Текст книги "Chorus (СИ)"

Автор книги: Illian Z

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Рой должен это слышать.

– Передашь, – небрежно бросаю.

Я жутко хочу есть, ещё сильнее – спать, а вовсе не решать судьбу мира и остатков человеческой цивилизации. Я и сам-то еле выжил и неизвестно, смогу ли дальше существовать. А уж насколько будет велик авторитет «добровольной сайловой подстилки» и думать не хочу. Видимо, судьба у меня действительно одна, Рой. Кажется, я должен буду донести до сайлов загадочную, но самоочевидную для любого человека мысль. Каждый из нас работает на одном-единственном ресурсе. Признании. Даже те, кто мнили себя независимыми аскетами, мазохистски надеялись, что вот после смерти их оценят. Даже если отвергали сознательно. Я – не исключение, больше того, эталон. На меня сайл всего лишь обратил внимание тогда, на улице, и вот я вцепился в него и теперь здесь.

Уже собираюсь улечься в спальник, как замечаю через затворяющийся дверной проём, что Мэлло в зале подозвал к себе изучатель и проверил, горят ли на нём осветители. Любопытство пересилило сон – это куда он по темноте собрался-то? Если что снаружи ремонтировать, так я хотя бы должен сделать вид, что хочу помочь. Стая, отношения, вся фигня.

– Мэлло, а ты куда?

– Работать. За рекой материалы, нужно собрать.

– А завтра нельзя? – устало тяну.

– Ник останется. Мэлло сам. Ник не нужен.

– Такой я значит Архивариус, ненужный, – шутливо обижаюсь, на самом деле неистово радуясь тому, что никуда не придётся тащиться.

– Ник поработает потом. С образцами.

– Ладно, что с тобой спорить, иди, – напутствую сайла и картинно взмахиваю рукой. – Не потеряйся в темноте.

– Откуда Ник знает? – Мэлло подходит ко мне как-то слишком резко, я отступаю.

– Что, я ничего, это просто пожелание! – стараюсь не бояться.

– Ник сказал. Это говорит стая наедине. Ник узнал. Откуда?

– Да не знал я и не изменяю тебе, если это ты хотел сказать! – ещё отступаю, хотя сайл требует, но не угрожает. – Просто сказал, там темнотища же!

Некоторое время Мэлло обдумывает мой ответ, после чего полосы под глазами его сменяют яркость белизны на умиротворяющую имитацию неба, и сам сайл подходит уже медленно, и только затем, чтобы обнять меня в меру своих возможностей. Конечно же ничего, кроме пульса, я не слышу до того момента, пока синтетический, но такой родной уже голос не произносит:

– Найди тихую реку.

Аналог «береги себя»? Или «я люблю тебя»? Пожелания при их пафосности, романтичности и наивности – практичны. Сайлы боятся темноты и потеряться в ней, утратить Рой навсегда. И самое важное для них – безопасность потомства. Тихая река, где можно его растить.

В носу почему-то защипало, хорошо, что отвечать уже не нужно, через пару секунд объятья разжимаются, и Мэлло уходит. Я присаживаюсь на порог дома, что не даёт двери закрыться. Пускаю воздух осеннего парка внутрь, а яркий свет – наружу, на ковёр из листьев, пятном правильной формы с моим силуэтом. Прислонившись к стенке, всматриваюсь в засвеченную ночь, пока точка от машины Мэлло совсем не исчезает, а потом перевожу рассеянный взгляд на деревья. Мечтами я уже совсем не здесь, это полуэротические грёзы. Обо мне и Мэлло, только двоих, плавающих в невесомости внутри прозрачной сферы, за которой – только космос с яркими и близкими звёздами, и я прижимаюсь к гладкой шкуре на животе обнажённой кожей, и сайл обнимает меня, сцепляя все восемь конечностей, и все они здоровы. И у меня тоже ничего не болит, и я не испытываю перед ним никакого страха. И как будто бы мы тут можем висеть и плавать вечность, или медленно трахаться, отлетая с каждым толчком к одной из стен, но не врезаясь, поворачиваясь, нарушая своими движениями порядок в мешанине из кусочков астероида вокруг, что пытаются сделать нас обоих своим центром орбиты и медленно дрейфовать, сбиваясь в кольца.

И уже ничего не разобрать, я дремлю и не могу отличить, греет ли меня мой подкравшийся изучатель или сине-чёрная кожа воображаемого Мэлло, кружатся ли вокруг осколки астероида или мотыльки, прилетевшие на свет. Но почти уверен, что вот эти холодные вспышки среди деревьев не кажутся. Хотя слишком устал и нездоров, всё может быть.

========== 26. И имя нарекли ему: ==========

Когда из подлеска показывается первая машина-помощник с горящими осветителями, которые и давали вспышки, а за ней на прогалину выступают два незнакомых мне сайла, понимаю, что не сплю. И что-то есть в них, беззвучно сминающих листья, зловещее. Ещё и на мордах поблёскивают тонкие металлические нити. Усталость и истома испаряются полностью, когда я вижу третьего незваного гостя, с лиловой шкурой. Это не кажется дружеским визитом, хотя больше никого нет, и машины у них самые обычные.

Вскакиваю, отступаю вглубь дома, дверь тут же захлопывается. И только тогда доходит, что же подсознательно насторожило меня больше всего. У пришельцев в пластины, пробитые треугольными петлями, были вдеты ленты. А это я уже видел на Арене и прекрасно запомнил. Знак битвы, хоть боевой раскраски в комплект и нет.

В ноги утыкается изучатель, наклоняюсь, касаюсь полированного корпуса и так сосредоточенно, как могу, приказываю: «Защищай меня». Эффект превосходит ожидания – не только машина реагирует, весь дом меняет режим работы, освещение мигает и становится до того тусклым, что я едва вижу собственные ладони. Окна закрываются скользящими створками, дверь за моей спиной тихо лязгает, запираясь, как раз за пару мгновений до того, как в неё ударяет что-то массивное.

Подрагивающими пальцами листаю вкладки меню браслета, пока, наконец, не давлю на нужный зигзаг, держу. Хоть бы мой сайл услышал, был недалеко! И только теперь страх захлёстывает меня, до дрожи в коленях. Чужих – трое. Тупо больше. Об их мотивах гадать не приходится – в последнее время Мэлло поднял в Рое почти что смуту, а у его бывшего любовника явно имеются личные счёты. Причём такие, что требуют прямой и подлой мести, а не честной битвы. Они явно знали, что Мэлло отлучится, но пришли… не за мной.

Бросаюсь от двери, что уже жалобно скрипит от натиска снаружи, к другой. Той, что слева. Нет, не научные разработки нужно спасать. Беззащитных существ. И эту дверь я за собой запираю одной только силой мысли – но радоваться такой победе не время. Нужно что-то придумать, как-то защитить этих двоих. Сына Мэлло и его «мать». Всё равно некуда теперь бежать, запертый дом – крепость, но и ловушка. Меня никто не собирался брать в расчёт.

Маленький сайл, кажется, немного вырос, но так и не приобрёл пока определённый насыщенный цвет и пластины. Я не могу его достать и как-нибудь спрятать, это всё равно, что сделать аборт – он скорее всего умрёт. Но и от внешнего мира его защищает только прозрачная стенка сосуда. И как бы я ни озирался по сторонам, ничего другого, более прочного, здесь нет. Только трубы, опоры, какие-то коробки, впаянные в стены.

Снаружи дома тем временем страшно скрежещет, но уже со стороны окон. Как же я надеюсь, что защита выдержит – по крайней мере, нападающие сайлы не привели за собой ни одной боевой машины, из тех, что теперь хранятся около самки Роя. Что говорит о том, что эта акция – не идея всей общины сайлов, результата интриги Архивариусов или Архитекторов. А значит, преступление. Хотя и без подкрепляющих доводов очевидно.

Изучатель переступает конечностями, но он тоже бесполезен. Зато одна из стационарных машин в комнате напоминает преобразователь. Так и есть, это он, и будь я сайлом, и имей в запасе хоть сколь-нибудь существенное время, мог бы попытаться смоделировать защитный экран. Но всё, что могу и успею – попросить хоть какое-то оружие. Мысли у меня сбились в кучу, я понятия не имею, чем можно уничтожить сайла. Разве что другим таким же, или чем-то атомным. А преобразователь мне выдаёт, хоть и быстро, лишь тонкий заострённый стержень, отдалённо похожий на дротик или короткое копьё. Лучше, чем ничего, может, если попаду чужому между пластин, нанесу хоть какой-то вред. Как только касаюсь блестящей поверхности, раздаётся жуткий грохот и скрип – похоже, наружная дверь всё-таки не выдержала.

Хватаю новодельное, пусть и жалкое, оружие, прижимаюсь спиной к боковой стене, справа от прохода. Слышится какой-то неясный громкий шум, затем звон, и в воздухе резко пахнет кислой едкостью. Знакомый аромат. Возможно, один из сайлов серьёзно ранен. Но это не спасёт, потому что дверь содрогается, и я ощущаю вибрацию, прокатившуюся по стене, всем телом. Скоро сломается и эта преграда, едва ли медленней, чем первая.

Звуки смешались в какофонию – скрежет, звон, скребение, удары, дребезжание, стук моего сердца и хриплое дыхание. Я уже почти молюсь, неизвестно кому, чтобы все закончилось быстрее, уже не важно, как, пальцы на оружии побелели, их свело судорогой, плотно сжатые зубы ноют…

Когда дверь, наконец, ломается, разваливается на несколько искорёженных обломков, что падают на пол, меня будто оглушает мгновением тишины. Фиолетово-лиловый сайл, теперь уже несомненно, что тот самый, который был стаей Мэлло, делает два шага вперёд. К нему тут же бросается мой изучатель, а за ним, как будто услышав сигнал – я. Но сайлу всё равно, он привстаёт на задние и средние конечности, замахивается передними…

Моих сил не хватило не только на то, чтобы выбить инсектоиду, скажем, глаз, но даже и на то, чтобы хоть сколь-нибудь существенно оцарапать хотя бы пластины. От удара «копьё» просто вылетело из моих слабых рук, жалобно звякнуло о стену. И всё же сайл отвлёкся. Чуть вздрогнул. Но остановить не вышло.

Звон оглушил меня, брызги оказались холодными. Резануло веером мелких осколков, неожиданно тонких и длинных. Как будто треснул лёд. На моих руках и груди, на ткани комбинезона, распустились стеклянные цветы.

Боли не было. Не было её и тогда, когда лиловый сайл отшвырнул меня, я упал в лужу, и новые прозрачные лепестки льда приняли меня иглами. Не стало больней, когда чужой отвлёкся, подошёл ко мне, навис громадой, и я судорожно зашарил в поисках хоть чего-то, чем можно было защититься. Пальцы наткнулись на тёплое. Я посмотрел. Голова. Окровавленная, человеческая голова. Без шеи. Отдельно. Белое-белое лицо, огненно-рыжие волосы. Сайл поднял над моей грудью ногу, выпустил зацепы… но вместо боли пришла лишь темнота.

Я не мог сказать, прошла минута или с десяток лет, когда открыл глаза. Искусственный свет и серый потолок снова возвестили, что меня опять не пустили в рай, да и адские врата, похоже, перед носом захлопнули. А, может, у смерти карточка с моим именем за тумбочку завалилась. Я попробовал улыбнуться, но лицо было онемевшим. Боль так и не пришла, и я уже успел усвоить, что это как раз самый дерьмовый знак. Проблем с памятью не было, страшные мгновенья вспыхнули тут же. И тем радостней мне было увидеть яркие, фиолетовые глаза. Четыре. Вместо двух остальных – безобразные раны, и как только Мэлло, а это был именно он, двинулся ко мне, я заметил, что он жутко хромает, и пластин на боках поубавилось.

– Мы же… победили?

Из горла вырывается что-то, больше похожее на бульканье и сип, чем на осмысленные слова. В груди тяжело, жарко. Хочется пить. Но сайл, кажется, меня понял, хотя голос его идёт откуда-то со стороны.

– Ник не должен просыпаться.

– Мэлло, блядь, да ты… – кашляю. Во рту становится солоно.

Сайл подходит ещё ближе, трогает меня мордой, но молча отходит. Я приподнимаюсь на локте, чтобы осмотреться. Хруст. Я по-прежнему окружён осколками, и хоть из груди у меня они больше не торчат, и сам я накрыт тканью – ничего не в порядке. А Мэлло не до меня сейчас, он встаёт рядом с преобразователем и осторожно тянет оттуда какую-то непрозрачную плёнку. В углу – ещё ворох таких же, и мне кажется, что он шевелится.

– Мэлло! – вновь окликиваю сайла, сплёвываю на пол. Так и есть. Кровь.

Смотрит на меня уцелевшим задним глазом, но не отвлекается от своего занятия. Я удостаиваюсь только:

– Ник, скоро вернёмся. Ник выживет. Лежи.

– Да плевать мне! – голос прорезается, вверх, к горлу, поднимается волна жара. – Ребёнок, Мэлло! Сын!

Сайл замирает на мгновение, потом показывает в угол.

– Там.

Значит, мне не показалось. Живой. Только вот рыжая девушка-носитель – нет. Тела я не вижу, но крови повсюду так много, что она вся точно не может быть моей. И та отрезанная голова мне не почудилась.

– Мэлло, – вновь пытаюсь я разговорить сайла, в голове теснятся мысли, обгоняя друг друга, словно компенсируя парализованность тела, – девушка погибла, так же?

– Да. Носитель погиб.

– Ничего, что ребёнок родился раньше? Всё нормально?

Вновь сплёвываю кровь. Дышать всё тяжелее. Мэлло явно переоценил мои силы и волю к жизни, но не могу всё так оставить. Надо же. Выходит, я всё-таки спас эту маленькую жизнь, лиловый сайл вряд ли бы промахнулся просто случайно.

– Нет. В Улье найдут новый носитель.

Но меня это не успокаивает. Мэлло сделал паузу. Слишком длинную. Неуместную. Что-то не так, и он не хочет мне это говорить.

– Он ранен? Нужна помощь?

– Нет. Пострадал только носитель, – слова сайла снова безупречно попадают в тайминг.

– Но я знаю, что это опасно, – не сдаюсь. – Сколько он может прожить без носителя?

Мэлло отвечает не сразу. Он не может этого не знать. Просто не хочет говорить. Я уже готовлюсь повторить вопрос, как слышу:

– Треть цикла.

Около четырёх часов примерно. Катастрофически мало. Но самое страшное не в этом.

– А сколько от цикла мы будем добираться до Улья?

Дом гудит, в движении, значит, пара сломанных дверей не такая уж и проблема. Особенно по сравнению с другой:

– Три четвёртых.

Замираю на вдохе. Вот, значит, как. Маленький сайл, что не погиб сразу, теперь обречён на медленное и мучительное угасание. Агонию. И Мэлло, который сейчас относит очередную плёнку и накрывает его, прекрасно знает, что все усилия тщетны. Может, у него есть хоть какой-то план, хоть что-то в запасе?

– Что можно сделать? – вырывается у меня вновь хрипло и полузадушено.

– Мэлло не может принять потомство. Рой всегда проверяет. Нет.

Снова пауза. Значит, снова эта его не-ложь – правда, не рассказанная до конца. Какое-то замалчиваемое обстоятельство. Впрочем, я его знаю.

– Но ты всё равно попытаешься это сделать. И вы, скорее всего, оба погибнете.

– Не волнуйся, Ник, – сайл не подтверждает напрямую, но и так ясно. – Машины расскажут всё Рою. Нику помогут.

– Да не нужна мне помощь! – пытаюсь кричать, но сил вдохнуть глубоко уже нет, только что не шепчу. – Мне нужен ты, Мэлло. Ты – важнейшая единица Роя, в чём смысл жертвовать собой? Да, малыш умирает, но это не твоя вина, и…

Кашляю, не договорив. Мне уж точно никто и ничто не поможет, не успеет. Но всё остальное – несправедливо, я не могу понять, почему Мэлло принял именно такое решение. Неужели он так некстати понял, что есть что-то важнее общей пользы для Роя, и теперь личные мотивы перевешивают всё?

– Мэлло слабый, – тихо произносит сайл. – Не может сделать нужное. Не может ждать.

Конечно же, он должен прекратить страдания малыша. Слишком жестокое испытание. Особенно для него, сайла, в котором человечности больше, чем в любом из людей, что я знал.

Но есть и ещё один выход. Он самоочевиден и перестал быть для меня пугающим не позже той секунды, в которую возникла мысль.

– Так и не жди, – пытаюсь улыбнуться, – носитель есть. Я.

– Ник, это…

– Заткнись, – грубо обрываю сайла. – Две жизни за одну – лучше, чем одна за две. Ты не можешь рассудить здраво, так это сделаю я.

Перевожу дух. Тяжело. Нужные интонации находятся как-то сами, потому что, приняв решение, я полностью успокоился. Я прав. Мэлло замер, видимо, мои слова падают на благодатную почву.

– Я тоже Архивариус, часть Роя. Целесообразней – вы. Ты проживёшь ещё полтысячелетия минимум, твой сын – и того дольше. Моя жизнь чудом, что ещё теплится. И не продлится и пятой части вашей, как ни старайся. Я был бесполезен, больше того, приносил неприятности. Теперь нужно как-то компенсировать. Да и дырки во мне уже готовые есть, всё срастётся сразу же.

Дышу глубоко. Силы стремительно тают. Голова кружится. Будет очень обидно умереть сейчас. Не хочу. Потом. Буду видеть цветные сны и не замечу, как они закончатся. В них будет космос. Цветы. Осенние листья. Снег. Метеориты. Много других планет. Россыпи звёзд. И Мэлло. Всегда будет Мэлло.

Так что сейчас, когда он подходит ко мне, осторожно убирает ткань – вижу его не последний раз. Я раздет и замотан в такую же плёнку, что и маленький сайл. И обычные повязки имеются, но они уже насквозь буро-алые. А выжил я только потому, что проткнут был не посередине, не в сердце. Сильно правее. И потому, что Мэлло позаботился ещё и обо мне.

А ребёнок – вообще не тяжёлый. Горячий, лежит совершенно неподвижно у меня на животе и ногах, всё в той же позе, как его пристроил отец. Я слышу, как у него нарастает пульс, когда Мэлло осторожно вытягивает ему одно из щупалец и кладёт мне вдоль тела. Боли от свежего разреза под ключицей снова нет, немного только дико, что Мэлло делает его языком, хотя вокруг полно стекла.

На меня накатывает апатия. Может быть, боли сейчас, и от ещё четырёх последовавших дальше разрезов нет потому, что в моей крови анестетики и иные лекарства. Или потому, что я просто утратил способность её воспринимать. Лишь считаю мгновения до того, как навсегда усну – первое из щупалец уже внутри: в мышцах, возможно, или ближе к костям; в меня неожиданно начинает закрадываться посторонний страх.

Сайл молчит. Ему нечего мне больше сказать. Я-то знаю, что на самом деле он теперь счастлив. Наивный, мог бы сразу, не спрашивая разрешения, использовать меня. Если бы я остался его помощником, просто экспериментом, просто человеком – так бы и сделал. Но я стал равным ему.

А, может, всё дело в том, что его бы ожидало наказание в Рое. И не только его, но и ребёнка, ведь фактически тем, что он делает сейчас, он отнимает мою жизнь. Такое только Рой решать вправе. Впрочем, тем, кто напал на нас, эти запреты не помешали. Не знаю, как Мэлло удалось их победить, но теперь и не узнаю, а значит, и неинтересно.

Всё заканчивается как-то быстро. Маленький сайл плотно прижат ко мне, под кожей у меня – отвратное, но терпимое шевеление. Но мои мысли – пока ещё мои, мне самостоятельно хочется его обнять. Я теперь знаю, насколько ему страшно и плохо. Не решаюсь, потому что из рук до сих пор кое-где торчат окровавленные остатки разбитого резервуара. Не навредить. Защищать.

А вот это – уже не моё. Но пока я ещё здесь, тянусь к Мэлло. Я же его так и не поцеловал. Так и не сказал ему самое важное, что росло и крепло в сознании уже давно, и только сейчас полностью сформировалось. Знаю, что не взаимное, и знаю, что глупо было ждать чего-то похожего от существа, у которого вся раса не ведает об этом чувстве. Но это не имеет значения для меня. Всё, как должно быть. Люди не чувствуют радиацию, а сайлы – не ощущают… у меня не получается сказать вслух.

Потому что Мэлло – не подходит. И нет такого знакомого, голубого с белым, святящегося цвета. Никакого нет. Из ран на морде сочится чёрно-синяя кровь, это неприятно и некстати напоминает слёзы. И всё, что я слышу, закрывая глаза от накатившей слабости:

– Прощай, Ник.

========== 27. Повелитель Звёзд ==========

Чихаю. И это уж точно не может быть сном – никто никогда во сне не чихает. Но как только открываю глаза – кажется, что они ещё закрыты. Глухая темнота. Пытаюсь сесть, но лбом тут же припечатываюсь обо что-то твёрдое, а руки сминают холодные, липкие и гладкие лепестки. Пахнет мёдом, горечью и по́том. Душно. Хочется заорать, потому что по всему выходит – умер, меня похоронили, а потом неожиданно воскрес в гробу. Надо мной два метра земли, и я скоро начну задыхаться.

Кажется, что воздуха уже начинает не хватать, как крышка надо мной отлетает вверх, меня ослепляет светом, щурюсь, но всё равно пониманию – никакой это был не гроб. Ударился лбом я – о пластины Мэлло. Ведь именно его жучиная задница вместе с владельцем снова решила меня беречь и защищать, пряча под туловищем. Да ещё и почему-то в цветах. Как только хочу выразить своё возмущение прямо в эту шестиглазую морду, лепесток попадает в рот, я давлюсь и кашляю. Сажусь, отплёвываясь, и понимаю, что полностью раздет, хотя и утоплен в белых хризантемах, как невеста какая в платье. Никакого детёныша поверх тела теперь нет, но вторая попытка возмутиться прерывается, когда вижу, что у меня на груди. Или в ней, потому что кристалл, почти такой же, какой раньше висел у меня на шее, утоплен глубоко в кожу, кажется, что прикреплён к костям. От такого «украшения» не больно, но снять его нет никакой возможности – сразу же попробовал.

– Дар, Ник, – тут же поясняет Мэлло.

Не впечатляющий. Это не то, чего ожидаешь в качестве подарка от целой расы. Да ещё и компенсирующего все ужасы. Хер его знает, что там у него за свойства, но пока этот выкидыш Сваровски кажется нелепым. Да ещё и посередине груди. Хоть не на лбу, но могу ли я быть уверен?

Ощупываю лицо – вроде моё обычное, только у меня так себе отличная борода – редкая, но уже на палец накрутить можно. И усы. Сколько я проспал и где?

Комната не знакомая, но это не помещения для сайлов – очередная «имитация среды обитания», вроде бы как спальня. Окон предсказуемо нет, потолок всё той же серости, характерной для Улья, а в остальном уютно, хотя почти всё пространство занимает Мэлло. Ему даже пришлось поставить две лапы на мебель. А всего их у него теперь – шесть, и то ли это первый звоночек, что я всё ещё продолжаю спать, а то ли наоборот, – на всю жизнь уже выспался. Второй. Глаза же тоже теперь в порядке. Но всё это – потом, самый главный вопрос не обо мне и не о времени.

– Ребёнок, Мэлло. Твой сын… он?

Точно ничего не казалось и не мерещилось – под ключицами у меня шрамы от разрезов, на груди, справа от кристалла – ещё один, у бёдер два…

– Не здесь. Мэлло скоро покажет. Ника ждут.

Отвечает так, что остаётся непонятным, жив ли ребёнок. «Не здесь». А когда изящно и ловко, несмотря на стеснённость пространства, разворачивается и уходит, понимаю, кто именно меня ждал.

Едва не между ногами у сайла проскакивают, так хотят меня видеть, наверное. Белоснежка, в светлом брючном костюме. Следом за ним – Влад. Да. Живой и здоровый, только волосы непривычно короткие. Дылда. Тот рыжий парень, что постоянно читал. Ещё много кого, а ведь я и их имён не знаю, но это не очень и важно – они притащили мне пиццу. Настоящую. Преогромную. Ещё пар от неё идёт.

– Со вторым Днём Рождения! – торжественно поздравляет Белоснежка и хлопает пиццу прямо так, на кровать передо мной и на колени, прикрывая моё достоинство поверх цветов. Угощение на картоне и промокательной бумаге, в фирменной коробке. И Адам не может не пояснить за свой – а чей ещё? – кулинарный шедевр:

– Конечно, тебя запланировали будить, подготовились. Ешь. Не спрашивай меня только, по какому она рецепту – тут курица, грибы, оливки, огурцы… сыра нет, прости. На сливках. Продукты жутко трудно раздобыть. Бери и жри, в общем.

Дважды упрашивать меня не надо – в носу и горле что-то скребёт, но я зверски голоден, впиваюсь в кусок зубами с остервенением, и только проглотив его почти до корочки, невнятно чавкаю «угощайтесь». Тут точно на всех хватит, так и готовилось. Как раз тот случай, когда как в рекламе – лучше жевать, чем говорить. До того момента, как замечаю, пока слежу за ребятами, что Влад тянется к куску как-то неуверенно, не глядя, Белоснежка перехватывает его руку на полпути и направляет точнее.

– Влад, ты…

– Да, – сразу же, не дожидаясь вопроса, перебивает меня. – Я теперь не вижу. Мы не будем об этом, хорошо?

– Это проблемы, но не трагедия, – Адам притягивает Влада ближе и целует в стриженную макушку.

Я замечаю в волосах швы, а остальные никак не реагируют на подобные нежности – видимо, их отношения уже всем известны. Как и последствия от травмы, нанесённой Маркусом.

– Да, не надо пессимизма, – соглашается Дылда. – Знаешь же, что подрастёшь немного, сделаем тебе операцию, вон, как Нику. Он живой и здоров теперь, как рыба.

– Ага, мне тоже год лежать? – ворчит Влад, только обернувшись на голос, глаза неподвижны, и от этого жутковато. – Ой, простите.

– Год?! – чуть пиццей не давлюсь.

– Мы не хотели тебе говорить, – мнётся Дылда, – но год и два месяца примерно. Сначала в резервуаре, потом так вот. Так что сразу если на ноги не встанешь и не пойдёшь – не пугайся. Массаж – массажем, но…

Отдалённо начинает доходить, что всё так и есть. Я отсутствовал в их жизнях так долго, и надо же – меня не забыли, даже о том, что пиццу просил. Так вот почему шрамы выглядят такими старыми, а мелких, которые должны были остаться от стекла, так и вовсе нет уже. И вот почему кристалл в груди глубоко так врос, и рядом нет воспаления. Всё в прошлом.

– А почему так долго-то?

– Нет, он ещё спрашивает, – разводит руками Дылда, к неприятно-длинным пальцам прилипла зелень. – Да на тебе места живого не было, ни одного целого органа. Воспаление кишечника ещё…

– Так, стоп, – Белоснежка прерывает не самые аппетитные подробности беседы. – Всё потом ему напишешь, расскажешь, хоть медкарту выдашь. А сейчас быстро все взяли по куску ещё и свалили. Нам нужно к вечеру подготовиться. Тебе, – смотрит на меня, – тоже. Так что отдохни.

– А вечером что? – настороженно осведомляюсь.

– Ничего особенного. Поработаешь на благо своего Роя, заодно и для нашего тоже. Никакого травматизма, обещаю.

– Адам, – одёргивает его Влад.

– Да я помню, что ты тоже Рой, не злись, – Белоснежка тут же меняет тон голоса, забавно.

Ошалевшему от новостей мне больше никто ничего не поясняет – альбинос до сих пор лидер, с ним не спорят. Оставшись в одиночестве, я тупо гляжу на добрую треть от пиццы, пережёвывая тесто очередного куска чисто механически, как корова. Пытаюсь всё осознать и уложить в голове, но получается плохо. Никто не бросил меня, все заботились. Я ещё нужен Рою. Влад теперь не сможет рисовать. Кристалл этот – лекарство? Мысли захватили глубоко, я только краем глаза успел заметить что-то серое, что меня толкнуло в бок так, что опрокинуло, остывшая пицца полетела на кровать начинкой, и всё сверху присыпало цветами.

И тут же я был укушен, не сильно, но чувствительно. Сайл, что это сделал, был, конечно, мелким, но это в сравнении с Мэлло, который его тут же оттащил. Серый. Призрачно-серый, я никогда не видел такой светлой шкуры. А глаза – фиолетовые. В отца.

– Мэлло, это…

– Знакомься, Ник. Сын. Стая.

Эмоции у меня крайне противоречивые – смесь изумления, радости и ощущения какого-то смутного родства. Как будто навязанного искусственно. Проросший во мне отцовский – или материнский? – инстинкт. В прямом смысле проросший. Любить просто так маленькое чудовище, что сейчас, отчаявшись покусать меня, зажевало край одеяла и млеет от этого, – крайне затруднительно. И Рой я слышать не начал – без сюрпризов.

– Как я познакомлюсь? Имени же у него нет?

– Единицам Роя имена…

– Да знаю, – перебиваю. – Но потом не проси его как-нибудь назвать.

Детёныш вертит головой, посматривая то на меня, то на Мэлло. По-человечески или по-собачьи, но забавно. Не слышит нас и не может понять, как же мы всё-таки общаемся. Хочется его погладить, потрепать по мордашке, но не решаюсь – Мэлло как-то не очень его воспитывал, не рассказал, что откусывать руки людям – нехорошо. Вместо этого спрашиваю:

– Ну и как он на свет появился? Последнее, что помню – как его носителем стал. Не успел прикрепиться, и его удалось пересадить?

– Нет, Ник вырастил сам.

– А, понимаю, – постукиваю по кристаллу на груди. – Эта штука.

– Дар только лечит. Меняет. Ник был носителем. Отпустил. Как Рой когда-то умел.

– То есть, всё произошло «естественным» путём?

– Да. Правильные эмоции. Ник был готов отдать, но и решился отпустить.

– Чушь какая-то, – потираю виски. – Да, я помню, что вызвался быть носителем сам, но за остальное – не отвечаю. Не в этом же дело, если я правильно понимаю? Вы, сайлы, не потому здесь, что просто не хотите детей сами. Одного желания мало. Неужели потому, что я парень?

– Пол носителя не важен. Правильные мысли. Баланс. Ник спас многих. Рой будил носителей хоров.

– То есть… живые женщины?

– Да. Рой отпустил их.

– Стой, подожди. То есть вы будили «беременных» и извинялись? «Ой, простите, мы использовали вас как инкубатор. Но будущий ребёнок миленький, не правда ли?»

Маленький сайл, как будто уловив, что речь и о нём, помотал головой. Кусок одеяла с треском оторвался и остался у него в пасти. Даже мне такой малыш не кажется уже ни беззащитным, ни хорошеньким. Бестолковое, опасное бедствие.

– Хоры говорили носителям, что дети расы хоров. Говорили, что носители больны.

– Лгали, то есть. Ну конечно. Вы же не додумались бы до лжи, если она и во спасение. Как же всё было просто, – раздражаюсь, – сказать женщинам об этом!

– Мэлло понял, – ничуть не хвастается, просто констатирует факт. – Не всегда получалось. Не всё поколение Роя родилось, осталась восьмая часть.

– Лучше, чем вообще ничего. Вот же хуйня, это я получается что, мир спас? Нихуясе я себе Иисус, мне теперь пожизненная слава положена, – цензурных слов для выражения эмоций у меня не осталось, почти истерика. – Да точно наёбка, святые по облакам скачут, а я ссать хочу. Прости, но я бы не хотел прямо здесь и при ребёнке. Вы не уйдёте, ну, на время?

Пока оба сайла в комнате, то и с кровати не встать – ноги некуда поставить, так тесно. Мэлло, к счастью, не возражает. Сын его, видимо, разбалованный – приходится взрослому сайлу оттаскивать его «руками», а потом пихать мордой перед собой. А, может, мал он ещё, чтобы хоть что-то понимать – ему меньше года, в таком возрасте человеческие младенцы и ходить не умеют, ползают разве что и писаются.

Именно таким себя сейчас и ощутил – предупреждал же меня Дылда, чтобы резко не вставал – но какой там, я же герой! Упал больно, ударился коленями и локтями. С опорой на кровать попытался встать снова, но ноги слушались плохо. Плюнув, натуральным образом пополз из комнаты – ссание под себя на пол унизило бы моё человеческое достоинство сильнее.

Места оказались знакомые – это моё собственное сымитированное жилище, просто в спальне я никогда не был. Ссать приходится в душе, стоя на коленях, и одной рукой упираясь в стену – престранная поза, но я и так год под себя ходил. И кормили, должно быть, через зонд, поили… а до этого в резервуаре как-то выживал. Как овощ какой.

Включаю воду, смываю с себя застарелый пот и налипшие во множестве лепестки. Вот цветочная эта феерия – та ещё загадка. Хотя жить с сайлом – не соскучишься, в большую и наивную голову Мэлло могут прийти любые идеи – от гениальных до абсурдных. Встаю аккуратно, по стеночке, выглядываю из душевой кабины. Над раковиной рядом – зеркало. И в нём явление чукотского моджахеда в африканском раскрасе, а не я. Полосы от статуса Архивариуса никуда не делись, это теперь неизменный факт. Но побриться я могу и должен – борода с усами мне идут примерно так же, как сайлам пошли бы балетные пачки. Волосы тоже приходится радикально обкорнать – терпеть не могу длинные пряди. А если зубы почистить – пасты нет, только порошок, но хотя бы зубной, а не стиральный, – то вообще стану приличным человеком. Не суждено, видимо – Мэлло снова за мной подглядывает. Понятное дело, что я его не услышал, но вот в зеркале позади – увидел. Наглая морда лежит внутри ванной на полу – весь сайл остался снаружи, в коридоре и зале.