Текст книги "Музыка абсурдной жизни (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Мукуро вовремя отвлёкся от своих мыслей и повернулся на бок на своей твёрдой, как застывший бетон, кровати. Если дать волю его думоизлияниям, то можно наткнуться на такие дебри его души, от которых останется липкая холодная тяжесть где-то внутри. Так что не надо – нам от этой явно лишней информации не убудет, а самому мужчине уже давно должно быть всё равно: уж сколько лет живёт с подобным хламом (даже не грузом!) на сердце. Поэтому и ничего страшного, если какие-то его странности мы не узнаем – всё в порядке, так? Ведь всем всё равно… о боже, какая заезженная фраза, аж скрипит противным песком на зубах!

Рокудо усмехнулся; он всегда делал именно этот отчаянный, чувственный, но вместе с тем и остеклевший от всяких эмоций подвид улыбки в ситуациях, когда его рассудок был уже на грани помешательства и мог начать вырабатывать безумные идеи, которые ничем хорошим обычно не заканчивались. Бетонная кровать, будучи на самом деле шикарным ложем, которое только мог позволить себе человек его уровня, продолжала быть местом пыток: на ней становилось душно даже при открытом окне, её мягкие простыни и одеяла были сейчас словно сделаны из грубого сукна в эпоху Средневековья, а сам каркас виделся мужчине глухо и пронзительно скрипящим, хотя на самом же деле не издавал и звука. Поворочавшись этак часа два здесь, Мукуро всё-таки порешил на том, что пора бы ему забыть о гениальной идее отоспаться сейчас и проследовать в кухню вслед за своей бессонницей, чтобы заварить крепкого чайку, выслушать крепкую тиранию жены, приправленную не менее крепкими словцами, и наконец тем самым крепко испортить себе впечатление от сегодняшнего дня. Всё как обычно, ничего нового и увлекательного. Рокудо знал, на что шёл, когда спускал одну ногу с дивана и поднимал своё бренное, с шумящей головой тело и плёлся к двери, ручка которой была скользкой и открывалась не с первого раза, словно остерегая своего глупого путника от этой глупой идеи. Скрип двери, как похоронный марш. Или это уже что-то в голове у мужчины не так? Ясное дело, после стольких бессонных ночей, количество которых перевалило за тысячу. Сотен тысяч. Ах да, мы же обещали не производить на страницах сего рассказа образы самых неприятных моментов? Упс. Тогда бы стоило исключить весь текст и оставить пустое поле; так получилось бы правдивее, о да. Но о какой правде может идти речь, если мир вокруг нас лжив?.. Так что, друзья мои, давайте хотя бы на некоторое время отпустим всё своё сознание ярким парусником в течение и поплывём по нему, просто поддавшись нынешней моде. Это будет совсем ненадолго, хорошо?

Короче говоря, утро не задалось. Как и все другие тысяча сто девяносто одно утро. Ого, Рокудо и не думал, что уже считает дни с самого ужасного их начала – дня свадьбы. Как бы то ни было, дома сегодня он явно остаться не мог, ибо тогда к завтрашнему его не хватило бы на занятия с новым учеником. Наскоро сбегав в душ и одевшись, Мукуро выбежал из квартиры, успев попрощаться перед этим с дочкой, и запрыгнул в машину, с лёту давя на газ и уже через пару секунд вылетая на встречку. Почему он именно «попрощался» с дочкой? Да потому что не был уверен в том, что вернётся сюда сегодня вечером. Так он не был уверен всегда, но каждый раз ему приходилось с сожалением возвращаться на старт, с которого утром будет сделан марш, кажущийся ему решающим. И так по кругу. Круг. Цикл. В этом есть что-то, пускай и не очень хорошее. Ах, снова это премерзкое обещание!.. Рокудо же покорно решил таки перестроиться на нужную полосу, чтобы злобные камеры на фонарных столбах не засекли его в который раз и, скорее всего, на сто первое нарушение правил дорожного движения не забрали у него права. Ведь если мужчина лишиться машины – лишиться практически всего того, к чему он мог испытывать позитивные эмоции. А список этих вещей (давайте назовём это пока именно так грубо) был коротким: поездки на дальние расстояния в чёрт знает какие места и… скрипичная музыка. Вот и всё, что могло заставить биться сердце учителя быстрее; да-да, практически как тогда, когда мы с вами влюбляемся, только вот теперь любовь вызывала у Рокудо не более, чем усмешку. Точнее, вроде и готов он был удариться во все тяжкие в самую настоящую любовь, а впрочем… Всё это теперь стало для него глупым и ненужным. Мужчина прибавил газу, но вынужден вновь снизить скорость – чёрт бы побрал эти утренние столпотворения людей и машин, в одночасье спешащих на работу. Конечно, мужчина тянул время, это стало понятно всем, но сейчас был крайне недоволен пробкой, ведь больше ему нравилось движение вперёд, чем застой на чём-то одном. Правда, в жизни у него всё получалось с точностью наоборот: движение казалось пугающим и непостоянным, а застой был ближе сердцу. Дурацкая философия.

Куда ехал, он не знал. Да и надо ли в таких случаях? Ему просто хотелось поездить по дорогим сердцу местам, которых у него, в принципе, и не было. Ладно, просто по каким-нибудь уютным местам, но только не домой, нет. Там Ад. Скорее бы наступил завтрашний день и занятия с Франом – гнить в безделье Рокудо ненавидел. Так же, как ненавидел и себя со своими слабостями и не по-мужски странным характером. Потому что сейчас он стал ездить именно по тем местам, где… впервые встретил этого юного скрипача. Как-то ведь мальчик себе зарабатывал на жизнь, размышлял мужчина, если не музыкой, то хотя бы красивым личиком. Но Мукуро уже и тогда понравилась именно его мелодия, неровными водопадами льющаяся из-под смычка. Он не мог просто пройти мимо начинающего таланта, каждый раз бросал значительные суммы денег, при этом оставаясь глубоко в тени, прикрываясь капюшоном. Наверное, из всей заработанной суммы денег половина была бескорыстно отдана Франу именно его учителем игры на скрипке. Рокудо нисколько не жалел, хотя и до сих пор сомневался, правильно ли сделал, выбрав парнишку себе в ученики. Ну ничего, время покажет. Главное – исполнилось крошечное желание мужчины, что само собой являлось огромным праздником для него.

Парень играл в разных местах, в противоположных частях города, чаще всего в шумных, обшарпанных станциях метро, редко – на современных и ухоженных станциях, где на него с интересом поглядывали все, кому не лень; быть может, музыка его резала уши профессионала, но для обывателя была вполне годной, так что его небольшая чёрная сумочка, как помнит Рокудо сейчас, с потёртым рисунком белого тигра, была всегда наполовину полна. В основном, довольно-таки приятная внешность Франа цепляла девушек нежного возраста, чуть младше его самого или же ровесниц, которые, произнося умильные звуки, высыпали чуть ли не всю мелочь своих разноцветных кошелёчков понравившемуся скрипачу. Но только Мукуро отправлял в полёт лёгкие купюры с огромными для парнишки цифрами не по этой причине, а за его неплохую музыку и усердную старательность. Ведь из раза в раз тот начинал играть всё лучше и лучше, и это дорогого стоило, по мнению самого учителя. Так и было… только вот мужчина явно оплошал в кое-чём. Он считал, что остался для нищего музыканта этаким обыкновенным невидимкой, богатеньким и щедрым анонимом и просто великодушным средством существования в капюшоне. Но и юноша был не глуп: распознал своего помощника, быть может, как-то вычислил его, узнал что-нибудь о своём спасителе, а его приход на вступительный экзамен, таким образом, мог быть не от балды, а именно от желания… отблагодарить? подыграть? попробовать? Чёрт его знает. Или всё гораздо проще? Этого мальчишку было легче умертвить, чем узнать от него что-либо. Но для Рокудо он всегда останется самым обычным, пускай и со своими странностями подростком; он сам давно решил, что не будет искать теперь во Фране этакую загадочную личность; юноша – обыкновенный музыкант, таких тысячи. И всё-так установленная мужчиной система давала конкретные сбои… Мукуро всё же пытался проникнуть сквозь туманные очи своего ученика, силясь понять и узнать что-то о нём. Найти. И находил. Что-то. Но что же? Стыд и срам, но он не знал. Вообще ничего не знал – так тогда получается.

Это было всё, конечно, похвально: и ностальгия, и свежий ветерок, идущий на пользу невыспавшемуся организму, но быстро текущее время никто не отменял. Так что сегодняшний день, прошедший под знаком дальних путешествий и бесконтрольного мотовства, подходил к концу, и Рокудо испытывал по этому поводу схожие чувства, как если бы подходил к концу полюбившийся фильм, замечательная книга или нечто другое – только так можно описать более простыми нам словами его состояние. Вернулся мужчина за полночь. Благо, его не встретила шумная жена, иначе ребёнку поспать бы не удалось. Мукуро с особой осторожностью прошествовал мимо всех комнат и добрался до своей, наконец-таки имея возможность прилечь и выспаться. Завтра он не хотел выглядеть усталым, поэтому-то и завалился в кровать сразу, через пять минут уже вовсю сопя. Точнее, опять ошибка, уже не завтра, уже сегодня; сегодня будет его первое занятие с Франом, сегодня произойдёт волновавшее его весь день событие, с сегодняшнего дня начнётся, кажется, новая жизнь, которая выведет его из глубокой душевной спячки. Всё это – сегодня. Сегодня – наверняка хороший день. Сегодня…

Только вот знал ли Рокудо, насколько он недооценил значение этого судьбоносного дня? Верно, нет. Однако вскоре мужчина поймёт свою… не то чтобы ошибку, но маленький промах. Хотя название для этого поступка не было, как не было и характеристики. Так попытаемся же понять, что такое упустил Мукуро, из-за чего же конкретно влип.

А всё началось с обыкновенного первого занятия…

Комментарий к (Не)Новая встреча.

Последние несколько абзацев писались в самолёте и в Лондоне. Я, как всегда, работяга везде х)

========== Занятие №1. ==========

Общение с людьми совращает к самоанализу.

Франц Кафка ©.

Без музыки жизнь была бы ошибкой.

Фридрих Ницше ©.

День начинался на удивление хорошо: Мукуро чувствовал себя выспавшимся, за окном стояла самая наичудесная погода, распыляясь энергией солнца во все окна многоэтажек, а птички впервые за несколько лет удосужились прочистить горла и завести свои трели. Короче говоря, утро было такое, как в хороших и добрых рассказах о любви, в которых в этот день кто-то должен обязательно признаться и получить соглашение на свои чувства. И начинается потом: любовь да мир, солнышко, сердечки и прочая романтическая дребедень… Рокудо презрительно фыркнул, отметая от себя эти утренние бредовые мысли и понимая, что в его случае всё не так. Вот правда, совсем-совсем и без всяких преувеличений. У него сегодня обыкновенный рабочий день, когда он будет обязан обучить юного скрипача игре на том самом прекрасном инструменте. Может, настроение мужчины и было сейчас хорошим (что бывало редко) по причине появившейся работёнки, возможно талантливого парня и хорошей погоды, но не больше: что-либо особенного, выходящего за рамки вон в его жизни (а тем более в сегодняшнем дне), не предвещалось и предвещаться не могло. Так что, проснувшись с утра пораньше, Мукуро сходил в душ, хорошенько позавтракал, оставив долю и нелюбимой жене, проделал необходимые процедуры с ребёнком, такие как поменять подгузник, накормить, умыть, вновь уложить в кроватку, а после тщательно и со вкусом оделся во всё самое лучшее, что у него только было. Слава богу, женщина за дверью не проснулась так рано, потому и учителю сегодня явно ничто не могло испортить настроение; в самом хорошем расположении духа за последние полгода он вышел из дома и лёгкой походкой добрался до автомобиля. Вчерашний дождь пошёл тому на пользу – вся грязь в один миг смылась, засияли его тёмно-синие бока на солнышке, и заблестели стёкла. Рокудо счастливо улыбнулся и глянул на время, прикинув, что успеет заехать кое-куда… так, для проверки.

Мужчина влетел в салон, захлопнул легко дверь, включил радио, настроив его на самую весёлую и бодрящую станцию, прокрутив на нужное FM, и просто рванул с места, громко газанув. Дабы не навевать грустные воспоминания, он якобы неловким движением обронил фотографию, белая сторона которой закрыла радостные лица двух существ. Правда, одно Мукуро бы оставил, но резать фотку как-то не хотелось. После этого дела пошли лучше. По салону раздавалась весёлая попсовая музыка, заставляющая резво двигать всеми частями тела и гнать машину быстрее по золотистой дорожке; по пути встречались на удивление улыбающиеся пешеходы, видимо, отогретые солнцем, а вся жизнь под этим лазурным куполом казалась изумительной, живописной и… райской, не побоимся этого слова. Что же делает погода с человеком: казалось бы, обычное солнце, а сколько радости оно принесло после однотонных скучно-серых дней? Загадка, не иначе, особенно для Рокудо.

Он чуть не запутался по пути к своей «лишней» квартире, ведь дорога до неё всегда помнилась ему слезливой от дождя, серой от грязи и вообще отвратительной – от настроения. Сейчас весь город вмиг преобразился, будучи залит золотом и добром, дороги стали чище и приятнее, дома – светлее и лучше, а деревья казались ещё зеленее, чем они были. Мужчине нравилось такое, словно беспробудное, сладостное пьянство после дней грусти и трезвости, оно тогда казалось спасительным кругом, светом в конце туннеля… всем, короче говоря. Оно манило в свои беззаботные дебри, в успокаивающие джунгли и в бурлящие радостью фонтаны. Такие дни были редки, особенно в его жизни, но если и бывали, то оставляли глубокий след в его памяти как самые значительные и важные события. Или праздники. Даже скорее всего именно как они.

Мукуро, загоняя своего «коня» во двор, подумал с по-детски наивной мечтательностью, что было неплохо, если бы в такие хорошие деньки он ездил не один, а с кем-то… с кем-то родным и близким ему. Ему хотелось, чтобы каждый день был таким же ярким и солнечным, чтобы в его жизни наконец-таки появился такой человек, ради которого он бы не щадил себя и силы, чтобы даже в дождливый день он мог видеть любимое создание весёлым и жизнерадостным, прилагая для этого, конечно же, какие-то неимоверные усилия. Рокудо просто хотелось позаботиться о ком-то. Подарить кому-то вот такое же солнце: искрящееся, живое, тёплое; да что уж и говорить: мужчина просто хотел любить. Обычное человеческое желание, никому не чуждое. Когда твой возраст перекатывает за двадцать, начинаешь понимать, что делать всё только исключительно для себя – скучно, да к тому же и глупо. Мукуро это понял ещё давно, как понял также и то, что нет у него такого человека в мире, ради которого он бы мог запросто сворачивать горы… он хотел настоящую, искреннюю любовь; все же его влюблённости-фальшивки не в счёт. Но размышлять о подобном в такое прекрасное время – стыд и только. Для этого есть дождливые дни. Сейчас же мужчина с отчего-то бешено колотящимся сердцем и тревожностью во всех движениях поднимался по лестнице (к слову сказать, не любил он лифты). Свою нервозность он сваливал на всё что угодно, кроме настоящей причины, и охотно верил в свою же ложь.

Вот и наконец восьмой этаж, двести восемьдесят девятая квартира и довольно-таки милый коврик на пороге с надписью «Добро пожаловать!». Рокудо на секунду остановился и спросил сам себя: звонить или открыть своими ключами? Вроде, теперь это покои юного скрипача, так что негоже это, так вваливаться, но с другой стороны, эта квартира – собственность Мукуро, и никто не отменял это, так что он может делать с ней всё, что пожелает. Мужчина крупно засомневался, но вскоре положил звенящую связку в карман и культурно позвонил в дверной звонок. Воспитание, чтоб его, не позволило нагло вломиться в дом. Но если это кажется ему неправильным, тогда о каком невероятном преступлении он думал недавно? Интеллигент он и в Африке интеллигент. Мужчина лишь скривился и вновь требовательно нажал на кнопку, но всё оставалось также тихо. Постояв так минуты две, он не вытерпел и всё-таки достал ключи. Его начинали терзать смутные сомнения о том, что Фран мог просто сбежать или сделать что-то плохое и сбежать. Да, можно смело говорить, что Рокудо этому мальчишке пока что не доверял, хотя к подобного рода инцидентам мужчина был готов уже давно. Сейчас он ожидал всего, что только могла предоставить ему его бурная фантазия, однако мысли не нашли своего материального воплощения, ведь, войдя и быстро оглядев квартиру, до Рокудо вдруг дошла вся низменность его грубых подозрений: не открывать Фран мог не только потому, что что-то сделал и убежал, но ещё и потому, что ему могло стать просто-напросто плохо… Если честно, в те секунды добегания до комнаты, где вчера поселился его ученик, Мукуро проклял своё пошлое сознание и ход мыслей, всю свою бесчеловечность и эгоизм. Можно было сказать, что он люто возненавидел себя тогда; так сильно ненавидеть себя ему ещё никогда в жизни не приходилось.

Громко ворвавшись в комнату и хлопнув дверью, Рокудо сразу стал искать взглядом парня – тот же, в контраст возникнувшей в голове у его учителя ситуации, беспечно развалился на кровати и сладко посапывал, совершенно забыв про всё на свете. Шум, конечно, заставил его переместиться на один уровень выше к реальности, но в основном скрипач даже не поднял головы. Мгновенно поняв, что всё в порядке, а это создание не открыло ему дверь по весьма занятной причине, Мукуро с облегчением выдохнул весь тот накопившийся страх, стресс и волнение, опёрся о дверной косяк и провёл рукой по вспотевшему лбу, откинув мокрые прядки. Когда он стал так сильно волноваться за едва знакомых людей? Странно. Но у Мукуро и на это находилась своя отмаза: потому что терять, возможно, гениального скрипача он не хотел, хотя поспорить о его одарённости он мог да ещё как, но… Об этом ли сейчас речь? Его разноцветный взгляд как бы невзначай упал на Франа, ещё досматривающего свой сон: чуть приоткрытые тонкие губы, что выглядело весьма мило, разметавшиеся, изумрудные, наверняка мягкие волосы по менее мягкой подушке, подёргивающиеся глаза и иногда сморщивающийся в каком-то необычном для него стиле носик, что также виделось Рокудо чем-то далеко не мальчишеским… изящным, с долей кокетства. Вот всё то примечательное, что мог заметить зоркий взгляд мужчины. Хотя он давался диву своему не к месту пристальному огляду мальчишки – ведь Фран же парень, один из тех, к кому душа Мукуро никогда не располагала благосклонностью, потому что, как известно, учитель предпочитал женщин. Посему и его глаза никогда не привыкли долго задерживаться на мужских фигурах, имея привычку любоваться изящными женскими, но сейчас… Рокудо будто бы сделал себе какое одолжение или заранее заплатил положенный штраф, или заблаговременно отсидел за это в своей собственной тюрьме, или перенёс все испытания, словом, отработал теперь своё право на разглядывание парня. Парня, а не девушки.

Мукуро позволил себе, с некоторым подозрением и страхом, сорваться с положенной ему цепи и начать с интересом разглядывать нового ученика, его открывшееся из-под одеяла красивое плечо, светлую кожу, родинку чуть ниже уха, его по-детски сонное и ещё не покрытое маской равнодушия лицо. Странно, думал мужчина, никогда бы он не подумал, что сможет так долго и старательно изучать мальчишку. Ему казалось, что с каждой секундой разглядывания сонного Франа в его душе ломается какая-то стена; пока это трудно, и камень плохо поддавался, ведь ограждение создавалось не за один год, но Рокудо понимал, что запустил в себе автоматическую программу разрушения его. Не то чтобы плохо… просто непонятно, к чему приведёт это разрушение, какие страхи и мысли выплеснет оно наружу, какие скрытые чувства выдаст на свет, на удивление даже самого мужчины? Вот это и настораживало… Между тем сладостные (боже, уже даже такие?) минуты для Мукуро подходили к концу – парень медленно пробуждался ото сна. Рокудо думал, что всё же разбудил мальчишку хлопком и слишком громким врыванием в его покои, ведь иначе вариантов не было: сам учитель практически не дышал, боясь даже лёгким вбиранием воздуха в лёгкие разбудить спящего. Тем не менее пришлось сразу же отвести взгляд в сторону, когда зелёные глаза широко раскрылись и удивлённо посмотрели на фигуру в дверях. Мукуро, как ни в чём ни бывало, отошёл к окну и резким движением раскрыл шторы, в одну секунду пустив нетерпеливый свет в комнату, позволив ему расположиться на полу, ковре, полках, столике и кровати, а также резануть по заспанным глазам своего юного ученика. Тот протестующе и совершенно как ребёнок взвыл и с головой накрылся одеялом; Рокудо же, как строгий родитель, подошёл к изголовью кровати мальчишки и стал стягивать с него одеяло, силясь дать возможность лучу солнца немного отрезвить его.

– Вот тебе и доброе утро… – с сожалением простонал Фран, – а я-то хотел поспать до двенадцати…

– Вставай, соня. У тебя сегодня первое занятие, и ты его не проспишь, обещаю, – с напускной, даже малость издевательской ласковостью пролепетал Мукуро, с силой сдёрнув наконец с него одеяло и откинув его в дальний угол постели. Тут мужчина не мог не пройтись беглым взглядом по телу мальчишки, ведь тот спал буквально в одном лишь нижнем белье, не имея ночнушки или чего подобного. Рокудо старался отвести глаза, но да куда уж ему? Хрупкое, красивое, не по-мужски грациозное тело изящно развалилось на белых в мелкий рисунок простынях, представляя собой поистине прекрасное зрелище. Стоп, и это говорит Мукуро? Тот самый Мукуро, который мог говорить подобное лишь про женщин? Мир перевернулся в его собственных же глазах. Ужасно. Рокудо стало тошно от самого себя, и он быстро отвернулся от Франа, вновь зачем-то отойдя к окну и нервно глянув на солнечный дворик напротив. Парень, вероятно, удивился неожиданному поведению учителя, посему и подумал, что, может, виноват в этом, так как тихо и сбивчиво проговорил:

– Ох, извините, я немного голый…

– Немного? Да будь ты весь голый, какая мне к чёрту разница? – раздражённо повысил голос мужчина, потом же сильно хлопнул себя по лбу и прицокнул, проклиная своё гадкое поведение, благодаря которому он срывается на новом ученике. «Что же за выпады-то это такие? Вроде и не в переходном возрасте, а веду себя как…» – мужчина глухо прорычал и тут же поспешил исправить ситуацию и тугое молчание между ними – Фран решил предубедительно заткнуться, дабы не разжигать огонь дальше. Однако неожиданное понимание чего-то важного уже давным-давно заполонило всё существование Рокудо, не давая ему даже отвлечься на что-нибудь иное. Но он взял себя в руки и развернулся, тяжко вздохнув и пытаясь придать своему взгляду прежнюю доброжелательность. Парень не выглядел испуганным или встревоженным, лишь тихая покорность читалась в его взгляде. Мукуро вдруг неожиданно захотелось прикрыть свои глаза и впервые раз в жизни сделать это не от яркого солнца, а от стыда… От доселе неизведанному ему чувству. Однако на такое пойти для него – слишком, поэтому мужчина просто изобразил улыбку на своём бледном лице и осторожно подошёл ближе к кровати, в следующую секунду бесцеремонно сев на её краешек.

– Извини… – начал было Рокудо, сам даваясь диву явной фальши в своём голосе: он просто никогда не умел извиняться и просить прощения, никогда. Скрипач, видя, что учитель вновь стал прежним, слегка дёрнул краями губ, словно пытаясь улыбнуться, и тихо проговорил, не дожидаясь конца фразы:

– Ничего. Наверное, вам сейчас сложно… Я вас понимаю. Это из-за ребёнка? – «Если бы из-за ребёнка!» – горестно усмехнулся Мукуро, немного согнувшись и повернув голову в сторону ученика, на один момент столкнувшись с ним взглядом. Тогда ему показалось, что, лишь увидев его глаза, Фран всё прекрасно понял: явно не от отцовских забот такие перепады настроения… скорее, от каких-то перемен в душе. Рокудо чувствовал себя угнетённо, ему казалось, что даже этот парень знает, в чём его проблема и что же такое сверхважное он понял… кажется, все знают. Кроме него самого. Однако, не решаясь рушить установившееся между ними вежливое общение, Мукуро, сам прекрасно понимая, что его ученик и так всё понял без слов, всё равно глупо соврал, дабы не делать этого мальчишку ближе к себе, повязав друг друга какой-то одной тайной. Нет, уж слишком это.

– Да-да, порой бывает сложно с Энн. Но, благо, что с женой у нас мир да согласие, так что вместе мы справимся! – Рокудо вновь обернулся к полусидящему Франу и хотел было выдать свою безупречную лживую улыбку, которая бы хорошо дополнила эту безупречную лживую историю, как понял, что… что просто не в состоянии этого сделать. Губы как-то странно свело, улыбка выдалась стрёмной и напускной, что мгновенно выдавало всю сущность им сказанного недавно, а глаза столкнулись с изумрудным пристальным взглядом, заставив самого учителя сильно смутиться. Странно. Очень. Он мог врать искусно и без малейшего промаха всех и всякому про свою идеальную семейную жизнь, но… только не этому юнцу. Мужчина сам не понимал, откуда у этого юного музыканта такая исключительность, от которой порой тошнит – как будто он сам попал в красивую историю и был там главным героем, а этот мальчишка – его спаситель и раскуситель одновременно. Тогда это – слишком хорошая и добрая история; но ведь Рокудо живёт не в такой. Поэтому и нервировало, нет, даже бесило его такое положение дел, и уже второй раз за день Мукуро подумывал о том, что задушить этого паренька намного легче, чем понять и докопаться в нём до правды. Но да ладно: если пока никто не говорит горькую правду о друг друге вслух и не вмешивается в личную жизнь каждого, то такое состояние очень даже неплохо как для учителя, так и для ученика. Но что же случится, если всё-таки кто-нибудь из них решится заговорить первым?..

– Так, ты чего разлёгся и не встаёшь? Вот, посмотри, занятие будет уже через полчаса, а ты ещё в кровати, – с ноткой порицания проговорил Рокудо и встал, уперев руки в бока. Мальчишка хитро улыбнулся, но намёк понял.

– Может быть, я знал, что вы за мной заедите? Вы всегда теперь будете так делать? – вопросы сыпались один за другим, но Мукуро нисколько не смутился, зная прекрасно и эти выверты.

– Да, буду. Ещё вопросы есть? – беспристрастно проговорил мужчина и совершенно равнодушным взором окинул Франа, кое-как вставшего с кровати. Слава богу, одно весьма странное желание ушло, теперь же можно не беспокоится ни о чём и вновь натянуть маску строгого учителя. Чтобы добиться своей цели окончательно, Рокудо не счёл лишним добавить: – И не думай, мой милый, что делаю это я просто так или за твои красивые глаза. У меня есть задача: сделать из тебя гениального скрипача, развить твой талант и наконец услышать твою музыку. И преследую я только эти цели, не более. Так что не грезь какими-то своими странными мечтами!

– Хм… – Фран задумался, как ни в чём ни бывало наматывая вокруг шеи полотенце, – Правда глаза красивые?

Мужчина надрывно вздохнул и хлопнул себя по лбу: такой пофигизм нечасто встречался.

– Всё может быть… А теперь марш в душ и побыстрее! Я тебе не личный шофёр, чтобы ждать три часа, – сделав голос нарочито грубым, бросил в спину уходящему в ванную комнату ученику Мукуро и сел за хлипкий стул около окна, глянув во двор. Зашуршала вода, упало что-то на пол, кажется, мыло. Рокудо взвёл глаза к небу – за что ему такое наказание в виде неаккуратного, беспечного и циничного ученика? Где же все те милые девушки, что готовы были ради него сварить кашу из зелёных слизней и съесть её с аппетитом, потом сказав, что это была самая лучшая каша в их жизни? Нет, конечно, мужчина жестоко утрировал – каких-то подвигов он не желал, – но просто тогда его самолюбие хоть немного, да тешилось, видя полную отдачу и сильную заинтересованность в деле своих учеников и учениц. Если говорить честно, то кому не приятно, когда на тебя смотрит пара восхищённых глаз, когда с упоением ждут твоего слова, вердикта, когда практически не дышат, когда ты говоришь, и когда ставят тебя в свои кумиры? Разве это не прекрасно? Мукуро вспоминал улетевшие в пустыню прошлого моменты с мечтательной улыбкой. Но всё: закончился его триумф, теперь нет никакого восхищения, есть только равнодушие и стальное спокойствие, может порой показаться, что самоотдачи нет также. Расстраивало ли то мужчину? Навряд ли. Так было даже интереснее. Признаться честно, ему стали поднадоедать однотипные манеры поведения своих учеников, всегда такие приторно-сладкие, выглаженные, утончённые… хотелось разнообразия, вот что. Этот паренёк как нельзя лучше вписывался в антипод прошлых скрипачей и скрипачек, за это ему надо было отдать должное. Сейчас обучение должно было стать намного интереснее и захватывающе, это точно. А Мукуро, сами понимаете, любил перемены.

Мужчина понял, что вновь задумался, глядя за окно: там, на яркой игровой площадке, резвились детишки, пестря своими радужными одеяниями, а их золотистый смех долетал до окна и до его ушей. На скамейках, в тени деревьев тихо сидели их невидимые попечители, родители, зорко присматривая за своими чадами и обсуждая между собой какие-то новости. Вот трое подружек, иногда бросая пару слов своим играющим детишкам, вдохновенно разговаривали о своих женских мелочах и звонко смеялись над неожиданными шутками; неподалёку от них сидела молодая пара, влюблённо смотрящая друг на друга и на своих двух детишек-близнецов, сидящих в песочнице и лепящих круглые башенки. Было ещё много подобных групп родителей, а были и просто одиночки, читающие книжки; Рокудо же любил наблюдать за уличной жизнью, впитывая её дух – это всегда поднимало ему настроение. Только вот сейчас на душу накатила тоска неимоверная – словно он видел их счастье, заботу друг о друге, а у себя не находил подобного, хотя и был в таком же положении, в положении молодого отца. Словно вот есть у него всё это – жена, ребёнок – да только всё липовое и искусственное. И свою бесконечную любовь и заботу, которые молодые родители вкладывают в детей и, конечно, в друг друга, он никуда не может приложить, она расточается попусту, без цели. И это сильно удручало. Правда, иногда удавалось позаботиться о дочурке, но злые лапы некогда хорошей девушки постоянно выдёргивали из его рук бедную Энн, не давая возможности выполнить свой отцовский долг. И куда, кому, спрашивается, отдавать все нежные порывы души своей?..

Опять Мукуро утрировал. Но в жизни не без этого. И тогда в его голове будто какой выключатель щёлкнул, разом наведя на одну глупую, но в то же время гениальную мысль. Мужчина и сам не заметил, как на кухне стало что-то жариться, резаться, начал ежеминутно открываться холодильник и завариваться чай. Зачем? Надо ли? Рокудо опять не знал ответов, но не мог остановить себя, свой… порыв души ли? Всё тот же ответ: «Не знаю». Он просто хотел сделать приятное Франу, пустить свою энергию в пускай бессмысленное, зато интересное русло и… быть может, увидеть счастливую улыбку того? Что за бредомысли снова! Мужчина себя уже давно не узнавал. Хотя все мы когда-нибудь да сильно меняемся. Вот и он не понимал, почему с такой старательной ровностью нарезал сейчас бутерброды для своего ученика и так тщательно сыпал чай в заварник, боясь пересыпать или недосыпать. Но нужна ли объективная причина тогда, когда действует сердце? Маловероятно. Так и решил для себя Мукуро, просто и по-глупому улыбнувшись. Нет, ни о чём пошлом сейчас он вовсе не помышлял, его желание приготовить этот чёртов завтрак было сколь неожиданно, столь и чисто, наивно. Да что уж и говорить: просто захотелось позаботиться о ком-то. Простая человеческая мечта. Не более.