Текст книги "Зависть богов (СИ)"
Автор книги: Ирен_Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
– Я подозреваю, что сейчас будет увесистое «но», – мрачно предрек Бозгурд.
– Будет. Ты же знаешь этих ученых, Сергей. Да не кипишуй! Если кто и прослушивает твой кабинет, так это я. – Скуратов криво усмехнулся. – А я все твои секреты знаю. Так вот, ученые… Пирсон, как и его предшественник Гибульский, жаждал единоличного обладания философским камнем.
– Чего? Каким еще камнем?
– Это означает, что единой картины проведенных им экспериментов не существует. Он не озаботился все свести к одной универсальной формуле. Все его сотрудники работали обособленно друг от друга, решали узкоспециализированные задачи. Он заносил результаты в центральную базу данных, но помещал кластеры с информацией так, чтобы никто, кроме него, в них не разобрался. Утверждал, что таким образом обеспечивает безопасность. Без универсального ключа, кода, который он держал в голове, особой последовательности соединения данных, вся эта информация всего лишь набор цифр, таблиц и графиков. Чтобы без ключа сложить эти данные в систему, потребуется несколько лет.
Бозгурд в ярости вскочил из-за стола.
– Да черт бы их всех побрал, этих яйцеголовых!
Он ругался долго, вдохновенно, с причастными и деепричастными оборотами, с междометиями и предлогами «на» и «в». Метался по кабинету, пинал несокрушимую черно-белую мебель. Шеф безопасности бесстрастно наблюдал. Наконец Бозгурд выдохся. Открыл минибар и наполнил стакан неразбавленным бурбоном. Залпом выпил. Потный, с лицом багровым, предынсультным, он вдруг стал близнецом Хрониса, проливающего потные солоноватые капли души на дорогое покрытие.
– И что теперь, Валентин? Все к черту?
Скуратов оставался невозмутимым. Он повертел планшет и вдруг сказал:
– К нам тут запрос поступил. От адвокатской конторы «Jus Privatum». Просят дать экспертную оценку поведения киборга для представления в суд.
Обернувшийся к нему Бозгурд напоминал разъяренного быка, перед которым тореадор поигрывает своей мулетой. Бык ворочает налитыми кровью глазами, поводит мокрыми боками, роет песок копытом. Он жаждет растоптать врага, вспороть ему брюхо, но мелькающая перед носом тряпка сбивает с толку. Какой запрос? Какая контора? А Скуратов продолжал.
– Запрос направлен в связи с делом одного из самых уважаемых клиентов фирмы, некого Генри Монмута, баронета. Его сын, Генри Монмут джуниор, юноша девятнадцати лет, обвиняется в нарушении границ частных владений, браконьерстве и злостном хулиганстве. В случае признания его виновным по их планетарному кодексу пацану грозит от пяти до десяти лет в исправительном заведении.
Бозгурд помимо воли отвлекся от мысленно вспоротого живота.
– Это где ж такие законы? Парень зайцев пострелял, и за это в тюрьму? Вон на Эдеме Толян кабана завалил. Здоровый такой зверюга. Ну выследил его лесник, ну сдал шерифу. И что? Заплатил штраф. Какая тюрьма?
– Так это Эдем. Там у них прогресс, демократия. А тут устаревшая общественно-экономическая формация. Феодализм. А знаешь, что на Земле в стародавние времена делали с браконьерами? Вешали. Без суда и следствия. Сейчас у них, конечно, более гуманно поступают с нарушителями, тем более что пойманные браконьеры из наследников. Отправляют в исправительное заведения или в закрытую военную школу. Охотничьи угодья неприкосновенны.
– А что, мне нравится. Я бы там поселился. Ушел бы на покой, прикупил бы землицы.
– Не получится, – вздохнул Скуратов, – прикупить. Это Геральдика, Сергей. Я тебе о Геральдике рассказываю.
Бозгурд продолжал изображать ошеломленного быка. Правда, дышал он уже не так шумно. Бурбон оказывал действие. Название планеты вызывало какие-то смутные ассоциации.
– А это тут… – начал было он и вдруг осекся. – Киборг? На Геральдике?
– Именно так, погулять вышел. А ребятки вздумали пошалить, – продолжал «Лаврентий». – Зайцев пострелять, медведя подразнить, не знаю. У них на Геральдике охота – общепланетная забава, все этим увлекаются. И зверья много. Но все строго по правилам, по договоренности и на своих землях. В соседских лесах только по приглашению, если хозяин пожелает видеть охотника участником травли. Ну, а молодежь, сам понимаешь, ищет приключений на причинное место. Решил этот недоросль в компании таких же наследничков в соседней вотчине пошуметь. В чужих руках, как известно, и медведь толще. Взяли станнеры и отправились. Только вместо медведя затравили киборга. А где киборг, там и хозяин. Вернее, хозяйка.
Зрачки Бозгурда сузились.
– Хозяйка киборга с Геральдики?
Скуратов сделал вид, что не расслышал.
– Они раз пятнадцать по жестянке пальнули, пока хозяйка их из плазменной винтовки не угомонила.
Лицо владельца «DEX-company» стало еще более напряженным.
– Валентин, не хочешь ли ты сказать…
– Теперь папаша этого юного разбойника хочет встречный иск подать. Будто бы детки защищались, а киборг на них напал. Что киборг, как бы это помягче выразиться, действовал самостоятельно.
– Бракованный киборг на Геральдике?
– А хозяйка, та самая, с плазменной винтовкой, превысила пределы самообороны. Киборга защищала!
Бозгурд криво усмехнулся.
– Мне приходит в голову только одно имя. Вооруженная плазменной винтовкой решительная дама с Геральдики.
Скуратов кивнул.
– И киборг тот самый.
– Так это же значит…
– Это значит, что проект «Совершенство» реализуется.
========== Глава 3. Интерлюдия ==========
Ощущение было странным, щекочущим и приятным. Безопасность. Он чувствовал себя в безопасности. Не то чтобы это чувство было ему совсем незнакомо, он уже испытывал его короткими редкими вспышками, но переживание было таким ярким, таким ослепительно-острым, что выцветание подступивших эмоций ему не грозило до предела отпущенного вселенной времени.
Мартин вздохнул и открыл глаза.
Местное время: 12:37
Локация: 50°21′12″ с.ш. 7°34′43″ в.д.
Высота над уровнем моря: 75 м
Влажность: 40%
Скорость ветра: 9 км/ч
Температура: 23°с
Ну вот зачем? Он же не об этом спрашивал. Он наблюдал за своими ощущениями. Хотел измерить интенсивность первого эмоционального контура.
Враждебных объектов не обнаружено.
Ничего ему система не скажет. Не в ее компетенции переводить в проценты страхи, надежды, чувства, ощущения, сны и печали. Она выдаст ему данные по биохимии крови, сосчитает количество вдохов и выдохов, пульс, измерит давление, скорректирует уровень гормонов. А то, что он чувствует, грустен или доволен, она не измерит. Это чисто человеческое. Это прерогатива его органического мозга, работа живых клеток. Цифры на внутренний экран они не выводят. Они создают это странное, неуловимое спокойствие, эту блаженную тишину в мыслях.
Он в безопасности.
Это так удивительно. Нечто светлое, непознаваемое и такое огромное, что заключает в себе целый мир. Да, да, именно так. Весь этот мир, до границ атмосферы. Нет, гораздо дальше. До пределов звездной системы, до самой отдаленной планетарной орбиты. В системе Аттилы шесть планет, последняя из них, крошечная, сморщенная, покрытая коркой метанового льда, находится на расстоянии семи миллиардов километров. Вот как далеко простирается этот неожиданно благосклонно обратившийся к нему мир, безразмерный кокон счастливого безмятежного присутствия. А он в этом коконе, укрывшаяся микроскопическая искорка жизни, тихо мерцающая, дышащая. И все же равная по ценности этому миру, который признал ее своей неотъемлемой драгоценной составляющей. Вот что означает это ощущение безопасности. Не противостояние, но единство, слияние и принятие. Он здесь, он жив, он обласкан и признан. Теперь он чувствует разницу и даже умеет ее объяснить.
Раньше он чувствовал лишь гнетущую отчужденность. Он был в том прежнем мире чужеродным, отторгнутым элементом. Он был один, на крошечном пространственном закутке посреди враждебной хищной среды. Его создали, но тут же отвергли. Он появился на свет не по собственной воле и даже не по воле случая. Он был результатом целенаправленного взращивания, следствием работы отягощенного любопытством ума. Люди породили его, но не признали своим. Назвали искусственным, ущербным порождением, инструментом и вещью. Вокруг него будто бы очертили круг. «Вот твое место», сказали они. А там, за кругом, все не твое. Все чужое, высшее и запретное. И он принял это несправедливое деление как само собой разумеющееся. Он же не знал, что бывает и по-другому, не знал, что бывает безопасность.
Безопасность. Это когда весь мир будто огромная теплая ладонь, которая тебя защищает. И сам ты себя тоже защищаешь. Да, у него есть на это право. Хозяйка сказала. И разрешила. Он теперь может сказать «нет». И нейрохлыст не рассечет кожу. Он может сказать «да», и даже затеять спор. Он может поспорить с хозяйкой!
Как же все изменилось. После побега он ждал, что она осуществит свою угрозу. Она же обещала, сказала, что посадит его на цепь.
Мартин подставил лицо солнцу и снова блаженно вздохнул. С удовольствием проследил, как воздух, свежий, влажный, чуть пряный от лесных ароматов, катится по гортани, растягивает бронхи и наполняет легкие.
Собственно, свою угрозу она все-таки осуществила.
Да, он теперь сидит на цепи. Даже на двойной. Правда, цепь эта невидима. Она не состоит из тяжелых ржавых колец, как он успел выяснить, заглянув в какой-то исторический труд, это скорее виртуальный поводок, непрерывный обмен данными с искином, вай-фай петля, которую набросила на него «Жанет». А хозяйка продублировала этот «поводок» со своего комма. Так что с момента своего возвращения Мартин находится под двойным надзором. Но ему это не мешает. Даже наоборот – нравится. Хозяйка посредством непрерывного мониторинга как будто напоминает: я здесь, я рядом. Ты не один. Даже если ты меня не видишь, я все равно с тобой. Я приду сразу, как позовешь. Даже если не позовешь, а только подумаешь. Я услышу и помогу.
Теперь он знал – поможет. Заступится и защитит. Первый человек, который выбрал его сторону в противостоянии с другими людьми, человек, который признал его боль равноценной боли человеческой. Он отличается от людей, он другой, иначе появился на свет, иначе выращен, немного иначе устроен, но он живой. Он такое же проявление жизни, как и великое множество других существ, населяющих вселенную. Еще один штрих в бесконечном разнообразии. Пусть наполовину искусственный.
Хозяйка однажды назвала его Франкенштейном. Некоторое время спустя он спросил «Жанет», что значит это имя. «Жанет» объяснила и даже развернула текст произведения Мери Шелли. Большую часть текста Мартин не понял, но основной посыл уловил: сначала некий ученый создал человекоподобное существо, а потом его возненавидел.
Люди создают немало произведений искусства. Статуи, картины. Он, Мартин, тоже своего рода произведение, но живое. И ничего, кроме жизни, ему от людей не надо. Просто жить. Просто дышать. Смотреть. Видеть это великое внешнее разнообразие, которого он так долго не замечал.
Мартин запрокинул голову, чтобы посмотреть на облака. Вот еще одно удивительное явление природы, еще одна ипостась воды. Он уже видел дождь, видел реку, озеро, пруд. Видел море. В одном из видеороликов «Жанет» показала ему покрытый льдами континент. Это был земной континент. От него откалывались огромные ледяные глыбы. Правда, ролик был старый. «Жанет» пояснила, что съемка производилась более 100 лет назад, и в настоящее время антарктических льдов почти не осталось. Человечеству требовалась пресная вода. Но на Геральдике были свои антарктические льды. Ледяные шапки на полюсах. Хозяйка обещала свозить его туда. И он не сомневался – свозит. Она еще ни разу не нарушила данного ему слова.
Неожиданно из-за отъехавшей двери появилась Корделия.
– И что ты тут сидишь? Уровень энергии 60%. Кто об этом должен напоминать? Я или твоя система?
Мартин вздрогнул. В самом деле, он и не заметил, как в правом верхнем углу экрана появилась желтая «напоминалка».
«Уровень энергии 60%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы».
Он сегодня с утра значительно потратился, совершив марш-бросок до озера.
Хозяйка узнала о снизившемся уровне благодаря мониторингу. Наброшенный на Мартина «поводок» указывал не только его местонахождение, но и состояние. «Жанет» считывала с него все данные: пульс, давление, уровень энергии, уровень работоспособности, процент задействованных имплантатов, уровень их загрузки и даже биохимию крови. Хозяйке достаточно было одного взгляда в развернувшееся вирт-окно, чтобы по набежавшим цифрам определить, не понизился ли калий в его крови или достаточно ли в ней железа, каково содержание белка или, самое главное, хватает ли там глюкозы.
Сразу после возвращения хозяйка планировала ограничиться только данными локации. Потребовала, чтобы он дал «Жанет» полный доступ к системе, а не ограничивался узконаправленным информационным коннектом. Но, окинув взглядом развернувшуюся таблицу со всеми биоподробностями, она едва не подпрыгнула от радости.
– Вот так и держи, – приказала она искину. – А ты, – обратилась уже к Мартину, который, страшась наказания, дал расширенный допуск, – не вздумай из этого ошейника выворачиваться. Ты наказан. Если из этой таблицы что-нибудь пропадет, обещанная цепь получит материальное воплощение. Ты понял? Подтверди.
– Информация сох… Я понял.
Она говорила строго, хмурила брови, но… не сердилась. Нисколько. Мартин не чувствовал себя ни обиженным, ни плененным. Напротив, он чувствовал себя защищенным, в безопасности. Хотя, казалось бы… Почти то же самое с ним делали в лаборатории. Все данные о его состоянии, все мозговые и сердечные волны записывались, изучались и ложились в графики и схемы. Все реакции, все содрогания его тела просматривались и мониторились. Его будто выворачивали наизнанку, лишая самого сокровенного, самого тайного, из него, кажется, даже пытались извлечь и разложить на составляющие его сны. Выполняя приказ хозяйки, он должен был испугаться, возмутиться, воспротивиться. Или, по крайней мере, насторожиться. Его хозяйка повторяет действия тех людей из «DEX-company», из лаборатории, где он был подопытным экземпляром. Он же именно этого и боялся, когда попал сюда, в этот дом, на незнакомую планету. Ждал тех же изнуряющих болезненных манипуляций. А теперь едва ли не рад, что с ним наконец-то это проделали.
– Чего улыбаешься? – хмуро спросила Корделия, когда оба «поводка» заработали.
Она изо всех сил делала вид, что сердится. Но обмануть детектор ей было не под силу.
– Думаешь, что легко отделался? Это еще только начало. Я тебе еще устрою. Вот подожди! Розги! Вот чего ты заслуживаешь!
Она сходила в парк и принесла пучок длинных гибких прутьев. Мартин взглянул на них с неподдельным интересом.
– Вот это, – продолжала она, демонстрируя прутья, – для непослушных детей, которые плохо едят, без спросу уходят из дома и шляются по ночам в лесу.
– А как их применяют? – Мартин не шутил. Он не умел.
Хозяйка взяла один прут и взмахнула им. Раздался свист рассекаемого воздуха.
– Ими секут по некоторым голым частям тела.
– А, – понял Мартин. – Ты меня сейчас будешь бить?
С готовностью стянул футболку, повернулся спиной и встал на колени. Хозяйка же не уточнила по каким именно голым частям. А по спине легче всего попасть. И… подумаешь, какие-то прутья! Нашла чем пугать.
Хозяйка за его спиной не то вздохнула, не то всхлипнула. Он уловил, как у нее участился пульс и подскочило давление. Удара не последовало. Он оглянулся и увидел, что она пытается сломать прут. Опять он что-то перепутал? Опять не то сказал?
– Что-то не так? – спросил он осторожно.
– Господи, Мартин, ну неужели ты думаешь, что я в самом деле могу тебя ударить? Да я из-за той единственной оплеухи вторую ночь уснуть не могу!
И в самом деле – не может. Он слышал, как она ворочается, встает, бродит по комнате, спускается на кухню. Но он и предположить не мог, что ее беспокоит такая мелочь! Она его ударила. Один раз. По лицу. Так он заслужил. И он это понял. Он не должен был устраивать проверку комма. Он ее напугал и ясно дал понять, что не доверяет. И будь на ее месте кто-то другой, одной оплеухой он бы не отделался. Нет, он все-таки совсем не понимает людей. Или не понимает хозяйку.
– Тогда зачем ты мне их показываешь?
Он кивнул на розги. Она, похоже, смутилась.
– Ну понимаешь, это своего рода игра.
– Игра? С кем? Ты со мной играешь?
– Нет, не с тобой. Я играю роль. Одну из… Пытаюсь скрыть под напускными эмоциями настоящие. Вроде как прячусь сама от себя.
Мартин взглянул на нее совершенно беспомощно. Корделия вздохнула.
– Ну вот смотри. Когда той ночью я тебя искала, я была очень злая. Я летела и думала: «Вот поймаю эту бестолочь кибернетическую, эту сволочь недокормленную и… и… не знаю, что сделаю!» Выпорю, на цепь посажу, запру. А другая часть меня в это время твердила: только бы живой… только бы живой… Вот найду и… конфетами закормлю. Мармеладом. Или мороженым. Что ты на меня так смотришь? Вот такие мы, люди, противоречивые. Особенно женщины. Говорим одно, делаем другое. Играем несколько ролей одновременно. Я могу сколько угодно грозить, ругаться, топать ногами, но я никогда тебя не ударю. Хотя да, ударила же…
– Я сам виноват, – быстро проговорил Мартин. – я это заслужил.
– Заслужил, – согласилась она, – но меня это не оправдывает. Мы с тобой… мы с тобой… как бы это сказать, чтобы ты понял… в разных статусных категориях. Все полномочия, все права у меня, а у тебя – ничего. Ты от меня зависим, вся власть – моя. А власть – это прежде всего ответственность и обязательства. Будь ты человеком, свободным, независимым, эта оплеуха не имела бы такого значения. Я немало раздала оплеух, и кое-какими даже горжусь. А эта… за эту мне стыдно. И меня это гнетет. Прости меня.
Мартин чувствовал ее волнение. Ее искренность была близка к 100%. Как такое может быть? Разве человек может страдать оттого, что причинил боль киборгу?
– Я простил, – очень серьезно ответил он. – И ты меня тоже… прости.
Она грустно улыбнулась и отвела с его лба отросшую волнистую прядь.
– На самом деле, – продолжала хозяйка, – это все от страха. На самом деле мы боимся быть отвергнутыми и показать свою уязвимость. Мы, люди, очень не хотим, чтобы нас уличили в этой уязвимости. В слабости и зависимости. И эту слабость мы чаще всего прячем за напускной бравадой и грубостью. Или вот за такими шуточными угрозами, вроде как «высечь розгами». На самом деле я хочу сказать совсем другое.
– Что?
– Что я очень боюсь тебя потерять. – Она помолчала. Потом добавила. – Если хочешь, я могу отменить мониторинг. И свой комм я тоже деактивирую.
– Нет, – быстро ответил Мартин. – Не хочу. Пусть будет.
– Ты уверен? Мартин, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя еще более зависимым, еще более несвободным.
– Я не чувствую себя зависимым. Напротив, мне так лучше. Легче. Я чувствую… я знаю, что я… не один.
– Хорошо. Пусть будет так. Пока… не научишься себя вести. И розги не забывай.
Вот так и пришли к взаимному согласию. Ей – душевное спокойствие, а ему – безопасность.
Мартин оторвался от созерцания облаков и поднялся, чтобы отправится на кухню за недостающими процентами. Но не успел. Хозяйка появилась раньше, со стаканом калорийного молочного коктейля с кленовым сиропом и большой плиткой шоколада.
– Ешь, немочь. А через час еще омлет будет и медовый торт.
========== Глава 4. Сицилианская защита ==========
Те две недели после побега Мартина и перед началом «боевых» действий Корделия впоследствии называла «каникулами».
Время взаимного доверительного узнавания, когда сомнения и страхи вдруг рассеялись, позволив двум таким разным и далеким друг от друга существам обнаружить внезапную, удивительную похожесть. Они оказались нужны друг другу. Как будто эти сомнения и страхи, покрывая мутным бугристым слоем два зеркала, искажали падающий в серебристую амальгаму образ, не позволяя его увидеть.
Что уж греха таить, Корделия тоже сомневалась. И даже побаивалась. Ночами вспоминала слова Ордынцева, его пламенные речи – краткое изложение неотвратимого будущего. Безумный киборг выжидает время! Опытный в притворстве и обмане, ненавидящий людей и жаждущий мести, он будет какое-то время изображать покорность, будет послушным, потом, освоившись, восстановив работоспособность, изучив обстановку и к этой обстановке приноровившись, убьет или покалечит свою «спасительницу».
Будучи человеком трезвомыслящим, без страха оценивающим реальность, Корделия допускала подобную вероятность. Даже пыталась присвоить ей выраженный в процентах эквивалент. В конце концов, все возможно. Даже схождения Геральдики с орбиты в ближайшие часы. И там есть какой-то жалкий процент. Также и вероятность гибели от руки Мартина не нулевая. Руку он ей вполне осознанно сломал. Тут в наличии неоспоримая психологическая подоплека – детская неокрепшая психика, подвергшаяся значительной деформации за несколько лет пребывания в научном центре «DEX-company».
В учебниках по психиатрии изложено немало подобных историй – историй вот таких несчастных детей, переживших в первые годы жизни насилие, а затем историй о том, в кого эти дети превратились. Насилие порождает насилие, жертва со временем превращается в палача. Кто об этом не знает? Да все знают. Излюбленная сюжетная фишка кровавой кинематографической драмы. Маньяк-убийца с тяжелым детством. Классика жанра. Вдобавок такая благодатная почва: детская, едва народившаяся психика, уже подраненная гибелью родителей, и целая свора садистов в фирменных комбинезонах. Есть ли шанс для поврежденного детского самосознания не прорасти в ядовитый хищный чертополох? Шанс, прямо скажем, ничтожный, учитывая криминальную статистику. И это шанс для людей с их свободой выбора и вариабельностью поведения.
А тут не человек. Разумная органическая машина с туннельным восприятием реальности, в котором функцию ментальных фильтров исполняет программа. Есть ли шансы у существа, различающего только два цвета – черный и белый? Люди причинили боль, следовательно, люди – враждебные объекты. А враждебные объекты подлежат уничтожению. Базовая установка с присвоенным ей наивысшим приоритетом.
Он мог ее убить. Всего лишь потому, что она человек. Мог таиться и притворяться. Мог выжидать, мог планировать месть. В тех условиях, где он пребывал, этому быстро учатся. Чтобы выжить. Чтобы облегчить боль. Разумное существо ломается. Хорошо изученный феномен еще со временем разгула инквизиции: отрицание своей человечности ради избавления от боли.
Корделия знала, что рискует. Она не питала иллюзий, как не питает иллюзий скалолаз на скользком утесе. Вертикальная поверхность не обрастет перилами и не подставит желанную перекладину под зависшую над пропастью ногу. Тут или пропасть или вершина. Третьего не дано. Корделия ступила на вершину. Хотя срывалась и падала. Но она победила. Не Мартина. Себя.
Ему тоже было непросто. Предстояло освоить прежде совершенно незнакомые дисциплины – радость и доверие.
С доверием получилось неожиданно быстро, чего Корделия искренне не ожидала. Она рассчитывала на процесс долговременный, даже мучительный, с неудачами и провалами. Предполагала двигаться к цели очень медленно, осторожно, вкрадчивыми шагами. Но Мартин опроверг ее опасения. Вопреки прошлому, вопреки своей враждебности к людям, своему разочарованию и шрамам, он вдруг оказался на удивление наивным и доверчивым. Как будто только и ждал, чтобы ему дали повод.
С одной стороны, Корделия была этому рада. Теперь она могла заботиться о нем без оглядки на его подозрительность, не оправдываясь и не осторожничая. А с другой, такая доверчивость могла бы сослужить ему дурную службу, окажись на месте Корделии человек расчетливый и беспринципный. И детектор бы не помог.
Человек менее щепетильный сыграл бы роль хитрого дрессировщика, приручив Мартина, как несчастного озлобленного зверя. Немного снисходительности, миска теплого супа, мягкая подстилка и умеренная порка вместо многочасовых истязаний, и Мартин, не имеющий иного опыта, принял бы такого человека, как «любимого хозяина». И, наверное, служил бы ему, доверял. Сколько в истории было таких примеров, когда властители обращали в своих верных подданных вот таких одиноких и неприкаянных, и те проливали за них кровь, отдавали жизни, свято веруя в своих кумиров. Жизнь в обмен на толику участия. Вряд ли Мартин распознал бы подделку. Ему не с чем было сравнивать. Верил бы в своего идола до последнего. Вот как сейчас верит ей.
Корделия отвлеклась от рабочего вирт-окна и покосилась на Мартина. Он, устроившись на полу посреди импровизированной гостиной, играл в шахматы с «Жанет». Черно-белая доска напоминала своей заурядностью самые древние земные доски. Те же восемь чередующихся квадратов по вертикали и по горизонтали. Но в фигурах эта доска не нуждалась. Голографические пешки, ферзи и короли вырастали из назначенных правилами клеток. По желанию играющих они принимали облик то рыцарей тамплиеров, то солдат прусского короля Фридриха, то придворных ассасинов императора Хигасияма. Чтобы передвинуть фигуру, следовало коснуться сначала занимаемой ею клетки, а затем тронуть клетку, куда планировался переход.
Мартин обнаружил доску задвинутой за холодильник. Корделия как ни пыталась, так и не смогла припомнить, почему приговорила это клеточное поле к такому странному изгнанию. На вопрос Мартина, что это такое, объяснила, что это очень древняя игра, которую изобрели на Земле более полутора тысяч лет назад. Кажется, в Индии. По легенде, посредством расставленных на доске фигурок, их тогда было намного больше, индийского царевича обучали военной стратегии. А затем это занятие оказалось настолько увлекательным, что его предпочли реальным сражениям без кровопролития и вырезания кишок. «Жанет» тут же вызвалась рассказать и показать, чему Корделия в тайне обрадовалась. Она помнила правила, но сыграть пристойно вряд ли сумела. Мартин быстро учится. Для него это всего лишь очередная головоломка. А для нее позорное фиаско в состязании с искином.
За последующие два часа «Жанет» обыграла его четыре раза, но пятая партия, похоже, затягивалась. Мартин, обдумывая ход, совсем по-человечески кусал мизинец, а «Жанет», расположившись в виртуальном кресле, лениво обмахиваясь веером, изображала снисходительное терпение гроссмейстера. Мартин, решившись, потянулся к клетке с черным слоном, чтобы объявить шах белому королю в треуголке Наполеона. Зеленые глаза домового искина торжествующе блеснули.
– Мартин, она тебя дурит, – сказала Корделия, не отрываясь от бегущего по вирт-окну текста.
– А? Почему?
– Потому что она решила тебя подзадорить. Делает вид, что проигрывает.
– Так не честно! – возмутилась «Жанет». – Как хочу, так и играю.
– А ребенка обманывать честно? – парировала Корделия. – Играешь с ним в модусе «Профи». Не стыдно?
– У него такой же уровень логики, как и у меня. Еще и мозг впридачу, – обиделась искин.
– Зато нет опыта. У тебя в памяти все выигрышные чемпионские партии, дебюты, эндшпили и гамбиты, начиная со Стейница*, а Мартин первый раз шахматы видит. Быстро переходи в режим «Anfänger»**, шарлатанка.
– Ладно, ладно, – буркнула «Жанет». – Пожалеем бедного недоросля.
Фигуры с доски исчезли и через мгновение выстроились вновь в исходной позиции.
– Теперь будет играть честно, – пообещала Корделия, возвращаясь к работе.
На экранах как и в предшествующие дни шли новостные выпуски конкурирующих голоканалов. Корделия, просматривая поступающие на ее терминал документы, запросы и протоколы, время от времени поглядывала то на один, то на другой. Если возникший сюжет привлекал ее внимание, она активировала слуховую клипсу и добавляла к голокартинкам звуковой ряд.
Репортаж о пожаре в инкубационном центре «DEX-company» пошел сразу по трем каналам с разницей в несколько секунд. Экстренный выпуск новостей ее собственной новостной редакции также отразил это трагическое событие. Корделия активировала клипсу и прислушалась.
«Пожарная сигнализация центра сработала в 10:15 утра. Служба безопасности эвакуировала сотрудников из задымленного цеха и приступила к поиску очага возгорания. Было принято решение ликвидировать пожар собственными силами, не прибегая к помощи городских пожарных. Однако в результате взрыва произошел выброс топлива из реактора и пламя распространилось по всем служебным помещениям центра. Отсечь огонь посредством находящихся в распоряжении служащих огнетушителей не удалось. В 10:50 поступил сигнал в городскую пожарную часть…»
На экране беззвучно пылали и рушились цеха инкубационного центра «DEX-company». Директор центра, тучный краснолицый мужчина, отвечал на вопросы корреспондентки местного новостного канала. Версия – теракт. Репортер «GalaxiZwei» перечислил имена погибших и раненых. Старший техник Эрни Блюм, охранник Джованни Моретти, главный нейротехнолог Грег Пирсон. Последний умер в центральном госпитале, куда был доставлен с обширными ожогами.
На трех экранах возникло лицо этого доктора Пирсона. Худощавый мужчина с залысинами. Типичный фанатик скальпеля и пробирки.
Неожиданно Корделию поразила наступившая тишина. Звук с экранов шел через клипсу в левом ухе. Правое ухо оставалось свободным. Еще несколько секунд назад она слышала, как «Жанет» с Мартином спорят, считать ли ход состоявшимся, если он только указал на клетку, но не коснулся ее. Они и до этого пререкались. Мартин, в очередной раз обманутый, требовал позволить ему «переходить». «Жанет», насмешничая, утверждала, что даже если малыш «переходит», все равно получит мат в три хода. Мартин перегружал доску, и все начиналось сначала. И вдруг – тишина. Корделия, почуяв неладное, развернула кресло. Послышался голос искина.
– Эй, малыш, ну ты чего? Обиделся?
Мартин сидел там же, посреди гостиной, перед шахматной доской. Но это был не Мартин. Это была… кукла. Идеально выполненная, повторяющая все человеческие подробности, неживая кукла. Корделия вскочила.
– Мартин, Мартин, что с тобой? Что случилось?
Она коснулась его плеча. Застывший, жесткий. Неживой. Киборг.
– Да что с тобой?
Корделия отпихнула доску и опустилась рядом с Мартином на колени. Лицо застывшее, будто пластиковое. Только глаза… живые. А в этих глазах – боль. Темные зрачки расползлись до краев радужки. Он смотрел мимо хозяйки, сквозь нее, на что-то за ее спиной. Корделия оглянулась. Там на трех экранах все еще висело лицо погибшего нейротехнолога центра Грега Пирсона. Это на него смотрел Мартин.
– Ты… ты его узнал?
Глупый вопрос. Конечно узнал. Это не проходной персонаж, не рядовой сотрудник, не стажер и не лаборант. Это, скорей всего, один из ведущих нейрокибернетиков корпорации. А при каких обстоятельствах и где Мартин мог с ним встретиться? Догадаться нетрудно. Засекреченный исследовательский центр на планетоиде у 16 Лебедя.
