Текст книги "Музыка абсурдной жизни (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Рокудо обошёл здание, потом ещё раз и всё старался высмотреть зеленоволосую головку. Наконец в дверях появился он: весь взлохмаченный, радостный, краснощёкий, с охапками бедных цветочков в руках. Но главное – счастливый. И мужчина никогда не позволит себе разрушить его счастье и идиллическую атмосферу. Фран поплёлся сам не зная куда, едва удерживая букеты. Синеволосый лишь тихонько рассмеялся: он тоже в своё время был опьянён первым успехом выступления и шёл после него куда глаза глядят. Всю ночь проходил чёрт знает где, зато под утро вернулся счастливым и с лиловыми мешками под глазами. Хорошее время было, всё-таки молодость! А сейчас, в свои двадцать пять, он чувствовал себя уже старым и побитым, видавшим виды человеком, хотя его внешность говорила как раз об обратном: молодое лицо, ярко горящие глаза, всегда стремительные активные движения и, казалось бы, неусыпная молодость во всём его существовании. Всё это одна большая ложь. Как и вся жизнь его. Как и душа его. И только одно, наверное, там пятнышко правды: это Фран…
– Постой, Фран! Давай довезу? – крикнул ему в спину Мукуро. Парень развернулся, широко улыбаясь и прижимая цветочки к себе. Его лицо имело тот самый радостный-радостный оттенок, какой только мог изобразиться там, на этом вечно равнодушном и привыкшим к нему лице.
– Ой, да, конечно! Был бы благодарен вам за это, мастер. Спасибо вам вообще за всё… Ой, а не нужно ли вам быстрее к жене? Я могу и сам дойти. – Речь его лилась тем самым быстрым потоком, когда готовые вырваться слова счастья и весёлости уже на подходе и идут быстрее мысли, подгоняя всю остальную речь быстрее. Они застревают где-то в горле, вот-вот намеренные вылететь с обветренных тонких губ. Рокудо не смог сдержать улыбки, узнав в этом мальчишке самого себя ранешнего.
– Да ладно. Минут двадцать у меня есть, так что всё в порядке. Пойдём. – Он направился к машине, ожидая, когда зеленоволосое чудо догонит его. – Это было великолепное выступление. Слышал, как тебе аплодировали громче, чем главному гостю программы? Тебя заметили, мой мальчик… Жди перемен в своей жизни. – Учитель разблокировал машину, вскоре сев в неё; его примеру последовал парнишка. – Мне было жутко неловко, когда меня благодарили за такой талант. Я ведь здесь практически не при чём. Талант-то твой, а не мой: либо он есть, либо его нет. К чему здесь я, правда не понимаю! – Мужчина, наверное, впервые за свою жизнь сказал что-то действительно искреннее и простодушное, не думая при этом о чём-то левом. Хотя если присмотреться, то можно смело сказать, что именно его диалоги с Франом (некоторые) были также правдивы и откровенны. Но только с ним. Как странно и одновременно ожидаемо…
– А вы снова недооцениваете свой вклад… – Музыкант громко щелкнул замком безопасности. – Вы, именно вы, а не я, так развили и раскрыли во мне мой талант и так далеко меня продвинули за какие-то три месяца! Вы даже не представляете, насколько это значимо и велико… и сложно! – В голосе парня впервые стали слышаться живые нотки действительного удивления, изумления, желания что-то доказать – голос больше не слушался разума. А зря. Хотя так ли это открытие недавно?
– Да ну! – только и смог выдать Мукуро, заранее зная, что потерпит в этом споре поражение; собственно, как и во всей этой заморочке. Но даже проигрыш не заставит его переменить своего мнения.
– Да правда! – Тем временем машина сдвинулась с места. – Вот честно-честно: я благодарю вас и считаю, что все эти комплименты, аплодисменты и даже эти цветы… – Он потряс в руках букеты, – Всё это ваше. Но даже так я понимаю, что этого недостаточно. Вы можете просить меня о любой услуге, я с радостью исполню её для вас. – Резкое торможение (благо, на дороге было пусто), Франа сильно качнуло вперёд. Он хотел было спросить о причине такой остановки и даже повернулся, как Рокудо, смотря на него глазами, полными пляшущих языков пламени сильных чувств, дерзко и нагло схватил его за подбородок и прямо в самые губы злобно прошипел:
– Никогда так не говори, слышишь? – Он резко оттолкнул парня от себя и вновь вернулся за руль, яростно нажимая на газ и громко стартуя по безлюдному шоссе. Юный скрипач, ещё пребывая в глубинном шоке после сделанного, лишь молча откинулся назад, робко сглатывая. Когда прошло полминуты (по меркам Франа – время, которого должно хватить для успокоения), всё же подал голос:
– Так почему… мне нельзя так говорить?
– Потому что… сам должен знать! – чувствуя вновь закипавшую бурю в своём сердце, сдержанно проговорил Мукуро. Не любил он такие возвеличивающие почитания своей личности и своего великого вклада во что-нибудь. Мерзко это. Действительно. Зеленоволосому оставалось лишь притихнуть и смотреть в окно. Рокудо тотчас хлопнул себя по лбу, понимая, насколько он дурак: точнее, это он знал до того без всякого намёка, но бывают такие моменты, когда понимаешь свою глупую сущность острее. А причина была такой: мужчина вдруг неожиданно осознал, что своим гадким настроением и бездумным геройствованием может подпортить денёк парню. Как исправить? Это уже другой вопрос, на который Мукуро без сомнения знал ответ… хотя и абсурдный (Господи, как приелось это слово!), но ответ…
В скором времени они перекинулись парами фраз: мужчина ещё раз похвалил Франа, поздравил его с хорошим первым выступлением и пожелал удачи в дальнейших концертах. Парень, несмотря на то, что заметно притих после выговора учителя, всё же тихо радовался, ибо никто сегодня не мог запретить ему радоваться. Потому что день такой – никак нельзя испортить его для скрипача, хотя он и подходил к концу. Наконец они подъехали к уже знакомому дому – Рокудо точно знал, что, когда он навсегда отпустит от себя паренька, то обязательно продаст эту квартиру, ибо жить в ней и вообще проходить рядом с этим домом будет сущим испытанием. Он просто не сможет, потому что если нужно распрощаться и уйти – значит, следует сделать это без промедления и претерпеть эту глухую боль в груди. Нужно просто решиться на это и сделать. Не оборачиваясь. Иначе – всё будет провалено. Так учитель решил уже давно. Так оно и будет. Но будет ли?..
Мукуро вызвался довести зеленоволосого хотя бы до подъезда, сославшись на помощь в переноске объёмных букетов; Фран, сдерживая улыбку, тихо согласился, хотя до того сам таскал эти цветы без всяких проблем по всему зданию, силясь найти выход. Он был не дурак, даже на вскружившую счастьем голову он прекрасно понимал настоящую суть этих действий. Собственно, для чего мы это рассказываем? Это уже и так должно быть понятно.
– На, держи вот эти. Далее, надеюсь, дойдёшь? – Мужчина всунул ему в руки пять букетов и вопросительно глянул на него. Скрипач, дрожа губами от желания широко улыбнуться, кивнул и, пробормотав что-то там про благодарность, развернулся, медленно зашагав вперёд. Но вновь сделал это так, словно ясно предвидел, что его захотят приостановить и что-то договорить в ответ… Рокудо чувствовал это по слегка развёрнутой набок голове, по робким шагам, ещё на что-то надеявшимся, и по самой медлительности, так не присущей этому парню. Мукуро усмехнулся: «Сегодня ты прав, мой мальчик. Сегодня я тебя остановлю. Но более – никогда». Синеволосому хотелось рассмеяться – он ещё никогда так не врал.
– Ты и сам знаешь, что нужно сейчас сделать. – Фран сделал ещё пару мелких шагов, наверняка улыбаясь. – Да постой же! – Остановился. Но не повернулся, слегка наклонив голову и искоса поглядывая на учителя. Тот подбежал к нему и, понимая, что сейчас уже навряд ли что-то сыграет большую роль в их идущей на убыль истории, положил руки на вздрогнувшие плечи музыканта. Потом Мукуро тихо и яростно прошипел: «Да чёрт с тобой!» и крепко обнял, соединив свои руки кое-как под охапками букетов. Мужчина наклонился ближе, вновь ощутив уже приправленный романтическим настроем приятный запах зеленоватых волос, почувствовал, как его ученик затаил дыхание, как натянулся, словно вторая сверху струна на его скрипке, как весь моментально наверняка покраснел, скрывая это под чёлкой и прядями волос. Рокудо сейчас видел, видел и понимал его насквозь, ощущал это через его вечно-охлаждённое тепло тела, через мелкие вздрагивания и редкое, неглубокое дыхание. Он прекрасно знал, что там творилось в душе паренька сию минуту, но расцепить рук не мог – это уже становилось похоже на что-то другое, на что-то весьма глупое… Глупое и приятное.
– Просто хотел попросить прощения за испорченный вечер своими колкими словами. Вот и всё. Забудь про то, на что я мог надоумить тебя в этом объятии. – Рано или поздно всем нам придётся сделать что-то такое неприятное, тем самым создав залог для хорошего будущего. Порой это слишком тяжко, но если позволить себе окунуться в этот обман – будет ещё тяжелее. Поэтому Мукуро знал, что нужно прервать… прервать не только это короткометражное объятие, но и их примерно такой же фильм, нечаянно затянувшийся на сорок серий. Нужно. Иначе может выйти второй сезон – куда более плачевный, чем первый. Фран глухо молчал, но мужчина и не требовал ответа, он просто разомкнул круг возникнувшей нежной идиллической атмосферы и быстро выбежал из подъезда, сам понимая, сколь ложных надежд даёт он парню. Садясь в машину и заводя мотор, Рокудо горько рассмеялся – так смеются уже обречённые люди. Он уже не был уверен, что слово «ложных» так отлично подошло к слову «надежд». Да что уж и говорить: он вообще не был ни в чём уверен.
Слишком по-детски надеяться на такой бесславный конец, но ещё глупее – ожидать счастливого конца. В любом случае несчастье будет преследовать их по пятам, даже когда они окажутся вместе. Но будет ли оно так заметно и так важно в тот момент?
========== (Не)Последнее прощание. ==========
Казался лишним каждый звук,
Несвоевременным дыханье.
Началом всех земных разлук
Казалось каждое свиданье.
Белая гвардия «Комната» ©.
…быть может, осенью птицы получают некий знак, предупреждение. Надвигается зима. Многим из них суждено погибнуть. И они ведут себя совсем как люди, которые в предчувствии близкой смерти с головой уходят в работу или кидаются в разгул.
Дафна дю Морье «Птицы»©.
Дни, недели стали утекать с ещё большей скоростью – так бывает, когда только-только осознаёшь, что счастливых деньков у тебя осталось мало. Ты начинаешь ценить и оп! – ценить-то осталось совсем ничего. Горько становится, горько, но что поделать? Их не вернуть, не продлить, ничего с ними сделать нельзя – можно лишь с благоговением сохранить их у себя в памяти-копилке, тщательно упаковывая и давая яркое название и описание каждому воспоминанию. Только так. Более эффективного на свете не было ничего придумано. А потом аккуратно доставать те самые моменты, отряхивать их от пыли забывающихся обстоятельств (словно древние фолианты с полки) и бережно и с нежной улыбкой пересматривать, перечитывать – у каждого своё. Мукуро знал лишь одно: воспоминаний, приятных, но колющих и режущих безумно душу, у него останется много. Хотя в сравнении с длительностью оставшегося периода его жизни – просто капля в море.
Рассказывать о дальнейшем более чем глупо – всё и так вполне ожидаемо. Юного скрипача, после его потрясающего выступления, приметили многие люди: важные и не очень. Но нас интересуют более важные персоны: с одними Мукуро был знаком, с другими сошёлся чуть позже. Всё, действительно, пошло как по маслу: Франу посыпались приглашения выступить где-нибудь, порой, в качестве стимулирования, предлагалась пока небольшая сумма денег, но даже этого парню было много. Он выступал, не покладая рук и не жалея себя, полностью отдаваясь любимому делу и порой лишая себя возможности отдохнуть – но он испытывал истинное удовольствие от игры, поэтому с тех самых пор его изумруды излучали только счастье. Раз Фран счастлив, значит, и Рокудо должен чувствовать себя таким же – если не ощущать в действительности, то хотя бы натянуть на себя плёнку этого призрачного счастья. Мужчина справлялся со своей задачей хорошо, но… но существовало множество «но», благодаря которым жить так весело не удавалось. Например, ставшее острым состояние, предчувствовавшее скорое прощание. От него уже было не так горько, как впервые, но теперь осадок стал во сто крат тяжелее, хотя и осел где-то внизу, а не болтался на поверхности, постоянно раздражая. Во всяком случае, Мукуро всегда отметал эти мысли на задний план, считая второстепенными и малозначащими в сравнении с тем, что сейчас происходило в жизни. Тут становление гениального скрипача, а он о своём, о мелочном! Непорядок!
Жизнь проходила быстро: казалось бы, всего каких-то пару месяцев, а как за это время может поменяться и подняться человек! Мужчина никогда не знавал такого быстрого взлёта у всех своих прошлых учеников: он был всё же прав, говоря, что нынче ему попался алмаз. Алмаз, теперь – бриллиант. Даже завуч, первое время постоянно осуждающая выбор молодого учителя, теперь часто извинялась и восхищалась новой звездой, прибавляя с робкой улыбкой, что всякому свойственны ошибки. Рокудо было всё равно как сейчас, так и до этого: он просто это отчётливо знал, и всеобщее признание было ему практически не нужно. Синеволосый теперь отходил на задний план и, в общем-то, сам способствовал этому, постепенно отпуская от себя Франа. Он, безусловно, ещё помогал ему, и они даже иногда занимались музыкой, но уже эти уроки были точно последними, будто нужные им совсем не ради музыки. Мукуро знал и, грустно улыбаясь в такие моменты, просто с необыкновенной смиренностью принимал эту жизнь. Он ясно видел, как его ученик уже становится и берёт на себя статус «бывшего ученика»; парень достиг того самого уровня, который называют профессиональным. Мукуро также предвидел, что, когда слава конкретно вскружит голову парнишке, он мгновенно забудет свою дорогу к учителю, станет лишь изредка ходить к нему на поклон за предоставленную квартиру, а как только появятся первые средства, на которые возможно приобретение жилья, пиши пропало, и подавно музыкант его не вспомнит в своей жизни. Конечно, Рокудо не мог знать этого точно, но был готов к такому повороту событий, к такому удару – он сможет его выдержать, выстоять и в конце лишь презрительно улыбнуться. Но это состояние далось ему не так легко, как можно подумать… Каждый знает, каково это, навеки вновь замораживать свою, казалось бы, только-только приоткрывшуюся и оттаявшую душу. Но мужчина спокоен – ему не впервые.
Спокоен? Он бы на это только нервически рассмеялся, если бы остался наедине с собой. Ни черта он не спокоен; от спокойствия и равнодушия у него только маска. Но кому это интересно? Мукуро понимал, что его переживания глупы, что они просто бездумны и совсем-совсем не вписывались в придуманную им историю. Однажды он пристыдил себя за такие мысли и твёрдо решил, что они больше никогда не всплывут в его сознании. А вот за подсознание он не ручался точно.
Мужчина нынче жил с таким чувством, какое бывает, когда до твоей казни остались считанные часы – конечно, сказано слишком пафосно и ни в коей мере не сравниться с тем, что действительно испытывает человек, когда подходит к эшафоту или молиться перед выходом. Но для того чтобы создать ясность в голове тех, кто наблюдает со стороны, нужно сказать именно так. Рокудо в реальности ощущал себя так, словно исчезновение Франа обезглавило бы его душу, а не тело; порой это ещё больнее. Но ничего – со всем мириться человек со временем, вот и наш герой примирился. Но не сразу. Не сразу…
Стоит ли говорить об этих этапах становления юного скрипача? Это можно прочитать в какой-нибудь заплесневелой биографии, здесь и сейчас это значения не имеет. Просто скажем, что лето у Франа выдалось жарким и к концу его он стал довольно-таки популярен в пока небольшом кругу (где-то не без помощи своего учителя). Деньги ему платили пока не грандиозные, но уже приличные – однако даже за них парень работал и играл за троих, сам Мукуро порой с ужасом смотрел на его планы плотных выступлений и всё время спрашивал себя: «А сможет?» Оказывается, смог. Рокудо даже зауважал его более, чем когда-либо. Не ожидал он такой прыти, вот честно. Между тем юного музыканта начали замечать, приглашать, вознаграждать за концерты, продвигать его имя далее, на всеуслышание… Общими словами: дела шли хорошо. Даже более, чем можно было предполагать. Честное имя Мукуро было восстановлено (ибо все мы помним, как поначалу комиссия была жутко недовольна выбором учителя), а кто-то уже стал поговаривать о том, что пора бы ему вновь подсматривать себе нового ученика, потому как этот уже… что уж и говорить, вырос давно и его следует просто отпустить, сказав напоследок пару напутственных слов и пожелать удачи. Рокудо прекрасно это видел и слышал даже пару раз от своих знакомых и просто с равнодушной улыбкой говорил, что до начала осени пускай ещё парнишка побудет под его крылом, а дальше – как захочет, мужчина его отпускал. Эти слова лишь только казались такими бесцветными и просто констатирующими факт, но на деле синеволосый кое-как удерживал себя от того, чтобы добавить в них целый вагон горечи, которая была припасена зачем-то и для какого-то особого случая (который, впрочем, никогда не наступит, считал он сам). Между тем шли последние деньки августа: началась серия беспробудных дождей, редкого появления солнышка и отцветающих красок жизни. Мукуро (возможно, слишком поздно) понял, что конец как нельзя близок и что за этот год (точнее, за полгода) он прожил хорошую такую жизнь, реальную, действительную, настоящую, органичную с временами года: весной он родился, был юн и энергичен, всё лето ассоциировалось с молодостью и зрелостью, которую он так активно провёл, а теперь – начало осени – старость, и мужчина не находил в своей душе остатки прежних сил и ощущал дуновение близкой смерти – ясное дело, что не физической, а моральной. Самое страшное, что смерть эта не наступит так скоро, а будет мучить его своим едва заметным присутствием и настигнет лишь только зимой, заставив в эту гадкую осень претерпеть нечто похуже упадка сил.
Как вовремя уходил Фран из его жизни – осенью, оставляя как раз два оставшиеся Мукуро сезона на утопические размышления и самоубивающие мысли. Если честно, Рокудо, в противовес стереотипам, никогда не впадал в так называемую «осеннюю депрессию» и ни разу в жизни не совершал чего-то бездумного весною, ссылаясь на гормоны (даже в буйной юности!). Теперь он почему-то стал замечать, что, чем более он знал Франа, тем больше смешивался с толпой, попадал под влияние общественного мнения и вообще становился не самим собой. Отчего такое? Где разгадка такого странного поведения? Мужчина не знал, но чувствовал, что где-то на поверхности. Точнее, даже знал: но мог ли произнести вслух?.. Такое скрупулёзно хранят в тёмных уголках души своей и лишь иногда освещают это место, вновь пугаясь и вновь пряча эту тайну ещё глубже. То же было и с Мукуро.
Кому из нас хочется умирать? Не всякий человек ответит положительно, большинство же с придыханием ответит «Не мне уж точно». Но смерть настигает всех и каждого, и эти рассуждения стары как мир; Рокудо просто хотел сказать этим своим банальным сравнением, что исчезновение юного скрипача из его жизни так же ожидаемо и не отлагаемо, как и сама смерть. Это должно произойти. Вопрос в другом: когда? Ожидание этого ещё более тяготило. Мужчина уже даже не задавал такие вопросы, как «А можно ли это предотвратить? Как?», потому что понимал их всю несусветную глупость и детскость. Не надо. Так нужно. Правда, никому на деле и не нужно, но всё равно нужно. Нужно это расставание.
Начало сентября. Из-за колоссальной занятости своего ученика (пока рано говорить слово бывшего) Мукуро не мог видеть его так часто, как хотел, хотя присутствовал на всех его концертах и всюду следовал за ним, стараясь этим как-то воодушевить скрипача. Фран, наперекор ожиданиям, был совсем равнодушен к своим успехам, а заморачивался лишь насчёт денег, которые всё ещё хотел выплатить Рокудо за свой костюм. Мужчина искренне надеялся, что тот забудет про эту мелочь, но парень не забывал, а лишь каждую встречу когда-нибудь в конце тяжко вздыхал и говорил, что вот осталось всего пару тысяч до нужной суммы, а возвращать порциями он не хотел. На это Рокудо лишь обзывал его дураком и прилагал целую речь, стараясь убедить собеседника в ненужности этих денег, а потом получал такую же огромную тираду насчёт того, как много он сделал для практически незнакомого человека, да ещё и про квартиру ненароком вспоминалась, и Мукуро вообще выпадал в осадок, не зная, как возразить. Но он точно принял для себя, что не возьмёт этих денег у музыканта – они ему ещё понадобятся, кто знает, чего следует ожидать в будущем? Синеволосому они вообще ни к чему, он потратил их с радостью и со спокойной душой теперь мог жить, зная, что когда-то помог человеку. Притом же своё «Спасибо» Фран уже давно сказал, да и не одну тысячу раз. Этого было более чем достаточно.
Отчего-то у Мукуро для сегодняшнего дня были слишком весёлые мысли. Что же такое, спросите вы, происходит сегодня? Ответ прост и безукоризнен: сегодня тот самый конец, то самое расставание и тот самый чёртов день, когда придётся навсегда забыть о какой-никакой молодости под названием зрелость. Рокудо этого никто не говорил, он сам понял. И сейчас, стоя в своей любимой пробке на пути к дому зеленоволосого, мужчина понимал, что это уже последний раз, когда он туда едет с таким воодушевлением. Точнее, он пытался сделать вид воодушевления; оно само прошло уже давным-давно, как давным-давно был и этот самый последний раз. Сейчас происходит просто какая-то неуместная пародия на него. Синеволосый учитель слегка разнервничался, когда его машина слилась в обездвиженном потоке рядом с мёртвым светофором, но тот час выдохнул спокойно, ведь длинная череда автомобилей двинулась, и уже на следующем зелёном свете он точно сможет проехать. Мукуро не хотел подводить сегодня своего ученика, как никогда не подводил его в остальные дни. В чём причина такой спешки сегодня? Ответ прост.
Фран совсем недавно получил известие о том, что его приглашают выступить в один довольно известный концертный зал, расположенный в городе недалеко отсюда, наряду со знаменитыми скрипачами, работать с которыми – великая честь для него и его небольшого опыта. Отказаться парень не мог, несмотря на боязнь перед чужой публикой, поэтому согласился и уже сегодня отправлялся на скором поезде до города, надеясь на то, что всё будет хорошо. Мужчина желал всей своей душой поехать вместе с ним и поддержать его, однако из-за болезни Энн не имел возможности покинуть дом на большое количество времени, а жена уехала то ли к подружке, то ли к маме и на многочисленные сообщения мужа о болезни ребёнка никак не отвечала. Мукуро решил, что она просто выбросила эту симку специально, дабы вообще не вспоминать о семье. Хотя это вообще странно: она, если не любила мужа, то просто обожала дочь, так почему так поступала сейчас? Ладно, треволнения о будущем Энн не для этой страницы. В общем говоря, стечение обстоятельств отпускало Франа на полную свободу. И Рокудо знал, чем закончится эта свобода: когда-то давно он также садился в поезд и ехал в другой город якобы на один день выступления. Теперь он в этом городе жил и уже очень много – теперь можно посудить о его мнении по поводу этого отъезда. Конечно, учитель прекрасно понимал, что Фран может отрицать это с дикой уверенностью, но эта взрослая жизнь затягивает, как затянула и его самого. Даже если после выступления он вернётся, можно считать, что расставание состоялось, ибо в скором времени скрипача потянет туда вновь и не будет сил сопротивляться этому. Поэтому нужно прощаться сегодня. Было ли это тяжело для Рокудо? Конечно нет!
Нет, нет, нет… нет ничего такого, чего бы человек не пережил, считал мужчина, кроме своей смерти. А для него она уже, считай, наступила. Глупо пытаться проникнуть в его душу и нагло заявлять что-то типа «Ему было очень плохо» или «Он хотел отговорить Франа, потому что без него жизнь показалась бы трудной». В его душе остались смирение и тёплые воспоминания, а также истинное желание удачи и счастья своему ученику. Он был не несчастлив, скорее очень даже счастлив, ведь налаживалась жизнь человека, который… которого… впрочем, парнишка был ему просто дорог, вот и всё. Зеленоволосый, кстати, знал о подозрениях учителя насчёт его безвозвратной поездке в тот город, никак не отвечал и лишь тихо шептал «Я не знаю…» В те моменты голова его была опущена вниз, изумруды тускнели, а вздохи будто бы брали на себя какой груз, становясь тяжкими. Он сам абсолютно не был уверен, что точно вернётся, ибо без объяснений понимал ситуацию, которую представлял Мукуро. Но одно парнишка обещал чуть ли не каждый день, сжав руки и полыхая огнём своих светлых глаз: «Я вас не забуду. Никогда. Если вдруг вам когда-нибудь понадобится помощь, я тотчас приеду к вам и сделаю всё необходимое, чтобы вы были счастливы». На это Рокудо лишь осторожно трепал его по волосам и улыбался той улыбкой, в которой была заключена вся та знакомая многим светлая грусть, тихая-претихая, ясная, поначалу вообще не похожая на какое-то негативное чувство.«Ты чисто гипотетически не сможешь сделать так, чтобы я был счастлив, Фран, – думал он. – Ибо моё счастье в тебе, а ты уходишь. Но если ты останешься, несчастье будет нам обоим. Замкнутый круг, сам видишь». Но как бы они ни хотели отсрочить время расставания, приходящее с трубящим поездом на станцию, всё равно ничего не получилось: этот день, обозначенный в билетике под номером «8 сентября» мелким шрифтом, настал. А значит, пора прерывать это безумие.
Восьмое сентября… опять цифра восемь, опять эти мысли о чёртовой бесконечности! Мукуро так и не решил для себя, какое оно, это число, для него: счастливое или не очень. То, что должно произойти сегодня, падало в копилку последнего, но сам мужчина не был уверен, что это станет последней каплей и перевесит всё хорошее. Наконец он подъехал к дому и хотел было набрать номер домашнего, чтобы Фран спустился, но скоро передумал и сам вышел из машины, решив в последний раз с таким хорошим настроением пройтись до квартиры. Несколько раз нажал на звонок и только через три минуты оказался в квартире – Рокудо лишь улыбнулся, узнавая ученика. Таким неорганизованным он был всегда: мужчина надеялся, что эта черта характера понемногу станет сбавлять темпы, потому что во взрослой жизни это навряд ли пригодиться. Но сейчас, пока Фран ещё его, это пускай кажется милым и забавным. Скоро будет уже не до шуток.
– Ох, вы так быстро приехали! Подождите пару минут, мне осталось всего ничего! – Парень был на взводе, много суетился и вышел вообще в одних штанах, однако при этом был отчаянно равнодушен и спокоен, только внешне давая повод для волнения. Синеволосый прикрыл дверь и, оперевшись о косяк, стал ждать ученика, который уже упорхнул в соседнюю комнату.
– Я, если честно, даже слегка задержался – такая тут пробка рядом, надо будет сейчас найти более свободный путь… Хотя вечером везде эти столпотворения! – Мужчина достал телефон и, пока прокладывал маршрут на навигаторе, искоса наблюдал за музыкантом, который, как метеор, перелетал из одной комнаты в другую перед носом у него. – Ты бы это… поторопился, а не делал только вид активных сборов. Почему ты ещё голый? – с напускной ноткой раздражения спросил Мукуро, усмехнувшись и вновь опустив глаза в телефон. Юноша на секунду приостановился и гордо заявил, что он не голый, а полуодетый.
– В таком случае, мистер полуодетый, соизвольте дорасти до уровня одетый полностью, а иначе не светит вам никакого поезда и концерта. Ибо если мы выйдем сейчас, то приедем прямо впритык за сорок минут до отправки, как нужно. Но, как я вижу, дела плохи, поэтому, чувствую, прибудем мы минут за двадцать, не иначе. Давай уж помогу, что ли? А то бегаешь туда-сюда без всякой цели, – проговорил Рокудо, положив телефон во внутренний карман куртки и пройдя в квартиру дальше. Фран, наконец нашедший футболку, высунул голову из комнаты и благодарно глянул на учителя, жестом позвав его к себе.
– Вы окажете мне великую помощь, если контрольно осмотрите скрипку и кинете в футляр баночку с канифолью. Она вон в том ящичке. С остальным я уже более или менее справился. – И действительно, мальчишка упаковывал последние вещи в небольшую сумку, ибо их у него было не так много. Мукуро со всей тщательностью исполнил то, что попросил у него ученик, и, кинув в один из кармашков желтоватую баночку с канифолью, ещё раз взял скрипку в руки. Навряд ли он увидит её больше. Сегодня он понесёт двойную потерю. Эта вещица была ему по-своему дорога, ведь Рокудо и не надеялся её больше увидеть, а тут такой поворот событий и…
– Всё со скрипкой в порядке. Ты закончил? – Фран застегнул сумку и кивнул. – Тогда поехали!
Он защелкнул старый футляр, стёр пыль с верхней крышки и встал, подавая его ученику. Парень, не глядя на предмет, взял его, смотря своими большими глазами на мужчину как-то пристально и слишком открыто. Мукуро не придал значения этому взгляду и пошёл в коридор, уже открывая входную дверь и ожидая там юного скрипача. Тот отчего-то медлил, осторожно неся свой багаж на выход и постоянно оглядываясь. Синеволосый его поторопил:
– Давай быстрее! Чего ты там копаешься? – Когда музыкант подошёл к нему и тяжело вздохнул, уткнувшись взглядом в пол, Рокудо понял причину этого копания без лишних слов. – А-а… вот в чём дело…
– Быть может, я здесь в последний раз. – Он вновь оглянулся назад, голос его как-то совсем неприлично для него самого дрогнул. – Дайте мне пару секунд, чтобы я досконально запомнил это место… и нас в нём. – Мукуро лишь кивнул, косясь на настенные часы в прихожей и отмечая, что эта задержка ничего не даст. Фран просто уставился своими хищными изумрудами на обстановку в квартире, стараясь каждой мелочи отвести собственное место. Буквально через секунд десять он как-то незаметно приблизился к мужчине, а чуть погодя будто бы случайно нащупал его ладонь, мягко сжав её в своей. Рокудо выдохнул, прикрыл глаза, собираясь с словами, и, наклонившись, прошептал:
– Это уже лишнее, Фран… – И осторожно вытащил свою руку из холодной ладони. Он посчитал, что так правильно: если позволить парню слишком расчувствоваться (с учётом тайны, которую Мукуро про него знал), то он отсюда никогда не уедет. Однако мужчина делал это через силу: сегодня хотелось сказать многое и многое сделать, но это может слишком помешать будущей жизни юного музыканта. Нужно распрощаться традиционно, стандартно. И забыть то, что в этой истории навряд ли что-то будет стандартным. Всё, всё забыть и утихомирить свои чувства.
