Текст книги "Музыка абсурдной жизни (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Улыбаясь и прокручивая в памяти сегодняшние события и эту маленькую «ревность», Мукуро всё-таки понял, нажимая на газ, что проиграл. Он выиграл, но в то же время потерпел крах. Усмешка, проскользнувшее перед лобовым стеклом чёрное пятно птицы, сбрызнутые красной краской облака впереди. Ошибка мужчины первостепенно состояла хотя бы в том, что выбрал он именно этого скрипача. А выбрав его, он уже осознанно завёл механизм подрубки дерева, на ветке которого сидел. С самого начала, с той самой первой встречи и самого первого звука. Рокудо был обречён, как и его юный ученик. Но в промахе сладостней всего единство горя, верно? Наверное, в незавидном положении это и есть плюс. Но кто-то же должен остаться победителем? Так кто же из них?..
========== Занятие №8. ==========
Время есть бесконечное движение, без единого момента покоя – и оно не может быть мыслимо иначе.
Музыка – это стенография чувств.
Лев Николаевич Толстой ©.
«Проигравший…»
Мукуро, с утра решивший не ехать на машине, а дойти до музшколы пешком, быстро топал по сероватым, с проблесками солнца улицам и думал о всякой всячине, о которой только может размышлять человек, идущий на работу. Всякие мелочи, как-то: прокручивание в памяти того, что было на уроках недавно, какой материал следующий, всё ли для этого есть в кабинете, куда пойти на ланч и как посильнее задержаться на рабочем месте, чтобы позже прийти домой. Какие-то другие треволнения, так всколыхнувшие его душу пару недель назад, уже поугасли, превратившись из яркой краски в тусклую. Пожелтели, опали, угасли, как и всякое новое и страстное к концу весны. Каждая весенняя авантюра Рокудо заканчивалась совсем иначе, нежели чем у других, – заканчивалась равнодушием и разочарованием. Собирая остатки чего-либо рационального в нём в кучку, мужчина начинал усердно думать и в этом-то состояла его беда – начав советоваться с разумом, он полностью ссорился с сердцем, чувствами и почему-то с Фортуной, так упорно с ними сотрудничающей. Но от сего мероприятия он мало чего терял, даже больше приобретал. Только вот то самое ему было совсем-совсем ненужно; за любую цену и жертву синеволосый был готов хоть на чуть-чуть продлить эту авантюру, а в идеале – увидеть её конец, исход, итог. Но возможность претворения этого в жизнь с каждым годом становилась всё меньше и меньше, будто детскость у подрастающего юнца.
Прошло, с того самого момента, уже шесть занятий. А это, кажется, восьмое. Выводы первого урока были неясны и туманны, хотя их можно было отчётливо сформулировать и заучить наизусть, в будущем следуя лишь им. Сейчас же, спустя несколько недель, всё самое яркое, что было в тот день, стало забываться, становиться менее значимым и попросту уходить за матовую стенку нынешних событий и происшествий. Хотя Мукуро ни разу не изменил своего мнения насчёт кое-кого в кое-чём, но в остальном… лишь с лёгкой насмешкой вспоминал первое занятие, будто нечто само собой разумеющееся и как нельзя лучше подходящее под определение «стандартное». Да и, чего уж говорить, за столькое время учитель и ученик как-то подоуспокоились, война их стала принимать больше холодный оттенок, чем явный, а противоборство было вообще не разглядеть. Они оба как-то повзрослели и обратили своё внимание от друг друга и своих мелочных проблем к музыке – тому, что по-настоящему прекрасно и действительно может быть идеально, в отличие от человека и его нравов. Собственно, и задача-то перед ними стояла подобная… Так что ничего примечательного не произошло за те дни и впредь не могло – оба слишком увлеклись самим процессом, а не узнаванием характеров друг друга. Но ведь… зная и Мукуро, и Франа, можно смело сказать, что таким хорошим психологам, как они, не требовалось много времени проводить с каким-нибудь человеком, чтобы узнать его хорошенько. Можно сказать, они уже узнали друг о друге всю прав… нет-нет, пока лишь скажем, что всё. Ибо для такого громкого слова «правда» они никогда не смогут дорасти: самую правильную правду о себе может знать лишь сам человек. Более – как бы ни казалось смешно – никто.
А душа требовала перемен. Вот честно. Почему-то именно в этом месяце было острое желание наконец-то сорваться с места, с обжитой конурёнки, и умчаться синехвостой птицей на простор и свободу. Но всё то только, увы, глупые бесполезные терзания, приходящие уже не впервые в сердце уставшего Рокудо. Уроки ещё как-то тонизировали его, заставляли бодриться и веселиться, кое-где вспоминать острое словцо, а где-то и ласково похвалить, словом, работа была предлогом его счастья. Но лишь предлогом, ибо полностью человек счастлив быть не может по определению.
Фран, на радость Мукуро, заметно продвинулся в своём деле, однако пока учитель ещё не услыхал его музыки, на которую были возложены все надежды. Мужчина думал, что главное – хорошо подготовить его к практике, а потом можно будет дать волю фонтанирующему таланту парня. А сегодняшнее занятие казалось особенным именно потому, что по учебному плану значилось заветное «Практика игры на скрипке. Изучение наипростейших этюдов и т.д.» Рокудо никогда так предвкушёно не трепетал перед исполнением, даже будь то хоть сто раз прославившийся музыкант; его собственным, важным музыкантом сейчас был Фран, музыку которого он будет готов прямом смысле боготворить после нескольких таких практических занятий. Что уж и говорить, синеволосый и сам нетерпеливо, но с деланым спокойствием проводил уроки нотной грамоты лишь для официоза, не более: его душа уже кричала о необходимости дать скрипку этому юнцу и заставить его что-нибудь сыграть. Да, кажется, и сам мужчина люто возненавидел ноты, уже даже от одного их вида его тошнило, а скрипичный ключ он ненавидел ещё сильнее, ибо этот чёртов сложный элемент никогда хорошо не получался у его ученика. Но учитель считал, что сделал всё правильно, ибо без нот – ну никуда. Это основа всех основ. Хотя чего об этом вспоминать сейчас, когда рутинная рутина закончилась и настало самое долгожданное время?..
Восьмое занятие. Странное число. Оно как бесконечность (если перевернуть), как пустота (если затесаться в эти самые не загороженные ничем петельки), как бантик (если перевернуть и приложить к какому-нибудь костюму). Оно как символ чего-то абсолютно возвышенного, утончённого, непонятного и продолжительного во времени до квадриллионов квадриллион. Это число как-то нехорошо и вместе с тем прекрасно прыгало по жизни Мукуро в разные его этапы: в восемь лет умер его отец, а ещё через восемь – и мать; в «лишней» квартире (кажется, это слово теперь неискоренимо) номер его этажа – восьмой, первая и самая знаменитая скрипка Рокудо пробыла у него в пользовании целых восемь лет, а через столько же лет после смерти матери он её где-то оставил, потерял; ну и, наконец, самое недавнее – восемь лет разница между возрастом учителя и его ученика. Плюс, к тому же, и занятие, на котором юный музыкант должен будет наконец взять в руки скрипку, сегодня имеет номер восемь. Всё в этой жизни символично и не просто так. Хотя кто это говорит? Тот ли самый скептичный Мукуро? Или всё-таки что-то за эти прошедшие занятия поменялось?.. Никто толком сказать не мог, даже сам мужчина. А насчёт каких-либо изменений говорить пока бесполезно и рано: Рокудо и сам ещё не определился с этим.
Впереди – знакомый сад, далее уже виднелся родной тёмно-коричневый фасад здания. После второго занятия учитель сообщил Франу, что не собирается его более привозить и увозить, намекнув на то, что не шофёр ему. С того самого момента парень стал добираться до школы сам, при этом безбожно опаздывая. Конечно, Мукуро немного корил его за эти отобранные двадцать минут от урока, но всё-таки каждый раз, видя в проёме зелёную макушку, искренне радовался, что скрипач добрался без происшествий и вообще – пришёл. Занятия стали для него чуть ли не главной целью жизни, мужчина постоянно задерживался после работы как мог, предлагал сходить новоиспечённому ученику куда-нибудь, лишь бы не портить настроение раньше, чем это могло быть. В этих уроках длительностью четыре-пять часов он находил самого себя, свои силы, свою радость и свои надежды, словом, свою настоящую, полную событий жизнь. Так что сильно начинал привязываться к мальчишке как к объекту своих упорных трудов… что было для него вообще лишним и ненужным тягостным грузом. Пытаясь хоть как-то сохранять статус строгого учителя и верного семьянина, Рокудо перестал заезжать за учеником и редко увозил его домой, ссылаясь на необходимость семье. На самом же деле он просто старался отодвинуть от себя Франа как можно дальше, чтобы не давать ему ни намёка, ни возможности, ни надежды… Ибо всё это – вообще бред чистой воды, так зачем же ещё усложнять? Видя парня насквозь, Мукуро избрал именно этот вариант развития событий, сам отчего-то ненавидя его в душе. Но так будет лучше, верно? Так же говорят банальные правила банальной жизни? А к чёрту её, эту банальность и каноничность!.. Рокудо встряхнул головой, давая порывам ветра развеять его как сумбурные и революционные мысли, так и тёмно-синеватые волосы на голове. Правда, мысли этому воздушному потоку убрать не удалось: здесь нужен ветер намного сильнее и легче этого.
Время же до начала занятия тянулось неимоверно долго: поначалу казалось, что привычная пятиминутная дорога через парк превратилась в длиннющую тропу от одного средневекового замка к другому, причём к тому же она предательски растягивалась, когда виделся мнимый конец, то было словно какой иллюзией, на деле – просто обманом сознания и глаз; потом, когда мужчина уже оказался в своём кабинете ровно в полдесятого, минуты стали проходить, растягиваясь во времени, превращаясь в нечто более долгое по сравнению с ними, вращаться и начинать свой круг заново, не зачислив при этом в копилку минут нужной монетки. Такими были (или казались) неимоверно долгие и нудные секунды в жизни Мукуро, который извёлся, всяческими способами отвлекая себя. Но дальше – хуже (уже прям какой-то девиз). Фран не пришёл после пяти минут (считайте, двадцать – в понимании самого Рокудо), не явился в дверях, по-своему тряхнув своей зеленоватой головой, и через тридцать… сами понимаете, сколько это для учителя, если исходить из той ужасной пропорции, которую мы составили. Синеволосый крупно занервничал, хотя вполне привык к опозданиям юного ученика, но такое количество времени было уже переходом всяких границ. Уже не удивляясь своей взволнованности о музыканте (после стольких занятий он вообще уже ничему не удивлялся), мужчина вновь встал со своего места и начал наворачивать круги вокруг стола, по кабинету, выписывая, сам того не осознавая, восьмёрку. Вот и приехали: особенное число называется! Оно уже как-то не особенно радовало Мукуро своим многообещающим началом: что сейчас делать, куда податься? каким образом искать мальчишку? Подождать или уже начать поиски? Вопросы, рой вопросов шумно влетел в голову Рокудо, совсем там спутавшись и не находя своей ячейки-ответа. Ужасно, странно ужасно.
Подождав ещё десять минут, между тем обгрызя все ногти, порвав на клочки рядом лежащие бумажки и даже, кажется, что-то нацарапав на столе, учитель львиным рывком соскочил со стула и, глянув на часы, что-то подсчитал в уме. Кивнув себе, он схватил со спинки стула лёгкий пиджак и стал поспешно надевать его на себя, старательно заталкивая руки в, кажется, зашитые напрочь именно сейчас рукава. Мукуро знатно выругался и всё же решил перевернуть элемент одежды на нужную сторону, теперь понимая, в чём была загвоздка. Но даже так протиснуться в некогда просторный пиджак было сложно; уже порешив идти без него, Рокудо услыхал жалобный скрип в дверном проёме. «Господи, лишь бы это был ты».
– Доброе утро, мастер Мукуро. Глубочайше извиняюсь за опоздание… – Мужчина обернулся и вмиг всё его существование было готово простить мальчишке всё что угодно, раз он здесь и живой. Но в следующее мгновение Мукуро понял, что не всё так хорошо, как казалось раньше: бегло пройдя взглядом по парню, можно было сказать точно, что он побывал в конкретной такой передряге, закончившейся смачными боями. Рокудо ощутил, как внутри непривычно похолодело – уже давно такого с ним не бывало. Уже давно и сама душа была – лёд и просто захламленная помойка, в которой нет и просвета настоящим искренним чувствам. Так кто же здесь всё подогрел и расчистил? Не это ли создание с исключительным музыкальным слухом и самой отвратной игрой на скрипке?
– Господи, что с тобой было? – Синеволосый учитель и сам не заметил, как ноги перестали слушать холодный голос разума и доволокли его до Франа. Тот выглядел подавлено и утомлённо, щёки были испещрены царапинами: глубокими и мелкими, под глазом виднелся светло-лиловый синяк, из разбитой губы стекала тонкая струйка крови, а в хаотичном порядке по всему телу виднелись следы крепких тумаков и ударов. Он едва держался на ногах, прижимая футляр к себе, боясь даже сейчас опустить его. Мукуро не стал допрашивать парня, а лишь, под высокие ля-миноры содрогания своего сердца, взял из его рук инструмент и положил неподалёку на пол. Музыкант, как-то слабо и на удивление нежно улыбнувшись, с капелькой благодарности, без всяких сил стал опираться на дверь и тихонько по ней скользить вниз; благо, мужчина успел подхватить его хрупкое тело и доволочь до маленького дивана, посадив кое-как пришедшего в сознание ученика туда. Он с трудом держал себя в вертикальном положении, больше склоняясь к горизонтали, а его дыхание было нечастым и редким, глаза – с туманной поволокой, но теперь не от своего старания и выдуманной маски, а от отсутствия сил. Рокудо присел перед ним на колени и пытался удерживать за плечи, иногда потрясая, чтобы привести его в сознание. Потом он аккуратно наклонил скрипача на спинку дивана и ринулся к ближайшему шкафу, грубо бросая ненужные вещи в стороны и злясь на себя за свою медлительность.
– Боже, Фран, что же с тобой случилось? В какую драку ты попал, м? Лица на тебе нет. Хорошо избили? – удивляясь собственной скачущей от волнения интонации, спросил Мукуро, наконец достав небольшую аптечку и сдунув с неё пыль – уж никогда бы не подумал, что она ему пригодиться. Оказывается, с этим учеником что не день – то приключение длиною в жизнь.
– Я бы даже сказал, что славно избили. Со вкусом, – тихо проговорил мальчик, усмехнувшись одной губой. Мужчина подошёл к нему и начал открывать маленький чемоданчик там, с тяжким вздохом глянув на бедственное положение парня.
– Не ёрничай. Едва говорить можешь, а всё равно умудряешься выдавать всякие несуразицы. Дурак ты, вот кто. – Серьёзно окинув взором Франа, Рокудо продолжил свои копания в ящичке. – Что болит, кроме ран и ссадин? Как голова?
– Да вроде ничего… но сильно кружится. Даже стоять не могу. – Тихая пауза, прерываемая разматыванием бинта и громкими вздохами; «Что же ты ляпнешь на этот раз, мой милый Фран? Я же чувствую, прям хочешь…». – Вы так волнуетесь за меня… Вы, наверное, прекрасный отец.
«И гениальный подлец», – хотел сказать Мукуро, но разумно промолчал, лишь хмыкнув и бросив:
– Всё может быть, Фран. Тогда ты – очень плохой сын. Дьявольски ужасный. Вот скажи, куда тебя занесло? Вот куда?.. – не унимался Рокудо, достав ватку, спирт и нагнувшись над музыкантом, осматривая его лицо.
– Ах, вот как! Тогда я больше скажу: вы наверняка отвратный любовник в таком случае. Только не избиваете меня за это… чуть позже, ладно? Дайте, хоть это заживёт, – с наигранной наивностью произнёс парень, хитро глядя в глаза учителю и ожидая его реакции. Мукуро отчего-то оставался спокоен и лишь начал осторожно протирать кровь с первой ранки на щеке мальчишки.
– Откуда бы тебе знать, Фран? Сам-то ещё, небось, никогда не влюблялся, а уже решаешь, кто был плох. Поверни голову чуть вбок, так неудобно. Вот так, да. – Мужчина, лицо которого ни разу не дрогнуло, ещё немного наклонился и начал свою работу под сдержанное шипение скрипача – перекись сильно жгла свежие раны. Дабы он не вздрагивал и не сбивал его, учитель крепко схватил парня за подбородок и тем самым зафиксировал его в одном положении. В то время музыкант крупно задумался, будучи удивлённый такой неестественно отчуждённой реакцией синеволосого.
– Я? А какое это имеет значение? Совершенно не ваше дело! – Фран с напускной важностью попытался скрестить руки на груди, но сделал нечто отдалённо похожее на это, ведь двигать телом было сложновато, так как всё оно оказалось одним огромным синяком после небезызвестного побоища. Рокудо тихо рассмеялся и стал искать в аптечке пластырь.
– Ну вот. Вопрос снят. Ты сам всё сказал, – с хитростным выражением того, будто всё узнал (а он действительно всё узнал), мужчина одним лёгким движением приклеил пластырь и приступил к следующей ране, вновь отрывая кусочек ваты и марли. Юный скрипач вроде и хотел чего-то возразить, но в следующую же секунду прикрыл рот – сил у него просто не было на это. Сейчас-то он едва держался и мог ещё пребывать в здравом уме, что уж и говорить, но если он начнёт что-либо рьяно и изощрённо доказывать!.. Его организм явно не выдержит. Поэтому Фран просто позволил учителю делать с ним, что он пожелает, и слегка прикрыл глаза, тяжко при этом дыша. Когда усталые изумруды перестали на него смотреть, Мукуро позволил своему лицу приобрести более заботливое и сопереживающее выражение, сделать движения чуточку ласковее, а расстояние между ними – малость ближе. Да и теперь он редко сводил с расслабленного лица свой взгляд, стараясь запомнить в нём каждую чёрточку и родинку. Ладно уж, простим ему такой сентиментализм – кому из нас он не свойственен?.. Да и притом же такая возможность выдавалась редко: увидеть лицо настоящего Франа, не скованного привычной холодной вуалью. По крайней мере мужчина помнил лишь два таких: когда он настраивал скрипку своему юнцу и сейчас… эти события словно високосный год – не всегда понимаешь, что они наступили, а когда осознаешь, становится уже поздно: к тому моменту 29 февраля уже за спиной. Правда, учитель не совсем понимал, для чего нужна была такая двойственность его мальчику, такой набор масок и такая уверенность в своей якобы правоте. Ладно там перед кем-нибудь важным он выпендривался, но перед ним-то зачем? Их союз, вдалбливал себе Мукуро уже какую неделю, временен (хотя хотелось верить в ту же бесконечность, в ту же восьмёрку) и просто ради выгоды обоих (хотя было острое ощущение, что чему-то, кроме музыки, они друг у друга учатся). Так отчего же было такое тяжёлое чувство в груди, что всё это закончится не просто так? Из-за веры в лучшее или что-то ещё? Рокудо тяжело вздохнул и покончил с ещё одной царапиной. Его ученик уже, кажется, немного дремал, безвольно уронив голову на диван и мило сопя. Мужчина позволил себе, хоть и не без страха, легонько погладить его по щеке, в конце всё же сделав акцент на том, что будто убирает прядь с его лица. Впереди было ещё много работы над обликом зеленоволосого, поэтому Мукуро поспешил продолжить мини-лечение своего музыканта.
С виду – привычное спокойствие, внутри – бушующий ураган. Как давно это стало нормой? Уже практически каждый рабочий день мужчина удерживал на себе это состояние, как нельзя лучше усвоив уроки первого занятия. Больше такой расхлябанности он себе не позволит: этому парню не надо давать лишнего повода думать постороннее, мыслить как-то иначе или представлять сказанное двояко. По крайней мере, сейчас, ибо кто его знает, как Фран распорядится полученной информацией? Недоверие уходило с каждым днём всё дальше, но по-любому его чёрное пятно всегда выделялось на светлом пейзаже луга, куда бы оно ни отошло. А искоренить его не совсем получалось; скрипач был иногда искренен и выдавал некоторые моменты своего прошлого, но всё то казалось какой-то ненастоящей личиной, просто выдуманной и хорошо отрепетированной давно историей, которая звучала для всех и для каждого, и от правды там могла быть лишь одна десятая часть. Зато от других юноша мог требовать чистейшей пробы правду, которую он, как опытный ювелир, определял с непоколебимой точностью и мастерством профессионала. А если находил хоть какой-то изъян, то начинал жестоко выдалбливать его оттуда, применяя все методы мини-психолога внутри себя. Таков был музыкант, хотя на самом деле в нём было много чего хорошего. Он сам называл себя ужасным, но да мог ли знать точно, каков в действительности? Мужчина считал, что навряд ли. Нет, он даже видел, что это не так. Чёрт знает что могло выбить из Франа приросший паразит-характер. Однако Рокудо не так давно придумал, какие такие слова задействовать в случае чего… но да не факт вообще, что такая ситуация наступит. Поэтому единственное, что оставалось, это быть осторожнее и просто наслаждаться уроками.
Кажется, Мукуро слишком увлёкся, распространив свою быстротечную мысль о холоде и буре; это было к тому, что сейчас он не мог усидеть на месте, его просто передёргивало даже при представлении всего того ужаса, который сотворили какие-то уроды с его скрипачом. Этот мальчишка нужен был ему живым, это точно. Мужчина был даже готов признаться, что не только ради музыки, если бы это обезопасило его юного Франа. Это учитель для вида так вяло и флегматично отвечал ученику на его ставшие не менее острыми выпады, делая вид, что ему глубоко наплевать. В реальности же хотелось превратить комнату в хаос, опрокинуть стол, разорвать тот самый пиджак, в бешенстве крикнуть пару нелепостей в ответ парню и наконец выругать его за неосторожность. А потом пожалеть как можно нежнее, послав к чёрту все перегородки и стены, которые они фальшиво настроили вместе с Франом только для вида и одного лишь устрашения. Всё то было одной огромной иллюзией, готовой вмиг исчезнуть по обоюдному желанию. Только такого объединения желаний ждать пока не стоит.
Сейчас нужно было лишь собрать аптечку и оставить ученика в покое минут на тридцать, а может, и на два часа. Рокудо напрасно унимал волнение в груди: ему хотелось знать правды. Почему произошло такое? Было ли то просто нападением или дабы чего-нибудь украсть? Хотя чего у этого красть?.. Быть может, эти ублюдки уже долгое время преследуют его скрипача, а тот лишь упорно отмалчивается, уверенно идя на проигрыш? Мужчина не знал и, наверное, не узнал бы никогда… нет, здесь не будет продолжения «если». Здесь вообще ничего не будет…
Синеволосый аккуратно уложил Франа на диван, пододвинув под голову подушку, и оставил в покое, сам заняв своё традиционное место и оттуда изредка поглядывая на спящего парнишку. Делать было совершенно нечего, лишь часы отстукивали свой неизменный, теперь установившийся ритм. Мукуро иногда негромко, но печально вздыхал, редко отводил свой взгляд от скрипача и часто думал о какой-то несусветной чуши. Надо ли было вообще связываться с этим мальчишкой, позволять ему так нагло себя менять? Теперь же, как ни крути, уже слишком поздно о чём-либо думать и стараться всё исправить: в какое русло занесло, по такому и несись до конца. Однако ради настоящей личины этого зеленоглазого существа можно было попытаться стать счастливым… или уже в любом случае станешь таковым? Мужчина размышлял, размышлял, но к действительному выводу так и не пришёл, понимая, что всё это иллюзии его скудного разума. Этому рассказу явно не хватает действий, ведь так? А Рокудо не любил статичные истории, встречающиеся практически на каждом шагу. Ну что ж, меняем повседневность на экшн? Предупреждение: не всё сразу и не так явно. Возможно, из этого ничего и не получится. Но покончить со страничными рассуждениями уже стоит…
Как и ожидал Рокудо, прошло около двух часов; после их прошествия Фран встал и выглядел чуть более бодрым и оживлённым, однако глухая боль по всему телу ещё давала о себе знать. Он молча поднялся с дивана и направился куда-то к выходу. Мукуро, зачитавшись, не сразу опомнился, а когда увидел хрупкую фигуру ученика, окликнул его:
– Эй, как ты? И далеко ли собрался? – Парень лениво повернулся к учителю, потом снова встал спиной и взял в руки футляр, вскоре дотащив его до дивана.
– Более или менее. Я за скрипкой. Давайте продолжим занятие? – Синеволосый едва придержал свою отвисшую челюсть и не сразу нашёл, что ответить.
– Ты совсем? Да и мы, кстати, его не начинали даже, если что… – слова путались от уверенной, но абсурдной мысли музыканта, а в голове даже не укладывалось такое положение дел.
– Да, я больной. Причём в прямом смысле. Но думаю, что смогу позаниматься. Для меня игра будет самым лучшим лечением, – просто проговорил Фран и уже слегка дрожащими руками начал протирать смычок канифолью. Он делал это зачем-то перед каждым прошлым занятием, хотя прекрасно знал, что тогда шла лишь теоретическая часть. Мукуро несколько секунд сидел с изумлённым лицом, не вполне принимая эту информацию за действительность, а потом неожиданно соскочил с места, кинувшись к ученику.
– Сколько раз я уже говорил, что ты дурак? – Он приземлился рядом с парнем на диван и с интересом стал наблюдать за его труднодаваемой, но усердной работой.
– Сто… – Зеленоволосый призадумался, подняв голову и смешно прищурив один глаз, – Сто двадцать один раз, если не ошибаюсь.
– Ого! – Мужчина и не ожидал, что его перебьют и ошарашат такой статистикой. – Трепетно считаешь и запоминаешь каждую мелочь, связанную с занятиями? – Фран быстро повёл плечами и спокойно вернулся к своей работе; Рокудо решил продолжить: – Ладно, ясно всё с тобой. Но лично мне кажется, что тебе лучше было бы отправиться домой и хорошенько отдохнуть. Ты ещё, кстати, должен рассказать мне о случившемся. Я этого так не оставлю.
– Ну ничего себе, будете мстить за меня? – с поддельным восторгом и жеманством воскликнул скрипач, бросив делано яркий взгляд на учителя. Тот ухмыльнулся.
– Посмотрим, мой милый, посмотрим… В зависимости от обстоятельств мы можем подать в полицию заявление об этом. А так всё же думаю, что лучше нам с тобой отправиться домой. Я довезу тебя. – Мужчина хотел было встать и отправиться искать ключи в верхнем ящике стола, как парень схватил его за локоть, делая слабые попытки посадить назад.
– Не стоит. Я же чувствую, когда мне совсем плохо, а когда ещё терпимо и нормально. Я хочу сыграть вам. Знаете… последние две недели я тренировался сам, чтобы показать вам на сегодняшнем занятии, что умею, что развил немного свои способности, что ваш выбор не так отчаянен, как могло показаться на первый взгляд. – Фран отчего-то не мог поднять свои глаза на удивлённого Мукуро, лишь раз стрельнув ими в сторону преподавателя. Его пальцы крепко сцепили рукав рубашки, но стоило лишь встряхнуть рукой – и освобождение от захвата было обеспечено. Он только с виду казался сильным и стойким, внутри же был обыкновенным нежным ребёнком. Даже более ласковым, чем все остальные дети, какой бы неправдой это ни казалось. Сложно сказать, что Рокудо был тронут… он был растроган до глубины души этим признанием. Словно теми словами парень ещё раз и окончательно что-то доказал ему, вконец убедив. Сердце уже неприлично для его возраста и семейного положения заухало и зашлось в ускоренном темпе; мужчина боялся, что его стук услышит чуткий музыкант. Синеволосый без сил присел на диван вновь и усмехнулся – но теперь уже больше с добрым чувством.
– Вот как… Знаешь, мне не нужны такие жертвы. Если ты не сможешь играть – то не надо. Оставь до лучших времён, отдохни. Я тебя вовсе не заставляю. Но… – синеволосый попытался поймать взгляд Франа, но напрасно, – Но пойми, что твои усердные старания мне словно бальзам на душу. До безумия радостно, что ты уделяешь хоть пару минуточек на самообразование и саморазвитие. Это сложно передать, мой ученик, как я горд за тебя…
– Я же ещё ничего не сделал, мастер… – тщетно скрывая улыбку волосами, тихо сказал скрипач, начиная вертеть в руках смычок. – Зачем вы меня хвалите? По правде сказать, моя музыка мало чем стала отличной от той, которую я исполнил на экзамене, и…
– Спасибо тебе за искренние старания и стремление к обучению, несмотря ни на что. Это дорогого стоит, уж поверь мне, – выдал на одном дыхании мужчина и нежно похлопал по плечу ученика, даже больше это было похоже на осторожное проглаживание или вообще на едва прерываемое прикосновение к плечу. Мукуро был готов обнять Франа, но счёл это слишком интимным, потому и просто по-настоящему улыбнулся, решив подарить парню хотя бы свою улыбку, не прикрытую и не приправленную никакими ложными эмоциями. Только всё самое настоящее и чистое. «Думаю, ты этого достоин, Фран…» Пару минут продолжалось вовсе не неприятное молчание, а наоборот как-то гармонично вписывающееся в сложившуюся атмосферу. Потом музыкант встал и просяще сложил руки ладонями вместе, с просьбой глядя на учителя.
– Но всё-таки… пожалуйста, можно я вам сыграю, и мы тогда поедем? Я так готовился, так готовился именно к этому занятию!.. Хочу показать вам свою музыку сегодня! – Рокудо улыбнулся этой неприкрытой детскости Франа и, наигранно выделив время на якобы «подумать», в конце соизволил ответить:
– Ну… ладно, хорошо, разрешаю. Так и быть. – Зеленоволосый уже перестал напоминать самого себя: с радостно блестящими глазами, с весёлостью вдоль и поперёк своего лица и неимоверным желанием сыграть, несмотря на сильную слабость, он бросился сию минуту к инструменту и начал быстро вытаскивать его оттуда. – Только обещай, что потом расскажешь, что же всё-таки случилось с тобой, горе ты моё луковое.
– Хорошо-хорошо, – закивал мальчишка и с вожделением достал скрипку, а также какие-то нотные листы – видимо, сама мелодия. – Сегодня же должна была начаться практика, да? Так вот, раз так занятие обломилось – чего в жизни не бывает – я всё же исполню свой ученический долг и сыграю. Хоть чуть-чуть, но выполним наш план.
Всё это парень проговорил с необыкновенной живостью и интересом, полыхая эмоциями снаружи и изнутри. Кажется, ему тогда было всё равно, насколько менялся его статус в глазах Мукуро. «А где же твой извечный пофигизм, Фран? Неужто принял меня за близкого человека? Так быстро…»
– Ты так заботишься об этом. Неужели полюбил уроки? – спросил Рокудо не совсем то, что хотел. Парень малость смутился, отвёл взгляд и сделал неловкий полукивок. Он взял свои листы, инструмент и вытащил ближайший пепипетр на середину, начав раскладывать там ноты.
– Вы интересно преподаёте, плюс, к тому же, вы сами весьма приятный в общении человек. Я думал, что никогда не осилю эти ноты или просто умру под тонной теоретической части… Но то, как о них рассказали мне вы!.. Превосходно! – Фран на секунду задумался сам и тут же продолжил: – Вот что называется: талант не пропьёшь. Вы и вправду замечательный учитель.
