355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Музыка абсурдной жизни (СИ) » Текст книги (страница 5)
Музыка абсурдной жизни (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Музыка абсурдной жизни (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Слеш

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Парень от этих слов как-то странно просветлел, словно поверил наконец, что Рокудо взял его в ученики для одной лишь благородной цели, ничего не требуя взамен. Он тоже хотел было улыбнуться, даже слегка растянул губы, но вновь соединил их, будто боясь ошибиться в этом простом действии и опозориться. Лёгкий смешок и вновь зеркальное молчание. Мужчина на секунду задумался, чтобы собрать мысли в кучку и перевести их в более осмысленные слова. Фран же тоже о чём-то глубоко призадумался, бегло куда-то посматривая. Нервно подёргивая неизменный край своей кофты, он вдруг выдал:

– Можно ваш календарь посмотреть?

– Господи! – Мукуро стукнул себя по лбу. – Зачем? Ты меня удивляешь, мой ученик… Спрашивать такое! Конечно бери. Только ума не приложу, для чего тебе это?.. – Только услышав разрешение, мальчишка схватил настольный календарик с лиловыми облаками на фоне заката и надписью «Май», далее шли ровные столбцы циферок и недель рядом с ними. Пролистав до января, скрипач начал бегло просматривать всё взглядом с самого начала, причём делал это основательно, вчитываясь в какие-то мелкие подписи и соответствующие им обведённые кружочком даты. Делал это всё он настолько внимательно, что мужчине стало как-то не по себе – создавалось такое ощущение, будто бы его всего сканировали как на рентгене. И вроде бы что такого – обычный календарь с напоминалками о деловых встречах и днях рождения друзей, но… было всё равно как-то неуютно – казалось, что там написана вся его настоящая жизнь, без сухой корки лжи и лукавых улыбок, и будто парень сейчас читал её, узнавая голимую правду о своём учителе. Хотя чего это он параноит? Или тяжкий груз становится с каждым днём всё тяжелее, что и скрывать его уже невмоготу? А может, дело во времени, которое только подливает масла в огонь, ещё сильнее консервируя все эти тайны, что скоро содержимый их сосуд должен лопнуть? Чёрт его знает. Разве Рокудо знал? Да и вообще: после встречи с этим зеленоволосым чудом он понял лишь одно – что ничего не знает. Как о себе, так и о мире вокруг. Или вновь тупые предчувствия?

Наконец, тщательно всё просмотрев и чуть ли даже не пронюхав, Фран убрал календарь на прежнее место и сел с таким видом, будто ему открылось тайное знание, доселе лишь снившееся людям в их дурных снах. Мукуро флегматично покачал головой и спросил:

– Продолжим разговор? – Снова немногословность, выраженная в быстром кивке. – Не знаю конечно, что ты там пытался высмотреть, однако возвратимся к теме… Есть ещё один небольшой нюанс. Точнее, их два… – сам себя поправив, добавил учитель, поставив календарь на более точное его местоположение на столе. – Помнишь, как-то в машине, ещё в первый раз когда ты ехал, ты мне сказал, что вообще не имеешь понятия о нотах? Так вот, с этим мы с тобой будем что-то делать… хоть и в ускоренном темпе, потому как такие базовые знания даются в обычных музшколах, но будем справляться с этим сами и как можно быстрее. Ибо ноты, Фран, это основная составляющая неважно каких музыкальных занятий на неважно каком инструменте. Запомни это. И, хочешь-не хочешь, а раз взялся за это дело, то тебе придётся их изучить. Не вариант отправлять тебя на сольфеджио, да к тому же надают тебе там кучу ненужной информации плюс нудные уроки на пианино. Нам это не то чтобы лишне… просто моим способом получится быстрее. Намного. Согласен с таким развитием событий?

– Согласен, – безвольно пожал плечами парень, откинув зелёную пушистую чёлку назад.

– Это хорошо. Что касается следующего нюанса… Ты его, увы, оспорить уже не сможешь. А дело вот в чём: ты останешься жить у меня в доме… до поры до времени, – слегка подумав, добавил Рокудо. – И это не обсуждается. Вот честно, ума не приложу, как ты выживал и где жил вообще до этого времени, но с того момента, как ты меня встретил, твоё местожительство – моя квартира. Это ясно?

– Как нельзя лучше, – отчеканил парень, странно поглядывая на учителя. – А можно мне кое-что вам рассказать? Просто вы вновь раскрыли свою правду… возможно, и не заметили, но я чувствителен к этому. Так что слушайте… – не дождавшись согласия и вообще не подгадав со временем, когда бы рассказать своё в тему, музыкант начал: – Вас заинтересовало, где это я жил всё это время. Здесь нет ничего особенного. Хоть я и не имел своей квартиры, так как практически сирота, то скитался по забегаловкам своих родственников, которые кто за бесплатно, кто за скудные деньжонки одалживали мне на некоторое время свои жилища. Они были тесными и неудобными, а также порой приходилось жить рядом с глубокими пьяницами, но… согласитесь, хоть какое-то жильё. Но бывало и так, что даже друзья и дальние родственники не могли предоставить хоть за пару купюр комнату на выспаться, поэтому и приходилось спать где придётся… Но небольшие суммы денег мне хватало на еду, какую-никакую одежду и предметы гигиены, а иногда и на самый дешёвый ночлег. Вот и всё, что вы хотели знать.

Мукуро сделал вид, что Фран выдал ему совершенно ненужную информацию, но в душе же был полностью удовлетворён ответом – теперь его сердце не так сильно беспокоилось за прошлое и в чём-то будущее этого парня. Хотя чего это ему вдруг волноваться о нём? Пускай живёт как хочет и делает что пожелает. Ему-то от этого ни холодно, ни жарко. Или вновь жестокий самообман? Стал бы Рокудо отдавать ему квартиру, если бы был равнодушен к его жизни и участи? Стал бы? Вот уже второй день как мужчина задавал себе этот вопрос. Да какой тут может быть ещё ответ: конечно нет! Зная-то его самого и некую эгоистичность в его характере, безусловно не стал бы хлопотать по этому поводу! Тогда откуда эти треволнения? Неужель из той самой оставшейся части ещё не прогнившей души? Ого, там и вправду ещё не всё прогнило?..

– Я, конечно, рад, что ты честен, но давай перейдём ближе к делу… Послушай… всё, чего я от тебя хочу, это только музыка, – тихо начал он, нагнувшись чуть вперёд и как-то доверительно взглянув в глаза ученика. – Мне и правда не нужны твои жертвоприношения правды. Если не можешь говорить о некоторых аспектах своей жизни вот так вслух – лучше не говори. Я пойму. Да и ты не на пытках в гестапо. Так что брось!..

– Нет! – голос твёрдый, как алмаз, в глазах полыхают озорные огоньки. – Я человек принципа, учитель. Если сказал, что буду в обмен на ваши откровения говорить свои, значит, так и будет. Мне совершенно всё равно на их трагичность или важность – я не могу, когда мне признаются, а я остаюсь безучастной куклой… – а голос-то всё менее увереннее, кажется, что вот здесь скрипач немного переврал.

– Всегда ли ты такой? – усмехнулся Мукуро, лукаво глянув на парня; тот опустил глаза вниз, хаотично шаря ими по столу. – Странная у тебя политика, Фран. Явно не опасная жизнь бродяги научила тебя такому гуманному отношению, я прав? Но да ладно, можешь не отвечать. Знаю же, что это правда. – Парень совсем растерялся, начиная кусать свои губы и продолжая рассматривать просто необыкновенную линейку в подставке. «Неужели проигрываешь так легко, Фран? Где же этот пофигист? Где же твоя маска? Потерял?.. Глупый ребёнок!». Мужчина лишь некоторое время понаблюдал за ним, сделал пару выводов о его наивности и простодушии (да-да, это имело место быть в характере музыканта, он лишь только казался прожжённым и хитрым волком) и продолжил свой рассказ, теперь уже повествуя об этапах обучения: что будут делать в этом месяце, что будет ждать его потом и насколько хорошо нужно уделять внимание самообразованию. Короче говоря, следующие пять минут были только о разных формальностях. Фран внимательно слушал, редко и тихо дыша, приоткрыв ротик и не смея убрать нависшую прядь с глаза. А Рокудо тем временем не мог не заметить поменявшегося, оживившегося выражения взгляда своего юного ученика… что-то там словно оттаяло, как бы банально это ни звучало. Будто во всё это время там был беспросветный ледниковый период, и вдруг произошёл переворот, заставивший белые чопорные льдины хлестать прозрачными водами и блистать ими на солнце. Вот и на месте суровых снежных долин запушилась зеленоватая трава, появились пятнышки цветов, а мир наполнил тёплый воздух. Мужчина понимал, что грубо и некрасиво преувеличивал, но представлял это именно так. Быть может, своими словами он раскусил мальчишку? Как знать, как знать… Да и насчёт чего раскусил? Тоже глубоко философский вопрос. Но скрипач свою маску где-то явно обронил, это мог сказать Мукуро с большой уверенностью. Ибо некоторая оживлённость, нехарактерные резкие движения и, что главное, прояснившийся выразительный взгляд изумрудных глаз говорили об этом… да что уж мы преуменьшаем: кричали, безумно орали о том, что парнишка уже не тот. А что вот делать с пониманием этого и как вести себя дальше, мужчина и не знал толком. Час от часу не легче, это точно.

Когда закончилась формальная часть занятий, Рокудо поспешил перейти к практической. Но начал он не с изучения ненавистных ученику нот, а с… правильного становления во время игры на скрипке. Решил отсрочить ему прохождение нелюбимой темы.

– Так, доставай свою скрипку. Сейчас будем учиться, как же всё-таки держать её правильно, а то во время экзамена в понедельник мои глаза наливались кровью при виде этого извращения над сим прекрасным инструментом, – презрительно фыркнув, приказал Мукуро властным голосом, вспоминая прежние, уже забывающиеся навыки преподавания. Да, титул самоучки сказался на Фране сильно-сильно, ибо неправильным было не только исполнение мелодии, но и постановка рук вообще. Юный музыкант повиновался и тяжко встал со стула, направившись к футляру, который оставил около двери; раскрыв его и достав скрипку, он подошёл к столу вновь, его учитель же уже встал.

– Так, смотри. Правило номер один: никогда не горбись. У скрипача спина должна быть всегда прямая, а плечи – расправлены. Ну-ка, прими позу, в которой бы ты играл. – Мужчина поставил руки в бока и стал ждать, когда его ученик сделает это. Фран, стараясь снова придать своим действиям и лицу немного равнодушия, взял инструмент ровно так, как брал его на вступительном экзамене. Тяжкий вздох со стороны его учителя был предсказуем.

– Ничему тебя жизнь не учит. Подсказал же специально… Ох, ладно, если так не идёт, давай покажу. – Мукуро всегда был неестественно терпим, поэтому и считался довольно-таки хорошим учителем в своём деле. Сейчас он осторожно обошёл Франа, положил руки на его вздрогнувшие плечи и лёгким нажимом расправил их. Отчего-то, стоя сзади своего нового подопечного (если это так можно назвать), мужчина заметил, что, несмотря на свою грубость и циничность в словах, этот парнишка был хрупок и… даже в какой-то степени нежен. Хотя такой вывод он сделал совсем недавно, но сейчас уж точно закрепил его достоверными фактами. Хотя может ли считаться это достоверным? И с какой стороны нужно думать, что это факты?

Свалка вопросов плюс куча сомнений умножить на необходимость быстрых решений равно безбашенный поступок. Эту формулу вывел для себя Рокудо только что, встав ещё ближе к тёплому и едва-едва дышащему телу («Почему ты так напряжён, Фран?»). Правда, этому крайне безрассудному действию было хоть какое-то оправдание – парень держал руки слишком впереди своего тела, в то время как те должны находиться практически на одной линии с плечами, поэтому Мукуро, всё ещё пребывая в шоке от клокотавшего внутри дракона, просыпавшегося в нём время от времени, решился поправить это форменное безобразие, для этого и встав ближе. Мукуро взял его сначала за один локоть (та рука, в которой скрипка), потом за второй (в которой смычок), и слегка сдвинул и приподнял их. Руки поддавались с трудом, словно были окостеневшими, а Фран, было видно, напрягся как новая струнка на его идеально выдраенном инструменте. «К сегодняшнему дню постарался, да, зеленоволосый скрипач?» Рокудо усмехнулся – ну действительно, наивный мальчишка во плоти, а прикидывается чёрт знает кем. А может и чёртом самим. Только вот схожести там ноль. Решившись немного поиздеваться (без этого наш герой не был бы самим собой), мужчина нарочито горячо и сильно дыхнул на затылок парня. Тот весь сжался и слегка повернул голову – а зря, всё своё смущение выдал.

– Мастер, я ведь подумаю, что вы ко мне пристаёте… – предательски дрогнувшим, но в остальном безразличным голосом выдал вдруг музыкант, надрывисто выдохнув. Мукуро улыбчиво хмыкнул и вдруг заметил одну совершенно ему не нужную деталь – небольшую чёрную родинку где-то в области шейного позвонка. Ненужную. А почему заметил? Вспомнив, что выйдет заподозренным в кое-чём, если не ответит, Рокудо наклонился к уху и стал говорить быстро, но уже менее воодушевлённее, стараясь придать голосу такой же оттенок бесстрастия.

– Ты же помнишь, кто мне те два человека на фотографии… Так что… – По-дьявольски злая усмешка со стороны Франа, Рокудо удивился такому резкому перепаду и в душе даже усомнился, кто выйдет из этой схватки победителем.

– Ну, многие имеют даже с наличием семьи любовников и любовниц. Мало ли. Просто сказал. Понимайте как хотите… Скрипку так держать? – спросил парень, переменив тему и встав в идеальную позу. Мукуро поспешно отошёл, а где-то в голове раздался разочарованный вздох. Только лишь в голове и в мыслях – не дай бог вслух. Ибо мужчина уже не понимал себя, а свои действия и подавно. Кивнув вмиг преобразившемуся скрипачу, один вид которого уже вызывал чувство восхищения, он не преминул добавить:

– Во всяком случае, ты же помнишь, что мальчиками я не интересуюсь. Ты же стал исключением и только в качестве ученика, гениальная музыка которого меня вдохновляет. Не больше. К тому же, изменять не в моём стиле. Я не авантюрист по жизни. – Парень тихо рассмеялся, но сделал это так аккуратно, что явных подозрений, над чем он смеялся, не виделось. В то время как Рокудо понимал, что объектом насмешки стали его слова – пускай то и были его предубеждения, но уж лучше верить им, чем наивно принимать всё за правду. Хотя мнительностью мужчина никогда не отличался, так что навряд ли сейчас мог ошибиться… Он просто с тихо клокотавшим от безвыходности чувством осознавал одну простую вещь, которую отказывался принять в ту первую встречу со скрипачом: Фран всегда будет морально побеждать его в чём бы то ни было. Даже сейчас: где его великолепные навыки обмана, манипулирования людьми, создания им беспечных солнечных иллюзий своей жизни, расставления условной границы между ними? Где это всё?.. В какую бездну или жерло это провалилось? Не в ту ли самую зеленоватую бесконечность этих выразительных глаз? Не в их ли передёргивающий холодок и обман на каждом шагу? Да, похоже, весь многолетний опыт канул в изумрудную лету и навсегда остался погребён в покрытой твёрдой оболочкой душе музыканта; наверняка он угадал все шаги и все лживые слова учителя, теперь лишь взяв их к себе на заметку и начиная уже использовать. Или… стоп! Стоп, Мукуро, остановись в своих псевдоразмышлениях! Ты же знаешь сам, насколько это губительно и порой в какие тёмные и ужасные дебри заводит! Не надо! Очнись!

– Вот так и стой. Запомни это положение. Помпезно выглядишь, – Рокудо как ни в чём ни бывало подмигнул ему – он тоже имел право брать у своего ученика уроки исключительной стойкости и холодности. – А теперь можешь расслабиться и отложить скрипку где-нибудь эдак на два-три занятия, может, больше, посмотрим. Потому что у нас начинается самое увлекательное! – сделав особое ударение на последнем слове и с удовольствием пронаблюдав за гримаской отвращения на лице у Франа, Мукуро полез искать что-то в шкафу, стоящим поодаль от стола. – Не волнуйся, нотную тетрадь я тебе найду. Должна где-то заваляться хотя бы одна штучка… А, вот!

Перед Франом плавно приземлилась тонкая белая тетрадка форматом А4. Тот как-то кисло на неё глянул. Мужчина обошёл стол и сел в своё любимое кресло, бросив пристальный взгляд на скрипача. Тот выглядел насупившимся обиженным ребёнком. Порой он был неосторожен в выражении своих чувств! «Я же могу раскусить тебя, Фран…» Или это часть гениального плана музыканта, а вовсе не его учителя?

– Ну-ну, мой милый, во всяком деле есть часы рутины. Так что и тебе придётся кое-что поучить и кое-что пописать. А потом будешь играть. Обещаю. Ты сам удивишься своей музыке, – немного ободряюще произнёс Мукуро, чтобы хоть как-то стимулировать своего юного скрипача к работе. Тот более или менее смирился со своей нелёгкой участью и, не без тяжкого деланого вздоха, открыл тетрадку на её самом первом гладко-белом листе, на котором, казалось, играли и отображались лучики солнца. Рокудо также вздохнул – но вздох тот был более радостным, что ли – и принялся говорить, говорить, говорить… Всё о самом важном и одновременно самом ненужном, что только есть в мире. Ноты. Скрипичный ключ – начало всех начал. Да, научиться рисовать его не так просто – тренируйся здесь, Фран. И началось: сначала мальчишка не дотянул нижний крючок, потом забыл о верхней петле, далее вообще превратил основной завитушный орнамент в ключе в какую-то нехудожественную каракулю. Ладно, потренируется дома. Обещал. Что дальше? А, всё по плану…

Строчек пять. Нот восемь. Первая и последняя – до. Бывают ноты целые (обязательно показать, как это, негромкими хлопками по столу), обозначаются большим пустым кружком с палочкой сверху. Бывают и половинные. И четвертные. И восьмые. И ещё много чего бывает, Фран. А ты просто – глупый ребёнок. Глупый, но умный. Парадокс.

Рассказывать и отвечать на вопросы совсем не по теме было для Мукуро довольно-таки простым занятием и не вызывало сложностей. Единственное, что он так и не смог, это прийти к какому-то выводу, исходя из своих прошлых размышлений и настоящих. Глупо, думал мужчина, терять свои навыки из-за одного совершенно незнакомого человека, который якобы особенный и якобы странный. Все мы странные и до ужаса особенные. Только вот почему-то неминуемо сливаемся с серостью толпы, часто либо оттеняя её, либо осветляя – тут уж от степени этого цвета и зависит. Он никогда не поймёт этого парня, все его отличные знания сущности человеческой отметались на задний план, в мусорный бак, что ещё лучше; на место всей этой выдержки и хладнокровности пришли чертовски непонятные желания и совершенная неосмотрительность. Ужасно! Для Мукуро это было подобно краху, потопу, сожжению. Нет, даже хуже; не бросайтесь едкими выражениями в его сторону после такого заявления, он не из тех людей, которые просто кидаются громкими словами, чтобы выделиться, а потом первыми же кричат при малейшей опасности. Рокудо уже давно не пацан, всё понимает и имеет какой-то определённый багаж знаний и опыта, поэтому давно взвесил и опробовал, какая боль хуже. После экспериментов мужчина решил, что гораздо легче пережить потоп корабля, чем затопление своей души. А этот мальчишка не то чтобы топил его хрупкий парусник (всё, что осталось от бывшего лайнера), а жестоко бомбил его сверху, используя неизведанные никем приёмы. Кому-то выйти сухим здесь явно не получится, это точно.

У Франа было необыкновенное чутьё на враньё – какое одновременно полезное и ненавистное именно его учителю качество! Мукуро был уверен процентов этак на пятьдесят, что парень уже всё про него прознал: и про «любимую» семью, и про «счастливый» брак, и про присутствие этого самого счастья в жизни вообще (точнее, его отсутствие), и про авантюризм и готовность тот час сорваться с места и ускакать в дальние дали… Этот весь мирок и эти все тайны – только его, Рокудо, и ничьи больше! А получается, что кто-то намеренно раздвигает запретный занавес, оголяя склад жутких масок, сломанных уродливых кукол, запачканные гримом костюмы злых клоунов и треснувшую, неизменную картину с морем без рамки. А это больно, как и всякая скрытая правда. Ведь мужчина скрывал её во благо себе, а такого тиранства, пускай и пассивного (разве бывает такое?), вовсе не ожидал. Пришло, откуда не ждали, называется. И ведь ничего не опровергнешь, не скажешь, что, якобы, Фран, если ты думаешь, что это так и так, то ты не прав – это слишком неуместно и может выдать с головой. Мукуро, оставаясь ещё хорошим стратегом, если не психологом, понимал: такой выход не есть выход вообще в его случае. Здесь надо действовать легко, изящно, выстраивая нужную цепочку мыслей в голове семнадцатилетнего парня, заставляя его свято верить в это, в хорошую правду. Ни в коем случае нельзя поддаваться и открываться – равносильно тому, если наступить на мину. Играть – вот что нужно; игра во все времена воспринимается противнику не более чем иллюзией, и этим-то можно выиграть себе многое… Но играть так, чтобы казалось, будто никакой войны или намёка на то, да даже на саму игру, вообще нет. Показать, что все эти домыслы насчёт личной жизни вовсе не ослабевают, а наоборот, раз то неправда, заставляют смеяться лишь их глупости и неправдивости. Идеальный план, верно? Только есть один мелкий нюансик… поверить в неправду отчего-то становиться для Мукуро с каждым всё труднее, а доказать то самое этому ребёнку – тем более. Может, оттого и чувствует он ложь, что в нём имеет место быть капелька наивности и детскости?..

Порой Рокудо глумил себя за свои бесполезные размышления о бесполезных вещах. Вдруг он лишь насильно заставляет себя отнекиваться от правды, которая смотрит ему в глаза зеленоватым взглядом? Может, это и есть то самое – волшебный пинок, палочка-выручалочка, милый добрый фей – что поможет ему наконец ощутить за спиной крылья и подняться над всей этой мелочной суетой? Конечно, всё это метафорично. На деле же – просто понять самого себя (пора бы уже) и подсобить в создании новой вселенной, а также помочь наконец выйти из этого серого крепкого цикла неспешной жизни семьянина. Мужчина бы рискнул открыть душу этому скрипачу, да накопившаяся за столько лет заскорузлым хламом осторожность и опасливость говорили: не надо, подумай над всеми «а что, если». И тут начиналось… А что если это, а что если то. Это перерастало в долгие споры (пускай и с самим собой), что вовсе не убыстряло ход течения событий. Мукуро скрашивал свои нелепые мысли богатыми сравнениями, хорошими эпитетами, но в самом деле всё это впустую – результата-то не было. Из пустого да в порожнее. Так и получалось, что слонялся он от одной точки зрения к другой, а выхода в этом лабиринте пока не намечалось. Но даже в случае самого запутанного и непроходимого лабиринта там должен был бы находиться выход, хоть где-то, хоть через сто лет. А выйти через него мужчина обязан лишь с одной из этих точек зрения под ручку; итого – никак и никогда. Непонятный, но весьма чёткий исход всего этого. А может, излишняя депрессивность кое-кого? Как знать, как знать.

Мукуро глянул в тетрадку своего ученика, на его неровный ключ (опять про перекладину забыл) и старательные закрашивания целых нот. Вздох – опять, скорее весёлый, чем тяжкий. Работы непочатый край, но разве это когда-нибудь расстраивало самого мужчину? Никогда. Даже порой неудачи на личном фронте (ныне пустом и заляпанном кровью поле) он объяснял тем, что… повенчан на работе, на обучении, на развитии юных талантов. Его сердце никогда не заходилось в бешеном ритме, когда Мукуро признавался в любви или пожинал плоды сего признания, зато когда его ученик или ученица блестяще выступали на концерте, получая славу вместе с цветами, он сам радовался, как ребёнок, получивший желанный подарок на Новый Год. Да и может ли сравниться что-то с тем, когда упорные занятия идут на пользу? Порой Рокудо чувствовал себя некоторого рода родителем этих юных существ… наверное, при таком сравнении становятся понятны постоянные волнения и бурные радости за радость «дитя».

– Ну, что-то здесь правильно, и это уже похвально, считая, что о нотах ты слышишь и изучаешь их впервые. Молодец! Для первого занятия хорошо. Давай разберём ошибки, какие ты допустил… Смотри… – Мужчина, уже стоя сзади мальчишки и наклонившись к нему ближе, приметил загоревшиеся счастьем яркие зелёные глаза. Что, на смену послеледниковому периоду пришли тропики? Или неужели это сам экватор? Утрируем. Но бывшая холодность явно оттаяла, оставив после себя некоторую… мягкость?

А маленькие нотки прыгали чёрными кружками по всем пяти строчкам, распластывая свои хвосты вверх, иногда распушая их в виде ещё одного небольшого хвостика. Мукуро красной ручкой вправлял этих неугомонных существ в их правильное место, при этом объясняя, почему так. Некоторым пришлось вообще исчезнуть с лица нотных строк и появится вновь в другом образе – вот и замена той самой четвертной на целую. Скрипач ошибся здесь наверняка не по незнанию, а по невнимательности. Ну что ж, бывает. Делая всё это, мужчина приметил не только мягкость выражения глаз, но и… пушистых зелёных волос. Прядь неустанно лезла ему в глаза (как и сам её обладатель) и отчего-то пахла… нет-нет, учитель никогда не был сентиментальным человеком, для которого всё становится неправдоподобным в четыре раза, да и сейчас оценивал ситуацию трезво, однако… однако приметил, что волосы юного скрипача пахнут вечной весной, знакомой подушкой, солнечным ветром и – сладко – цветами, лепестки которых упали, наверное, на него по дороге от машины к школе. Там как раз росли такие деревья. Но они уже отцветают. К концу весны всё кажется неправильным и неудавшимся, отцветшим, а мы перегораем с возникнувшей любви. А Мукуро сейчас понимал, что выглядит неимоверно глупо со стороны: надумывает какие-то запахи, да ещё и обзывает их пафосными именами! Но именно такие ассоциации возникли у него, когда он только, чуть-чуть, незаметно для Франа, вдохнул как бы невзначай этот аромат. Ах, что за притягательность в этом мальчике? Ох, что это за странные мысли и чувства?.. Ой-ой, не к добру такое…

– Та-ак. Значит, я правильно понял, что здесь восьмая? Просто мне поначалу казалось, что четвертная, – переспросил парень, указывая на вторую строчку. – Там вроде как ритм шёл вот так.

Он, сбиваясь, как-то искажённо передал хлопками по столу тот самый ритм; Рокудо покачал головой и сразу же показал, как это было в самом деле. Глаза скрипача стали шире от искреннего удивления, а потом наступило долгожданное прозрение.

– Ах, вот как! Блин, я-то думал!.. Ладно, теперь мне понятно. – Мукуро не преминул отойти от ученика и вновь усесться за свой стол. Отчего-то было немного стыдно за излишний романтизм и несанкционированное обнюхивание волос – будто он сам мальчишка какой, а не взрослый мужчина. Негоже так голову терять. А потерял ли он её? Сложный вопрос. Да и с чего бы? Рокудо великим усилием воли заставил гнусный рой вопросов притихнуть в своей голове, иначе это бы вылилось в очередное недофилософствование. А такое, как известно, редко бывает понятным и приятным вообще для чужих ушей. Так что, прокашлявшись, он начал:

– Думаю, на этом стоит сделать перерыв. Сколько мы уже прозанимались? – Взгляд на настольные часы. – Ого! Два с половиной часа! Быстро время летит. Можем отдохнуть двадцать минут, а затем снова продолжим. Согласен? – Лёгкий кивок. – Вот и славно!

Мукуро облегчённо выдохнул, а его ученик направился к своей скрипке, зачем-то достав её и осмотрев, – сильно привязан к ней, что ли. Однако мужчине были понятны эти чувства – сам лет пять назад плакал, как ребёнок, когда нечаянно оставил свою самую первую скрипку, доставшуюся ему от какого-то прадеда или ещё лучше, на лавке или остановке, а когда вернулся, то, естественно, не нашёл её. Привыкаешь к инструменту, что уж и говорить; а для нищего парня этот предмет был вообще ценной реликвией: и способом выживания, и вещью, от которой идёт действительная польза в серые дождливые дни, особенно ему… Даже если на небе солнце, Фран не всегда мог улыбаться наступающему дню и каким-то мыслям о возвышенных чувствах – такие люди чаще всего привыкли думать практически, его раздумья наверняка были чаще всего о том, где он сегодня будет ночевать, что есть, в каком месте ему лучше выступить, чтобы собрать побольше денег, и как растратить накопившиеся доходы разумно. Фран – пускай и не вдарившийся в искусство, как Рокудо, и не продвинувший своё дело далее, зато в какой-то степени мудрый и наученный жизнью, он выживет в самый критический момент, ибо для него это не ново, в отличие от Мукуро, который привык много получать и примерно столько же тратить, никогда не смотря на цену. Но и мужчина смог достаточно постигнуть жизнь, даже не прочувствовав бедность, хотя так было бы быстрее. Мукуро глубоко уважал мальчишку, но это было не единственное его чувство к нему – вообще, их было много и все они были противоположны друг другу. Как и парень был странным, что вёл себя двойственно, так и его учитель был двояк в своих поступках и мыслях, что рассудил музыканта подобным образом. Это поистине сложно передать словами, но в какой-то степени они были и схожи, и далеко различны меж собой. Это даже не Инь Ян и не слеплённость из одного теста, как говорят. Это нечто большее. Правда, что? Этого, признавал сам Рокудо, он наверняка никогда так и не сможет узнать.

Мужчина очнулся, встряхнув головой; у него такое бывало часто, что, когда он задумывался, то словно окунался в ту придуманную реальность, полностью создавая конструкцию её мира, правила и ситуации. Увлекало это его настолько сильно, что порой возвращение оттуда было длительным и сложным. Да-да, Мукуро и сам знал, что он – странный человек. Но, наверное, в своей странности он не одинок. Он оглянул комнату и с удивлением приметил Франа, который был ещё тут и лишь аккуратно начищал (зачем?) канифолью смычок, одновременно пытаясь обтирать его обыкновенной тряпочкой от грязи и пыли. Учитель-то думал, что тот сейчас сиганёт рассматривать школу, поэтому-то и пребывание того здесь его слегка удивило. Он улыбнулся, встал со стула и от скуки (якобы скуки, признавайся, Мукуро!) подошёл к ученику, на самом же деле делая вид, что просто проходит мимо, но вдруг заинтересовывается чем-то и останавливается.

– Ну, рассказывай, сколько лет твоей скрипке? – По-нормальному Рокудо так и не успел рассмотреть сей чудесный предмет, поэтому сейчас и не преминул разглядеть его получше – всё-таки обожал он древние инструменты! Сейчас он остановился позади Франа и лишь слегка наклонился, чтобы увидеть эту прелесть вблизи. Отчего-то мужчина не смог сдержать удивлённый, но тихий возглас, оставшийся незаметным для его ученика.

– Эм… как бы это вам рассказать… – замялся мальчик, опустив взгляд и начиная усиленно тереть надраенный до блеска изгиб смычка, пытаясь убрать невидимую грязь, – Я не хочу рассказывать. Но она правда старинная, наверное… – Мукуро сразу понял, что это тёмное дело и решил не вторгаться в личное пространство – а то вдруг парень, рассказав свою тайну, потребует что-то подобное со стороны Рокудо взамен? А такой геморрой был мужчине не нужен – тайна-то, по сути, у него всего одна и очень страшная. Настолько страшная, что и вспоминать тошно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю