Текст книги "Звезда и волк (СИ)"

Автор книги: Imlerith

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Если тебе этого хочется, – он уместил руки на её талии, крепче прижимая к себе, вдыхая едва уловимый запах её платиновых волос. – Если тебе захочется, мы можем провести здесь весь оставшийся месяц.

Она звонко засмеялась и вновь принялась за цветы, в порыве энтузиазма едва ли не задевая нос Имлерита своими рогами, а он постарался наклониться к ней ещё чуть ближе, чтобы подарить лёгкий, почти незаметный поцелуй в шею. Здесь не было и не должно было быть абсолютно никого – они могли заниматься всем, что только взбредёт в их светлые головы, но Лорд Заточения то и дело корил себя за то, что его мысли слишком часто сползают вовсе не туда, куда ему бы хотелось. Его сестра была увлечена чем-то по-настоящему невинным, а он заглядывался на длинный вырез с правой стороны её красной юбки, облизывал пересохшие губы, откидывая эти размышления и желания подальше, откладывая их хотя бы на несколько часов.

– Я хочу больше, чем месяц, – он не заметил того, как она закончила свой венок и извернулась, встав на колени, попытавшись достать до его макушки. – Я хочу всё время, которое можно для нас найти.

Его руки всё ещё лежали на её талии, а она наконец-то опустила цветочный венок ему на голову, создавая контраст с его волосами и рогами. Ей нужно было всё время, которое можно было найти в этой вселенной, а он мог дарить ей только эти секунды, чувствуя, как их холодные губы снова сливаются в поцелуе. Она была права, у них было слишком мало времени друг для друга, слишком мало возможностей чувствовать и оставаться рядом, слишком мало мест, где никто не упрекал их за эту порочную и противоестественную связь.

Имлерит прекрасно знал, что никакие брат и сестра не должны относиться друг к другу подобным образом, он и сам не один раз корил себя за то, что уже давно смотрит на Сирону как на женщину, которую любит, но если она смотрела на него в ответ точно так же, имело ли их кровное родство хоть какое-то значение? Они были влюблены, были близки как никогда и считались предназначенными друг другу почти что самой вселенной, разве этого было мало для того, чтобы посчитать все эти чувства, прикосновения и поцелуи нормальными? Этого было мало для того, чтобы он мог так же крепко прижимать её к себе в церемониальном зале, а не на богами забытой поляне в самом тёмном уголке Пустоты?

Сирона почти осознала, как расстёгивается мантия Имлерита, почти получила возможность наконец-то на него посмотреть. С тех пор, как она сказала брату о своих чувствах, он не позволял ей расходиться по-настоящему, опасаясь, что рано или поздно он сделает ей слишком больно, но в свой день рождения ей хотелось чего-то интересного. Ей хотелось изучить и запомнить расположение каждой мышцы в его теле, каждого шрама на нём и каждой родинки, если их можно было на нём найти. Ей просто хотелось к нему прикасаться и чувствовать его целиком, всем телом, а не только внутри себя.

– Это то самое хобби, на которое ты тратишь всё своё свободное время? – она почти разорвала их затянувшийся поцелуй, почти добралась своими тонкими пальцами до самой первой застёжки, когда чужой голос заставил их обоих с неприятным чмокающим звуком оторваться друг от друга.

Здесь не должно было быть никого, совершенно никого, включая недовольную и кривящуюся Ллос, преследовавшую Лорда Заточения в последние несколько недель. Больше двух сотен лет назад он уже дал ей понять, что ему не интересно общаться с ней, в каком бы ключе это общение её не интересовало, но она продолжала ходить за ним, умудряясь находить его даже там, где полагалось находиться только близким людям. Максимально близким.

– Это смысл, а не хобби, – будто бы опасаясь за безопасность своей сестры, он непроизвольно прижал её к себе крепче и заставил уткнуться лицом в его левое плечо. – И я просил тебя не ходить за мной. Особенно сегодня.

Никто в Пустоте не одобрял их отношений, никто о них не знал, но Ллос наблюдала за Имлеритом поразительно пристально, она попросту не могла рано или поздно не наткнуться на брата и сестру в том положении, которое скажет о том, что связывает их что-то совершенно не братское. Она кривилась и фыркала, презрительно поглядывая на платиновую макушку Сироны, только частично торчавшую из-за широких плеч её брата. Широких плеч, на которые отчего-то только она теперь имела право. Разве это было хоть в какой-то мере справедливо, если Ллос нашла его первой?

– Мне придётся применить силу, если ты не уйдешь, – он даже не оборачивался, беседуя с ней, только мягко перебирал когтистыми пальцами волосы сестры, словно его подруга не имела для него совсем никакого значения, не была достойна и простого взгляда. – Я не хочу, чтобы кто-то портил этот день.

У неё тряслись руки, непроизвольно сужались глаза, ей хотелось пойти и рассказать всем и каждому о том, что здесь происходит, чтобы это прекратилось как можно скорее, но о том, что может творить Имлерит ради своей сестры она знала даже лучше, чем многие другие. И сейчас, когда его сестра была одновременно и его родственницей, и его женщиной, и его «смыслом», как он сам сказал, это было втройне опасно.

– Выродки, – фыркнула она под конец, резко разворачиваясь и вышагивая обратно. – Сумасшедшие выродки.

Лорд Заточения чувствовал, как мелко дрожит Сирона в его руках и заставлял её смотреть ему в глаза, неожиданно для себя наблюдая в этих черных безднах решимость, какой до этого там никогда не видел. Его сестра, несмотря на дрожь и недовольство, вызванное появлением Ллос, выглядела уверенной, даже воинственной.

– Я не дам тебя ей или кому-то другому, – поджав губы, она схватилась за его воротник и вздернула нос, словно собиралась показать свою гордость исчезнувшему противнику. – У тебя не может быть кого-то другого, кроме меня. Я хочу быть единственной Звездой, которая будет тебе светить.

Он улыбнулся и убрал с её лица прядь волос, выскочившую от возмущения. Она была такой маленькой и глупой, так наивно и по-детски хотела быть для него единственной женщиной и пока ещё не осознавала, что уже давно таковой была. Ему не нужен был кто-то другой, он не интересовался ими, не хотел интересоваться. Для него существовала только она, для неё существовал только он. Это было правильно, это не должно было меняться.

– Так и есть, – прошептал Имлерит, запуская пальцы в её волосы и ощущая, как сестра снова принялась за застёжку на его мантии. Сегодня ей можно было даже это, сегодня ей можно было всё, чего она захочет. – Для тебя только я, для меня только ты. Считай, что я твой подарок на этот день рождения, Сирона. И я никогда уже не буду чужим.

========== Что-то особенное ==========

– Я могу сделать что-нибудь особенное?

Погода в Пустоте никогда не менялась. Можно было сказать, что погода в Пустоте отсутствовала вообще, но сейчас Сироне казалось, что ночами вне помещений гораздо холоднее, чем днём. Она ежилась и не представляла, почему её брату, с которого она сама полчаса назад стащила его длинную мантию, совсем не холодно. Он, по пояс обнаженный, оставался спокойным и улыбался, перебирая её длинные волосы, позволяя ей изучать его руками столько, сколько ей будет угодно. Он был интересным, а погода – не очень.

– Что-нибудь, чего я ещё не делала? – она казалась задумчивой, пальцами выводила на его груди какие-то неясные узоры, оставляя красноватые следы от своих когтей. – Есть что-нибудь, что ты разрешишь мне сегодня? Ты сказал, что сегодня мне можно всё, чего я захочу.

Имлерит пока ещё не представлял о чём говорила его сестра, но уже начинал опасаться. Сегодня, в её день рождения, он действительно обещал ей всё, чего ей только захочется, но сфера желаний Сироны часто расходилась с действительностью. Она была очень воодушевлена тем, что может проводить с ним время и тем, что он отвечает на её чувства взаимностью и хотела, кажется, попробовать всё, что можно попробовать до его фактического ухода. Он не мог сказать, что не одобряет подобного – каждый раз, когда она просто касалась его, он начинал дышать чаще и касался её в ответ, непроизвольно теряясь в происходящем, но чувство страха за его маленькую, почти миниатюрную сестру никуда не исчезало. Она уже почти привыкла к его размерам и к тому, что это до сих пор бывает больно, но это вовсе не значило, что её сегодняшнее «особенное» окажется таким же безопасным, как и то, что им приходилось пробовать до этого момента.

– Например? – он запустил руку в её волосы, перебирая их пальцами, заставляя сестру довольно улыбаться и запрокидывать голову. – Сегодня у меня нет никакого права тебе отказывать.

У него не было никакого права ей отказывать.

Сирона улыбнулась ещё шире, на несколько секунд потерявшись в ощущениях от его слишком откровенных прикосновений к её волосам, и ухватилась руками за его широкие плечи. То, чего ей хотелось сегодня, немного пугало и вызывало у неё двойственные чувства, словно она одновременно и хотела, и не хотела этого, но первое однозначно перевешивало. Ей было интересно, это могло показать её брата совсем с другой стороны, могло позволить ей почувствовать себя иначе. Она хотела изучить его, узнать его со всех возможных сторон, хотела прочувствовать всю возможную для них гамму ощущений, а на это у них оставалось даже меньше одного единственного месяца.

– Я… – на несколько секунд замявшись, Сирона уставилась на ключицы Имлерита, словно те могли помочь ей собраться и отбросить странное смущение, касающееся мыслей в её голове. – Я могу попробовать сделать это ртом?

Наверное, если бы пожиратели времени умели краснеть, она оказалась бы не только до смешного серьёзной, но и до красноты смущенной. В первые несколько секунд Имлериту даже хотелось усмехнуться в ответ на такое поведение, но этих же секунд было достаточно для того, чтобы его сознание сумело обработать полученную информацию. Из всего, что могло оказаться для неё опасным, болезненным и неприятным его сестра, пожалуй, выбрала самое жестокое по отношению к ней занятие. И сейчас, удивленно глядя на её слегка нахмуренные брови, большие черные глаза и тонкие губы, он не мог представить себе, каким образом она сможет заниматься тем, чего так хотела.

Как старший, как более опытный и серьёзный в их паре, он должен был отказаться и сказать сестре о том, что в подобных занятиях их разница в размерах может сыграть куда более значительную роль, но его собственное воображение, очень удачно интерпретировавшее слова Сироны, убеждало Имлерита в том, что нет ничего страшного в том, чтобы дать ей попробовать. Более того, это могло бы обернуться опытом для неё и воплощением самых постыдных фантазий для него.

– Нет, – взяв себя в руки, он уверенно мотнул головой и взял сестру за плечи, заставляя заглянуть в его красные глаза. – Это может быть слишком опасно для тебя. Если у меня не получится сдержать себя в определенный момент, это обернется для тебя не только болью.

– Я могу действовать только языком, – она не отступала от своих желаний, наглядности ради касаясь своим длинным языком его губ, вынуждая обратить на неё хоть какое-то внимание, – но я не хочу, чтобы ты говорил «нет».

Ему с самого начала следовало понять, что она не отступится от того, что задумала. Ему следовало знать, что на любое его «нет» она сможет найти миллион «да»; он должен был осознавать, что у женщин, даже молодых и неопытных, всегда есть множество рычагов давления на мужчин, которыми они могут пользоваться без зазрения совести. Имлерит должен был понять, что его сестра, с тех пор как он сам втянул её во всё это, не захочет оставаться такой же маленькой, наивной и неопытной, как до того.

У неё были слишком мягкие губы, слишком заманчивые речи и слишком быстрые, ловкие руки. Её когти, снова почти полностью обломанные, совсем не мешали ей, когда она расстегивала пуговицы на брюках своего брата, а её волосы то и дело обвивались вокруг шеи Имлерита, теряясь в его собственных волосах. Ему нужно было это прекратить, он был обязан это сделать, но с каждой секундой удерживать себя от настолько соблазнительного предложения, настолько активной сестры становилось всё сложнее. Это был её день и он не имел никакого права ей отказывать. Совершенно никакого права…

– Сирона, прекрати, – он схватил её за запястья в самый последний момент, когда ей оставалось только коснуться его руками, чтобы вывести из себя и заставить потерять все остатки возможного здравомыслия. – Я уже сказал, что это может быть опасно без должной подготовки и опыта.

– Тогда почему ты не даешь мне получить этот опыт? – его сестра задавала поразительно резонные вопросы, послушно оставаясь на месте и улыбаясь. – Я хочу получить его сегодня. Хочу почувствовать тебя любым способом, каким только могу. Тебе не нужно бояться за меня, если ты тоже этого хочешь.

Она давила на самые больные его точки и была чрезмерно послушной для того, что практически требовал первого в своей жизни орального секса. Он мог быть достаточно уверенным в себе, чтобы сказать, что любые её действия и попытки действовать не сведут его с ума, не заставят потерять голову, вести себя бездумно? Он сможет держать себя в руках, если всё зайдёт настолько далеко? Сирона считала, что сможет и вынуждала Имлерита отпустить её руки, вынуждала его терпеть любые прикосновения, каких ей сейчас хотелось. Верно, это был исключительно её день и он не мог говорить ей «нет» лишь потому, что не был достаточно уверен в себе.

Между Сироной и её братом уже несколько раз случался секс и она почти привыкла к ощущению его в себе, но ещё ни разу она не видела и не касалась его настолько близко и откровенно сама. Он никогда не позволял ей трогать его руками, не разрешал оказываться так близко к застежке его брюк, наблюдать за его возбуждением. За физическим, а не ментальным, какое всегда можно было заметить в его ярких глазах. Сейчас, наконец-то оказавшись внизу, она могла прикоснуться к его члену, провести пальцами почти по каждой вене, которую там видела, могла обхватить его рукой под шумный вздох своего брата и осознать, насколько он больше не только её рта, но и, наверное, любого органа, какой она назвала бы наугад. Каким образом он вообще в неё помещался? Каким образом она думала уместить его у себя во рту?

Может быть, если бы она не видела, как сжимались его руки, когтями царапая ближайшие камни, если бы она не слышала, насколько тяжелее он дышал от любых её касаний, Сирона бы передумала совершать такие подвиги. Это выглядело немного сумасшедшим, она всё ещё боялась, а когда оказалась рядом, начала бояться ещё сильнее, но Имлерит казался ей заслуживающим подобной ласки даже больше, чем любой другой человек во вселенной. Её страхи должны были отступить в сторону

хотя бы ради него, ради того, чтобы услышать эти его судорожные вздохи ещё несколько раз.

– Осторожнее, – его голос охрип уже после первого прикосновения её языка, но он старался думать в первую очередь о сестре, мягко касаясь пальцами её волос, перебирая их не столько для того, чтобы отвлечься, сколько для того, чтобы она не чувствовала себя лишенной чего-то в свой день рождения.

Сирона касалась его с осторожностью, медленно изучая его своим длинным языком и всё ещё не представляя, что ей нужно сделать, чтобы он поместился ей в рот. Чувствуя его вены, ощущая его вкус на языке, она думала, что будет достаточно просто открыть его пошире и не задеть Имлерита своими острыми зубами. Ему было бы больно, а ей этого совсем не хотелось.

Её воодушевляли его пальцы, запутавшиеся в её волосах, – это заставляло её мелко подрагивать, теряться не только в его тяжелом дыхании, но и собственных ощущениях, это стимулировало её стараться и дальше. У неё получилось взять его в рот – не целиком, но этого было достаточно для того, чтобы пальцы брата резко сомкнулись на её волосах, чтобы его голос сорвался на продолжительный приглушенный хрип. Он реагировал именно так, как она хотела и она, наверное, делала всё правильно. Её движения не были уверенными, её губы слишком сильно напрягались, каждые несколько секунд Сирона боялась задеть его зубами, а иногда и задевала, заставляя Имлерита сдавленно шипеть и направлять её с помощью своей руки.

– Сирона… – он должен был предостеречь её, не позволяя пытаться взять его член ещё глубже в рот, но сорвавшееся с его губ имя больше походило на фанатичный хрип удовольствия, чем на предостережение.

Изначально противившийся таким практикам, Имлерит почти утонул в происходящем, закрыв глаза, позволив своей сестре учиться, позволив себе получать удовольствие от её обучения и с трудом контролируя себя, чтобы не сорваться и не вынудить её делать это чаще, глубже и быстрее. Ему нельзя было так делать, ей нельзя было до такого доходить. Как бы сильно это его ни заводило, как бы ему ни хотелось двигаться самому или контролировать её движения – он не должен был этого делать.

Ей нравилось как он дышал, как он звал её по имени и как сжимал руками её волосы, как царапал тот камень, на котором сидел. Ей нравилось всё, что делал её брат и она пыталась заставить его делать ещё больше, пыталась заставить себя быть старательнее. Он занимал почти весь её рот, был очень странным на вкус, почти соленым, был холодным и до ужаса напряженным. Касаясь его губами, пытаясь коснуться языком, она чувствовала, как он пульсирует и медленно теплеет от её попыток доставить Имлериту удовольствие. Она хотела сделать ещё больше, взять его ещё глубже, но он не позволил ей, заставляя остановиться и снова выдыхая её имя. Если пока такого ей было нельзя, она должна была действовать иначе.

Сирона не могла держать его во рту слишком долго – она начинала задыхаться, у неё сводило челюсть, но она всеми силами пыталась заставить брата кончить и без погружения в её глотку. У неё был длинный, невероятно удобный язык, сводивший его с ума, она всё ещё могла касаться его им или губами, она всё ещё могла заставлять его запрокидывать голову назад и дышать ещё тяжелее, почти рычать. Она была бы плохой сестрой, если бы так и не сумела довести его до оргазма. Очень, очень плохой сестрой.

– Я люблю тебя.

Имлерит говорил это Сироне каждый день, каждый раз, когда они оказывались рядом, но сейчас, когда он, притянув её к себе наверх, стирал с её лица остатки собственной спермы, это звучало особенно извращенно – почти грязно и постыдно, именно так, как все считали с самого начала. Но для них двоих это не имело никакого значения. Среди ночей, которые они проводили вдвоем в самых дальних и холодных уголках Пустоты, не было никаких «всех» – были только они и никого, кто мог бы осудить их за грязь или извращенность собственной любви.

========== В последний раз… ==========

Это должно было случиться сегодня.

Сирона бродила по залу, пыталась найти себе место, но её мысли не давали ей покоя, заставляя снова и снова мерить шагами помещение. Пятнадцать шагов в одну сторону, пятнадцать в другую: она сделала это уже около сотни раз, но ни капли легче ей не стало. Её мучили чувства и ощущения, яркие предчувствия и видения, они преследовали её уже несколько дней. Сегодня Имлерит должен был уйти, должен был погрузиться в сон, как и все остальные столпы, сегодня она должна была сказать ему о том, что её преследует.

Из всего, что у неё было, единственным, чем она дорожила, всегда оставался брат. Он защищал её, заботился о ней, он любил её и она любила его в ответ. Они были ближе, чем большинство братьев и сестер во вселенной – их связь выходила за рамки разумного, отражалась на их отношениях, хранилась в древних пророчествах и должна была быть сильнее любой другой. Сироне совсем не хотелось это терять, едва получив возможность этим наслаждаться. У них было так мало времени, какое возможно было посвятить друг другу, что казалось кощунством позволять ему уходить так рано – он должен был остаться, должен был забрать её с собой, если когда-нибудь ей суждено забыть его и потерять всё, что связывало их сейчас.

– Сирона, – она чуть было не подскочила, когда брат коснулся её ладони своей рукой и вынудил обернуться.

Она так долго ждала, так сильно нервничала, что не заметила, как церемония его посвящения закончилась. Он выглядел усталым: его яркие, как горящие угли глаза потухли, а широкая спина казалась сгорбленной, словно вместо словесного посвящения он прошел сквозь несколько часов изнурительных физических тренировок. Ей хотелось обнять его, но в зале, как говорили старшие, не положено заниматься такими вещами. Разве это имело значение, если старших здесь не было, а Имлерит должен был уйти уже через несколько часов? Она могла делать всё, что угодно, если это было важно для них двоих.

– Не уходи, – девушка была намного ниже своего брата и их объятия всегда смотрелись немного странно, и когда она делала это так отчаянно, сжимая руками ткань его чёрной мантии, казалось, что ей хочется по меньшей мере вскарабкаться по нему наверх. – Не уходи или забери меня с собой. Я не хочу тебя забывать.

Маленькая Сирона всегда удивляла его: когда выгораживала его и его поступки перед старшими; когда всюду ходила вместе с ним; когда признавалась ему в любви или оказывалась настолько взрослой, что у него кружилась голова. Она удивляла его даже сейчас, когда говорила о чём-то, о чём он не имел ни малейшего понятия. Даже если бы ей очень захотелось, она не смогла бы его забыть – они всегда будут связаны, всегда будут возвращаться к одному и тому же состоянию, призванные вместе менять эту вселенную. Имлерит понятия не имел, когда это случится и при каких обстоятельствах, но знал, что Сирона не сможет забыть его, через что бы ей ни пришлось пройти. А он никогда не сможет забыть её, как долго ему ни пришлось бы спать.

Она была его Звездой, он был её Волком – они были предназначены друг другу и уже никогда не смогли бы разойтись. Он читал об этом, он изучал это и чувствовал. Он знал это почти наверняка.

– Я не могу, – Лорд Заточения покачал головой, крепко прижимая сестру к себе, едва заметно коснулся губами её макушки. – Но я не позволю тебе меня забыть. Я обещаю, что найду тебя, где бы ты ни находилась. Я сделаю всё, чтобы ты вспомнила меня, если вдруг забудешь.

– Я видела, что будет, – ещё крепче цепляясь пальцами за тёмную ткань, Сирона нервничала и могла бы расплакаться, если бы только умела, уткнувшись в грудь своего брата. – Я не хочу погружаться в этот кошмар, я не хочу забывать тебя и жить… так. Я – твоё предназначение, а не то, что я видела эти три дня! Не позволяй мне оставаться здесь и уходить туда, такого не должно быть!

Она поднимала голову, внимательно смотрела ему в глаза, пыталась потрясти брата и добиться от него хоть какой-то реакции на свои слова, но он только печально улыбался и снова и снова заставлял её прижиматься к нему. Она знала, что он хотел уйти ничуть не больше, чем ей хотелось его отпускать, но никто из них не мог ничего с этим поделать. Её глаза позволяли ей видеть далеко вперёд, заглядывать в будущее и чувствовать, что может произойти, а его уверенность позволяла ему считать, что они никогда не смогут забыть друг друга по-настоящему. Они навсегда останутся двумя сторонами одной медали, что бы ни случилось с этой или какой-либо другой вселенной, но это не делало это болезненное расставание хоть чуточку легче.

– Пожалуйста, – Сирона продолжала, когда они уже заняли место на одной из длинных скамеек, крепко держала Имлерита за руку, незаметно подрагивая от нарастающего нервного напряжения. Он не должен был уходить без неё, они должны были быть вместе, всегда должны были быть вместе. – Не оставляй меня одну.

Эти огромные чёрные глаза, смотревшие на него с такой надеждой и грустью, заставляли Лорда Заточения чувствовать себя виноватым перед своей младшей сестрой. Всю жизнь он заботился о ней, оберегал её от самой мелкой опасности, любил её и учил всему, чему только можно было научить, а теперь она должна была остаться одна на неизвестный, но, скорее всего, по-настоящему огромный период. Он не мог взять её с собой, не мог остаться и за это ему было стыдно. Его Сирона не должна была оставаться одна, а у них двоих остался всего один вечер. Всего один вечер для того, чтобы побыть вместе в последний раз.

– Я не могу, – тихо повторил Имлерит, склонившись к ней, и мягко коснулся её щёк своими грубоватыми ладонями. – Но не оставлю тебя одну до самого конца. У нас осталось ещё несколько часов, и я не позволю тебе остаться одной. Ни за что.

Обычно братьям и сестрам не полагалось дарить друг другу поцелуи прямо посреди церемониального зала, обычно им вообще не полагалось касаться друг друга так недвусмысленно, откровенно и глубоко, но тогда, когда от сотен и тысяч лет оставались часы и минуты, никому из них не хотелось думать о том, что им было положено делать, а что – нет. Они просто наслаждались моментом, в последний раз чувствуя вкус и запах друг друга. Даже старшие, наблюдая за ними, не могли ничего им сказать. Эта связь была правильной, была предначертанной и противиться ей теперь нельзя было даже им, независимо от того, насколько неверной и противоестественной она была. Ничто не могло встать между Волком и Звездой, если они уже сделали себя частью бесконечности вселенной, если они уже вовлекли себя в её жестокую игру.

– Я обязательно вспомню тебя, если мне придётся забыть, – с отчаянием в голосе произнесла Сирона, крепко хватаясь за воротник брата, почти не отрываясь от его губ. – Я обещаю, я обязательно вспомню тебя, если это сбудется.

– Я знаю. Я – твоё предназначение, ты – моё, мы не сможем разделиться. Никогда.

Неважно, сколько лет должно было пройти, что должно было случиться. Сейчас, после этого обещания, он целовал её так, словно кроме настоящего времени у них не осталось ничего. Ничего не существовало, не должно было существовать – только сегодня, только сейчас, только они, отчаянные и предназначенные исключительно друг другу, что бы ни случилось.

========== …поклянись ей ==========

Любое помещение в Пустоте считалось тёмным и душным, каждое казалось наполненным каким-то неясным дымом и не освещалось ничем, кроме блеклых факелов, неизвестным образом прогорающих при отсутствии кислорода.

В одной из таких комнат, самой маленькой и отдаленной на территории старого храма, на одной из длинных, сколоченных из подручных материалов скамей, расположись двое схожих между собой пожирателей времени. Их волосы, покрытые одинаковыми платиновыми защитными чешуйками, блестели под неярким светом горящего в углу факела, а тёмные глаза почти идентично сверкали каждый раз, когда кто-нибудь из них оборачивался к свету. Глядя на них, можно было сразу сказать, что они должны иметь родственные связи или хотя бы один образец, по которому строили их спираль ДНК. Можно было бы, если бы не странная, почти неестественная разница в их росте: слишком высокий даже для пожирателей времени мужчина забавно смотрелся рядом с девушкой, не добравшейся и до самой минимальной планки роста собственного вида.

– Сколько ещё осталось? – Сирона крепко прижималась к руке Имлерита, которой он её обнимал, говорила почти шепотом, стараясь ничем не выдать себя другим, не потерять этого теплого ощущения присутствия, пока её брат ещё никуда не исчез.

– Полчаса, – он отвечал ей так же тихо, притягивая ближе к себе, мягко касаясь того, что люди могли бы назвать волосами, а пожиратели времени звали потоками. Они были длинными, гладкими и очень податливыми. Они были красивыми. – Или немного больше.

Её когти с силой сжались где-то в районе его локтя, когда она резко вздрогнула и судорожно вздохнула. Всего полчаса до того, как он исчезнет и уже, скорее всего, никогда не вернётся. Сирона всё ещё очень боялась, всё ещё не хотела, чтобы они разлучались настолько жестоким, бессмысленным способом. Почему ей нельзя было остаться вместе с ним? Почему ни один из них не мог сделать с этой глупой несправедливостью?

Она готова была плакать, разрываться в эмоциональной истерике, но их народ не умел ронять слёзы, а посвящать оставшиеся минуты негативным эмоциям ей не хотелось. Сирона считала себя страдающей, однако понимала, что ни ей, ни Имлериту не станет легче, если она сорвётся. Он тоже переживал, ему тоже не хотелось оставлять её здесь одну, и она прекрасно это видела – в его глазах, в его судорожных объятиях, постоянном желании что-то сказать. Ему было так же больно, как и ей. Может быть, даже больнее.

– Сирона, – протянув руку вперед, Имлерит уверенно взялся за хрупкую и небольшую ладонь своей сестры и продолжил говорить. – Я не хочу, чтобы ты оставалась совсем одна.

С её характером, с её ролью в мире пожирателей времени Сирона могла оказаться лёгкой добычей для любого из их сородичей. Пока ещё слишком наивная и мягкая, она всю сознательную жизнь провела под опекой старшего брата, в какой-то момент ставшего для неё всем, и сейчас, оставляя её одну, Имлерит чувствовал себя виноватым. Он обещал себе защищать её, оберегать, а теперь вынужден был оставить её. Совсем одну, без защиты и даже какой-либо памяти о нём. И если возможность работать с памятью у них была, то обеспечить её безопасность в своё отсутствие он попросту не мог.

Хмурясь, свободной рукой разыскивая нужные вещи в кармане своей мантии, он следил за тем, как нервничала и переживала его сестра. Она елозила на месте, почти мёртвой хваткой цеплялась за его когтистую руку, она поджимала и кусала губы, постоянно старалась оказаться ещё ближе, чем уже была, а её «волосы» тряслись точно так же, как и всё остальное тело. Последние минуты всегда оказывались самыми трудными – время, которого, казалось, было так много, ускоряло свой бег и превращало оставшиеся полчаса практически в секунду.

– И хочу, чтобы это осталось у тебя, – Имлерит выдохнул и с осторожностью надел на палец Сироны неприметное тёмное кольцо, тут же исчезнувшее под её тонкой бледной кожей, заставившее её сдавленно ойкнуть от резкой боли. – Хочу, чтобы у тебя осталось хоть что-нибудь от меня.

Сирона знала, что это такое. Их народ никогда не давал обещаний, их народ уже давно не заключал никаких пактов даже внутри их небольшого, тесного сообщества, но литература и уроки в академии давали четкое представление о том, какими традициями и обычаями располагали пожиратели времени. Никогда не привязанные друг к другу, не заинтересованные в заключении браков, не интересующиеся постоянными партнерами, их сородичи лишь в далеком довоенном прошлом могли похвастаться проявлением привязанности и желания провести всю свою длинную жизнь рядом с кем-то одним: они обменивались временем, чтобы в конце концов стать частью выбранной особи. А теперь Имлерит предлагал ей то же самое. Предлагал ей это, когда им оставалось меньше получаса.