Текст книги "Chorus (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

========== 1. И явился Рой. ==========

Say you love it,

Say you hate it,

Doesn’t matter ‘cause you’re all the same.

Say you want it,

Say you need it,

Come and get it ‘cause we love the shame.

«Blue Stahli»

«ULTRAnumb»

Я тяжело опёрся руками о стену, переводя дыхание. Бешеные фонари выжигали сетчатку своей яркостью, от света было не укрыться нигде, даже в этом грязном переулке. Повернув браслет, обнаружил на нём вполне себе приличную сумму.

Проклятые инсектоморфы были обязаны платить по закону, даже тем, кто не зарегистрирован обслугой. Только вот нигде не говорилось, сколько. Эти двое хотя бы оказались честными, хоть и несло от них бензином. Обычно же – одна единица на счёт, как насмешка.

Наскоро вытерев бёдра и спину, застёгиваю комбинезон. Царапины сегодня не глубокие, не то что те гниющие раны чуть не до костей, которые я видел у оформленных шлюх. Но мазь уже заканчивается, и мне, похоже, опять придётся пожертвовать парой обедов за банку. В любом случае надо спешить. Сайлы не прощают и малейших опозданий и, если я хочу до конца недели хотя бы дожить, нужно плюнуть на тупую боль в заднице и дрожь в ногах.

Как же так вышло, что представитель гордой человеческой расы боится гнева букашек? Да так уж. Оказалось, что наша раса не то, что не великая, а вообще – тля под копытами конницы. Точнее, под этими странными ходулями членистоногих.

Помните все эти фильмы про независимость, войну с инопланетянами, доблестные победы? Забудьте. Ну, может, «Войну миров» оставьте. Но даже она – оптимистична. Планета пала за три дня после того, как явился Рой. Через неделю после того, как в солнечной системе обнаружили их корабли. Через полтора месяца после того, как пресловутые пирамиды завибрировали, приведя в восторг учёных. И сели они, чёрт их, в Наска. Подтвердив все смелые теории. Только никто не обрадовался. Кто такие они? Твари около двух метров в холке, с шестью конечностями, крепким телом, напоминающим паучье, но изогнутом, и головой с рядами глаз и страшнючей пастью с жёстким языком. Их не берёт ни одно оружие, кроме ядерной бомбы, неудивительно, вся их шкура – кристаллические острые грани. Они немые и боятся темноты. Их – миллионы, и их ручные машины – убийцы. Нет, они не пожирали детей. Они их просто не замечали, отбрасывая ногами. Они вообще не едят органику. Зато с удовольствием сожрут металл и пластик. А дышат – щелями в теле, и азотом. Которого в атмосфере Земли почти в четыре раза больше, чем кислорода. Это теперь – их планета, не наша.

На школьной перемене все только и обсуждали, что выпускной и гудящие пирамиды Гизы, я наконец набрался смелости пригласить на выпускной девушку из параллели… Завыли сирены. Эвакуация. Паника. Через три часа нас нашли. Огромные чёрные тени, абсолютно беззвучные. И машины, освещающие им путь, прокладывающие тропу смерти. Я не столько помню, как на моих глазах утаскивали однокашников в фургон, пытаясь спасти, не столько, как падали, прожжённые насквозь, те, кто оказывал сопротивление, как машины давили первоклашек. Другое. Как одна из живых гадин просто слизнула мобильник с моей ладони, оцарапав языком-щупальцем. Я так и не дозвонился маме тогда. Её, в общем-то, уже не было в живых. Как и отца, и бабушки. Всё, что я нашёл в своём доме, – пса сестры, йорка по кличке Пуди. Собакен издох в прошлом году, его пнул один из сайлов. Я даже похоронил его. С одной стороны, оборвалась моя последняя нить памяти, с другой стороны, я стал больше есть сам. Хотя пёс иногда ловил крыс, но они были тощие и невкусные.

Со времени того, как первый чужой ступил на нашу землю, прошло три года. Ведём ли мы партизанскую войну, боремся с врагом? Нет. Они забрали всех женщин от пятнадцати до тридцати. Остальных – убили. Детей-мальчиков и стариков за три года также почти не осталось. Требование работы-то у них, как со взрослых, а заботиться стало некому. Сайлы перестроили города, теперь везде – ослепляющий свет, комендантский час и одно наказание за любой проступок выше среднего – смерть. Убежал – смерть. Напал на сайла или машину – смерть. Выключил свет – смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Почему бы им нас не убить сразу? Всё просто. Мы их зверюшки, шлюхи с минимальными правами. И нас осталось уже очень мало.

Почти никто не верит хоть во что-то. В этом городе вообще, наверное, только я. Потому что кое в чём уверен. Рой улетит. Не завтра. Не через неделю. Но улетит. Когда появится новое поколение из личинок или яиц… я не знаю точно, только то, что наши женщины – инкубатор. Миллиард новых маленьких сайлов. Может, меньше. И тогда придёт снова время людей. Ненадолго, но мне должно хватить жизни, чтобы его застать. Пока остальные пьянствуют, играют в карты или просто инертно ждут конца, я читаю. Книги по выживанию, все, что могу найти. Справочники. Атласы. Это не запрещается.

Правил, на самом деле, не так уж и много. Не покидай город. Не проявляй агрессию и вредительство. Выполняй рабочую норму. И будь всегда готов подставить свою жопу под… сложно сказать, как правильно обозвать эти отростки у них, выделяющие слизь, но пусть будут члены, по аналогии.

Я уже понял. Никакой другой цели, кроме выращивания нового поколения, у Роя нет. Они просто шатаются по нашим городам, которые, в свете их гастрономических пристрастий, состоят из жратвы, пьянствуют наш бензин и трахают нас, мужчин, как сучек. Причём «любимчиков» определяют одним им и ведомым способом, не знаю, может, по запаху. Я, к счастью, в их число не вхожу, царапины на ногах и руках от зацепов иногда даже заживать успевают.

Первый раз у меня случился на второй неделе вторжения, когда нам начали выдавать форму и показывать, как ей пользоваться. Комбезы на липучках, ничего необычного. Я тогда зазевался, рассматривая машины-преобразователи, которые ещё не успели стать привычными, казались всемогущим чудом, а во мне ещё теплилась надежда на лучшее.

Тогда – тёмная тень сзади, моментальная фиксация меня в коленно-локтевой, освобождение от комбинезона. Слизь, стекающая по спине и заднице, тёплая и вязкая. Больно почти не было, только тупые толчки. Тогда я вырывался, как больной, и располосовал о зацепы сайла руки и ноги.

Это потом уже чудесные преобразователи, машины-помощники Роя, изобрели и выпустили для нас мазь, от которой всё заживает быстрее, но тогда я познал весь ад обучения работе с разрезанными конечностями.

Теперь я усвоил правила. Просто неподвижно терпеть. Сайлам не так интересно, и самому не так больно. Не столько заднице, всё же их эта слизь – штука, облегчающая им, да и мне, жизнь. Бояться надо острейших граней на их брюхе, лапах и зацепов. Особенно языка, хорошо, сайлы редко его используют. Дёргаясь, сделаешь только хуже. Но любую волю это унижение подавляет полностью.

А ещё я обслуживаю одну из машин-преобразователей. Ту, что сортирует мусор и изготавливает из него пищу, как для сайлов, так и для людей. Просто слежу за сканером, чтобы чужим не попались невкусные соединения углерода, а людям – кусок пластика, камень или болтик. Добросовестно слежу. И еда, кстати, получается неплохая, машина почти безошибочно рассчитывает формулу, вкус и питательность. Вроде как, ещё и меняет состав от времени года, синтезирует витамины. Только вот еда эта – плоские бруски серо-коричневого цвета, твёрдости пирожного или шоколада. Сглатываю. Какой там пирожные, тут и крысу будешь рад сожрать. Я пса отбивал постоянно, и тот, к тому же, сам умел неплохо прятаться. А скоро, наверное, друг друга начнём жрать. Не от голода. С тоски.

Такая она теперь, жизнь. С шутками про идеальное, утопическое общество. Очень смешными, если бы не такими грустными. Все одинаковы, даже пол один. В одинаковой одежде, имеют работу, жильё, свободное время, сыты и не мёрзнут. Нет ни бедных, ни богатых, ни преступности, ни коррупции, ни терроризма, ни розни. И весь труд подчинён процветанию расы. Только не нашей. За что боролись – на то и напоролись. Сайлы за год построили идеальный, по их мнению, мир для нас, и поддерживают. Только что-то этот победивший социализм никому не нравится.

Но и восстание поднимать некому – по всему миру лишь смертельно усталые, запуганные, сломленные насилием кучки людей в слишком ярких городах. Может, кто-то, как я, лелеет надежду на жизнь после Роя. Может, кто-то и замышляет план по свержению режима. Я не думаю над этим. Я готовлюсь выживать самостоятельно, пока не найду таких же, как я, подготовленных парней. Или хотя бы небезнадёжных. Затем только, чтобы придать своей жизни хоть какой-то азарт.

Человечество – уже вымерло, в нём больше нет ни одной женщины. И в диких джунглях не осталось – машины сайлов сканируют биосферу почище спутников. Они теперь всё равно, что мертвы, судя по рассказу того парня, что знал парня, который знал парня… который одну из них видел, в общем.

Половина рассказа, конечно, брехня, но я чётко отсеял себе зерна истины – сайлы берегут пленных женщин пуще собственной жизни, и ни один человеческий организм нагрузку многогодовой беременности и родов острой многолапой твари выдержать не сможет.

Мужчины, правда, ещё живы, и иногда сайлы перегоняют их зачем-то в другие города. Думаю, потому что те стремительно пустеют. Только за последний месяц в нашей общине с собой покончили пятеро. Всё же самоубийство – тоже акт протеста, не могу их обвинять.

Приходит машина, забирает тело. И, пожалуй, только я и ещё пара человек знаем, что бросает она его в тот же питательный преобразователь. Аппетит у меня ухудшается, но ненадолго – не будешь жрать, сдохнешь ещё страшнее, чем эти бедолаги.

Хотя сайлы, стоит их немного даже уважать, никогда не глумятся над телами и не страдают манией извращённых убийств, но не особо заботятся и о том, будет ли жертва мучиться перед смертью.

Я, например, видел, как один из них просто разорвал провинившегося парня пополам передними ногами. Тот страшно кричал, умирая. Сайл, впрочем, никак не отреагировал. Потому что их раса – немая и глухая. К тому же не видит в темноте.

Ущербные? Не скажите. Они чуют каждую каплю пота на твоей спине и чувствуют вибрацию, а также радиацию и, похоже, ультрафиолетовые лучи. Они – чужие в самом полном смысле этого слова. Иногда общаются с нами при помощи светящихся экранов неясной конструкции, которые носят с собой. Пару раз я слышал, как синтезируют нашу речь устройствами. Но это было давно, когда нам втолковывали правила, их ранги. О том, что они – «Рой» и «Тишина». Поэтому мы назвали их сайлы (1). А мы – «Единицы» и «Голос». Поэтому, для их удобства, уже не люди. Хорус (2).

Сейчас мы всё запомнили, умеем различать сайла-ремонтника от сайла-надсмотрщика. По полосам краски, что у них на боках. Некоторых различаем «лично» – по оттенкам шкуры в основном. Ассимилируемся.

Между собой у них нечто вроде телепатии, ещё – световая индикация полос под глазами. Наблюдая, я научился различать простейшие эмоции и не попадаться сайлам в гневе – с освещёнными сине-серым полосами. А если две особи хотят пообщаться более тесно, то используют конечности. Нет, не те, которые у них для передвижения, причём по вертикальным поверхностям тоже, если есть за что зацепиться. Те, что прячутся под передним щитком на груди и напоминают формой лапки богомола, только оканчивающиеся четырьмя вроде как пальцами, попарно, напротив.

Это, как я понимаю, единственная сколь-нибудь уязвимая часть их тел, и показывают они их неохотно, как и применяют. Но иногда им просто необходимо отлаживать машины, общаться, производить другие действия, связанные с мелкой моторикой. Как-то я видел, как сайл аккуратно снял с себя ими листок, упавший с дерева. Потом, правда, снёс это дерево парой ударов ног, видимо, не оценив наступление осени.

Когда мне удаётся заметить эти отростки, обычно окрашенные темнее, чем шкура хозяина, мне не хочется их сломать или нанести вред. Охватывает нездоровое любопытство – какие они на ощупь? Но я же не могу подойти и спросить? Не хочу умереть ради этого знания!

Ещё пара минут, и я опоздаю, четверть часа – я труп. А идти ещё два квартала. Занесла же меня нелёгкая так далеко, к старьёвщику за электронными книгами и флешками. Как назло, ничего стоящего не оказалось, одни селфи и фотки котиков. Да если и находились книги, то дурацкие романы про розовые сопли.

К тому же приходилось ходить всегда кругами и разными маршрутами. Сайлам, конечно, не было дела до одинокого хора, но лавка старьёвщика – это им как кондитерская.

А теперь проклял себя за неудачный, слишком длинный обратный маршрут. Придётся бежать. Я припустил со всех ног и, вылетев из-за угла, столкнулся с собственной смертью. Налетел на переднюю ходильную конечность одного из сайлов, упал и перегородил ему путь.

Подняв голову, встретился взглядом сразу с четырьмя передними блестящими глазами, под ними зажглись индикационные полосы. Сайл был не зол, но жутко раздражён моим присутствием, и требовал, чтобы я освободил ему путь.

Я резво собрал руки в ноги и отскочил в сторону, не веря своему счастью. И застыл, как дурак, невольно засмотревшись на чужого. Огромный. Шкура – чёрно-зелёно-синяя, блестит, как нефть. Глаза – с фиолетовым отливом, все шесть, ноги – крепкие. И сам он как-то ладно собран. Напомнил мне жуков-бронзовок, что мы ловили в детстве. Тем более, я никогда не видел такого знака отличия – белая полоса по боку, зигзаг у дыхательных щелей. Кто он? Командир? Жрец? Кто?

Чужой остановился и обернулся, если можно так назвать это движение корпусом. Полосы мигнули, загорелись вновь. Что-то спросил. Я замер, не зная, что предпринять. Сайл спросил ещё раз. Я кивнул. В любом случае, отказ означал неминуемую смерть, которой я чудом и так избежал.

Чудо-жук потянул ко мне переднюю конечность, выпустив зацеп. Я понял и вознёс молитву всем богам. То время, которое меня будут насиловать, оплатят, значит, я смогу доказать по платежу, что я не специально опоздал. Я видел, как так, при помощи браслета, спасались. Сайлы не чинили беспричинную жестокость, всё же в каком-то количестве шлюх нуждались.

Первый раз в жизни я обрадовался, что меня трахнут, и потянул застёжку на комбезе, предпочтя не задумываться, на кой хрен сайл спросил моего согласия.

🐞

Комментарий к 1. И явился Рой.

_____________________________

1. от слова “silence” – “тишина”

2. от слова “chorus” – “хор”

========== 2. И скрыл небо от глаз людских, ==========

Но сайл толкнул меня зацепом в плечо, не сильно, но чувствительно. Под глазами загорелось «иди». Или, скорее, более грубое «двигай». Ну ясно всё, некоторые предпочитают более уединённые, узкие места, навроде переулков, чтобы упираться лапами в стену, так им намного удобней трахать нас, хоров.

Покорно топаю следом, за неспешно, явно уступая мне, идущей образиной. Хотя это погорячился. Есть в этом чёрном сайле, которого я раньше никогда не видел, что-то властное, даже по-своему красивое. Он больше всех похож на одну из машин их расы, чем на живое существо. Мощь, уверенность, точность движений конечностей. Трезв, сосредоточен. Явно не худший вариант инсектоида, в которого я мог случайно врезаться.

Иногда посматривает на меня последним глазом, как будто проверяя, не отстал ли я. Типа могу ослушаться и сбежать.

Браслет на моей руке загорелся красным. Пятнадцать минут прошли, я смертельно опоздал. Мы миновали массу удобных закоулков. А сайл, кажется, и не думает останавливаться, как будто ведёт меня куда-то целенаправленно. Ну мало ли. По этим тварям ничего не разобрать, если световые полосы не горят. А уж что в их мозгах творится… да и есть ли у них мозги? Может, у них внутри – кристаллы. Или плотные какие-нибудь тяжи.

Я успеваю задуматься о том, что раз эта тёмная особь несколько крупнее, чем остальные, моей жопе, вероятно, придётся несладко. А вдруг этот сайл ещё и течёт слизью убого? Мне такие попадались пару раз, с ними больно, хоть подыхай. Как-то мне становилось невесело, даже страшновато.

Я всё же маловато знаю о них. Вдруг он – маньяк? Вдруг он питается особо вкусными частями людей? Вдруг затрахивает насмерть? Смотрит вот постоянно. Ну что ты пялишься, что ты пялишься! Давай уже, решай что-нибудь!

Нет, идёт себе тихо. А вокруг потянулись уж совсем незнакомые кварталы, в которых я и до прилёта Роя не был ни разу. Какие-то развалины, памятники архитектуры, которые, судя по табличкам, ещё охраняются больше не существующим государством, хибары, бомжатники… Да и с освещением здесь похуже, встречаются даже совсем тёмные участки. Ну точно, маньяк. Неужели бандитов всех рас подсознательно влечёт в такую местность? Видимо, всё же я прав. Потому что в одном из переулков – беспредел.

Сайлов – трое, вонь от них – как будто бензовоз перевернулся. А парень на всех – один. Это нарушение номер раз, правила «Опеки населения» гласят, что не более двух в течение четырёх часов, или не более трёх раз с одним партнёром. Нарушение номер два – тот уродец, что в данный момент делает садку – использует язык. Не то чтобы запрещалось, но он им парня душит!

Ясно, зачем. Сайл с рыжевато-бурой блестящей шкурой, отчего напоминает мне таракана-мутанта, двигает брюхом размеренно, быстро, длинный, склизкий отросток-член, омерзительного бордово-синего цвета, входит в парня легко, схлюпаньем. Уже всё смазано, разработано, поддаётся. Давно трахает, и основательно.

Выглядит мальчишка ужасно. В чём-то изодранном вместо комбинезона, на спине – вспухшие кровавые полосы. Такие я видел на оформленных шлюхах, их оставляют плети-языки чужих. Дёргается худым телом, задыхаясь, раня руки и ноги, но тем только раззадоривая сайла-насильника. Ему этого и хочется, полосы под глазами – яркости неона. Удовольствие. Страсть. Похоть. Сильней, чем человеческая, но похожей природы. Трахает парня самозабвенно, даже театрально, красуясь перед остальными, всё быстрей, всё сильней сдавливая ему шею.

И я вижу, что у парня на тонких руках – нет браслета. Бродяга. Пойманный беглец, неведомо, как и где выживавший эти три года. И сайлы в своём, придуманном ими же, праве.

А я как к асфальту приклеился, словно сам чувствуя весь страх первого раза с сайлом. Горячее, тонкое, длинное нечто, вторгающееся в то место, которое и врачу стыдно показывать. Тёплая слизь, стекающая по ногам, боль в разрезанных руках. Отчаяние. Ужас. Унижение. Но меня хотя бы не душили насмерть!

Решаюсь. Моя жизнь уже, должно быть, кончается. А сколько ему, извивающемуся под инсектоидом? Шестнадцать? Хорошо, если так. Его можно спасти.

Не успеваю. Коричневый сайл резко замедляется, вводя член в многострадальную задницу парня с чвоканьем, толчками, и так же медленно вынимает, снова вводит. Как бы любя. Только это – нехороший знак. Нарушение номер три, неужели… Втягивает язык, и парнишка судорожно, на всхлипе, всасывает в себя воздух. Чтобы через секунду – жутко закричать.

Но сайлы – глухие. И его пьяному трахальщику-насекомому нет дела до того, насколько больно парню. Выгнулся, ввёл член полностью, замер, но на деле накачивает внутренности бродяжки семенной жидкостью, что по составу – едкая кислота.

У меня у самого ноги подкашиваются. Я знаю, каково это. Огонь боли изнутри, хочется орать, блевать и высрать все свои органы сразу. А сайл держит, сайл кайфует. Не все выживают после такого.

Парень сбился на звериный, утробный вой, и когда чужой, кончив, отбрасывает его от себя, не прекращает выть. Из ануса вытекает чёрно-бурая жижа, и в ней точно есть кровь.

Два других сайла, не менее пьяных, чем насильник, всё же стукают зацепами об асфальт с неодобрением на светящихся полосах. Такое по их меркам – позор, вроде как обоссаться в компании для людей. Тебе-то, может, и отлично, но окружающим – неприятно.

Как я понял, обычно сайлы кончают чисто для удовольствия, без всяких излияний. Такой же оргазм, с кислотной кончой – это для оплодотворения матки, и только. Даже неопытным и сильно пьяным непростительно. Но тут попроще – бродяжку потом можно и нужно просто убить, и никто не узнает. Только он больше не бродяжка.

Бросаюсь к нему, пробежав под животом у одного из сайлов. Перещёлкиваю свой браслет парню на руку, слабо отдавая себе отчёт. Бью его по лицу, отвлекая от ада внутри – если вытечет большая часть, не умрёт:

– Стань мной! Слышишь! Единственный шанс!

Скулит, но прижимает к себе руку с браслетом, как с величайшим сокровищем. А так оно и есть в этом проклятом мире.

И теперь сайлы обязаны ему, пытающемуся отползти из всё увеличивающейся лужи, заплатить и за секс, и за ущерб здоровью. И закрыть мой рабочий долг-опоздание заодно.

Только теперь это я – беглец и бродяга, хор-никто, и делать со мной можно что угодно. Немые сайлы это усекли даже пьяными, и тот, который насиловал паренька, цепляет меня лапой за комбез. Член у него ничуть не опал, покрытый теперь не только слизью, но и кислотой. Которой – быть во мне, доставлять незабываемые ощущения. Раскрывает пасть, выпуская язык. Последний секс в моей жизни, похоже, будет смертельно страшным.

Но меня отталкивает назад тёмная лапа, мягко, но как-то чересчур сильно. Не удержавшись на ногах, хлопаюсь на асфальт уже второй раз, оказываясь под брюхом у тёмного сайла. А я и думать забыл про него в порыве сумасшедшего альтруизма. Похоже, считает меня своей добычей, очень бестолковой, конечно, и делить ни с кем не намерен.

А коричневый совершает последнюю, роковую ошибку в своей жизни. Пытается ударить моего тёмного покровителя лапой, метя зацепом в глаза. Как же до боли похоже это поведение на драку людей-выпивох у бара ночью! Только светло и ни звука, кроме всхлипывания парня, отползающего из лужи. Фарс немого кино. Очень страшный.

Естественно, коричневый промахнулся. А в следующую секунду чёрный прыгнул вперёд и вверх.

Я ожидал лязга, смачного удара, хруста. Нет. Четыре конечности с выдвинутыми зацепами ударили в панцирь с мелодичным, гудящим звоном, как от хрустальной вазы, только оборвано, резко, и опрокинули коричневого на спину. Как таракана или жука.

Чёрный сайл чуть присел на задних ногах, вцепившись передними и средними в брюхо обидчика. Вот теперь – хруст, как от стекла. Как будто каток давит бутылки. Но это – от раздираемого на две части брюха сайла.

Я тут думал, что же у них внутри. Теперь увидел. Голубое, чёрное, вязкое, пульсирующее. Толком не разобрать. С резким, химическим запахом. Оказывается, сайлы могут чем-то пахнуть, кроме бензина. Правда, уже мёртвые.

Коричневый инсектоид пару раз дёрнулся и затих. Чёрный отступил, полосы под глазами светились, но неярко. Не ярость, и не злость. Раздражение. Брезгливость. А на меня напало что-то вроде истерического восторга. Вот как они решают дела между собой. Бесшумно. Быстро. Жестоко и изящно.

Дружки или, как называют сайлы свои компании, стая, разорванного поклонились до земли, но не чёрному инсектоиду, а парнишке, всхлипывающему от боли, потому что он даже руку не поднял. Дикий, что с него взять. Браслет мигнул и загорелся ровным зелёным, потом потух. Не только оплата за изнасилование, но и компенсация, позволяющая купить лекарство, и гарантирующая два выходных дня. Повезло бродяжке. Ну хоть кому-то. Надеюсь, он успокоится, всё обдумает, и сможет стать мной.

Тёмный сайл, сверкнув ослепительно-белой полосой на боку, развернулся и показал мне на своём языке «идём». Так, как будто ничего не случилось, убивать себе подобных – дело каждого его активного дня. А, может, так и есть. Может, он военный генерал, каратель, судья, или просто убийца. Или всё сразу, как случается и у людей. Иду я, иду. Прости, хнычущий парень, дальше сам, я сделал, что смог.

Ещё пара кварталов, и сайл останавливается, наклоняет голову вниз, замирает. Я знаю, что он делает. Зовёт свою машину-помощника. Телепатически, конечно. Но странно, что он так далеко от неё отошёл, обычно сайлы почти не расстаются со своими агрегатами.

Получив ответ, расслабляется и, подогнув под себя конечности, ложится. Становится похожим на живую чёрно-синюю крепость с глазами, под которыми полосы сообщают мне «жди». А судя по тому, что сайл улёгся, ждать долго. Чем так занята его машина, что даже на зов хозяина не откликнулась?

А я, кстати, устал. Очень. Это только казалось, что сайл шёл медленно, и я легко за ним успевал. На самом деле – выматывающе, на пределе, на дурацкой скорости – не бег и не шаг. Вспомнились тупые NPC в игрушках. Так вот как должен себя чувствовать герой после очередного квеста-сопровождения! С ног валиться. К тому же, я ничего не ел с самого утра. Не думал, что буду думать о порции остоебавшей питательной жрачки как о чём-то очень желанном.

Вечерело. Холодало. Ах да, осень же. Промозглый ветерок забирался под комбинезон, который, представляя собой очень умное устройство, и в лютый зимний холод легко спасал. Да ещё и сайл устроился на перекрёстке, открытому всем ветрам.

«Ну, всё равно же помирать», – решил я и сел рядом, да ещё и привалился спиной к наименее ребристой части его твёрдого тела. Пусть загораживает меня от ветра. Сами-то сайлы совершенно никак не реагируют на температуру окружающей среды, оставаясь равномерно-тёплыми. Примерно градусов около двадцати – тело, и более сорока – те самые отростки-члены. Горяченькие, да.

Инсектоид покосился на меня глазом, но ничего не предпринял. Хотя они, вроде как, терпеть не могут, когда на их шкуру что-то налипает. Может, люди не в счёт, а раздражают их только листики и бумажки?

Смотря вверх, на засвеченное адскими фонарями небо, бывшее некогда высоким и звёздным, я уже решительно ничего не понимал. Будут ли меня насиловать, убивать? Отдадут на опыты машине? Кинут в переработчик живьём? Кажется, это уже не имело значения. Страх ушёл, я с наслаждением почесал освобождённую от браслета руку. За три года его ношения тот оставил вполне чёткие следы на коже. Но я был ни капли не свободен. Никто из нас не свободен, пока Рой не улетит. Даже последних бродяжек постигает рабская участь, ещё более жестокая.

От тела сайла, откуда-то изнутри, исходила едва заметная вибрация, усиливающаяся и затихающая медленно, волнообразно. Как цикл работы механизма. Может, это их аналог пульса? Слишком много «может», сплошная неизвестность и неопределённость.

Я явно задремал, пригревшись, потому что проснулся оттого, что упал на спину и приложился головой об асфальт. Сайл не мама, чтобы ласково меня будить, просто поднялся на ноги, так что моё падение, уже третье, блин, за день – моя вина и мои проблемы.

Его машина всё-таки вернулась. Тоже тёмная, как и хозяин. Низкая, немного неуклюжая, медлительная. Такие я только в первый год встречал. Эти – для изучения чего-либо, и я никогда не видел их в личном пользовании. Теперь, впрочем, узрел.

Как и то, как с ней обращаются. Сайл втянул плоскую пластину-щиток у себя на груди и расправил ещё пару конечностей. Тех самых, похожих и не похожих на руки. Чёрные, гладкие, пальцы оканчиваются сверху кристаллическими тупыми выростами, не заточенными под когти. Касается ими машины, поглаживает. Общается. Усиливает телепатический контакт. А затем вынимает из неё треугольник коммуникации и закрепляет у себя на груди.

А я очень дурак. Не заметил совершенно, что у него при себе не было такого и, значит, расплатиться он со мной не мог. Надо же, какой правильный. Не собирался пройтись по мальчикам, что ли, а, чёрный?

Поднявшись, потирая голову, протягиваю к нему пустую руку, показываю. Браслета-то у меня теперь нет. А значит, я бродяга, и платить мне – не обязательно. Разве что только по закону, смертью.

– Ты понимаешь, – произносит сайл.

Не он, конечно. Устройство меж пластин. Не просто коммуникатор, а такой, который позволяет ещё и слушать. И не вопрос это, утверждение. Да что такого-то особенного, что инсектоиду потребовалось опускаться до моего примитивного уровня общения? Киваю.

– Да, понимаю. Немного, – отвечаю медленно, громко и разборчиво, вспомнив инструктаж.

Под глазами сайла освещаются полосы. Так. «Отойди», «вернись», «повтори». Проверяет, чёрт полированный! Хожу туда-сюда, как послушный мальчик. Непослушных убивают. И вообще, всё более чем странно, и уже интересно.

Инсектоид доволен, не пытается скрыть это, причём яркость полос под глазами такая, как будто трахнул меня. Он псих! Точно! Такое же у них бывает?

– Иди. Помогать.

Голос, конечно, синтетический, но не резкий. Как будто копия реального. Что ж, это зависит от машины-помощника, и изучатель, видимо, в этом плане наиболее продвинут.

– Хорошо, – соглашаюсь.

И уже вполне искренне. Мне самому интересно, в чём таком сайлу, который своих же легко пополам рвёт, имеет лучшую машину и неведомый знак отличия, может понадобиться помощь такого, как я. С чем у него трудности?

Послушно плетусь следом, почти молясь на изучатель – этот конструкт ходит как раз с околонормальной скоростью, мне не приходится изматываться. А сайлам, похоже, глубоко всё равно, с какой скоростью ходить и по какой местности.

Окраины кончаются, мы покидаем зону последнего фонаря. Тут же на машине загораются осветители, услужливо указывая дорогу хозяину. За город? Во тьму? С психованным сайлом? Конечно пойду.

В ночь. В ветер. В звёздное небо и мокрую листву, шуршащую под ногами. Сентябрь. Золотой. Прекрасный. Хоть и ночной, отдающий сыростью и холодком. Лесополоса, переходящая в настоящий лес. Неслышные шаги огромной чёрной многолапой тени рядом, свет, зовущий её впереди. И запах спелых яблок.

В животе заурчало, и стало немного неловко даже, теперь-то сайл меня слышал. Успокоил себя тем, что такие проявления моей голодной физиологии ему наверняка незнакомы. А дерево-виновник – как назло, вот, у самой тропы. Ничего же мне не будет, если я сорву яблоко? Ну хоть одно!

Не дичок, плоды средние, красивые, манящие. Только вот висят выше, намного выше моего пиздючного росточка. Почему я не доедал в детстве молочной каши? Теперь помру с голоду. И, как назло, на земле вокруг – ни одного. То ли звери поели, то ли тот бродяжка. А ещё я стоял под деревом слишком долго, потому что отстал от сайла, и тот это заметил.

Свет резанул по глазам, как будто меня полицаи приняли на месте преступления. Это машина развернулась и освещает меня-долбоёба, замершего под проклятой яблоней. Фрукт искушения, чтоб его. Змея не потребовалось, голодухи было достаточно. Может, и библейская Ева просто с утра есть хотела?

Сайл, заставший меня в позе лисы под веткой винограда, немного созерцает картину, а потом протягивает переднюю ходильную ногу, выпуская зацеп. Увесистая ветка, увешанная плодами, падает прямо на меня, я едва успеваю подставить руки.

Впившись зубами в терпкий, немного кисловатый, плод, ощутив на языке вкус сока настоящего фрукта впервые за три года, я догоняю сайла чуть не бегом. Как мало нужно, чтобы купить человека с потрохами, особенно, если они пустые. Как и голова. Я за этим психованным теперь куда угодно пойду!