Текст книги "Звезда и волк (СИ)"
Автор книги: Imlerith
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
К Леди Тьмы, к обладательнице пустотных розг, приходил каждый, кто требовал наказания. И она наказывала, следуя своим внутренним принципам и зову работы, которую на себя взяла. К ней никогда ещё не являлся представитель первого класса, не являлся даже Лорд Безумия, но всё когда-то происходит в первый раз. И сегодня, в этот ничем не примечательный день, она должна подарить наказание первого порядка их Леди. Первый раз, первый класс, первый порядок – символичность, неуловимая символичность чисел сквозила повсюду.
– Вы знаете, за что? – деловито, спокойно осведомилась Рианнон, извлекая из-за спины свои розги – черные, блестящие, покрытые мелкими шипами. Пугающие. – Это будет больно. Даже для вас.
– Я знаю.
В тёмной комнате, которую занимала Леди Тьмы, в течение полутора часов раздавались хлёсткие удары. Она не жалела силы, работала именно так, как ей положено и высекала их первую Леди, пожелавшую для себя наказание первого порядка. Сто один удар плетью превратил её спину в пристанище для множества новых рубцов, – эти шрамы будут преследовать её весь остаток жизни – но она держалась лучше, чем могла бы. Подавшая голос только после пятьдесят седьмого удара, Сирона стойко терпела всё, чего заслужила, крепко запирая свои ощущения внутри сознания, – даже несмотря на то, что Дариэль ушёл, он не потерял своей с ней связи и не должен был чувствовать, как отголоски её жизни влияют на него тогда, когда ему этого совсем не хочется. Сто один удар; время, медленно стекавшее на пол; застилающую сознание боль и неприятие себя – она терпела всё и знала, что заслуживает этого больше, чем кто-либо другой.
========== Чувство вины ==========
– Зачем?! – Имлерит, обрабатывая спину своей сестры, похожую на одну большую рану, начинал терять терпение.
Она молчала, опустив голову, но он прекрасно знал ответ на заданный вопрос и так. Целую неделю она приходила к нему, рассказывая о том, насколько жуткой и кошмарной женщиной является, обнимала его и плакала на его плече без слёз. Переживала и говорила о том, что недостойна быть собой, говорила, что должна всё исправить. Она отказалась от своего правого глаза, она взвалила на себя в два раза больше работы, а теперь – пожалуйста – попросила для себя наказание первого порядка.
– Я это заслужила, – её голос окончательно сломался, она разговаривала почти беззвучно, но всё ещё пыталась винить себя в происходящем. Его маленькая глупая сестра.
Имлерит уже не понимал, за счёт чего она живёт. Но он и не хотел понимать. Прислушиваясь к её тихим стонам и неприятному смеху своего отца, Эйдирена, оказавшегося с ними в одном помещении, он хотел убивать. Он хотел убивать, когда смотрел на множество рваных ран на её спине, которые будут заживать месяцами и навсегда останутся с ней уродливыми шрамами, которых она так боялась. Он хотел убивать, когда видел, как стекает по её поврежденной коже время, и без того находящееся в дефиците; когда наблюдал за тем как отстают от израненной спины куски плоти и кожи – он хотел убивать даже тогда, когда просто покрывал её раны единственной доступной ему мазью. Хотел покончить со всеми, кто причинял вред его сестре, моральный или физический, а в первую очередь – с её создателем времени, отобравшим у неё только недавно восстановившийся блеск в глазах, уверенность, глаз и здоровье, почти отобравшим её жизнь. Ещё хуже – попросту отобравшим у него сестру. Нет, женщину! Он ненавидел его, терпеть не мог, точно так же, как и любого из них на этой планете. Эгоисты, от которых так и веяло несправедливостью.
Имлерит понял, что что-то идёт не так, когда его госпожа жалобно застонала под натиском его «лечения» – он почти вышел из себя и его прикосновения стали жесткими, грубыми – он причинял ей боль. Проклиная самого себя, он аккуратно уместил её на своей постели, накрыв одеялом, вышел в коридор. Она получила первую помощь, получила время, получила даже того, кто будет приглядываться за ней, пока Имлерит будет занят.
Он знал, что если сейчас же не свернёт шею этому самовлюбленному петуху, никогда не успокоится. Его ярость не плескалась через край, ещё не приобрела статус «кровавой» и позволяла ему мыслить хоть в какой-то мере здраво. Если он покончит с Дариэлем, его сестра будет страдать, но она и так страдает уже сейчас – дальше двигаться было уже некуда. Она не могла позволить себе умереть, а он не мог позволить ему жить. Когда он покончит с ним, её страданиям придёт конец, ей придётся смириться с жизнью без этого человека, она сможет найти что-то другое для себя. Она сможет вновь найти его. Он ведь всегда, с самого начала был рядом. Всегда.
Были ли это его мысли, Имлерит не понимал. Когда он впадал в ярость, он не понимал почти ничего. Единственное, чего ему хотелось в таком состоянии – убивать, а потом, окровавленному, возвращаться к своей леди и говорить ей о том, насколько сияющие у неё глаза. Он делал так всегда, только теперь её глаза не сияли, и ждала она вовсе не его. Её создатель времени наверняка никогда не возвращался к ней в таком виде, никогда не разрывал никого на части только за то, что они посмели обидеть её.
Громко, почти оглушительно зарычав, словно дикий зверь, пожиратель времени ударил кулаком ближайшую стену. Красная поверхность покрылась трещинами, а в том месте, куда ударил его кулак, осталась здоровая вмятина, которая ещё долго будет напоминать создателям времени о себе. Он думал об одной сплошной ране на месте изящной спины своей сестры, думал о её дрожащих руках и надломленном голосе, думал о её потухшем взгляде и треморе во всём теле, от которого она не могла избавиться. Он думал о том, как сильно она пострадала из-за простой обиды своего мужа и хищно скалил зубы, не обращая никакого внимания на время, сочащееся из мелких царапин на его левом кулаке.
– Ты, – яростно прошептал Лорд Заточения, так удачно наткнувшись на Дариэля в одном из коридоров Капитолия, и вновь сжал кулаки. – ТЫ!
В целом, он не отдавал себе отчета в том, что творит. Ему ничего не стоило просто сложить этого человека пополам или отправить в самый дальний, самый страшный уголок Пустоты, но ему хотелось чувствовать его кровь на своих руках, хотелось слышать звук его ломающихся костей и разрывающейся плоти. Имлерит хотел разорвать его на части больше, чем кого-либо другого и жажда крови застилала ему глаза.
Первые несколько ударов пришлись на стену, к которой пожиратель времени буквально прижал своего оппонента, сверкая своими красными глазами. Он заставил его вжаться в резную панель, но ещё ни разу не попал по этому человеку. Пока что.
– Ты… – голос Имлерита хрипел и срывался, его руки, впиваясь в стену, дрожали, но он не позволял создателю времени сдвинуться с места. – Ублюдок, недостойный даже самого мелкого шрама на её спине.
Что раздражало его больше всего – это не то, что он украл женщину, которую Имлерит любил больше всего, которую он обещал оберегать; а то, что он смел, украв её, не позволять никому другому, даже ей самой, получить шанс на счастье. Несправедливо, до жути несправедливо, а любую несправедливость Лорд Заточения пытался устранить.
Следующий удар проломил стену почти насквозь – каменные осколки посыпались в сторону, задевая и Имлерита, и Дариэля, а руки пожирателя времени покрылись временем – оно пачкало стену, стекало вниз и бесило Имлерита ещё сильнее. Бесило, раздражало, выводило из себя. Он всё ещё хотел разорвать его на части, но сначала, сначала он должен был услышать его покаяние – такое же, какое устраивала каждый день его сестра только оттого, что сделала что-то, что показалось этому создателю времени не таким.
– Ты должен подыхать от боли, а не она, – пожиратель времени не кричал и даже не повышал голоса – он угрожающе хрипел, почти рычал, ухватив Дариэля за воротник и без каких-либо усилий приподняв над полом, ударом прижав к стене ещё ближе. – Ты. И ты заплатишь за каждый из той сотни ударов, которые миледи получила из-за тебя.
– Она получила всё это из-за своей глупости. И не тебе это решать. Поэтому закрой свой рот и не раскрывай пока не получишь на это прямой приказ, – Дариэль цедил сквозь зубы, сохраняя напускное спокойствие на и без того каменном лице, – никому не нужны твои комментарии.
Имлерит не хотел с головой погружаться в состояние кровавой ярости, не хотел, чтобы здравомыслие перебивалось вкусом чужой крови и времени, он пытался хоть в какой-то мере сохранить свой рассудок здравым, чтобы не навредить сестре ещё больше. Но куда больше? До смерти напуганная, сломленная и избитая до бессознательного состояния, повредившаяся рассудком, она уже была в худшем состоянии, какое только можно было представить.
Он хотел только услышать его покаяние, надломить его так же, как он надломил её, чтобы дальше он сломался сам. Наглый, самолюбивый создатель времени, почти ребенок по сравнению с ними со всеми, он позволял себе слишком много. Болтал, болтал, не раскаивался, даже не пытался раскаяться. Он насмехался над происходящим, не чувствовал ничего – и смел обзывать её глупой. Он смел звать её глупой после того, что сам с ней сотворил.
Запах крови казался пожирателю времени притягательным. Он любил кровь, любил, когда тёплая вязкая жидкость чувствовалась под пальцами, когда чужие кости хрустели под напором его рук. Он хотел разрывать их, ломать, резать на части – все они должны были умереть, чтобы утолить его жажду крови. Все они должны были умереть, чтобы он мог восстановить баланс справедливости в этой вселенной. Этот мог бы стать первым? Этот, которого он ненавидел больше всего на свете; которого он сильнее прижал к стене, чувствуя, как напрягаются мышцы в его никчёмном теле; которого он по-настоящему хотел наказать.
На лице Лорда Заточения больше не отражалось ярости – поразительно спокойный, с одной лишь плескавшейся на дне глаз ненавистью, он прикладывал силу к тому, чтобы несколько раз ударить неприятного создателя времени спиной о каменную стену и почти выбить из него дух. Он был выше, крупнее, сильнее и моложе физически, он был пожирателем времени и мог выживать даже в экстремальных условиях; а вот старый и дряхлый создатель времени, не обладающий даже способностью к контролю разума, уже не мог. Имлерит сомневался, что он сможет даже ранить его, если вдруг захочет.
Ему хотелось рассмеяться, но он молчал, становясь только серьёзнее и ещё раз, ещё раз, ещё раз ударяя своего оппонента. Он держал его за горло, но не душил, избивал, но пока не убивал – тому должно было быть хоть немного больно. Всё так же молча, с до жути сосредоточенным лицом, Имлерит выудил из-за спины огромный тяжелый клеймор, вид которого в актуальной вселенной принял его войдшифтер. Орудие справедливости, призванное отправлять в небытие неверных, продолжение его руки, страшный сон тех, кто должен был провести остаток своей жизни в мучениях, в далеком уголке Пустоты, о котором никогда не вспоминали даже пожиратели времени.
– Любой, кто сделал ей больно вчера, будет разорван на части сегодня, – сверкнувший красными глазами, Имлерит широко ухмыльнулся и одним резким движением вогнал свой меч в стену, всего лишь в миллиметре от Дариэля. Пожиратель времени помнил эти слова и никогда не хотел забывать, что бы с ними ни происходило. – Ты будешь первым в списке.
Заточение в Пустоте – не то, чего ему хотелось. Он чуть было не сорвался, чуть было не отправил его туда, но это не дало бы ему того удовлетворения, которое он искал. Кровь, ему нужна была его кровь, его мольбы и страдания. Он должен был кричать так же громко, как кричала она; чувствовать, как что-нибудь ломает его кости так же легко, как дробили её плоть чужие розги. Он и каждый, о ком ещё сумеет вспомнить Имлерит.
Его нервный, пугающий смех эхом отдавался в пустом коридоре, отталкиваясь от стен и возвращаясь к своему хозяину, а Имлерит продолжал наступать. Он снова схватил создателя времени за шкирку, подняв над полом, как пушинку, и ударил его кулаком. Один раз, два, пятнадцать – по челюсти, по ребрам, в живот – ему было всё равно, куда бить.
Запах крови в воздухе стал ощутимее – противник не мог обойтись без неё, но все эти синяки и кровь из носа, эти ссадины, что он получил – всё это было мелочью. Лорд Заточения сломает его морально, а потом сломает физически, пополам.
– Ты не видел её, мусор, – Имлерит говорил тихо, почти шипел, в его тоне чувствовалась ненависть и презрение. Он ненавидел его, ненавидел больше всех во вселенной. – Не видел того, что она с собой сделала. Она страдала для того, чтобы ты не думал, что она плохая. Она любила тебя и делала для тебя всё, что могла. Она следовала за любым твоим грязным словом, подчинялась любому твоему бессмысленному приказу. Чем ты, ублюдок, отплатил ей за её любовь? Любовь, которая никогда тебе даже не принадлежала?
Фыркнув, пожиратель времени ударил Дариэля ещё раз, заставляя опуститься на пол и придавив ногой его грудь. Имлерит был сильным, но ещё сильнее его делала обувь – тяжелые сапоги, подбитые металлом и покрытые цепями, как и вся остальная одежда, в несколько раз усиливали давление. Дариэлю повезло, что он не бил его ногами. Пока ещё не бил.
– Тем, что обвинил её в её же существовании? – давление усилилось и Имлерит чувствовал, что всего одного усилия хватит, чтобы сломать этому жуку каждое из его ребер. – Тем, что отобрал у неё всё, что у неё было? Всё, чем она дорожила? Ты, мусор, даже взгляда её недостоин, не то, что любви.
Скривившись, он ударил создателя времени ногой. Сильно, больно, противно, чтобы услышать его вопли и сломать ему кости. Кости, личность, психику – он хотел сломать ему всё. Всё, что у него было. Так же, как он сломал его сестру. Его маленькую, беззащитную Сирону.
– Весь в папашу, – мужчина говорил невнятно из-за моментально распухшего лица, но достаточно громко для человека, о чье тело только что ударился тяжелый ботинок.
Более того, у него получилось вложить в свои слова все возможное отвращение, прежде чем он дал слабину и сплюнул кровь, приподнявшись на одной руке в безуспешной попытке встать. По ощущениям, у него был перелом как минимум пары ребер, запястья, и, что самое болезненное, ключицы.
– Такой же самоуверенный своенравный осел, лезущий не в свое дело, – все сомнения отпали, Дариэль лез на рожон и делал это единственным доступным ему способом – словами.
Создатель времени не хотел даже пытаться дать сдачи с самого начала, а теперь, когда не мог бы сделать это даже при большом желании, чувствуя, как слабость растекается по всему телу, он уже не собирался отрицать тот факт, что ищет возможность заставить эту машину сломать ему ещё несколько костей.
Лорд Заточения холодно и методично выполнял свою работу. Нет, он всё ещё отказывался отправить создателя времени в Пустоту и навсегда забыть о нём, он выполнял другую работу – работу защитника и брата, которую оставил на долгое время, о которой вспомнил только сейчас. Неважно, что говорил Дариэль; неважно, защищался он или нет – Имлерит просто не собирался позволять ему и дальше ломать его сестру.
– Она моя, – фыркнул пожиратель времени, ненамеренно забыв добавить слово «сестра», и с отвращением придавил пальцы оппонента носком ботинка. Чем больше костей он ему сломает, тем ближе он будет к её состоянию; чем больше боли испытает, тем скорее хоть на одну сотую приблизится к тому, что она ощущает каждый день. – Дело – тоже.
Сейчас он не мог даже помыслить, что когда-то считал Дариэля способным позаботиться о своей госпоже; не мог понять, как его угораздило подумать о том, что ответственность за неё можно доверить этому человеку. Он не мог этого сделать, не мог даже принять её заботу о нём. Он вообще никому не мог доверить такую драгоценность – только себе. Она была его и никакой создатель времени не мог доводить её до сумасшествия.
Имлерит хотел ударить его снова, хотел сломать ему позвоночник или вырвать одно из сердец, но не успел. На несколько секунд застыв на месте, он резко дёрнулся в сторону – как раз вовремя, чтобы избежать выстрела, оставившего след на стене.
Она всё-таки пришла.
Сирона с трудом стояла на ногах, её волосы растрепались и больше напоминали воронье гнездо, с её спины даже сквозь повязки до сих пор капало время, оставляя чёрный след на полу, но она всё же сжимала в одной руке оружие, а второй пыталась держать своего брата. Безуспешно, конечно, – это её нужно было держать.
– Отойди, – она хрипела и разговаривала практически неслышно, но Имлериту не нужно было большего – он оставил Дариэля у стены, бросившись в сторону сестры, и перехватил её, не позволяя упасть. – И никогда больше не трогай.
Будучи пожирателем времени, представителем первого класса, эта женщина оставалась опасной даже в таком плачевном состоянии. Она не могла стоять, – Лорд Заточения не представлял, как она до сюда добралась – падала каждый раз, когда пыталась сделать шаг, толком не могла говорить и держать что-то в руках, но всё ещё пыталась убить своего брата. Она не смотрела на него – предпочитала физическую расправу, стараясь выстрелить в него или замучить своими волосами, но сейчас он был сильнее.
– Вы перенапрягаетесь, миледи, – он почти забыл о том, что где-то рядом валяется создатель времени, которого он хочет убить и ненавидит больше всего во вселенной, и пытался удержать свою сестру на месте, но она только отталкивала его и давила на ошейник, цепь от которого носила при себе.
– Заткнись, – такая же агрессивная, как и Имлерит, Сирона снова потянула за цепь, заставляя его остановиться, и попыталась пройти вперёд. – Мне придётся тебя убить. Ты не должен был его трогать.
Упала. Ещё раз, а потом ещё раз, упёрто поднимаясь снова и не обращая внимания на то, что её ноги тоже были в крови. Она должна была помочь Дариэлю тогда, когда он снова страдал по её вине. У неё не получалось прочувствовать всю его боль, но она знала – это было больно. Ему было больно, а она снова делала всё не так. Разве Сирона может звать себя хорошей, правильной, когда делает всё не так? Не может и никогда не сможет.
Расстояние до её мужа не было длинным, но женщина всё ещё передвигалась с трудом. К концу она уже просто ползла, временами теряя сознание, но тут же приходя в себя за счёт одной только мысли о том, что ей нужно помочь Дариэлю. Помочь Дариэлю – так же, как и всегда. Неважно, что нужно сделать – обработать его раны гелем, чтобы завтра он уже о них забыл, или по кирпичикам разобрать вселенную, чтобы она его устраивала, а может и вовсе убить своего единственного брата за то, что тот посмел его тронуть. Никто не мог его трогать, пока она жива, даже если он больше не хочет терпеть её рядом. Если он не хочет, она уйдет сразу же, как закончит.
– Я не буду трогать, если ты не захочешь, – оказавшись рядом, Сирона трясущимися руками извлекла из кармана медигель, но не позволила себе касаться Дариэля, не спросив разрешения. – Могу лечить, не трогая.
Вблизи он казался ещё более побитым и тремор рук пожирателя времени только усиливался. Она вся дрожала – начиная от тела и заканчивая голосом, даже её взгляд подрагивал, метался туда-сюда. Ей было больно видеть его таким по собственной вине; ей хотелось рыдать от одного только осознания того, что он не просто пострадал – пострадал из-за неё. Ей хотелось, и она рыдала – беззвучно сотрясалась и тяжело дышала, позволяя времени вытекать и сквозь слизистую её глаза тоже. Она заслуживала этого, а Дариэль – нет.
– Тебе больно, – она всё же дотронулась до него, обработав гелем явно сломанную левую ключицу, но тут же одернула руку, в страхе отскочив в сторону. Его ключица больше не будет болеть, а Сирона вряд ли сможет дотронуться до него снова – ей было страшно, до дрожи страшно прикасаться к Дариэлю.
Имлерита всё ещё держал незримый ошейник, он слушался отданного приказа и оставался на месте, но сегодня для того, чтобы удержать его, требовалось что-то куда более сильное, чем приказ. Он наконец-то очнулся ото сна, осознал, что его сестра всё такая же маленькая и беззащитная девочка, какой была раньше. Она была такой всегда, а он, глупец, на какое-то время забыл об этом, позволив ей защищаться самостоятельно. Глупый, наивный Имлерит.
– Так не должно быть, – Дариэль собрался с духом, надавливая рукой на её руку – всего на миллиметр или немного больше, но этого хватало для того чтобы он скорчился от боли, вместе с тем не позволяя своей жене отстраниться. – Всего этого не должно было быть.
Сирона продолжала дрожать. Тряслась и с трудом удерживала себя даже в сидячем положении, удивляясь тому, что делал Дариэль. Он держал её руку и заставлял её делать ему ещё больнее, заставлял дёргаться и вслушиваться в его слова лишь на половину. Так не должно было быть? Её не должно было быть? Она снова делала что-то не так? Он не хотел, чтобы она его лечила?
– Не будет, если ты не хочешь, – тихо произнесла пожиратель времени, поставив ему ещё несколько инъекций геля в места, очевидно травмированные. Ей было страшно, очень страшно. Она не должна была его трогать, ей нельзя было его трогать, но у неё рука не поднималась оставить его таким, даже если ему казалось, что всего этого не должно было быть. – Не будет.
То, что Сирона плакала само по себе было нонсенсом, признаком глубокого поражения мозга, тяжелой психической травмы и её посттравматического синдрома, лишь усиленного происходящим. Почти добровольно, в качестве защитной реакции она выталкивала из себя остатки жизни, захлебываясь в этих беззвучных рыданиях и то и дело отскакивая от создателя времени в приступах беспочвенной паники. Он говорил ей не трогать, а она трогала – всё делала не так. Всё.
– Больше не буду.
Поставив последний укол, Сирона вновь резко одернула ладони и почти свалилась на пол, с трудом облокотившись на свои руки. Они подгибались и дрожали, а она, сделавшая для Дариэля всё, что могла, медленно отползала в сторону – ей всё ещё было очень страшно. Да, она заслужила такое к себе отношение, заслужила всё, что получила сейчас или получала когда-либо до этого, но это не отменяло этого противного животного чувства, близкого к панической атаке. Страшно, не дозволено, не положено – она должна была забиться в ближайший угол и сидеть там, пока долг снова не захватит её. Но ведь и исполнять долг перед вселенной тоже было страшно, тоже не было дозволено.
Имлерит не мог больше терпеть. Никто не заметил того, как он резким движением вытащил свой клеймор из стены, в которой тот застрял, но все должны были обратить внимание на почти что двухметровый кусок укрепленной стали, вонзившийся между Дариэлем и его женой.
– Прекрати пугать её, – если госпожа сказала ему не трогать этого создателя времени, он оставит его на какое-то время, но касаться её тот больше не сможет. Она тряслась от страха, она почти дошла до истерики и никто, ни один кусок мусора, даже самый особенный, не мог продолжать так изощренно над ней издеваться. – Никогда больше не смей её пугать.
Он облокотился на меч и бросил на Дариэля презрительный взгляд, а после злобно сплюнул на пол. Он ещё доберётся до него, ещё покончит с ним, размажет по ближайшей стене за такое обращение с его любимой сестрой, но сегодня, сегодня он просто оставит его в коридоре и уведет её от этого кошмара. Ей нужно было отдыхать и приходить в себя, а она проползла несколько лестничных пролетов и коридоров, чтобы избавить от боли этого идиота. И Имлерит не сомневался, что не остановись он после её слов, она бы обязательно его убила. Дариэль был для неё куда дороже родного брата, куда дороже любого человека во вселенной, но это было всего лишь временной иллюзией.
– Прекрати, – шепотом попросила Сирона, попытавшись снова взяться за оружие, но выронив его из ослабевших рук. Повреждения позвоночника, недостаток времени – всё это не позволяло ей даже двигаться правильно, не то что хвататься за тяжелые войдшифтеры. – Не трогай.
И он прекратил: Имлерит наклонился, чтобы аккуратно взять её на руки и, удерживая её только одной рукой, подхватил заодно и свой клеймор, не удостоив оставшегося у стены создателя времени какого-либо внимания. Сирона ещё следила за ним, когда они шли по коридору, но только отчасти – она считала, что ей и смотреть нельзя, но была рада, что смогла избавить его от боли. Завтра ему будет гораздо легче, обязательно будет легче, а она накажет себя ещё раз за то, что случилось по её вине.
Она думала, что накажет, но на следующее утро у Сироны не было ни сил, ни возможности подняться с постели. Она пряталась под одеялом, боясь даже нос показать оттуда и постоянно стонала от боли, свернувшись калачиком и путаясь в своих волосах. Работа требовала от неё невозможного, голова гудела, а спина разрывалась от боли. Ей больно было лежать, больно было дышать, больно было двигаться и даже думать. И было страшно. Что она будет делать теперь? Что она будет делать одна? Что она будет делать с осознанием никчемности, неверности своего существования?
Сироне было страшно и она не хотела покидать постели. Она пропустила утреннее собрание, вынудив Имлерита выступать за неё, и провела несколько часов, глядя на потолок. Она была виновата. Виновата в том, что когда-то оказалась не в то время и не в том месте, позволив себе стать частью длинной цепочки событий, которая привела к этому. И в том, что родилась такой. Никто, кроме брата, не принимал её такой, какой она была на самом деле. Никто никогда не принимал и никогда не примет. Никогда. И от этого становилось только страшнее.
========== Предатель ==========
Атмосфера в Капитолии была замечательной. На фоне недовольного происходящим Сареона, его свиты, пытающейся так или иначе избавиться от каждого из пожирателей времени, болезнь Синдрит была одной из самых прекрасных картин, какие ему приходилось видеть. Он слышал и чувствовал каждую из её мыслей, каждое из её болезненных ощущений и её желание спрятаться за широкой спиной брата и никогда больше оттуда не показываться. Она, конечно, нужна была ему вовсе не такой немощной, но разве нельзя пожертвовать коротким периодом времени перед её становлением? Эйдирен считал, что можно.
Его сын тоже показывал себя с лучшей стороны. С самого детства подверженный приступам ярости, он становился просто сумасшедшим, когда дело касалось не только несправедливости, но и его сестры. Рвал и метал, пытался уничтожить всех, кто посмел сделать ей больно и не замечал того, что всё это – и её боль, и беспросветная глупость Дариэля, которого он так искренне ненавидел, – часть плана его любимого отца. Имлерит всегда был импульсивен, а сейчас – как никогда.
Лорд Безумия лениво потянулся, откинувшись на спинку своего кресла и забросив ноги на небольшой пуфик. Как легко было управлять людьми, живущими эмоциями. Даже создатели времени из Совета, читающиеся как открытая книга из-за своих непомерных амбиций, могли оказать ему какое-то сопротивление; а вот эти, опирающиеся на любовь и боль, на яркие эмоции и ощущения – эти не могли. Он мог крутить ими как угодно, приводить в действие в любой нужный момент и подводить к воплощению его собственного плана. Дариэль, например, очень ему мешал, и он попросту заставил того ненавидеть свою жену за самую бессмысленную провинность, какую только можно было придумать. Он сделал ей больно и отказался оставаться рядом, а она, ведомая эмоциями и нездоровой к нему любовью, сама вывела себя из строя. А ведь он даже не прикасался к её рассудку! Этой её любовью, построенной на квантовой запутанности и простой ошибке, было очень легко пользоваться. Синдрит была глубоко влюблена в своего брата, только забыла об этом, покинув Пустоту, и по счастливой случайности проецировала свою любовь на глупого создателя времени. А кем он был, чтобы напоминать ей об этом?
С Имлеритом было ещё проще – на него не нужно было даже давить, достаточно было просто заставить его оказаться рядом с сестрой в самый тяжелый для неё момент. Он сам, помешанный на своей к ней любви, возненавидел и попытался убить Дариэля за то, что тот смел вредить ей таким подлым и варварским способом; за то, что не ценил её самоотверженную любовь.
Любовь – до ужаса глупое чувство, над которым Эйдирен часто смеялся. В этом плане он частенько скучал по Рангадах – холодной и жутко скучной женщине, которая, несмотря ни на что, очень долго не сдавалась, вступив в его игру. Сколько лет он пытался убить её, пока не нашёл подходящий способ? Сотню тысяч лет? Полторы сотни? Сколько она скрывалась и уворачивалась, в последний момент обламывала все его планы? Много, очень много раз. Теперь же она была мертва, а он прохлаждался на Этерии, заставляя её дочь действовать в своих собственных интересах. И ведь та даже не понимала, что любой её шаг, начиная от желания заняться сексом в чужом кабинете и заканчивая последними чертежами «синего ящика», продиктован им. Им, а не её собственным рассудком.
Когда пожиратель времени услышал за своей спиной недовольное «нужно поговорить», он не стал даже поворачиваться. Он знал, что рано или поздно назойливый жук явится сюда; знал, что тому понадобятся ответы на вопросы после внезапного осознания диссонанса в собственных мыслях. Он тоже действовал в соответствии с планом, тоже играл свою роль именно так, как хотел того Лорд Безумия.
– Не слышу твоих пламенных речей, – лениво протянул Эйдирен, развернув свое кресло и закинув ноги на стол, обратив взгляд на Дариэля. Он смеялся над ним не только своими словами и положением, он смеялся над ним даже своим взглядом, снисходительным и насмешливым. – А психологом у нас, прости, работает милая Ри. Можешь обратиться к ней, если она не убьёт тебя сразу, как ты переступишь порог её комнаты. В последнее время у нас не любят даже тебя, жучок. Но мне, чтобы ты знал, ты нравишься. Никто ещё не позволял себе бросать вызов Первой, да ещё и после того, как завёл с ней отношения. Кроме меня, конечно
же. Ты не находишь, что мы похожи?
Он широко и довольно ухмыльнулся, сложив руки в замок, и поправил воротник своего фиолетового пиджака прядью волос. Конечно, они с Дариэлем были совсем не похожи, – тот был ребёнком и даже не осознавал, во что ввязался – но Эйдирену нравилось играть. Нравилось быть безумцем, носить пеструю одежду сумасшедших расцветок и издеваться над людьми.
– Оставь свой фарс, ведь ты прекрасно знаешь, по какой причине я пришел сюда. Ты сам заставил меня лишиться части чувств, которыми я дорожу. Я не хочу этого, никогда не захочу по-настоящему, но дело в том, что желания зачастую расходятся с действиями, и сейчас я способен мыслить достаточно здраво для того, чтобы рассматривать это как один из самых правильных вариантов развития событий.
