Текст книги "Музыка абсурдной жизни (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Вы меня что, хотите завести в дремучий лес и там убить? – улыбаясь, как Мона Лиза, предположил Фран, спускаясь по оврагу вниз за учителем. Под их ногами пестрел гармоничный узор сплетённых нежно-розовых вьюнков, ярких васильков и редко попадающихся желтоватых купавок. Тень, небольшая, но приятная, сокрыла их от палящего солнца и придало духоте немного свежести. Рокудо тихонько смеялся, остановившись и в уме прикидывая, куда нужно свернуть далее от этого спуска: впереди виднелись маленькие холмики, заросшие деревьями и кустарниками, и только одна маленькая незримая дорожка могла привести к одному уникальному месту в этом лесе.
– Если бы я хотел убить тебя, то убил бы давно, может, уже с самого начала. Но, как видишь, ты цел и невредим, значит, подобные мысли уже не стали для меня актуальны, – просто проговорил мужчина, направляясь по диагонали вверх и слегка направо. – Так что расслабься.
Парень лишь промолчал; собственно, в такое время говорить не хотелось: хотелось наблюдать и набивать свою голову различными ощущениями и звуками, красками и чувствами, прекрасным и воодушевляющим. Притом же скрипачу это могло помочь на будущем концерте. Парочка проследовала далее по лесу молча, в такие моменты не хотелось ни о чём говорить, чтобы не сбивать своим кажущимся грубым голосом повисшую гармонию и красоту. Было желание просто насладиться окружающей природой и не только ею – ещё и человеком, что бродит сейчас и вместе с тобой. Чувство, одним одиноким людям известное.
Между тем лесок стал густеть, куда-то спускаться, а вокруг, несмотря на палящее солнце, образовывалась прохладная тень – лучи не могли осилить мохнатые ветви деревьев, – а ещё забелели своим серебряным, молочным блеском куски тумана, проявляющиеся то тут, то там. Поначалу они, словно осадок в чайнике, оседали на кустарники, на низкие растения, собираясь в наиболее затенённых и сумрачных местах, потом же, почуяв отдалённость от света, вообще распоясались и начали занимать практически всё пространство низины, в которой оказались Мукуро и Фран. Наконец показался крутой спуск вниз: помаленьку, осторожно, кое-как, но учитель и его ученик сумели преодолеть это препятствие и теперь стояли на небольшой мохнатой выемке, глядя дальше, вниз. Это только поначалу показалось просто крутым спуском, на самом деле это был самый настоящий ров, огромная низина, залитая белым сочным дымом и страшновато показывающая свои тёмные крючки-загогулины – ветки деревьев. Конец другой её стороны был смутно виден, а из-за склонившихся исполинских дубов весь свет задерживался там, в мягких листьях, создавая благоприятную атмосферу для тумана. От этого небольшого островка, где сейчас переводили дыхание Рокудо и скрипач, отходила узенькая, полуобвалившаяся и каменистая тропка, не менее резко ведущая ещё далее, вниз, конец чего был не виден из-за белёсых кусков «ваты». Фран, тщетно стараясь скрыть изумление, глянул на мужчину, и глаза его засияли тем чувством, когда знаешь, что время приключений вот-вот нагрянет.
– Мы… идём туда? – с восхищённым придыханием спросил парень, готовый сорваться и просто бегом пробежать по этой соблазнительной тропинке, по которой медленным-то шагом спускаться уже травмоопасно. Хотя она и не выглядела таковой…
– Да. Никогда-никогда не бывал что ли в подобных местах? Странный ты, – синеволосый подтолкнул мальчишку к дорожке. – Иди первым. Или боишься? Ничего страшного там нет.
– Вот ещё: «боюсь»! – вспыхнул зеленоволосый, горделиво вскидывая скрипку на плечо и делая решительный, хотя и неосторожный шаг к тропке. Он чуть не упал, споткнувшись о камешек, но успел схватиться за какой-то корень, так вовремя повисший именно здесь. Мукуро лишь напряжённо выдохнул, покачав головой.
– Даже не кинулись спасать своего ученика, – насмешливо вдруг выдал Фран, когда они опустились ниже. – Потеряли бы такого музыканта, как я.
– Потерял бы, да нашёл другого. – Юный скрипач что-то хотел было ответить, но вдруг остановился и отвлёкся на дело – его нога запуталась в какой-то лозе, мужчина натолкнулся на него и, пока ждал, не смог не нагнуться и не прошептать тихо ему на ушко, пользуясь его беспомощностью: – И ты круглый дурак, если поверил в это.
– Откуда мне вас знать. – Он яростно откинул ненавистную лиану и поплёлся дальше, придерживаясь за растения и стараясь держаться ближе к «стене». – Попросту бы могли завести нового ученика. Чего вам стоит?
– Действительно. Но отчего-то тебя терять не хочется, – просто и даже как-то равнодушно выговорил Рокудо, словно для него это признание было чем-то из разряда спросить, как дела. Фран бы остановился и даже бы задумался, если бы не счёл это слишком неприличным и не нашёл в себе силы идти дальше. Хотя это он знал давно, но… ведь порой вслух сказанные слова – лучшие доказательства, верно? В словах же Мукуро не было ничего предосудительного и экспрессивного, но они, тем не менее, почему-то отложились в тот самый ящичек любимых нами высказываний или тех обыденных предложений, но которые были произнесены очень важными для нас людьми: всё, вплоть до интонации и тембра голоса, мы запоминаем и надолго потом ещё храним эти ненужные эссенции с воспоминаниями; когда уже и человека того нет, его голос и его фраза постоянно звучат в нашей голове. Так уж заведено, таково уж истинное лицо привязанности.
– Что будет дальше? – раздался звонкий голос. Мужчина прицокнул и нетерпеливо подпихнул Франа, чтобы тот не тормозил.
– Будет интересно, это точно. Давай наконец дойдём и расскажу! – с ноткой раздражения предложил Рокудо, подталкивая парня и пытаясь продвинуться вперёд. Тот якобы смирился и пошёл быстрее раза в два. Наконец они, после трудных пяти минут спуска, оказались в самом низу. Скрипач едва себя сдерживал, чтобы не сорваться с места и не начать исследовать новую территорию. На самом же деле, там не было ничего такого увлекательного и сверх тайного, но тот факт, что всё загадочно покрыло туманом, давало большие преимущества этому месту над всеми остальными. Каждое деревцо, каждый пень и каждый выступ, вырисовывавшиеся из белёсости, казались полными разных секретов и заморочек, казались пришедшими словно из другого мира, какого, не совсем понятно, но точно волшебного. Туман был настолько густ, что далее, чем за пять метров, глаз не мог видеть; здесь, в этом магическом сумраке, вовсе не казалось, что где-то там, наверху, есть другое измерение, полное тепла и света, яркого солнца и ясных событий. Этот же мир был антиподом того. Но тем он и был привлекателен. Видя горящие интересом изумруды, Мукуро хитро улыбнулся и тихо проговорил:
– Это ещё не всё, Фран… – Он подпихнул его дальше, якобы вперёд, хотя здесь стирались все границы между вперёд и назад, север и юг. Стал потихоньку вырисовываться поворот, что было за ним – ещё непонятно, ибо здесь туман, кажется, достиг своей наивысшей концентрации. Наконец, пройдя пару метров, Рокудо и его ученик смогли таки увидеть нечто необычное перед собой, полностью обрамлённое в плёнку дыма: серовато-чёрная твердь вдруг резко сменилась на что-то другое, более лёгкое, светлое и, казалось, зеркальное. Перед ними, на самом дне рва, открылось самое настоящее, скрытое от глаз других непосвещённых в это дело людей озерцо: оно было явно небольшим, хотя сказать точно, где его границы, было нельзя, оно казалось чистым, чуть ли не кристальным, однако мутное спектральное отражение тумана заставляло задуматься о его чистоте, хотя то было, ясное дело, обычным обманом зрения, оно, наконец, отражало что-то большее, чем просто сухие деревья и лозы, но, как ни вглядывайся, ничего нельзя было увидеть, а глянуть вверх тоже не вариант, ибо предмет отражения как-то слишком ожидаемо не был виден. Фран затаил дыхание, с воодушевлением и искоркой в глазах глядя на эту прелесть. Мукуро чувствовал, что если бы тот был художником, то незамедлительно взялся бы за кисть; увы, такой талант был ему не присущ или же не развит, зато дан другой: великолепно играть. Быть может, и сочинять? Рокудо, стыдясь этого, не знал даже такой мелочи. А впрочем, если скрипач решит скрыть это, то никак до правды не дойдёшь. С ним такие шутки не прокатят; хотя нет, один раз прокатило. И с этим знанием мужчина жил до сих пор.
– Ну что, как тебе моё тайное убежище? – тихо проговорил учитель, стараясь не разрушить приятную атмосферу тиши и покоя. Юноша развернул голову к нему и восхищённо кивнул, не зная, какие слова подобрать в таком случае. Но они здесь были ненужны. Это точно.
– Редкий человек знает об этом месте, ибо оно очень хорошо спрятано от глаз других. Как его нашёл, не знаю. Наверное, судьба, – пока Фран разглядывал округу, начал Мукуро. – Оно меня успокаивало перед важными концертами. Может, и тебе поможет?
– Если вам помогло, то почему мне не должно? – не к этому туманному месту светлая улыбка. – Мы же похожи.
– Всё может быть… – Рокудо пожал плечами и присел на ближайшую массивную ветку, видимо, упавшую сюда с какого-то огромного дерева сверху. Вероятность 50 на 50, что сюда может запросто упасть подобное ещё раз, никак не волновала обоих; музыкант подошёл к учителю и также присел рядом, как бы боясь исследовать эту территорию дальше и желая быть почему-то именно сейчас с синеволосым. Мукуро сделал вид, что не заметил этого, и преспокойно выдохнул, прикрыв глаза и наслаждаясь отстранённостью, свежей прохладой и ощущением капелек тумана на своих щеках, в чём-то, быть может, похожего на него самого. Мужчина также: стелется незаметно по самому низу, будучи не в зоне видимости остальных, и плетёт свои интриги, потом видные всем и каждому. Скрытность и загадочность – вот, кажется, два главных качества, согласно которым Рокудо в следующей жизни мог иметь полное право становиться самим туманом или каким-нибудь его хранителем. А Фран… Фран, наверное, тоже, только вот будет он всегда на маленькую, с миллиметр размером ступеньку ниже его, ибо их дуэт, сколько столетий и сколько реинкорнаций бы ни прошло, будет одним и тем же – они вечные учитель и ученик. Так, казалось, было заложено ещё давным-давно и должно продолжаться в будущем до бесконечности. Что ж, посмотрим.
–…Хотел бы я так, – что-то закончил, по всей видимости, юный скрипач и мечтательно набрал воздуха в лёгкие, с особым наслаждением выдохнув его вскоре. Мужчина виновато глянул на него – он был в своём репертуаре, как всегда всё прослушал! Мукуро просто помолчал, вдруг прикинув в уме, сколько важных фраз и слов он упустил – может, это дало бы ключ ко всем разгадкам в этом парне. Хотя навряд ли. Он не узнавал себя – всегда наблюдательный и всёслушающий, он нынче был расхлябан и совсем расслаблен. Рокудо просто набрал этого волшебного, особенного, во сто крат чище городского воздуха и также медленно выдохнул, чувствуя, как зеленоволосый источник тепла рядом сдвинулся, кажется, всего лишь на миллиметр, на полсантиметра, не больше, но учитель ощутил это так же явно, как если бы он просто и нагло прижался к нему. Все эти доли миллиметров значили для одинокого куда больше, чем для счастливого. Но одинокий – всегда ли уж такой несчастный?..
– Вы поняли, что я сказал? – насмешливо спросил Фран. Зачем спросил?
– Честно – нет. Ты и сам знаешь, – синеволосый улыбнулся, чувствуя на себе упрекающий, но вместе с тем и весёлый взгляд. – Так что, как тебе здесь?
– Как будто я дома, – с удовольствием промурлыкал парень, прикрыв глаза и откинув голову. – Здесь одиноко, не светит отвратное солнце – знаете, я не люблю солнце. Всем сердцем желаю, чтобы в один прекрасный миг оно погасло. Конечно, понимаю, чем это грозит Земле, но тем не менее… питаю надежду, что когда-нибудь вечная огромная туча закроет весь небосвод. Так куда лучше.
– Если такое случиться, я буду знать, кто виноват. – Мужчина подмигнул ученику, особенно нежно потрепав его по голове и весело улыбнувшись. – Если честно, это место никому из моих знакомых не понравилось. Только тебе. Странные люди, как считаешь?
– Это точно. – Как-то уж совершенно неприлично для этой истории они одновременно вздохнули и тихо рассмеялись. Мукуро отчего-то чувствовал, как будто нечто внутри него наконец отпёрло свои всегда зарытые ворота, замки и засовы и позволило ветру перемен ворваться туда, куда-то вглубь его души и развеять пережитки прошлого, объедки консерватизма. Он давно знал, что встретил нужного человека, но искал тысячу причин для сомнения в этом, ибо привык всегда идти от худшего. Но даже многочисленные обстоятельства имели лишь вес в одну сотую от всего того, что было на других чашах весов. А сейчас, казалось, упала последняя крупинка, решившая всё.
Рокудо было приятно осознавать, что он не один такой (собственно, кому это не приятно?), что мечта о навсегда скрытом от глаз солнце не одинока в его понимании. Может, когда-то это произойдёт, но уже в другой вселенной и в совершенно другой истории…
– Вы только следите за временем, ладно? Я не хочу опоздать на своё первое выступление, – с нотками волнения в голосе произнёс зеленоволосый, горящими глазами взглянув на Мукуро.
– Это не совсем выступление, а просто разогрев для публики, это во-первых. А во-вторых, почему я должен следить? – усмехнулся мужчина, доставая телефон.
– Потому что вы меня сюда завезли. Вот и отвечайте теперь, – с наигранной насупленностью выдал юный скрипач, расстёгивая футляр с инструментом и готовясь вытащить его. Мукуро присвистнул, приметив такое рвение.
– Уже играть будешь? Ничего себе ты! А время, кстати, не такое уж и раннее… Грубо говоря, если учесть все задержки возврата и приготовления, то у нас осталось свободного времени всего два часа, – заблокировав мобильный, констатировал факт Рокудо, глядя на тщательно протиравшийся канифолью смычок. Почему-то всегда Фран усердно натирал именно его. Хотя, наверное, это хорошо. Или просто от нервов. Иногда. Что тоже неплохо по своей сути.
– Я буду тренироваться, пока есть время, – твёрдо заявил парень, решительным взглядом смотря на учителя. – А вам уж придётся это слушать.
– Стоп-стоп, притормози, мой милый! Если переусердствуешь – а ты это любишь – то на вечер от тебя останется только безвольная груда костей и мяса. Сохрани силы для выступления. Конечно, порепетируй раза два-три, потом можешь непосредственно перед самим концертом, но не более. А то я знаю, как ты обожаешь играть по пятьдесят раз на дню, – строго ответил синеволосый, без доли шуток в своих словах говоря всё это. Музыкант улыбнулся своей самой знаменитой улыбкой – то было полусмешком, полуулыбкой, при этом так мило вырисовывались ямочки на щеках! Кстати, почему Мукуро всё время думал о них?
– Вы считали?
– Ещё бы! – мужчина отвернулся, делая вид, что читает сообщение, но совершил это по одной простой причине – чтобы не выдать своего смущения. – Так, разговоры в сторону: начинай играть!
Фран продолжил улыбаться по-своему и взял скрипку в руки, вставая со своего места. Рокудо исподлобья глянул на него и кивнул, приказывая начать, на что парень, усмехнувшись, положил инструмент на плечо и мягко коснулся струн смычком. Они оба окунулись в последующие часы, минуты, секунды – впрочем, этому особенному промежутку времени названия нельзя было подобрать – удовольствия, и могли сейчас только и делать, что слушать, слушать и слушать… Такой момент, когда вокруг тебя приятная обстановка, внутри тебя спокойствие и благоденствие, а рядом с тобой – хороший человек, делающий что-то поистине возвышающее и красивое, запоминается надолго, отправляясь туда же, в тот же самый ящичек к живым голосам и не менее ярким, забытым воспоминаниям. Такое описывать… да просто грех, не то что срам! Да и зачем передавать на пустых сухих строках то самое интимное, тайное, волнующее, что только может быть с человеком? Наверное, это глупо. Пускай эта мини-репетиция при туманном свечении и озера вместо зеркал останется на их совести и памяти. Ибо дорогим не разбрасываются, верно?
Эти два часа истинной жизни и истинного удовольствия прошли для мужчины незаметно: за редкими поправлениями, частыми передышками и красивой музыкой время пролетело со скоростью света. Вот и время отправляться домой… Франу было особенно неохота собирать вещи и идти назад, несмотря на жданный концерт и начинающийся собираться здесь холодок. Мукуро отчасти понимал его: сам, когда в первый раз уходил отсюда, был жутко недоволен и всем сердцем желал остаться. Однако, ясное дело, парень капризничать не стал, а просто поддался, в лице заметно погрустнев. Рокудо, когда они уже подошли к той самой тропке, ведущей наверх, взял скрипача за локоть и притянул к себе, потом быстро прошептав:
– Обещаю, будем приезжать сюда много-много раз. Только не забудь мне напомнить. – После этих слов мальчишка как-то сразу повеселел и, хотя не утратил чувства неудовлетворённости, уже более бодро и энергично зашагал по дорожке, стремясь, видимо, скорее попасть на концерт. Синеволосый просто последовал за ним, в мыслях отчего-то прокрутив: «Когда мы сюда вернёмся, мы уже не будем прежними… это точно». С чего бы такое? Просто ощущение, наподобие того, которое было недавно насчёт их долгой (вечной) разлуки. Вроде, и не поспоришь, а прямых доказательств не найдёшь. Так и проходит вся наша жизнь.
Когда возвращались, солнце уже катило к горизонту даже у них, а от той мысли, что же могло происходить теперь в городе, становилось пусто и глухо. Фран мирно посапывал на переднем сидении, склонив, по привычке, голову на ремень безопасности; плавная тряска и покачивание ремня действовали на него повально, сразу вырубая и не оставляя шансов хоть как-то бодрствовать. Да и свежий воздух, который бывает только на природе, тоже сделал своё дело, много усыпляя и расслабляя парня. Мукуро старался ехать аккуратнее, останавливая машину перед лежачими полицейскими, чтобы бугор не был столь ощутим в салоне. Его юный скрипач заснул так быстро, как, наверное, засыпают только самые счастливые люди в мире. Рокудо бы хотел также, да понимал, что, во-первых, спать ему сейчас нельзя, а во-вторых, не настолько уж он счастливый человек, чтобы позволить себе такую роскошь. Правда, зеленоволосому долго поспать не удалось, буквально через пятнадцать минут машина стояла около его дома. Будить это мило сопящее существо казалось мужчине грехом, но тем не менее он, понимая, что грешил до того сполна и что этот грешок никак не повлияет на него (ибо про целый микро-Ад мы помним), зато много поможет начинающему музыканту, всё же осторожно растолкал мальчишку. Было это непросто, но, справившись с заданием, Мукуро практически выпихнул его из салона и, пожелав удачи и удачно собраться и приготовиться, отъехал от дома, направляясь к себе. Нужно было хоть раз на дню появиться на глазах жёнушки и сказать ей пару «приятных» слов перед самим концертом. Ясное дело, что сидеть весь вечер там он не собирался, а готов был выслушать лишь те моменты, где выступал его Фран. А выступал тот, благо, всего три раза и все в самом начале, что было весьма удобно. Его игра на скрипке была скорее вступлением в основную часть программы, разогревом, как это называлось между музыкантами. А потом он играл между основными действами, давая передышку какому-то известному пианисту. Вот так. Но даже за те самые девять минут в общем своего выступления зеленоволосый скрипач мог показать себя в самом лучшем свете и искренно поразить публику, надолго остаться в их сердцах своей дикой музыкой. Рокудо думал, что так и будет, иначе же и быть не могло.
После всех неурядиц дома мужчина наконец смог выбраться из квартиры и поехать на концерт, ибо минут через двадцать должно было быть его начало. По программе там шли первые три минуты гулких приветствий и тому подобных лестных слов, потом некоторые вступительные аккорды самого пианиста и… объявление о том, чей ученик будет сейчас играть, и дальше его номер. Потом ещё два таких. Но всё в целом не должно занять больше часа, ибо потом выступать должны другие музыканты, сумевшие найти место под солнцем – ведь сам пианист был довольно известен, потому и поиграть на его концерте считалось уже великой честью, а для новичка – вообще безудержной радостью и способом прославиться. Так что Мукуро считал, что неплохо пристроил мальчишку и что далее у него всё должно пойти как по маслу. После этого концерта его, конечно, заметят, захотят пригласить выступать где-нибудь ещё и ещё, а потом начнут предлагать довольно высокие цены и тому подобное… короче говоря, можно сказать, что с завтрашнего дня само присутствие учителя рядом с его некогда бывшим учеником уже лишено смысла, имя Рокудо Мукуро будет использоваться лишь хорошей визитной карточкой для Франа, ведь, как известно, он был знаменитым учителем. Так что всё; можно считать, что это сам мужчина подвёл себя, сделав сегодняшнее событие отправной точкой во взрослую и самостоятельную жизнь для скрипача. А собственно, почему подвёл? Это же и хорошо, что парень начнёт совсем новую для себя жизнь, полную различных событий, славы, денег и восхищения, не сразу, правда, но начнёт. Однако прекрасно звучит это всё только на словах, на деле же… И так понятно, каково это на деле. Только вот не понятно, почему оно всё так горько, на этом самом деле-то…
Мукуро вошёл в блистающий хрусталём своих огромных и роскошных ламп холл, где сразу же подметил множество знакомых лиц, с коими не преминул переброситься парами слов. Многие были восхищены, как быстро он поставил казавшегося бездарным парня на ноги и как скоро он уже мог появиться в списке выступающих сегодня. От него ожидали многого; собственно, это многое Рокудо им честно пообещал, взяв взамен с них обещание, что, если выступление удастся, они пристроят где-нибудь этого мальчишку у себя, да хотя бы элементарно разрекламируют; в конце учителя разошлись как старые друзья, хлопнув по рукам и громко рассмеявшись. До выступления было ещё минут пять, а мужчина уже занял место в зале рядом со своими знакомыми, поблагодарив их самих за хорошую видимость сцены отсюда. Сама сцена же была обычной, как был обычным и зал впереди неё. Ярко-красными пуговками вырисовывались мягкие сиденья, а сама площадка перед ними была залита нежно-голубым светом, который сквозь плотный занавес всё-таки сумел очертить пару фигур людей. Нельзя было сказать, что народу было пушкой не пробить, но всё же практически все места были заняты; синеволосый насчитал только четыре пустующих места. Это было не просто хорошо, а великолепно – большее количество людей услышат его музыканта. Однако вместе с тем какое-то поганое чувство закралось в душу самого учителя, он явно ощущал себя каким-то злобным дровосеком, рубящим дерево, на котором жило и задорно вило своё гнездо его счастье. Будто он сам приближал время расставания с учеником, отправляя его талант на всеуслышание многих, объясняя это тем, что так будет лучше. Только вот лучше не будет. Ничего подобного. Но было уже слишком поздно бежать и стараться что-то менять: теперь та музыка, музыка абсурдной жизни уже не принадлежит ему, теперь она открыта всем и каждому, всякий сможет прикоснуться к такому, к чему имел право прикасаться лишь сам мужчина. Это теперь не тайна. Это теперь не то самое, называемое незримым, потаенным. Оно навсегда утратит ту свою прелесть. Зато приобретёт другую. Какую – уже совсем другой вопрос.
Рокудо просто надеялся, что хоть когда-нибудь Фран вспомнит, кому он впервые доверился и открылся, хотя и то не полностью. Он не требовал благодарностей, не требовал каких-то вознаграждений, нет, нет, всё это не для него, он просто искренне желал запомниться и быть полезным парню. Не более. Это всё, чего он хотел после стольких усилий и стараний, выслушивания совершенно сырой музыки и нудного обучения нотам. И на сегодня мужчина был действительно честен сам с собой.
В зале поутихло, свет погас, настали те секунды предвкушения перед самим выступлением. Вот и всё. Начиная с этого момента, можно было смело сказать: «Прощай, Фран!». Какой-то нудный и тяжкий колокол забился в его душе, гулом отдавая горький, медный звон во все уголки его существования. «Я сделал всё правильно, Фран. Но оттого, что я сделал всё верно, никак не зависит мой теперь вечный статус „дурак“. Быть глупым настолько и так просчитаться мог только я. Надеюсь, ты меня простишь и просто поймёшь, что так будет лучше. Господи, я ли говорю эти сухие банальности? Точно, я уже не я».
На сцену выходили какие-то люди, главный гость программы – именитый пианист, примерно ровесник Мукуро, может, чуть постарше – далее были ещё кто-то и ещё… Мужчина не различал эти одинаковые лица и скучные композиции играющих. Он ждал только одного: своего зеленоволосого вихря, который должен вот-вот ворваться на сцену и вскружить всем головы своей безбашенной музыкой. Когда из уст организатора вылетело его имя и имя Франа, Рокудо как-то заметно оживился, устремив всё свое зрение туда, на сцену, уже с диким нетерпением, перемешивающимся с ужасным любопытством и долькой волнения, ожидая юного скрипача. Наконец на сцене показалась столь знакомая фигурка в фиолетовом костюме («Господи, как он ему шёл!») со скрипкой в руках. В противовес стереотипам, мальчишка не выглядел забито, робко или неуверенно, наоборот, он вышел так, словно выступал уже тысячу раз, и даже спокойствие его было граничащим с железным равнодушием. Синеволосый… нет, он прекрасно помнил, как нужно дышать и вовсе не затаивал дыхания, однако даже, казалось, больше самого музыканта напрягся, во время его игры задействовал куда больше сил, чем юный ученик. Фран, довольно холодно, но оттого не менее обворожительно улыбнувшись, привычным, но сейчас немного элегантным движением вскинул инструмент на плечо и удобно примостил на подбороднике свою голову, занёс смычок и… погрузил зрителей в неистовое журчание своей музыки. Мукуро едва смог пересилить себя, чтобы не прикрыть глаза от удовольствия и не заурчать, как коту, ибо, если отбросить все оговоренные нами обещания, то можно было просто, хотя и несколько заурядно заявить: первое выступление (забежим чуточку вперёд: как и последующие два) выдалось великолепным, как и сама музыка, звучавшая там. Правда, один раз, в исключительной спешке и диком ритме музыки, парень допустил одну мельчайшую ошибочку, которая была слышна, как оказалось потом, лишь Мукуро, и выглядела соразмерно песчинке на фоне длинной песчаной косы. В остальном синеволосый испытал удовольствие того рода, когда нечто гениальное, обученное тобой, выступает не только перед тобой, но перед всеми, показывая свои успехи. Здесь не играло роли самолюбие, которое обычно привыкли смешивать и путать с другим, совсем противоположным ему качеством – с гордостью.
Мукуро был именно горд за своего ученика, был искренне рад и прочие, прочие похожие на эти безумно глупые слова… Рокудо сам находил у себя весёлые и радостные отголоски того самого колокола, некогда так грузно и мрачно звонящему в его душе, когда Фран мимолётно улыбался, наслаждаясь игрой. Мужчина ценил превыше всего, когда человек занимался любимым делом и отдавал себя всего сполна, при этом испытывая наслаждение. И парень был таким.
Он давно закончил, Мукуро очнулся только от звона в ушах от громких и яростных аплодисментов и похлопываний по плечу своих товарищей с их выразительными благодарностями за такого талантливого ученика. Рокудо всем понемногу ответил (он никогда не понимал, за что благодарят его, если талантлив мальчишка, а не он), сам при этом активно хлопая в ладоши, словно стараясь выделить свои похвалы юному музыканту среди всех остальных. Но он знал, что для парня это всё слилось в единый звук, в единый грохот, что те самые искренние аплодисменты для него перемешались в однородной массе с другими, просто восторженными и ничего не понимающими. Он также знал, что эта голливудская улыбка предназначена всем, а не только ему единственному, тогда как раньше всё это было всецело его собственностью (грубо, конечно, но лучше сказать так, чем иначе). А ещё синеволосый мужчина представлял, что в скором будущем он станет для Франа обычным таким фанатом, ничем не примечательным и просто лишним в его блестящей жизни. Он знал и понимал, потому давно и смирился, понимая, что с сегодняшнего выступления он отправил парня в свободное плавание. Мукуро должен быть горд за него и совершенно спокоен, равнодушен. С одним всё было в порядке, но вот с той самой холодностью… «Фран, научишь ли, пока не поздно, искусству пофигистичной жизни? А то без неё (и без тебя) так туго!»
В последующий час учитель оживал только в том случае, когда на сцену выходил (уже под более активные аплодисменты) его скрипач. Тогда его сердце начинало бешено колошматиться из стороны в сторону, наполняя душу чем-то таким, что в жизнь навряд ли возможно было претворить. Если честно, он стал сильно сомневаться, что назвал музыку зеленоволосого музыкой абсурдной жизни, ибо их жизнь до этого… ну, мягко сказать, была статична и повседневна, чего уж тут таить? Но первая мысль – самая правильная, так что же тогда получается? Рокудо задумался над этим под вступительные аккорды своей особо любимой песни. А потом, поняв, в чём причина, лишь тихонько усмехнулся, переведя взгляд на скрипача. «Абсурдность была не вне нас, но в нас самих, Фран. Ты это, кажется, понял, а твой дурак-учитель только-только осознал это…» В тот момент для мужчины всё встало на свои места.
Наконец отзвучали последние ноты музыки парня, и отгремели финальные аплодисменты. Скрипач, с удовольствием наблюдая свой триумф, сдержанно, но (Мукуро заметил) с самодовольной улыбкой поклонился и плавно ушёл со сцены. Аплодисменты умолкли только через минуту. С того самого момента Рокудо понял, что ученик ему не принадлежит больше, что теперь он полностью и бесповоротно отправлен в свободное взрослое плавание и что сейчас остаться со своим учителем – лишь его выбор, не иначе. Мужчина был и рад, и… чем-то всё же опечален. Его чувства должны были быть понятны многим, но истинно известны лишь единицам, хотя его случай далеко не уникален. Точнее, вообще банален и до самых мозгов и костей избит. Но, что поделать, окунаясь с головой в это дерьмо, мы мним себя особенными. И это, в какой-то степени, нормально.
Пару букетиков, предназначавшихся Франу, завалялись у подножья сцены – зрители не смогли вовремя отдать юному таланту; теперь какой-то тощий ассистент поспешно подобрал их и отнёс за кулисы, видимо, чтобы всё-таки отдать. Мукуро, посидев для приличия ещё пару минут, вскоре встал и пошёл к выходу, тепло распрощавшись со знакомыми и сославшись на необходимость жене и ребёнку. Его все жарко поздравили и с лестными пожеланиями удачи отпустили; мужчина едва выдержал эту минуту, полной вздора и тихого обмана, и, наконец выйдя из зала, смог спокойно выдохнуть – ему стало тошно уже скорее не от количества неправдивых слов, а от самого себя. Хотя, конечно, такое с ним было давно и уже не казалось чем-то необычным, но сегодня почему-то накинулось с двойной силой, вызывая большее отвращение. Правда, прохладный ветер – вечный друг одиноких и несчастных – как только обдал его лицо, сразу сделал учителя более бодрым и оживлённым. Ему хотелось сейчас взять и закурить – по прежней плохой привычке, но он давным-давно бросил, забеспокоившись вовремя о своих будущих детях. И теперь не стоило; хотя какие у него дети в будущем?.. Сейчас вообще вопрос стоит ребром: будет ли у него будущее, как таковое? Честно? Ему всё равно! Мукуро просто желал увидеть сейчас и здесь своего скрипача – это равносильно желанию взять сигарету, только получше курения, но сама по себе привычка просто отвратительная: не вредит здоровью, зато полностью разрушает стену души изнутри. «Лучше уж курить, ей-богу!»
