они направятся вместе с ним в ближайшие города, как два юных брата, и достигнут Рима, Ватикана и даже Венеции. Ещё Луиджи всегда прибавлял: не всё положено знать такому маленькому мальчику, каким был Чесио. «У тебя даже символ „конвольволо“ не проявился! А ты уже хочешь выйти за пределы деревни… Вам на занятиях хоть рассказывают что-то, кроме техники живописи и песнопения?». Чесио отвечал, что они изучали историю их деревни и их рода, но пока всё было как-то неинтересно. Самые истоки обещали рассказать им чуть позже.
«А что за символ „ковольмола“?» – спрашивал Чесио, и Луиджи лукаво молчал, а потом говорил, что в десять лет оно проявляется у всех. И обычно в десять лет всем говорят, кто они такие на самом деле. А в семнадцать лет – говорят уж совсем правду. «И ты не расскажешь мне её сейчас?» – нетерпеливо спрашивал мальчик, сжимая в пальцах безрукавку Луиджи. Тот смеялся (а когда он смеялся, он был очень красив и похож на гордого степного орла) и только трепал мальчика по волосам, шутя, что все мучаются десяток лет, прежде чем узнают это.
Чесио так задумался, что упустил из виду Мирэллу, которая, легко ступая между его полок, что-то с интересом пыталась высмотреть. Она что-то бормотала себе под нос, смешно крутя в пальцах мокрый локон, и наконец дошла до его кровати и посмотрела так, словно увидела впервые.
– Что ты ищешь? – спросил он у сестры, поджав ноги под себя. Она, воодушевившись, что нашла собеседника (а находила она его каждый вечер, потому что каждый день случалось нечто, что требовало чужой помощи), начала рассказывать:
– Мне нужен красный клочок ткани… желательно в виде ленточки и подлиннее…
– Зачем?
– Я хочу пришить её к своей кукле, чтобы на завтрашнем занятии у меня была самая красивая кукла из всех. Противная Элма, ну, та, которая помешана на бантиках, пришила к своей куколке не меньше десятка таких, как будто это розовоглазое чудовище. Я хочу сделать аккуратный и яркий бантик, чтобы Марта, наконец, заметила моё старание… А то всегда Элма да Элма, пропади пропадом её гадкие бантики, выигрывает, а я получаю только второе место! – Мирэлла поджала губы и от недовольства топнула ногой. Чесио ухмыльнулся, выдвинул из-под кровати деревянный ларец, порылся в нём немного, доставая то блестящие пуговицы, то клочки шерсти, льна, то засохшие кисти. Наконец вытащил оттуда длинную красную ленту, даже совсем не помятую, и хотел было протянуть сестре, но тут же остановил руку и хитро улыбнулся.
– Тогда ты завтра говоришь Марте, что гуляла со мной, если она спросит про меня. И если спросит – где, ответишь, что за сараем с коровами, ладно? – Мирэлла кивнула, и Чесио отдал ей ленту.
– И чтобы обязательно выиграла завтра, хорошо? – щёки сестры зарумянились, она улыбнулась и побежала к себе. Раз в некоторый промежуток времени в группах устраивали турниры: кто сошьёт лучшую куклу, кто лучше всех споёт какую-нибудь песню и реже – кто живее всех нарисует картину. Их с детства обучали пока только этим трём вещам: хорошо шить (даже мальчиков!), чисто петь и сносно рисовать. Чесио не любил занятия и идею с этими группами вообще; ему по душе было весь день носиться по небольшой рощице, которая немного заходила на их деревню, собирать там чудесные резные листья, плести венки из светлых пахучих цветков, забираться на шершавые тонкие стволы и рассматривать птичьи гнёзда. Марта – одна из главных наблюдающих за детьми – никогда на него не жаловалась, разве что по малым шалостям, но и не хвалила. Чесио подслушивал их разговоры с матерью как нечего делать, когда Кармэла приходила за ним, а он ещё якобы гулял, а на деле стоял под дверью. Марта говорила, что ему не хватает некоей упорности, но что это такое, мальчик догадывался с большим трудом, а в лицо ему такое никто никогда не смел говорить. Так и выходило, что и вышивал он криво, и петелька у нитки всегда была большая и мешающая, и пел слегка фальшиво, и рисовать любил разве что облака. Но Чесио это никогда не смущало и не расстраивало; он знал, что хорошо справлялся хотя бы с тем, что каждодневно просыпался в пять, собирал лучики от рубинового рассвета в прозрачную банку, закрывал их, приговаривая какие-то самому непонятные слова, и оставлял в тёмном месте – он готовил таинственную смесь, которая бы магическим образом помогла ему. Осталось собрать только звуки первого июльского грома и запах тины в каком-нибудь закутке озера. Чесио уж давно хотел сбежать к ближайшему озеру, ведь, конечно, никто так запросто не разрешал ребятам сходить на него; ох уж эти глупые законы старших!
И почему до сих пор не получалось – мальчишка и сам толком не знал. Но интуитивно понимал: подождать осталось совсем немного…
Чесио вновь задёрнул свои звёздные занавески и принялся разглядывать листок. Было невозможно замечательно, что завтра будет одно лишь занятие с утра – по рукоделию, на котором мальчик покажет, как из кучки шишек, палочек, орехов и сухих листьев он за два дня не сделал ничего. Конечно, Исайа немного пожурит его за это, но, поняв как давнишний мальчишка мальчишку, в итоге простит, потреплет по голове и скажет доделывать прямо сейчас. Этот Исайа был похож заснеженную величавую гору: высокий, черноволосый, с более бледной, чем у остальных, кожей. Он всегда был добр к Чесио и, наверное, единственный из всех учителей слегка поддерживал ветреность своего ученика. Мальчик не совсем это понимал, но вовсю благодарил Исайю за это и за возможность пораньше сбегать с занятия.
А после обеда Чесио будет совсем свободен. И сможет уйти восвояси, будучи под прикрытием Мирэллы. Главное – не опоздать к полднику, иначе могли бы заметить, но Чесио с блаженной улыбкой думал, что справится быстро. Но ведь и после полдника – никаких занятий, значит, у него было гораздо больше времени, чем он думал.
Мальчик подивился тому, как впервые он планировал всё так скрупулёзно. И сейчас он очнулся только потому, что, ворочаясь с боку на бок от завивающихся тонких мыслей, он чуть не упал с кровати.
Ближе к ночи прибежала Мирэлла с громким криком: «У тебя нет горстки желудей?». Чесио нашёл ей и это. Оказывается, сестра опять что-то там придумала насчёт куклы и воплощала в реальность. «Смотри, не перестарайся, а то станешь второй Элмой…». Мирэлла даже обиделась, надула губки и, задев при повороте его щёку копной своих чистых мягких волос, пошла к себе. Вообще говоря, когда волосы у неё высыхали и начинали топорщиться в разные стороны, она больше походила на фырчащего от недовольства ежа, нежели чем на ангела.
Кармэла заботливо пожелала ему спокойной ночи, но Чесио не мог заснуть и часто заглядывал под подушку, где источал свежесть овальный листок. «Что же за невезучесть! – думал он. – Вот наверняка, когда мне надо будет дожидаться первой грозы в следующем месяце, я просто с ног буду валиться от усталости, а теперь я как будто готов резвиться всю ночь!». Однако, решив перебрать по памяти всех ребят, а потом и девчонок, чтобы подумать, кто смог бы стать его помощником, если он сам эту первоиюльскую грозу проспит, Чесио неожиданно для себя уснул, уже сквозь сон повторяя различные имена, вымышленные и реальные, упоминая людей тут существующих и вообразившихся лишь у него в мыслях. «Викензо (ну нет, он жуткий задира), Ариэлла (она всё время просит есть, нет уж, накладно выходит), Дрэго (я с ним дрался в прошлом году, наверное, не стоит), Санто (а вот этого я обзывал девчонкой из-за слишком длинных волос, зря, может быть, но неужели всем нравятся эти длинные патлы, почти до лопаток?), Белла (больше похожа на ведьму – мама про них рассказывала – такая же злая и противная), Крокифисса (тьфу ты, сложное имя, как сейчас смог подумать его? пока буду звать её, уже пропаду), Чиэра (говорят, она странная, к тому же, однажды она съела целый шмоток золы, её потом неделю лечили… не-а, тоже небезопасно)». Имена смешались, образы перепутались, а ответ остался заманчивой загадкой. Но Чесио так, конечно же, и хотел…
Утро прошло в прежнем темпе: в пять – ловля рассвета для сомнительных целей, в полшестого – аккуратная вылазка из окна и задумчивое гуляние по пустому, покрытому нежной дымкой двору, в шесть – ощутимый подъём Кармэлы и её неспешная прогулка до каменной пекарни на углу, в полседьмого – наполненный вкусными запахами дом. Наконец, в семь Чесио залезал обратно, прикрывал окна, ложился в кровать и обволакивал себя небом-тканью вокруг. Чуть позже осторожно открывала дверь мать и, отодвигая занавески в стороны, нежно касалась его щеки, шепча при этом: «Вставай, Чесио, вставай, сыночек». Было что-то в этом почти каждодневном ритуале священное, уютное, навсегда запомнившееся. Тогда, кажется, все были счастливы, а сам Чесио – немного не до конца; оставалось чему-то случиться, чему-то лёгкому и ненарочному, и все эти утра пропитаются смачным, приторным восторгом. Как бы не пересластить…
Накинув вчерашнюю одежду, даже позволив матери пройтись по его непослушным курчавым волосам гребнем, Чесио с нетерпением позавтракал и, прихватив с собой пропахший его сонной подушкой листик и ненужный хлам для рукоделия, отправился вместе с Кармэлой и сестрой в серое каменное здание, находившееся недалеко от их дома, где вечно пахло известью, сеном и пылью, а по комнатам часто летали радужные мотыльки вместе с жуками, прячась от солнечных бликов. Надо всего лишь пройти по песочной дорожке между такими же, как и их, домами, поздороваться со всеми соседями, неспешно пьющими свежевыжатый апельсиновый сок на верандах, свернуть налево, затем ещё раз налево, полюбоваться садом с чудесными махровыми бугенвиллиями тёмно-сиреневого цвета тёти Фелисы (да, той самой) и наконец свернуть в яблоневую рощу, за которой был спрятано небольшое здание. По пути Чесио всегда срывал одно горькое яблочко и тут же съедал, иногда удавалось порадовать себя диким виноградом, оплетавшим стволы тут же. Мирэлла тоже просила достать ей яблочка или виноград, и Чесио скидывал плоды так, что совершенно нельзя было отыскать их в траве. «А вы думали, что лазанье не понадобится мне…» – думал про себя мальчишка и усмехался. Кармэла только с искренней заботой смотрела на них, улыбалась, заправляла выпадающую прядь из тугой, завязанной калачиком косы и перекладывала холщовую сумку на другое плечо.
Наконец они доходили, желали друг другу хорошего дня и расходились в разные стороны: Кармэла, шурша своей красной юбкой, уходила шить бесконечные кофты и безрукавки, Мирэлла, смешно тряся двумя косичками, придерживая подол белого платья и свою грандиозную куклу, спешила на второй этаж, а Чесио плёлся в мастерскую, которая уже гудела, как улей.
Исайа многозначительно глянул на него и, к счастью, отпустил пораньше, удовлетворившись наспех сооружённой совой с отваливающейся головой.
Чесио бежал по пыльным закоулкам между домами, стараясь не попадаться на глаза прохожим. Во дворах резвились коты, совсем уж мелкие ребятишки и целые охапки мотыльков; в пекарню завезли пару мешков муки и свежих фруктов; чуть далее начиналась ярмарка, но Чесио, как бы сильно ни любил такие места, сейчас должен был обойти его стороной: слишком велика опасность встретить знакомых матери и потерять многое. Поэтому пришлось довольствоваться тем, что до носа добирались редкие запахи пряностей, цветов и дорогих шёлковых тканей, а до уха – обрывки бессвязных восклицаний и тихое бряцанье монет. Потом начинался небольшой пустырь, к которому все выходили за водой в колодце, а за ним – оливковые, виноградные и фруктовые рощицы, совсем небольшие, но вдоволь прокармливающие всё население деревни. Здесь вовсю кипела жизнь с утра, ведь растения и деревья надо было полить, но к обеду всё замирало под тягучими лучами жаркого солнца. Чесио мог спокойно пройти между стройных рядов деревьев с жёсткими листьями и почти до одурманивания вдыхать их терпкий запах. Затем, пребывая в эйфорическом состоянии, мальчик наконец свернул на тонкую тропинку; сверился со своей наглядной и точной «картой» и побрёл к самому забору, ведь вокруг были лишь одинокие деревья – своего рода маленький лес в деревне. И никого в ближайшем окружении.
Чесио походил меж тёмных стволов, позапинался об корни, замочил рукава рубашки, пару раз глянул на карту и в итоге в раздумье сел на краю тропинки, не боясь запачкать штаны – они и так уже были все в травинках. Мальчик отказывался верить, что листок обманул его; это что тогда получалось, все взрослые напрасно верили в Лесной дух, раз он не мог банально найти Чесио такого же специалиста по лазанью на деревьях, как и он?.. Мальчик чувствовал себя так печально, что был уже согласен и на Крокифиссу, и на задиру Викензо, но вокруг лишь скучно шумели деревья, а земля под ним медленно плыла туда-сюда тёмно-солнечной массой из-за тени и ветра. Наконец его взгляд наткнулся на невысокий деревянный забор – вот тебе и границы их деревни. Ничего не было видно дальше, но Чесио знал, что за пределами – дикий влажный сумрачный лес, что манил его, не иначе, величаво шумя кроной.
Мальчик внимательно поглядел на пунцовое пятно листа, будто насмехающееся над ним, и потом снова на забор. Пятно не заканчивалось на листе, а будто, если б могло, вышло бы за его пределы… И это ведь значило… Чесио не был трусливым мальчишкой и сам гонял таких, но теперь что-то неуютное и склизкое появилось где-то на уровне живота. Это была тревога, но он с трудом понимал это. Впрочем, одной мысли о том, что ему предстояло увидеть за пределами их маленькой деревушки, оказалось достаточно, чтобы глаза Чесио застлало плотным сладким туманом (уже не возникал вопрос, а что если это нечто могло быть опасным или устрашающим – для мальчишки не было такого слова, когда уже перед ним разверзались пучина острых впечатлений и пейзажи невиданных мест). Он вскочил, вдохновленный, и на не существующих крыльях сумел запрыгнуть на забор и перелезть его. Какие-то пару секунд, несколько жгучих бликов солнца по глазам, и вот уже его ступни больно ударились о землю, твёрдую землю, другую, как казалось ему, отнюдь не деревенскую, а дикую. Глаза дико перебегали сверху-вниз, потом Чесио даже закашлялся: он забыл дышать, смущённый таким великолепием, начинавшимся всего лишь в паре метров от их поселения. Живописный лес, уходящая вперёд извилистая тропинка, колючие ветки, склоны и рвы, незнакомые странные звуки – всё это было одним большим одурманивающим сном для Чесио, который будто бы заснул, но провалился в чужое царство Морфея, а не в своё.
– И почему эти взрослые прячут от нас такое чудо? Даже бы Карло понравилось, хотя он бы сначала противился и говорил, что ветки оцарапают ему кожу… – уже не имея возможности держать в себе вырывающийся клубок восторга, Чесио воскликнул это и сделал первый неровный шаг по уже совершенно другому миру. Земля была мшистая, влажная, но приятная для ноги; деревья попадались высокие, частые, с иногда уродливыми, торчащими из-под земли корнями. Чесио думал, что это не просто так: они, должно быть, ближе к ночи оживали, вставали на ноги-корни и обсуждали, сколько птиц свило гнёзд за этот сезон в их кронах.
Поначалу мальчишка шёл неспешно, осторожно, пытаясь следовать тропинке, пускай и едва заметной; через несколько недолгих мгновений, когда не было уже ни тропинки, но и ни страха, он ощутил в себе какое-то вдохновение, силу, что толкали его делать безумства и откинуть любую тревогу. Прошло всего ничего времени, но Чесио ощущал, будто родился здесь и жил уже очень давно, только его отсюда забрали и закрыли за забором. Напевая какую-то заурядную весёлую песенку о доброй и злой феях, он бежал, продираясь сквозь заросли, даже с некоторой гордостью терпя боль от царапин, красными чёрточками остававшихся от острых голых веток (вероятно, злых на то, что они голые и уродливые, думал Чесио), и скатывался со склонов, не жалея одежды и попутно собирая латирусы и васильки. Доехал в итоге с невозможно грязными штанами, засаднившей от царапины ногой, зато счастливый и с душистой румяно-голубой охапкой цветов. Потом, не останавливаясь, бежал дальше, а в голове – ни единой тревожной мысли, что он может потеряться. «Ну как тут можно заблудиться? Или попасть в неприятность? Это же большой дом, наш большой дом!.. И почему взрослые такие противные и скучные?..»
По карманам, сминая лист-карту, уже хаотично были растолканы орехи, шишки, удивительные яркие цветочки, даже маленькая железная штучка, похожая на булавку, с камешком посередине, – вообще находка! Чесио радостно кружился, нечаянно уронил цветы, споткнувшись, поэтому оставил себе один василёк, вставив его за ухо. Потом ещё очень долго гулял: нашёл дерево с таким корнем, что там с лёгкостью могли жить они с Кармэлой и Мирэллой, залез туда, рассматривал дерево изнутри, но после неприятного скрежета откуда-то сверху с опаской выбрался оттуда – кажется, там уже кто-то обосновался…
На здешние дубы и буки залезать было сложнее: и выше намного, и коварный лес нагрузил подарками карманы так, что нужно было лезть аккуратно, иначе богатство стремительно летело вниз. Впрочем, так иногда и выходило, и ничем не расстраивало Чесио. Однажды он забрался так высоко, что у него самого закружилась голова от вида снизу, но, перебарывая свою боязнь, он громко крикнул в полутишину леса, и ему показалось, что кто-то ответил ему. Тут мальчишка вспомнил о своей исходной цели и, взирая на россыпь всевозможных направлений, выбрал идти вперёд и слегка вправо; ничуть не логика, просто мимолётное желание.
