Текст книги "Chorus (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Значит, правда, – не успевший поймать его альбинос откладывает в сторону контроллер и поднимается.

Угрожающе-медленно. Решается, видимо, на то, чтобы избить меня, и так уже едва живого. Дела могут принять нешуточный оборот.

– Остынь, Отелло, – уже я оправдываюсь, – не было ничего. Помог немного, я ж рук не чувствую почти!

– Да, Влад говорил, что их тебе просто в фарш сломали, – вроде как немного трезвеет от ревности Белоснежка, – но в каком плане помог?

Как же хочется бросить что-то навроде: «подрочил три раза и слизнул!», но жить хочется гораздо больше.

– Спину потёр, вся в корках была. Всё. И, кстати, Адам, – называю я парня настоящим именем, – ты знаешь, что ему тринадцать?

Скрип зубов. Пауза. Руки, уже готовые сжаться в кулаки, расслабляются, свешиваются плетьми. Голос парня неожиданно тихий:

– Откуда ты…

– Только слепой не заметит, – хмыкаю. – Впрочем, нет сейчас никаких законов, тебя не посадят, не боись!

– Что б ты понимал! – рычит, вскидывая голову и ожигая взглядом.

– Кое-что, – уже не пожимаю плечами, хотя и хочется. – Например, что мы тут все – на правах зверей, и то, что случилось со мной, не факт, что не случится с Владом никогда.

– Не говори так! – альбинос закусывает губу.

Диагноз поставлен верно. А красивая пара – два человека, для которых солнце – враг и проклятие, затерянные в уютном уголке в Улье, полном непостижимых существ. Хоть роман в стихах пиши.

– Это вероятно, сам знаешь, – я продолжаю быть жёстким. – Хочешь укорять себя потом? Не успел, не признался?

– Мне не нужно это, – глухо отзывается Белоснежка.

Садится, закрывает руками лицо, по-детски, как будто хочет спрятаться и от меня, и от всего мира.

– Не в этом дело, Ник, – впервые зовёт меня по имени, – я не хочу… ну, его. Не нужно. Пусть всё будет, как есть.

– То есть ты хочешь, чтобы он тебя… – добиваю я и без того смятенного Адама.

– Заткнись, заткнись нахрен, – шипит, чтобы сорваться почти на крик, хотя, скорей, рычание: – Ну и что! Ну и что! Если ты всё сводишь к сексу, то мне тебя жаль!

– Это вы уже сами решите, без меня. И тебе не жаль. Наплевать тебе. Но советую подумать. Очень советую.

Едва не сгибаюсь от боли, когда встаю. Неуютно тут находиться, да и Адама явно нужно оставить одного. Нет ощущения того, что меня из дома выгоняют. Жилище моё пока ещё не здесь. А там, где лежит тяжелораненный сайл.

Влад оказывается, предсказуемо, тут же, за дверью. Ещё более красный, и ещё глубже уткнувшийся в шарф.

– Всё слышал? – спрашиваю очень тихо.

– Угу, – мычит «вампирёныш». – Ты куда? Давай, я тебя провожу!

– Домой, – вкладываю в это слово больше чувств, чем ожидал.

– Понимаю, – Влад увязывается в след, а потом, хоть я и сопротивляюсь, поддерживает меня под локоть, – мне тоже твой сайл нравится.

– В смысле?

– Ты что, не знаешь? – оживляется. – Хотя… действительно, кто же тебе расскажет! Твой сайл – инициатор новой категории для людей!

– Чего?

– Сайлы, когда прилетают на планету, – охотно поясняет Влад, – присваивают доминирующей расе категорию. Условную. Нулевая – превосходят их, первая – равны, вторая – ниже по уровню и так далее, с множеством ответвлений. Так вот. Людей отнесли… э-э-э… к тупым и опасным.

Почему-то я совсем не удивлён. А Влад и правда много знает. Хотя ему и положено. С волками жить…

– Базовые условия содержания, полная эксплуатация, низкая полезность. Всё такое. Некоторые Архивариусы спорили, ну, так всегда бывает. А потом люди стали самоубиваться. Сайлы этого не понимают.

– Да, – киваю, соглашаясь, – человек отвечает только за себя, а каждый из них – за весь Рой.

– Угу! Вот тут-то и начались волнения. Я как раз здесь уже жил. Твоего Архивариуса с тех пор и знаю. Синий – цвет редкий, а Принц у него как научный проект был. Сайл твой и доказал то, что людям нужно имитировать среду обитания, развлечения и, самое главное, общение. И категорию людям подняли.

Я припомнил, что да, в первый месяц после прилёта сайлов жизнь была невыносимой, а правила появились уже позже, как и комфорт содержания, выходные, ограничения на половые контакты с чужими и прочее.

– Но Принц же…

– Это только подстегнуло исследования. Их твой сайл и возглавлял… возглавляет, – поправляется Влад.

– А я – новая подопытная крыска, – грустно улыбаюсь.

– Как и все тут, – серьёзнеет Влад. – Я же просто хочу верить в то, что мои сайлы – семья. А не эксперимент «Семья-1».

– Верь, почему нет. Сам знаешь, существует только твоё мироощущение.

– А вы все – лишь плод воображения, – поддерживает парень. – Ну, не смотри на меня так, Ник! Я много читаю! А ещё хочешь, я расскажу тебе о том, как один Архивариус, не твой уже, доказывал, что «Lego» – перспективная структура?

Рассеянно киваю, но Влада уже не слушаю почти. Вот как оно получилось. Я – продолжение проекта по изучению самоубийств. Не сомневаюсь, что всё, каждое моё слово, адресованное Мэлло, прикосновение, поступок – тщательно задокументированы и являются достоянием всех Архивариусов. Да что там. Всего Роя. И мой сайл – лишь играет определённую роль, выдерживает модель поведения, при которой я буду находиться в наиболее стабильном психическом состоянии.

И всё верно… то, как он разорвал пополам другого сайла на улицах города. Как отбросил меня в стену за то, что я только посмотрел на его ребёнка. Как держал над собой окровавленный орган врага – Влад как раз почти только что протрещал, что это не сердце. Сердца у сайлов просто нет, иронично. Пульс создают сосуды. А то был орган, выделяющий слизь и сперму. Наверное, поважнее сердца будет, потому что главное для Роя – потомство.

И всё же так хочется послушаться своего же обмана, своего же совета – видеть только то, что хочешь. Видеть Мэлло таким, каким он себя показывает. И наплевать на то, что когда эксперимент закончится, настоящая его сущность оборвёт мою жизнь, не задумываясь. Ради пользы для Роя.

– Ник, – мы почти пришли, когда Влад, неожиданно умолкнув, тянет меня за рукав, остановившись.

– Что?

– А что мне делать теперь? Ну, с Адамом… – краснеет.

– Жди признания, что. А если не получишь… ну, сам решай, какой я вам советчик.

– Да я… мог бы, наверное. Давно догадался. А ты правильно всё сказал. Я со своей «семьёй», Адам со «свободой». Мы заигрались. И что, если у нас – только этот день остался? Знаешь, совсем скоро у сайлов появятся дети… новые дети.

Да, умненький ты наш Дракулёныш, да. Мы можем оказаться не нужны в одночасье. А то, что сайлы не врут, – всё равно даёт тысячи вариантов. Я могу полететь с Роем засушенным по разным банкам. Или закатанным в питательные консервы для маленьких сайликов. И всё будет верно.

– И ещё, – Влад так и не отпустил мой комбинезон, – я понимаю, что глупо, но… Ник. Сайлы не злые. Вспыльчивые, резкие, но не злые. Не злобные. Постарайся их не ненавидеть. Хотя бы немного. Я… просто волнуюсь.

– Успокойся, – неловко отцепляю пальцы парнишки от ткани, – я знаю. Я справлюсь. Возвращайся к Адаму, я доберусь уже сам. А то он нас обоих растерзает, – выдавливаю подобие улыбки.

– Угу, – кивает, – но я так боюсь… не понравиться. Моё тело…

– Это не имеет значения. Если что, думай обо мне. А меня Маркус ещё как домогается! – в этот раз улыбка выходит убедительней.

Угукает, убегает, снова прячась в шарф, как личную крепость. Ну, пусть хотя бы у них всё будет хорошо. Может, они будут единственными счастливыми людьми на всей земле.

А я, сумасшедший, сразу следом буду. Прижавшийся к тёмно-синим пластинам. Слушающим уже ровный пульс. Ощущающий тепло. Нерешительно, осторожно дотронувшийся губами до полосы под глазами сайла.

И та – неожиданно светится, голубым и белым, ослепительным. Фиолетовый космос глаз – напротив, распахнут, затягивает в себя. Другая, чуждая жизнь, рождённая в безднах вселенной, у звезды, что и в августе в полях не разглядеть на небе. Плод иной эволюции, несоизмеримо совершенней и мудрей, чем люди, преодолевший годы звёзд только затем, чтобы позволить мне, маленькому, жалкому человеку, быть рядом.

На секунду кажется, что в моих глазах он видит отражения веков, поколений людей до меня, нашего хрупкого маленького мира, тусклого солнца… но и для него это – волшебство. Жизнь, встретившая иную жизнь…

– Ник, – тихо зовёт меня чёрная машина-помощник голосом Архивариуса. – Смешно. Хорус называет «сном». Ник дал имя. Единице Роя.

– Мэлло, – утыкаюсь головой в пластины под мордой сайла, чтобы он не мог меня видеть. – Я назвал тебя Мэлло.

– Счастье. Мэлло – счастлив, – поправляется сайл.

И вот это – по-настоящему смешно, слышать, как огромный инсектоид говорит о себе, как японская школьница-младшеклассница.

– Ник. Зачем помог? Ник мог умереть! Ник повреждён!

– А ты, придурок, нет, можно подумать! Знаешь, что, – вспыхиваю, —

я – человек! Че-ло-век! Понятно тебе? Не хор, не спутник твой, не питомец!

– Нет понятия, – отвечает сайл.

Бесящая, заезженная фраза.

– Ну ещё бы у тебя было понятие! – стискиваю пластины сайла. – Ты – единица Роя! Винтик в механизме! Без воли! Если Рою будет нужно, то…

Слова застревают в горле спазмами. Колкая правда, что я осознаю. Осознаю же полностью, разумом. И всё равно вцепился в чёрно-синего сайла. Всё равно здесь.

– Мэлло, – отвечает мне сайл, – единица. Но не Рой. Мэлло хочет нести Рой внутри. Один. Хочет понять.

– Как быть человеком?

– Да.

– Мэлло, – я сворачиваюсь, вытягиваюсь рядом, меж полусогнутых лап, стараясь не задевать склейки и стяжки на брюхе инсектоида, – Это невозможно. Потому что… я сам не знаю, как им быть. И сто́ит ли им быть…

========== 15. Благословенным проклятием лет последующих. ==========

Я опять просыпаюсь от взгляда. Пристального, неодобрительного… нет, ненавидящего. Но первая моя реакция вовсе не такая, какую я мог бы от себя ожидать. Не убежать, не спрятаться. Желание защитить. Как у маленькой собачки. Я вздохнул, вспомнив своего крошечного Пуди, и расслабился.

Потому что сайл, изучающий меня, был знакомым. Лилово-алая шкура поблёскивала в полумраке, шоколадно-вишнёвые глаза оставались неподвижными ещё несколько секунд, потом инсектоид наклонил голову, бесшумно подошёл поближе и, теперь уже полностью игнорируя моё существование, аккуратно принялся ощупывать неподвижно лежащего Мэлло. Я посторонился, поднырнув под согнутые ноги того, и отошёл на пару шагов.

Собственное тело немилосердно заныло, в желудке образовалось достаточно пространства, чтобы там поселился кит и завопил. Лиловый сайл на это не отреагировал никак, продолжая изучать раны друга. Мэлло не подавал никаких признаков жизни, даже полосы под глазами оставались тёмными и тусклыми. Опять находился вне сознания, но хотя бы пульсовые волны, убаюкавшие меня, до сих пор были устойчивые и ровные.

И такие сильные существа, как сайлы, нуждались в покое, когда выздоравливали, я готов был отпихнуть лилового, чтобы не беспокоил моего Архивариуса. Как будто тот мог почувствовать толчок таких слабых рук, как мои. Как будто весь я имел хоть какое-то значение и силу.

На лиловом Архивариусе, наконец, оставившем в покое Мэлло и теперь общающемся с его машиной-изучателем, и передатчика-то не было. Даже докричаться до него я бы не смог. Но стоило ли вообще это делать? Этот сайл – “стая” для Мэлло, его любовник, на нём теперь обязанности по уходу за ещё пока не родившимся детёнышем.

А я? Что мог я, в управлении преобразователем ничего не смыслящий? Захотелось, вдруг жутко захотелось хотя бы чуть-чуть приблизиться к полезности того, кого сайлы могут назвать своей стаей.

Не сдавшись в плен собственным боли и гордости, пошёл следом за лиловым сайлом сначала в рабочий “кабинет” Мэлло, где честно пытался понять, за что отвечает каждый переключатель, но, лишённый телепатических способностей, снова почувствовал себя ничтожным, а потом – туда, где находился резервуар с маленьким сайлом.

Если детёныш и подрос, то незаметно, по-прежнему не имея на белёсом теле ни одной пластинки. В этот раз он, очевидно, спал, и не видел нас. Состояние девушки, несущей на своём теле такой пусть и беззащитный, но довольно отвратительный груз, тоже было неизменным, она не похудела ничуть, и в целом выглядела здоровой, глубоко и спокойно спящей. В уголках красноватых губ притаилась улыбка. Она видит безмятежные сны, пусть их и насылает искусственно существо, сросшееся с её нервной системой. Может, хотя бы во снах она видит счастливое будущее в старом, жестоком и несовершенном, но, тем не менее, принадлежащем людям, мире. Которого ни у неё, ни у кого из нас больше никогда не будет.

Когда лиловый сайл уходит, я ещё некоторое время стою и всматриваюсь в лицо спящей, обрамлённое локонами рыже-медных волос как солнечными лучами. Она похожа на какую-нибудь святую, сошедшею к людям с небес в окружении ангелов, а не на живую девушку. У меня не было ни единого шанса даже встретиться с такой красоткой случайно, а уж о том, чтобы заговорить, не могло быть и речи.

Я кажусь самому себе сейчас вором, но то, что смотрю на неё тайком, ничтожно в сравнении с тем, что её красота, молодость, сама жизнь – украдены. Она теперь – мать. Но не сына бога… совсем не бога…

Как только, устав от собственного уничижения тем, что никакими силами не смог бы ей помочь, закрываю за собой дверь “инкубатора”, мне в ноги тычется машина-изучатель и доверчиво предлагает поесть, тот же бессменный концентрат с лёгким запахом яблок и несколько желатиновых шариков с водой. Жизнь – она продолжается.

Как нельзя кстати, я впиваюсь зубами в тёмный брусок еды, подумывая о том, что нужно научиться выпрашивать у преобразователя какие-нибудь другие добавки. Просить об этом Мэлло, которому самому до себя сейчас, как-то не по-мужски совсем.

Доедаю последние крошки, когда браслет на руке вдруг освещается. С чего бы? Поворачиваю и тыкаю во все вкладки подряд, пока нахожу совсем уж неприметную. Это что? Чат? Потому что там – определённо сообщение.Начало вроде ясное «Hallo Nick», значит, точно мне. А потом – отборнейший немецкий, причём разговорный. Я и на английском знаю только «fuck» и несколько существительных, ну, могу поздороваться, а уж на немецком… Поискав что-то похожее на переводчик, я вздохнул. Ни намёка. Телефон, валяющийся в моей комнате, был не менее бесполезен – за три года после прилёта Роя об интернете всё уже и забыть успели.

Ну, единственный немец, которого я знал лично – это Влад. Было бы разумно встретиться с ним и узнать, чего он хотел, а заодно и то, как этим чатом вообще пользоваться. В моём старом браслете точно не было таких функций.

Далеко ходить не пришлось, зеленовато-серый сайл, на котором восседает Влад, расхаживает туда-сюда по залу с входами в передвижные домики Архивариусов. Как только мелкий наездник меня замечает, то направляет сайла чуть не галопом.

– Ник, наконец-то! Поехали, поехали! – кричит и похлопывает своего “папу” по пластинам на загривке.

Миг – и я обвит языком инсектоида и тут же пристроен ему на спину, позади “вампирёныша”. Едва успев уцепиться за пластины резко взявшего с места сайла, заложившего крутой разворот, сбивчиво спрашиваю у Влада только:

– К-куда?

– Кое-что посмотрим! Чудо! – оборачивается через плечо парень, прижимающий к груди блокнот и пару карандашей.

Хочется спросить, что за чудо-то такое, но тогда оно станет уже не сюрпризом, ведь так? Вместо этого говорю:

– Ты же в курсе, что я не понимаю немецкий?

– А ты что, вслух прочитать не догадался? Корявый перевод, но получил бы! Я вот даже вашу “кии-рил-иицу” – по слогам тянет Влад, – читать учусь, Маркус мне транслит делает. Ваши ударения – ужасны!

– Русский – один из самых сложных языков! – отзываюсь.

Замечаю, что не только мы куда-то торопимся, в Улье наблюдается общее оживление, сайлы, попадающиеся нам на пути, кучкуются, как-бы что-то обсуждая между собой, или движутся в таком же, как наше, направлении.

Значит, чудо явно посерьёзней, скажем, Белоснежки с букетом цветов, пытающегося признаться Владу в чувствах, и его дух охватывает весь Улей. Возможно, лиловый сайл ушёл так быстро тоже потому, что хотел на него посмотреть. Архивариусам же интересно.

Наконец, мы пробираемся через уплотнившийся поток инсектоидов в одну из зал, в которой чудо – вот оно. Маленькое, ярко-бордовое, взъерошенное.

Живой новорожденный крошечный сайл. Детёныш. Первый, родившийся на Земле. Бегает смешно, как жеребёнок или щенок – делая слишком большие, неритмичные шаги, путается в своих лапках, встряхивает шестиглазой головой, покрытой невыросшими, и от этого топорщащимися в разные стороны, пластинами. Ничуть не боится сайлов вокруг, наоборот, тянется к ним, иногда выпуская из пасти язык и просто забавляясь им, как слонёнок хоботом.

Отец же, серо-стальной, крупный, с петлёй Воина на боку, не подпускает сына к любопытствующей толпе, иногда толкая его мордой или подтягивая дополнительной конечностью к себе поближе. Хотя сайлы вокруг ведут себя весьма тактично – немного постоят и уходят, уступая место новым. Не люди, что умилительных зверят и младенцев могут замучить до нервного срыва, а то и до смерти, как дельфинят, например.

– Я Адама не стал с собой брать, – делится Влад, уже старательно чёркающий в своём блокноте, – потому что он сказал, что передушил бы всех сайлов, пока они такие вот, маленькие.

– Могу понять. Ты не интересовался, что стало с мамой этого детёныша?

– Да, это… – Влад стискивает карандаш. – Но он же не виноват!

Маленький сайл резвится под надзором строгого и гордого папы, сразу сделавшись чудом, героем дня и надеждой целой расы. Ему невдомёк, что его жизнь обеспечила жизнь безымянной человеческой девушки.

– Он милый, Влад. Но это знак того, что Рой – не остановится. И наших детей и женщин сайлы не щадили. Мы вымерли, как вид.

– Может, и не совсем, – как-то хитро улыбается Влад. – Пойдём со мной к Адаму, расскажу тебе кое-что по дороге. Опусти нас, пап, – похлопывает он сайла под нами.

Инсектоид легко ссаживает нас обоих сразу сильным языком, Влад тянет меня за руку меж конечностей разных сайлов к стене, а потом в один из боковых коридоров, где сверяется с картой на браслете, а затем спрашивает у меня:

– Ник, скажи, где находятся все девушки?

– Либо мертвы, либо вынашивают сайлов, – буркаю.

– А если подумать? – продолжает улыбаться Влад. – Сайлов едва ли полмиллиарда, дети будут далеко не у всех. Получается солидный профицит. А мужчин сколько?

– «Профицит»… слово больно умное, – раздражаюсь я. – Просто скажи, к чему ты клонишь.

– К тому, – охотно поясняет Влад, – что где-то находится очень много молодых людей.

– Может, их уже на консервы переработали, – пожимаю плечами.

– Сайлы не едят людей! – возмущается Влад. – Какой ты непонятливый, Ник! С Архивариусом живёшь, а о Даре не слышал?

– Слышал, – уже заинтересовываюсь, – но что это – так и не понял.

– Я сам до конца не знаю, – мнётся вампирёныш, – но это точно какая-то технология. Сайлы что-то строят внутри этого Улья – обводит руками стены коридора, по которому мы не спеша идём, – подземное.

– Хочешь сказать, люди у них – рабы?

– Нет, – Влад мотает головой, украшенной косами хитрого плетения, – подопытные. Сайлы первый раз столкнулись с существами, у которых нет “коллективного разума”.

– Получается, мы самый отсталый разумный вид во Вселенной, – вздыхаю.

– Не совсем. Рой очень удивляет то, сколько приспособлений для коммуникации мы придумали, как разнообразно наше общение.

– Меня это как-то не утешает. А этот “Дар” как к нам относится?

– С ним проблемы, мне кажется. Поэтому население Земли до минимума и сократили, поэтому и согнали куда-то всех вместе. Сайлы честно хотят заплатить нам, и очень стараются.

– А ты точно просто-напросто не выгораживаешь убийц целого разумного вида, человечества, потому что двое из них о тебе заботятся? – заявляю небрежно и грубовато.

Влад останавливается, оборачивается ко мне и произносит неожиданно серьёзно:

– Я, как и ты, просто пытаюсь понять. Можешь мне не верить, но всё, что я тебе сказал – собрано по крупицам информации и слухам, но, наверняка, правда.

– Я тебе верю, – успокаиваю парня. – Но до конца простить их – никогда не смогу.

– А только одного? – Влад снова хитро улыбается. – Своего Архивариуса, скажем?

– У него дома – девушка в стеклянном сосуде, которая скоро умрёт. Так что нет. Не смогу.

Хотя я не совсем честен. Это сейчас мне легко произносить правильные, горькие слова, строить из себя скорбного циника. Когда же навстречу мне распахивается тёмно-фиолетовый, подведённый лазурными полосами, космос глаз Мэлло, я готов искать любое, даже самое слабое, оправдание, не только ему, но и всему Рою.

Это не поддающиеся логике чувство, кажется, только проклюнулось во мне из смеси покоя, комфорта, безопасности, из крошек внимания к своей персоне со стороны сайла, но уже – огромное, больше меня самого, и пугает, жутко пугает. Кажется, с ним не справиться, только бы удержать внутри, в себе, ни с кем не поделиться, попробовать задушить, загнать поглубже за то, что неправильное… Всё неправильное. Наш мир, прошлый и настоящий, Мэлло этот привязавшийся и я сам. Так нельзя. Мальчикам нужны девочки, ну, на крайний случай, мальчики, но никак не инсектоиды с других планет…

Помешательство от затяжного стресса, вот что это такое. Протекающая понемногу крышечка на разуме. Мне бы полечиться, отоспаться, отъесться хорошенько, а уж потом рассуждать. Я буду над этим смеяться, уверен. Мне и сейчас смешно.

– Прости, – пытается извиниться передо мной Влад, и всю оставшуюся дорогу до имитированных человеческих жилищ молчит.

Белоснежка уже поджидает его на входе, увидев рядом меня – нехорошо меняется в бледном лице, но всё же заговаривает с Владом:

– Я лишнего наговорил, наверное. Я не в себе немного был, я…

– Знаю, – тепло отвечает Влад, – но ты же помнишь, много кто пытается повлиять на твоего сайла, но пока… И вот ещё что…

“Вампирёныш”, одёрнув шарф, шагает к альбиносу, приподнимается на носочки и… целует того в бледные губы. Проделав это, чуть отстраняется и произносит, смеясь:

– Невозможно уже смотреть было, как ты изводишься. Мы теперь встречаемся, если что. Ник по нашему делу пройдёт в качестве свидетеля!

– А? Да? – только и получается ответить на это Белоснежке.

– Кстати, – обращается Влад уже ко мне, – я тебя привёл показать, как мы обустроили тебе твоё жилище. Кое-что поменяли, сам посмотришь, хорошо?

Киваю. Стараюсь улыбаться как-то не так явно, заметив, входя в комплекс, как альбинос делает попытку неловко обнять своего новоявленного парня. Надеюсь, хоть у них всё будет хорошо. По сравнению с тем, что начал ощущать в себе я, то, что Владу тринадцать, Белоснежке – явно за двадцать, и они оба – мальчики, – махровая сказка для самых маленьких.

В общей комнате, обозванной Лепрозорием, я сначала теряюсь, но вспоминаю, что вход в теперь уже мою комнату где-то слева. Находится он без труда – на двери, поверх какой-то полуистёртой надписи, выведено серым грифелем, с вензелями и слегка наискосок «Nick». Известно, чья работа.

Комната, раньше принадлежавшая Принцу, изменилась почти до неузнаваемости – большинство мебели было передвинуто, так, оранжевый диванчик оказался у стены слева, а стол – почти у двери. Некоторые безделушки исчезли, на месте них появились новые. Молитвослов на столе заменили какие-то распечатки с формулами, а распятие, не иначе, как в шутку, кто-то заменил рамкой с засушенными жуком-голиафом и палочниками. Зато сочеталось с коллекций бабочек на другой стене.

Мальчишки, наверное, старались, чтобы мало что напоминало мне, да и им, о Принце. Надеюсь, я окажусь поустойчевей психически. К тому же, я уже превзошёл его по полезности – свёл парочку вместе.

Открыв ящик комода, обнаруживаю там, как ни странно, записку. Естественно, на немецком. Пользуясь советом, пытаюсь прочитать её вслух, и с третьей попытки понимаю, что общий смысл гласит, что у машины-преобразователя можно заказать почти любую вещь или одежду, только с размером может получиться промашка. Больше ни в одном ящике ничего нет. Одежда предыдущего жильца была, скорее всего, уничтожена.

Мне, конечно, и в комбинезоне было неплохо и привычно, но иметь возможность походить в одних шортах была чрезвычайно заманчивой. Заказать у машины, говорите? Только как, если я не телепат нихера?

Ответ, кажется, был ближе, чем я ожидал, и крылся как раз в распечатках, оставленных на моём столе. Разложив их на диванчике и полистав, я понял, что имею дело с грубым, “машинным” переводом с языка сайлов на русский, того, что можно было охарактеризовать как «Пособие для сайлов-родителей по воспитанию маленьких сайликов». Однако более уместной и понятной литературы сложно было представить.

Если машины людей работали при помощи сложных закодированных алгоритмов, и имели лишь отдалённо удобный для пользователя интерфейс, а любой ремонт или изменение параметров требовали досконального знания самого оборудования, то у сайлов всё было намного проще. Достаточно было просто правильно думать, взаимодействуя с машиной.

Но этому как маленьким сайлам, так и мне, нужно было тоже научиться. Детям инсектоидов, к тому же, было намного проще, почти любой параграф пособия начинался словами: «Установите связь с вашим ребёнком». А у меня учителя не было и быть не могло.

Выручало только то, что у чужих, оказывается, было что-то вроде двух языков, общий образный, в котором слово, допустим, «сайл» означало какую-то любую, абстрактную единицу Роя, и конкретный, в котором каждый сайл кодировался отдельной мыслью. Последний тип языка вообще никак не переводился, поэтому в инструкции иногда зияли пробелы, что было забавно. Как пример: «Получение ____ из общего контура сферы и _____»

Но всё же это было намного лучше, чем ничего, я просидел над листами, наверное, пару часов, пока раны не разнылись, требуя к себе внимания, а, значит, хорошей порции мази. С неё, кстати, я и решил начать свои опыты по выпрашиванию вещей у преобразователя. Не только не забыл про её былую дефицитность, но и мог получить образец в своё распоряжение, для облегчения визуализации.

Аккуратно собрав листки в стопку, перевязал их шнурком, найденным в одном из ящиков стола, и двинулся на выход. Давно уже пора было узнать, как дела у Мэлло, не стало ли ему лучше, или наоборот, хуже. Я чувствовал себя немного виноватым за то, что так надолго его оставил.

Однако всё пошло не так гладко, как я ожидал. В общей комнате меня поджидал Маркус, сразу же метнувшийся ко мне, вжавший в стену, наклонившийся и нежно проворковавший:

– Ты, оказывается, здесь всё время был, а я жду-жду! Не забыл ещё, что мы должны друг другу, а?

– Встречные долги аннулируются! – зло выплёвываю ему в лицо, пытаясь освободиться.

Но куда там, с моими больными руками и едва ли затянувшейся дыркой в боку, против такого дылды, как Маркус.

– У меня для тебя, в таком случае, три плохие новости, сладенький, – гаденько ухмыляется тот с лихорадочным блеском в глазах. – Первая. Я так не считаю. Вторая. Я очень хочу тебя трахнуть. И третья. Я реально тебя сильней, а кричать, сам понимаешь, бесполезно.

Сглатываю. Правильно сказал классик, имея в виду людей, конечно же, не сайлов: «Ад – это другие»

========== 16. Воинов дал, пророков – стражей, чтобы беречь его, и защищать от него. ==========

Всё тело – горит, особенно там, где касается Маркус в данный момент. Я закрыл глаза, не сопротивляюсь, полностью раздет и дрожу. Но не от того, от чего дрожат героини дешёвых романчиков, никакого «трепета». Просто пальцы парня, вероломно меня разложившего на диванчике, покрыты мазью-регенератором, которой он тщательно смазывает мои раны. И это было бы обычным врачеванием, но…

Жарко. Больно. В голове – пустота, а в заднице – наоборот, дополнительное содержание. Маркус умудряется меня не только лечить, но и медленно, даже нежно, трахать. И сложно, слишком сложно сказать, какие у меня ощущения.

– Ты мне нравишься, – шепчет мне на ухо, наклоняясь.

Моложе меня, подросток почти. Но уже выше чуть не на голову, худой, нескладный. И весь – опасный.

– И дело не в том, что ты – мой первый, – усмехается в тишине комнаты. – Ты такой покорный. Мученик, да и только. Сколотить тебе крест – взойдёшь? Ты и сейчас не будешь сопротивляться.

Руки смыкаются на моём горле, стискивают, хоть и не сильно. Распахиваю глаза, дёргаюсь. Маркус улыбается, в очередной раз толкнувшись внутрь меня:

– Наконец-то ты на меня смотришь. Я уж думал – издох. Знаешь, как хочется тебя сейчас убить? О, Ник, не представляй! Ты уже отдал мне своё имя и тело, я же не сволочь, чтобы отбирать последнее? Лучше это сделает кто-нибудь из сайлов. Да. Тогда ты станешь героем. А пока побудешь ещё моей девочкой, хорошо?

Разжимает пальцы, я вдыхаю. Его я сейчас боюсь больше, чем всех инопланетян, вместе взятых. Он сильней меня. Он псих. Я ни за что не отобьюсь, если он и правда решит меня задушить. Убийца. Ему это – раз плюнуть. Киваю. Я согласен.

– Вот и отлично, – Маркус похлопывает меня по бедру, ускоряет темп трахания.

Я смотрю в сторону, чтобы не видеть его полубезумной улыбки. После того, как меня натягивал старый Архивариус-экспериментатор, у меня ещё и близко ничего внутри не вернуло себе чувствительность – боль от отростка сайла, поселившаяся внизу живота, и усиленная повреждённой печенью, забивает всё остальное. Чувствую себя какой-то секс-куклой просто. Такое мерзкое ощущение «попаданца», как будто во мне есть дырочки, от которых больно, царапины и надрезы, и я не могу сопротивляться. Или… не хочу? Маркус это замечает:

– О, девочка моя, мне больше нравилось, когда ты был более заинтересован. Я не мил тебе? Или мне нужно тебя душить, чтобы ты хотя бы шевелился?

– Мне больно, – тихо шепчу.

– Ну извини, принцесса моя, – Маркус поглаживает меня костяшками пальцев по щеке, где уже давненько обосновалась щетина, – тогда я быстро.

Действительно, ускоряется, дышит тяжело. Прижимается ко мне, обнимает, вызывая лишь новую боль в потревоженных ранах. Целует, почти кусает в шею и плечо. Терплю. Закрываю глаза. Что люди, что сайлы: когда насилуют – просто терпи.

Вот всё и закончилось, внутри меня – горячая липкость. Вполне довольный Маркус вынимает член, стряхивает последние капли мне на живот.

– Ты так холоден ко мне, принцесса! Вот, держи, – шлёпает на мою грудь баночку с остатками мази, – ухаживай за собой! Самое важное – просто выжить!

Застёгивает комбинезон и уходит, даже не попрощавшись. Вот кто живёт по собственной же мудрости и ни в чём себе не отказывает. Я же, по своей собственной глупости и доброте, спас чудовище. И если бы знал, что так будет – сомневаюсь, что сделал бы так снова. Потому что платит он мне за спасение – насилием.